Текст книги "Восставший из мертвых"

Автор книги: Гастон Леру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Гастон Леру
ВОССТАВШИЙ ИЗ МЕРТВЫХ

Глава I
ЖАК И ФАННИ

В сопровождении слуги, который нес за ним клюшки для игры в гольф, Жак Мунда де ла Боссьер победоносно вернулся в замок. Он, однако, не принимал участия в игре и в этот день не мог гордиться своей ловкостью. Но его новая площадка для гольфа имела громадный успех!

Правда, она и обошлась ему не дешево, так как он, не колеблясь, пожертвовал несколькими десятинами Сенарского леса, составлявшего часть его владений. И, право же, он обращался с этим имением, как будто бы оно принадлежало ему, и заботился о нем, как собственник, не отступая ни перед какими расходами, лишь бы приукрасить его.

Наскоро приласкав двух великолепных борзых, победителей в гонках, – псарь вел их на псарню, кончив тренировать, – Жак, подгоняемый молодостью, здоровьем и бодрым, веселым настроением, одним прыжком пересек вестибюль, взлетел по монументальной лестнице к комнатам второго этажа и постучался в дверь будуара, где «хозяйка» заперлась со своей горничной.

«Нельзя!» – запротестовал молодой и музыкальный голос – мелодичный, несмотря на явный английский акцент.

Но Жак сказал:

– Вы знаете, к нам приехали Сен-Фирмены!

– Не может быть! – заявил мелодичный голос. – Сам старикашка-нотариус!..

– Вместе с молодой женой, – продолжал Жак. – Она сильно изменилась, эта красавица Марта. Вот увидите, дорогая Фанни!.. Сегодня они у нас обедают!..

Известие о том, что скромный нотариус и его жена оказались среди вполне светских людей, составлявших большую часть гостей Ла-Розере, заставило дверь открыться без промедления.

– В чем дело, дорогой? – спросила Фанни, привлекая к себе мужа.

Она была прелестным, красивым и обаятельным существом, эта рыжеволосая Фанни, жена Жака, и она была так забавна в это мгновение с пламенной прядью волос, закрывающей левый глаз, бесконечным удивлением в правом глазу и на всей ее молочно-белой мордочке и лебединой шеей, видневшейся из-под наскоро накинутого пеньюара…

– О! my dear!.. my dear!..[1]1
  Дорогой мой! Дорогой! (англ.).


[Закрыть]

Она вовсе не была англичанкой, но хотела походить и походила на дочь Альбиона, и это как нельзя лучше шло к ней.

Она опустилась на стул и попросила Катерину, возившуюся у шкафов рядом, в гардеробной, оставить их на минутку. Прелестная горничная, самая настоящая англичанка, в коротком черном платье, строгость которого нарушал только белый кружевной передник, легко ступая, прошла через комнату.

Оставшись одни, супруги некоторое время помолчали, глядя друг на друга. Судя по всему, зрелище это тешило их взоры.

Они были превосходной парой: высокие, стройные, почти одинакового роста. Фигура Фанни казалась специально созданной, чтобы танцевать танго, а когда Жак обнимал ее, словно сентиментальный любовник, каким он продолжал оставаться, супруги могли бы вдохновить скульптора, который ищет мотив для украшения каминных часов.

Они и не скрывали ни от кого удовольствия, что доставляла им взаимная любовь, в особенности в чудесном обрамлении Ла-Розере, точно созданного специально для них.

– Сен-Фирмены! Но каким образом? – спросила молодая женщина.

– В самом деле! – заявил Жак с улыбкой, – уж не приписать ли их посещение моим «успехам»?

Он намекал на заново отделанную площадку для гольфа.

– Марта не пропускала ни одной партии времена Андре, – заметила Фанни своим звонким и ясным голосом.

– Да, они были добрыми друзьями, – отвечал Жак, не переставая смотреть на жену, казавшуюся чрезвычайно озабоченной.

– Она упоминала о нем?..

– Ни слова! Но зато старик, одобрив все перестройки и переделки в замке и службах – хотя я и не думал его спрашивать – ухитрился заявить мне с этой усмешкой, которую ты сама хорошо знаешь: «Ваш брат Андре не узнает свой замок, когда вернется!»

Услышав эти слова, Фанни вздрогнула.

– Проклятый нотариус! – воскликнула она и продолжала с прелестным, но искренним гневом:

– Они все готовы лопнуть от зависти, дорогой! Говорю вам, они все готовы лопнуть от зависти, слышите ли? – все, все! Indeed!..[2]2
  В самом деле! (англ.).


[Закрыть] О, как им бы хотелось, чтобы Андре вернулся завтра!.. Как они обрадовались бы, увидев, что мы возвращаемся в Герон!.. Ну и что! Мы вернули бы ему замок, вернули бы!.. Нам было бы очень тяжело сделать это, дорогой малыш! очень тяжело… такой красивый замок, такой комфортабельный… Но ведь вы были бы так счастливы снова увидеть брата, Жак!

– Да, – отвечал Жак серьезно, – я был бы очень счастлив, Фанни!

– И все же вы должны свыкнуться с мыслью о его смерти, дорогой малыш, если только вы рассудительный мальчик…

Она сказала эти слова почти жестко, с такой враждебностью, что Жак даже изумился.

– Что с вами? – спросил он. – Отчего вы настаиваете на… гипотезе, которую я всегда с ужасом отвергал?

– Вы, дорогой друг, сентиментальный good fellow[3]3
  Добрый малый (англ.).


[Закрыть], – сейчас же заговорила она снова ласковым тоном, – и я вас очень люблю таким, какой вы есть… Но разве я виновата, darling[4]4
  Дорогой (англ.).


[Закрыть], в том, что ваш брат целых пять лет не подает признаков жизни, не пишет ни слова? А он очень любил своих детей. Бедная маленькая Жермена, бедный маленький Франсуа… Место папы для них занимаете вы, my love[5]5
  Любовь моя (англ.).


[Закрыть], а я оказалась для них скверной мамочкой… Вы очень любите всю вашу семейку, как и вашего сына Жако, darling, но вы не слишком любите вашу женушку, если вам хочется, чтобы она лишилась всех этих красивых вещей, которые ей так к лицу, покинула этот чудесный замок, парк, комнаты, эту прекрасную ванную, этот прекрасный будуар…

Она говорила тоном маленького ребенка… Легко поднявшись с места, она ловко пристроилась у него на коленях и уже опьяняла его своим запахом и быстрыми прикосновениями пальцев, гладя его тонкие и густые волосы за ухом.

– Мы теперь больше не бедны, Фанни. Вы будете красивы всегда, и всегда будете счастливы… даже если нам придется покинуть Ла-Розере.

– Но мне нужен Ла-Розере! Именно из-за него все нам завидуют! Это королевское имение, darling. Что же вы ответили старому Сен-Фирмену, когда он заговорил с вами о возвращении брата?

– Я сказал ему: «Я убежден, что Андре, когда я наконец увижу его вновь, будет так же доволен моими улучшениями в имении, как и процветанием своего завода в Героне!»

– Вот что называется – отшил!.. – воскликнула она. – В самом деле, на что может пожаловаться Андре? После его отъезда вы сумели добиться максимума света от окиси тория. Я не знаю ничего более прекрасного, чем замок Ла-Розере, и ничего более практичного, чем газовые горелки «Герон», единственные, милостивые государыни и милостивые государи, что в состоянии конкурировать с солнцем… и луной, любовь моя!..

И она, смеясь, обняла Жака и потихоньку увлекла его к окну.

Окно было расположено в выступе правого крыла здания, и из него открывался вид на пышный и великолепный силуэт замка в стиле Людовика XIV, на стены со множеством переплетчатых окон, украшенные мифологическими скульптурами, львиными головами и барельефами из потемневшего от времени мрамора. По четырем углам возвышались огромные башни, придававшие замку несравненное величие.

У их ног расстилались рвы, каменные мосты выходили на лужайки, прорезанные дорожками, которые, в свой черед, вели к изумительным кустам роз, в парк, в громадный лес, уже позолоченный осенью и дремавший в лучах заходящего солнца.

– Мне кажется, дорогой, что все это уже принадлежит нам! И что я никогда не смогу расстаться со всем этим!..

Жак обнял свою жену.

– Какое вы еще дитя!

– Я не могу представить, что вернулась в нашу квартиру в Героне, – продолжала она, потряхивая рыжими кудрями…

– И все же мы были там счастливы, – сказал Жак. – Мы были очень счастливы, что Андре приютил нас, когда мы приехали из Сайгона!

– Не понимаю, как можно быть счастливым, принимая милостыню! – вскричала она, подойдя к туалету и нервно теребя хрупкие безделушки, оттенявшие ее красоту.

Он побранил ее и напомнил, в какой нужде они прежде жили. Они познакомились в Тонкине и там же поженились. Она была дочерью плантатора, чьи дела шли отнюдь не блестяще. Ее воспитание было достаточно свободным, и она ежедневно посещала чрезвычайно состоятельных молодых мисс, богатство которых возбуждало в ней страстную жажду. Жака считали таким же богатым, как Андре, но в действительности он потерял все доставшееся по наследству состояние на спекуляциях с каучуком; его в буквальном смысле слова ограбили пираты Берега Слоновой Кости, а помогали им деловые парижские ловкачи. Он приехал в Тонкин, надеясь поправить свои дела, приехал с солидными рекомендациями и тотчас влюбился в прелестную Фанни; та отдала ему руку и сердце, уверенная, что сделка для нее выгодна.

Он так сильно любил ее и так боялся потерять, что не колеблясь обманул, солгал ей. Когда она узнала правду – было немало шума; но она уже принадлежала ему. У них родился ребенок – маленький Жако – и оба они были очень молоды. К тому же, они достаточно любили друг друга и не слишком отчаивались в будущем.

Тем временем, нужно было как-то искать средства к существованию. Андре, который овдовел и остался с двумя детьми, написал: «Приезжай вместе с женой, в Героне есть для вас место, и ты можешь мне пригодиться». И они приехали.

Семья Мунда де ла Боссьер подарила Франции немало честных судей и доблестных воинов, но в наш трудный век – когда человек считается бедным, если не обладает доходами в несколько миллионов – не стеснялась заниматься торговлей и частным производством. В конце концов, это не менее почетно, чем продавать свое имя в Америке, тем более, когда относишься всего только к малоизвестному, хотя и добропорядочному беарнскому семейству.

Андре был на десять лет старше Жака. Он с отличием окончил политехникум и немедленно ринулся в промышленность. Ему повезло: он встретил на своем пути бедного изобретателя, которого превосходнейшим образом надул, купив у него секрет знаменитых «газовых горелок Герон». Все произошло, как водится: небольшой капитал умножается до бесконечности, а изобретатель и его семья чуть ли не умирают с голоду.

Андре не был злым человеком, но дело есть дело.

Пожалуй, он был неплохим человеком – ведь дети обожали его и он, не колеблясь, протянул руку помощи брату.

Ему не пришлось сожалеть об этом. Желая быть полезным, Жак душой и телом предался «горелкам Герон», так что его жалованье, не превышавшее в первый год шести тысяч франков, на втором году достигло двенадцати тысяч. Но на третий год оно ничуть не увеличилось, и вполне вероятно, что молодым супругам долго еще пришлось бы довольствоваться жалкими пятьюдесятью луидорами в месяц, не будь неожиданных событий, перевернувших жизнь всех на заводе и в замке.

Глава II
СПЕШНЫЙ ОТЪЕЗД

Подкрашивая губы, Фанни вспоминала тот памятный вечер, когда в столовой своей квартирки в Героне молодые супруги вели грустный разговор, высказывая немало горьких истин. Внезапно вошел Андре и вывел их из уныния.

Он был страшно бледен.

О! она помнила все мельчайшие подробности, все слова, которые были произнесены, все.

Андре, как и Жак, был строен, высок и казался очень сильным. Но в этот вечер он дрожал всем телом и на его лице было выражение такого отчаяния, что он внушал жалость.

Увидев его в таком состоянии, они испуганно вскочили:

– Что случилось?

– Случилось… случилось…

Но он был не в силах что-либо сказать – упал на стул, сорвал с себя воротничок и тяжело дышал.

Так как Жак продолжал настаивать, Андре жестом успокоил брата. Нет, он не болен…

– Но откуда ты? что с тобой стряслось?..

– Ничего! Ничего не стряслось!.. Только я должен уехать!

– Уехать?.. Надолго?..

– Почем знать… В далекое путешествие!..

– Ты отправляешься в путешествие… куда?..

– Мне нужно поехать в Америку… по делам… по делам…

– Но ведь это вполне естественно… отчего же ты так волнуешься?

– Меня беспокоит мысль о том, что я должен покинуть Ла-Розере и малюток… Понимаешь?.. Жермена и Франсуа…

– Хочешь, я могу поехать вместо тебя, если только это возможно?.. – предложил Жак.

– Нет, нет! Это невозможно, – со вздохом отвечал Андре, – это невозможно… ехать должен я!..

– Послушай! Почему ты не хочешь взять детей с собой?

– Я уже думал об этом… но теперь это невозможно… невозможно!.. Нет!., потом, быть может!.. Позже я напишу тебе, и ты привезешь их ко мне… через несколько месяцев…

– Через несколько месяцев?!..

– Не спрашивай меня ни о чем!., ни о чем!.. Береги их, прошу тебя… люби их! – он протянул руки и оба брата крепко обнялись…

– Больше ничего я не могу вам сказать, – добавил Андре после короткого молчания. – Сегодня ночью я уезжаю. В Париже я сяду в утренний поезд, идущий в Бордо. Отныне ты, Жак, будешь вести все мои дела. Ты будешь здесь хозяином. Вы будете жить в Ла-Розере и во всем меня замените… Вот моя нотариальная доверенность на твое имя, Жак. В ней указана и твоя доля в прибыли. Все в порядке. Я только что от нотариуса!..

– Ты из Жювизи?..

– Да!..

Это было сказано чрезвычайно сухо, с явным желанием прекратить какие бы то ни было объяснения и пересуды. Фанни и Жак быстро обменялись взглядом и не промолвили больше ни слова.

– Просмотри хорошенько бумаги, – прибавил старший брат, – а я вернусь в замок. В четыре утра я буду здесь. Мы подпишем договор. Отсюда я поеду на автомобиле в Париж. Предупреди шофера.

Он тяжело вздохнул, встал и вышел. Дверь еще не успела захлопнуться за ним, как Фанни бросилась на шею мужу: она была больше не в силах скрывать свою радость, она обезумела от восторга. В глубине души она ненавидела Андре за то, что тот не предоставил им рядом с собой места, какое они, по ее мнению, заслуживали.

– Какое счастье, что он уезжает, и какая странная история. О!.. my dear! ту dear!

Фанни сразу же вернулась к своему англизированному произношению, от которого было отказалась, так как находила его неподходящим к окружавшей их убогой обстановке.

Жаку стоило большого труда успокоить ее: «Потерпи хотя бы до его отъезда!». Но, едва увидев, как Андре уселся в свой английский шарабан, они накинулись на документы, пожирали их глазами, перечитывали… Треть прибыли… треть!.. Да это богатство!.. И все было в полном порядке… в идеальном порядке… все было предусмотрено, обо всем успели подумать. Оставалось только подписать… И Жак поставил свою подпись, закончив ее торжествующим росчерком, а Фанни нервно смеялась за его спиной…

– И вы полагаете, my dear, что это продлится не день и не два…

– Он сам сказал: несколько месяцев!..

– Вам не кажется, что бумаги очень смахивают на завещание?..

– Да, пожалуй, – отвечал Жак.

– Что же могло с ним стрястись?..

– Что бы ни стряслось, случилось это, очевидно, совсем недавно. В шесть часов вечера я видел его на заводе, он ничего мне не сказал и, как мне показалось, ни о чем не беспокоился и не боялся никаких неожиданностей. Просто невероятно… и все же что-то случилось, и чрезвычайно стремительно, ведь он успел съездить к нотариусу и уладил со стариком Сен-Фирменом все дела…

– Не замешана ли здесь женщина? – пробормотала Фанни.

Жак покачал головой. Он так не думал. Какая еще женщина?.. Андре был образцовым отцом семейства и оставался верен памяти покойной жены, матери Жермен и Франсуа. Память эта превратилась для него в настоящий культ.

Разумеется, среди гостивших в Ла-Розере женщин бывали очень элегантные и очень кокетливые, но Андре, казалось, не отличал ни одной из них и был одинаково любезен со всеми.

В последнее время начали было шушукаться, так как он научил молодую жену старика Сен-Фирмена играть в гольф, но безукоризненная корректность его поведения в корне уничтожила всякие подозрения.

Кроме того, и сам Сен-Фирмен начал играть в гольф, и все окончилось тем, что старого ревнивца подняли на смех, нисколько не веря в реальность любовной интриги, которая, к тому же, была бы много ниже достоинства представителя рода Мунда де ла Боссьеров.

Вдобавок, бывшая воспитанница старого Сен-Фирмена, ставшая по выходе из монастыря женой нотариуса, сохранила всю очаровательную наивность молоденькой девушки, и, казалось, была бесконечно далека от женского кокетства.

В любом случае, со времени отъезда Андре чета Сен– Фирменов ни разу не побывала в Ла-Розере, несмотря на то, что их много раз туда приглашали, и это обстоятельство не раз наводило на размышления Жака и Фанни.

В тот памятный вечер Андре появился в условленный час. Фанни и Жак ждали его. Они даже не ложились. Им показалось, что Андре несколько успокоился. Он утратил так испугавшую их бледность. Он был менее суетлив и, похоже, здраво оценил то таинственное событие, что вынудило его покинуть Ла-Розере. Он был почти нежен с Фанни, когда в последний раз поручал ее заботам своих детей. Он заставил ее пообещать, что она станет для них матерью на все время его отсутствия, длительность которого он никак не мог предугадать. Он просил ее на следующий же день переехать в замок и устроиться там, как дома.

Когда пришло время отправляться, он поддался на уговоры Жака – брат предлагал проводить его хотя бы до Парижа.

– Ты прав! Едем!.. Нам следует еще поговорить относительно завода… И мне нужно дать тебе еще несколько указаний. А чтобы нам было спокойнее, поедем без шофера.

И они уехали в автомобиле вдвоем. Фанни, как сейчас, видела этот удалявшийся в темноте автомобиль. Задний фонарь чуть освещал темную массу брезента, защищавшего сундук Андре от моросившего мелкого дождика… Потом молодая женщина легла на кушетку и закрыла глаза. Но она была слишком взволнована и не могла уснуть. Ею овладело странное беспокойство; она вдруг вскочила и бросилась к сыну, мирно спавшему в своей постельке.

Ей хотелось, чтобы он не спал. Ей хотелось не быть одной. Ей хотелось не думать. Она боялась.

И она не знала, чего боится!..

Часы тянулись бесконечно. Что делает Жак?.. Отчего он еще не вернулся?.. Она стала подсчитывать. Он мог бы быть дома по меньшей мере уже полчаса назад.

Прижавшись лбом к оконному стеклу, вся насторожившись, вся внимание и слух, она видела, как медленно встает бледный и сырой осенний день, весь окутанный утренними туманами.

Внезапно она вздрогнула, увидев, как из тумана выходит странная фигура глухонемого Проспера. Его хорошо знали в округе и считали предвестником несчастья. Это был бедный нищий, одиноко живший в каком-то лесном гроте. Он был хром и передвигался с помощью костылей, проходя целые версты, лишь бы встретить человека, который не убежал бы от него, как от зачумленного, и подал бы ему подаяние. Изредка он приходил в Герон и в Ла-Розере, где ему позволяли просить милостыню у кухонь.

Фанни не была суеверна, но в это утро она находилась в таком состоянии, что ей показалось, будто Проспер насылает на нее беду концом своего костыля, которым нищий размахивал, словно бесноватый.

Ужас молодой женщины продолжал бы возрастать, но наконец вернулся автомобиль. Жак сидел за рулем. Он сразу же приметил у окна жену и приветствовал ее воздушным поцелуем.

Он сам поставил автомобиль в гараж, расположенный непосредственно под их квартирой.

Он выскочил из машины и открыл ворота гаража с такой юношеской ловкостью, с такой уверенностью в движениях, с такой живостью и радостью, что наверху, над ним, Фанни стала смеяться, смеяться, смеяться… Она смеялась без всякого повода, как только что дрожала всем телом… быть может, потому, что заметила, как и раньше, притороченную сзади большую темную массу под брезентом и испугалась мысли, не сундук ли это Андре… Андре решил не уезжать… А такое предположение, разумеется, должно было отразиться на ее нервах…

– Как я глупа! – сказала она себе. – Как я глупа… Жак, наверное, привез что-нибудь из Парижа…

Пять минут спустя Жак сжимал ее в объятиях.

– Ну что?.. Все в порядке?.. Он уехал?.. Надолго, да?.. Рассказывай, дорогой малыш, рассказывай!..

Но Жак мог только сказать, что Андре сел в поезд, идущий в Бордо. Насколько можно было понять, Андре собирался провести в путешествии не менее года. Во время разлуки братья должны были часто переписываться.

– Как только Андре прибудет в Америку, он напишет мне подробное письмо. Тогда он наверняка изложит причину своего странного поведения.

Потом Жак заявил, что умирает с голоду, что он совсем «скис» из-за этой разлуки с братом, так что сейчас с удовольствием съест кусок холодного цыпленка и выпьет бутылку доброго бургундского.

За добрым бургундским он вызвался сходить самолично. Он взял ключи и спустился в погреб.

Фанни помнила, с каким аппетитом Жак ел в то утро и как легко он опорожнил эту бутылку, он, обычно почти не притрагивавшийся к вину… Ему пришлось также ответить на занимавший жену вопрос о темной массе на автомобиле: это был ящик с горелками. Одна большая фирма в Париже отказалась их принять, поскольку они были не совсем исправны, и он сам доставил ящик обратно, захватив его со склада на рю Риволи…

Наконец, Жак встал из-за стола, крепко обнял жену и воскликнул: «За дело!» Потом он отправился на завод.

Никогда еще он не казался ей таким здоровым и сильным.

В округе и на заводе все были поражены внезапным отъездом Андре, но удивление достигло апогея, когда в течение целых трех месяцев тот не подал никаких вестей о себе. Жак несколько раз посетил контору нотариуса в Жювизи и по совету старика обратился в сыскную полицию.

Он рассказал помощнику прокурора Республики обо всех странных обстоятельствах, сопровождавших исчезновение брата. Немедленно были начаты поиски. Полиция проследила путь Жака и Андре до вокзала, где последний сел в поезд на Бордо.

Железнодорожные служащие видели и узнали Жака и Андре (Андре они хорошо помнили, так как он часто ездил в Жювизи). Удалось установить, что они были на вокзале именно в утро отъезда Андре. Их видели у окошка кассы и на перроне. Больше того: один носильщик заметил, как Жак один возвращался с перрона, затем вышел из здания вокзала, сел в автомобиль и уехал.

И ничего больше! Полная тайна!

Никаких следов Андре ни в поезде, ни на каком-либо пароходе!

Сыскная полиция, изучив бумаги, оставленные промышленником, и запросив старого Сен-Фирмена, который, по– видимому, пользовался полным доверием исчезнувшего, установила, что Андре по неизвестным причинам захотел скрыться на неопределенный срок. В ночь отъезда он написал письмо воспитательнице своих детей, девице Геллье; в письме он выражал ей свое доверие и поручал воспитание Жермен и маленького Франсуа на все время своего отсутствия, сколько бы оно ни продлилось.

Полиция пришла к выводу, что Андре пытался обмануть всех окружающих, говоря о поездке в Бордо и путешествии в Америку. Вне всякого сомнения, он вышел на какой-либо промежуточной станции. Короче говоря, для правосудия исчезновение Андре было добровольным, и полиции до него не было никакого дела.

Фанни вспомнила все это, а Жак молча сидел рядом с ней, погрузившись в свои мысли. Шум детской ссоры, донесшийся из соседней комнаты, заставил их поднять головы. Они явственно услышали голос маленького Франсуа.

– Замок не твой!.. – кричал мальчик. – Замок мой!.. Замок моего папы!.. А твой папа и твоя мама только слуги моего папы!..

Гневные слова сопровождал грохот опрокидываемой мебели. В ответ звучали крики другого ребенка.

Фанни вскочила в таком волнении, что Жак счел необходимым удержать ее.

– Прошу тебя! Будь хладнокровна! Останься здесь!..

Он сильно сжал ее руку, и она повиновалась; она не пошла за ним, но, когда он вышел из комнаты, ее красивое лицо исказилось от детского и страшного бешенства. И Фанни, совсем как дети за стеной, стала ломать попавшиеся под руку безделушки и разразилась рыданиями.

В таком состоянии Жак нашел ее, и это сильно поразило его.

– Малютка Фанни, ведь ты можешь заболеть!..

И он сжал ее в объятиях, и нежно гладил ее, как бесценную, хрупкую вещицу.

– Ведь это все глупости, правда ведь, маленькая моя Фанни, все это глупости!..

Она наконец успокоилась и смогла произнести несколько слов…

– Это ужасно… гости могли услышать…

– Да нет же! нет! – успокойся же!..

– Вы хоть наказали его, этого скверного мальчишку?

– Разумеется, нет!.. Я сказал ему: «Это верно, Франсуа. Твой папа вернется в свой прекрасный замок, и я скажу ему, что ты был плохим мальчиком»! Тогда он замолчал. Разве не следовало первым делом заставить его замолчать? Не так ли?

– Вы всегда правы, Джек! – ответила Фанни. Ее голос внезапно стал странно ласковым, и она закрыла глаза.

– И снова виновата все та же идиотка-фрейлейн! Ей доставляет удовольствие натравлять детей друг на друга, – продолжал он. – Девица Геллье мне так и сказала: «Вот увидите, вам придется отказать Лидии от места».

– Ни за что! – запротестовала Фанни. – Я сама выбрала Лидию, и Лидия любит нашего Жако. А ваша девица Геллье только и думает, что о Жермене и о своем Франсуа. Неужто вы считаете меня дурочкой, darling?

– Мне бы очень хотелось, чтобы дети не ссорились между собой.

– Вы хотите невозможного! Господи! Я чувствую себя старой и умудренной опытом! Оставьте меня наедине с моим зеркалом и ступайте переодеться, дорогой!..

Она заставила его уйти и снова расплакалась, оставшись одна. Потом она позвала горничную и потратила целый час, приводя себя в порядок.