Текст книги "Чего стоят крылья"
Автор книги: Гарри Гаррисон
Соавторы: Айзек Азимов,Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Артур Чарльз Кларк,Бертран Артур Уильям Рассел,Пьер Буль,Примо Леви,Сандро Сандрелли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
– Верно, – согласился официант, – но как приготовлено!
– Ну что ж. Ну а потом… – и Арт назвал еще несколько лакомых блюд.
– Синьора разделит заказанное с синьором?
– Я?! – отозвалась Энн, у нее уже слюнки текли. – У меня легкое несварение, ничего в рот не лезет.
– Perfetto[85]85
Превосходно! (ит.).
[Закрыть]! – сказал официант, скрывая удивление: ведь заказа Арта вполне хватило бы на семью из четырех человек. – Тогда, если синьора позволит, могу предложить от несварения «паччикончино кон фунги».
– Ничего не надо! – резче, чем хотела, сказала Энн. Разговоры о еде отнюдь не поднимали ее настроения.
– Вино? – Официант привык к женщинам, стремившимся похудеть и готовым ради этого на все.
– Давайте и вино. – Нимб вконец лишил Арта аппетита, но если напиться, может, и аппетит появится.
– Сколько же все это стоит? – спросила Энн, когда официант ушел. – Обед обойдется нам в целое состояние!
– А я что говорил? Гораздо дешевле было бы…
– Я не желаю обсуждать этот вопрос! – отрезала Энн. Она уже ненавидела и Арта, и Рим, и ресторан «Тре Скалини», и муки голода.
Официант подал первое блюдо и вино.
– А если чревоугодие не сработает? – спросил Арт, чувствуя, как оливковое масло проходит по горлу в пищевод.
– После таких затрат? – мрачно сказала Энн. – Должно сработать.
– Я мог бы попытать счастья и с завистью, – сказал Арт, блуждая глазами по обнаженным дамским плечам.
– А я ничуть не завидую тому, что ты обжираешься, – сказала Энн, уже не в силах бороться с разыгравшимся аппетитом.
– Да я не о тебе. – Арт так и пожирал взглядом одну молодую женщину с темными кокетливыми глазками. – Просто подумал, а нельзя ли немного сэкономить.
– Тут я с тобой, – с надеждой сказала Энн.
– Зависть – смертный грех, правда? Если я кому-нибудь позавидую – скажем, вон тому кинорежиссеру, – разве я не согрешу?
– Поменьше пей и выражайся яснее, – сказала Энн, глядя, как Арт наполняет свой бокал. – Откуда ты знаешь, что он кинорежиссер?
– Это наверняка Феллини, Висконти или Антониони. Он может выбирать самых красивых женщин. Ты только посмотри вон на тех трех! Небесные создания!
– Перестань на них таращиться, это неприлично, – сказала Энн, испытав укол ревности.
– Представляешь – три сразу!
– Ты мне противен!
– Я прямо лопаюсь от зависти, – признался Арт.
– А я подумываю о разводе. – Энн отодвинулась вместе со стулом, будто собиралась немедленно отправиться к адвокату по бракоразводным делам.
– Я лишь пытаюсь разжечь в себе зависть, – горестно сознался Арт и повернулся к очередному блюду. – Съешь кусочек цыпленка, а? Меня уже воротит от одного его вида.
– Ты заказывал, ты и ешь! – приказала Энн, хотя тонкий аромат цыпленка с травами причинял ей танталовы муки.
– С меня довольно! – Арт швырнул салфетку на стол, встал, прошел в зал, который был пуст, если не считать одной парочки в темном углу, и открыл дверь с нарисованным на ней силуэтом мужчины. Там никого не было. Отпустив ремень на пару дырок, чтобы страдальцу-желудку было свободнее, Арт снял шляпу и осмотрел себя в зеркале над умывальником.
Нимб светился у него над головой в полную силу. Обжорство ничего не дало. Арт в отчаянии замахал над головой руками и принялся подпрыгивать в безумном танце. Потом вдруг раздался шум спускаемой воды, и не успел еще Арт снова напялить шляпу, как из кабинки вышел Бен Шварц.
– Будь я проклят, – вымолвил он наконец.
– А я уже проклят, – отвечал Арт. – Только не спрашивайте, откуда он у меня взялся.
– Уму непостижимо, – сказал Бен, подступая поближе к ореолу.
– Скажите что-нибудь посвежее. – Арт обрадовался, что нашел человека, которому можно рассказать о своем горе.
– Электричество тут ни при чем, но почему же тогда эта хреновина светится? Наверное, какая-то эманация из мозга.
– Диагноз мне не нужен, мне нужно лекарство, – сказал Арт. – Я уже перепробовал несколько смертных грехов, все без толку.
– Какие именно? – спросил Бен, не в силах оторвать глаз от слабого свечения вокруг шляпы Арта.
– Попробовал впасть в гнев – наорал на бедняжку Энн; попытался предаться чревоугодию – меня тошнит; увидел того парня с красотками – решил ему позавидовать. И все ради того только, чтобы избавиться от этой хреновины. Однако ничего не помогает. Итак, что же остается? Леность? Но я ленив от природы. Гордыня? А с чем ее едят?
– Беда в том, что вы неискренни в своем грехопадении. Естественно, ничего не выйдет! Надо грешить со смаком, чтобы получить от греха настоящее удовольствие.
– И что же вы предлагаете?
– Заведите себе даму, измените жене.
– Мы с Энн уже толковали об этом. Она этого не переживет, все глаза выплачет.
– А-а, ерунда, ну поплачет чуток. Позвольте мне помочь вам.
– В самом деле? – спросил Арт. Надежда захлестнула его, как захлестывает больного какая-нибудь мания.
– У меня есть адреса.
– Я никогда не обманывал Энн. Никогда.
– Тогда вы в идеальном положении.
– Но как мне убедить Энн? – спросил Арт, чувствуя, что в такой ситуации ему одному не управиться.
– А так прямо и скажите! От этого грех еще грешнее станет, – присоветовал Бен. – Я зайду за вами в семь и отвезу в «Интернэшнл хаус». Там говорят по-английски!
– Нет, право, мне как-то даже противно, – сказал Арт, сидя в большой ванне.
– Ради нашего же блага, дорогой, – храбро ответила Энн, хотя в ее голосе слышались слезы, и протянула Арту полотенце.
– Обещаю все время думать о тебе. Ровно в семь в дверь постучал Бен.
– Жертва готова? – спросил он.
– Я прямо как дура, – сдавленным от невыплаканных слез голосом сказала Энн.
– А я – как дурак, – поспешил добавить Арт, хотя само это предприятие уже не вызывало у него чувства омерзения. Он попытался было обнять Энн, но та оттолкнула его, убежала в ванную и заперла дверь.
– Ну это ты уж слишком, – крикнул Арт. – Какое же у меня будет настроение после твоих глупых выходок?
Зато Бен, подмигнув Арту, потащил его из комнаты. Стоял приятный теплый вечер. Дневной смог улегся, вышли звезды.
Дом на виа Граццини оказался старинным аристократическим особняком. Дверь открыла девушка в черном платье и белом переднике. Холл был приятно обставлен старинной мебелью, в громадной мраморной вазе – свежие цветы. Из холла было видно несколько дверей, наверх шла лестница.
– Мадам сейчас вас примет, – сказала хорошенькая служанка и взяла у Бена шляпу. Памятуя о нимбе, Арт свою даже не снял. Служанка провела их в комнату, освещенную хрустальными канделябрами. На окнах висели тяжелые портьеры, стулья и кушетка были обтянуты шелком.
– Заведение, видать, не из дешевых, – заметил Арт. Он почувствовал какую-то тяжесть в груди, как будто сидел в кабинете врача в ожидании операции.
Вошла мадам, сорока с лишним лет, приятно полная. Платье с низким вырезом, кожа на груди залита пышным румянцем.
– Добрый вечер, синьоры, – сказала она с улыбкой, от которой все тревоги Арта тут же рассеялись, и взглянула на его шляпу.
– Я не люблю снимать шляпу, – поспешно объяснил Арт.
– Никаких объяснений, синьоры. Сюда как-то пришел клиент в рыцарских доспехах, и я не задала ему ни одного вопроса. В нашем доме правило: каждый делает, что хочет.
Вошла служанка с бутылкой шампанского и тремя бокалами.
– Сколько? – настороженно спросил Арт – он был наслышан о том, что в таких заведениях с людей сдирают целые состояния.
– Это за счет заведения, – ласково ответила мадам. – Сейчас я по очереди позову девочек, они вам представятся. Поговорите с ними, они прекрасные собеседницы. Потом я вернусь, и вы скажете, кого выбрали.
Она наполнила бокалы, произнесла тост за гостей и ушла.
В комнату вошла пышнотелая девушка и сделала книксен.
– Меня зовут Исолина, – представилась она. – Я из Сицилии. Вы в нашем городе в гостях?
– Туристы, – ответил Бен.
– Не забудьте бросить монетку в фонтан Треви, тогда вы наверняка снова вернетесь в Рим. И пожалуйста, попросите Исолину.
Она снова сделала книксен и ушла. Появилась другая девушка, длинная и худая.
– Меня зовут Серафина. Я из Милана. Вы в Риме в гостях?
– Туристы, – ответил Бен.
– Не забудьте бросить монетку в фонтан Треви, тогда вы наверняка снова вернетесь в Рим. И пожалуйста, попросите Серафину.
После ее ухода Бен наполнил бокалы.
– Кожа да кости, – заметил он. – Я писывал и на лучшей бумаге.
Вошла молоденькая смуглянка с голубыми тенями под глазами.
– Меня зову Фатима. Я из Марокко. Вы в Риме в гостях?
– Туристы, – ответил Бен.
– Не забудьте бросить монетку в фонтан Треви, тогда вы наверняка снова вернетесь в Рим. И пожалуйста, попросите Фатиму.
После ее ухода вернулась мадам.
– Приношу свои извинения, – поднимая бокал, сказала она. – Почти все мои девушки сейчас заняты. Но надеюсь, вы сделали выбор?
– Они… так молоды… – промямлил Арт, охваченный вдруг какой-то непреодолимой робостью.
– Молодость – это состояние, в которое время вносит свои поправки, – философски заметила мадам. – Если же вам по вкусу более зрелые женщины, могу сообщить, что и я доступна.
– Вы мне льстите, – пробормотал Арт. Мадам тут же завладела инициативой.
– Это вы мне льстите – ведь вы предпочли меня всем этим молоденьким девчонкам. – Она встала, и Арт машинально вскочил на ноги. Мягкие руки обвились вокруг него, и он ощутил себя Лаокооном, статую которого видел в Ватикане[86]86
Речь идет о знаменитой скульптурной группе трех родосских ваятелей Агесандра, Афанодора и Полидора «Гибель Лаокоона и его сыновей» (ок. 50 г. до н. э.), упоминаемой еще римским писателем Плинием Старшим. Найдена в 1506 году на месте разрушенных терм императора Тита и сразу же помещена в Ватиканский дворец.
[Закрыть].
– А чем я могу быть полезна вам? – Мадам улыбнулась Бену, не отпуская Арта. – Может, кликнуть Серафину?
– Для меня?! – воскликнул тот, и Арт сразу понял, что его приятель тоже трус. – Мне неплохо и с этой бутылкой, право.
– Ну что ж. А почувствуете себя одиноко, позвоните в колокольчик, – сказала мадам.
Мадам повела Арта наверх мимо таинственных закрытых дверей. Его пугала тишина. Мадам распахнула дверь в комнату, почти целиком занятую огромной кроватью, на стенах зеркала, красная лампа отбрасывает рассеянный свет. Арт юркнул в кресло у стены, натянув шляпу пониже.
– Женатые мужчины нередко тушуются, – заметила мадам.
– Откуда вы знаете, что я женат? – удивился Арт.
– По маленькой вмятинке на вашем безымянном пальце! Вы сняли обручальное кольцо и спрятали его, как делают все порядочные мужья. Мои посетители – люди большей частью женатые, но ведь мужчину не удержишь в клетке, как пташку.
– Не в этом дело, – возразил Арт, снова надевая обручальное кольцо.
– Тогда, может, причина вашей робости у вас под шляпой? – поинтересовалась мадам. – Вы плешивы? Лично мне лысые мужчины кажутся весьма привлекательными.
Резким движением руки она сорвала с Арта шляпу. Нимб засиял, как неоновая реклама.
– Святой! – взвизгнула мадам, проворно бухнувшись на колени и прикрывая подушкой бюст.
– Встаньте, – сказал Арт, пришедший в ужас при столь неожиданной реакции мадам. – Вы даже не дали мне объяснить.
– Святое пришествие! – Мадам, выпучив глаза, неотрывно смотрела на сияние. – Посланник божий! В моем доме! С нимбом!
– Я хочу от него отделаться! – Арт в отчаянии схватил ее за покатые плечи: сейчас или никогда.
Но мадам стала отбиваться с неожиданной силой.
– Святой! Это искушение! Искушение! Не надо! Никогда больше не согрешу, клянусь! – Она поползла прочь от своего искусителя.
– Но только так я могу избавиться от нимба!
– Искушение! Посланец с небес. Обещаю навсегда прикрыть свое заведение! – Мадам в ужасе распахнула дверь.
Арт увидел с десяток обращенных к нему лиц. Встревоженные воплями мадам, девушки и их клиенты высыпали из комнат кто в чем был.
– Постригусь в монахини и стану замаливать свои грехи!
Арт никак не мог отыскать шляпу. Сбитый с толку, он с трудом протолкался мимо коленопреклоненных тел. В глазах у него потемнело.
– Девочки! – доносились до него причитания мадам. – Никогда больше не грешите! Никогда!
– Бен! Бен Шварц! – крикнул он, стрелой спускаясь по лестнице к выходу. Перед взором промелькнула перепуганная физиономия Бена. Какая-то девушка вцепилась в ногу Арта, он отдернул ногу, и сразу же в ушах заходили эхом дикие вопли.
Выбежав на улицу, он что было духу пустился по виа Граццини. Сердце у него чуть не выскочило из грудной клетки, и он остановился у небольшого фонтана. Ноги подкосились, и Арт повалился на бордюр, окаймлявший маленький бассейн. Он ускользнул от обезумевшей толпы, которая вполне могла разделаться с ним, но бегать по городу с нимбом тоже никуда не годится. Как жаль, что у него нет шляпы!
Вдруг на темной дорожке, оканчивающейся у фонтана, Арт увидел какую-то фигуру. Он слишком устал, и бежать у него уже не было сил. Да и куда бежать-то? Куда бы он ни пошел, он обречен таскать с собой свое проклятие.
Это оказался Бен Шварц. Без единого слова Бен уселся рядом.
– Человече, – сказал он наконец, – по-моему, вы пробежали милю за четыре минуты. Мировой рекорд!
– Что мне делать? – прошептал Арт. Он так запыхался, что было больно дышать. – Ну как мне от него избавиться?
– За деревьями мы не видим леса, – сказал Бен. – Зачем вообще избавляться от нимба, если на нем можно сделать пару миллионов долларов?
– Один из нас, должно быть, спятил. Кажется, вы.
– Я бизнесмен. Представьте себе большущий балаган, в котором сидите вы и две тысячи зрителей, заплативших по два доллара за право посмотреть на самого настоящего святого. Сеанс – двадцать минут. Восемь тысяч долларов в час! Шестьдесят тысяч в день! А еще можно давать вас напрокат религиозным общинам или выставлять напоказ в церквах всего мира! Неужели вы не понимаете, что таскаете на голове не просто нимб, а миллионы хрустящих долларовых бумажек?
– Тогда мне бы пришлось бросить работу в «Эдисон компани».
– Это за миллион-то? – спросил Бен. – Да мы посадим вас на золотой трон, а за вашей спиной поставим красивых девушек, одетых под ангелов!
– Согласен, эта штука и впрямь может принести целое состояние, – признал Арт.
– Поскольку идею подбросил я, – вкрадчиво заговорил Бен, – мне тоже полагается доля.
– Двадцать процентов, – предложил Арт.
– Тридцать три, и все заботы о постановке дела и рекламе я беру на себя. Вам нужен менеджер.
– Тридцать три процента?! – возразил Арт. – Это же триста тридцать три тысячи долларов с каждого миллиона! Нет, не могу!
– Арт! – воскликнул потрясенный Бен.
– Не больше двадцати семи с половиной! И не пытайтесь оказать на меня давление – это мое последнее слово!
– Арт, нимб исчез! – в тревоге сказал Бен. – И следа не осталось!
Арт посмотрел вверх, туда, где обычно виднелось бледное сияние, но увидел лишь звезды.
– Какой ужас! – ахнул он. – Как раз когда мы только собирались разбогатеть!
– Как же это, а? – спросил Бен. – Наверное, исчерпал запас энергии.
– Нет. – До Арта вдруг дошло. – Я совершил смертный грех. Алчность! Я и впрямь жаждал этих денег. Во все же другие грехи впадал без истинного убеждения.
– Вы все загубили своей жадностью! Надо было держать себя в руках!
– Зато мне теперь гораздо лучше. – Арт с облегчением вздохнул полной грудью. – То-то Энн обрадуется!
Когда Арт вошел в свой номер в гостинице, Энн лежала в постели с мутными от горьких слез глазами.
– Всё! – гордо объявил Арт и покрасовался перед женой. – Я-таки избавился от него! Ну и дельце вышло!
– Ты впал в грех прелюбодеяния, – отвечала Энн, у которой было время, чтобы все обдумать, – и это у тебя называется «дельце»?
– Да, но оно не помогло! – сказал Арт.
– Я уверена, ты буквально упивался каждым мгновением. – Горечь Энн сменялась вскипавшей в ней яростью, слез уже не было.
– Не бойся, до этого не дошло, – возразил Арт, не зная даже, как бы ее убедить. Он попытался обнять ее. – Ты что, не веришь мне?
– Не прикасайся ко мне! – взвизгнула Энн и попятилась к ванной, которая уже один раз послужила ей убежищем.
– Шварц предложил нажиться на нимбе, – в гневе сказал Арт, – и мне понравилась эта идея. Вот когда я согрешил по-настоящему, впав в алчность. И нимба как не бывало!
– Складно у тебя получается, – прошипела Энн. – Лучше б уж он у тебя остался, этот нимб!
– Я тоже так считаю, – ответил Арт, думая о миллионах.
От слез у Энн совсем пропал голос, и она заперлась в ванной.
– Открой! – Арт постучал в дверь.
– Оставь меня в покое, видеть тебя не желаю! – вскричала Энн.
– Мы уже десять лет женаты, а ты мне по-прежнему не доверяешь, – сказал Арт исполненным искренней горечи голосом и юркнул в постель, еще хранившую тепло жены. Услышав, что дверь ванной открылась, он быстро закрыл глаза.
– Арт, – позвала Энн, – я же знаю, что ты не спишь. – Не дождавшись ответа, она забралась под одеяло и прильнула к мужу. – Арт, я все обдумала. Худо ли это, хорошо ли, но я – твоя жена. Что бы там ни случилось сегодня, я все равно тебя люблю. Я тебя прощаю, и ты, пожалуйста, тоже меня прости.
Арт тут же сел на постели и заключил жену в объятия. Он хотел поцеловать ее, но, подавшись к ней, так и застыл на месте. Потрясенный, он указал на зеркало.
Там отражался нимб, золотой ободок которого парил над головой Энн.
Перевел с английского В. Постников
Артур Кларк
Звезда
До Ватикана три тысячи световых лет. Некогда я полагал, что космос над верой не властен; точно так же я полагал, что небеса олицетворяют великолепие творений господних. Теперь я ближе познакомился с этим олицетворением, и моя вера, увы, поколебалась. Смотрю на распятие, висящее на переборке над ЭСМ-VI, и впервые в жизни спрашиваю себя: уж не пустой ли это символ?
Пока что я никому не говорил, но истины скрывать нельзя. Факты налицо, запечатлены на несчетных милях магнитоленты и тысячах фотографий, которые мы доставим на Землю. Другие ученые не хуже меня сумеют их прочесть, и я не такой человек, чтобы пойти на подделки, вроде тех, которые снискали дурную славу моему ордену еще в древности.
Настроение экипажа и без того подавленное; как-то мои спутники воспримут этот заключительный иронический аккорд?.. Среди них мало верующих, и все-таки они не ухватятся с радостью за это новое оружие в войне против меня, скрытой, добродушной, но достаточно серьезной войне, которая продолжалась на всем нашем пути от Земли. Их потешало, что Главный астрофизик – иезуит, а доктор Чендлер вообще никак не мог свыкнуться с этой мыслью (почему врачи такие отъявленные безбожники?). Нередко он приходил ко мне в обсервационный отсек, где свет всегда приглушен и звезды сияют в полную силу. Стоя в полумраке, Чендлер устремлял взгляд в большой овальный иллюминатор, за которым медленно кружилось небо, – нам не удалось устранить остаточного вращения, и мы давно махнули на это рукой.
– Что ж, патер, – начинал он, – вот она, Вселенная, нет ей ни конца, ни края, и возможно, что-то ее сотворило. Но как вы можете верить, будто этому чему-то есть дело до нас и до нашего маленького мирка, – вот тут я вас не понимаю.
И разгорался спор, а вокруг нас, за идеально прозрачным пластиком иллюминатора, беззвучно описывали нескончаемые дуги туманности и звезды…
Должно быть, больше всего экипаж забавляла кажущаяся противоречивость моего положения. Тщетно я ссылался на свои статьи – три в «Астрофизическом журнале», пять в «Ежемесячных записках Королевского астрономического общества». Я напоминал, что мой орден давно прославился своими научными изысканиями и пусть нас осталось немного, но наш вклад в астрономию и геофизику, начиная с восемнадцатого века, достаточно велик.
Так неужели мое сообщение о туманности Феникс положит конец нашей тысячелетней истории? Боюсь, не только ей…
Не знаю, кто дал туманности такое имя; мне оно кажется совсем неудачным. Если в нем заложено пророчество – это пророчество может сбыться лишь через много миллиардов лет. Да и само слово «туманность» неточно: ведь речь идет о несравненно меньшем объекте, чем громадные облака материи неродившихся звезд, разбросанные вдоль Млечного Пути. Скажу больше, в масштабах космоса туманность Феникс – малютка, тонкая газовая оболочка вокруг одинокой звезды. А вернее – того, что осталось от звезды…
Портрет Лойолы (гравюра Рубенса), висящий над графиками данных спектрофотометра, точно смеется надо мной. А как бы ты, святой отец, распорядился знанием, обретенным мной здесь, вдали от маленького мира, который был всей известной тебе Вселенной? Смогла бы твоя вера, в отличие от моей, устоять против такого удара?
Ты смотришь вдаль, святой отец, но я покрыл расстояния, каких ты не мог себе представить, когда тысячу лет назад учредил наш орден. Впервые разведочный корабль ушел так далеко от Земли к рубежам изведанной Вселенной. Целью нашей экспедиции была туманность Феникс. Мы достигли ее и теперь возвращаемся домой с грузом знаний. Как снять этот груз со своих плеч? Но я тщетно взываю к тебе через века и световые годы, разделяющие нас.
На книге, которую ты держишь, четко выделяются слова: АД МАЙОРЕМ ДЕИ ГЛОРИАМ. К вящей славе божией… Нет, я больше не могу верить этому девизу. Верил бы ты, если бы видел то, что нашли мы?
Разумеется, мы знали, что представляет собой туманность Феникс. Только в нашей галактике ежегодно взрывается больше ста звезд. Несколько часов или дней они сияют тысячекратно усиленным блеском, затем меркнут, погибая. Обычные новые звезды, заурядная космическая катастрофа. С начала моей работы в Лунной обсерватории я собрал спектрограммы и кривые свечения десятков таких звезд.
Но трижды или четырежды в тысячелетие происходит нечто такое, перед чем новая бледнеет, кажется пустячком.
Когда звезда превращается в сверхновую, она какое-то время превосходит яркость все солнца галактики, вместе взятые. Китайские астрономы наблюдали это явление в 1054 году, не зная, что наблюдают. Пятью веками позже, в 1572 году, в созвездии Кассиопеи вспыхнула столь яркая сверхновая, что ее было видно с Земли днем. За протекшую с тех пор тысячу лет замечено еще три сверхновых.
Нам поручили побывать там, где произошла такая катастрофа, определить предшествовавшие ей явления и, если можно, выяснить их причину. Корабль медленно пронизывал концентрические оболочки газа, который был выброшен шесть тысяч лет назад и все еще продолжал расширяться. Огромные температуры, яркое фиолетовое свечение отличали эти оболочки, но газ был слишком разрежен, чтобы причинить нам какой-либо вред. Когда взорвалась звезда, поверхностные слои отбросило с такой скоростью, что они улетели за пределы ее гравитационного поля. Теперь они образовали «скорлупу», в которой уместилась бы тысяча наших солнечных систем, а в центре пылало крохотное поразительное образование – Белый Карлик, размерами меньше Земли, но весящий в миллион раз больше ее.
Светящийся газ окружал нас со всех сторон, потеснив густой мрак межзвездного пространства. Мы очутились в сердце космической бомбы, которая взорвалась тысячи лет назад и раскаленные осколки которой все еще неслись во все стороны. Огромный размах взрыва, а также то обстоятельство, что осколки заполнили сферу поперечником в миллиарды миль, не позволяли простым глазом уловить движение. Понадобились бы десятилетия, чтобы без приборов заметить, как движутся клубы и вихри взбаламученного газа, но мы хорошо представляли себе этот яростный поток.
Выверив, уточнив свой курс, мы вот уже несколько часов размеренно скользили по направлению к маленькой лютой звезде. Когда-то она была солнцем вроде нашего, но затем в какие-то часы расточила энергию, которой хватило бы на миллионы лет свечения. И вот стала сморщенным скрягой, который промотал богатство в юности, а теперь трясется над крохами, пытаясь хоть что-то сберечь.
Никто из нас не рассчитывал всерьез, что мы найдем планеты. Если они и существовали до взрыва, катаклизм должен был обратить их в облака дара, затерявшиеся в исполинской массе светила. Тем не менее мы провели обязательную при подходе к любому неизвестному солнцу разведку и неожиданно обнаружили вращающийся на огромном расстоянии вокруг звезды маленький мир. Так сказать, Плутон этой погибшей солнечной системы, бегущий вдоль границ ночи. Планета была слишком удалена от своего солнца, чтобы на ней когда-либо могла развиваться жизнь, но это удаленность спасла ее от страшной участи, постигшей собратьев.
Неистовое пламя запекло скалы окалиной и выжгло сгусток замерзших газов, который покрывал планету до бедствия. Мы сели, и мы нашли Склеп.
Его создатели позаботились о том, чтобы его непременно нашли. От монолита, отмечавшего вход, остался только оплавленный пень, но уже первые телефотоснимки сказали нам, что это след деятельности разума. Чуть погодя мы отметили обширное поле радиактивности, источник которой был скрыт в скале. Даже если бы пилон над Склепом был начисто срезан, все равно сохранился бы взывающий к звездам неколебимый, вечный маяк. Наш корабль устремился к огромному «яблочку», словно стрела к мишени.
Когда воздвигали пилон, он, наверное, был около мили высотой; теперь он напоминал оплывшую свечу. У нас не было подходящих орудий, и мы неделю пробивались сквозь переплавленный камень. Мы астрономы, а не археологи, не умеем импровизировать. Забыта была начальная цель экспедиции; одинокий памятник, ценой такого труда воздвигнутый на предельном расстоянии от обреченного солнца, мог означать лишь одно. Цивилизация, которая знала, что гибель ее близка, сделала последнюю заявку на бессмертие.
Понадобятся десятилетия, чтобы изучить все сокровища, найденные нами в Склепе. Очевидно, Солнце послало первые предупреждения за много лет до конечного взрыва, и все, что они пожелали сохранить, все плоды своего гения они заранее доставили на эту отдаленную планету, надеясь, что другое племя найдет хранилище и они не канут бесследно в Лету. Поступили бы мы так же на их месте – или были бы слишком поглощены своей бедой, чтобы думать о будущем, которого уже не увидеть и не разделить?
Если бы у них в запасе оказалось еще время! Они свободно сообщались с планетами своей системы, но не научились пересекать межзвездные пучины, а до ближайшей солнечной системы было сто световых лет. Впрочем, овладей они высшими скоростями, все равно лишь несколько миллионов могли рассчитывать на спасение. Выть может, лучше, что вышло именно так.
Даже если бы не это поразительное сходство с человеком, о чем говорят их скульптуры, нельзя не восхищаться ими и не сокрушаться, что их постигла такая участь. Они оставили тысячи видеозаписей и аппараты для просмотра, а также подробные разъяснения в картинках, позволяющие без труда освоить их письменность. Мы изучили многие записи, и впервые за шесть тысяч лет ожили картины чудесной, богатейшей цивилизации, которая во многом явно превосходила нашу. Быть может, они показали нам только самое лучшее – и кто же их упрекнет? Так или иначе, мир их был прекрасен, города великолепнее любого из наших. Мы видели их за работой и игрой, через столетия слышали певучую речь. Одна картина до сих пор стоит у меня перед глазами: на берегу, на странном голубом песке играют, плещутся в волнах дети – как играют дети у нас на Земле. Причудливые деревья, крона – веером, окаймляют берег, и на мелководье никого не беспокоя, бродят очень крупные животные.
А на горизонте погружается в море солнце, еще теплое, ласковое, животворное, солнце, которое вскоре вероломно испепелит безмятежное счастье.
Не будь мы столь далеко от дома и столь чувствительны к одиночеству, мы, возможно, не были бы так сильно потрясены. Многие из нас видели в других мирах развалины иных цивилизаций, но никогда это зрелище не волновало до такой степени. Эта трагедия был особенной. Одно дело, когда род склоняется к закату и гибнет, как это бывало с народами и культурами на Земле. Но подвергаться полному уничтожению в пору великолепного расцвета, исчезнуть вовсе – где же тут божья милость?
Мои коллеги задавали мне этот вопрос, я пытался ответить, как мог. Быть может, отец Лойола, вы преуспели бы лучше меня, но в «Экзерсициа спиритуалиа»[87]87
«Экзерсициа спиритуалиа» – сочинение основателя и главы ордена иезуитов Игнатия Лойолы, в котором им изложены основы системы духовного воспитания, направленной на подавление индивидуальной воли человека и превращение его в послушное орудие церкви.
[Закрыть] я не нашел ничего, что могло бы мне помочь. Это не был греховный народ. Не знаю, каким богам они поклонялись, признавали ли вообще богов, но я смотрел на них через ушедшие столетия, и в лучах их сжавшегося солнца перед моим взглядом вновь оживало то прекрасное, на сохранение чего были обращены их последние силы. Они многому могли бы научить нас – зачем же было их уничтожать?
Я знаю, что ответят мои коллеги на Земле. Вселенная – скажут они – не подчинена разумной цели и порядку, каждый год в нашей галактике взрываются сотни солнц, и где-то в пучинах космоса в этот самый миг гибнет чья-то цивилизация. Творил ли род добро или зло за время своего существования, это не повлияет на его судьбу: божественного правосудия нет, потому что нет бога.
А между тем ничего из виденного нами не доказывает этого. Говорящий так руководствуется чувствами, не рассудком. Бог не обязан оправдывать перед человеком свои деяния. Он создал Вселенную и может по своему усмотрению ее уничтожить. Было бы дерзостью, даже богохульством с нашей стороны говорить, как он должен и как не должен поступать.
Тяжко видеть, как целые миры и народы гибнут в пещи огненной, но я и это мог бы понять. Однако есть предел, за которым начинает колебаться даже самая глубокая вера, и, глядя на лежащие передо мной расчеты, я чувствую, что достиг этого предела.
Пока мы не исследовали туманность на месте, нельзя было сказать, когда произошел взрыв. Теперь, обработав астрономические данные и сведения, извлеченные из скал уцелевшей планеты, я могу с большой точностью датировать катастрофу. Я знаю, в каком году свет исполинского аутодафе достиг нашей Земли. Знаю, сколь ярко эта сверхновая, что мерцает за кормой набирающего скорость корабля, некогда пылала на земном небе. Знаю, что на рассвете она ярким маяком сияла над восточным горизонтом.
Не может быть никакого сомнения; древняя загадка наконец решена. И все же, о всевышний, в твоем распоряжении было столько звезд! Так нужно ли было именно этот народ предавать огню лишь затем, чтобы символ его бренности сиял над Вифлеемом?[88]88
Рассказ о звезде «на востоке», взошедшей в час рождения «Царя Иудейского» и остановившейся точно «над местом, где был младенец» Иисус, содержится в Евангелии от Матфея 2:1 – 12.
[Закрыть]
Перевел с английского Л. Жданов
