Текст книги "Газета День Литературы # 129 (2007 5)"

Ямиль Мустафин РОДОСЛОВНАЯ

Лето 1968 года выдалось жарким. В двадцати трех километрах от Москвы, в деревне Усово, я снял «дачу».

«Дача» – избёнка, ушедшая двумя прогнившими венцами в землю, стояла на самом краю деревни, возле колхозного кукурузного поля. Хозяйка «дачи», Лидия Васильевна, худая женщина с елейным голосом, добродушно, но удивительно упорно талдычила:

– Ну скажите, где вы за пятьсот рублей снимете такую дачу?

Я старался увидеть «дачу» – подходил то к завалившемуся углу избы, то к маленькому оконцу, осторожно ступал полшага от крыльца, боясь наступить на ранний гривастый укроп, кружевные побеги петрушки.

– Да что вы разглядываете, будто купить хотите! – с доброй улыбкой продолжала хозяйка, заметив на моем лице растерянность. – Лес рядом! Москва-река – рукой подать. Тишина! Воздух!

– От скотного двора силосом...

Я не успел высказать мнение, хозяйка сочувственно, как добрый давний знакомый, перебила меня:

– О каком запахе говорите, дорогой? Запах, правда, бывает, когда ветер оттуда, но это так редко, да и то чаще всего ночами... Почему, думаете, я вам сдаю за такую малую сумму?

– …Люди за такие деньги снимают дом с участком! – слабо возразил я.

– Может, и снимают, – упёрлась она короткими руками в костлявые бока. Сощурила чистые, небесной голубизны глаза, искривились в усмешке тонкие губы, лоснящиеся от густой помады. – Дорогой, вы не дали мне высказаться до конца, перебили. Так вот, я сдаю вам за такие деньги лишь потому, что вы о собакой, – хозяйка кивнула на Раджа, спокойно сидевшего возле моих ног. – Да ещё дети. У нас в Усове никто вам дачу не сдаст! Да-да, тут у нас особая зона… – многозначительно заметила женщина. – Сами видите, какие дачи вокруг нас! Там живут цэковские работники... Им покой нужен! Небось видели, в какой чистоте и порядке содержатся тут дороги, леса... Тишина какая, чуете? Так что смотрите, неволить не стану. Дачники найдутся... Москва-река – рукой подать!

После таких слов мой доберман поднялся на задние лапы, передние положил мне на плечи и лизнул в лицо, точно понял смысл нашего разговора. Кто знает, а может и понял...

– Ишь какой ласковый песик-то, – улыбнулась хозяйка избушки. – Кому он понравится? Телёнок и только. В деревне народ строгий, собак не особенно-то любят, своих держат на улице. А чтоб в избу? Упаси Бог! Пуская к себе с таким псом, я рискую врагов нажить... А мне жить с соседями, сами понимаете. Вижу, вы человек интеллигентный, грамотный, знаете, что к чему... – шумно вздохнула женщина, точно вынырнула из воды. Радж снял тяжёлые лапы с моих плеч и уставился рыжими глазами на хозяйку «дачи». Коричневые брови собаки двинулись вверх. Он словно разглядывал и оценивал женщину, а верно ли она толкует?

– Ишь какой! – делая улыбчивую мину, заметила Лидия Васильевна. – Вот что у него в башке? Про что я и говорю, – и хозяйка «дачи» отступила на шаг.

– Он у нас умный, спокойный, – сказал я и обнял Раджа. – Правда же, сынок?

– Как же вы такого телёнка сыном называете? Не грешно? – изумилась женщина. – Говорите, у вас есть сын и дочь...

– К нему мы все так привыкли, что он стал самым настоящим членом семьи, – смущённо ответил я. – Радж наш любимец.

И тут Радж снова лизнул меня в щёку, и короткий хвост задрожал с быстротой секундной стрелки.

– Хорошо, уговорили, – согласился я. – Дня через три мы приедем. Не знаю, правда, как всё это понравится ребятам, жене...

– У нас всем нравится, – твёрдо заявила женщина. – Не зря же вокруг нас зелёные заборы. Давайте задаток и можете в любое время приезжать. – И Лидия Васильевна сняла одну руку с бедра и, как бы между прочим, небрежно протянула мне. Жест был настолько красноречив, что возразить я не мог. Вот, пожалуй, тогда я понял, что передо мной не избёнка, не избушка и не какой-то домик, а настоящая дача, вошедшая в сюжет классических произведений, и хозяйка не официантка из шашлычной «Цапля», а истинная дворянка, привыкшая повелевать...

На «дачу» мы приехали в начале июня, когда пышно цвела сирень, в лесу благоухали ландыши и, казалось, что цветы-колокольчики издавали малиновый звон. Упитанные шмели в бархатных сюртучках гундосили над россыпью тысяч крохотных солнц-одуванчиков. Лепестки яблонь, вишень позёмкой вихрились по земле...

Когда жена увидела снятую на два месяца «дачу» за пятьсот рублей, она развела руками:

– За такой сарай, такие деньги?!

– Лес рядом... Река... Тихо... Воздух. За зелёными заборами живут цэковские работники, – почти словами хозяйки «дачи» говорил я жене.

– А откуда так отвратительно пахнет? – обернулась жена в сторону силосной ямы.

– Ну... Скотный двор... Коровы...

Обстановку разрядили Радж и дети: они носились по тропинкам, смеясь и визжа от радости и восторга, когда пёс валил их на землю и, басовито полаяв, отбегал и принимал позу сфинкса. Вся его довольная, до ушей, улыбка как бы говорила: «Ну, кто сильней? Кто ловчее? Вот где раздолье!»

– Дети, нравится здесь? – спросил я, стараясь как-то утвердить свой выбор.

– Очень! – дружно ответили они. А Радж подбежал ко мне и, как палками, ударил меня передними лапами в грудь и чуть не сбил с ног.

– Папа, Радж с тобой хочет поиграть! – обнимая собаку, весело говорила дочь. – Побегай с ним...

– Мать, видишь, мы все очень довольны! – в тон детям сказал я.

– Вижу... Что ж мне с вами делать? Соглашаюсь, – ответила жена. И тут на крыльце появилась хозяйка «дачи». Улыбаясь во все тридцать два зуба, из которых больше половины были золотыми, она спросила жену, нравится ли ей дача. Я был уверен, что жена, которая только что дала оценку моему выбору, как человек прямой, непременно скажет, что никакая это не дача, за такие деньги люди снимают хоромы с фруктовым садом. Но к моему удивлению она робко произнесла:

– Хорошо... Лес рядом... Река... Тишина... Воздух...

– Я в этом не сомневалась! – продолжая улыбаться, ответила Лидия Васильевна. – Надеюсь, ваш супруг остальные деньги сегодня заплатит.

– Конечно, конечно, – виновато улыбнулась жена.

– Вот и отлично. А собака у вас умная... Как она хорошо играет с детьми. Сколько же она съедает в день? Гладкий пёс!

– Раз животное держишь, значит, и смотреть за ним надо хорошо, – ответила жена, хотя сама частенько упрекала меня и детей за «излишнее» внимание к Раджу. – Вижу, оказывается, и вы любите собак, раз сдали нам комнату. А то ведь нынче хозяева дач не особенно любят собак. Спасибо вам, Лидия Васильевна…

– Да-да, мало таких, – согласилась хозяйка, польщённая словами моей жены, одновременно настороженно посматривая на разыгравшихся детей и собаку.

После её ухода мы быстренько расставили наши немудрёные вещи в комнатке, в сенях, больше похожих на хороший чулан. Жена часто повторяла озабоченно, наверно, больше для себя: «Ну и выбрал... Ну и нашел...»

Я не замечал неудобств: мы рано утром с собакой уходили в лес, возвращались к завтраку. Подкрепившись, с Раджем и детьми снова уходили в лес. Дом служил для нас ночлегом и столовой. Если приезжали гости, то все мы обедали на улице, в избу не заходили: там было тесно и неуютно.

Ко двору Лидии Васильевны примыкал огромный пятистенный дом под железной крышей с мансардой. Владелец дома – Терентий Савельевич Сидоркин был человек общительный и работящий. Несмотря на свои семьдесят три года и неказистый рост, он с утра до вечера копошился во дворе: пилил дрова, что-то строгал, поправлял штакетник, сарайчики, похожие на собачьи конурки, поливал яблони, окучивал картошку, в тенёчке под навесом чинил обувь дочерей, трёх зятьёв, приносил из леса сухие валежины и распиливал их на короткие чурбачки – готовил на зиму дрова. По воскресеньям мы с ним ходили в посёлок Жуковку, где находились специализированные магазины с высококачественными продуктами.

Дочери меж собою частенько ссорились из-за удобств в избе. Обвиняли друг друга в несправедливом разделе комнат: у кого-то окна комнаты выходят на улицу пыльную и шумную, у кого-то смотрят в огород, у кого-то половицы скрипят...

Мужья в таких случаях убегали в Жуковку пить пиво... Они уверены, что сёстры договорятся, как бы ни костерили друг дружку, помирятся, и будут вспоминать детство и как они не могли поделить одну куклу. Мать девочек Анастасия Михайловна отбирала куклу и гнала сестёр во двор помогать отцу в работе... Вслед бросала: «Не дал же Бог ни одного мальчишку! Скорее бы замуж отдать!»

Может, сёстры и жили бы дружно, если бы видались реже, а не по десять раз в день, да и квартировались бы не под одной крышей, как сейчас, а врозь. Родственник всегда ближе, дороже, когда он живёт далеко и ничего не просит...

Большой дом соседей Лидии Васильевны, поделённый на комнатки и чуланы с отдельными входами и выходами, напоминал гигантский улей. Супруга Терентия Савельевича, дородная Анастасия Михайловна целыми днями занималась домашними делами дочерей: заходила и выходила в одни двери, потом, скрывалась в другой комнате, наводила там порядок и шла в комнату третьей дочери... Я заметил, что весь дом подчинялся ей, хотя дочери и зятья что-то бурчали ей вслед, но вслух возразить или перечить остерегались.

Я удивлялся, как она легко носила своё грузное тело и не повышала голоса даже тогда, когда зятья, изрядно подвыпив, начинали сводить счёты, делить имущество неумерших ещё тестя и тёщи. Если дело доходило до рукопашной, и начинали трещать рубашки, во дворе, прихрамывая, появлялся Терентий Савельевич и зычно командовал:

– А ну, марш по домам? – и начинал вталкивать зятьёв в их закутки. Тут уж доставалось и дочерям: – Вы-то чего раскудахтались, мокрозадые?! Чего не поделили? Ну-ка, тащите домой своих героев! Выгоню завтра же всех из дома! Продам всё! В город уйду! – грозился старик.

На следующий день, помогая ему пилить дрова, поливать сад, я спрашивал, чего он терпит таких зятьёв?

– А куда денешься? – выдохнул старик. – Какой палец не укуси, одинаково больно. Вот так и дети. Ради дочерей, внучат терпим... – задумался и грустно закончил: – Теперь уж недолго осталось терпеть... Что станет с моим домом? Ведь в нём я родился... Раньше бывало хоть раз в месяц со старухой обязательно ездили в Первопрестольную. Настоящий был праздник! А теперича Первопрестольную видим в день десятки раз. И что? Ни душе отрада, ни голове – разум. Вот так вот, сосед, – сокрушался старик.

Как-то Терентий Савельевич спросил, зачем я держу такую здоровенную собаку, да ещё в доме, и кормлю, видать не пищевыми отходами («Брось мосол и пусть грызёт, зубы-то, что у волка!»), прогуливаю, словно человеческое дитё? («Посадил бы на цепь и пусть сидит.») Я, как мог, деликатно объяснял, что доберман – такая порода, которая должна жить в тепле, её специально для этого и выводили два века тому назад. А прогуливая собаку, я восстанавливаю своё изношенное после инфаркта здоровье, и что Радж очень положительно влияет на детей... Сосед во многом соглашался со мной, кивал плешивой с жиденькими волосами на висках и затылке головкой, напоминавшей обдутый ветром одуванчик.

– Говоришь, после инфаркта? А зачем мне тогда за «так» помогаешь?

– Ну… как сказать ... – смутился я. – Мне нравится работать.

– Хмы, нравится?! Зятья и то спрашивают, не чокнутый ли ты? – Помолчал, посмотрел на меня так, будто видел впервые и спросил: – Ты образованный мужик, сурьёзный, видать, а смыслу житейского не петришь. Лучше б козу держал, пас её – вот тебе и прогулка для здоровья от инфаркту... На худой конец кроликов завёл бы... А кормить впустую такого кобеля!? Сад охранять? Именье? Ты, сосед, не сердись на старика... Надо жить с умыслом...

И всякий раз в голосе Терентия Савельевича я слышал нескрываемый укор, и было видно, что он не то что ненавидит собаку, а презирает её. Однажды даже раздражённо спросил:

– Сосед, а чаво это твой кобель голосу не подаёт? Зятья спорют, мол, он кастрированный, вот у него и нет голосу. Верно? Говорят, и роду-то он не имеет?

– Почему же, голос у него что надо и родословная неплохая, – отшутился я. – Зачем ему впустую брехать? Лает он в лесу. Дома не лает, чтоб жалоб от соседей не было. Радж – пёс понятливый.

– Скажешь тоже – понятливый! – усмехнулся старик и посмотрел в сторону моей «дачи». – Лидка-то молчит? Терпит?

Мне было обидно за умного и преданного Раджа, что о нём так худо думают, но ещё больше было жаль людей за невежество и непонятную предвзятость к собакам, которые многие века беспредельно преданы человеку, верней верного служат ему...

Но однажды случилось то, чего я сам не ожидал от Раджа.

Как-то субботним вечером я с ним возвращался из лесу. Возле нашего дома стояли незнакомые женщина и мужчина, на поводке резвился молодой узкоплечий, с плохо стоящими после купирования ушами доберман. На всякий случай Раджа я взял на короткий поводок, дал команду идти рядом. Когда мы подошли, хозяин молодого добермана сказал, что он впервые приобрёл собаку. Узнав, что я тоже владелец добермана, хотел бы получить кое-какую консультацию: как воспитывать неуравновешенную Альму, как содержать её, чем и как кормить... Я сказал сыну, чтобы он принёс книжки «Собака – друг человека», «Как воспитывать своего друга».

Собаководы – люди общительные и, когда разговор заходит об их воспитанниках, они тут же переходят на откровение, легко освобождаясь от условностей и ложных предвзятостей, так укоренившихся в нашем обществе. Вот и мы, пока сын бегал за книжками, многое узнали о наших воспитанниках, да и о себе немало. Оказалось, мои новые знакомые – люди одинокие, детей не имеют. Чтобы как-то скрасить жизнь (надежду на ребёнка они ещё не потеряли, хотя им было за сорок), они приобрели неделю назад годовалую Альму. Характер у собаки оказался неуравновешенным: она то ласкалась, как кошка, то делалась своевольной и капризной, то становилась агрессивной, то пугалась даже ворон…

Я сказал, что доберманы – собаки нервные, смелые и до двух лет требуют строгого и ровного воспитания, легко поддаются дрессировке и потом за любовь платят верностью. Среди своих собратьев по понятливости не имеют себе равных.

Тут на тропинке появилась соседка – Анастасия Михайловна. Мы с собаками сошли с тропинки, чтобы дородная старуха могла пройти спокойно. Я не боялся за Раджа – он был выучен и имел за дрессировку жетоны. Дойдя до нас, Анастасия Михайловна вдруг остановилась и, зло взглянув на собак, прошипела:

– Был один бесхвостый, теперь другой объявился! – и она, видимо, нечаянно или сознательно наступила на лапу молоденькой Альме.

Собака взвизгнула от боли и спряталась за ногу хозяина. И тут случилось то, чего никто не ожидал: Радж одним прыжком настиг старуху и хватил её за ягодицу... Я резко рванул собаку к себе и хлестнул поводком, чего никогда себе не позволял. Соседка ойкнула, молча дошла до своего участка и уже из-за калитки вдруг истошно закричала и стала осыпать нас бранью и угрозами. Пока я завёл собаку домой и сказал перепуганной жене, чтобы она заперла дверь и никого не впускала, возле калитки появились зятья Анастасии Михайловны: один с топором, двое – с палками. За ними, охая и прихрамывая, поддерживаемая под руки дочерьми, шагала пострадавшая, которую утешал Терентий Савельевич.

– Очкарик, выводи собаку. Мы сейчас прикончим её! – надрывался зять Сабир, работающий носильщиком на Казанском вокзале.

Он лёг грудью на штакетник, зыркнул из-под рыжих бровей на крыльцо, где испуганно стояли жена и дети, шёпотом успокаивая грудной рык Раджа...

– Ворчит еще, паразит бесхвостый!

– Если не отдашь, самого верблюдом сделаем! – подсказал весело Афоня и довольный собой оглядел родичей. Мол, ну как я его оттянул!

– Не посмотрим, что антилигент... – поддержал третий зять кавказского вида.

– Угомонитесь вы, наконец! – приструнил всех старик. – Разберёмся сами, что и как...

Но зятья продолжали надрывать глотки:

– Нашу любимую мамку...

– Да мы за неё кому угодно горло перегрызём!

– Давай лучше своего бесхвостого! По-хорошему давай! Не доводи до греха!

– Кому сказал, перестаньте! – прошёлся суровым взглядом по зятьям Терентий Савельевич.

– Чтоб ни дна ни покрышки бесхвостому вашему! – размахивая руками, надрывалась одна из дочерей.

Когда я подошёл к изгороди, зять соседа кавказской наружности лет тридцати бросил мне:

– Не бойся, тэбя быть не будем! А суку давай!

– Он кобель! – поправил я.

– Один чёрт – собака!

– Говорите, что вам от меня нужно, – как мог спокойней ответил я.

– Кобеля, кобеля давай! – снова заголосил рыжебровый, мурластый младший зять соседа, который на днях кричал на всю улицу тёще: «Отдай нам большую комнату! Тебе всё равно где спать!»

– Сабир, знай с кем разговариваешь, – одёрнул зятя Терентий Савельевич. – Он ведь не твоя женка, которую ты колотишь...

Старик строго оглядел зятьёв, дочери сказал:

– А тебе чего здесь нужно? Ты б так за себя стояла. Идите все в избу. Мы сами тут без вас разберёмся... Тоже мне – адвокаты!

Но Афоня, улучив момент, всё же подсказал тёще:

– Мамань, покажь интеллигенту, как бесхвостый чуть ползада не отхватил. Ты не боись его – мы в обиду тебя не дадим, – и стал поворачивать тёщу ко мне спиной.

– Отстань, срамник! – хлестанула зятя по рукам соседка.

– Тоже мне «срамник»! В избе же показывала...

– Сынак – во! – развел руки в сторону кавказец.

– Деньги с него за штаны и укус, – поддержал Сабир.

– Будя! Кому я сказал, чтоб шли в избу! Расквакались! – выходил из себя старик. – А вы что смотрите, гоните их в избу, – набросился Терентий Савельевич на дочерей.

– Вишь, папаня, сам говорит, что от бешенства... – снова встрял в разговор Афоня...

– Собака породистая... Таким обязательно надо уколы делать… – растерянно лепетал я.

– Во-во, сказанул тоже «породистая»! – поддержал родственника Сабир. – Бесхвостая и породистая! Ну и сказанул!

– Честное слово, мужики, она нормальная собака, и ей сделаны все необходимые прививки, – как мог миролюбивей защищался я.

– Дети, хватит, идите домой, – настойчиво начал подталкивать зятьёв и дочерей Терентий Савельевич. – Мы тут сами разберёмся.

– Вот бешенство хватит её, тогда не будешь хорохориться, – буркнул Афоня и первым направился к дому.

Его слова внесли смятение в ряды семьи. Дочери ошалело уставились на мать, двое зятьёв зашушукались.

– Наверняка бешеная! Нормальная не стала бы кусать!

– Сорока уколов не миновать!

– Никакая она не бешеная! – сказал я. – Собака имеет прививки.

– Справку кажи! – подала голос толстобёдрая, с красными коленями в мини-юбке дочь…

– Терентий Савельевич, Анастасия Михайловна, собаке сделаны все необходимые уколы – от чумки, бешенства... Она же с родословной, – неуклюже защищался я, боясь, что соседи могут ворваться во двор и тогда не миновать беды – Радж постоит за себя, тем более за нас…

Когда все ушли, я пригласил Анастасию Михайловну и Терентия Савельевича в дом. Старушка было заупрямилась, боясь, что Радж снова может ее укусить. Но я успокоил её и настоял, чтобы она вошла в дом.

– Сосед, может не стоит? – засомневался старик.

– Здесь неудобно... Заверяю вас, Радж даже голоса не подаст.

Мы вошли в притихшую комнату, отчего она показалась ещё более убогой и маленькой.

Дочь и сын сидели на полу, обняв собаку за шею. Радж лежал, положив лобастую голову на вытянутые вперед жилистые мощные лапы. Он покосился на нас рыжими виноватыми глазами и настороженно поднял уши.

– Лежать, Радж, – сказал я строго собаке и погладил его по лобастой голове. – Это – соседи, люди хорошие...

– Неужто понимает? – кивнул старик на собаку.

– Видите, как внимательно слушает? Переживает за свой поступок... – робко сказала жена. – Вы уж извините, Анастасия Михайловна, с ним такого не бывало...

– Бабушка сама пнула Альму, вот Радж и хватил, – тихо сказал сын.

– Не его же... Водют тут всяких кобелей... – не осталась в долгу соседка.

– Выведите его в сени, – сказал я детям. – Нам поговорить надо.

Радж поднялся и с опущенной головой первым направился в сени. За ним пошли ребята.

– Отец, глянь-ка, и вправду, кажись, понял! – изумилась Анастасия Михайловна.

– Вижу, – отозвался старик. – А справку, сосед, всё же покажь, может зятья и правы, – сказал Терентий Савельевич. – Они народ молодой, грамотный, их не проведёшь...

Моя жена достала коробку, где лежали все документы Раджа – родословная, справки о прививках, дипломы, жетоны...

Сосед внимательно прочитал справки о прививке от чумки, бешенства и спросил:

– Не подделка?

– Я ж не враг своей собаке...

– Оно, конечно, – с интересом читая родословную Раджа, буркнул старик. – Это что ж, такие знаменитые родители у него?

– У собак родословные точные... – и я рассказал о клубах собаководов, питомниках, где выводятся элитные породы, о преимуществах и достоинствах той или иной породы. Старик внимательно и с интересом слушал меня, его всегда озабоченное домашними заботами лицо подобрело, стало мягче.

– Скажи, сосед, только как на духу, неужто в этой бумажке точно указаны все родичи твоего пса? – с недоверием посмотрел старик на меня и кивнул в сторону сеней, где с Раджем тихо занимались дети.

– Истина, Терентий Савельевич... – подтвердил я.

Сосед вздохнул шумно, блуждая выцветшими от времени глазами, и попросил:

– А погладить его можно?

– Ты что, старый, рехнулся? – прервав беседу с моей женой, уставилась на мужа соседка. – Мало тебе, что меня хватанул?

– Это впервые с ним... Он всё понимает... – виновато заметила жена.

Я окликнул Раджа. Он вошёл с достоинством, оглядел соседей и лёг возле меня в положении «сфинкса». Дочь и сын стояли у порога и настороженно смотрели на нас, чем-то закончится для всех нас этот разговор…

– Раджик, сосед наш – человек хороший... Ты ему понравился. Он хочет погладить тебя. Ты же у нас умница... – и я почесал за клинастыми, горячими у основания ушами. И почувствовал, как Радж напрягся. – Терентий Савельевич, можете поласкать его...

Старик робковато протянул руку к Раджу. Я подсказал, чтобы он был смелее, не делал резких движений. Но как только чужая рука коснулась чёрной спины Раджа, у него под кожей пробежали мелкие волны, будто ему неожиданно стало холодно. Я успокоил собаку: потрепал по мощному загривку, сказал нежные слова. Сосед осмелел и провел ладонью по голове, по спине, легонько прихлопывал по крестцу.

Радж лежал чёрным изваянием и преданно смотрел на меня.

– Совсем псиной не воняет, – резюмировал старик. – Будто и не собака... Гладкий, чёрт...

Радж повернул голову на соседа, в рыжих глазах блеснули огненные бесенята.

– Сосед пошутил, – успокоил я Раджа и положил руку ему на голову. – Ты понравился ему...

– Неужто понял? – старик вперился в Раджа. – Надо же!

Пока мы мирно разговаривали с Терентием Савельевичем о собаке, его повадках, моя жена вела тихую беседу с пострадавшей об ущербе, нанесённом Раджем её гардеробу. И в то же время я слышал, как жена мягко и тактично защищала Раджа...

– Я, как и вы, Анастасия Михайловна, не люблю собак... Честно окажу, даже не хотела, чтобы в квартире жила собака, да ещё такая большая. Однако со временем привыкла – Радж покорил меня понятливостью, преданностью... Понятно, что мы возместим... юбку, бельё...

Соседка согласилась, что пёсик, видать, действительно умный, не то что та шавка, испугавшаяся её пинка... И, слава богу, что хоть тело он не прокусил, правда, штаны в четырёх местах порваны, юбка пострадала, хотя и сшита из солдатской плащ-палатки...

– Тряпками занимаешься, а тут вона какая родословная! – потряс паспортом старик. – Как фамилия твоего прадеда, помнишь? – вдруг спросил он жену.

– Откуда помнить? Я ж его в глаза не видела, – отмахнулась старуха.

– А вот он знает! Десять или сколько там колен знает! – и старик уважительно, как послушного сына, погладил Раджа по голове.

Уходя, сосед попросил на время паспорт и родословную Раджа.

– Детям покажу, соседям...

– Не надо, зачем, – отказал я и по лицу старика заметил, что мой отказ обидел его.

После ухода соседей у нас в комнате долго стояла гнетущая тишина. Дети молча листали книги, жена сидела, всё ещё находясь под впечатлением происшедшего, за столом, подперев подбородок, и смотрела в окошко, тревожась, как бы зятья соседей, ещё добавив горячительного (тем более, что повод был), не вернулись обратно.

– Что будем делать, если они придут?

– Теперь-то уж незачем. С Анастасией Михайловной уладили... Хорошо ещё, что не прокусил тело...

– Всё равно, наверно, очень больно... Синяк-то со сковородку.

Примерно через час я услышал, как на улице закричали пьяные зятья Анастасии Михайловны.

– Эй! Мужик, не боись! Выходи!

На миг я растерялся, но всё же направился к двери. Жена вцепилась в руку.