Текст книги "Газета День Литературы # 147 (2008 11)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Ольга Васильева О «РУССКИХ МАЛЬЧИКАХ»
Владимир Чугунов. Русские мальчики. Журнал «ВЕРТИКАЛЬ – XXI», №№ 21-22. Нижний Новгород, 2008.
Название книги Владимира Чугунова взято из Достоевского. Это не случайно. Сделана заявка на идеологический роман. Но если о жанре «Русских мальчиков» можно поспорить, то определение «идеологический» вполне подходит к этому произведению. Перед нами – по крайней мере, один из того множества «оригинальных русских мальчиков», которые «только и делают», что говорят и размышляют о вековечных вопросах. Вот о чём книга. Виток спирали, повторяющий в новом повороте времени старые темы. Но «старые» не в смысле «изношенные и надоевшие», а скорее, приближённые к библейской «ветхости»-вечности. Одно и то же тревожит человека, как только сознание просыпается в нём: рождение, жизнь, путь, смерть. Это вехи человеческого труда и восхождения или расслабления и падения.
Человеческий тип, обозначенный Достоевским этим ёмким и точным словосочетанием «русские мальчики», несёт в себе несколько смысловых нагрузок – прежде всего это национальное качество, в каждом образе Достоевского русская душа узнаёт себя. А вот слово «мальчик» многослойно. Оно заключает в себе и иронию, более привычную для современного слуха, и необыкновенную глубину.
Как сказать современному человеку о «вечных проблемах»? – языком абстрактной философии, мелкой публицистики или схоластического богословия? И вот берётся сознание на своей зорьке: отрочество. Первые чувства: любовь к Родине, к природе, к женщине, к искусству. Герой книги Владимира Чугунова по возрасту уже не отрок, но отрочество взято писателем не как временной отрезок, а в его пафосе, в идее – волнении, трепете, с которым главный герой переживает свою жизнь: читая Библию, идя за стадом, разговаривая с женой, любуясь детьми.
«Неуёмная жажда деятельности», «таинственные, как смерть, лучи вечернего солнца», «переживания», «осязаемая надежда» – атмосфера чувственного юношеского напряжения охватывает читателя с первых страниц книги. И как охлаждающий ветерок, звучат древние слова Библии: «Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, приготовь душу твою к искушению». Создаётся впечатление диалога. В этом диалоге есть вопрошающий и отвечающий. Но странны эти вопросы и ответы. Вопрошающий лишь являет своё недоумение, смятение и напряжение души, а Отвечающий воплощает его в вопросы и ответы: «прилепись, будь твёрд», «не смущайся».
Создаётся «ощущение таинственности, какой-то всё ускользающей близости», так что томительные строки «Песни песней» становятся выражением состояния героя: «…я встала, чтобы открыть возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушёл!»
Таким образом, в начале первой главы создаётся образ человеческого предстояния перед Богом, линия внутреннего бессловесного диалога, некое напряжение нити между человеческой душой и Богом. И через этот оптический настрой, в струе небесного освежающего холодка нам предложено проследить судьбу главного героя.
Наряду с линией его судьбы, сюжет ветвится множеством историй, встреч, упоминаний о людях, которых встречает главный герой на своём пути. Перед нами – образы современников, то сливающиеся в народную массу, то вырастающие перед взором читателя в яркие запоминающиеся личности.
Особенно нужно выделить женские образы книги. Бабушка Марфа с её памятованием Бога, которая осталась в памяти детским удовольствием от вкусной белёной похлёбки, от её пирогов с малиною да позабытого пшенника. Бабушка Шура, для которой не было плохих людей.
Матушка Варвара, встретившаяся герою в период его интеллектуальных поисков и блужданий. И, наконец, образ жены, безмолвным ангелом сопровождающей героя на всём протяжении книги. В этом проявилось художественное чутьё автора, безошибочно находящее в русской литературной традиции созвучные темы и как бы поверяющее собственные художественные открытия с вершинами словесной традиции.
В связи с этим, конечно, приходят на ум женские образы Достоевского, являвшиеся мистическим символом тайны, надмирным звеном психологических и бытийных антиномий – Соня Мармеладова, Хромоножка.
И как герои Достоевского, припадавшие к земле – этому собирательному образу идеальной женственности, – так и герой «Русских мальчиков» как бы впечатляется в детстве и припадает в мятежном возрасте к женскому началу в его божественном, материнском, супружеском образах.
В чём же актуальность книги «Русские мальчики»?
В том, что автором взят так называемый неофитский период жизни человека, пришедшего к вере. Пора духовного ученичества, в которой постепенно меняется мировоззрение героя. Но процесс рождения и роста не безболезнен. На первых порах – и в этих страницах узнают себя многие новоначальные – герою приходится претерпеть много внутренних искушений, характерных именно для нашего времени. Это, прежде всего, искушение аскетическим аспектом христианства.
Надо сказать, что это стало настоящим камнем преткновения для нашей молодёжи, пришедшей в церковь. Причём это искушение для самых горячих и глубоких натур, жаждущих истины в какой-то конечной её инстанции. И это настоящая проблема внутрицерковной жизни, провоцируемая нашими православными издательствами. Монашество, в самом начале своём объявившее себя как иное миру, и вело себя соответствующим образом – человек уходил в пустыню на зов, касающийся лишь его одного. Но постепенно этот глубоко личный путь стал идеологизироваться и занял значительное место в учительном христианстве.
И если в единомысленном православном государстве аскетическая идеология занимала определённую мировоззренческую ступень, то на секуляризированном пространстве современной России, с возрождающимися и очень слабыми ростками веры, литература, не просто исповедующая, но и проповедующая аскетизм (особенно в книгах современных авторов – например, архимандрит Лазарь), способна не только не повысить духовный авторитет христианства, но и дестабилизировать и так ещё довольно слабую и неспокойную духовную жизнь нашей Церкви.
Ещё одно искушение преодолевает главный герой книги – соблазн общественного служения. Это как бы другой полюс затворничества. Герой попадает в Петербург на съезд организации «Славянская Соборность». Какая же задача была целью этого многолюдного собрания? Оказывается, переименование Ленинграда в Петербург. Но вот нашему герою дают слово, и он, как и полагается русскому мальчику, начинает с главного. Он говорит о высокой цели каждой человеческой жизни, о покаянии и о семье. После выступления к нему подходит отец Фёдор и говорит, что это должен был сказать он. Потом молодая супружеская пара обращается за советом, и, наконец, происходит разговор с незнакомым юношей, таким же русским мальчиком, каким был он сам на первых страницах книги. Как сказал один из церковных деятелей начала XX века: «Обязанность действовать даётся убеждением, а не саном».
Эти слова, на мой взгляд, отражают реалии нашей сегодняшней религиозной жизни. Несмотря на то, что наш герой ещё не имеет сана, слова его имеют притягательную силу для окружающих. Он как бы стяжал благодать священства в малой церкви семьи – через духовное осмысление естественного отцовства. Будущее же церковное посвящение в сан будет констатацией совершившегося таинства.
Необходимо сказать несколько слов о смелости автора в его обращении к таким темам русской культуры и общественного бытия, которые, к сожалению, просто недоступны современному сознанию. Из многих имён русских славянофилов и писателей, продолжавших традицию глубокой литературы, автор особенно выделяет имя Розанова, неуловимого для потомков в оценке его личности, но так плодотворно поработавшего на ниве русской литературы, истории, общественной и церковной жизни, оставившего беспощадный анализ русской действительности.
В разговоре с русским мальчиком герой рассказывает трагическую историю личной жизни писателя и отзывается на неё примером из святоотеческой литературы. У преп. Симеона Нового Богослова он находит идеи, созвучные розановским и сожалеет, что церковное слово утешения не коснулось слуха нашего писателя.
На вопрос юноши о возможности восстановления монархии в России следует мудрый ответ о необходимости восстановления духовной годности русских людей. Итак, в конце книги перед нами речь «не мальчика, но мужа». Перекличка с Достоевским в начале книги заостряется в полемику с ним в конце.
Русские мальчики не только говорят о смысле жизни, но и зреют в этих разговорах, не только задают вековечные вопросы, но и обретают мужество отвечать на них. И пушкинские строки из переписки с митрополитом Филаретом – берут опорою своей:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана? –
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана...
Владимир Карпов ДЕТИ АННЫ КАРЕНИНОЙ
Отгоняй от себя всё то, что мешает
тебе чувствовать твою связь
со всем живым.
Л.Н. Толстой
В Ясной Поляне шёл ливень. Вековые дубы походили на Льва Толстого. Много, много Толстых. Разгневанных, с разрывами молний в глазах.
Под дубом было сухо. Струи стекали по ветвистым бровям Толстого, и разрозненными каплями рассеивались вокруг.
Иван приехал сюда, в обитель великого моралиста, с юной женщиной, чужой женой.
Толстой колко смотрел каждым деревом.
Это потом, когда в зимнем слякотном Крыму его вдруг пробьёт озноб, ночная страшная трясучка, и когда в больнице ему измерят давление, прослушают сердце, и всё окажется идеальным, а ночной колотун будет цепляться вновь и вновь, вырывая из чумного сна в кошмар пронизывающей стужи, дрожи, когда на куски развалится реальность и полезут мысли о сглазе, порчи, – тогда станут преследовать толстовские глаза дубов.
Тогда же, в Крыму, он увидит беременную соседку, которая ещё совсем недавно была школьницей, отличницей, мечтавшей о педагогическом институте, и казалась воплощением целомудрия. Но перед выпускными экзаменами сошлась с местным хулиганом, которого скоро посадили, а она родила от него, и теперь была беременна снова от парня, брата подруги, который только что вышел из тюрьмы. Малолетних, не готовых к воспитанию мам он встречал по России, и теперь по Украине, немало, и всеобщая радость по поводу повышения рождаемости увиделась ему делом сомнительным.
Пасмурный тяжёлый взгляд из Дубовой рощи смотрел так, будто во всём этом был повинен он. И тогда у него родилось смутное подозрение, кто это его сглазил.
Как звали кобылу Вронского? Да Фру-фру. А как детей Анны Карениной? Что с ними стало? Про первого, сына, Серёжу, он помнил: мальчик остался с отцом, Карениным. А девочка, дочка от Вронского? Была же дочка-то?! И как, вообще, мать двух детей угодила под поезд? Он полез в роман, с удивлением вычитал, что и дочку взял на воспитание Каренин. Во мужик! Но это его мало утешило. Как ей расти, дочке? «Несчастный ребёнок! – сказала няня, шикая на ребёнка, и продолжала ходить» – так начиналась жизнь девочки. Сыну тоже невесело взрослеть с тем сознанием, что мать покончила с собой. Ведь все вокруг будут об этом говорить, до скончания века будут! Но для него «папа» – хотя бы родной. А для девочки, которую крохотной непутёвая мать называла ласково «Ани» и которая, когда вырастет, станет носить такое же, как у матери, имя: Анна Каренина? Каково ей во всём этом?
Если верить библейским пророкам, то и вовсе беда: «Дети прелюбодеев будут несовершенны, и семя беззаконного ложа исчезнет. Если и будут они долгожизненны, но будут почитаться за ничто, и поздняя старость их будет без почёта. А если скоро умрут, не будут иметь надежды и утешения в день суда; ибо ужасен конец неправедного рода» – гласит Книга премудростей Соломоновых. Не лучшее предрекает и Книга премудростей Иисуса, сына Сирахова: «Лучше один праведник, нежели тысяча грешников, и лучше умереть бездетным, нежели иметь детей нечестивых, ибо от одного разумного населится город, а племя беззаконных опустеет».
Так или иначе, но как старик Каренин не крутись, а с такой порослью русской аристократии так и видится алая заря 1917 года.
Но все эти мысли явились потом. А пока Иван развернулся к женщине, к её льнущей стати, любящему взору, спадающим волосам. И, глядя на путанные, как его жизнь, ложбинки древесной коры, видел себя героем, заезжим гастролёром на сцене Ясной Поляны, где в кордебалете принимали участие великий классик и его великие творения.
Он хотел думать так, как думать стало принято. Дед был моралистом, осуждал прелюбодеяние, за воздержание ратовал. А сам наплодил тринадцать детей в семье, на стороне, как считали прежде, одного, а ныне поговаривают, что чуть ли ни вся Ясная Поляна до сих пор на него похожа. Под старость оно и мы будем сурово грозить указательным пальцем и хмурить брови.
После болезни Иван заново откроет повести «Крейцерова соната», «Дьявол» – и удивится, что они написаны человеком, которому только что перевалило за шестьдесят. Если в восемьдесят Толстой ездил верхом, то каков же он в эти годы? Спустя год Толстой начинает работать над «Отцом Сергием», где ставится, по существу, всё тот же вопрос: как соразмерить Божье предназначение и плотскую страсть? Духовное и животное в человеке? Где твой свободный дух, если так зависим? Почему твои нравственные личностные ценности улетучиваются как мираж перед реальностью «босоногой, с засученными рукавами» бабы?
Молодой блестящий гвардеец Касатский – будущий отец Сергий – мог счастливо прожить со своей избранницей всю жизнь, не узнай он до поры, что она – обыкновенная грешная женщина, да ещё любовница так почитаемого им государя. Гвардеец уходит в монастырь. И далее Толстой ставит, казалось бы, иные вопросы: что праведнее и органичнее для человеческого пути, отшельническая жизнь или мирская? Соблазнов много: и стяжательство, и жажда слава, и гордыня. Но основные муки герой претерпевает всё-таки из-за того предмета, который и привёл его в монастырь: женщина!
Поздышев из «Крейцеровой сонаты» рассуждает так об унижении и власти женщин: «Точно так же, как евреи, как они своей денежной властью отплачивают за своё унижение, так и женщины. „А, вы хотите, чтобы мы были только торговцы. Хорошо, мы, торговцы, завладеем вами“, – говорят евреи. „А, вы хотите, чтобы мы были предмет чувственности, хорошо, мы, как предмет чувственности, и поработим вас“, – говорят женщины. Женщины устроили из себя такое орудие воздействия на чувственность, что мужчина не может спокойно обращаться с женщиной. Как только мужчина подошёл к женщине, таки подпал под её дурман и ошалел. И прежде мне всегда бывало неловко, жутко, когда я видал разряженную даму в бальном платье, но теперь мне прямо страшно, и хочется крикнуть полицейского, звать защиту против опасности, потребовать того, чтобы убрали, устранили опасный предмет».
Продуманной власти светских женщин отец Сергий нашёл противостояние. Но перед неприкрытой хитростями, первозданной плотской женской властью отшельник не устоял.
Отец Сергий, а с ним и Лев Толстой, решает противоречия между монастырским путём жизни и мирским в пользу последнего. Но, увы, мы так и не узнаем, как в миру, сначала став безымянным странником, потом, живя в Сибири на заимке, где работает у хозяина «в огороде, и учит детей, и ходит за больными», отец Сергий решает свою главную проблему монашеской жизни: влечение к женщине? Что, благодаря детям или больным побеждена похоть? Естественная тяга к продолжению рода?
И правильно, что не узнаем. Прелюбодеяние – оно и в миру прелюбодеяние. Причём по Толстому прелюбодеяние – это не только измена жене или мужу, не связь вне брачных уз – это отношение к женщине как к предмету наслаждения, даже если это жена.
Человечество с той поры в этом вопросе стало очень продвинутым. Нехлюдов в «Воскресении», скажем, овладел как предметом наслаждения Катей Масловой, так потом каялся, в Сибирь за ней поехал!
Ивану довелось участвовать в одном судебном процессе. Молодая женщина подала иск «по установлению отцовства» на мужчину, у которого она училась почти десять лет, потом служила ему, как руководителю предприятия. Мужчина был человеком известным и почитаемым в городе, женатым, связи с ней не признал. И всё его окружение, чиновники, с которым пил водку в банях, просто сплотились против девочки, дав бой по отстаиванию «доброго имени». То, что ребёнок растёт, и похожий как две капли воды на этого почтенного воспитателя, – всем до фонаря! Когда современный Нехлюдов выиграл процесс, ему пожимали руку, будто это была победа в чемпионате Европы по футболу.
В рассказе «Франсуаза» матрос встречает в бордели свою сестру, и рыдает. Нынешний герой «Франсуазы» должен встретить в бордели дочь, и даже не всплакнуть. А то и «оттянуться по полной программе».
Легко также представить некую путешественницу, встретившую в аналогичной ситуации брата. Она будет очень горда: так романтично – брат стриптизёр или альфонс! Женщина, наконец, завоевала право пользоваться мужчиной, как предметом удовольствия.
Иван взял на заметку любопытную статистику. На западе рождается четыре процента детей, зачатых матерями не от своих законных мужей. В России этот показатель гораздо выше – четырнадцать процентов. Это серьёзный общественный диагноз: измены, ложь, совращение.
Давно ли мы видели на экране красивую домохозяйку, мать семейства? Зато с прославлением проституток могут поспорить разве что гомосексуалисты или трансвеститы, удалившие за исторической ненадобностью мужские гениталии.
А они и, правда, в сегодняшнем представлении о мужественности, не нужны. Герой боевика может трясти накаченными телесами, красуясь ими, как баба, стрелять без разбора, но если в его башке не возникает вопроса – зачем? – если он не стремиться понять течение времён и моделировать завтрашний день, то есть формировать сознание, а хлопочет только о выживании, то он женщина.
А кто воспитывал сына Андрея Болконского, человека чести, духовной стойкости. Милый Николай Ростов, мужчина иного склада. А будут ли наделены мужским духовным началом дети умного, тонкого, мягкосердечного Пьера Безухова, несущего в себе неопределённость родовой принадлежности?
В России треть детей рождается вне брака, тогда как на западе – до трёх четвертых. Поэтому бестселлером становится книга Пегги Дрекслер: «Воспитание мальчиков без отцов: независимые матери создают будущее поколение незаурядных мужчин».
В российских средних школах старшеклассники на переменах обнимаются. Ивану, как человеку учившемуся в советской школе, удивительно уже то, что они в школе обнимаются. Но, заметьте, обнимает или сидит рядом, положив руку на плечо друга, всегда девочка. Именно так, как в годы его юности обнимал парень. Правда, обычная жалоба современных молодых жён состоит в том, что муж ничего не хочет, ничего не надо, пиво попить, на компьютере поиграть да поспать. Так он ещё в твоих объятьях спал!
Российские матери-одиночки, как правило, зависимы и часто не подготовлены отвечать даже за себя. Крымская соседка, сама ребёнок, к лету уже с двумя на руках. Это повсеместное явление: на улице могут жить замечательные мальчики, скромные, застенчивые, думающие. Но если есть хорошая, добрая девочка, то она обязательно найдёт самое последнее отрепье. Конечно, это есть и в женской природе – тяга к решительному, сильному мужчине. К змию. Но сегодня сказывается и бесконечная романтизация «крутых», отвязанных, плохих показных парней. Силу – перепутали с наглостью и бессовестностью. «Залетит» от него, пьяного или наколотого, где-нибудь в подъезде или в дорогой сауне, и мучается потом с сынишкой, клянёт мужчин. Хотя сама устроила себе такую жизнь, и запустила в мир ген насильника. И ведь не того, нахрапистого, клянет, а другого, который всегда стоял в сторонке, смотрел на неё во все глаза, но так и не подошёл.
С тем, застенчивым, тоже происходит казус: он начинает выпивать, чтобы «раскрепоститься». По пьянке знакомится с женщиной, и вместе они выпивают, пока дружат, им хорошо, и кажется, что есть серьёзное взаимопонимание. Женятся, и узнают, что трезвые, они совсем иные люди.
Много ли сегодня найдётся людей, которые ответят: зачем они занимаются любовью, женятся, рожают детей? Как, впрочем, и зачем живут, жируют или тратят, пьют или становятся олигархами?
Для того, чтобы произвести потомство от породистой собаки, человек прослеживает её родословную. Породистых кобыл, понёсших от непородистых жеребцов, коневоды вообще выбраковывают. Чтобы вырастить картошку, человек выбирает сорт на семена, готовит почву, понимая, как это непросто. А зачатие ребёнка происходит, как у беспризорных псов на помойках, по факту: «залетела»! И никто не увидит в том греха. Как же, любовь. А как сделать аборт – вдруг проснётся у всех православное сознание, заговорят о грехе. Рождение ребенка в нашем понимании всегда благо, и мы с умилением повторяем «ребёнок – от Бога». От Бога всё на земле: и сорняк, и добрый злак, и Пушкин, и Чикатило.
Господь даровал жизнь, но Господь по грехам их и губил целые народы. Через наш выбор – Бог говорит с миром.
Процент рождённых в России детей с диагнозом «гиперактивность», то есть нарушением волевых, психических качеств, у нас просто чудовищен: сорок процентов. Мальчиков с такими показателями в 4,5 раза больше, чем девочек. Проблема мужчин – мужей – станет острее.
Когда ныне в ТВ показывают так называемых «скинхедов», и под их действия подводят идейную базу, то хочется спросить: вы вблизи этих мальчишек видели. Какая идея, когда не дали ни воспитания, ни нового, ни старого, – это дети реформ, с убитым духовным миром, с соответственной животной инстинктивной агрессивностью.
Сын Божий примет всех. Всех обоймёт любовью. Если только мы не утратим способности к любви и покаянию, не превратимся в биологических существ, наделённых сексуальным и жевательным инстинктом, или только жевательным.
Века отбором невест или женихов занимались «мамки», «бабки», «повитухи», «мудрецы», велись родовые книги с характеристиками предков. Ныне есть наука генетика, докопавшаяся до невообразимых глубин в изучении наследственности. До сорокового колена можно установить принадлежность человека к расе, этническую принадлежность. Согласно весьма доказательной версии, каждый двухсотый мужчина на территории Центральной Евразии, независимо от национальности, потомок Чингисхана. Если мы утратили законы сохранения рода, отбросили моральные нормы, если не под силу нам духовная жизнь, то давайте обратимся к научным законам генетики. Но современному человеку претят любые системы, никто не может посягать на его так называемую свободу, и он ведёт себя, будто только что откушал яблоко с древа познания.
Устами Поздышева Лев Толстой говорит нам: «Человечество живёт, перед ним стоит идеал и, разумеется, идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и не обезьян или парижан, чтобы как можно утончённее пользоваться удовольствиями половой страсти...»
В летнем Крыму, в отсвете открытого кафе, Иван наткнулся на пару, справляющую на каменном постаменте нехитрую любовную утеху. Испытал ли он неприязнь, какое-то осуждение? Нет. Поразился красоте прогнутой девичьей спины. И свернул в сторону, делая вид, будто идёт мимо и ничего не замечает. Однако видел, как пара распрямилась. И он полагал, что спугнул их, и люди сейчас торопливо начнут одеваться. Но девушка просто сменила позу, сев на камень и широко раскинув на редкость красивые ноги. Чужие глаза её, что называется, заводили.
Мир виртуальной реальности – компьютерные эротические игры, порнографические ролики и слайды – сделал таинство половой близости явлением публичным. Виртуальные образы – ходовой товар – шагнули в действительную жизнь. Людям нравится жить, как в кино.
Иван представил Толстого рядом: предполагая, что классик должен ужаснуться. Но, как ни странно, Толстой в его воображении ответил то, что некогда ответил Сталин, когда ему доложили о любовной связи Рокоссовского. «Что делать будем?» – спросил Берия. «Что дэлать? – повторил вождь, – за-авидовать будем».
В сравнении с идей страны, как трудовых лагерей, идея «обезьян и парижан» выглядит привлекательнее. Но всё дело в том, что идея обезьян – сегодня рыночная идея. Рыночная идея с её необходимостью превратить потребителя – то есть человечество – в существа с упакованным сознанием, устремлённым к удовлетворению потребностей, к удовольствию, ибо за удовольствие надо платить. И нормальный человек должен бы сопротивляться рыночным постулатам, сохраняя человеческое в себе, но не мы, не наше общественное мнение, самым трепетным и искренним образом обслуживающее рыночную идею, как прежде обслуживало идею диктатуры пролетариата, этого не делаем.
Кто напишет современный «Домострой»? Смотреть ли молодожёнам порнуху, и как к ней относиться, если всё равно её покажут? Как почувствовать аромат любви, если до свадьбы перебрано несчитанное количество «партнёров». Как вернуть понимание того, что близость – это не достижение экстаза за счет механических телодвижений, а создание нового мира, слияние душ, может быть, прикосновение к неведомой вечности, откликающейся через женскую матку рождением новой жизни.
...А следующим вечером в жизни Ивана нарисовалась златокожая прима местного стриптиза с плечами и статью Анны Карениной. И он ловил себя на том, что рядом с ней тоже сияет, как масленый блин, и также вышагивает с чувством, будто получил пояс чемпиона по боксу в тяжёлом весе. А уж ему-то было не знать, что женское чрево – это часть магмы невидимого мирового океана, бурлящего, дышащего, живущего отдельно от женщины. Как можно победить бесконечное хлюпающее болото, рождающее в жаркий день потоки человеческого комарья, сунув туда отвертку?
Иисус, сын Сираха, сказал: «Человек, блудодействующий в теле плоти своей, не перестанет, пока не прогорит огонь». Толстой уверял: «А быть блудником есть физическое состояние, подобное состоянию морфиниста, пьяницы, курильщика».
А не блудником ли сегодня устраивается вся жизнь? – подумал Иван. – Одному надо добиться женщины, и он шевелится, носится, он беспокоен, хочет заработать денег, уверенный, что при деньгах у него всегда будут женщины. Другой знает, как говорил Федя Протасов из «Живого трупа», что для любви нужна игра, и любви алчет, страсти, как тот же губивший себя Протасов, увлекший за собой цыганку Машу, казалось бы, воспитанную только на корысти, на способности влюблять в себя, чтобы иметь деньги и при этом готовую пойти за Федей безоглядно. Потому что жила в нём – игра, и в ней играла, бродила душа. И пусть любовь их была обречена, не имела будущего, но они пережили её, мимолетную, подлинную страсть! А что ещё нужно в жизни, кроме вкуса алых ягод, созревающих так ненадолго?! Только разбуженная, вызволенная душа, душа заигравшая делает близость между мужчиной и женщиной не предметом телесного удовольствия, а тем, чего в мире так ищет человек – мигом самоотречения, выхода из тлена, и может быть, прикосновением к тому, что есть жизнь вечная. Такой блудник готовит свою душу, призывая на помощь и мировую культуру, и познания, он вечный сеятель, возделывающий, как почву, душу свою, и вечный старатель, моющий из породы злато, вечный путник в душе своей. Уберите его, такого блудника, из жизни, и первыми объявят протест женщины, даже самые целомудренные, ибо кто же ещё посмотрит на них с вожделением, за которое справедливо надлежит вырвать глаз и которое подхватывает женщину, и несёт как на крыльях, даже если в руках её таз с загаженными пелёнками.
Но Иван также знал: отношения между мужчиной и женщиной должны завершиться тем, что предусмотрено природой, – ребёнком. И когда этого не происходит, то женщина остаётся, как разрыхленная, но не засеянная почва.
Блудник – остаётся перед жизненным противоречием, теряя на пути клочья души.
И дай ему Бог – не превратиться в распутника, для которого женщина – предмет ненависти и презрения. Впрочем, для него и мужчина может быть предметом ненависти, потому распутник чаще всего удовлетворяет похоть без разбора пола. Для него главное: сделать из человека животное.
Ивану несколько раз довелось участвовать в банном застолье, где очень богатый мужчина постоянно бахвалился тем, как он имел связь с женщинами, которые, по большей части, у него работали. Рассказ всегда сопровождался унижающими женщину деталями. Пятидесятилетний мужик срывался на самый радужный гогот в подростковой уверенности, будто срам – может быть предметом гордости. Люди вокруг, вполне зажиточные, но беднее, все бывшие инженеры, явно переживая неловкость, натужно смеялись или выдавливали отупелое раздельное «хи-хи». При этом о своей жене любитель похабить женщин говорил очень уважительно, а при слове «мама» просто ронял слезу. И Иван понял: на свой лад, как в тюремном мире, у человека существуют чёткие нравственные градации: «жена, мать – это святое. И не только свои. Если ты чужая жена и мать – будь ею. Но если ты, тварюга, ложишься под меня, потому что я хозяин или богатый, то я тебя, как тварюгу, и буду пользовать». К сожалению, женщины, да и мужчины, польстившиеся на сказки о богатых, на придуманный дешёвыми литераторами мир «гламура», в разрекламированности насилия, полюбили унижение, принимая его чуть ли ни за дар свыше, и в благоговейном порыве подобострастия сами лезут в грязи поваляться.
После южной парной ночи вновь открытый Толстой отрезвил и буквально встряхнул Ивана существом вопроса. Во время войны, когда люди гибли от пуль и штыков, а прекрасная Элен, жена графа Безухова, металась меж двух любовников, иностранного принца и русского вельможи, приняла католичество, в расположении к обворожительному французу-иезуиту. И вдруг внезапно умерла от неясной хвори.
И казавшиеся с вечера привлекательными девочки с выставленной напоказ сексуальностью увиделись безносыми посланницами преисподней с железными косами на взмахе! Сгинь, нечистая! Притаись, блудник, живи со старухой женой: нет ничего сладостнее на земле, чем нянчить общих внуков!
Так, а что же там, в Сибири, сталось с отцом Сергием? Если женился, то «прилепился к жене своей». Не женился – не совладав с собою в монашеской жизни, далеко от этой привязи не ушёл. Ветхозаветные пророки Завет Божий видели в продолжении и сохранении рода, и, естественно, были женатыми людьми. Христианские заповеди направлены на спасение души, здесь пророка и проповедника трудно представить женатым.
Отец Сергий, найдя благо в мирском служении людям, так и не сможет разрешить противоречия между зовом плоти и необходимостью духовного подвига.