Текст книги "Никогда не покидай меня"
Автор книги: Гарольд Роббинс
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Гарольд Роббинс
Никогда не покидай меня
Конец вместо начала
Я вернулся в офис после ленча в половине третьего.
– Контракт уже поступил от юриста? – спросил я секретаршу.
Она кивнула.
– Я положила его вам на стол, Бред.
Пройдя в кабинет, я сел за стол и взял документ. Полистал страницы. В плотных строчках, заполненных всевозможными условиями, оговорками и дополнениями, чувствовался профессионализм высочайшего класса. Я начал читать и испытал удовлетворение. Это было лучше, чем бренди после обеда.
Зазвонил телефон; не отрывая глаз от контракта, я снял трубку и услышал голос секретарши.
– Пол Реми, из Вашингтона, по второму аппарату.
– Хорошо, – я нажал кнопку селектора. – Пол, договор уже у меня на столе… – радостным тоном сообщил я.
– Бред! – резко перебил он меня.
В его голосе прозвучали ноты, заставившие мое сердце забиться чаще.
– Да, Пол?
– Элейн покончила с собой!
– Нет, Пол!
Произнесенные им слова потрясли меня.
Контракт выскользнул из моих пальцев, белые листы разлетелись по столу и ковру. Кто-то сильно сдавил мне грудь. Я дважды безуспешно попытался что-то сказать.
Я откинулся на спинку кресла. Комната медленно крутилась вокруг меня. Я закрыл глаза и беззвучно закричал: «Элейн! Элейн! Элейн!»
Потом невероятным усилием воли заставил себя вновь обрести дар речи. Не узнал своего дрожащего голоса.
– Как это случилось, Пол? Когда?
– Вчера ночью. Она приняла смертельную дозу снотворного, – ответил он.
Я сделал глубокий вдох. Самообладание постепенно возвращалось ко мне.
– Почему? – выдавил я из себя, зная ответ. – Она оставила записку?
– Нет. Ничего. Никто не знает причину.
Я перевел дыхание. Известие о смерти станет для всех полной неожиданностью. Мой голос окреп.
– Ужасная новость. Пол.
– Для всех нас – тоже, Бред. Последнее время она, казалось, начала оживать. Несколько недель тому назад Эдит сказала, что Элейн снова, похоже, обрела покой благодаря этой работе по профилактике полиомиелита, в которой ты ей помогал. По словам Эдит, Элейн снова нашла себя, делая что-то полезное для других.
– Знаю, – устало вымолвил я. – Знаю.
– Поэтому я и позвонил, Бред. Элейн симпатизировала тебе. Восхищалась тобой. Она не раз говорила Эдит, какой ты прекрасный человек.
Его слова причиняли мне боль. Я должен был заставить Пола замолчать – он мог убить меня.
– Я тоже считал ее замечательной женщиной, – подавленно произнес я.
– Мы все так считали. Нас поражало, откуда в ней столько мужества, столько сил, чтобы выстоять после случившегося. Теперь, наверно, мы этого никогда не узнаем.
Я сомкнул веки. Они никогда не узнают. Но я-то знал.
Знал многое. Слишком многое.
– Когда состоятся похороны?
– Послезавтра.
Он назвал кладбище и добавил:
– В одиннадцать часов. Она будет лежать рядом с мужем и детьми.
– Я приеду. Встретимся там. Если я что-то могу сделать…
– Нет, Бред. Все уже подготовлено, – сказал он. – Теперь никто не сможет сделать для нее что-либо еще.
Я опустил трубку. Его слова звенели у меня в ушах. Я сидел, уставясь на разлетевшиеся по столу и ковру листки. Машинально наклонился, чтобы поднять их, и вдруг внезапно на моих глазах появились слезы.
Я услышал, как открылась дверь, но не поднял головы. Передо мной стояла Микки. Она коснулась рукой моего плеча.
– Мне очень жаль, Бред, – сказала Микки.
Выпрямившись, я посмотрел на нее.
– Ты знаешь?
Она кивнула.
– Он сообщил мне, прежде чем я соединила его с вами, – тихо промолвила Микки. – Это ужасно.
Она протянула мне бокал.
Я взял его и поднес к губам. Микки стала собирать бумаги, валявшиеся на полу. Подобрав последние листки, она вопросительно посмотрела на меня.
Моя улыбка больше походила на гримасу.
– Ничего, – сказал я, – оставь договор здесь. Я просмотрю его позже.
Она положила аккуратную стопку на стол и направилась к двери.
– Никаких звонков, Микки, – предупредил я ее. – И никаких посетителей. Я занят.
Обернувшись, Микки кивнула; дверь мягко закрылась за секретаршей. Я подошел к окну и посмотрел в него. Мрачные серые здания врезались в холодное голубое небо. На клочке Мэдисон-авеню размером пятьсот на четыреста футов размещались помещения общей площадью в полмиллиона квадратных футов. Новые соседние дома казались крохотными. Этот городской пейзаж был частью большого бизнеса, которому я принадлежал.
Я стремился к этому миру с тех пор, как началась моя сознательная жизнь. Теперь я знал, чего он стоит.
Ничего. Абсолютно ничего. Один маленький человек на тротуаре стоит больше целого города.
Я не мог поверить в то, что она мертва. Совсем недавно мягкие губы Элейн касались моих, ее голос звучал у меня в ушах.
Элейн. Я произнес имя вслух. Некогда сладкое и нежное, теперь оно казалось кинжалом, вонзающимся в мое сердце. Почему ты сделала это, Элейн?
Снова раздалась трель телефона. Я вернулся к столу, раздраженно поднял трубку.
– Я же просил ни с кем меня не соединять, – рявкнул я.
– Ваш отец здесь, – тихо сказала Микки.
– Хорошо, – произнес я, поворачиваясь лицом к двери.
Он скованно вошел в кабинет. Отец почти всегда имел смущенный вид; уверенным в себе он казался лишь сидя за рулем автомобиля. Отец осторожно, изучающе покосился на меня своими темными глазами.
– Ты знаешь? – спросил он.
Я кивнул.
– Мне позвонил Пол.
– Я услышал по радио и сразу же приехал сюда, – пояснил он.
– Спасибо.
Подойдя к бару, я вытащил бутылку.
– Со мной все в порядке.
Я наполнил два бокала виски и протянул один из них отцу.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Я покачал головой.
– Не знаю. Я сказал Полу, что приеду на похороны, но сейчас не уверен, что сумею это сделать. Не знаю, смогу ли смотреть на нее.
Его глаза по-прежнему изучали мое лицо.
– Почему?
Я молча уставился на него и вдруг взорвался.
– Почему? Тебе это известно не хуже, чем мне. Потому что я убил ее! Мне кажется, что я приставил револьвер к ее виску и нажал на спусковой крючок!
Я опустился в кресло, стоящее возле бара, и закрыл лицо руками. Отец сел напротив меня.
– Почему ты так считаешь? – спросил он.
Я посмотрел на него горящими глазами.
– Потому что я занимался с ней любовью, лгал ей, давал обещания, которые не мог выполнить; потому что она верила мне, любила меня и надеялась, что я никогда не оставлю ее. И когда я покинул Элейн, она потеряла свое место в этом мире, потому что ее миром стал я.
Он медленно отпил виски, посмотрел на меня и наконец произнес:
– Ты действительно убежден в этом?
Я кивнул.
Он на мгновение задумался.
– Тогда ты должен отправиться туда и попросить у нее прощения. Иначе ты никогда не обретешь покоя.
– Но как я смогу это сделать, отец? – едва не закричал я.
Он поднялся на ноги.
– Сможешь, – уверенно сказал отец. – Потому что ты – мой сын, Бернард. Ты унаследовал многие мои слабости и недостатки, но ты не трус. Тебе будет тяжело, но ты сумеешь вымолить у нее прощение.
Дверь закрылась за ним, и я снова остался один. Посмотрел в окно. Сумерки опускались на город. Вот в такой же день несколько недель тому назад я впервые встретился с ней.
Где-то в промежутке между тем днем и сегодняшним находился ответ. Я должен был отыскать его.
Глава 1
Бреясь, я следил за ее отражением в уголке зеркала. Сквозь распахнутую дверь ванной я видел, как она сидит на кровати. Длинные, каштановые, с медным отливом волосы волнами падали на изящные белые плечи. Она прекрасно сохранилась, с гордостью подумал я. Глядя на нее, невозможно было поверить, что через три недели мы будем отмечать двадцатилетнюю годовщину нашей свадьбы.
Двадцать лет. Двое детей – девятнадцатилетний сын и шестнадцатилетняя дочь. А она по-прежнему выглядит как девочка. Стройная, узкокостная, она носила сейчас одежду того же двенадцатого размера, что и в год свадьбы. Ее серые глаза остались такими же живыми, а губы – нежными, пухлыми, свежими даже без помады. Рот Мардж свидетельствовал о доброте и цельности ее характера; подбородок был округлым, чуть широковатым, он говорил о прямоте, честности его обладательницы.
Я увидел, как она встала с кровати и надела платье.
Ее девичья фигура почти не изменилась, она до сих пор волновала меня. Отражение Мардж исчезло из зеркала.
Я сосредоточился на бритье. Провел пальцами по щеке.
Плохо. Вечно так. Я всегда дважды проходил по одному месту, прежде чем оно становилось безукоризненно гладким. Я, взяв помазок, начал повторно намыливать щеку. Внезапно заметил, что мурлычу себе под нос.
Я удивленно уставился на собственное отражение. Я редко напеваю во время бритья, потому что не люблю эту процедуру. Я бы предпочел отпустить густую черную бороду.
Мардж всегда смеялась, когда я жаловался по поводу бритья.
– Почему ты не наймешься копать канавы? – спрашивала она. – Своим сложением ты больше походишь на землекопа.
И лицом тоже. Я твердо знал, что по внешнему облику человека нельзя делать заключения о характере его работы. Моя крупная, грубоватая физиономия относится к числу тех, что обычно ассоциируются с физическим трудом под открытым небом. Но я не помнил, когда, в последний раз работал на воздухе. Меня невозможно заставить что-либо сделать в саду.
Я продолжал бриться, напевая себе под нос. Я был счастлив – к чему отрицать это? Удивительно то, что я пребывал в этом замечательном состоянии после двадцати лет семейной жизни.
Освежив лицо туалетной водой, я сполоснул бритву и причесался. Еще одно очко в мою пользу. Я сохранил неплохие волосы, хотя за последние пять лет у меня появились седые пряди.
Когда я вернулся в спальню, она уже была пуста, но на кровати лежали свежая сорочка, носки, белье, костюм и галстук. Я улыбнулся. Мардж следила за моим гардеробом. Я предпочитал рискованные сочетания, но она утверждала, что они не годятся для человека моей профессии. Я должен иметь солидный вид.
Так было не всегда. Только последние восемь-девять лет. Когда-то я мог носить лошадиную попону и плевал на всех. Но теперь я – уже не рядовой пресс-агент. Став консультантом по связям с общественностью, я получал в год тридцать тысяч вместо трех и занимал кабинет в одном из небоскребов Мэдисон-авеню, а не сидел за письменным столом в клетушке размером с телефонную будку.
И все же, одевшись и посмотрев на себя в зеркало, я не мог не признать, что Мардж была права. Постаревший мальчишка имел респектабельный вид. Одежда преображала меня. Смягчала резкость моих черт и придавала облику основательность.
Когда я собрался завтракать, Мардж уже сидела за столом и читала письмо. Я подошел к ней и поцеловал в щеку.
– Доброе утро, милая, – сказал я.
– Доброе утро, Бред, – отозвалась она, не отрывая взгляда от листка бумаги.
Я посмотрел на него через плечо. Узнал знакомый почерк.
– Бред? – спросил я, имея в виду Бреда Ровена-младшего. Он учился на первом курсе колледжа и отсутствовал уже достаточно долго для того, чтобы писать лишь раз в неделю, а не каждый день, как сначала.
Она кивнула.
Я обошел вокруг стола и сел на свое привычное место.
– Что он пишет? – я поднял бокал с апельсиновым соком.
Она посмотрела на меня своими серыми глазами.
– Он сдал экзамены со средним баллом восемьдесят.
Проблемы у него были лишь с математикой.
Я улыбнулся.
– Беспокоиться тут не о чем. Я бы испытывал те же трудности, доведись мне учиться в колледже.
Когда я допил апельсиновый сок, Салли, наша служанка, подала бекон и яйца.
Обожаю две вещи. Яйца на завтрак и утренний душ.
В детстве и то и другое было для меня недоступной роскошью. Мы жили в Нью-Йорке. Отец водил такси. Он и сейчас крутит баранку, несмотря на свои шестьдесят четыре года. Мы не имели лишних денег. Единственное, что он позволил мне сделать для него, – это купить собственное такси. В чем-то он был странным стариком. После смерти мамы отказался перебраться к нам. «Мое место – на Третьей авеню», – сказал он.
Но дело было не только в этом. Он не хотел уезжать далеко от мамы. Какая-то частица ее существа оставалась в нашей квартире на Третьей авеню. Я уважал его чувства и не настаивал.
– Что еще пишет малыш? – спросил я. Почему-то я считал, что студенты колледжа обязательно должны в письмах домой просить денег. Тут Бред не оправдывал моих представлений.
Мардж посмотрела на меня с тревогой. Щелкнула пальцем по письму и заговорила:
– Он простудился во время экзаменов и до сих пор не может избавиться от кашля.
В ее голосе звучало беспокойство.
Я улыбнулся.
– Он поправится, – заверил ее я. – Напиши ему, пусть обязательно сходит к врачу.
– Он этого не сделает, Бред, – заявила она. – Ты его знаешь.
– Конечно, – отозвался я. – Все дети такие. Но простуда – это ерунда. Он выздоровеет. Бред – крепкий парень.
К столу подошла Джини. Она, как всегда, торопилась.
– Ты уже закончил, папа? – спросила она.
Я улыбнулся ей. Джини – моя девочка. Младшая.
Она напоминала мне Мардж, только была избалованной.
– Что за спешка? Я еще не пил кофе.
– Но, папа, тогда я опоздаю в школу! – запротестовала она.
Я посмотрел с любовью на дочь. Я сам ее испортил.
– Автобусы ходят все утро, – заметил я. – Тебе не обязательно ждать меня.
Она положила мне руку на плечо и чмокнула в щеку.
Замечательная это вещь – поцелуй шестнадцатилетней дочери. Не сравнимая ни с чем на свете.
– Но, папа, – произнесла Джини, – ты же знаешь, как я люблю ездить в школу с тобой.
Я усмехнулся, догадываясь, что она немного обманывает меня. Тут уж ничего не поделаешь. Мне это нравилось.
– Ты ждешь меня лишь потому, что я разрешаю тебе вести машину, – поддразнил я Джини.
– Не забывай, папа, что я без ума от твоего автомобиля с откидным верхом, – парировала она; ее карие глаза смеялись.
Я взглянул на Мардж. Она смотрела на нас с еле заметной улыбкой на губах. Она знала, чем все закончится.
– Что мне делать с этой девчонкой? – сказал я с наигранным отчаянием.
Продолжая улыбаться, Мардж ответила:
– Теперь уже поздно что-либо исправлять. Придется тебе ехать с ней.
Я залпом выпил кофе и встал.
– О'кей, – сказал я.
Джини посмотрела на меня с улыбкой.
– Я принесу твои пальто и шляпу, папа.
Она побежала в прихожую.
– Вернешься рано, Бред?
Я посмотрел на Мардж.
– Не знаю. Может, задержусь, чтобы обсудить с Крисом заказ сталелитейщиков. Постараюсь освободиться поскорей.
Она поднялась и, обойдя стол, подошла ко мне. Наклонившись, я поцеловал ее в гладкую нежную щеку.
Она подставила губы. Я поцеловал их.
– Не переутомляйся, мистер.
Она улыбнулась.
– Обещаю, мэм.
Со двора донесся гудок автомобиля. Джини уже выкатила машину из гаража. Я направился к двери. У порога обернулся и посмотрел на жену.
Она провожала меня улыбкой.
Я улыбнулся в ответ.
– Знаете, мэм, будь я на двадцать лет моложе, я бы, наверно, сделал вам предложение.
Глава 2
Я шел по дорожке к автомобилю. Вокруг меня умирал октябрь. Я провожал его с сожалением. Это было мое время года. Кто-то предпочитает зелень июня, а я люблю багрянец и золото осени. Эти цвета удивительным образом действуют на меня.
Наполняют жизненной силой.
Остановившись возле машины, я уставился на Джини. Она улыбалась, глядя на меня.
– Зачем ты опустила верх? – спросил я, надевая лежавшее на сиденье пальто.
– Что за удовольствие ездить на таком авто с поднятым верхом? – запротестовала она.
– Но, милая, – произнес я, садясь рядом с дочерью, – уже осень; лето закончилось.
Не успев ответить мне, она включила скорость и поехала. Затем произнесла:
– Не будь старым занудой, папочка.
Я едва сдержал улыбку. Поглядел на Джини. Она сосредоточенно управляла машиной. Я увидел розовый кончик языка, высунувшийся в тот момент, когда Джини выруливала на улицу. В этом месте у нее всегда был такой вид.
Она надавила педаль газа, и я почувствовал, что автомобиль набирает скорость. Бросил взгляд на спидометр. К концу квартала мы уже ехали со скоростью сорок миль в час; стрелка продолжала ползти вправо.
– Полегче, милая, – предупредил я.
Джини на миг оторвала взгляд от дороги и посмотрела на меня. Ее глаза говорили мне больше, чем она смогла бы выразить словами. Я почувствовал себя стариком, виновато прикусил язык и уставился на ленту асфальта.
Через несколько секунд мое настроение улучшилось.
Джини была права. Что за удовольствие ехать в таком автомобиле с поднятым верхом? Есть необъяснимая прелесть в езде по загородной дороге, мимо пламенеющей осенней листвы, под ясным небом, раскинувшимся над твоей головой.
– Что ты подаришь маме к юбилею, папа? – прозвучал неожиданно ее голос.
Я посмотрел на дочь. Глаза Джини по-прежнему следили за дорогой. Я еще не думал об этом.
– Не знаю, – признался я.
Она бросила на меня быстрый взгляд.
– Тебе пора определиться с этим вопросом, – сказала Джини с тем практицизмом, который типичен для женщин, когда речь идет о подарках. – Осталось меньше месяца.
– Да, – пробормотал я. – Надо поразмыслить.
У меня родилась идея.
– Может быть, ты знаешь, что бы ее порадовало?
Дочь покачала головой.
– Нет, ломай голову сам. Просто мне стало любопытно-Отчего? – спросил я.
Интересно, какие мысли таятся в этой хорошенькой маленькой головке.
Остановив машину перед светофором, она посмотрела на меня.
– Неважно.
Ее рот медленно растянулся в улыбке.
– Я подумала, не приедешь ли ты домой с букетом, купленным в последний момент.
Я почувствовал, как краска заливает мое лицо. Я не предполагал, что ее юные глаза подмечают так много.
– Мне никогда не удается придумать, что бы ей подарить.
Она посмотрела на меня.
– Неужели у тебя совсем нет воображения, папа?
Я смутился.
– Погоди, Джини. Я – очень занятый человек. Не могу думать обо всем. К тому же у мамы есть все, что ей нужно. Что еще я могу купить для нее?
Она снова включила скорость, и мы тронулись.
– Конечно, папа, – суховатым тоном произнесла она. – У мамы есть все необходимое. Новый холодильник, плита, стиральная машина.
Джини перевела взгляд на меня.
– Тебе не приходило в голову подарить маме что-нибудь нужное ей лично? Не обязательно полезное, но приносящее радость?
Я начал теряться в догадках. Она явно имела что-то в виду.
– Например?
– Скажем, норковую шубу, – быстро проговорила Джини, снова уставясь на дорогу.
Я удивленно посмотрел на дочь и недоверчиво произнес:
– Она хочет ее иметь? Она всегда говорила, что норковая шуба ей ни к чему.
– Ты меня удивляешь, папа. Какая женщина не мечтает о норковой шубе?
Джини рассмеялась.
– Я, право, не понимаю, что мама в тебе нашла. Ты напрочь лишен романтики.
Я невольно улыбнулся. Едва не спросил Джини, не верит ли она до сих пор, что ее принес аист, но понял, что нельзя так говорить с шестнадцатилетней девушкой, которой известны все факты жизни, даже если это твоя дочь. Я спросил ее серьезным тоном:
– Думаешь, мне следует подарить ей норковую шубу?
Кивнув, Джини остановила машину напротив школы.
– Тогда я так и поступлю, – сказал я.
– Ты не так уж безнадежен, папа, – произнесла она, закрыв дверь.
Я перебрался на сиденье водителя и поднял голову.
– Спасибо, – торжественно произнес я.
Она чмокнула меня в щеку.
– Пока, папа.
* * *
Я прибыл на работу к одиннадцати часам в прекрасном настроении. Дон обещал мне сделать для Мардж нечто потрясающее. У него сохранились ее мерки с лета, когда она шила себе платье из шелка. Я знал, что он не подведет. За шесть с половиной тысяч можно постараться.
– Где вы были, шеф? – спросила Микки, забирая у меня пальто и шляпу. – Пол Реми все утро звонит из Вашингтона.
– Ходил по магазинам.
Я направился в кабинет. Микки последовала за мной.
Я обернулся.
– Что ему нужно?
– Он не сказал, – ответила она. – Ему надо было срочно поговорить с вами.
– Позвони в Вашингтон, – сказал я, усаживаясь за стол.
Когда дверь закрылась за Микки, я задумался. Что нужно Полу? Я надеялся, что у него все в порядке. Работа профессионального политика, будь он семи пядей во лбу, способна преподносить любые сюрпризы. Пол был помощником президента.
Он мне по-настоящему нравился. Без его содействия я не поднялся бы до моего нынешнего положения. В некотором смысле он испытывал чувство ответственности за меня. Все началось в первые дни войны.
Меня признали годным к нестроевой, и в конце концов я оказался в рекламном отделе Управления военной промышленности. Там я впервые встретил Пола. Он руководил сектором, осуществляющим связь с прессой. Я попал к нему.
Это был счастливый случай. Мы тотчас нашли общий язык. До войны он был преуспевающим бизнесменом с западного побережья. Пол Реми продал свою фирму, чтобы занять государственную должность в Вашингтоне. Меня незадолго до этого уволили из кинокомпании, и я тоже отправился на поиски работы в столицу.
Он буквально ворочал горы, и я, по его мнению, тоже.
Когда война завершилась, Пол вызвал меня к себе в кабинет.
– Что ты теперь собираешься делать, Бред? – спросил он меня.
Помню, что я пожал плечами.
– Наверное, поищу новое место.
– Ты не думал открыть собственную фирму?
– Наш бизнес требует немалых средств. Мне он не по карману. Нет денег.
– Я знаю нескольких предпринимателей, которые заинтересованы в твоей помощи. Для начала тебе понадобится весьма небольшая контора.
Я бросил на него взгляд.
– Это – воздушный замок. Розовая мечта любого пресс-агента, – сказал я, опускаясь в кресло напротив Пола. – Однако продолжай. Не останавливайся.
Так все началось. Я арендовал маленький однокомнатный офис, нанял Микки, мою секретаршу, затем перебрался в более просторную контору и увеличил штат до двадцати пяти человек. У Пола было много друзей, а у них, в свою очередь, тоже имелись друзья.
Зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Микки.
– Мистер Реми на проводе, Бред.
Я нажал клавишу селектора.
– Здравствуй, Пол. Как дела?
Я услышал приветствие Пола. Потом потекли обычные жалобы.
– Все становится только хуже, – завершил он свою тираду.
– Не сдавайся, босс, – ободряюще произнес я. – Никогда не знаешь, что принесет завтрашний день.
Он снова засмеялся, затем голос Пола стал серьезным.
– Могу я обратиться к тебе с просьбой, Бред?
– Конечно, Пол. Я к твоим услугам.
– Это касается одной из благотворительных затей Эдит, – сказал он.
Эдит, его жена, была славной женщиной, но обожала суетную вашингтонскую атмосферу, которая сильно влияла на нее. Мне уже доводилось кое-чем помогать ей.
Я делал это ради Пола. Я был его должником.
– Конечно, Пол, – сказал я. – С радостью. Говори.
– Я сам не очень-то в курсе, Бред, – отозвался он. – Эдит попросила меня предупредить тебя о том, что сегодня днем к тебе придет миссис Хортенс Э. Шайлер. Она все объяснит.
– Хорошо, Пол, – сказал я, записав имя и фамилию на листке бумаги. – Я сделаю все, что нужно.
– И еще. Бред, – произнес Пол. – Эдит просит тебя отнестись к этой девушке с особым вниманием. Это важно для Эдит.
Меня забавляло, что Эдит употребляет слово «девушка». Она разменяла шестой десяток, однако все ее подруги-ровесницы были «девушками».
– Пусть Эдит не беспокоится. Примем по высшему разряду.
Он засмеялся.
– Спасибо, Бред. Ты знаешь, как близко к сердцу Эдит принимает все эти дела.
– Можешь на меня положиться, – отозвался я.
Мы обменялись еще несколькими фразами, и я положил трубку. Посмотрел на листок бумаги. Хортенс Э. Шайлер. Типичное имя для вашингтонской дамы. И выглядит она, должно быть, под стать ему. Я нажал кнопку.
Микки вошла в кабинет с блокнотом и карандашом.
– Займемся работой, – сказал я. – Сегодня утром мы и так потеряли массу времени.