Текст книги "Чего стоят крылья"
Автор книги: Гарри Гаррисон
Соавторы: Айзек Азимов,Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Артур Чарльз Кларк,Бертран Артур Уильям Рассел,Пьер Буль,Примо Леви,Сандро Сандрелли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
Роберт Шекли
Планета по смете
– Стало быть, Орин, это она и есть, так? – спросил Модсли.
– Да, сэр, это она, – гордо улыбаясь, ответил Орин, стоявший слева от Модсли. – Как вы ее находите, сэр? Модсли медленно повернулся и окинул оценивающим взглядом луг, горы, солнце, реку и лес. По его лицу ничего нельзя было прочесть.
– А ты, Бруксайд, как ее находишь ты? – спросил он.
Бруксайд дрожащим голосом произнес:
– Мне кажется, сэр, что мы с Орином неплохо справились с этой работой. Право же, очень неплохо, если учесть, что это наш первый самостоятельный проект.
– И ты того же мнения, Орин? – поинтересовался Модсли.
– Конечно, сэр, – ответил Орин.
Модсли нагнулся и выдернул травинку. Понюхал ее и отбросил прочь. Он поковырял носком ботинка почву под ногами и какое-то время пристально разглядывал пламенеющее солнце. Потом он заговорил, тщательно взвешивая каждое слово:
– Я поражен, поражен до глубины души. Но самым неприятным образом. Я поручаю вам построить планету для одного из моих клиентов, а вы преподносите мне вот это! Вы и вправду считаете себя инженерами?
Оба ассистента точно язык проглотили. Они замерли, как мальчишки в ожидании розг.
– Инженеры! – продолжал Модсли, вложив в это слово чуть ли не пуд презрения. – «Творчески одаренные и рационально мыслящие ученые, которые способны выстроить планету в любое время в любом месте». Хоть одному из вас знакома эта фраза?
– Так написано в типовой брошюре, – сказал Орин.
– Правильно, – подтвердил Модсли. – А теперь скажите, можно ли вот это назвать образцом творческого и рационального подхода к инженерному искусству?
Оба молчали, как убитые. Наконец Бруксайд выпалил:
– О да, сэр, по-моему, можно, сэр! Мы во всех деталях изучили условия контракта. Заказ был на планету типа 34Вс4 с некоторыми поправками. Ее мы и выстроили. Перед нами, конечно, только небольшой ее уголок. Тем не менее…
– Тем не менее для меня этого достаточно, чтобы понять, что вы тут наворотили, и дать соответствующую оценку, – заявил Модсли. – Орин! Какой вы поставили отопительный прибор?
– Солнце типа 05, сэр, – ответил Орин. – Оно как нельзя лучше отвечает всем требованиям теплоснабжения.
– Надо думать! Но вы были обязаны помнить, что эта планета строилась по заранее утвержденной смете. Если мы не будем сводить расходы до минимума, нам не видать прибыли как своих ушей. А самая значительная статья расхода – это отопительный прибор.
– Мы это знаем, сэр, – сказал Бруксайд. – И нам до смерти не хотелось ставить солнце типа 05 в однопланетную систему. Но обусловленная степень обогрева и радиации…
– Выходит, я так ничего и не вбил в ваши головы?! – взорвался Модсли. – Этот тип звезды – чистое излишество. Эй, вы там… – он сделал знак рабочим. – Снимите ее.
Рабочие быстро притащили складную лестницу. Один из них укрепил ее вертикально, другой стал раскладывать; она удлинилась в десять раз, в сто раз, в миллион раз… Двое других рабочих помчались по лестнице вверх с той же скоростью, с какой она уходила в небо.
– Вы с ней поосторожнее! – крикнул им вслед Модсли. – И не забудьте надеть перчатки!
Об эту штуку можно обжечься!
Стоя на верхней перекладине лестницы, рабочие сняли с крючка звезду, свернули ее трубочкой и положили в обитую изнутри чем-то мягким коробку с надписью
«ЗВЕЗДА. ОБРАЩАТЬСЯ С ОСТОРОЖНОСТЬЮ».
Когда крышка коробки закрылась, воцарилась тьма.
– Вы все ополоумели, что ли?! – вскричал Модсли. – Черт вас дери, да будет свет[70]70
См.: Бытие 1:2.
[Закрыть]!
И сам собою стал свет.
– Теперь порядок, – сказал Модсли. – Эту звезду типа 05 мы отправим обратно на склад. Для такой планеты сойдет звезда типа В13.
– Но, сэр, – взволнованно пролепетал Орин, – она ведь недостаточно горячая.
– Знаю, – сказал Модсли. – Вот тут-то вы и должны проявить свои творческие способности. Если установить звезду поближе к планете, тепла будет хоть отбавляй.
– Разумеется, сэр, – согласился Брук-сайд. – Однако если расстояние между звездой и планетой уменьшится, жесткое излучение светила не успеет рассеяться и не будет обезврежено. А такая интенсивная радиация может убить все будущее население этой планеты.
Медленно, отчеканивая каждое слово, Модсли произнес:
– Не хочешь ли ты сказать, что звезды типа В13 опасны?
– О нет, вы меня не так поняли, сэр, – возразил Бруксайд. – Я имел в виду, что они, как все во Вселенной, могут стать опасными, если при обращении с ними не соблюдать необходимых мер предосторожности.
– Это уже ближе к истине, – проворчал Модсли.
– А в данном случае, – продолжал Бруксайд, – необходимая мера предосторожности заключается в постоянном ношении защитных свинцовых скафандров, весом фунтов в пятьдесят каждый. Но это непрактично, если принять во внимание, что представители племени, которое заселит планету, весят в среднем восемь фунтов.
– Нас это не касается, – отмахнулся Модсли. – Не наше дело учить их жить. Я что, должен нести ответственность за их ушибы всякий раз, когда им вздумается споткнуться о какой-нибудь камень на выстроенной мною планете? К тому же им вовсе не обязательно носить свинцовые скафандры. За отдельную плату они могут купить у меня не предусмотренный сметой специальный экран, который блокирует жесткое излучение солнца.
Оба ассистента натянуто улыбнулись. Однако Орин осмелился робко возразить:
– Насколько мне известно, возможности этого племени в какой-то степени ограничены. Думаю, что Солнечный Экран им не по карману.
– Ну, если они не в состоянии приобрести его сейчас, разживутся им позже, – заметил Модсли. – И кстати сказать, жесткое излучение убивает не сразу. Даже при такой степени радиации продолжительность их жизни составит примерно 9,3 года, а разве это мало?
– Вы правы, сэр, – без особой радости согласились оба ассистента.
– Теперь дальше, – сказал Модсли. – Какой высоты вон те горы?
– Их средняя высота – шесть тысяч футов над уровнем моря, – сообщил Бруксайд.
– Выше, чем нужно, по крайней мере, на три тысячи футов, – буркнул Модсли. – Или вы думаете, что горы растут на деревьях? Лишнее срезать, а освободившиеся стройматериалы вернуть на склад.
Бруксайд достал блокнот и сделал пометку. А Модсли все расхаживал взад-вперед, присматриваясь ко всему и хмуря брови.
– Каков по расчетам предполагаемый срок жизни этих деревьев?
– Восемьсот лет, сэр. Это новая усовершенствованная модель яблоневого дуба. Они дают плоды, орехи, тень, освежающие напитки, три вида готовых к употреблению тканей; они представляют собой отличный строительный материал, предупреждают оползни и…
– Вы решили довести меня до банкротства?! – взревел Модсли. – Да дереву с лихвой хватит и двухсот лет! Выкачайте из них большую часть стимуляторов роста и развития и сдайте в аккумулятор жизненных сил!
– Но ведь тогда они не смогут выполнять все запроектированные функции, – возразил Орин.
– Так ограничьте их функции! Достаточно одной тени и орехов – мы не обязаны превратить эти проклятые деревья в какую-то сокровищницу! Далее – кто выпустил сюда вон тех коров?
– Я, сэр, – сказал Орин. – Мне пришло в голову, что они… ну вроде бы украсят это местечко.
– Болван, – сказал Модсли. – Строение украшают до того, как оно продано, а не после! Эта планета была продана без обстановки. Заложите коров в чан с протоплазмой.
– Слушаюсь, сэр, – сказал Орин. – Виноваты, сэр. У вас есть еще какие-нибудь замечания?
– У меня их тысячи, – заявил Модсли. – Но я надеюсь, что вы сами найдете и исправите свои ошибки. Вот, пожалуйста, это что такое? – Он указал на Кэрмоди. – Статуя или еще что? Быть может, по вашему замыслу, ему положено спеть песню или прочесть стишки в честь прибытия будущих аборигенов?
Кэрмоди заговорил:
– Сэр, я не имею к этому месту никакого отношения. Меня направил сюда ваш друг по имени Мэликрон, и я надеюсь попасть отсюда домой, на свою родную планету…
Как видно, Модсли не расслышал слов Кэрмоди, потому что оба говорили одновременно – каждый свое.
– Кем бы он ни был, условиями контракта он не предусмотрен. А раз так, опустите его обратно в чан с протоплазмой вместе с коровами, – распорядился Модсли.
– Ой! – вскрикнул Кэрмоди, когда рабочие подняли его за руки. – Минуточку! – заверещал он. – Я не являюсь частью этой планеты! Меня прислал сюда Мэликрон! Да погодите же, выслушайте меня!
– На вашем месте я сгорел бы от стыда, – продолжал Модсли, пропуская мимо ушей вопли Кэрмоди. – Что это все-таки было, хотел бы я знать? Еще одна из твоих декоративных деталей интерьера, Орин?
– О нет, – запротестовал Орин. – Он появился здесь без моего ведома.
– Значит, это твоя работа, Бруксайд.
– Я его вижу первый раз в жизни, шеф.
– Хм-м, – промычал Модсли. – Оба вы недотепы, но лжи за вами не водилось. Эй! – крикнул он рабочим. – Тащите его сюда!
– Ладно, ладно, успокойтесь, – обратился он к Кэрмоди, на которого напала неудержимая трясучка. – Возьмите себя в руки – пока вы тут бьетесь в истерике, я теряю драгоценное время! Вам уже лучше? Прекрасно. Теперь потрудитесь вразумительно объяснить, с какой целью вы вторглись в мои владения и почему мне нельзя обратить вас в протоплазму?
– Понятно, – проговорил Модсли, когда Кэрмоди рассказал о своих приключениях. – Занятная история, хотя сдается мне, что вы ее слишком драматизировали. Однако сами вы – непреложный факт, и вы ищете планету под названием… Земля, так?
– Совершенно верно, сэр, – сказал Кэрмоди.
– Земля, – задумчиво повторил Модсли, почесав затылок. – Вам удивительно повезло – кажется, я помню эту планету.
– Неужели, мистер Модсли?
– Да, я убежден, что не ошибаюсь, – уверенно сказал Модсли. – Это маленькая зеленая планета, которая поддерживает существование племени подобных вам мономорфных гуманоидов. Прав я или нет?
– Правы на все сто! – воскликнул Кэрмоди.
– У меня хорошая память на такие вещи, – заметил Модсли. – Что же касается этой Земли, то, между прочим, ее выстроил я.
– В самом деле, сэр? – спросил Кэрмоди.
– Да. Я отчетливо помню это, потому что, строя ее, я изобрел науку. Быть может, вас позабавит мой рассказ. – Он повернулся к своим ассистентам. – А вас он должен кое-чему научить.
Никто не собирался помешать ему рассказать эту историю. Поэтому Кэрмоди и младшие инженеры застыли в позах внимательных слушателей, и Модсли начал.
Рассказ о сотворении Земли
– Тогда я еще был мелким подрядчиком. Строил планетки в разных концах Вселенной, и редко когда подворачивался заказ на карликовую звезду. Получить работу было не так-то просто, да и заказчики всегда крутили носом, ко всему придирались и подолгу тянули с платежами. В те времена угодить заказчикам было ой как трудно: они придирались к каждой мелочи. Переделайте это, переделайте то; почему вода течет с холма вниз; слишком большая сила тяготения; нагретый воздух поднимается, когда он должен опускаться. И тому подобные бредни.
В тот период я был довольно наивен. В каждом случае я подробно объяснял, какими эстетическими и деловыми соображениями руководствовался. Вскоре на объяснения стало уходить больше времени, чем на саму работу. Эта болтовня меня буквально засосала. Я понимал, что необходимо как-то положить этому конец, но ничего не мог придумать.
Однако спустя какое-то время – непосредственно перед тем, как я приступил к строительству Земли, – в моем сознании начала оформляться идея совершенно нового принципа взаимоотношений с заказчиками. Я вдруг поймал себя на том, что бормочу под нос такую фразу: «Форма вытекает из функции». Мне понравилось, как она звучит. Но потом я спросил себя: «А почему форма вытекает из функции?» И ответил на это так: «Форма вытекает из функции потому, что это непреложный закон природы и одна из основных аксиом прикладной науки». На слух мне это словосочетание тоже понравилось, хоть в нем и не было особого смысла.
Но смысл тут ровно ничего не значил. Важно было то, что я сделал открытие. Совершенно случайно я открыл основной принцип искусства рекламы и умения подать товар лицом. Я изобрел новую остроумную систему взаимоотношений с заказчиками, сулившую огромные возможности. А именно: доктрину научного детерминизма. Впервые я испытал эту систему, когда выстроил Землю, – вот почему эта планета навсегда врезалась мне в память.
Однажды ко мне явился высокий бородатый старик с пронизывающим взглядом и заказал планету. (Так началась история вашей планеты, Кэрмоди.) Ну, с работой я управился быстро – кажется, дней за шесть – и думал, что на этом все закончится. То была очередная ординарная планета, которая строилась по заранее утвержденной смете, и, признаюсь, кое в чем я подхалтурил. Но вы бы послушали, как разнылся новый владелец – можно было подумать, что я украл у него последнюю корку хлеба.
«Почему так много бурь и ураганов?» – допытывался он. «Это входит в систему циркуляции воздуха», – объяснил я ему.
На самом же деле я просто забыл поставить противоперегрузочный клапан.
«Три четверти поверхности планеты покрыты водой! – не унимался он. – А я ведь ясно указал, что соотношение суши и воды должно быть четыре к одному!» – «У нас не было возможности выполнить это условие!» – отрезал я.
Я потерял бумажку с его дурацкими указаниями – больше мне делать нечего, как вникать в детали этих нелепых проектов мелких планет!
«А те жалкие клочки суши, которые мне достались, вы почти сплошь покрыли пустынями, болотами, джунглями и горами». – «Это живописно», – заметил я. «Плевать я хотел на живописность! – загремел этот тип. – О конечно, один океан, дюжина озер, две реки, один-два горных хребта – это прелестно. Украшает планету, благотворно действует на психику жителей. А вы мне что подсунули? Какие-то ошметки!» – «На то есть причина», – сказал я.
Между нами говоря, мы не получили бы никакой прибыли, если б не поставили на планете реставрированные горы, не использовали две пустыни, которые я по дешевке приобрел на свалке у межпланетного старьевщика Урии, и не заполнили пустоты реками и океанами. Но ему я это объяснять не собирался.
«Причина! – взвизгнул он. – А что я скажу своему народу? Я ведь поселю на этой планете целую расу, а то даже две или три. И это будут люди, созданные по моему образу и подобию, а ни для кого не секрет, что люди привередливы – точь-в-точь как я сам. Так, спрашивается, что я им скажу?»
Я-то знал, на что он мог бы сослаться, но мне не хотелось затевать с ним свару, поэтому я сделал вид, будто размышляю над этой проблемой. И, представьте себе, я действительно призадумался. И меня осенила великолепная идея, перед которой померкли все остальные.
«Вам нужно внушить будущим аборигенам одну простую истину, – произнес я. – Скажите им, что, с точки зрения науки, если что-то существует, значит, оно должно существовать». – «Как, как?» – встрепенулся он. «Это детерминизм, – пояснил я, тут же с ходу придумав это название. – Суть его довольно проста, хотя некоторые нюансы доступны лишь избранным. Начнем с того, что форма вытекает из функции; отсюда один только факт существования вашей планеты говорит за то, что она не может быть иной, чем она есть. Далее – мы исходим из того, что наука неизменна; следовательно, все, что подвержено изменениям, не есть наука. И наконец, последнее: все подчиняется определенным законам. В этих законах, правда, не всегда разберешься, но можете не сомневаться, что они существуют. Поэтому вместо того, чтобы спрашивать: «Почему вот это, а не то?», – каждый должен интересоваться только тем, «как то или это функционирует».
Ну и вопросы он мне потом задавал – только держись; сообразительный был старик. Только ни черта не смыслил в технике – его специальностью была этика, мораль, религия и тому подобные нематериальные фигли-мигли. Вполне естественно, что ему не удалось толково обосновать свои возражения. А как большой любитель всяких абстракций, он то и дело возвращался к одному: «Существующее – это то, что должно существовать. Хм-м, очень занимательная формула и не без некоторого налета стоицизма. Я включу кое-какие из этих откровений в те уроки, которые собираюсь преподать своему народу… Но ответьте мне на такой вопрос: как согласовать этот фатализм науки со свободой воли, которой я хочу наделить людей?»
Вот тут старый хитрец чуть было не поймал меня. Я улыбнулся и кашлянул, чтобы выиграть время, после чего воскликнул: «Так ведь ответ совершенно ясен!»
Это всегда выручает, когда тебя припрут к стенке.
– «Вполне возможно, – сказал он. – Но мне он неизвестен». «Послушайте, – сказал я, – а разве эта самая свобода воли, которую вы намерены дать своему народу, не является разновидностью фатализма?» – «Пожалуй, ее можно было бы отнести к этой категории. Но различие…» – «И кроме того, – поспешно перебил я его, – с каких это пор свобода воли и фатализм несовместимы?» – «На мой взгляд, они, безусловно, несовместимы», – заявил он. «Только потому, что вы не понимаете сущности науки, – отрезал я, ловко проделав под самым его крючковатым носом старый фокус с переменой темы. – Видите ли, мой дорогой сэр, один из основных законов науки заключается в том, что всему сопутствует случайность. А случайность, как вы, несомненно, знаете, – это математический эквивалент свободы воли». – «Ваши идеи весьма противоречивы», – заметил он. «Так и должно быть, – сказал я. – Наличие противоречий – тоже один из основных законов Вселенной. Противоречия порождают борьбу, отсутствие которой привело бы ко всеобщей энтропии. Поэтому не было бы ни одной планеты и ни одной вселенной, если бы в каждом предмете, в каждом явлении не крылись, казалось бы, непримиримые противоречия». «Казалось бы?» – быстро переспросил он. «Вот именно, – ответил я. – Дело в том, что противоречиями, которые мы условно можем определить как присущую всем предметам совокупность парных противоположностей, вопрос далеко не исчерпывается. Например, возьмем какую-нибудь одну изолированную тенденцию. Что получится, если ее развить до конца?» – «Понятия не имею, – признался старик. – Недостаточная теоретическая подготовка к такого рода дискуссиям…» – «Получится то, – прервал я его, – что эта тенденция превратится в свою противоположность». – «В самом деле?» – изумился он.
Эти спецы по религии неподражаемы, когда пытаются разобраться в научных проблемах.
«Да, – сказал я. – У меня в лаборатории имеются доказательства. Впрочем, их демонстрация несколько утомительна…» «Нет-нет, я верю вам на слово, – сказал старик. – К тому же мы ведь заключили с вами соглашение».
Он всегда вместо слова «контракт» употреблял слово «соглашение». Оно значило то же самое, но было благозвучнее.
«Парные противоположности, – задумчиво проговорил он. – Детерминизм. Предметы, которые превращаются в свою противоположность. Боюсь, что все это довольно сложно». – «Но зато как эстетично, – заметил я. – Однако я не развил до конца тему о превращении крайностей в свою противоположность». – «Охотно выслушаю вас», – сказал он. «Благодарю. Итак, мы остановились на энтропии, суть которой в том, что все предметы постоянно пребывают в движении, если только этому не препятствует какое-нибудь воздействие извне. (А иногда, насколько я могу судить по собственному опыту, даже при наличии такого внешнего воздействия.) Но это движение предмета направлено в сторону превращения его в его противоположность. А если подобное происходит с одним предметом, значит, то же самое происходит со всеми остальными, ибо наука последовательна. Теперь вам ясна картина? Все эти противоположности только и делают, что, словно взбесившись, превращаются в собственные противоположности. На более высоком уровне этим занимаются противоположности, уже объединенные в группы. Чем выше уровень, тем все сложнее. Пока понятно?» – «Вроде бы да», – ответил он.
«Чудненько. А теперь, разумеется, возникает вопрос, все ли на этом кончается? Я имею в виду, вся ли программа исчерпывается этой эквилибристикой противоположностей, выворачивающихся наизнанку и с изнанки обратно на лицо? В том-то и изюминка, что нет! Нет, сэр, эти противоположности, которые кувыркаются, как дрессированные тюлени, – только внешнее проявление того, что происходит в действительности. Потому что… – Тут я сделал паузу и низким трубным голосом произнес: – Потому что за всеми столкновениями и неупорядоченностью мира, доступного чувственному восприятию, стоит высший разум. Этот разум, сэр, проникает сквозь иллюзорность реальных предметов в более глубокие процессы Вселенной, которые пребывают в состоянии неописуемо прекрасной и величественной гармонии». – «Каким образом предмет может быть одновременно и реальным и иллюзорным?» – метнул он в меня вопрос. «Увы, не мне знать, как на это ответить, – сказал я. – Я ведь всего-навсего скромный труженик науки, и мой удел – наблюдать и действовать в соответствии с тем, что вижу. Однако можно предположить, что это объясняется какой-нибудь причиной этического порядка».
Старик глубоко задумался, и, судя по его виду, он не на шутку сцепился с самим собой. Ясно, что ему, как любому другому на его месте, ничего не стоило усечь логические ошибки, из-за которых мои доводы сильно смахивали на решето. Но, поскольку он был большим интеллектуалом, его пленили эти противоречия, и он испытывал неодолимую потребность включить их в свою философскую систему. Что же касается моих теорий в целом, его здравый смысл восставал против подобных хитросплетений, а изощренный ум склонялся к тому, что хотя законы природы и впрямь могут казаться столь сложными, однако не исключено, что в основе этого лежит какой-нибудь простой, изящный и единый для всего сущего принцип. А если не единый принцип, то хотя бы солидная, внушительная мораль. И наконец, я поймал его на удочку словом «этика». Дело в том, что этот старый джентльмен дьявольски поднаторел в этике, был прямо-таки перенасыщен этикой; вы попали бы в точку, назвав его «мистер Этика». А тут я невольно натолкнул его на мысль о том, что вся наша окаянная Вселенная представляет собой бесконечные ряды проповедей и их опровержений, законов и беззакония, но это всего лишь внешнее проявление самой изысканной и рафинированной этической гармонии.
«Это куда серьезнее и глубже, чем я думал, – немного погодя произнес он. – Я собирался преподать людям одну только этику и направить их мышление не на изучение сущности и структуры материи, а на разрешение таких основных моральных проблем, как цель и нормы человеческого бытия. Мне хотелось, чтобы они занялись исследованием самых сокровенных глубин радости, страха, горя, надежды, отчаяния, а не изучали звезды и дождевые капли, создавая на основе своих открытий грандиозные и непрактичные гипотезы. Я догадывался о сложности законов Вселенной, но счел излишним уделить этому внимание. Теперь вы меня наставили на ум». – «Погодите, – всполошился я. – В мои намерения не входило взвалить на ваши плечи такую заботу. Просто я решил, что не мешает растолковать вам…» Старик улыбнулся.
«Взвалив на мои плечи эту заботу, – произнес он, – вы избавили меня от забот посерьезнее. Я сотворю людей по своему образу и подобию[71]71
См.: Бытие 1:26.
[Закрыть], но созданный мною мир не должен быть населен мелкими вариантами моей собственной личности. Я высоко ценю свободу воли. И люди получат ее – на славу себе и себе на горе. Они с жадностью схватят эту сверкающую бесполезную игрушку, которую вы именуете наукой, и негласно вознесут ее на пьедестал божества. Их зачаруют противоречия предметного мира и абстракции космогонии; они будут стремиться познать это и забудут о необходимости познать свои собственные души. Ваши доводы убедили меня, и я благодарен вам за предостережение».
Не скрою, что к этому времени мне стало как-то не по себе. Поймите, ведь он не имел никакого веса в обществе, никаких влиятельных знакомств, однако держался величественно и с большим достоинством. У меня возникло ощущение, будто он может мне хорошо насолить – несколькими словами, какой-нибудь фразой, которая отравленной стрелой вонзится мне в мозг и застрянет в нем навсегда. И по правде говоря, я немного струхнул.
Не иначе, как этот старик прочел мои мысли, потому что он вдруг проговорил: «Успокойтесь. Я безоговорочно принимаю планету, которую вы для меня выстроили; она меня полностью устраивает именно в таком виде. Что касается ее дефектов, которые тоже являются делом ваших рук, то я принимаю их даже не без некоторой благодарности и плачу за них особо». – «Но чем? – спросил я. – Чем вы заплатите за мои ошибки?» – «Тем, что не стану с вами из-за них пререкаться, – ответил он. – И тем, что сейчас покину вас и займусь своими делами и делами моего народа».
С этими словами старый джентльмен удалился.
Ну, мне было над чем поразмыслить. Я мог бы выложить ему кучу полноценных доводов, но как-то так вышло, что последнее слово осталось за стариком. Я понял, что он хотел этим сказать: свои обязательства по контракту он выполнил и поставил на этом точку. Уходя, он не промолвил ни слова, адресованного мне лично. По его мнению, это было своего рода наказанием.
Но это выглядело так только с его стороны. Что до меня, то я мог прекрасно обойтись без его высказываний. Я, конечно, был бы не прочь их выслушать и какое-то время разыскивал его. Но он избегал встречи со мной.
Впрочем, все это не стоит и выеденного яйца. Я сорвал неплохой куш на строительстве той планеты, а если не совсем точно выполнил некоторые условия контракта, нельзя ведь сказать, что я его нарушил. Такова жизнь: хочешь получить прибыль – надейся только на собственную сообразительность. И не слишком переживай за последствия.
Но я постарался извлечь из этой истории хороший урок на будущее. Теперь, мальчики, слушайте меня внимательно. В науке полным-полно всяких правил, ибо, изобретая ее, я так задумал. А почему, спрашивается, я изобрел ее именно такой? Да потому, что эти правила – великое подспорье для ловкого дельца, такое же, как обилие законов для адвоката. Правила, доктрины, аксиомы, законы и принципы науки существуют для того, чтобы помочь вам, а не чинить препятствия. Для того, чтобы вам было чем обосновать свои деяния. Значительная часть их более или менее соответствует истинному положению вещей, и это упрощает их применение.
Но зарубите себе на носу, что назначение этих законов – помочь вам объяснить заказчикам, что вы создаете, – но только после того, как вы это создали. Получив заказ, выполняйте его, как найдете нужным; потом подгоните законы к результату своей работы, но ни в коем случае не наоборот.
И еще запомните: эти законы являются словесным барьером, который ограждает вас от тех, кто задает вопросы. Но они не должны стать преградой для вас. Если вы что-нибудь почерпнули из моего рассказа, вам теперь понятно, что невозможно объяснить, почему мы что-то создаем так, а что-то эдак. Мы просто создаем – и все, иногда удачно, иногда нет, раз на раз не приходится.
И никогда даже самим себе не пытайтесь объяснить, почему случается одно, а не другое. Не донимайте никого вопросами и расстаньтесь с иллюзией, что такое объяснение существует. Вы меня поняли?
Оба ассистента усиленно закивали головами. Вид у них был просветленный, как у людей, только что принявших новую веру. Кэрмоди готов был биться об заклад, что оба добросовестных молодых человека твердо запомнили каждое слово своего шефа и постепенно возведут его наставление… в закон.
Перевела с английского С. Васильева
