Текст книги "Чего стоят крылья"
Автор книги: Гарри Гаррисон
Соавторы: Айзек Азимов,Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Артур Чарльз Кларк,Бертран Артур Уильям Рассел,Пьер Буль,Примо Леви,Сандро Сандрелли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Хюберт Лампо
Рождение бога
Меня зовут Марк Бронкхорст. Я преподаю историю. Доцент. Закоренелый холостяк. И вовсе не склонен к авантюрам. Хотя, с другой стороны, что за жизнь без приключений? Почему именно мне была доверена эта тайна, не знаю, ведь такая ноша не по плечу даже людям с более твердым характером. Как бы то ни было, непреодолимая сила побуждает меня доверить рассказ бумаге. Преданный гласности, он не может не найти живого отклика. И если только его не сочтут праздной выдумкой, он доставит мне немало хлопот. Но приступим к делу.
Сомневаюсь, чтобы отец Кристиан дотянул до пасхи. Боюсь, что не ошибаюсь. И, как мне кажется, он сам молча разделяет мои опасения, хотя о своей близкой смерти ничего не говорит. Присущее ему чувство юмора, очевидно, не может примириться с романтическим представлением о тайнах, которые уносят с собой в гроб. Он же сделал свой выбор. И даже неумолимо надвигающаяся тень смерти не в силах заставить его отступиться. Я дал слово сохранить его тайну.
– Нет, дорогой Марк, не клянись, – отвечал он. – Ведь должен же я кому-то довериться. Даже аббату на исповеди я рассказал не все.
Я его понимаю. Психический перелом произошел в нем под влиянием панического страха перед оглаской, страха, граничившего с отчаянием. Скрывшись в монастыре траппистов[30]30
Трапписты – монашеский орден с очень строгим уставом, основанный в XVII веке.
[Закрыть], он смог сохранить свою страшную тайну, так как устав ордена предусматривал полное молчание.
– Представляешь себе, – сказал он с усталой улыбкой, – нашу прессу, столь падкую до сенсаций! Газеты и журналы не дали бы мне умереть спокойно. Мои соотечественники наверняка не отказались бы от такой лакомой добычи. Жадной толпой они примчались бы сюда из-за океана, до зубов вооруженные теле– и кинокамерами, магнитофонами, фотоаппаратами. А я не из тех, кто согласен быть орудием чуда. С меня довольно и того, что двадцать веков назад кучка оголтелых провозгласила пророком какого-то нищего и это на многие века изменило лицо мира. Роль пророка, желающего вновь изменить мир, мне не по силам, но когда я уйду из жизни, ты волен сделать так, как сочтешь нужным.
Не знаю, как я поступлю, когда моего друга не станет. Пока я поместил тетрадь с записью его рассказа в сейф Торгово-промышленного банка. Иногда спрашиваю себя, уж не сон ли все это, долгий, мучительный сон? Но, увы… напечатанное на плотной глянцевой бумаге, лежит передо мной письмо, с которого все началось. Вот его содержание.
Вестерхаут. 12 февраля 1963.
Многоуважаемый господин Бронкхорст! Уверен, что мое письмо удивит Вас, но надеюсь, Вы меня простите за беспокойство. Речь идет об одном очень важном деле, которое невозможно изложить в письме. Поэтому я вынужден просить Вас о встрече. Строго конфиденциальные моменты, к которым причастны посторонние лица, заставляют меня просить Вас приехать ко мне в аббатство Вестерхаут. Поверьте, мне в высшей степени неприятно, что я не могу изложить на бумаге причины, которые побудили меня обратиться к Вам. Смею заверить, что Ваше посещение весьма необходимо, в чем Вы сами сможете убедиться. Могу ли в заключение выразить надежду, что мое обращение Вы сохраните в тайне?
Уважающий Вас X, аббат Вестерхаута.
Едва я успел назвать себя, как брат-привратник наградил меня доброжелательной улыбкой. Через лабиринт коридоров с готическими сводами он молча проводил меня в покои аббата. Коренастый старик приветливо встретил меня и крепко пожал руку.
– От всей души приветствую вас, менеер Бронкхорст, – сказал он. Мне понравилось, что в его голосе отсутствовали маслянистые нотки.
– Польщен встречей, – ответил я, смущенный тем, что не знаю, как титуловать своего собеседника.
– Откровенно говоря, я не был уверен, что вы благосклонно отнесетесь к моему приглашению. Я надеялся пробудить хотя бы любопытство. И, пожалуйста, не обижайтесь, если тон моего письма показался вам несколько повелительным.
– Об обиде не может быть и речи. А вот любопытство мое действительно оказалось задето.
– Имя отца Кристиана вам ничего не говорит? – спросил он меня.
Профессиональные интересы сводили меня с несколькими духовными особами, причастными к историческим исследованиям. Но отца Кристиана между ними не было.
– Нет, этого имени я никогда не слышал, – сказал я. – В университете, правда, среди моих сокурсников было несколько священнослужителей, но…
– Нет, среди них искать не стоит…
– Тогда, боюсь, я не смогу быть вам полезен, – пробормотал я. Мне и в самом деле было жаль, что пришлось разочаровать этого приветливого старца.
– Не иначе, вам все это кажется странным, менеер Бронкхорст, – улыбнулся аббат. – А может, вы усматриваете здесь что-то от методов инквизиции? Но такая уж у меня привычка – не торопиться и соблюдать во всем осторожность.
Дело в том, что для брата Кристиана ваш приезд необычайно важен.
Напрасно я напрягал свою память, стараясь вспомнить, числятся ли в рядах ордена траппистов, помимо пивоваров, и пионеры науки.
– Уверены ли вы, что не произошло ошибки? – спросил я. – Память подводит меня не слишком часто, но…
– Не беспокойтесь, менеер Бронкхорст. Я навел необходимые справки. Но ближе к делу. Две недели назад брат Кристиан попросил меня выслушать его исповедь. Он был так взволнован, что я тут же принял его. То, что он мне поведал, было столь ошеломляющим, что я счел своим долгом посоветовать ему как можно скорее обменяться своими мыслями с мирянином.
– Я все никак не уловлю, о чем речь, – ответил я смущенно.
– Самое лучшее, если вы сами с ним побеседуете, – проникновенным голосом заключил аббат.
Он проводил меня в монастырский сад, содержавшийся в образцовом порядке, где прекрасно подготовленные цветочные клумбы ждали прихода весны. Молча указав на аскетическую фигуру в орденском одеянии, он дружелюбно сжал мне локоть и, заговорщицки подмигнув, удалился.
Незнакомец, поглощенный чтением молитвенника, казалось, не замечал ничего вокруг. Красная галька дорожки поскрипывала под моими подошвами. Я смущенно кашлянул. Монах рассеянно поднял голову. Некоторое время он молча смотрел на меня, как бы возвращаясь с высот на землю, и вдруг просиял улыбкой.
– Хелло, Марк, – сказал он бодро, – рад тебя видеть, дружище.
В нашем крепком рукопожатии выразилась вся полнота мужской нежности.
– Джимми, Джимми О'Хара, – бормотал я. – Джимми О'Хара – цел и невредим. Возможно ли это?
– Бог, видимо, этого пожелал, – засмеялся он, его немного близорукие глаза подернулись слезой.
– Так ты стал…
– Теперь я отец Кристиан.
Я, словно посетитель картинной галереи, сделал несколько шагов назад, чтобы лучше рассмотреть его.
– Да, – хрипло пробормотал я. – Ты – отец Кристиан. Но ты – и Джимми О'Хара. Теперь я начинаю понимать, почему выбор аббата пал на меня. Но нет, на самом деле я ничего не понимаю…
– Тебе что, кажется такой странной наша встреча?
– Но ведь минуло семнадцать лет!
– Ты, конечно, растерялся от неожиданности. Но давай сядем, тебе это, как вижу, совершенно необходимо.
Ноги мои действительно подкашивались, колени были как резиновые. Он дружески взял меня под руку и усадил рядом с собой. Этот товарищеский жест подействовал на меня успокаивающе. Перед моим мысленным взором пронеслись кадры в стиле ретро. Антверпен. Осень 1944 года. Бегут разгромленные нацисты. Пришли англичане и канадцы со своими сигаретами и жвачкой. Потом американцы. Воинская часть, в которой я как резервист замещал отозванного коллегу, расквартирована в женском лицее. Мой первый разговор с майором О'Хара. Моложавый, костлявый верзила – и такая обаятельная улыбка! Обветренное, загорелое лицо, волосы ежиком. Ему были поручены поиски спрятанных немцами перед бегством награбленных произведений искусства. Он был археологом. Но на войне в таких тонкостях не разбираются. Итак, во время арденнского наступления и после него он в своем неизменном джипе с лихостью ковбоя объезжал славные своей историей фландрские городки.
О'Хара инстинктивно угадал, что сейчас творится в моей душе.
– Не думай, – сказал он, – что я забыл, как в полдень под Новый год мы с тобой сидели за кружкой пива, которое привозили из ближнего траппистского монастыря.
– Да-да, – подхватил я. – И нам подавали две официантки с весьма откровенным декольте, которые презирали нас за полнейшее наше невнимание к их особам.
– Подожди, Джимми, именно тогда ты мне, кажется, сказал, что, хотя происходишь из католической ирландской семьи, сам неверующий. Ради бога, не обижайся на меня. Ведь и девушки у тебя тоже были. Как все это свести воедино?
– Нормально, старина. А не припомнишь ли ты наш тогдашний разговор?
– Нет. Стыдно признаться, но я помню только метавшие молнии глаза девчонок, которые, очевидно, принимали нас за кромешных олухов.
– Ты мне тогда сказал, Марк, что не веришь в бога и что тебя это порой огорчает, что на тебя иногда находит тоска по средневековой мистике, воплощенной в монастырях и церквах твоей страны…
– Ну вот теперь, когда ты мне напомнил… Я не понимал, как можно быть католиком в стране, которая никогда не знала нашего европейского религиозного средневековья.
– То-то и оно. Все, что ты мне тогда говорил, я осознал гораздо позднее. В Германии через мои руки прошли сотни средневековых примитивов, романских и готических скульптур, рукописных фолиантов… Может, это и послужило началом…
– Уж не хочешь ли ты сказать, что в твоем преображении есть доля моей вины, что…
– Что поэтому я ушел от мира? Да нет же. Свое решение я принял лет десять спустя. Хотя вполне возможно, что возвращение к религии предков произошло не без влияния старой Европы. После принятия послушничества у траппистов в Небраске я попросил отослать меня сюда, в Вестерхаут.
– И давно ты здесь?
– Около пяти лет.
– Почему же ты не уведомил меня?
– Это противоречит уставу.
Все еще не придя в себя от удивления, я внимательно разглядывал его. В этом монахе в грубошерстной рясе, казалось, не было и следа от прежнего красавца офицера, любившего блеснуть выправкой и щегольским мундиром. Но меня не оставляло чувство, что тут что-то неладно. Я сказал:
– Я в этих вещах мало разбираюсь, Джимми. А потому никак не могу понять… Чтобы такой человек, как ты, очутился на другом конце света, погребенным в тиши монастыря?! Что ты мог натворить, чтобы так далеко зайти?
Мне стало неловко от своего вопроса, и я с облегчением услышал его ответ. Говорил он спокойно, без малейшего волнения.
– Я обратился к тому, чем собирался заняться еще до войны. Отец мой, имея кое-какие связи в правительстве, внес за меня солидную сумму, благодаря чему я смог осуществить свою юношескую мечту – отправиться на раскопки древней доколумбовой цивилизации в Гватемале…
Мы замолчали и некоторое время следили за февральским солнцем, которое с невероятной быстротой садилось за сосновым лесом. Я поежился от холода и поднял воротник пальто. Джимми О'Хара – я все еще не мог называть его отцом Кристианом – предложил мне пройти в библиотеку. Там было очень тепло. Книги в старинных переплетах действовали на меня успокаивающе, что не могло не отразиться на задушевности нашей беседы. Там я и услышал рассказ, который попытаюсь передать как можно более точно.
2. ЭкспедицияПриблизительно за месяц до Пирл-Харбора я получил степень доктора археологии. В своей диссертации я резко критиковал методы, применявшиеся тогда при изучении древних цивилизаций Центральной и Южной Америки. Через неделю после объявления войны меня призвали в действующую армию. Я стал летчиком и летал пилотом на бомбардировщике. За несколько дней до высадки в Нормандии мой самолет был обстрелян и загорелся. Однако, к собственному удивлению, мне удалось дотянуть до нашей базы в Кенте и посадить свой ящик. Нервное потрясение дало основание врачебной комиссии больше не допускать меня до полетов. Но по выздоровлении меня не демобилизовали, а послали руководить спецгруппой по розыску награбленных и запрятанных немцами произведений искусства. В конце 1945 года, уволившись из армии, я занялся научно-педагогической работой в одном из американских университетов. Мне даже сулили в самом ближайшем будущем профессуру на факультете археологии. Наконец-то я мог пополнить свои знания, опубликовал тезисы докторской диссертации, правда, кое-кто из моих коллег советовал мне этого не делать.
– А почему? – заинтересовался я.
– Да это целая история. В определенных научных кругах меня, если хочешь знать, считали шутником и авантюристом.
– На каком основании?
– В известной мере это понятно… Дело в том, что даже в наше время археологические исследования в Мексике и Южной Америке еще пребывают в пеленках.
– Я рад, Джимми, что наши взгляды сходятся! – оживленно перебил его я. – Я всегда считал, что мы в долгу перед девятнадцатым веком.
– Полностью с тобой согласен, Марк… Археология достигла высот в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. А потом экспедиции Стефенса и Казервуда[31]31
Стефенс Джон Ллойд (1805–1852) – американский археолог. Во время двух экспедиций в труднодоступные районы Мексики и Центральной Америки (1839, 1841–1842), предпринятой вместе с английским рисовальщиком Фредериком Казервудом, открыл памятники древнеиндейской цивилизации и положил тем самым начало научному изучению истории и культуры майя.
[Закрыть] пролили свет на древние цивилизации индейцев. У археологов от этих открытий голова пошла кругом. Но установить какие-либо ассоциативные связи они не смогли. Ни одного камня, подобного Розеттскому[32]32
Розеттский камень – базальтовая плита, найденная в Розетте (Египет) в 1799 году. Содержала параллельный текст на греческом и древнеегипетском языках. Расшифровка надписи французским египтологом Франсуа Шампольоном дала возможность читать древнеегипетские иероглифы.
[Закрыть], ни одной глиняной таблички, ничего похожего на Гомера или даже Гильгамеша[33]33
Гильгамеш – шумерский и аккадский мифоэпический герой. Возможно, был реальной исторической личностью – пятым правителем I династии Урука (XXVII–XXVI вв. до н. э.). Известны также переводы аккадской поэмы о нем на другие языки – хеттский, хурритский и др.
[Закрыть]. Вместо этого появляются всякие бредовые гипотезы.
– Вот-вот… Воображаемый мост, перекинутый к Евроафриканскому континенту, все вновь и вновь всплывающие фантазии насчет разных атлантид…
– В конце концов Эдуард Зелер[34]34
Зелер Эдуард Георг (1849–1922) – немецкий исследователь истории и культуры индейцев Центральной Америки, археолог.
[Закрыть] решил схватить быка за рога. С присущей ему типично немецкой методикой, которую отличают научная строгость и жесткость, он вознес свою теорию на столь неприступную высоту, что все решили, будто она непогрешима.
– Короче говоря, он стал для Америки своим Шлиманом[35]35
Шлиман Генрих (1822–1890) – немецкий археолог. Прославился тем, что высказал догадку о местонахождении древнегреческого города Трои в районе холма Гиссарлык в Малой Азии и провел там раскопки.
[Закрыть].
– Что ты говоришь, Марк! Это чистейший вздор. Но я тебя понимаю. Мы теперь воспринимаем Шлимана не без доли иронии. Но какое, в сущности, имеет значение, что первую попавшуюся ему на глаза гробницу в Микенах он принял за погребение Агамемнона и что его Троя вовсе не Троя Гомера?
– Ты прав. Он потряс мир. Такого рода ошибка дилетанта больше содействует прогрессу археологии, чем книжная ученость и университетская схоластика всех его предшественников, – с воодушевлением подхватил я.
– Да, тут что-то есть. Америка не обрела своего Шлимана. Зелер был, конечно, человеком недюжинным, но лишенным дара воображения, а именно это и отличает гения от посредственности. Он был одержим фактами и только фактами, но из-за леса не видел деревьев. Ну так вот, я в своих тезисах исходил из того, что археология, занимающаяся доколумбовой Америкой, полностью обанкротилась. Она оказалась не в состоянии даже проложить мост к собственной истории. Разве были предприняты сколько-нибудь серьезные исследования по поводу происхождения бога Кецалькоатля[36]36
Кецалькоатль («Пернатый зеленый змей») – одно из трех главных божеств в мифологии индейцев Центральной Америки, правитель Тулы – столицы тольтеков (ныне Толлан в мексиканском штате Идальго). Известен в Гватемале под именем Кукумаца, а на Юкатане – как Кукулькан.
[Закрыть], которого древние изображали как белого человека, приплывшего с запада на таинственном корабле[37]37
Согласно описаниям испанских хронистов и монахов, Кецалькоатль имел светлые волосы и кожу, а также необычайно высокий рост.
[Закрыть]? И потом еще эта бредовая путаница с хронологией. Культуру Юкатана[38]38
Юкатан – полуостров в Центральной Америке. Был центром расселения и культуры индейцев майя (с начала нашей эры вплоть до испанского завоевания).
[Закрыть] и Тиауанако[39]39
Тиауанако – город в Боливии, именем которого названа культура древнего государства, занимавшего значительную часть территории нынешнего Перу, север Чили и высокогорные районы Боливии.
[Закрыть] отнесли к одному периоду – от тысячного года до позорного похода Кортеса.
– Да это просто чепуха.
– Вот именно. Мой голос был гласом вопиющего в пустыне. И в отличие от ученого из «Затерянного мира» Конан Дойля, который в подкрепление фактам продемонстрировал авторитетным специалистам выращенного из яйца живого птеродактиля, я не располагал своим «птеродактилем». Так что два года я топтался на месте, пока в 1949 году у меня не появилась надежда.
– Господи, уж не в виде ли метода радиоуглеродного датирования?
– Его самого. Как-то раз утром, раскрыв свежий номер журнала, я увидел статью Либби о его методе и тут же вылетел в Чикаго. Столь молниеносная реакция расположила ученого, и он пообещал мне всякий присланный ему образец органики сопоставлять по времени с другими находками. Для меня настал решающий момент… Конечно, наша экспедиция представляла собой довольно жалкое зрелище. Помимо меня, в ней приняли участие моя ассистентка Мэри Кроуфорд, геолог Спрингфилд, врач Джонсон, давно сменивший стетоскоп на лопату археолога, и еще два студента Херберт Коле и Доналд Паркинсон.
Нам повезло. Военных переворотов в это время в Гватемале не было, и правительство предоставило в наше распоряжение четыре джипа, что значительно облегчило нашу поездку в отдаленную местность, лишенную приличных дорог. Из соображений безопасности мы умолчали о наших ультракоротковолновых передатчиках, с помощью которых рассчитывали поддерживать связь с чикагской лабораторией, чтобы по мере надобности вызывать вертолеты для перевозки проб на радиоуглеродный анализ. Кстати, те же вертолеты должны были привозить нам свежие овощи.
– Да, это звучит как приключенческий роман!
– Сознаюсь, некоторое соблюдение секретности нам было необходимо. Дело в том, что мы обещали гватемальскому министру просвещения все наши находки передать в распоряжение его правительства. По совести говоря, история с вертолетами не вписывалась в это соглашение… Но не будем отвлекаться. Тикаль[40]40
Тикаль – крупнейший центр древних майя (на территории современной Гватемалы).
[Закрыть] уже не был для археологов белым пятном. Но все же все прежние раскопки не доказали существования того огромного доисторического государства, которое, как я предполагал, некогда занимало территорию вдоль границы пампасов и девственных лесов. Как бы то ни было, но мы нашли райский уголок и с энтузиазмом первооткрывателей разбили здесь свой лагерь. Ближайшая к нам деревня находилась в нескольких часах ходьбы, что, впрочем, никак не служило препятствием для любознательных туземцев. Они были не из трусливого десятка, видимо, уже не раз имели дело с разного рода экспедициями, выносили на продажу по смехотворно низким ценам свои красивые ручные поделки, а в случае необходимости становились нашими надежными и усердными помощниками.
Во время отдыха, сидя перед палатками, мы любовались восхитительной панорамой – уходящая вдаль горная цепь с ее переходами от яркой зелени до прозрачной голубизны напоминала горные ландшафты Иоахима Патинира[41]41
Патинир Иоахим (ок. 1475–1524) – нидерландский живописец, один из родоначальников пейзажа.
[Закрыть]. Позади нас простирался девственный лес. Почти недоступный для человека, он предоставлял убежище только зверью, которое практически никогда не появлялось на плоскогорье. Наша группа состояла из любителей поговорить, так что мы отнюдь не страдали от гнетущей тишины. Доналд Паркинсон проделывал чудеса с нашей коротковолновой аппаратурой. Он соорудил антенну, походившую на мощный астрономический детектор, так что мы по вечерам могли слушать передачи Эн-би-си, размышляя над тем, какие эмоции испытывают наши помощники-индейцы при звуках бетховенской музыки. Мы рыли землю как одержимые, позволяя себе прерываться лишь в полуденные часы, когда зной был особенно невыносим. Наше первое существенное открытие было детской игрушкой по сравнению с тем, что нас ожидало впереди. Неподалеку от расположенной среди скал площадки, которая должна была служить местом для посадки вертолета, возвышался холм метров сорока высотой. Этот холм не давал покоя Спрингфилду. «С геологической точки зрения, – утверждал он, – это совершеннейший нонсенс». Коле и Паркинсон немедля вырыли несколько глубоких ям, взяли пробы грунта, и уже к вечеру мы знали, что нанесенный ветром мелкий песок да густая тропическая растительность, маскировавшая уступы холма, не позволили нам сразу распознать ступенчатую пирамиду. Мэри Кроуфорд без особых усилий обмерила это сооружение и набросала его эскиз. Доктор Джонсон, взобравшись на его вершину, сделал оттуда несколько снимков ближайших окрестностей. До поздней ночи сидели мы, возбужденно ожидая результатов. И были вознаграждены: то, чего нельзя было заметить невооруженным глазом, обнаружила эмульсия – на снимках были отчетливо видны следы каких-то вытянутых в длину сооружений, покрытых не слишком толстым слоем земли. Это не могло не вселить в наши сердца надежду и отвагу. На следующий день мы с удвоенной энергией принялись за работу.
Сделанные Джонсоном снимки, конечно, еще не давали объяснения продолговатым выпуклым линиям. Но я не сомневался, что руины, открытые нашими предшественниками, составляют едва ли не ничтожную часть существовавшего некогда громадного поселения. Я приказал прокопать по диагонали не слишком широкую траншею в юго-восточном направлении и попросил наших друзей-индейцев прислать на помощь еще человек пятнадцать.
Снимки, сделанные доктором, не ввели нас в заблуждение. К тому же они прямо-таки воспламенили наших добровольных помощников. Не прошло и двух дней, как я узнал, что служит источником их воодушевления. Оказалось, среди пришедших индейцев находился деревенский учитель Бернал дель Энсико, который даже закрыл на время школу, чтобы присоединиться к нам. Искусно играя на чувствах односельчан, он внушал им, что они прямые потомки великого народа майя, а мы, ученые из цивилизованной страны, прибыли специально за тем, чтобы весь мир мог узнать о блеске и пышности жизни их предков. Так благодаря его красноречию раскопки продвигались такими темпами, о которых никто из нас и не помышлял.
Счастливая звезда не подвела меня, когда я указал, в каком направлении следует вести раскопки. Мы начали с места, оказавшегося границей древнего поселения. На небольшой глубине мы натолкнулись на толстые стены крепости. Поблизости от них почти под прямым углом открылись мощные руины домов и храмов, проступили широкие, прекрасно вымощенные плитами дороги, которые, вероятно, вели к пирамидам. Зачем? Это мне пока еще было неясно. На берегу, где земля круто обрывалась к воде, мы обнаружили то, что, на наш взгляд, увенчало эти увлекательные поиски, – роскошный дворец. К нашей великой радости, время пощадило его купол.
Перед моей палаткой быстро росла груда предметов древней культуры. Мэри Кроуфорд помогала мне приводить в порядок найденные нами дивные керамические изделия, которые мы отнесли к особо ценным находкам. Однажды вечером мы сидели возле палатки Мэри, слушая приправленного хрипами помех Моцарта. При свете керосиновой лампы Мэри трудилась над цилиндрическим кувшином для жертвоприношений, украшенным изображением бога, скорее всего Кецалькоатля, стараясь восстановить первозданный блеск сосуда.
– Нет, Джимми, – грустно сказала она, – не могу я примириться с тем, что эти бесценные сокровища попадут в руки этих подонков из военной хунты, которые их непременно прикарманят.
– Давши слово, держись, – сказал я без особого энтузиазма и стал выбивать из трубки золу. – А впрочем… Завтра прилетит вертолет…
– Чем больше я об этом думаю, тем яснее мне становится их дальнейшая судьба, – процедила она сквозь зубы. – Получив наши сокровища, министр не преминет перепутать служебный адрес с домашним. Потом мой бесценный папочка позвонит ему как-нибудь вечерком домой и спросит, на какую сумму выписывать чек. Тут уж господин министр сам решит, продавать ли раритеты от своего имени или от имени вверенного ему министерства.
(Мэри не ошиблась, и только благодаря ее усилиям любитель виски и бейсбола, умеющий из одного цента делать десять, передал все наши находки в дар музею Миннеаполиса в знак нежной любви достопочтенного мистера Сэмюэля Эфраима Кроуфорда, всесильного президента компании «Кроуфорд электроник сапплайс», к своему родному городу.)
Когда прилетел вертолет, через две минуты после приземления я уже мог сообщить своим товарищам, что, согласно данным радиоуглеродных исследований, город Тикаль достиг своего наивысшего расцвета где-то в те времена, когда царь Ирод[42]42
Ирод I Великий (ок. 73 – 4 гг. до н. э.) – царь Иудеи с 40 года до н. э. Приписываемое ему «избиение младенцев» при известии о рождении Христа – явный анахронизм, ибо Ирод умер за 4 года до упоминаемых к Евангелиях событий.
[Закрыть] издал приказ об истреблении младенцев[43]43
По последним данным, Тикаль достиг расцвета в III–IX веках н. э.
[Закрыть]. Когда я прикинул, сколько веков этому могло предшествовать, у меня круги поплыли перед глазами.
Все последующие дни мы вели себя словно безумные. По ночам нервное возбуждение не давало мне уснуть, к тому же снаружи доносились голоса Берта и Дона, которые до первых петухов болтали у догорающего костра в компании с нашим добрейшим умницей Берналом дель Энсико. Они, видно, искали веские аргументы, чтобы не выглядеть в моих глазах недоучками, и когда, наконец, пришли ко мне со своим планом, им и в голову не могло прийти, что я уже давно думаю над тем же.
– Послушайте, Джимми, – начал Коле, – значит, результаты радиоуглеродного анализа полностью подтвердили перспективность дальнейших раскопок.
Я равнодушно пожал плечами, лишь легкой ухмылкой дав им понять о своей солидарности с ними в этом вопросе.
– Что правда, то правда, – согласился я как мог равнодушнее.
– Вот об этом-то мы и хотели с вами поговорить, – подхватил Паркинсон. – Эта идея пришла нам в голову довольно неожиданно, но Мери тоже находит, что…
– Да вы дипломат, Дон. Привлечь для подкрепления даму – прекрасный стратегический ход, – засмеялся я. – А теперь выкладывайте, что у вас на уме.
Разговор наш свелся к следующему. До сего времени считалось ересью сравнивать доколумбовы пирамиды с египетскими, проводить между ними какие-либо аналогии. Если кто-нибудь осмеливался заявить, что сходство между ними покоится не на чистой случайности, апологеты Зелера тут же пригвождали его к позорному столбу. Но было бы верхом научной безнравственности предать все, что мы узнали, забвению. Ведь радиоуглеродный метод подвел конечную черту под целой эпохой школярских разглагольствований. Разве легенда о белом боге Кецалькоатле, приплывшем на своем диковинном корабле с востока, менее достойна уважения, чем фантастическая подоплека других верований? И разве не настало время отнестись всерьез к древнеегипетскому сказанию о таинственной стране My, лежавшей на другом конце земли[44]44
Гипотеза о египетском происхождении «белого» Кецалькоатля не пользовалась у ученых популярностью. Чаще предполагалось, что он был монахом из Европы (X в. н. э.), норманном, ирландцем (VI в. н. э.), норвежцем (X–XI вв. н. э.), финикийцем (I тысячелетие до н. э.), шумером (III тысячелетие до н. э.) и даже Иисусом Христом после воскресения (так считают мормоны) или апостолом Фомой.
[Закрыть]?..
– Кто знал, что американские пирамиды имеют столь древнее происхождение? Пока это не подтвердили радиоуглеродные анализы, с уверенностью трудно было что-либо утверждать, – заметил Паркинсон.
– К тому же, – вмешался Коле, – здесь в окрестностях много холмов, на вершинах которых могли быть устроены святилища.
Вряд ли тогда нашелся бы хоть один ученый, который не счел бы эти рассуждения чистейшим бредом. И я старался вдолбить в голову двух упрямцев, что мы пришли сюда как научная экспедиция, а не как авантюристы из романов Райдера Хаггарда. Однако должен признаться, что я с детства увлекался Хаггардом и именно ему обязан интересом к археологии, зачастую я даже ловил себя на том, что всерьез принимаю его фантасмагорию.
На следующий день я все же остановил работы на опытном участке, решив бросить силы на пирамиду Коле и Паркинсона, как мы с этого времени стали фамильярно называть облюбованный ими холм.
