355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гарольд Роббинс » Никогда не покидай меня » Текст книги (страница 1)
Никогда не покидай меня
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 15:17

Текст книги "Никогда не покидай меня"


Автор книги: Гарольд Роббинс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Гарольд Роббинс
Никогда не покидай меня

Конец вместо начала

Я вернулся в офис после ленча в половине третьего.

– Контракт уже поступил от юриста? – спросил я секретаршу.

Она кивнула.

– Я положила его вам на стол, Бред.

Пройдя в кабинет, я сел за стол и взял документ. Полистал страницы. В плотных строчках, заполненных всевозможными условиями, оговорками и дополнениями, чувствовался профессионализм высочайшего класса. Я начал читать и испытал удовлетворение. Это было лучше, чем бренди после обеда.

Зазвонил телефон; не отрывая глаз от контракта, я снял трубку и услышал голос секретарши.

– Пол Реми, из Вашингтона, по второму аппарату.

– Хорошо, – я нажал кнопку селектора. – Пол, договор уже у меня на столе… – радостным тоном сообщил я.

– Бред! – резко перебил он меня.

В его голосе прозвучали ноты, заставившие мое сердце забиться чаще.

– Да, Пол?

– Элейн покончила с собой!

– Нет, Пол!

Произнесенные им слова потрясли меня.

Контракт выскользнул из моих пальцев, белые листы разлетелись по столу и ковру. Кто-то сильно сдавил мне грудь. Я дважды безуспешно попытался что-то сказать.

Я откинулся на спинку кресла. Комната медленно крутилась вокруг меня. Я закрыл глаза и беззвучно закричал: «Элейн! Элейн! Элейн!»

Потом невероятным усилием воли заставил себя вновь обрести дар речи. Не узнал своего дрожащего голоса.

– Как это случилось, Пол? Когда?

– Вчера ночью. Она приняла смертельную дозу снотворного, – ответил он.

Я сделал глубокий вдох. Самообладание постепенно возвращалось ко мне.

– Почему? – выдавил я из себя, зная ответ. – Она оставила записку?

– Нет. Ничего. Никто не знает причину.

Я перевел дыхание. Известие о смерти станет для всех полной неожиданностью. Мой голос окреп.

– Ужасная новость. Пол.

– Для всех нас – тоже, Бред. Последнее время она, казалось, начала оживать. Несколько недель тому назад Эдит сказала, что Элейн снова, похоже, обрела покой благодаря этой работе по профилактике полиомиелита, в которой ты ей помогал. По словам Эдит, Элейн снова нашла себя, делая что-то полезное для других.

– Знаю, – устало вымолвил я. – Знаю.

– Поэтому я и позвонил, Бред. Элейн симпатизировала тебе. Восхищалась тобой. Она не раз говорила Эдит, какой ты прекрасный человек.

Его слова причиняли мне боль. Я должен был заставить Пола замолчать – он мог убить меня.

– Я тоже считал ее замечательной женщиной, – подавленно произнес я.

– Мы все так считали. Нас поражало, откуда в ней столько мужества, столько сил, чтобы выстоять после случившегося. Теперь, наверно, мы этого никогда не узнаем.

Я сомкнул веки. Они никогда не узнают. Но я-то знал.

Знал многое. Слишком многое.

– Когда состоятся похороны?

– Послезавтра.

Он назвал кладбище и добавил:

– В одиннадцать часов. Она будет лежать рядом с мужем и детьми.

– Я приеду. Встретимся там. Если я что-то могу сделать…

– Нет, Бред. Все уже подготовлено, – сказал он. – Теперь никто не сможет сделать для нее что-либо еще.

Я опустил трубку. Его слова звенели у меня в ушах. Я сидел, уставясь на разлетевшиеся по столу и ковру листки. Машинально наклонился, чтобы поднять их, и вдруг внезапно на моих глазах появились слезы.

Я услышал, как открылась дверь, но не поднял головы. Передо мной стояла Микки. Она коснулась рукой моего плеча.

– Мне очень жаль, Бред, – сказала Микки.

Выпрямившись, я посмотрел на нее.

– Ты знаешь?

Она кивнула.

– Он сообщил мне, прежде чем я соединила его с вами, – тихо промолвила Микки. – Это ужасно.

Она протянула мне бокал.

Я взял его и поднес к губам. Микки стала собирать бумаги, валявшиеся на полу. Подобрав последние листки, она вопросительно посмотрела на меня.

Моя улыбка больше походила на гримасу.

– Ничего, – сказал я, – оставь договор здесь. Я просмотрю его позже.

Она положила аккуратную стопку на стол и направилась к двери.

– Никаких звонков, Микки, – предупредил я ее. – И никаких посетителей. Я занят.

Обернувшись, Микки кивнула; дверь мягко закрылась за секретаршей. Я подошел к окну и посмотрел в него. Мрачные серые здания врезались в холодное голубое небо. На клочке Мэдисон-авеню размером пятьсот на четыреста футов размещались помещения общей площадью в полмиллиона квадратных футов. Новые соседние дома казались крохотными. Этот городской пейзаж был частью большого бизнеса, которому я принадлежал.

Я стремился к этому миру с тех пор, как началась моя сознательная жизнь. Теперь я знал, чего он стоит.

Ничего. Абсолютно ничего. Один маленький человек на тротуаре стоит больше целого города.

Я не мог поверить в то, что она мертва. Совсем недавно мягкие губы Элейн касались моих, ее голос звучал у меня в ушах.

Элейн. Я произнес имя вслух. Некогда сладкое и нежное, теперь оно казалось кинжалом, вонзающимся в мое сердце. Почему ты сделала это, Элейн?

Снова раздалась трель телефона. Я вернулся к столу, раздраженно поднял трубку.

– Я же просил ни с кем меня не соединять, – рявкнул я.

– Ваш отец здесь, – тихо сказала Микки.

– Хорошо, – произнес я, поворачиваясь лицом к двери.

Он скованно вошел в кабинет. Отец почти всегда имел смущенный вид; уверенным в себе он казался лишь сидя за рулем автомобиля. Отец осторожно, изучающе покосился на меня своими темными глазами.

– Ты знаешь? – спросил он.

Я кивнул.

– Мне позвонил Пол.

– Я услышал по радио и сразу же приехал сюда, – пояснил он.

– Спасибо.

Подойдя к бару, я вытащил бутылку.

– Со мной все в порядке.

Я наполнил два бокала виски и протянул один из них отцу.

– Что ты собираешься делать? – спросил он.

Я покачал головой.

– Не знаю. Я сказал Полу, что приеду на похороны, но сейчас не уверен, что сумею это сделать. Не знаю, смогу ли смотреть на нее.

Его глаза по-прежнему изучали мое лицо.

– Почему?

Я молча уставился на него и вдруг взорвался.

– Почему? Тебе это известно не хуже, чем мне. Потому что я убил ее! Мне кажется, что я приставил револьвер к ее виску и нажал на спусковой крючок!

Я опустился в кресло, стоящее возле бара, и закрыл лицо руками. Отец сел напротив меня.

– Почему ты так считаешь? – спросил он.

Я посмотрел на него горящими глазами.

– Потому что я занимался с ней любовью, лгал ей, давал обещания, которые не мог выполнить; потому что она верила мне, любила меня и надеялась, что я никогда не оставлю ее. И когда я покинул Элейн, она потеряла свое место в этом мире, потому что ее миром стал я.

Он медленно отпил виски, посмотрел на меня и наконец произнес:

– Ты действительно убежден в этом?

Я кивнул.

Он на мгновение задумался.

– Тогда ты должен отправиться туда и попросить у нее прощения. Иначе ты никогда не обретешь покоя.

– Но как я смогу это сделать, отец? – едва не закричал я.

Он поднялся на ноги.

– Сможешь, – уверенно сказал отец. – Потому что ты – мой сын, Бернард. Ты унаследовал многие мои слабости и недостатки, но ты не трус. Тебе будет тяжело, но ты сумеешь вымолить у нее прощение.

Дверь закрылась за ним, и я снова остался один. Посмотрел в окно. Сумерки опускались на город. Вот в такой же день несколько недель тому назад я впервые встретился с ней.

Где-то в промежутке между тем днем и сегодняшним находился ответ. Я должен был отыскать его.

Глава 1

Бреясь, я следил за ее отражением в уголке зеркала. Сквозь распахнутую дверь ванной я видел, как она сидит на кровати. Длинные, каштановые, с медным отливом волосы волнами падали на изящные белые плечи. Она прекрасно сохранилась, с гордостью подумал я. Глядя на нее, невозможно было поверить, что через три недели мы будем отмечать двадцатилетнюю годовщину нашей свадьбы.

Двадцать лет. Двое детей – девятнадцатилетний сын и шестнадцатилетняя дочь. А она по-прежнему выглядит как девочка. Стройная, узкокостная, она носила сейчас одежду того же двенадцатого размера, что и в год свадьбы. Ее серые глаза остались такими же живыми, а губы – нежными, пухлыми, свежими даже без помады. Рот Мардж свидетельствовал о доброте и цельности ее характера; подбородок был округлым, чуть широковатым, он говорил о прямоте, честности его обладательницы.

Я увидел, как она встала с кровати и надела платье.

Ее девичья фигура почти не изменилась, она до сих пор волновала меня. Отражение Мардж исчезло из зеркала.

Я сосредоточился на бритье. Провел пальцами по щеке.

Плохо. Вечно так. Я всегда дважды проходил по одному месту, прежде чем оно становилось безукоризненно гладким. Я, взяв помазок, начал повторно намыливать щеку. Внезапно заметил, что мурлычу себе под нос.

Я удивленно уставился на собственное отражение. Я редко напеваю во время бритья, потому что не люблю эту процедуру. Я бы предпочел отпустить густую черную бороду.

Мардж всегда смеялась, когда я жаловался по поводу бритья.

– Почему ты не наймешься копать канавы? – спрашивала она. – Своим сложением ты больше походишь на землекопа.

И лицом тоже. Я твердо знал, что по внешнему облику человека нельзя делать заключения о характере его работы. Моя крупная, грубоватая физиономия относится к числу тех, что обычно ассоциируются с физическим трудом под открытым небом. Но я не помнил, когда, в последний раз работал на воздухе. Меня невозможно заставить что-либо сделать в саду.

Я продолжал бриться, напевая себе под нос. Я был счастлив – к чему отрицать это? Удивительно то, что я пребывал в этом замечательном состоянии после двадцати лет семейной жизни.

Освежив лицо туалетной водой, я сполоснул бритву и причесался. Еще одно очко в мою пользу. Я сохранил неплохие волосы, хотя за последние пять лет у меня появились седые пряди.

Когда я вернулся в спальню, она уже была пуста, но на кровати лежали свежая сорочка, носки, белье, костюм и галстук. Я улыбнулся. Мардж следила за моим гардеробом. Я предпочитал рискованные сочетания, но она утверждала, что они не годятся для человека моей профессии. Я должен иметь солидный вид.

Так было не всегда. Только последние восемь-девять лет. Когда-то я мог носить лошадиную попону и плевал на всех. Но теперь я – уже не рядовой пресс-агент. Став консультантом по связям с общественностью, я получал в год тридцать тысяч вместо трех и занимал кабинет в одном из небоскребов Мэдисон-авеню, а не сидел за письменным столом в клетушке размером с телефонную будку.

И все же, одевшись и посмотрев на себя в зеркало, я не мог не признать, что Мардж была права. Постаревший мальчишка имел респектабельный вид. Одежда преображала меня. Смягчала резкость моих черт и придавала облику основательность.

Когда я собрался завтракать, Мардж уже сидела за столом и читала письмо. Я подошел к ней и поцеловал в щеку.

– Доброе утро, милая, – сказал я.

– Доброе утро, Бред, – отозвалась она, не отрывая взгляда от листка бумаги.

Я посмотрел на него через плечо. Узнал знакомый почерк.

– Бред? – спросил я, имея в виду Бреда Ровена-младшего. Он учился на первом курсе колледжа и отсутствовал уже достаточно долго для того, чтобы писать лишь раз в неделю, а не каждый день, как сначала.

Она кивнула.

Я обошел вокруг стола и сел на свое привычное место.

– Что он пишет? – я поднял бокал с апельсиновым соком.

Она посмотрела на меня своими серыми глазами.

– Он сдал экзамены со средним баллом восемьдесят.

Проблемы у него были лишь с математикой.

Я улыбнулся.

– Беспокоиться тут не о чем. Я бы испытывал те же трудности, доведись мне учиться в колледже.

Когда я допил апельсиновый сок, Салли, наша служанка, подала бекон и яйца.

Обожаю две вещи. Яйца на завтрак и утренний душ.

В детстве и то и другое было для меня недоступной роскошью. Мы жили в Нью-Йорке. Отец водил такси. Он и сейчас крутит баранку, несмотря на свои шестьдесят четыре года. Мы не имели лишних денег. Единственное, что он позволил мне сделать для него, – это купить собственное такси. В чем-то он был странным стариком. После смерти мамы отказался перебраться к нам. «Мое место – на Третьей авеню», – сказал он.

Но дело было не только в этом. Он не хотел уезжать далеко от мамы. Какая-то частица ее существа оставалась в нашей квартире на Третьей авеню. Я уважал его чувства и не настаивал.

– Что еще пишет малыш? – спросил я. Почему-то я считал, что студенты колледжа обязательно должны в письмах домой просить денег. Тут Бред не оправдывал моих представлений.

Мардж посмотрела на меня с тревогой. Щелкнула пальцем по письму и заговорила:

– Он простудился во время экзаменов и до сих пор не может избавиться от кашля.

В ее голосе звучало беспокойство.

Я улыбнулся.

– Он поправится, – заверил ее я. – Напиши ему, пусть обязательно сходит к врачу.

– Он этого не сделает, Бред, – заявила она. – Ты его знаешь.

– Конечно, – отозвался я. – Все дети такие. Но простуда – это ерунда. Он выздоровеет. Бред – крепкий парень.

К столу подошла Джини. Она, как всегда, торопилась.

– Ты уже закончил, папа? – спросила она.

Я улыбнулся ей. Джини – моя девочка. Младшая.

Она напоминала мне Мардж, только была избалованной.

– Что за спешка? Я еще не пил кофе.

– Но, папа, тогда я опоздаю в школу! – запротестовала она.

Я посмотрел с любовью на дочь. Я сам ее испортил.

– Автобусы ходят все утро, – заметил я. – Тебе не обязательно ждать меня.

Она положила мне руку на плечо и чмокнула в щеку.

Замечательная это вещь – поцелуй шестнадцатилетней дочери. Не сравнимая ни с чем на свете.

– Но, папа, – произнесла Джини, – ты же знаешь, как я люблю ездить в школу с тобой.

Я усмехнулся, догадываясь, что она немного обманывает меня. Тут уж ничего не поделаешь. Мне это нравилось.

– Ты ждешь меня лишь потому, что я разрешаю тебе вести машину, – поддразнил я Джини.

– Не забывай, папа, что я без ума от твоего автомобиля с откидным верхом, – парировала она; ее карие глаза смеялись.

Я взглянул на Мардж. Она смотрела на нас с еле заметной улыбкой на губах. Она знала, чем все закончится.

– Что мне делать с этой девчонкой? – сказал я с наигранным отчаянием.

Продолжая улыбаться, Мардж ответила:

– Теперь уже поздно что-либо исправлять. Придется тебе ехать с ней.

Я залпом выпил кофе и встал.

– О'кей, – сказал я.

Джини посмотрела на меня с улыбкой.

– Я принесу твои пальто и шляпу, папа.

Она побежала в прихожую.

– Вернешься рано, Бред?

Я посмотрел на Мардж.

– Не знаю. Может, задержусь, чтобы обсудить с Крисом заказ сталелитейщиков. Постараюсь освободиться поскорей.

Она поднялась и, обойдя стол, подошла ко мне. Наклонившись, я поцеловал ее в гладкую нежную щеку.

Она подставила губы. Я поцеловал их.

– Не переутомляйся, мистер.

Она улыбнулась.

– Обещаю, мэм.

Со двора донесся гудок автомобиля. Джини уже выкатила машину из гаража. Я направился к двери. У порога обернулся и посмотрел на жену.

Она провожала меня улыбкой.

Я улыбнулся в ответ.

– Знаете, мэм, будь я на двадцать лет моложе, я бы, наверно, сделал вам предложение.

Глава 2

Я шел по дорожке к автомобилю. Вокруг меня умирал октябрь. Я провожал его с сожалением. Это было мое время года. Кто-то предпочитает зелень июня, а я люблю багрянец и золото осени. Эти цвета удивительным образом действуют на меня.

Наполняют жизненной силой.

Остановившись возле машины, я уставился на Джини. Она улыбалась, глядя на меня.

– Зачем ты опустила верх? – спросил я, надевая лежавшее на сиденье пальто.

– Что за удовольствие ездить на таком авто с поднятым верхом? – запротестовала она.

– Но, милая, – произнес я, садясь рядом с дочерью, – уже осень; лето закончилось.

Не успев ответить мне, она включила скорость и поехала. Затем произнесла:

– Не будь старым занудой, папочка.

Я едва сдержал улыбку. Поглядел на Джини. Она сосредоточенно управляла машиной. Я увидел розовый кончик языка, высунувшийся в тот момент, когда Джини выруливала на улицу. В этом месте у нее всегда был такой вид.

Она надавила педаль газа, и я почувствовал, что автомобиль набирает скорость. Бросил взгляд на спидометр. К концу квартала мы уже ехали со скоростью сорок миль в час; стрелка продолжала ползти вправо.

– Полегче, милая, – предупредил я.

Джини на миг оторвала взгляд от дороги и посмотрела на меня. Ее глаза говорили мне больше, чем она смогла бы выразить словами. Я почувствовал себя стариком, виновато прикусил язык и уставился на ленту асфальта.

Через несколько секунд мое настроение улучшилось.

Джини была права. Что за удовольствие ехать в таком автомобиле с поднятым верхом? Есть необъяснимая прелесть в езде по загородной дороге, мимо пламенеющей осенней листвы, под ясным небом, раскинувшимся над твоей головой.

– Что ты подаришь маме к юбилею, папа? – прозвучал неожиданно ее голос.

Я посмотрел на дочь. Глаза Джини по-прежнему следили за дорогой. Я еще не думал об этом.

– Не знаю, – признался я.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

– Тебе пора определиться с этим вопросом, – сказала Джини с тем практицизмом, который типичен для женщин, когда речь идет о подарках. – Осталось меньше месяца.

– Да, – пробормотал я. – Надо поразмыслить.

У меня родилась идея.

– Может быть, ты знаешь, что бы ее порадовало?

Дочь покачала головой.

– Нет, ломай голову сам. Просто мне стало любопытно-Отчего? – спросил я.

Интересно, какие мысли таятся в этой хорошенькой маленькой головке.

Остановив машину перед светофором, она посмотрела на меня.

– Неважно.

Ее рот медленно растянулся в улыбке.

– Я подумала, не приедешь ли ты домой с букетом, купленным в последний момент.

Я почувствовал, как краска заливает мое лицо. Я не предполагал, что ее юные глаза подмечают так много.

– Мне никогда не удается придумать, что бы ей подарить.

Она посмотрела на меня.

– Неужели у тебя совсем нет воображения, папа?

Я смутился.

– Погоди, Джини. Я – очень занятый человек. Не могу думать обо всем. К тому же у мамы есть все, что ей нужно. Что еще я могу купить для нее?

Она снова включила скорость, и мы тронулись.

– Конечно, папа, – суховатым тоном произнесла она. – У мамы есть все необходимое. Новый холодильник, плита, стиральная машина.

Джини перевела взгляд на меня.

– Тебе не приходило в голову подарить маме что-нибудь нужное ей лично? Не обязательно полезное, но приносящее радость?

Я начал теряться в догадках. Она явно имела что-то в виду.

– Например?

– Скажем, норковую шубу, – быстро проговорила Джини, снова уставясь на дорогу.

Я удивленно посмотрел на дочь и недоверчиво произнес:

– Она хочет ее иметь? Она всегда говорила, что норковая шуба ей ни к чему.

– Ты меня удивляешь, папа. Какая женщина не мечтает о норковой шубе?

Джини рассмеялась.

– Я, право, не понимаю, что мама в тебе нашла. Ты напрочь лишен романтики.

Я невольно улыбнулся. Едва не спросил Джини, не верит ли она до сих пор, что ее принес аист, но понял, что нельзя так говорить с шестнадцатилетней девушкой, которой известны все факты жизни, даже если это твоя дочь. Я спросил ее серьезным тоном:

– Думаешь, мне следует подарить ей норковую шубу?

Кивнув, Джини остановила машину напротив школы.

– Тогда я так и поступлю, – сказал я.

– Ты не так уж безнадежен, папа, – произнесла она, закрыв дверь.

Я перебрался на сиденье водителя и поднял голову.

– Спасибо, – торжественно произнес я.

Она чмокнула меня в щеку.

– Пока, папа.

* * *

Я прибыл на работу к одиннадцати часам в прекрасном настроении. Дон обещал мне сделать для Мардж нечто потрясающее. У него сохранились ее мерки с лета, когда она шила себе платье из шелка. Я знал, что он не подведет. За шесть с половиной тысяч можно постараться.

– Где вы были, шеф? – спросила Микки, забирая у меня пальто и шляпу. – Пол Реми все утро звонит из Вашингтона.

– Ходил по магазинам.

Я направился в кабинет. Микки последовала за мной.

Я обернулся.

– Что ему нужно?

– Он не сказал, – ответила она. – Ему надо было срочно поговорить с вами.

– Позвони в Вашингтон, – сказал я, усаживаясь за стол.

Когда дверь закрылась за Микки, я задумался. Что нужно Полу? Я надеялся, что у него все в порядке. Работа профессионального политика, будь он семи пядей во лбу, способна преподносить любые сюрпризы. Пол был помощником президента.

Он мне по-настоящему нравился. Без его содействия я не поднялся бы до моего нынешнего положения. В некотором смысле он испытывал чувство ответственности за меня. Все началось в первые дни войны.

Меня признали годным к нестроевой, и в конце концов я оказался в рекламном отделе Управления военной промышленности. Там я впервые встретил Пола. Он руководил сектором, осуществляющим связь с прессой. Я попал к нему.

Это был счастливый случай. Мы тотчас нашли общий язык. До войны он был преуспевающим бизнесменом с западного побережья. Пол Реми продал свою фирму, чтобы занять государственную должность в Вашингтоне. Меня незадолго до этого уволили из кинокомпании, и я тоже отправился на поиски работы в столицу.

Он буквально ворочал горы, и я, по его мнению, тоже.

Когда война завершилась, Пол вызвал меня к себе в кабинет.

– Что ты теперь собираешься делать, Бред? – спросил он меня.

Помню, что я пожал плечами.

– Наверное, поищу новое место.

– Ты не думал открыть собственную фирму?

– Наш бизнес требует немалых средств. Мне он не по карману. Нет денег.

– Я знаю нескольких предпринимателей, которые заинтересованы в твоей помощи. Для начала тебе понадобится весьма небольшая контора.

Я бросил на него взгляд.

– Это – воздушный замок. Розовая мечта любого пресс-агента, – сказал я, опускаясь в кресло напротив Пола. – Однако продолжай. Не останавливайся.

Так все началось. Я арендовал маленький однокомнатный офис, нанял Микки, мою секретаршу, затем перебрался в более просторную контору и увеличил штат до двадцати пяти человек. У Пола было много друзей, а у них, в свою очередь, тоже имелись друзья.

Зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Микки.

– Мистер Реми на проводе, Бред.

 Я нажал клавишу селектора.

– Здравствуй, Пол. Как дела?

Я услышал приветствие Пола. Потом потекли обычные жалобы.

– Все становится только хуже, – завершил он свою тираду.

– Не сдавайся, босс, – ободряюще произнес я. – Никогда не знаешь, что принесет завтрашний день.

Он снова засмеялся, затем голос Пола стал серьезным.

– Могу я обратиться к тебе с просьбой, Бред?

– Конечно, Пол. Я к твоим услугам.

– Это касается одной из благотворительных затей Эдит, – сказал он.

Эдит, его жена, была славной женщиной, но обожала суетную вашингтонскую атмосферу, которая сильно влияла на нее. Мне уже доводилось кое-чем помогать ей.

Я делал это ради Пола. Я был его должником.

– Конечно, Пол, – сказал я. – С радостью. Говори.

– Я сам не очень-то в курсе, Бред, – отозвался он. – Эдит попросила меня предупредить тебя о том, что сегодня днем к тебе придет миссис Хортенс Э. Шайлер. Она все объяснит.

– Хорошо, Пол, – сказал я, записав имя и фамилию на листке бумаги. – Я сделаю все, что нужно.

– И еще. Бред, – произнес Пол. – Эдит просит тебя отнестись к этой девушке с особым вниманием. Это важно для Эдит.

Меня забавляло, что Эдит употребляет слово «девушка». Она разменяла шестой десяток, однако все ее подруги-ровесницы были «девушками».

– Пусть Эдит не беспокоится. Примем по высшему разряду.

Он засмеялся.

– Спасибо, Бред. Ты знаешь, как близко к сердцу Эдит принимает все эти дела.

– Можешь на меня положиться, – отозвался я.

Мы обменялись еще несколькими фразами, и я положил трубку. Посмотрел на листок бумаги. Хортенс Э. Шайлер. Типичное имя для вашингтонской дамы. И выглядит она, должно быть, под стать ему. Я нажал кнопку.

Микки вошла в кабинет с блокнотом и карандашом.

– Займемся работой, – сказал я. – Сегодня утром мы и так потеряли массу времени.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю