Текст книги "Парижский оборотень"

Автор книги: Гай Эндор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Просматривая хронику событий в «Galignani’s Messenger»[69]69
  Galignani's Messenger («Вестник Галиньяни») – ежедневная либеральная газета, издававшаяся с 1804 г. в Париже на английском языке.


[Закрыть] от семнадцатого ноября, Эмар случайно задержал взгляд на небольшой заметке и мгновенно испытал настоящее потрясение.

«В военное время по Парижу всегда гуляют рассказы о нападениях волков. Вот одна из этих вечных историй. Приближение суровой зимы, успевшей возвестить о себе холодами, и голод, царящий в нашем несчастном городе, опять возродили эту бессмертную легенду. В предместьях ходят слухи о волке, иногда даже о волчьих стаях (!), а один из свидетелей пытался нас убедить в том, что особь такого волка удалось отловить и отправить в Jardin d'Acclimatation[70]70
  Сад Аклиматасьон – филиал зверинца Музея ботанического сада в Булонском лесу, предназначенный для акклиматизации животных для зверинца. Сейчас это парк развлечений.


[Закрыть] для изучения. Точно неизвестно, что именно там произошло. Однако не стоит думать, что слух исходит от ученого, подобного нашему уважаемому Э. Жоффруа Сент-Илеру».

Статья заставила сердце Эмара сжаться. Ему тут же стало ясно, что в ней содержалась доля правды, а поводом для ее написания являлся не кто иной, как Бертран. Конечно, косвенно. Но к этому часу, после долгих недель пребывания в Париже без малейшего намека на обнаружение Бертрана, кроме череды ужасных преступлений, из которых ни одно не было приписано чудовищу, волку-оборотню, Эмар успел настроиться определенным образом и обрел способность улавливать мельчайшие детали, относящиеся к делу, как ученый видит в микроскоп колонии организмов в капле грязной воды.

«Как волк может пробраться в Париж?» – размышлял он. Разве прорваться через германские линии? Чепуха! Следовательно, тот волк и есть наш Бертран. Ведь он уже в Париже! Дальновидное наблюдение, пусть и не такое прозорливое, как у Ньютона, узревшего в падении яблока беспрерывное падение Луны. Да, это след. Четкий и несомненный. К тому же, не время пренебрегать любыми уликами. Эмар решил действовать.

Голод в Париже, как упоминалось в газетной заметке, тогда достиг внушительных размеров, если, конечно, можно сказать, что пустота обрела впечатляющую полноту. Хотя вопрос о снабжении столицы продовольствием стоял с самого начала войны, так как Париж находился в опасной близости от границы и врагу не требовалось совершать длительные переходы до него по французской территории, решать проблему никто не пытался до ночи на пятое августа, когда над городом нависла настоящая угроза. Правительство тогда только-только получило телеграмму о поражении в битве при Вейсенбурге[71]71
  Висамбур (Вейсенбург) – город близ границы Франции и Германии.


[Закрыть].

Господин Анри Шевро[72]72
  А. Шевро (1823–1903) – французский политик-бонапартист.


[Закрыть], недавно сменивший на посту префекта департамента Сены – известного, хотя и печально, барона Османа[73]73
  Ж. Э. Осман (1809–1891) – политик, сенатор, член Академии изящных искусств, градостроитель, перестроивший Париж.


[Закрыть], «украшателя» Парижа, – собрал комитет из муниципальных чиновников и приказал завезти в город достаточное количество продуктов питания для населения, фуража для лошадей, соли, мяса, вина и прочего. Комитет неоднократно заверяли, что все меры, необходимые для защиты жителей от голода в период длительной осады, приняты, а Париж оказался в окружении лишь в сентябре, то есть через шесть с лишним недель после приказа, однако в столице чуть ли не сразу начало исчезать продовольствие, отчего цены взлетели вверх. Талоны, выпущенные правительством, не помогли. Проницательные бедняки восприняли происходящее, как всегда, рассудительно и философски. Они заметили, что стоит по Парижу прокатиться молве, пусть и необоснованной, о предстоящих мирных переговорах, как на прилавках опять появляются продукты, а цены падают. Дело в том, что все, кто обладал средствами и возможностями, скупали еду, надеясь перепродать ее с барышом, но при этом были вынуждены избавляться от части запасов ввиду слухов о близком окончании осады. В действительности еды в Париже было много, но рынком правила частная корысть.

Имя Жоффруа Сент-Илера также привлекло внимание Эмара. «Сент-Илер? – удивился он. – И в таком сочетании – Жоффруа Сент-Илер. Любопытно. Неужели мой старый знакомый?» Если так, то это существенно облегчало задачу. Жоффруа Сент-Илер вряд ли позабыл его и наверняка будет рад увидеть вновь. Без сомнения, это тот самый. Жоффруа Сент-Илеры[74]74
  Этьенн Жоффруа Сент-Илер (1772–1844) – французский зоолог. Автор эволюционной концепции в биологии, постулирующей, что причина эволюции – в целесообразных и наследуемых реакциях организмов на изменения среды. Изидор Жоффруа Сент-Илер (1805–1861) – сын Э. Жоффруа Сент-Илера, основатель теории научной акклиматизации.


[Закрыть] были всегда связаны с зоологией.

В тот же день Эмар появился в приемной директора Jardin d'Acclimatation.

Ему сказали, что господин directeur слишком занят.

– Передайте, – ответил Эмар, – что мы с ним были знакомы еще в ту пору, когда он не знал слов «слишком занят».

Клерк быстро вернулся из кабинета директора. Секунду спустя Жоффруа Сент-Илер, потомок знаменитого Жоффруа Сент-Илера, вести об открытиях которого Гёте считал более важными, чем участь королевств, выглянул в приемную, очевидно, желая посмотреть, кто там, и тут же вернуться к себе.

– Месье… – быстро начал он, но сразу замешкался. – Tiens, c'est tu[75]75
  Ну и ну, это же ты (фр.).


[Закрыть], Эмар!

Они обнялись.

– Как жизнь?

Последовал краткий обмен новостями, но Эмару хотелось сразу приступить к делу.

– Я прочитал в газете, – сказал он, – что сюда привезли волка.

Директор издал нервный смешок.

– Волка? О, да. Ха! Конечно, в газетах всякое пишут. – Вдруг он посерьезнел. – Тебе хочется разузнать об этом волке?

– Да, очень! – воскликнул Эмар. Затем, совладав с эмоциями, попытался объяснить: – Я пришел сюда именно для этого. Погоди, я все расскажу.

– Не надо, друг, – тихо и без улыбки ответил директор, – боюсь, я сам все прекрасно понял. – Он помедлил, а Эмара пробрала дрожь. – Дай подумать. Хм… Я занят по горло, но ты пришел как нельзя вовремя. Мы с Мобером приглашены на ужин. Помнишь его? Мобера, здоровяка Мобера? Нет? Ладно, в любом случае он не может пойти, поэтому со мной пойдешь ты. Встречаемся здесь через два часа. Отправимся вместе. Да, приходи сначала сюда, – спешно закончил он. Эмару показалось, что его друг разволновался.

– А как же волк?

– Ах, да. Волк, – таинственно произнес Сент-Илер и скрылся у себя в кабинете.

Изумленный и заинтригованный Эмар, в голове которого вертелась сотня предположений, вернулся домой переодеться и ровно через два часа опять стоял в приемной директора. «Ему все известно», – думал он, но, появившись, Жоффруа Сент-Илер вел себя как ни в чем не бывало.

Он дружески подхватил Эмара под руку и потащил к воротам, где уже ожидал экипаж, помчавший их прочь на большой скорости.

– Куда мы? – спросил Эмар.

– К доктору Анатолю де Гранмону.

– А волк? – напомнил Эмар.

– Тсс! – прервал его директор.

Путь оказался коротким. Вскоре они покинули карету и вошли в красивый старый особняк. За гостиной виднелась ярко освещенная столовая, а там – накрытый на десять персон стол. На белоснежной скатерти сверкали фарфор и хрусталь, серебро и золото.

Жоффруа Сент-Илер представил Эмара и пояснил:

– Бедняга Мобер не смог прийти. Я взял на себя вольность привести старого друга, месье Эмара Галье, убежденного республиканца. Это наш хозяин, доктор Анатоль де Гранмон, и его гости, месье де Катрфаж и Антуан Ришар дю Канталь[76]76
  Жан-Луи-Арман Катрфаж (1810–1892) – французский зоолог и антрополог. Антуан Ришар дю Канталь (1802–1891) – французский агроном и политик.


[Закрыть], члены нашего Société impériale zoologique d'acclimatation. Месье Демаре, знаменитый…

– Мы знакомы, – сказал Эмар. Они обменялись рукопожатием.

– Месье Декруа, наш прославленный пропагандист употребления конины.

– Она насыщенней, питательней и полезней для здоровья, – сурово сказал месье Декруа.

– Месье Гро, чей отец понял, как из овечьей шерсти делать шелк.

– Месье Дежен.

– Месье Жиродо[77]77
  Этот Жиродо снискал толику славы во время голода, когда сыр было невозможно достать ни за какие деньги: он носил его на галстуке, наколов крошечный кусочек бри на золотую булавку (Прим. авт.).


[Закрыть].

Эмару показалось, что компания собралась не просто так. Все они, конечно, имели определенный интерес к условиям содержания животных, но за этим стояло еще что-то. Они беспрестанно перешептывались и хмыкали, однако ему никак не удавалось уловить общего смысла встречи. До его слуха донеслось:

– Не сомневайся, ты справишься.

– Боюсь, я слишком склонен к обморокам, – последовал ответ.

Оказавшись поблизости от своего друга, Жоффруа Сент-Илера, и более не опасаясь чужих ушей, Эмар напомнил:

– Как же волк?

– Узнаешь в свое время, – поспешно оборвал его directeur.

Эмар продолжал мучиться: неужели его тайна раскрыта и все это перешептывание – признак замаскированного возбуждения?

Вдруг хозяин попросил тишины.

– Господа! Послушайте меня, пожалуйста! Я вижу, что причина, по которой мы собрались сегодня на ужин, больше не секрет, как нам хотелось бы. Но это неважно. Всем вам известно, что сейчас наша дорогая Отчизна, наш возлюбленный Париж, жемчужина Европы, в великой опасности. Мы здесь, нас почти два миллиона, и пищи фатально не хватает. Враг знает это и стремится воспользоваться нашим бессилием. Но с Господней помощью мы сумеем выстоять, пока провинции собирают войска и спешат нам на выручку под предводительством храброго Гамбетта[78]78
  Л. М. Гамбетта (1838–1882) – французский республиканский политический деятель, премьер-министр Франции в 1881-82 гг. После седанской катастрофы провозгласил низложение Наполеона III и образование республики. Здесь речь идет об армии, организованной Гамбеттой в Туре вслед за тем, как он покинул осажденный Париж на воздушном шаре.


[Закрыть].

Мы тоже можем внести свой скромный вклад. Мы тоже можем помочь. У нас тоже, господа, имеется свой план. Это не изобретение, которое разнесет армии в пух и прах, не стратегия грандиозного сражения, не тактика нашего дорогого Трошю[79]79
  Л. Ж. Трошю (1815–1896) – генерал, председатель правительства национальной обороны (во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг. (4 сентября 1870 – 13 февраля 1871).


[Закрыть] или любого другого из наших храбрых генералов. Это, друзья мои, дар зоологической науки человечеству. Не только нашему многострадальному городу, нет. Всему миру, чей выбор продовольствия сейчас ограничен ничтожно малым числом животных.

Это исторический момент. У нас есть веская причина запомнить его. Мир воздаст почести нашей смелости. Мы разорвем цепи, которыми нас сковали глупые предрассудки и традиции.

Господа, проведем это время весело. Мы, все как один, Колумбы и стоим на пороге исследования нового мира, открытия новых вкусов в кулинарии, обретения новых продуктов питания. Так давайте, как я сказал, воспримем это весело. Вы слышали анекдот, который сейчас повторяет весь Париж? Он возвещает новую эру. Отринем же все, что мы знали прежде, и войдем в нее с улыбкой.

Какой анекдот? Да вот этот: один добрый парижский буржуа, сильно страдающий из-за того, что между зубов ему положить нечего, принес в жертву великому богу аппетита собственного пса. Сидят они с женой в тишине и поглощают своего драгоценного фокстерьера. Жена поднимает глаза и видит, что муж аккуратно выкладывает кости из тарелки, как привык делать. «Зачем все это теперь?» – спрашивает она. Муж одергивает себя и со вздохом отвечает, качая головой: «Ах… Какая незадача! Фидо от этих косточек был бы в восторге».

Хотя некоторые гости уже знали этот анекдот, все одобрительно посмеялись, а затем прошли в столовую и сели за стол. Эмар начал кое-что понимать. Но еще не все.

Суп был великолепен. Все наперебой расхваливали его, особенно месье Декруа, ратовавший за включение конины в рацион человека. Причина сразу стала очевидна. Как только тарелки очистились, хозяин огласил состав блюда – бульон из конины, заправленный пшеном.

Подали relevés (закуски). Восторженные восклицания! Позвали повара, дабы выразить ему свое восхищение. Эмар, немного сбитый с толку, попробовал поданное, нашел вкус приятным и продолжал недоумевать. Гости весело обменялись репликами, после чего хозяин зачитал пояснения:

– Это была зажаренная печень собаки на шпажках a la maîtred'hôtel[80]80
  По рецепту мэтра (фр.).


[Закрыть] и рубленый кошачий окорок под майонезом.

Эмар подавил отвращение. Хозяин наверняка пошутил. Галье повернулся к другу за поддержкой, но Жоффруа Сент-Илер делал заметки на обратной стороне какого-то письма. Последовали entrées (главные блюда). Ими, как потом выяснилось, оказались: собачьи лопатка и вырезка, тушенные в томате; кошачье мясо в горшочке с грибами; собачья отбивная с зеленым горошком; рагу из дичи, в данном случае крыс, в горчичном соусе.

Внесли жаркое на огромных тарелках. Эмар с трудом удерживался, чтобы не сползти под стол. Если бы не его ученые сотрапезники, со спокойной рассудительностью пробующие блюда, критикующие, обсуждающие и сравнивающие их, он давно бы сдался и упал в обморок. В жарком под перечным соусом скрывались собачья нога и енот; оно сопровождалось салатом из бегонии с приправами и добавлением охлажденных вареных мышей, а также английским пудингом с лошадиным костным мозгом.

А блюда все вносили и вносили.

Наконец пиршество завершилось. Те, кто помудрее, брали в рот лишь по кусочку, иначе переедания было бы не избежать. Когда насытившаяся компания откинулась на спинки стульев, Жоффруа Сент-Илера попросили зачитать сделанные записи.

– Суп был отличный. Некоторым пшено показалось недоваренным, но даже они не могли не похвалить общий вкус.

Наше отвращение к поданной на шпажках собачьей печени мгновенно улетучилось, стоило лишь попробовать это изысканно приготовленное блюдо. Больше всего оно напоминало почки ягненка, но превосходило их нежностью.

С печенью подавался рубленый кошачий окорок. Это белое мясо было немного похоже на холодную телятину, но приятнее. Стоило бы рекомендовать его людям с ослабленным здоровьем.

Тушеные собачьи лопатка и вырезка удостоились многих комплиментов, в том числе сравнения с козьим мясом.

Кошатина в горшочке, пусть и несколько жестковатая, оказалась столь ароматной, что, не будь количество подаваемых блюд так велико, многие с радостью попросили бы добавки.

В собачьей отбивной было многовато уксуса (полагаю, другие гости поддержат меня). Мясо довольно волокнистое, но неплохое.

Изысканное крысиное рагу удостоилось только похвал. Его можно поставить рядом лишь с мясом ласточек.

Собачья нога обладает великолепным вкусом, хотя грубовата по фактуре. Лучшими в ней были те части, что прожарились меньше всего и сочились кровью; однако енот мало кому понравился – слишком пресен.

Салат из бегонии имел сходство со щавелем. Думаю, он отлично оттенял чрезмерно специфический и соленый вкус мяса. Надо продолжить опыты в этой сфере. Холодные мыши походили на креветок, и некоторые даже обвинили повара в мошенничестве.

Самым удачным блюдом ужина следует признать крысиное рагу. Не понимаю, как мир мог столько времени отказываться от такой вкусной пищи. Я, например, стал ее поклонником. С этих пор, в дни как голодные, так и изобильные, мой рацион будет часто украшен крысиным мясом, а мои гости обязательно полюбят его, как я. Да, я предвижу скачок в развитии производства: наши гурманы быстро уничтожат диких крыс, и мы предстанем перед необходимостью выращивать крыс на фермах, что, конечно, приведет к улучшению породы, если здесь вообще стоит что-либо улучшать.

Пусть добрые вести выйдут из этой комнаты в мир. Крыса – отличный продукт! Не думайте, что для приготовления обеда человеку понадобится много крыс. В одном зверьке, без шкуры и костей, почти восемь унций[81]81
  Примерно 230 грамм.


[Закрыть] мяса, из которого одну унцию составляет печень, очень жирная и питательная. Двух крыс вполне достаточно для небольшой семьи. Стоит людям один раз попробовать крысятину, и они от нее больше не откажутся.

Позволю себе закончить одним критическим замечанием и одним предупреждением. Критика: наш повар действовал смело, но совершил ошибку, стремясь скрыть непривычный привкус мяса пряными и густыми соусами. Эти сорта мяса вскоре будут цениться именно за свою необычность.

И я бы развесил следующее предупреждение во всех частях города: «Прежде, чем готовить крысиное мясо, его необходимо отварить для профилактики трихиноза[82]82
  Трихинеллез (трихиноз) – вид заражения паразитическими червями.


[Закрыть], случаи заражения которым уже имели место»[83]83
  Здесь, как принято в этой книге, нужно рассказать о том, что произошло дальше. Так как членам Общества Jardin d'Acclimatation становилось все сложнее и сложнее кормить вверенный им зверинец, его обитатели были проданы в мясные лавки и дорогие рестораны, а те в результате смогли предложить клиентам (безусловно, по самой высокой цене) такие редкие деликатесы, как мясо казуара, страуса, динго, тапира, кенгуру и так далее. Особый интерес представляет продажа двух слонов, Кастора и Поллукса, богатому мяснику Дебу за 27.000 франков. Эти гиганты, двадцать пять лет за пятьдесят сантимов катавшие на спине парижских детей и обожаемые ими, отправились к праотцам на тарелках Жокейского клуба и иных недешевых заведений. Перед лицом смерти слоны остались невозмутимы. Привыкнув к исключительно доброму к себе отношению, они не заподозрили ничего плохого, когда пришли люди и повели их на бойню. Никто не знал, как лучше убивать слонов. После обсуждения дюжий парень взял огромную киянку и со всей мощью своей внушительной мускулатуры замахнулся ею. Тяжелое дерево раздробилось о лоб одного из слонов. Животное покачнулось, рассеченная кожа окрасилась кровью. Слон недоуменно застыл на миг, но всего лишь на миг; потом многолетнее убеждение, что от двуногого зверя может исходить только забота и еда, вернулось. Вскоре убивать несчастных пришел нанятый стрелок. Мясо продавали по 142 франка за фунт (Прим. авт.).


[Закрыть].

Жоффруа Сент-Илер сел на место под раскат аплодисментов. По английской традиции, подали портвейн. Эмар схватил стакан и жадно выпил, пытаясь успокоить возмущенный желудок.

Ужин так затянулся, что вскоре гостям пришла пора расходиться. Эмар собрал волю в кулак и сумел рассыпаться в комплиментах по поводу вкусной еды и редкого опыта.

– Разумеется, это только начало, – сказал Жоффруа Сент-Илер, когда они вышли на улицу. – Мы еще к насекомым не приступали. – Он гордо и привольно расправил плечи. – Пройдемся немного, подышим. Ночной воздух так освежает.

Эмар не мог не согласиться с этим.

– Да, о насекомых, – продолжил директор. – Ты когда-нибудь постельных клопов пробовал? Они сладкие! Хотя пахнут отвратительно. А саранча! Такого ты раньше точно не ел. Вот доберемся до нее, и нам понадобятся новые термины для описания вкуса. Человек всеяден. В этом отношении зоологи всегда объединяли людей с медведями. Так к чему скромничать, если перед нами такое разнообразие, только руку протяни? Колумбы! Старина Гранмон подобрал верное слово.

Эмар не решился сразу прервать череду элегических мечтаний ученого, который в эту минуту казался чуть не пророком. Но потом робко напомнил:

– А как же волк…

И тут Жоффруа Сент-Илер повел себя необъяснимо. Он повернулся к товарищу, схватил его за руку и с чувством произнес:

– Знаю, мой друг, все понимаю. Но больше ни слова.

Что же он знает? Эмар терялся в догадках. Неужели он и вправду что-то понял? Ужин заставил Галье усомниться в этом. «Они все превратились в волков, – подумалось ему. – Бертран их заразил, но о моем волке им ничего не известно. Однако, когда тебе повторяют, что все понятно, надо благодарно кивать головой». И Эмар кивнул. Какое-то время они шли молча.

– Милый Галье, если бы я только знал, можешь мне поверить… Думаешь, это было жестоко с моей стороны? Но, эх… Ты сам подумай: это было похоже на анекдот, рассказанный Гранмоном.

– Какой анекдот?

– Про собаку.

– Анекдот про собаку?

– Видишь ли, когда ты пришел ко мне с вопросом про волка, я сразу догадался: ты знаешь, что это был не волк. А уж когда ты показал, как сильно тебя интересует это дело, я все мгновенно понял.

– Понял что? – спросил Эмар, с трудом следивший за мыслью.

– Это была твоя собака. Конечно, все вокруг, кроме того репортера, сразу догадались, что пойман отнюдь не волк. Но газетчик жаждал сенсации. А мы хотели заполучить собаку для нашего повара. Услышав тебя, я подумал, не будет ли жестокостью, если я промолчу? И меня осенила счастливая идея: возьму тебя с собой, и ты хотя бы побываешь на похоронах. Это ведь лучше, чем ничего? Плохо, понятно, но все же…

Слова «счастливая идея» ножом резанули по сердцу Эмара. На том адском ужине действительно подали собаку или волка! Бертрана! Они съели Бертрана! Его плоть была изысканной на вкус, хотя и несколько волокнистой! Боже всемогущий!

Эмара переполнил неизбывный ужас, и он помчался прочь, не сказав ни слова.

– Но, Галье… прости меня, – услышал он крик директора за спиной. Эмар бежал так, будто за ним гналась волчья стая, в животе бурлило. Он остановился в темной арке, и его вывернуло наизнанку – до слабости, до чистоты.

Эмар почувствовал себя лучше только тогда, когда утренние газеты известили о новом, кошмарном и кровавом преступлении. Они не убили Бертрана! Он все еще жив. И вот доказательство: «На рю де Будапешт проживала Нормандская Красотка; по крайней мере, так она называла себя в надежде привлечь клиентов из провинции, и была она проституткой честных правил, весьма уважаемой в своих кругах и не только. Вчера ночью, по утверждению консьержки, Нормандская Красотка вернулась домой в сопровождении молодого человека приятной наружности, одетого в мундир Garde Nationale[84]84
  Национальной гвардии (фр.).


[Закрыть]. Они поднялись наверх, и все было тихо, пока не вскрылось дело рук того юноши. Теперь место Нормадской Красотки, любимицы ее многочисленных земляков, обосновавшихся в Париже, вакантно. Она мертва. Изрезана грубым, зазубренным орудием. Буквально разорвана на части. Ее нашли на полу комнаты в луже крови. Ничего не украдено. Неужели лондонский Джек Потрошитель[85]85
  Авторский анахронизм: Джек Потрошитель действовал в 1888 г.


[Закрыть] пересек Ла-Манш? Полиция прочесывает гвардейские полки».

Характер преступления выдавал того, кто его совершил. Итак, Бертран записался в Национальную гвардию. Вполне ожидаемо. Вся молодежь в ее рядах.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Эмар догадался верно. Бертран служил в Национальной гвардии. Где еще молодой человек в Париже во время осады мог гарантированно получать ежедневное довольствие? Мастерские опустели, работу не найти, а Национальная гвардия принимала всех, кто готов поставить подпись. Что до настоящей службы, так это дело иное. Когда вышло постановление о том, что солдаты должны сами выбирать себе офицеров, с дисциплиной попрощались, ибо офицеры оказались в первую очередь заинтересованы в ублажении подчиненных и сохранении своих должностей, а не в планировании действенного сопротивления пруссакам.

Бертран, быстро промотавший деньги в череде кутежей и попытках повторить удовольствие, некогда испытанное с Терезой, легко позволил случайному знакомому убедить себя вступить в Национальную гвардию и подписал контракт, немного изменив имя, отчего Эмар не смог найти его в списках.

В суматохе тех дней чиновники особо не тратили времени на проверку. Многие новобранцы записывались сразу в несколько батальонов, меняя имена и получая гораздо больше денег. При этом только самые недальновидные говорили, что у них нет ни жен, ни детей, теряя добавки на вспомоществование семьям. Избранные голосованием офицеры тоже хотели наполнить списки и получать жалование на тысячу человек, хотя под их началом ходило сотен восемь, и считали прикарманенную разницу заслуженной платой за проявленную смекалку.

Однако неправильно требовать добродетели от бедняков, когда для них она означает голод. Лучше спросите, чем занимались парижские богачи. Они, безусловно, вносили свою лепту в патриотический подъем и без стеснения наживались на этом, как людям богатым и свойственно.

В ту пору у Бертрана практически не было возможности умиротворять тайные аппетиты, суть которых он лишь недавно начал явственно понимать. Но теперь, полностью осознав обратную сторону собственной природы, он попытался устроить свою жизнь так, чтобы, удовлетворяя нужды, не подвергаться излишней опасности. Снял дешевую подвальную каморку в задней части дома. Там имелась возможность открыть окно, и ночью он приходил и уходил через него незамеченным. Днем он его тщательно запирал и даже озаботился для этого покупкой и установкой нового замка. Еще один замок он поставил на дверь, оградив себя от внезапного вторжения консьержки, женщины весьма назойливой: та почему-то решила по-матерински заботиться о парне, прибираться у него в комнате и латать одежду.

Бертран знал, когда ожидать нового приступа. Этому всегда предшествовало отсутствие аппетита. Днем от одной мысли о еде, особенно о хлебе и масле, его подташнивало. Вечером накатывало напряжение, сопровождавшееся усталостью и бессонницей. Тогда он отпирал окно и запирал дверь, ложась в постель только после принятых предосторожностей. Нередко он просыпался утром в кровати, но при этом не помнил, что происходило ночью. И лишь болезненная одеревенелость в шее и слабость в конечностях, какие бывают после многомильного забега, царапины на руках и ногах да едкий привкус во рту говорили, что ночь он провел в другом месте. Впрочем, как-то утром он получил этому доказательство. Проснулся и заметил, что под кроватью лежит нечто белое. Человеческая рука! Мужская. Пальцы плотно сжаты в кулак. Между ними – клочки меха, будто вырванные из зимнего пальто или шубы.

Бертран принялся лихорадочно вспоминать. Откуда? У кого? Наверняка у человека в зимней одежде. Перед глазами начали вставать смутные образы: он, скачками, весело несется по снегу и слякоти, ледяной колючий ветер гуляет по пустым ночным улицам, завывает в печных трубах, его порывы выбивают воздух из легких. Но кто же там был в шубе? Никого в шубе он не помнил.

Однако пришло воспоминание, как он, повинуясь низменным инстинктам, последовал за припозднившейся похоронной процессией на кладбище Монпарнас. Погода стояла ужасно холодная, небо затянуло тучами, чувствовалась близость снегопада. Замерзшие провожающие плелись за гробом, он пристроился к ним. Семья и друзья не обратили ни малейшего внимания на юношу в гвардейской форме, тихо и скорбно шагавшего рядом. В такие моменты все уважают горе другого и довольствуются простейшими объяснениями: это приятель, которому усопший когда-то оказал услугу, или что-нибудь в подобном роде. Бертран даже приобрел некий блеск очарования. А его скромность и быстрое исчезновение по окончании церемонии только добавили шарма.

С Бертраном заговорил лишь один из присутствовавших, пожилой мужчина. Но и он не вдавался в расспросы. Казалось, ему просто надо было высказаться самому.

– Вы друг мадам или Блеза? – спросил он, а когда Бертран наугад ответил, что Блеза, старик тут же продолжил, не давая собеседнику и слова вставить: – Редкой учености был человек. А какой добряк! Лишь Богу ведомо, зачем ему чуть не в пятьдесят понадобилось жениться на девчонке! Я его предупреждал: «Блез, – говорю, – старый ты дурачина. С такой юной да живой девицей тебе не управиться – в могилу сведет. Выпьет из тебя всю кровушку. Ты за ней не угонишься». Но он ни в какую. Околдовала она его… Но даже я не ожидал, что конец придет так скоро. Всего-то три месяца брака.

– Понимаете, – голос старика понизился до доверительного шепота, – кое-что мне в этом не нравится. Два дня назад он был совершенно здоров. Сам его видел, успел с ним поговорить. А вчера Блез скоропостижно скончался, сегодня похороны. К чему такая неподобающая спешка? Вдова-то, сразу видно, не расстраивается, а только и думает, как скорбь поизящнее изобразить. Ох, ладно. Блез, дружище, ты еще долго будешь жить в моей памяти!

Стоило Бертрану припомнить разговор, как все подробности ночи вернулись к нему. Разверстая яма, не закопанная из-за позднего часа; гроб, припорошенный тонким слоем земли и снега. А затем ужасная борьба с мертвецом, очнувшимся после сильного наркотика!

Потом пришла иная догадка. Мех не из шубы – это его мех! Серовато-бурые клочки шерсти были его собственными! Значит, ему не просто казалось, что он меняется, он не только подчинялся стремлению мускулов двигаться иначе, но преображался по-настоящему!

Кто в такое поверит? Как у него получилось, действуя одними лапами, сорвать с гроба тяжелую крышку?

Тут ему захотелось подробностей, но от решения в следующий раз обратить на это внимание было мало толку. Даже очнувшись под открытым небом и обнаруживая рядом с собой свежую могилу или жертву, на которую он напал во время ночной вылазки, Бертран никак не мог вспомнить, совершалось ли нападение в теле зверя или человека, ведущего себя как зверь. Было ясно, что во время своих эскапад он не мог мыслить здраво, по-человечески, однако ему доставало хитрости достигать своей цели.

Когда Бертран только прибыл в Париж и располагал деньгами, взятыми у Жака, он нередко наведывался в maisons toléreés. Но вскоре оставил это развлечение, ибо искушенные парижские девицы, как цирюльники, требовали щедрого вознаграждения за всякое отклонение от нормы, за любой добавочный каприз.

Скудное солдатское жалование не дозволяло дорогих забав. Бертран искал на улицах удовольствий подешевле. Иногда ему везло, но чаще нет. И тогда, переполнившись глухой яростью, он заманивал продажную женщину несбыточными обещаниями. Эти любовные похождения нередко заканчивались убийством. Особенно тогда, когда становилось невозможным поживиться на свежих могилах.

Подробности его службы остаются неизвестны. В военных архивах Национальной гвардии ничего не нашлось.

Бертран редко участвовал в боевых действиях, но часто маршировал на парадах, присутствовал на празднествах и слушал разглагольствования о том, как лучше спасать Париж.

Он мало с кем подружился в полку. Ближе к вечеру, закончив с обязанностями, он, как правило, направлялся в армейскую столовую, медленно цедил стакан вина и мрачно размышлял о своей болезни.

Одна войсковая закусочная, куда он пристрастился заглядывать, была довольно популярна среди солдат даже не из-за вин, а из-за девушки, почти каждый день приходившей туда на несколько часов и работавшей там бесплатно. Ее красоту хотелось назвать неземной. Стройная и хрупкая, она была не старше семнадцати лет; ее юное тело казалось совершенным, и неважно, как она одевалась: она поражала бы изяществом и молодой энергией, даже если бы носила рубище, а не роскошное платье.

Ее смуглое лицо не переставало радовать сердца, ибо с него не сходила улыбка, а сверкающие белизной зубы были безупречны. Быстрый взгляд черных глаз доставался каждому, как и доброе слово, и теплый смех. Все знали мадмуазель Софи де Блюменберг, дочь известного банкира.

Многие, особенно офицеры, конечно, пытались вовлечь ее в нечто большее, чем мимолетный флирт, но ее было не так-то просто сбить с пути. Когда подъезжала ее карета и лакей спускался с подножки, открывая дверцу, девушка выскальзывала из фартука, снимала военный головной убор, накидывала шубку и, взмахнув на прощание муфтой, уезжала прочь.

Нередко мадмуазель Софи сопровождал офицер в ярком мундире, выдающем в нем человека важного; знавшие его говорили, что это капитан Барраль де Монфор. Они были весьма примечательной парой. Он – мужчина видный, с военной выправкой, она – экзотическая красавица.

Таким обычно завидуют и в то же время желают им всех благ, какими только может одарить жизнь, пусть почему-то и предпочитает приберегать их для немногих избранных. Подобные люди кажутся созданными для того, чтобы судьба осыпала их подарками.

Впрочем, Софи и сама не сомневалась, что ее путь будет бесконечной чередой новых чудес, удовольствий и сюрпризов. И жизнь ее не обманывала. К тому же девушка умела по-настоящему радоваться и пустяку – чудесная способность, без которой любая принцесса в прекраснейшем дворце будет несчастна.

Сидя в карете с Барралем, Софи не уставала его поддразнивать. Например, рассказывала, как мужчины сходят по ней с ума. И описывала некоторых из них. Подчеркивала их привлекательную внешность. Утверждала, что, будь у них такой же, как у него, яркий голубой мундир с золотыми галунами, Барраль померк бы на их фоне.

Видя, как ей нравятся его недовольство и ревность, Барраль старательно хмурился и подыскивал для ответа сердитые слова. Мадам Луиза Херцог, тетя Софи, частенько присутствовавшая при таких свиданиях в качестве дуэньи, считала эти шутливые перепалки проявлением самого дурного вкуса и окатывала молодых холодом и негодованием. Честно говоря, всю затею с кантиной она считала недостойной для девушки из аристократического семейства и совсем не одобряла столь горячий патриотизм. Она совершенно справедливо полагала, что он есть не что иное, как простое оправдание распущенности.

Но барон де Блюменберг не мог ни в чем отказать дочери, своему единственному ребенку. Более того, проявление патриотизма испокон веков считалось хорошей политикой ведения дел. Он был ярым патриотом во времена Империи и оставался таковым сейчас, при Третьей республике[86]86
  Третья Французская республика – период в истории Франции с 4 сентября 1870 по 10 июля 1940 г.


[Закрыть]. Не исключено, что Парижская коммуна также не лишила его стремления показать себя патриотом. Ради процветания бизнеса можно пойти на многое.

Он пожертвовал крупную сумму денег на содержание армейских столовых, но личное участие его дочери выглядело более эффектно, тем более что дочери и жены из лучших семейств Парижа тоже работали в столовых или госпиталях.

За ужином тетя Луиза всегда заводила разговор о Софи, ее заброшенном образовании, работе в столовой и свободе, «хотя могут найтись и те, кто захочет назвать это испорченностью».