Текст книги "Ричард Длинные Руки – бургграф"

Автор книги: Гай Юлий Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 4

У входа в столовую встретила нас высокая, очень красивая женщина с прямой спиной и строгими серыми глазами. Из-за ее безукоризненной аристократичности я не сразу понял, что она очень молода: слишком царственное лицо, осанка, манеры…

Я взглянул с вопросом, а в ответном взгляде уловил то же самое: каким образом попал в этот зоопарк ископаемых?

Я поклонился, успел ощутить ее молодость и чистоту тела, элегантность холеных рук и безукоризненные обводы плеч и шеи, но граф, чему-то нахмурившись, торопливо подтолкнул меня к распахнутой двери:

– А то все остынет…

Стол из мореного дуба напоминает сороконожку: растянулся в длину шагов на сто, а ножек в самом деле не меньше сорока. За столом всего трое: немолодая элегантная женщина в строгом платье, юноша от нее по левую руку, а во главе стола…

Я малость оторопел: мужчина размерами с огра, настоящий гигант, кресло у него не выше других, но кажется, что гигант на возвышении и что от его взора не укроется никто в зале. Я нечасто встречал людей моего роста, но чтобы выше, да еще настолько…

Граф рядом со мной застыл, наблюдая за мной с понятным злорадством. Этот, что во главе стола, шире в плечах, массивнее, на нем железа столько, что я бы уже рухнул, а он в нем выглядит так, словно это простая рубашка.

Скосив глаза, я рассмотрел прислоненный к креслу меч: на два пальца шире любого из мною виденных, длиннее на ладонь, я даже страшусь подумать, сколько может весить, но этот гигант выглядит так, что с легкостью будет перебрасывать это чудовище из руки в руку. Кулаки его, как обычно говорят, размером с голову младенца, но мне кажется, что младенец должен быть очень крупным.

– Кто это? – прошептал я.

Граф ответил тоже почтительным шепотом:

– Мой дед, сэр Гаррет.

Челюсть моя отвисла, этот гигант выглядит больше похожим на внука графа Дюренгарда. Я медленно и в самом деле с полнейшим почтением поклонился, а сэр Гаррет сделал величественный жест.

– К столу, дорогой граф!.. Нам уже рассказали, что вы путешествуете в духе славных старых рыцарских традиций, не обременяя себя толпами слуг…

– Да, – пробормотал я, – не обременяю.

– Это ваша собачка?.. Гм, то-то все мои затихли и попрятались. Это в самом деле та, кого она мне напоминает?

Я учтиво поклонился:

– Для меня лично это милый послушный песик.

– Вы… издалека, граф?

– С далекого Севера, – ответил я.

За столом ахнули, сэр Гаррет довольно прорычал:

– Тогда эта та собачка, та… Вдвойне рад вас приветствовать, граф.

Меня усадили между графом и его женой, я не понял прикола, но, видимо, это особая честь, если не для того, чтобы подловить на чем-нибудь.

Сэр Гаррет посматривал на меня с интересом.

– Кого-то вы мне напоминаете…

– Только не при дамах! – сказал я испуганно.

Он благодушно улыбнулся, кивнул:

– Да, такое нельзя при дамах. Но даже если то были не вы, гм… все равно вы из одного теста. Или из одного гнезда. Больно похожи… Кстати, управитель сказал, что у вас и лошадка из тех краев, что и собачка?

Я кивнул. Он довольно хохотнул:

– А эти… гм… возмущаются, что вы без толпы слуг! Эх, дикие люди… Не удивляйтесь, граф, я давно передал управление замком своему сыну, а потом и внуку. У меня дела поинтереснее… А им еще нравится это детство: турниры, охота, поединки…

Дюренгард прервал обиженно:

– Дедушка, это и есть рыцарская жизнь! Не обижай гостя, он сам рыцарь. А вам, сэр Ричард, в городе приходится пробавляться едой простолюдинов?

– Увы, – сказал я сокрушенно. – Едят себе сочных жареных кур или молодых откормленных кроликов… Им не понять, как можно с аппетитом есть жилистых куропаток или зайцев, где только кожа да кости, но если это убито вашей стрелой, разве обед не вкуснее?

Граф Дюренгард сказал довольно:

– Золотые слова!

Дедушка взглянул на меня с хитринкой в глазах.

Управляющий, что застыл у дверей, распахнул обе створки и провозгласил:

– Граф Дюренгард и графиня Толедская приглашают за стол!

Дворяне, которые околачивались в большом зале, торопливо входили, на меня бросают злобные взгляды. Места расписаны заранее, иначе началась бы свалка за места поближе к хозяину.

Молитву прочли все или почти все, хотя многие и с показной небрежностью. Как я понял, в моду входит свободомыслие и отрицание моральных ценностей, слишком уж осточертели, а даже взрослым людям хочется ощутить себя хоть немного свиньями.

Я с тоской, стараясь не показывать виду, смотрел на стол. Вместо низменных жареных кур и каплунов, гусей и телятины, на стол подали только «благородное»: зайцев, куропаток, а также белок и ежей. В большой тарелке с высокими краями на стол поставили вареных мидий, мощно приправленных уксусом, а также целый котел слизняков, как здесь называют улиток.

Едва мы начали расправляться с первой переменой, в комнату заглянул повар, а через пару минут вошла целая череда слуг, у каждого в руках широченный поднос, на котором жареные гуси, утки, перепела, а самое главное – цапли, ну убейте меня, не понимаю, почему они считаются великолепной дичью.

Я в удивлении оглянулся на графа:

– Вы уверены, что все это съедите?

Он отмахнулся:

– Вот видите, как среди простолюдинов быстро теряется дух рыцарства! Что не съедим, возьмут слуги. Мы, можно сказать, питаемся с одного стола.

– Раздельное питание, – определил я, – понятно.

– Раздельное? – переспросил он.

– Ну это так называется, – объяснил я. – Сожрать все, пока другие не подошли. Или вот так, более гуманно… Не обращайте внимания, это моя собачку косточки грызет. Правда, если ей не бросать их, то ножки стола перекусит от нетерпения…

Жена графа тут же оторвала гусиную ногу и сунула под стол. Я улыбнулся как можно более дружелюбно и беспечно:

– Кстати, я хотел бы поговорить о тревожном положении в городе. Вообще-то это ваш город!

Дюренгард покачал головой, в глазах укоризна:

– Как вы можете о делах, еще не пробовав нашей печеной рыбы?

– Морская? – спросил я скептически.

Он посмотрел с уважением.

– А вы, похоже, знаете толк… Нет, из дальних горных озер. В морской воде рыба становится жесткой.

Он перекрестил грудь в дорогом сукне мелкими крестиками, словно отгонял муху. Сэр Гаррет и молчаливый юноша перекрестились размашисто и напоказ, широко и с фанатично-строгими лицами, будто в самом деле в этот момент думают о Высоком… хотя кто знает, кто знает, не всегда же мы свиньи. Графиня даже не вспомнила о таком ритуале, наклонилась к блюду и брезгливо трогала кончиком ножа запеченную рыбу. Граф поинтересовался с ноткой иронии:

– Как полагаете, есть можно?

– Можно, – сказала она.

Я видел как на меня поглядывают, нагнул голову и, сделав вид, что полностью занят едой, сосредоточился, заглушил, а потом и вовсе отсек все шумы справа и слева, оставив узкий коридор, в конце которого шепчутся карбонариями. Постепенно шепот стал различим, я услышал:

– …собираетесь заняться шелком…

– Нет, мне проще…

– …А как же караван с солью…

– Нет, торговать солью – это неблагородно…

– А шелком?

– Шелк только для благородных, а соль жрут все…

– Но на соли можно сколотить состояние…

– Да? Расскажите подробнее…

Я ощутил разочарование, как-то подспудно хотелось, чтобы все говорили только обо мне, а у них, гадов, оказывается, есть и свои интересы и заботы. Со спины на плечо опустилась ладонь, оглушающе громовой голос едва не разломил череп:

– О чем задумались, благородный сэр Ричард?

Я едва не подскочил, сердце заколотилось, а этот огр в доспехах осторожно опустился в кресло, в глазах сочувствие, вон как я глубоко ушел в свои благочестивые мысли, забыл, что на пиру, а не в уединенной келье монастыря, где благородные рыцари проводят ночь перед дальними походами во славу церкви и короля.

– О славе рыцарства, – ответил я. – О его доблести, чести, благородстве…

– Хорошо, хорошо, – прогудел сэр Гаррет. – Я вижу возвращение былой славы, если и столь юные рыцари думают о подвигах, а не о наживе… а то сейчас как чума какая-то…

Он с отвращением обвел взглядом огромный стол. Его внук, сэр Дюренгард, слегка располневший, но бледный, как глубоководная рыба, с редкими волосами, сквозь которые просвечивает розовая лысина, ест много и с удовольствием, рассказывает про старые времена, когда все было иначе и чернь знала свое место.

Лакеи двигаются размеренно, не делая ни одного лишнего движения, бесстрастные и то и дело замирающие в неподвижности, между ними быстро семенит изящная горничная, похожая на молодого олененка. На минутку в зал заглянул массивный повар в белом чистом халате, оглядел стол и, что-то подсчитав в уме, скрылся.

Я с удовольствием ел горячую уху из рыб, что водятся в горном озере, так мне объяснили с гордостью, перетаскивал на свою тарелку хорошо прожаренное мясо, я не любитель бифштекса с кровью, а здесь как будто уже все знают о моих вкусах, странно, ел блинчики с мясом перепелок, пил прекрасное темное вино. Для десерта на середину стола водрузили горячий, парующий дивными запахами пирог, огромный, похожий на крепость из коричневого камня. Умело подрумяненная корочка треснула, когда служанка опускала пирог, из трещины вырвалась струйка одуряющего запаха. Я успел увидеть белую мякоть с орешками, но служанка убрала руки, и трещина захлопнулась.

Мелко нарезанное мясо подали с толченым луком и чесноком, зажаренных куропаток – в муке из горьких трав, вызывающих аппетит, а сказочный окорок вызвал довольные возгласы у многих гостей и улыбку у невозмутимого сэра Гаррета. Вино подали как в небольших бурдюках, так и в кувшинах, блюда из рыбы поразили разнообразием, я никогда не видел таких удивительных рыб, не спускал глаз с встопорщенных красных гребней, делавших их похожими на драконов, осторожно потрогал пальцем зубатые пасти: у рыб, насколько я знаю, таких зубов просто не может быть.

– Все съедобно, – подбодрил сэр Гаррет. – Эти водятся прямо в нашем пруду.

– Как называется это чудо?

Он пожал плечами:

– Рыба. Просто рыба.

Я с опаской ел эту рыбу, когда в комнату вошла, вошла тихо, ступая мелкими шажками, служаночка. В руках ажурный поднос с гроздьями винограда и двумя серебряными кубками изящной работы. Я бегло взглянул на кубки, слишком хороши для такого места, странно, затем перевел взгляд на девушку, тоже слишком хороша для служанки: правильное лицо с белой нежной кожей вместо привычного густого загара, аристократически вздернутые скулы и тонкий нос, внимательные глаза.

Я перевел взгляд на герцога, у него тот же тип лица: удлиненный череп, высокие скулы, да и у герцогини несомненное сходство с этой странной служанкой. Правда, только я могу его заметить: люди благородного сословия вообще не замечают слуг, для них это люди невидимки.

– И вина, – сказал я ей, указывая глазами на пустой кубик. Добавил: – Пожалуйста.

Рука ее слегка вздрогнула, но налила быстро и умело, не пролив ни капли. Я поблагодарил кивком, как у нас благодарят официантов, здесь это неслыханное дело, герцог взглянул на меня с удивлением, а герцогиня с любопытством.

А дочка с характером, мелькнуло у меня. Не желает сидеть взаперти, а переоделась служанкой, чтобы присутствовать и понаблюдать за молодым гостем, возможным женихом. И заранее сказать папеньке и маменьке, что не пойдет за такого урода. Скучного правильного урода. Морального, конечно, так как внешне я здесь весьма и весьма.

Когда расправлялись с десертом, я поспешно перебирал все, что знаю о Тарасконе и его устройстве, увязывал с увиденным здесь, герцог посматривает благосклонно, но с некоторой настороженностью.

Ты прав, ответил я мысленно. Я хочу, чтобы вы из этого гнезда вылезли и сказали свое слово. Ведь когда-то бродячий рыцарь из предков Дюренгардов решил наконец осесть, выбрал это место, силой согнал окрестных крестьян и заставил выстроить ему замок. Тот, который теперь пущен под склад. За постройку замка, правда, взял их под защиту от всяких разбойников, ибо какой пастух позволит волку резать его овец?

Надо сказать, что самих овец вполне устраивало, когда кто-то проливает кровь ради их безопасности и благополучия, так что под руку рыцаря стекалось все больше крестьян. Да и те, которые жили и трудились в его владениях, быстро плодились, богатели.

В конце концов случилось то, что всегда случается: при замке стали возникать мастерские, которые обеспечивали села всем необходимым из инвентаря, появились оружейные, даже ювелирные, потому что и крестьяне стремятся украсить себя и свои жилища. Потом и вовсе народу поселилось столько, что чужакам казалось, будто здесь всегда был город, а замок выстроили сами горожане просто для красоты.

Уютная бухта, где когда-то одна семья ловила рыбу и обеспечивала ею весь замок, превратилась в оживленный порт, где начали появляться настоящие корабли. Сейчас там целый лес мачт, тоже кто-то подумает, что сперва был порт, а город возник для того, чтобы его обслуживать.

Ремесленники объединились в цеха, выработали общие правила, научились отстаивать свои интересы. Их старшины обладали весом и влиянием на принятие важных решений. Лорд Дюренгард, властелин замка и города, как все люди благородного сословия, был только рад, что эти простолюдины управляются со своими мелочными заботами сами, перестали бегать в замок с пустяковыми жалобами и слезными просьбами. Раньше в приемные дни у ворот замка собиралась огромная толпа, и всем нужно было веское слово сеньора…

И вот сейчас город уже сам по себе, выбранные для управления им старейшины на своих собраниях шаг за шагом сперва брали на себя решение мелких проблем, дабы не беспокоить лорда, потом так же втихую ограничивали его полномочия, а затем и вовсе взяли управление городом в свои руки.

Главой городского совета оставался некий Дедрино, как все говорят – хороший человек, но расцвет города начался с назначением Бриклайта его заместителем. Я вспомнил старшего сына Вильда, зябко передернул плечами. Бриклайт сразу же для блага города и благополучия лорда, которому все так же отсылают постоянно урезаемый налог, разрешил работу сверхурочных часов, что раньше запрещалось строго-настрого, а также велел держать лавки открытыми и в праздники.

Народ принял это с восторгом, а дальше Бриклайт резко снизил налог на таверны, трактиры и небольшие заведения, куда моряки забегают в перерывах между рейсами наскоро выпить и поиметь служанок. Для этой цели привлекали крестьянок из сел, соблазненных высокими заработками. Эти заведения процветали, горожане сперва роптали, что рассадники порока растут, как грибы, но церковь голоса почти не имеет, а потом горожане и сами привыкли тайком от жен посещать такие места.

Теперь на каждом углу эти публичные дома, что запрещены в любом другом городе. Ремесленничество пришло в упадок, ибо там нужно уметь что-то делать, а в таких домах только «подай-принеси», да еще вытереть блевотину за ужравшимся моряком, платят же намного больше.

Дюжие кузнецы, молотобойцы, бронники и кожемяки один за одним уходили в вышибалы и охранники. Город стал напоминать что-то очень знакомое, отвратительно знакомое…

Я покончил с пирожным, подбежал слуга, я, как и положено, вытер пальцы о его длинные волосы.

– Просто дивный обед! – сказал я герцогу. – Долго в путешествии буду вспоминать… И собачка моя будет вспоминать и облизываться. Что значит, рыцарство – душа и сердце общества. Без рыцарства человек превратится в животное. Разумное – да, но – животное. Разумное животное, что может быть страшнее?

Герцог довольно кивнул, не заметил несколько нелогичного перехода от вкусного обеда к рыцарству.

– Да, – подтвердил он, – чернь, даже самая искусная, без рыцарского надзора даже готовить не умеет. Как вы правы, сэр Ричард!

Сэр Гаррет прогудел густым басом:

– Чернь – это всего лишь земляные черви.

– Да, – согласился я, – как точно сказано. Увы, это наши черви. Господь возложил заботу о них на нас, рыцарей.

– Да, – подтвердил сэр Дюренгард. – После церкви и короля.

– Но с церковью и королем у вас все в порядке, – напомнил я. – А вот не рано ли вы отстранились от города, сэр Дюренгард? Это же ваш город!

Он кивнул:

– Мой.

– Но вы и отвечаете за него!

Он нахмурился, все мы любим поговорить о своих правах, но не любим об обязанностях, посмотрел с туповатым подозрением.

– Перед кем?

– Перед Господом, – ответил я и перекрестился. – Все ему ответим за дела свои.

Он проворчал:

– Мне как раз отвечать не придется.

– Почему?

– Не я превратил город в выгребную яму.

– Но вы не мешали ему стать ею! Сэр Дюренгард, это ваш город. Вы должны использовать всю свою силу, все влияние, чтобы изгнать торгашей из храма, перевернуть столы менял и… продавцов голубей вроде бы.

Он поморщился:

– Дорогой сэр Ричард, мои руки привыкли к мечу. Не к плети. А здесь нужна именно плеть. Нет, пусть уж лучше все там сгниют, чем я испачкаю руки таким… непотребством. Давайте-ка я расскажу вам о необычных турнирах, в которых мне пришлось…

Он долго и со вкусом рассказывал о турнирах, обычных и необычных, сам он одерживал победы вплоть до венка Первого Рыцаря в двенадцати турнирах, из них несколько ранга межкоролевских, когда на схватку съезжаются из разных королевств, со знанием дела рассуждал об особенностях снаряжения рыцаря в сражениях с горцами и со степными варварами, потом разговор перекинулся на собак, и снова сэр Дюрангард выказал себя тонким знатоком и ценителем собачьих привычек, наклонностей и привязанностей.

Я выждал удобный момент, вставил:

– Господь у нас коммунист, от всех нас требует по способностям. А раз вы способны одним свом словом… ну, пусть не только словом, повернуть город к свету, разве, по мнению Господа, не обязаны это сделать?

Его лицо мгновенно приняло раздраженное выражение, словно я брякнул явную непристойность.

– Дорогой сэр Ричард, – сказал он с холодным достоинством, – битву за город не выиграть блистательным ударом рыцарской конницы. А раз так, то я просто умываю руки. Пусть за души этих мелких людишек борются такие же… в смысле, им близкие сословия. Ну там священники, маги, проповедники, пророки. А я, простите, нет. Я не выйду, если они даже все будут тонуть в выгребной яме, а мне нужно лишь протянуть руку.

Сэр Гаррет хохотнул:

– Сэр Ричард, признайтесь, и вы бы не дали ухватиться за свою руку пальцам в дерьме!

Глава 5

Из замка я выехал мрачнее тучи, хотя старался не показывать вида, а в воротах еще раз поблагодарил за прием и пообещал рассказать о благородстве и гостеприимстве благородного сэра Дюренгарда, изумительной красоте его супруги и доблестном сэре Гаррете, что и сейчас мог бы выигрывать турниры.

Зайчик понес красивым аллюром, Пес с веселым гавком бегал за птицами, дорога повела по длинной кривой: я решил не пробираться через город, обязательно вляпаюсь в новые неприятности или стычки.

Мы поднялись на горную гряду, невысокую, но абсолютно непроходимую для каравана. Бухта как на ладони, уютная и защищенная от ветров и бурь. Как будто неведомый дизайнер проектировал ее для большого морского порта. Вот прямо у меня под ногами около тысячи акров прекрасной плодородной земли, здесь можно не то что сад, любые цветники разбить, голландские тюльпаны выращивать…

Первый из Дюренгардов знал, мелькнула мысль, что делал при выборе места, где поселиться. Здесь прекрасная земля, границей служат непроходимые скалы, а с другой стороны – море. Здесь сочная трава для скота, великолепный строевой лес, можно на корабельные мачты, настолько хорош. В этой гряде, говорят, есть даже руды, но пока разрабатывать их не по силам небольшому поселку…

Уже не поселку, возразил себе трезво. Вполне возможно, Бриклайт имеет в виду и эти залежи, когда старается ухватить все охватываемые взглядом земли.

По ту сторону гряды выжженная поистине южная степь, открытая для набегов кочевых варваров. По слухам, там властвует некий Темный Ангел, местный резидент то ли кочевников, то ли просто тамошних бандитов, что косят под варваров, а на самом деле успешно промышляют нападениями на мелких торговцев. Кроме того, воруют скот, перегоняют в отдаленные города, где выгодно продают. Иногда разрешают перегнать через «свои» земли стада обычных купцов, но, конечно, взимают с них приличную дань за непогубление душ.

Местность там прекрасная, трава обильная, так что угнанный скот иногда держат там до осени и откармливают, чтобы пригнать в город и продать по самой высокой цене. Ближе к востоку лежит местность, известная под зловещим названием Черная Топь, хотя там такая же прекрасная трава, никакой топи, даже простых болот нет. Еще дальше, если вдоль кромки океана, ударишься лбом о спускающийся прямо в воду отрог горного хребта, отделяющего Юг от Севера. В нем, как гласят старинные легенды, спят Двести Магов, которые пробудятся, когда станет совсем хреново, выйдут и всех спасут.

Вообще-то хотя треть страны находится под властью бандитских шаек, народ как-то ухитряется уживаться с ними: не задает лишних вопросов, не выдает королевским войскам, буде те нагрянут раз в три-четыре года, снабжают бандитов продовольствием. И хотя снабжать приходится бесплатно, зато не платят налоги в казну, так что еще неизвестно, что крестьянину выгоднее.

Пожалуй, это худшие из земель, через которые я проезжал. Не завидую здешнему королю, да и сам меньше всего на свете желал бы стать здесь правителем.

Бобик ухитрился изловить взлетающего гуся, я вздохнул, глядя на его преданные глаза и на птицу, свисающую из его пасти.

– Хорошо, хорошо, умница… Давай сюда. Кормилец ты наш!

Он просиял и, радостно взбрыкнув, ринулся дальше, счастливый до кончиков ушей. Даже не представляю, сколько же прожил без хозяев, чтобы одичать и стать жутким страшилищем, чудищем из легенд – Ночным Псом.

Собаки, мелькнула мысль, это те же люди в лучших своих качествах. Это упрощенные люди, в которых сразу видна их любовь и преданность, а если где и хитрят совсем по-детски, то наивно и неумело, все видно как на ладони. И даже за их хитрости хочется не наказать, а схватить за уши и расцеловать морду.

Ухоженные яблони вдали, между листьями мелькают красными боками яблоки. Сад не слишком велик, это хозяйство, как рассказывала Амелия, ее соседа Жермиделя.

Хозяйство намного более скромное, хотя горластее: издали услышал гоготание гусей, явно потомки тех, что Рим спасли, блеяние овец, кудахтанье, даже хрюканье.

Жермидель вышел на крыльцо, а в окне я увидел встревоженное лицо женщины.

– Ехал мимо… – сказал я дружелюбно. – Думаю, не напоить ли коня?

Он ответил с миролюбивой настороженностью:

– У нас хорошая вода. Чистая.

– Море близко…

– Нет, вода родниковая, морская не просачивается.

Я кивнул, вообще-то моему Зайчику все равно, какую пить, но такие моменты не стоит так уж всем, я оглядел с высоты седла двор.

– Уютное у вас место… И хозяйство добротное. А кто у вас соседи?..

Жермидель посмотрел на меня внимательнее:

– Слева – госпожа Амелия, справа – Диодем… Нет, там сейчас пусто.

– Что случилось?

– Диодем продал свой участок господину Бриклайту. Сам он купил домик на другой стороне города.

– А Бриклайт? Тоже будет разводить свиней?

Он опасливо оглянулся, сказал, понизив голос:

– Господин Бриклайт уже купил участки всех, кто живет на побережье. Остались только наши с госпожой Амелией. Но я свой не продам! Я здесь все поднял своими руками. Мне эта земля дороже любых денег.

Я посмотрел на него с сомнением.

– Бриклайт… Все, что о нем я слышал, очень не нравится. Ты знаешь его хорошо?

Он поморщился:

– Кто его не знает…

– Вот-вот, – сказал я. – А ты у него в соседях. Мне кажется, что Бриклайту вообще опасно даже на глаза попадаться.

Он сказал так же уныло:

– Да я с ним не ссорюсь.

– Неважно, – сообщил я. – Если люди, для которых все воры и отребье, которое надо вешать… если они не ростовщики, торговцы или старейшины гильдий.

Он быстро взглянул на меня.

– Вы не упомянули, – произнес он с осторожностью, – владетельных баронов…

Я отмахнулся:

– Уже вижу, как их уважают. Ненавидят даже тех, кто ничем себя не запятнал. Только за то, что дворяне.

Он отвел взгляд, развел руками:

– Вообще-то это понятно. Мы всего добиваемся сами, а им все падает от рождения. Это несправедливо. Вряд ли Господь этого хотел. Так что это понятно…

Откуда проникают эти идеи, мелькнуло у меня, с Юга? В Средневековье крестьяне полагали единственно правильным и справедливым миропорядок, когда есть монахи, рыцари и крестьяне. Все-таки бароны хоть и не пачкают руки в земле, но именно они защищают землю от чужаков, они проливают кровь и гибнут за эту землю. А крестьяне обычно смотрят со своих полей на сражающихся баронов… И такое положение дел устраивает как крестьян, так и баронов.

– Бди, – сказал я. – Бриклайт, если он уже из ранней эпохи неразвитого капитализма, это еще та акула. Если ему нужен твой участок, он его возьмет.

Пес помчался вперед, Зайчик хотел было ринуться следом, я придержал, но Пес в таком красивом прыжке перемахнул высокий забор, что я отпустил повод.

Зайчик всхрапнул благодарно, мощно грянули копыта, меня вжало в седло, почти сразу ощутил невесомость, и копыта ударили в землю.

Деревья разбежались в стороны, дорожка неслась навстречу и самоотверженно бросалась под копыта, потом разом выпрыгнул особняк.

Он спешил к нам, мы спешили к нему. Из окна выглянула Амелия, лицо испуганное, но сразу просветлело. Ганс и Фриц выбежали первыми, постеснялись подойти ближе, жадно рассматривали и меня, и коня, а Пес снисходительно лизнул каждого в нос.

Вечер наступил быстро, все-таки в замке Дюренгарда я пробыл почти весь день, хотя поесть пригласили только раз, да еще воды напился у Жермиделя.

Амелия подала на стол, ужинали в молчании, только из-под стола доносился смачный хруст и довольное рычание. Я огляделся.

– А где Ганс, Фриц… милая Аделька?

– В своей комнате, – ответила она, пряча глаза. – Они так привыкли.

– Напрасно прячешь, – заметил я. – Дети должны привыкать кушать в обществе. А то будут чавкать и плямкать, как поросята…

Она улыбнулась мягко, но глаза все так же отводила в сторону.

– Там у них свой детский мир. А здесь…

Она скорбно вздохнула. Похудевшее измученное лицо с большими трагическими глазами показалось похожим на изображения страдающей Девы Марии.

Я несколько раз порывался выйти в город, но чувство осторожности останавливало: не настолько безрассуден, чтобы и теперь, когда крепко насолил Бриклайтам и снова сорвал их планы, свободно шататься по улицам, где любой из прохожих сунет под ребро нож. И пусть его даже повесят за такое злодеяние, мне-то как-то все равно не по себе стать дохлым трупом мертвого человека, как говаривал честный служака унтер Пришибеев.

Хотя власти больше меня не тревожили, ибо нет улик, но по косвенным и власти, и горожане догадываются, что такую бойню в саду мог устроить только я. Хотя бы потому, что больше некому. А это понимают и Бриклайты…

Амелия то и дело попадалась на глаза: подойти не решалась, но дала понять, что стоит лишь свистнуть, в лепешку расшибется для моего блага или моих нужд.

Наконец я, пока она совсем не извелась, сказал мягко:

– Иди спать. Все.

– Дети уже спят, – сообщила она торопливо.

– И ты ложись.

– А вы, ваша милость?

Я усмехнулся:

– Малость пободрствую.

Она спросила в нерешительности:

– Полагаете… могут напасть ночью?

Я ответил уклончиво:

– Это необязательно. Просто я всегда ложусь поздно. Сова.

– Что? – переспросила она удивленно.

– Сова, – сказал я, – так в моих… срединных королевствах называют тех, кто поздно ложится и поздно встает. В отличие от жаворонков.

Она застенчиво улыбнулась:

– Как скажете, ваша милость. Но если что понадобится, только крикните. Я сплю чутко.

– Спокойной ночи, – пожелал я.

Она ушла, я выждал после ее ухода пару минут и медленно двинулся по комнатам. Тучи закрыли луну, что очень кстати, для меня все равно такая ночь всего лишь пасмурный день, даже самая глубокая для меня не тень, на этот раз я осматривал дом и окрестности совсем другим взглядом. Ее муж построил дом… осторожно. То ли у него к тому времени уже водились грешки, то ли просто человек очень осторожный, но сам дом – маленькая крепость, а подходы к нему расчищены, чтобы не подобраться незамеченным. Сейчас, правда, там густая трава и чертополох, но кустарника пока нет. Тем более деревьев, за которыми так легко прятаться.

Я всмотрелся в зеркало, как можно тщательнее создал рядом с собой подобие: крепкий высокий парень, здесь уже не парень, а благородный сэр рыцарь, хоть и без доспехов, лицо все время перекашивается, пока не могу наловчиться сделать нормальное лицо, сколько ни всматриваюсь в зеркало, но сейчас это и неважно, кто начнет присматриваться, насколько симметричен нос и почему глаза так близко, что их можно выбить одним пальцем…

Мой двойник вышел из дома и направился к конюшне, заглянул в раскрытые двери. Я из темной комнаты развернул его и заставил двигаться к воротам. Он только-только вышел из калитки, как из дальних кустов свистнули две стрелы. Двойник качнулся, я торопливо согнул его пополам и опустил на землю.

Сердце колотится, злость бьет в голову, это же меня подстрелили, сволочи, ну теперь не жалуйтесь…

Я пронесся через задний двор, обогнул дом и, врубив исчезничество, как можно быстрее добежал до кустов. Один со взведенным арбалетом настороженно всматривается в сторону ворот, а там двое склонились над фигурой моего двойника. Двойник не подает признаков жизни, что и понятно, а две стрелы, что пронзили его туманную плоть, торчат из ворот.