Текст книги "Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока"
Автор книги: Гарольд Лэмб
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Восход звезды Канопус
Письма, прибывшие от царевича Хусейна Байка-ры из Герата, породили панику в лагере на берегу Аму и горечь в сердце Бабура. Он хранил эти письма при себе и никогда не забывал о них.
Прославленный и умудренный опытом Хусейн обладал большими возможностями. Он приходился Бабуру дядей – единственным оставшимся в живых; очень образованный человек, друг поэтов и ученых, он был также последним правящим государем из рода Тимура. Его двор в Герате, на западе Хорасана, стал меккой для пилигримов, жаждущих беззаботной жизни в просвещенном обществе. Герат, не вмешиваясь в распри, раздирающие Самарканд, и в самом деле стал средоточием такой жизни. Бабур тоже надеялся найти там пристанище.
Еще находясь в Самарканде, он дважды тщетно обращался к дяде за помощью. И в начале своих южных скитаний он снова настойчиво просил Хусейна поспешить с подмогой на берега Аму, чтобы дать отпор узбекам. Конечно, рассуждал он, Хусейн понимает, чем угрожает ему возрастающая власть Шейбани-хана, подбирающегося к Герату все ближе. Хосров, со своей стороны, также обращался к нему с подобной просьбой.
На письма из Самарканда Хусейн не ответил ни слова. Однако на этот раз ответ был готов без промедления, и скачущие во весь опор гонцы доставили Бабуру и Хосрову два пространных послания. Размышления, которые они вызвали у Тигра, наполнили его бессильной яростью. Быть может, его единственный дядя объявляет о своем немедленном прибытии и требует только лодок и плавучих мостов, чтобы ускорить переброску своего войска из Герата? Нет. Ничего подобного. Хусейн вонзил своему племяннику кинжал в спину, да еще и повернул его. В витиеватых фразах Хусейн напоминал ему о том, как давным-давно его племянник умудрился сорвать наступление трех других своих родственников – на мосту через реку возле Андижана! Когда Бабур был двенадцатилетним мальчиком! В том случае, если узбеки действительно наступают, он может повторить свой подвиг и на берегах Амударьи, предварительно проверив готовность своих крепостей к обороне, в особенности Хисара; Хосров-шаху и его брату Вали следует предпринять марш в горы Бадахшана и занять оборону на горных склонах – «тогда узбеки повернут назад, ничего не добившись».
Хосров, раньше Бабура почуявший надвигающуюся катастрофу, поспешил изъявить покорность юному монарху и со всеми своими сокровищами убрался в безопасный Герат.
Прозревший Бабур размышлял над этими «странными велеречивыми письмами». Возможно, его последний дядя от старости выжил из ума, а может быть, просто пребывал в неведении, – чтобы Хусейн, повелитель Герата, пребывал в неведении! – или поступить таким образом его заставила неприязнь, вызванная давней мальчишеской выходкой? Пока он ломал себе голову, узбеки, окружив Хисар, начали переправляться через Аму на тех самых лодках, которые Бабур приготовил для Хусейна.
А сам Бабур остался ни с чем – всего с двумя-тремя сотнями голодных сподвижников и сладкоречивым Баки, а также огромным лагерем примкнувших к нему беженцев, которые называли его своим государем. Он заставил себя стряхнуть оцепенение и приступить к действиям.
Поставив Касима, который теперь занимал должность начальника стражи, во главе небольшого отряда всадников, Бабур поручил ему отогнать ближайший караульный отряд узбеков и обследовал оставленные Хосровом склады, где обнаружил более семи сотен единиц оружия и припасов, которые поспешно раздал своим людям. Затем, – на дороге еще не улеглась пыль, поднятая верблюдами Хосрова, – он устремился на юг в сопровождении добровольцев, семьи которых следовали за ними окольным путем под надежной охраной. Бабур направлялся под защиту южной горной гряды.
Об этом он сообщает с непривычным смирением: «Мы выступили из своего лагеря и двинулись в сторону Кабула» – превосходная иллюстрация старинного военного изречения насчет того, что отступление – это наступление в обратном направлении.
Они спешно двигались на юг, и голубоватая стена гор росла перед ними на горизонте. Преодолев предгорье, отряд начал подниматься на голые склоны Гиндукуша. Здесь Бабур, недоверчиво настроенный по отношению ко всем предвестиям, увидел знамение.
«Мы шли всю ночь и на заре достигли перевала Хупиан. Я еще ни разу в жизни не видел звезду Сухейль [в европейской астрономии – Канопус, звезда, невидимая в северных широтах]. Когда мы поднялись на гору, низко на южной стороне неба виднелась яркая звезда. Я спросил: «Не Сухейль ли это?» Мне ответили: «Сухейль». Баки из Чаганиана прочитал такой стих:
Как далеко сияешь ты, Сухейль, и где ты восходишь?
Ты предвестник счастья тому, кто тебя увидит».
Перевалив через Гиндукуш, Тигр мог больше не опасаться узбеков, но, как никогда, нуждался в удаче. По дороге на юг неразбериха вокруг него усугубилась, когда на пути через горные высоты к его сторонникам начали присоединяться горные племена, рассчитывающие под знаменами военного вождя на безопасность и добычу. Дикие хазары и остатки победоносной армии монголов явились в лагерь, чтобы сопровождать Бабура и по дороге разграбить лежащие на их пути долины. Его неуправляемые новобранцы рыскали по деревням в поисках провизии. К тому же путь пролегал по пастушьим тропам, а не по наезженной караванной дороге. Пешие головорезы Бабура угоняли лошадей с пастбищ; его вооруженные воины силой отнимали еду у деревенских жителей – так продолжалось до тех пор, пока он не велел забить палками грабителя, укравшего кувшин оливкового масла. «Этот пример, – записал он, – положил конец подобным деяниям».
Пример был необходим. Как понимал Бабур, участники его похода приблизились к окрестностям Кабула, охваченным междоусобными волнениями, вызванными недавней смертью последнего правителя-Тимурида – это был еще один дядя Бабура, носивший имя великого ученого, Улугбека, и вызывавший вполне обоснованную ненависть своих подданных, – после его кончины власть в городе узурпировали родственники покойного. Монголы Бабура и Хосрова ворвались в самую гущу этой неразберихи, – здесь их никто не ожидал и даже не подозревал об их существовании, – а за ними следовали хазары и другие племена. Бабур лично вывел свою мать и других женщин из семейного каравана, который уже нагоняли распаленные воины, и устроил их в относительно безопасном месте на просторном нагорье, среди пастбищ.
Перед путниками открылась впечатляющая картина. В широкой чаше гор, возвышающихся посреди жаркой пустыни, угнездился зеленый оазис, вытянувшийся вдоль берегов серебристой реки. Это и был Кабул – горная цитадель, находившаяся в то время в руках узурпатора, Мукима Аргуна, который едва ли успел как следует подготовиться к обороне.
Баки настаивал на немедленном штурме, и Бабур дал согласие. Опыт научил его, что в этих диких краях у полководца, идущего в наступление, сторонников всегда больше, чем у того, кто просто отстаивает свою землю. Они выстроили своих облаченных в кольчуги всадников в некое подобие боевого порядка. Под воинственный грохот литавр развернулись знамена. Бабур занял пост на живописном холме, где позднее разбил свои Четыре Сада, и отправил посланцев на переговоры с непокорными защитниками города, сам же критически наблюдал за инсценировкой штурма.
«Наши люди рассыпались вдоль реки возле моста Кутлук-Кадам, но в то время моста еще не было. Некоторые из них из озорства проскакали до самых Ворот Кожевников. Малочисленные отряды противника, не ожидая сражения, укрылись в крепости. Многие жители Кабула вышли за высокую насыпь арка, чтобы посмотреть на бой. Поднимая в воздухе густую пыль, враги бросились с насыпи вниз. На высоком холме между мостом и воротами, посреди дороги, выкопали много глубоких ям и прикрыли их хворостом. Султан Кули Чанак и некоторые йигиты, тесня друг друга, падали на всем скаку. На правом крыле два-три йигита несколько раз дрались на саблях с врагами, выезжавшими из садов и с улиц. Так как приказа начинать бой не было, с тем они и воротились».
Этой убедительной демонстрации оказалось достаточно, чтобы посланцы Бабура получили ответ, а Муким лично сел с ним за стол переговоров об условиях своей капитуляции. Муким обязался оставить город на следующее утро, – хотя и без воинских почестей, но, по крайней мере, вместе со всем своим добром, челядью и домочадцами.
Наутро, не без оснований ожидая беспорядков во время этого ухода, Бабур направил доверенных людей к воротам, чтобы предотвратить волнения. Однако вскоре его военачальники послали за подмогой. Кавалькада побежденного противника вызвала горячий интерес у подданных Хосрова. «Пока вы не прибудете сами, – доложили Бабуру его военачальники, – мы не сможем держать в узде этих людей».
Бабуру пришлось лично наблюдать за исходом.
«Я поехал сам и приказал трех или четырех смутьянов застрелить из луков, а одного или двух разрубить на куски. Муким и его люди, целые и невредимые, вышли из города и водворились в Тепа. В конце месяца раби первого [октябрь 1504-го] Аллах великий по своей милости и великодушию без боя и сражения подчинил и отдал мне царство и область Кабула и Газны».
Знакомство с Землей Каина
Первым и вполне естественным побуждением Тигра было идти дальше, чтобы выяснить, сколько еще земель он сможет завоевать. Узнав, что узенькая речка, протекающая через его новую столицу, несет свои воды на восток, к Инду, за которым лежит Хиндустан, он хотел немедленно отправиться туда. Однако, вняв предостережениям Баки, согласился, что сначала необходимо навести порядок в своем новом доме. Прежде чем поворачиваться спиной к окрестным племенам, разумно было сначала заручиться их дружбой. Баки объяснял ему, что Земля Каина (Кабул) отличается многими странностями, главной из которых является нетерпимость к правителям.
Помня об этом, Бабур с присущим ему энтузиазмом погрузился в изучение своего нового города, страны и народа. Хотя свое занятие он называл «вынужденным знакомством», однако каждое новое открытие вызывало у него неподдельный интерес. Сможет ли эта странная и прекрасная земля, с ее упирающимися в небо горными хребтами и необозримыми пространствами, стать новым Самаркандом?
«Земля узкая, – рассуждает Бабур, – вытянутая с востока на запад. Стена гор Гиндукуша отделяет ее от области Кундуза и Андар-Аба на севере, а с юга с ней граничат Фармул, Банну и Афганистан. К западу находится горная страна, в которую входят Кар нуд и Гур; теперь в этих горах обитают племена хазар и никудери. На восток лежат Ламганат, Пешавар и некоторые области Хиндустана».
Бабуру понравился и сам город, прилепившийся к скалам над маленькой стремительной речкой, на берегу которой, среди запущенных садов, находился приятный тенистый уголок, Дом цветов, где завсегдатаи предавались веселым попойкам. «Иногда шутки ради мы повторяли там, слегка изменив его, такой стих Хафиза:
Бабуру сказали, что на одном из холмов к югу от города находится могила первочеловека Каина, основателя Кабула.
Еще там был холм, называемый Ступени, где под раскидистыми чинарами журчал источник, а на ближайшем склоне горы, на головокружительной высоте, стояла крепость. В ней и расположился Бабур, не повторив ошибки, допущенной им в Ахси, где он уступил крепость своему другу-врагу, место которого теперь занимал Баки. В крепости он мог наслаждаться прохладным воздухом и любоваться видом на заливные луга и озеро, имевшее, по нашим нынешним меркам, три мили в окружности, что Бабур выяснил, обойдя его по берегу. Через северные амбразуры крепость овевал легкий ветерок, который называли «ветром наслаждения».
Один из его образованных приближенных, славившийся искусством составлять стихотворные загадки, сложил стихи, восхваляющие цитадель:
Пей вино в крепости Кабула – пускай чаши вкруговую.
Ведь здесь и гора, и город, и река, и степь.
На это Бабур сложил ответный стих:
И добавил еще один штрих к восхищенному описанию своей «приемной» столицы: «Из Кабула ты можешь за один день достичь такого места, где никогда не идет снег; за два звездных часа дойдешь до такого места, где снега никогда не становится меньше, хотя иногда бывает и такое лето, что снега и там не остается».
В своих похвалах местному климату Тигр слегка преувеличил, а затем расцветил розовой краской и отчет о торговых караванах, которые, как он отмечал, перевозили людей и грузы в основном на лошадях. Он уверял, что Кабул – превосходный рынок, – даже отправившись в далекий Рум (Турция) или Киту (Китай), купцы не могли рассчитывать на прибыль, превышающую те триста – четыреста процентов, которые они получали в Кабуле! Время от времени в восторженности Тигра проглядывает нечто ирландское. Однако он произвел тщательный учет товаров, прибывавших из Индии, – рабов, хороших белых тканей, сладостей, очищенного и неочищенного сахара, пряностей. Местные фрукты он также подверг тщательному изучению, храня в душе память о ферганских дынях и винограде. Условно разделив страну, включающую в себя равнины и высокогорье, на жаркую и прохладную области, Бабур подсчитал, какой урожай дает каждая из них. В прохладных местах выращивали виноград, гранаты, абрикосы, персики, груши, яблоки, айву, ююбу, миндаль и грецкие орехи. В жарких – апельсины, фрукты, напоминавшие лимон, цветы лотоса и сахарный тростник. Вдобавок к этому, позднее он ввез в страну вишни, которые удачно прижились, и попытался выращивать сахарный тростник, однако безуспешно. Он признавал, что местные дыни не слишком хороши, – сносными можно было назвать лишь те, что привозили из Герата. Многочисленные пасеки также не давали хорошего сбора – кроме расположенных на западе.
Он тотчас выяснил, что Кабул потребляет много зерна и постоянно в нем нуждается, поскольку единственными поставщиками были горные племена, – эту проблему национальной экономики решить ему так и не удалось. Свои сложности были и с пастбищами, где мухи и москиты донимали лошадей, от которых зависело очень многое.
Свой отчет о торговле и урожаях Бабур закончил с истинно ирландской цветистостью:
«Климат там очень приятный, такого хорошего воздуха, как в Кабуле, сколько известно, нет больше нигде в мире. Летом по ночам невозможно уснуть, не укрывшись овчинным одеялом; зимою снега выпадает очень много, но чрезмерных холодов не бывает. Самарканд и Тебриз тоже славятся хорошим климатом, но там случаются необыкновенные холода».
Закончив осмотр города, где было больше садов, чем строений, и обследовав окрестные луга и пастбища, Бабур изучил границы своей новой страны и нашел, что, благодаря окружавшим ее горам, она более изолирована от внешнего мира, чем Фергана. Затем он побывал на горных перевалах и выяснил довольно неожиданные вещи. Большая часть извилистых троп, ведущих к северу и югу, была открыта для путников лишь в летние месяцы; зимой, продолжавшейся четыре-пять месяцев, все они, за одним исключением, делались непроходимыми из-за снега или полноводных ручьев. (Высота четырех основных перевалов, ведущих в Афганистан, превышала десять тысяч футов.) Наиболее удобная дорога в Герат вилась по долине мимо Кандагара, а лучшая дорога в Хиндустан пролегла вдоль берега реки Кабул. Перевалы находились во владениях горных племен, которые время от времени грабили путников.
В заключение своих исследований Бабур пришел к окончательному выводу: Кабул представляет собой неприступную крепость, оборонять которую не составит труда.
Газну – второй из двух крупных городов, расположенный по дороге в Кандагар, – Бабур характеризует как бедное, убогое место, достойное внимания только из-за находящихся там гробниц усопших султанов. Бабура удивляло, что могущественный Махмуд [27]27
Г а з н а (Газни) – в X–XII вв. столица государства газневидов, наиболее могущественным правителем которого был Махмуд Газневи (998—1030); при нем в государство входил Афганистан, ряд областей Ирана, Средней Азии и Индии.
[Закрыть]предпочел жить здесь в глинобитном доме, хотя мог построить себе дворец в Хорасане. Бабур распорядился привести усыпальницы в надлежащий порядок, поскольку видел себя наследником этих султанов и не мог допустить неуважения к святым могилам.
Впрочем, его собственный дом в Кабуле также нуждался в обновлении. Он начал с того, что посадил деревья на холме, который назвал Четыре Сада, – в память о Самарканде. Неподалеку от этого места протекала река, берущая начало на заснеженных горных вершинах, – «по обеим сторонам реки тянутся сады; там есть зеленые приятные садики. Вода в ней холодная, так что нет нужды охлаждать ее льдом, и большей частью чистая.
В этом селении есть сад, называемый Баг-и-Калан, который отобрал для себя Улугбек-мирза [дядя Бабура, питавший слабость к чужому добру]. Я уплатил владельцам стоимость этого садика и приобрел его. Перед садом растут большие чинары; под чинарами тянется зеленая, приятная, тенистая лужайка. Посреди сада постоянно течет ручей, достаточный для одной мельницы, на берегах этого арыка растут чинары и другие деревья. Раньше этот арык тек извилисто и неровно. Я приказал его выпрямить…
Ниже… по склонам горы струится вода источника Трех Святых. По обоим берегам, у подножия горы, на холмах растут высокие дубы; кроме этих двух участков, где есть дубовые рощи, в горах к западу от Кабула совсем нет дубов. А перед источником на границе степи тянутся большие рощи аргувана [иудино дерево]. В Кабульской земле, кроме этих рощ, аргувана больше нет. Говорят, что эти три породы дерева – чудо трех святых, возлюбленных Аллахом. Оттого так и назван источник. Я приказал обложить источник камнем и облицевать его берега алебастром и цементом на площади десять на десять кари. Когда цветы аргувана распускаются – желтый аргуван распускается одновременно с красным, – то неизвестно, есть ли другое такое красивое место в мире.
К юго-западу от источника постоянно течет из долины ручей, где воды вдвое меньше, чем нужно на одну мельницу. Я велел выкопать для этой воды арык и направил ручей на холм… где устроил большую круглую суфу [28]28
С у ф а – глинобитное возвышение во дворе или в саду, на котором отдыхают, подстелив ковры или одеяла.
[Закрыть]».
Это личное убежище стало излюбленным местом Бабура, что, вероятно, объяснялось реакцией на пустынное безлюдье этой огромной страны. Он сам отмечал пустынный вид ущелий и отвесных скал. А также то, что «умы их жителей так же непроходимы, как и эти ущелья».
Даже животный мир не отличался разнообразием. С равнин на горные пастбища в поисках скудной травы поднимались красные олени и дикие ослы. Охотникам не требовалось скакать во весь опор за убегающей дичью, – вместо этого они устраивали засады на звериных тропах. Пути перелетных птиц тоже пролегали по ущельям; и птицеловы, знающие их повадки, поджидали, когда ветер с перевала развернет стаю и заставит птиц опуститься на землю. Было непривычно и трудно охотиться на них, бросая дротик с зазубренным острием и веревочной петлей.
«Для этого подходят дождливые темные ночи; в такие ночи птицы из-за хищников и диких зверей до рассвета летают, причем летают низко; в темные ночи дорогой для птиц служит текущая вода, ибо в темноте видно, как она течет. Я раз ночью бросил такую веревку; веревка разорвалась, а птицу не нашли. К утру птицу на обрывке веревки нашли и принесли».
По ночам обширные песчаные равнины населялись призраками. Порой гуляющий среди барханов ветер приносил отголоски барабанной дроби, а земля, казалось, содрогается от топота конницы. Люди говорили, что по пустыне скачет орда погибших воинов. Бабур почти верил в эту легенду.
Однако с детскими суевериями он расстался. Ему показали небольшую мечеть, стены которой, по слухам, содрогались, когда человек произносил свою молитву вслух. Бабур решил немедленно удостовериться в этом, – как, в свое время, в самаркандской «Мечети с эхом», – и своими глазами увидел, как во время молитвы хлипкие стены начали колебаться. Он перенес свои исследования выше и поднялся в башенку муэдзина, где обнаружил хранителя мечети, стоящего на подмостках, благодаря которым он мог в соответствующий момент приводить стены в движение. Бабур приказал, чтобы впредь на время молитвы служители спускались вниз.
Следующей весной, когда в лугах зазеленела трава, Тигра опалил огонь разлуки:
«В месяце мухарраме с моей матерью, Култук Нигар-ханум приключилась болезнь хасбе [корь]. Ей отворили кровь, но крови оказалось мало. При ней был один хорасанский врач, Саид-табиб. По хорасанскому обычаю, он дал больной арбуза, но так как, видимо, пришел ее срок, то через шесть дней, в субботу, она преставилась к милости Аллаха.
Мы с Касим Кугулдашем в воскресенье привезли покойницу в сад Баг-и-Наурузи и предали земле. Во время обряда оплакивания мне сообщили о смерти младшего хана, моего дяди Алача-хана и моей бабки Исан Даулат-биким. Подошли сороковины ханум, моей родительницы, когда из Хорасана прибыла мать ханов Шах-биким и с нею жена моего дяди султана Ахмед-мирзы, Мир Нигар-ханум; оплакивание началось снова, и огонь разлуки разгорелся без меры. Исполнив обряд оплакивания, мы роздали нищим и беднякам пищу и устроили моления и чтения Корана за упокой души отошедших».
Бабур отложил свое повествование о стране и добавил: «чтобы управлять Кабулом, следует держать в руках меч, а не перо».
