Текст книги "Газета День Литературы # 99 (2004 11)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Игорь Малышев “ПАЛЁНАЯ” КЛАССИКА
Классика (от лат. classicus – образцовый, первоклассный) – образцовые, выдающиеся произведения литературы и искусства, имеющие непреходящую ценность для национальной и мировой культуры.
Из энциклопедии «Кирилл и Мефодий»
Классику у нас по-прежнему любят. Или уж, по крайней мере, если не любят, то относятся с уважением. Классические книги раскупаются не так быстро, как детективы, зато спрос на них стабилен и вложенные в их издание деньги рано или поздно вернутся с прибылью. Интеллигенция, которая является основным покупателем такой литературы, – прослойка немногочисленная и небогатая, зато очень верная в своих пристрастиях. Надпись «классика» на обложке книги – всегда приманка для ценителя хорошей литературы. Это слово – своего рода брэнд и, плюс к тому, что-то вроде «знака качества» советских времён. Издатели это, естественно, знают и активно этим брэндом пользуются.
Не так давно зашел я в книжный магазин и приобрел сборник произведений Ю.Нагибина, вышедший в 2004 году в серии «ХХ век. КЛАССИКА». Издательство «ОЛМА-ПРЕСС», выпустившее книгу, не поскупилось: твёрдый переплёт, хорошая бумага и полиграфия, неплохое оформление. В общем, все признаки уважительного отношения. Из информационного листка в конце книги я узнал, что в этой же серии изданы М.Шолохов, М.Булгаков, А.Куприн, И.Бунин, К.Симонов, А.Толстой и т.д. Одним словом – цвет русской литературы. До этого я читал несколько рассказов Нагибина из жизни Баха, Чайковского, Рахманинова. Рассказы эти оставили очень хорошее впечатление, каждый из них в самом деле нёс на себе некую печать монументальности и долговечности. Поэтому я не особенно удивился, обнаружив книгу Юрия Марковича в одной серии с такими произведениями, как «Тихий Дон» или «Мастер и Маргарита». Если тут и была некая натяжка, то она не показалась мне чрезмерной.
Приступил я к чтению книги. Первым шел сборник рассказов «Остров любви». Сюжеты этих рассказов построены на эпизодах из жизни протопопа Аввакума, Пушкина, Анненского, Лескова, Тредиаковского и уже упомянутых мной Баха, Чайковского, Рахманинова. Написано всё очень живо, увлекательно, прочёл с большим удовольствием. А вот дальше началось то, что побудило меня написать эту заметку.
Вторая часть сборника называлась «Любовь вождей». На мой взгляд – ужас и позор. Чтобы не быть голословным, позволю себе вкратце изложить сюжеты некоторых из этих творений.
Сюжет первый. Сталин периодически вызывает к себе в резиденцию для утех некую балерину из Большого театра. Непосредственно во время половых контактов он смотрит на фотографию Гитлера и произносит, обращаясь к нему, нежно-трагические монологи.
Сюжет второй. Ева Браун во время первой брачной ночи с Гитлером обнаруживает у него полное отсутствие гениталий. Далее следуют размышления по этому поводу и мелкая философия.
Сюжет третий. Брежнев, превращенный усилиями медиков в биоробота, умирает, испытывая ощущения сношающихся гомосексуалистов.
Ну, как вам? Мощно, классично?
Может быть, стоило написать на обложке вместо слова «классика» что-то другое – чтобы не ставить подобный трэш в один ряд с «Тихим Доном» и «Мастером и Маргаритой»? Или отточенный на издании «нетленки» Дарьи Донцовой вкус издателей не видит разницы? Впрочем, хрен бы с ними, с издателями. Бизнес есть бизнес, деньги не пахнут, в общем – капитализм. Но у данной серии есть еще и редколлегия, то есть люди, непосредственно решавшие, какие книги в серию войдут, а какие – нет. перечислю ее членов, страна должна знать своих «героев». Вот они: С.Б.Рассадин, С.Н.Есин, А.Н.Латынина, Г.В.Ряжский, Л.Е.Улицкая.
Дамы и господа, положа руку на сердце, я потрясен вашим отношением к делу. «Спасибо», как вы понимаете, я не говорю.
Однако, вернёмся к Юрию Марковичу нагибину и его книге. Следующим в сборнике шло произведение «Тьма в конце тоннеля». Про страдания человека (автора, как я понял из вступительной статьи К.Кедрова), всю жизнь считавшего себя евреем и неожиданно выяснившего, что он чистокровный русский. Весь «еврейский» период своей жизни этот несчастный, естественно, страдал от антисемитизма. В итоге герой сделал для себя определенные выводы. Позволю себе привести несколько цитат из этого опуса, которому дамы и господа из «ОЛМА-ПРЕСС» поторопились присвоить статус классического.
«И всё же есть одно общее свойство, которое превращает население России в некое целое, я не произношу слова „народ“, ибо, повторяю, народ без демократии – чернь. Это свойство – антисемитизм» (с.499).
«И скажу прямо, народ, к которому я принадлежу, мне не нравится. Не по душе мне тупой, непоколебимый в своей бессмысленной ненависти охотнорядец. Как с ним непродышно и безнадёжно!» (с.500).
«Что же будет с Россией? А ничего, ровным счетом ничего. Будет всё та же неопределенность, зыбь, болото, вспышки дурных страстей. Это в лучшем случае. В худшем – фашизм. Неужели это возможно? С таким народом возможно всё самое дурное» (с.507).
Симпатично, не правда ли? Я не пытаюсь сейчас поднять тему русофобии или антисемитизма. Ни-ни. На этой почве трудятся другие люди, не мне чета (Солженицын, например). Я всего лишь хочу задать один простой вопрос: хорошо ли издавать подобное в России, на русском языке и называть классикой, автоматически ставя в один ряд с Пушкиным, Гоголем, Толстым, etc.? В этом есть что-то от плевка в лицо, вы не находите? Как частное мнение отдельного человека, писателя, я бы это еще если не принял, то понял – с каждым может случиться, но как классику, как образец – увольте!..
Последней составители дали повесть «Моя золотая теща»: про любовные заигрывания и игрища молодого человека со своей тещей. Этакая «Лолита» наоборот. Не шедевр, но, по крайней мере, не вызывает немедленного желания выкинуть книгу в мусорное ведро.
Посмотрим, что получается в итоге, насколько подходят данные произведения под определение «классики», представленное в начале статьи.
«Образцовые»? Возможно. Но только как образец дурного вкуса вперемежку с русофобией (эта характеристика, конечно же, не относится к «Острову любви»).
«Выдающиеся»? Да – как попытка редколлегии выдать свои пристрастия за суд времени.
«Общепризнанные»? Ну, вот тут – нет, ни с какой стороны. По-моему, классика – это то, о чем можно говорить в любой компании, включая женщин и детей. Об «Острове любви» можно говорить везде и со всеми. А вот за прилюдное обсуждение сюжетных тонкостей «Любви вождей» или «Моей золотой тещи» могут выгнать из приличного общества. Такая вот «общепризнанность» и «непреходящая ценность».
И напоследок. Уважаемые издатели и составители подобных серий! Прекратите швыряться словами, прекратите заниматься подменами, прекратите врать, наконец! Или пишите конкретно, к классике какого жанра относится издаваемая литература: порно, эротика, политсатира, трэш и т.д. Не надо обобщать, не надо втирать очки читателям. А то ваш поход к бизнесу сильно напоминает торговлю «палёной» водкой: главное – сделать правильную наклейку, и товар пойдёт. Конечно, от «палёной» литературы вроде бы еще никто не умирал, но не все настолько богаты, чтобы безболезненно покупать чёрт-те что (и недешёвое черт-те что, надо сказать!), обманувшись рекламой.
Обращусь и к читателям. Не верьте надписям на книгах. Понятия обесценились. Слово «классика», написанное на обложке, больше не гарантирует качества содержания. Оно обозначает лишь модель работы маркетинговых структур издательств по отношению к данной группе и указывает на «таджет груп» (целевую аудиторию), которой пытаются продать данный продукт. Читатель, «Бди!», как говаривал классический персонаж Козьма Прутков.
Игорь МАЛЫШЕВ
Марина Сергиенко НЕВЗОШЕДШАЯ ЗВЕЗДА
Олег Осетинский – создатель кинотрилогии «Судьбы России» («Михайло Ломоносов», «Звезда пленительного счастья», «Взлёт»). Теперь он (раньше русскоязычные Госкины ставить ему не давали) – еще и кинорежиссер, снявший ручной камерой не только утонченнейший фильм «Веня, или Дорога в Петушки», обошедший все ТВ-экраны России, но и «Тихий город Нью-Йорк сити», показанный 11 сентября по Первому общественному каналу США.
Олег Осетинский (Пашков), этот русский (вернее, казацкий – по матери он донской казак, но награжден и орденом кубанского казачества) пасионарий, делал в своей судьбе неожиданнейшие зигзаги – например, в 1980-81 годах был художественным руководителем ансамбля «Аквариум», куратором личностного и профессионального роста Б.Г. и Майка Борзова – я свидетель его яростных репетиций с ними.
Сегодня Олег Осетинский – новый виток судьбы! – известный журналист, автор знаменитой статьи «Если б я Бен Ладен был», поразительно актуального для России текста, появление которого в респектабельных «Известиях» (куда его позвали «поднять тираж») наделало шума не меньше, чем падение Пизанской башни, если бы таковое произошло.
Вот что говорит об Осетинском-журналисте даже столь жёсткий человек, как Николай Губенко: «Олег Осетинский – русский публицист, пророк и истинный патриот, глубоко анализирующий жизнь России и дающий удивительные, абсолютно аргументированные рецепты спасения страны, – вот кого бы в советники Путину!»
А вот на Западе Осетинский широко известен прежде всего... как вокальный педагог, занимающийся с крупнейшими певцами «Метрополитен-опера» и уникальный фортепианный педагог. Вот что еще в 1990 году сказала корреспонденту «Московских новостей» виднейший фортепианный педагог Нью-Йорка Нина Светланофф: «Олег Осетинский – абсолютный гений. Мы просто не знаем, сколько ему платить!»
Отрывок из книжки Осетинского «Роман-Ролан»: "В 1946-м мне ударом крышки парты уродуют руку. Итог – костная мозоль на третьем пальце, палец навсегда лишен качеств. Рыдая, записываю в дневник: «Прощай, музыка!.. Но когда-нибудь у меня будет дочка – и я сделаю ее великой пианисткой». Как же осуществилась мечта Олега Осетинского?
АНГЕЛ ПЕРЕСТРОЙКИ
Первую дочь, Наташу, Олегу Осетинскому удалось забрать у бывшей жены в 1968-м. После двух лет занятий с отцом Наташа – без всякого блата – поступила сразу в 4-й класс Центарльной музыкальной школы г.Москвы – предмет вожделения родителей всех вундеркиндов. Учитывая, что у Наташи от природы не было никакого слуха и тяги к музыке, а также то, что в 10 лет она стала чемпионкой Москвы по большому теннису (что категорически противопоказано пианисткам!), это достижение ее педагога-отца можно считать просто невероятным. Наташа успешно проучилась в ЦМШ один год, после чего ее мать решила, что отец свое дело уже сделал и снова забрала девочку к себе. И – несмотря на то, что с Наташей занимались знаменитые педагоги ЦМШ, – музыкантом она быть перестала, теперь занимается недвижимостью...
Осетинский снова стал ждать. И в 1980-м ему удалось выпросить для занятий у другой бывшей жены пятилетнюю тогда дочь Полину. И уже через четыре года у Полины Осетинской была мировая известность. Впервые девятилетняя девочка с блеском и вдохновением сыграла за один вечер(!) два сложнейших классических концерта – Шумана и Пятый Бетховена. В 10 лет – Третий Рахманинова, Второй Сен-Санса, прелюдии Дебюссии и т.д. – 15 часов музыки наизусть!
Бедная квартира Олега Осетинского в переулке Васнецова стала Меккой музыкального мира. На одном из домашних концертов Полины одна шведская дама-профессор потеряла сознание, а, очнувшись, сказала: «Зачем я всю жизнь училась игре на рояле, если эта девочка в 9 лет может сделать то, что я не могу в 45?» Даже самое консервативное в мире Министерство культуры СССР было вынуждено признать феноменальные достижения педагога Осетинского, присвоив его ученице Полине в 10 лет тарификацию «солиста-инструменталиста 1-й категории». Такая же была тогда, к примеру, у Николая Петрова, и даже легендарный Евгений Кисин получил эту тарификацию только в 14 лет!
Два года подряд Полина, «ангел перестройки», еще до выхода фильмов «Из Италии в Россию – с любовью», «Сон о России» и др., – признавалась в США «девочкой года». Сниматься с ней приезжали самые знаменитые звезды Америки – Крис Кристофсон, Сюзен Эйзенхауэр, Пол Винтер, Джордж Сорос, Иегуди Менухин, сэр Исайя Берлин и другие. Величайший пианист современности Альфред Брендель специально задержался в Ленинграде, чтобы услышать репетицию и концерт Полины, а потом сказал при свидетелях и ТВ-камере: «В Америке вас разорвут на куски. Вы станете миллионерами».
И вот, в июльском (1987) номере газеты «Московские новости» появилось письмо самого богатого музыканта мира, пианиста и композитора Гордона Гетти, который просил у Председателя Фонда культуры СССР Раисы Горбачевой «поделиться с Америкой музыкальным чудом ХХ века» и приглашал Полину в сопровождении ее учителя Олега Осетинского (он должен был в Сан-Франциско читать лекции о своей методике обучения) на гастроли в Америку, с подписанием контракта на 12 концертов – за каждый по 50 тысяч долларов.
24 декабря 1988 года отец и дочь Осетинские должны были отбыть на американские гастроли, где Полину ждали фантастические подарки – например, в штате Арканзас позолоченный рояль «Yamaha» стоимостью 250 тысяч долларов. Корреспондент «New-York Times», который должен был сопровождать Осетинских в полете, сказал Полине: «Когда ты войдешь в дом Гетти, ты будешь самой знаменитой девочкой в Америке, а когда выйдешь оттуда – самой богатой».
На последний перед отъездом Полины в США концерт в Большом зале Ленинградской Филармонии 6 декабря 1988 года было продано 2500 билетов – на 300 больше, чем на концерт Владимира Горовица! Но ни этот невероятный концерт, ни фантастическая поездка не состоялись. «Ангел перестройки» в Америку не улетел.
ПОБЕГ ИЛИ ПАДЕНИЕ?
Полина утром убежала из дома отца вместе со специально приехавшей матерью, навсегда погубив возможность великой, невероятной карьеры. Олега Осетинского, вмиг поседевшего от горя, переставшего есть и спать, друзья просто связали и сумели отправить на лечение в Италию, в монастырь «Руссикум». Несколько дней беглецы прожили в Москве у некоего «священника», а затем группа «доброжелателей» упрятала девочку в «северную столицу». Эти люди были уверены, что Полина возьмет их в заокеанское турне. А когда выяснилось, что МИД СССР без отца Полину в США не выпустит – девочку банально выбросили на улицу. Вернуться к отцу ума у нее не хватило – зато хватило совести выступить по телевидению в программе А.Невзорова с заявлениями, приведшими зрителей в шок. В результате Полина оказалась в интернате Ленинградской ЦМШ. Школьная программа для нее, с невероятной даже для взрослого пианиста техникой и фантастическим репертуаром, была – просто семечки. Естественно, и школу, и Ленинградскую консерваторию Полина закончила шутя – и помчалась по заграницам юной дивой, которую еще помнили как «ангела перестройки», охотно рассказывая, какие у нее теперь телохранители и за сколько тысяч долларов куплена очередная шуба или бриллианты...
В это время ее несчастный отец, бывший атлет, а теперь инвалид с хронической гипертонией, совершенно сломанный, скитался по больницам. Два года он не мог выйти на улицу, жил на пенсию в триста рублей, врачи предрекали скорый конец. Для тех, кто помнил Олега Осетинского как человека, полного невероятной энергии и душевного сияния, это было страшное зрелище. Но, несмотря на все те мерзости, которые Полина регулярно выливала на отца в своих «интервью», он никогда не звонил дочери, а когда ему советовали рассказать, наконец, правду, шептал в ответ: «Она еще маленькая – не ведает, что творит».
И вот, прошло тринадцать лет. Сверстники и приятели Полины: Кисин, Венгеров, Федотов, Репин, Луганский, – выиграли все мыслимые конкурсы, стали звездами мировой величины. А Полина? Посудите сами – в Большом Зале Московской консерватории она до сих пор не сыграла ни одного сольного концерта (а ведь это – общепризнанный «знак качества» для пианиста), не выиграла ни одного конкурса и сегодня даже не входит в десятку лучших пианистов России – что уж говорить про весь мир?! Рецензии на ее выступления даже в «северной столице», мягко говоря, кисло-сладкие. Так что же, тот давний побег стал началом падения так и невзошедшей звезды? Я спросила об этом у Олега Осетинского.
– Как Полина?
– Увы!..
– По-вашему – ничего прежнего, волшебного в ее игре не осталось?
– Ну, пальцы ещё бегают. Иногда ритмическая свобода. Игра, не глядя на руки… Но – часто огрубленный звук. Не «с клавиш». Скучная, гасящая пульсацию, посадка. Мертвые, «правильные» руки... С оркестром ещё кое-как иногда заводится, но сольные!.. – примитивная пустота, кошмар! Полину оставляет даже её «фирменная» публика в СПБ, которая помнит её моим сияющим ребёнком. А хамская программа – Десятников перед Дебюсси! На самом деле плевать, кто перед кем, страшно не это, а страшно то, что великий Дебюсси звучал как ничтожный Десятников! Полётность и подлинный артистизм в игре моей бедной дочери исчезли – а появились приторные ужимки. Нет музыкального события, понимаете, нет «мессиджа», послания. Отсутствует главное – духовное проникновение.
– Что же с ней будет дальше?
– Будет аккомпанировать всякой шушере. Запад уже потерял к ней интерес. Красивая мордашка примелькалась, сливки с имиджа «ангела перестройки» давно сняты. Ни духа, ни сосредоточенности, ни гения. Года через три забудут вообще. А потом… лучше не говорить.
– И что – она ни разу не позвонила вам за эти годы?
– Один раз – когда ей показалось, что умирает от кровотечения. Сказала буквально следующее: «Прости, папа, я лгала про тебя столько раз! – это ее фраза. – Я была в капкане, я полностью зависела от твоих врагов... Сегодня я вспоминала Таллин, тебя, стало так больно… Я поняла, что я должна быть с тобой, ты одинок и я одинока… могу приехать…»
– И что же вы?!
– Я? Я сказал, что я её как маленькую девочку, которая по глупости погубила великий проект, простил, но раз она опозорила меня и оклеветала на весь СССР по ТВ – то и просить прощения должна перед телекамерами на всю страну… Она вздохнула: «Папа, я не могу этого сделать, по разным причинам не могу», – я бросил трубку
– О, Господи! Может, надо было простить без всяких условий?
– Не знаю. Может быть... Но ложь – конец душевной карьеры музыканта. Спасти может только – правда и совесть, говорил великий Софроницкий. Полине надо вернуться к чистоте, к правде. К Богу. К совести. И к отцу. Но – быдло...
– Что – быдло?
– Быдло, которое растлевало Полину столько лет, не допустит её Воскресения. У нее не хватит мужества вырваться из поганого мира Мержевских, Таймановых, Горностаевых, Десятниковых… Она болталась по сумасшедшим домам, больницам и пьянкам.. Вот они – плоды интерната, плоды работы с аморальным педагогом Вольф – эта Вольф читала мои телеграммы, адресованные лично Полине – по телевидению, рвала их, бросала на пол! Да в любом нормальном обществе такую учительницу выкинули бы с волчьим билетом из всех школ без права вообще работать с детьми!
– Что вы чувствуете сегодня, когда думаете о Полине?
– Жгучий стыд – за неё. И такое, знаете, бесстрастное скрытое горе – как в «Паване» Равеля. И угрызения совести – не смог укрепить в ней ничего святого. И досаду – если б я пришёл в то страшное утро раньше! Уверен, я смог бы всё исправить! И если бы Полина призналась мне, что упала, ударилась головой... Я ведь об этом сотрясении мозга узнал только через 7 лет!.. Ложь – вот причина всего…
Горько, что не сбылась великая мечта. Больше всего жалко – музыки. Нашей с Полиной. Если покается – вернется к отцу, Богу, музыке – приму. Но я не вечен. Два инфаркта, два инсульта. Глаз у меня остался один. Без меня музыки у Полины не будет никогда. И той сияющей, ангельской, моцартовской Полины – не будет. И просто не будет Человека. И смысла всего… И все – молчат! И моя бедная дочь всё врёт и врет – подлецам на радость, себе на горе. Как страшно присутствовать при духовной смерти любимого ребенка, которого пожирает банда негодяев и растлителей… Это хуже, чем если бы она умерла...
Юрий Архипов СМАК, МРАК, СРАМ...
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?..
А.С.ПУШКИН
Мы делаем это десятки лет…
Однажды мир прогнется под нас…
А.В.МАКАРЕВИЧ
Куда подевались физиогномисты-демонологи? Исчезли вместе со Средними веками? А жаль. То-то в наше время у них была бы пища для наблюдений. Куда ни глянь – сплошное мелькание-кружение ликов-масок: как под копирку одинаковых, тайно угрозливых, скользко улыбчивых, вполне, по-старому говоря, инфернальных. Небрежно, косовато надвинутых на наготу-пустоту. В однотипности своей словно сбивающихся в один дробный образ. Включишь иной раз телевизор – и не сразу поймешь, кто же перед тобой на сей раз; согласись, читатель, что и тебе требуется некоторое напряжение, чтобы распознать: Буш это или Блер (или Жириновский?), Элтон Джон или Б.Моисеев (или Радзинский?), Жванецкий или Познер (или Гусинский?), Новодворская или Толстая (или Швыдкой-Боровой?)…
«Раскрутить», как выяснилось, в наш дурашливый век можно кого и где угодно. Разве не были мы свидетелями того, как за считанные недели поднимали рейтинг горе-политика с нуля до необходимых солидных процентов? Разве не смеялась вся страна над «чудесным спасением» иных футбольных команд? Разве удосужился кто-нибудь объяснить, каким образом стал международным мастером по шахматам, а там и видным шахматным функционером адвокат Макаров (с личиком тоже весьма прикровенным)?
Сродни Макарову и Макаревич. Этакий литл-битл, «переложенный на русские обстоятельства» (Салтыков-Щедрин). Еще один торговец воздухом. Сколько их! Куда их гонят?.. Заполонили подмостки, телеэкран, издательства, прессу. Жируют, тусуются, чавкают. Более всех, похоже, процветают те, что заняты пустоватенькой галиматьей под незамысловатое механическое бренчанье. «Машина времени» – это ж надо было так угадать с названием. На воре и шапка…
Символический смысл сего поименования открылся мне сразу, как только я впервые соприкоснулся с макаревичевским «творчеством» – как они, на эстраде, любят теперь называть свой шоу-бизнес. В середине 80-х было, летел я из Алма-Аты, накатавшись с гор в Чимбулаке; настроение держалось прекрасное. Пока не испортили его на борту, все четыре часа промучив записями «Машины времени». Видать, командир корабля «запал» на модную группу. Мне, воспитанному не только на Моцарте и фольклоре, но и на таких качественных бардах, как Высоцкий, Галич, Ким, Новелла Матвеева, всё не верилось, что может нравиться такой заведомый третий сорт – слабенькое эхо случайных баловней славы битлов (а может и не случайных – ведь на дряхлеющем по старости Западе давно уже наступило время пустоголовых, до которого нам, по молодости нашей, должно бы отстоять еще так далеко!) вперемешку с изводом претенциозного Дольского. Поозирался я в недоумении вокруг – салон внимал школярским упражнениям с сонным равнодушием, только лукаво усмехался в усы сидевший неподалеку от меня композитор Птичкин. Подумалось: казус.
Но шли годы, Макаревич лез в уши всё больше и больше, слава его росла. Достигнув к нашему времени высот небывалых: миллионер, аквалангист, живчик, классик, герой нации, которую, глупую, учит смаку. Перебирал тут намедни перед сном радиопрограммы, так там какой-то (какая-то?) Чиж не то Стриж сыпал(а?) о нем прямо как о гении всех времен и народов.
Их, однако, гениев голосящих, теперь пруд пруди. Один из них, покойный Башлачев, и впрямь не лишен был искры. Есть очевидные удачи у Сукачева, склонного, правда, разменивать дар на медяки (а при случае даже прогибаться перед такой куклой на чайнике, как Пугачева). При большом напряжении ума можно еще как-то понять и объяснить – хотя бы с социологической точки зрения, раз уж бессильна эстетика – успех Бутусова, Шевчука, Летова, Гребенщикова. Но прочие «звезды», но Макаревич... Почешешь затылок.
Думалось, впрочем, – может, впечатления мои слишком отрывочны и случайны, может, чего-то важного в его «творчестве» я не знаю. Но вот вышел в «Эксмо» сборник «стихов и песен» Андрея Макаревича «Семь тысяч городов» и наш гений предстал во всей своей заголившейся красоте. Предлагаю читателю вместе со мной пройтись по страницам издания.
Название, опять-таки, по-своему символично.
Семь городов в античной древности спорили о первородстве. Семь тысяч городов ныне лежат у ног Пустоты. Это ли не образ – чуть ли не апокалипсисом начиненный. Антихрист не за горами, трубы его трубят прямо нам в уши. «Антихрист в Москве» – уже с десяток лет бьет в набат своими брошюрами с таким названием один достойный православный храм.
Но не ждите ничего зловещего, жуткого, озаренного пламенем преисподней. Нынешнее мелкобесье так безобидно, незаметно, безлико. Ничегошеньки такого в нем нет. Как нет и вообще никакого. Одна пустота. «Пузыри земли» (Шекспир), пар над бездной.
Если год назад я мог не замечать,
Как быстро пролетают дни,–
Теперь я вижу это сам.
Дни летят вперед, как в море корабли,
Теряясь в голубой дали,
И нету им пути назад.
И каждый раз мне, однако,
Хочется горько заплакать,
Как вспомню я былые дни…
Вот такое мурлыканье. Под стишками, кстати, рисунок – кот, играющий на гармошке; изделие многостаночника-автора. Или:
Это новый день,
Он несет нам радость
И сомнений гонит тень,
Он нас зовет вперёд.
Как я хочу знать,
Куда он нас зовёт…
Ну, и так далее. Беспомощность неправдоподобная. Могут сказать: но это ведь ранний, незрелый Макаревич. А «в молодости все мы чирикаем», как заметил классик. Да, но потом, чуток повзрослев и спохватившись, всякий не случайный в деле человек – примеров не счесть – бегает потом по книгопродавцам, разыскивая свои злосчастные изделия, чтобы их сжечь. Страх зрелого возраста перед позором как плата за юный порыв к славе. А тут пятидесятилетний мужчина, улыбающийся, правда, с экрана по-прежнему как дитя (иной раз – почти как дитя природы), ничтоже сумняшеся отдает в печать эти… даже не вирши – «тексты» что ли, любят раскрученные пустомели это «постмодернистское» слово. Полагая, видимо, что «пипл» со смаком схавает всё – раз уж таким скопом набивается в гигантские залы это всё слушать.
А главное – и дальше-то, с годами, ничего не прирастает. В чем нетрудно убедиться, полистав пухлую книжицу в четыре с лишком сотни страниц. Одни гимназические подражания, перепевы-переделки с выпирающим и небогатым набором ориентиров: дурные переводы с английского в 70-е годы, всякие псевдоро– мантические корабли с парусами под сымитированный надрыв Высоцкого – в 80-е, кое-как переложенная на актуальные реалии и происшествия «гражданственность» Галича в 90-е годы, «нежный шрам на любимой попе» в наши, багрово-закатные дни. «Мы делаем это десятки лет»… Оставаясь на своем меленьком уровне на протяжении всей жизни. Ничего и ни в чем не прибавляя. Но слава растет – потому что сама культура вокруг стремительно валится вниз и, вопреки всей вековой мудрости, заторчавшего на одном месте деятеля выносит наверх как пробку. И мир «прогибается» – под них. Знай себе смакуй барыши, тридцать лет потоптавшись ножками на детсадовском пятачке – «от туманной поэтики – к бытовой математике».
Ведь и самая пустая голова – не просто хаотическая свалка чего ни попадя, а «констелляция», как учит современный концептуализм. А раз так, не нужно ничего оживлять ни словом, ни звуком – любое случайное сочетание сваленных в кучу предметов само даст эффект «эстетический», поелику любые слова и вещи давно «нагружены» смыслами прежней культуры. Так что перебирай себе их механически – что-нибудь, как-нибудь да заискрится. Хочешь – спой гимн забору:
Душой и сердцем я горю –
Забору славу я пою,
Который стойкостью своей
Являет нам пример,
Который крепок и силен,
Который верен, словно слон,
Надежен, словно милиционер.
Капитан Лебядкин отдыхает. Козьма Прутков посрамлен. Зато посверкивает очочками удоволенный Дима Пригов. А может, нам понадобилось так пасть, чтобы на этом фоне уразуметь, что лебядкинский «стакан, полный мухоедства» – творение по-своему гениальное? Но то было про забор. А вот, не угодно ли, про дом за забором:
Но лишь потом
Я вспомнил дом.
И темной ночью,
И самым светлым днем
Так хорошо иметь свой дом.
«Ах, если б мы были взрослей…» Вот именно! А то все затянувшиеся инфантильные «гуси, гуси, га-га-га». Или козленочки в молоке. Роман Юрия Полякова «Козленок в молоке» и впрямь невольно всплывает в памяти, когда в очередной раз сталкиваешься с эдакой раскруткой нуля до кумира. У коего «паузы в словах» заменяют сами слова.
«В начале было Слово». Но это у Бога. У его фиглярствующего противника не Слово, а Пауза. Пустота.
И одна у меня забота:
Разобраться хотя бы раз ( ? – Ю.А. ) –
Это мы играем во что-то,
Или кто-то играет в нас.
Неужели и впрямь так трудно разобраться, ребята? Хотя бы раз. Но раз уж вы так озабочены, поясню: лукавый в вас и играет. Не сомневайтесь.
Церковно-православная тема, кстати, стала прямо-таки повальной модой на нашей эстраде. Пошлость та еще – почище будет всякого воинствующего атеизма. Причем пошлость двоякая: тут и сентиментально-душевное завывание вместо покаяния, и горделивое отталкивание от оного – все, мол, ринулись теперь в церковь, с рогами и копытами, а я не такой, я выше, я – над. И над погрязшей в пороках церковью тоже.
Из добра здесь остались иконы да бабы,
И икон уже, в общем-то, нет…
Всегда – при упоминании всего высокого и святого – какое-нибудь, пусть мелко лягушачье, но лягание. И по поводу ширящегося восстановления храмов у Макаревича, несостоявшегося архитектора, свое, «гражданственное» мнение: не надо, мол, стирать следы безобразия, пусть они останутся назидательным памятником эпохи (эдакий необольшевизм навыворот – как всё у нынешних наших либералов):
Пусть Соловки хранят
Студеный ветер тех недавних лет.
И в божьем храме против царских врат
Пусть проступает надпись «лазарет».
Я слышал, реставраторы грозят
Весь этот остров превратить в музей.
Я вот боюсь, они не сообразят,
Какой из двух музеев нам важней.
«Они» не сообразят, где им. И «пооткрывают вновь церквей», к вящему неудовольствию Макаревича. Грамматика его, не придуманная. Видимо, так, коверкая русский язык, изъясняется тусовка, именующая себя «высшим светом», элитой:
Пооткрыли вновь церквей,
Будто извиняются,
И звонят колокола
В ночь то там, то тут,
Только Бога нет и нет,
Ангел не является,
Зря кадилом машет поп
И бабушки поют.
Лягнуть «их» церковь, бабушек, народ – трепля банальную глупость, будто всякий народ достоин своих правителей. Это постоянно, это лейтмотив. Стишок (песенка?) «Владимиру Вольфовичу» – показательный образчик. «Их» (вот уж поистине!) телевидение просто за уши тянет, боясь выронить, «сына юриста», всячески помогая ему расписывать себя под друга народа, под глашатая и вождя.
