Текст книги "Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока"

Автор книги: Гарольд Лэмб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Один из них сказал: «Вон там, на холме, можно найти укрытие».

Банда Али был в Карнане смотрителем дорог. Он молвил: «Нашим коням и нам самим не обойтись без пищи; я пойду в Карнан и привезу, что смогу».

Мы повернули назад и двинулись к Карнану. В одном курухе от Карнана мы остановились. Банда Али ушел и долго отсутствовал. Занялась заря, а его все нет. Мы очень беспокоились. Уже рассвело, когда прискакал Банда Али. Корма коням он не нашел, привез только три лепешки. Мы сунули за пазуху по лепешке, поспешно повернули назад, поднялись на холм, привязали коней у сухого русла, взошли на пригорок и стали на страже, каждый с одной стороны.

Приближался полдень. Ахмед-соколятник с тремя спутниками проехал из Гавы в сторону Ахси. Я подумал: «Позовем Ахмеда, надаем ему обещаний и посулов и уговорим обменять их коней на наших. Ведь наши кони целые сутки были в стычках и даже корма для них не нашлось; они совсем выбились из сил». Но на сердце у меня было неспокойно: мы не могли довериться этим людям. Мы трое решили, что Ахмед со спутниками остановятся на ночь в Карнане. Как стемнеет, мы осторожно проберемся туда и уведем их коней.

Был полдень, когда вдалеке что-то сверкнуло на сбруе лошади. Сначала мы не могли сообразить, что это, а позже увидели, что то был Мухаммед Бакир-бек, который находился с нами в Ахси. В суматохе, которая сопровождала наш отъезд оттуда, он последовал той же дорогой и теперь блуждал в поисках укрытия».

Бабур, скорее всего, выяснил это позже. А в тот момент его отвлекли сопровождавшие его стражи.

«Банда Али и Баба Сайрам сказали: «Кони второй день не видели ни зернышка. Спустимся в долину и дадим им попастись».

Мы сели в седла, поехали в долину и пустили коней на траву. Было время предзакатной молитвы, когда проехал какой-то всадник; он поднялся на холм, где мы скрывались. Я узнан его: то был правитель Гавы – Кадир Берди. Я сказал: «Позовите Кадир Берди», его позвали, и он подъехал. Я поздоровался с ним, спросил, как его дела, сказал много милостивых и ласковых слов и надавал ему обещаний и посулов. Я послал его привезти веревку, багор, топор и все, что нужно для переправы через реку, а также корма коням и пищи для нас, если удастся, и коня тоже приказал привести. Мы сговорились, что к ночной молитве он явится на это самое место.

Было время вечерней молитвы, когда какой-то всадник проехал со стороны Карнана к Гаве. Я окликнул его: «Кто ты?» Он ответил невнятно. Это, вероятно, был тот самый Мухаммед Бакир-бек; с того места, где мы его видели в полдень, он перебирался в другое, чтобы спрятаться. Он так изменил свой голос, что я совершенно его не узнал, хотя он пробыл при мне несколько лет. Если бы мы его узнали и он бы присоединился к нам, было бы хорошо. Появление этого человека очень нас встревожило. Теперь мы не могли ждать до срока, о котором условились с Кадиром Берди, правителем Гавы. Банда Али сказал: «В пригородах Карнана есть уединенные сады, никто не заподозрит, что мы там. Поедем туда и пошлем за Кадиром Берди человека – пусть приезжает к нам».

С таким намерением мы сели на коней и поехали в пригород Карнана. Стояла зима, было очень холодно. Мои спутники где-то нашли и принесли старый овчинный тулуп. Я надел его. Потом мне подали чашку горячей мучной болтушки, я поел и удивительно хорошо подкрепился. Я спросил: «Человека к Кадиру Берди послали?» Ответили, что да, но на самом деле эти ничтожные людишки, сговорившись, послали вестника в Ахси, к Танбалу!

Мы нашли каменный дом и развели в очаге огонь; глаза мои ненадолго смежились. Эти людишки, лукавствуя, говорили мне: «Пока не получим известий от Кадира Берди, трогаться отсюда нельзя. Вокруг этого дома много других. Сады пустынны, никто не догадается, что мы там».

Около полуночи мы снова сели верхом и поехали в сад на окраине. Баба Сайрам караулил на крыше дома. Около полудня он спустился с крыши, пришел ко мне и сказал: «Прибыл Юсуф, смотритель дорог». Я очень встревожился и попросил: «Проведай, знает ли он про меня». Баба Сайрам вышел, поговорил с Юсуфом и, вернувшись, сказал: «Юсуф говорит, что у ворот Ахси ему встретился путник и сообщил, что государь в Карнане, в таком-то месте». Будто бы ничего никому не говоря, Юсуф запер этого человека в одном помещении вместе с казначеем Вали, который попал в плен во время боя, а сам прискакал сюда. Беки, добавил он, ничего не знают об этом.

Я спросил Баба Сайрама: «Что ты об этом думаешь?», он ответил: «Все эти люди – ваши слуги. Что они могут сделать? Вам надо идти с ними. Они объявят вас государем».

Я ответил: «Раз между нами были такие раздоры и стычки, как я могу на них положиться и пойти?»

Пока мы разговаривали, вдруг появился Юсуф, встал передо мной на колени и объявил: «Что мне скрывать! Султан Ахмед-бек ничего не знает, шейх Баязид-бек, проведав о вас, послал меня сюда».

Когда Юсуф сказал мне это, я впал в ужасное отчаяние: в мире нет ничего хуже страха за свою жизнь. Я закричал: «Скажи мне правду! Если дело обернется к худшему, я должен совершить предсмертное омовение!»

Юсуф принялся клясться и отрицать, но кто же мог поверить его клятвам? Я почувствовал в себе слабость, поднялся и пошел в дальний уголок сада. Я подумал и сказал себе: «Пусть человек проживет сто или даже тысячу лет, в конце концов, ему придется умереть».

На этих словах повествование Бабура, изгнанного повелителя Ферганы, неожиданно обрывается и возобновляется лишь после двухлетнего перерыва. На каком-то этапе скитаний недостающие страницы были утеряны, – возможно, выпали во время неудержимой скачки или просто забыты где-нибудь в шкафу, куда были положены на хранение.

Записи обрываются в самый напряженный момент! Переписчик текстов, составлявший персидский вариант записей, сделанных Бабуром на тюркском, добавляет на полях восклицание: «Да подарит мне Всевышний возможность узнать о последующих событиях этого года».

Другой копиист тюркского текста, как видно, решил сам приложить руку к спасению Бабура в его безнадежном положении. Согласно этой версии, Бабур уже приготовился умереть и подошел к ручью, чтобы совершить ритуальное омовение и прочитать молитву, после чего снова лег спать и увидел сон, в котором его спас Учитель Ахрари. Сон придал ему сил и, ободрившись, он проснулся и ускользнул от трех предателей, загнавших его в ловушку, – и тут же услышал, что к саду приближаются всадники, и увидел, как к нему через стену сада перебираются двое преданных ему людей. Свое появление они объяснили тем, что, находясь в Андижане, где укрывались оба хана, увидели похожий сон, из которого узнали, что «падишах Бабур в этот час находится в деревне под названием Карнан».

Такой вариант счастливого конца напоминает эпизод из «Сказок тысячи и одной ночи» и отличается соответствующим правдоподобием. Уж слишком вовремя появляются эти двое, да и ханы в тот момент находились вовсе не в Андижане, поэтому Бабур не мог вернуться туда в поисках безопасного убежища; к тому же прошло еще немало бурных лет, прежде чем он получил титул падишаха. Кстати, следует отметить, что в своем повествовании Тигр ни разу не упоминает о том, что он пытался оказать сопротивление предателям, или о том, что они покушались на жизнь представителя царского рода, – живым он был бы им гораздо полезнее. Проницательный исследователь Г. Беверидж добавляет, что, хотя интерполяция и составлена на тюркском, автор ее не думална этом языке, в отличие от Бабура; кроме того, имена его предполагаемых спасителей ни разу не упоминаются в подлинном повествовании.

Каким же образом Бабуру удалось спастись? Сам он больше не возвращается к этому событию. Спустя два года оно представляется ему одним из множества острых моментов в его жизни. Однако в отчете о предшествующих днях мы, вероятно, можем найти какие-нибудь подсказки. Не следует забывать, что изгнанник провел практически без сна три дня и две ночи, не считая тех часов, когда он невольно погружался в дремоту. Должно быть, записи в своем дневнике он сделал уже после того, как Баба Сайрам и Банда Али оказались в его власти. Кроме того, вскоре он встретился со своим другом – неуловимым и вооруженным до зубов Мухаммедом Бакир-беком, встречи с которым так старательно избегали его стражи.

Нужно также принять во внимание, что Бабур не был настолько лишен всякой помощи, как ему должно было казаться в отчаянии. Его брат Джахангир не был захвачен в плен, как утверждали его стражи, а скрывался на берегах Сырдарьи вместе с людьми из окружения Бабура. Войско, возглавляемое обоими ханами, как раз поднималось на горный кряж, неподалеку от Карнана, и монгольские кочевники были вполне способны незаметно пройти через эту местность. К тому времени некоторым из них удалось добраться и до Ахси. Известие о том, что Бабур скрывается в Карнане, несомненно принесли в крепость именно они. Во всяком случае, вскоре он оказался на свободе и вместе с Мухаммедом Бакир-беком двинулся через один из горных перевалов по направлению к Каменному городу. Там он воссоединился с обоими ханами и участвовал в последнем сражении против Шейбани-хана недалеко от Ахси.

Происшедшее в июне 1503 года сражение, которого оба хана так старались избежать, решило судьбу Ферганы, а заодно и Бабура.

Шейбани-хан был готов к сражению. В соответствии с другими источниками, Шейбани повел своих узбеков на юг, к Темным горам, направляясь к городам тщеславного Хосров-шаха, но в это время его задержал находившийся в Андижане Танбал, попросивший помощи у вождя узбеков. Шейбани ответил немедленным согласием. Однако по дороге он завернул в Самарканд, – возможно, для того, чтобы прощупать почву. После этого он объявился у стен Ходжента, где осадил крошечный гарнизон Джахангира, однако никаких серьезных мер не предпринимал, дожидаясь, очевидно, пока ханы (теперь с ними был и Бабур) соберут новое войско и встанут лагерем в горах неподалеку от Ахси. Тогда Шейбани одним волчьим рывком зашел им в тыл, взял штурмом оставленный без защиты Каменный город и захватил остававшихся там представительниц царской семьи, включая многострадальную мать Бабура и мать обоих ханов. После этого воинственный Узбек стремительно повернул к востоку. Он обрушился на передовые отряды монголов, прежде чем они успели приготовиться к сражению, и в буквальном смысле развеял их по ветру, гулявшему в пустыне. Старший хан был захвачен в плен, а младший вернулся на родину, покидать которую ему явно не следовало, и предался скорби, от которой скончался. Ходили слухи, что Тигр, в ходе проигранного сражения командовавший отрядом, ушел в «страну моголов», но вскоре вновь появился в долине.

Махмуд, старший из ханов, остался в живых – по одной версии, Шейбани, склонный к драматическим сценам на публике, решил проявить милосердие, равно как и могущество победоносных узбеков. В воспевавшей его подвиги поэме «Шейба-нинаме» [23]23
  Поэма, написанная в 1506 г., принадлежит перу Мухаммеда Салиха (1455–1535). Это один из крупнейших памятников узбекской литературы.


[Закрыть]об этом говорится прямо: «Я взял тебя в плен, – сказал узбек монголу, – но я не убью тебя. Однажды, в дни моей юности, ты оказал мне помощь. Теперь я дарую тебе свободу».

Махмуд получил свободу, но куда он мог направить свой путь? Конница Шейбани оттеснила уцелевших монголов к востоку, за хребты Тянь-Шаня, к сторожевым башням китайского императора. Все дороги между этими башнями и святилищами Бухары охранялись узбеками. Некоторое время, – как долго, неизвестно, – Махмуд блуждал по восточным областям. Униженный, он написал «прекрасное письмо» своей матери, находящейся в плену в Каменном городе, который был когда-то его счастливым обиталищем. Потом какие-то причины побудили Махмуда направиться на запад, в Ходжент, где он снова попал в плен. На этот раз его, вместе с сыновьями, включая старшего сына, с которым Бабур стоял на белом полотнище во время парада, ждала смерть. Шейбани-хан не присутствовал на казни, а лишь заметил потом, что только глупец может дважды помиловать врага.

В действительности, завоевывая новые страны, он не щадил никого, невзирая на титулы и общественное положение. Танбал оказал ему небольшую помощь при Ахси, но также быстро исчез со сцены.

Теперь Шейбани стал таким же неоспоримым властелином Ферганы, как и территорий на противоположном берегу реки. Он основал империю для своих кочевников и сам занял престол Тимура в полуразрушенном Самарканде. Одновременно ему удалось уничтожить большую часть потомков завоевателя. С его приходом вернулся кочевой образ жизни и скотоводство, вытеснившие городской уклад и развитое земледелие. Население забыло о занятиях в медресе и занялось обслуживанием узбекского войска.

Судя по всему, Шейбани больше не вспоминал о бежавшем Бабуре, лишившемся сил к сопротивлению и всех приближенных. Однако он распорядился, чтобы за неуловимым Бабуром и ходжой Макарамом была отряжена погоня. (К тому времени узбекские разведчики уже выследили оставшегося в живых сына Али Доста.) Энергичный ходжа бежал из тюрьмы в Каменном городе и изменил свою внешность, сбрив даже бороду. Ограниченный в передвижениях в силу своего возраста, он не смог уйти далеко и был схвачен по доносу осведомителя. Встретившись лицом к лицу с беглым праведником, Шейбани полюбопытствовал, что случилось с его бородой. Ученый ходжа ответил ему персидскими стихами: «Если светильник зажжен богом, тот, кто задует его, опалит себе бороду». После этого он был казнен.

Бабуру удалось спастись, но он пережил немало злоключений. Как видно, он бежал по тайным горным тропам, которые так хорошо знал. Однажды его заметили, но он успел скрыться за перевалом, который сразу после этого завалило снегом. Позднее он писал, что «провел около года среди гор, терпя великие бедствия».

Как ни странно, Шейбани освободил мать Бабура из заключения в женских покоях ханского дворца в

Каменном городе, где в то время лежала при смерти недоверчивая Исан Даулат. Узбек не был склонен к состраданию, но нередко проявлял великодушие, когда речь шла о женщинах. Он уже захватил в свой гарем мать царевича Али, затем Ханзаде, а также жену Махмуд-хана. Надеялся ли он, что выследить Бабура, чьей смерти он желал всей душой, окажется проще, если при нем будет находиться больная женщина? Ответ на этот вопрос исчез вместе с недостающими страницами дневника.

Этот год опустил занавес над мелкими стычками и триумфами Тимуридов в их бывших владениях. Закончилась неспокойная и яркая эпоха Омар Шейха и его братьев. От Самарканда, с течением времени еще более обветшавшего и заброшенного, осталась лишь былая слава.

Когда солнце вошло в знак Рака, в июне 1504 года, одинокий Тигр принял очередное неожиданное решение. Он жил в Белых горах, на южной границе знакомых земель, среди аймаков горных племен вместе со своей матерью и семьями наиболее преданных товарищей.

«Тогда мне на ум пришло, что нужно оставить Фергану и идти куда-нибудь, чем скитаться так, не имея где преклонить голову».

Решение далось ему нелегко. Целых десять лет он упорно боролся за право преклонить голову в землях своих предков. Много раз за эти годы он говорил о «нашей стране и нашем народе» и никогда не изменял своим убеждениям. Теперь же, впервые за все это время, он отвернулся от своей долины, реки и царственного Самарканда и исполнился решимости найти где-нибудь приют для оставшихся с ним людей. Такая решимость дает наиболее полное представление о характере Бабура – колебаний и двойственности он не допускал. К новой стране у него было всего одно требование: она не должна стать всего лишь горным убежищем, – через такие места он не раз проходил еще в самом начале своих скитаний, – в этой стране должна протекать река и стоять города, в которых можно разбить такие же сады, как в Самарканде.

Спустя двадцать пять лет он все же нашел такую страну, которой и стал управлять, – безопасную для всех его близких. В этой стране он начал строить свой город – там, где никогда не предполагал оказаться.

По иронии судьбы, его решение покинуть Фергану и превратиться в скитальца означало полный поворот в его жизни. В глубине души Бабур продолжал оставаться искателем приключений.

Глава 3 Царство в Кабуле

Через Морскую реку

«В месяце мухарраме я выступил из ферганской земли, направляясь в Хорасан, и прибыл на летовку Илак в области Хисара и остановился там. На этой стоянке, в начале двадцать третьего года моей жизни, я впервые приложил к лицу бритву. Моих людей, знатных и простых, которые с надеждой следовали за мной, было больше двухсот и меньше трехсот, большей частью они были пешие, с дубинками в руках, грубыми кожаными башмаками на ногах и чапанами из овчины на плечах. Нужда дошла до того, что у нас было всего два шатра. Мой шатер я отдал своей родительнице, а для меня на каждую ночь устанавливали крытый войлоком шалаш.

Покидая родную страну, Бабур воспользовался привычным маршрутом и двинулся по горным тропам, ведущим сквозь расположения аймаков кочевых племен, которые снабжали продовольствием своих неимущих, хотя и почетных гостей. Кроме того, они предоставляли путникам проводников, сопровождавших изгнанников до берегов очередного бурного потока. Благодаря отлаженной системе связи весть о злополучии Бабура вскоре распространилась по всем аймакам; по ночам горцы выставляли своих дозорных вокруг его лагеря, – честь рода требовала, чтобы гости не понесли никакого ущерба, – и держали его в курсе событий, происходящих в долинах. Некоторые молодые воины даже присоединялись к его отряду. В горах Бабур всегда умел находить себе друзей.

И всегда внимательно присматривался к открывающимся перед ним новым землям. Позади остались истоки знакомой Сырдарьи, или Песчаной реки, и теперь он приближался к великой Морской реке, Аму, зарождавшейся на востоке, там, где к облакам возносилась голубовато-лиловая горная гряда, – Бабур мысленно отметил, что эта естественная крепость гораздо выше его родных гор. Старейшины аймаков называли ее Бадахшан. Они приносили к походному костру Бабура куски светящегося в темноте фосфора и уверяли, что Бадахшан изобилует голубым камнем – бирюзой, а также горящими красным огнем рубинами. Они клятвенно утверждали, что во время зимних холодов, «бывает, не увидишь солнца три дня и три ночи», и шепотом добавляли, что в этих горах имеются тайные пути, идущие вдоль реки, мимо ледяных вершин Памира и через Кашгар, – на восток. Бабур отметил для себя, что это лучший путь для безопасного отступления, и уже не забывал о нем.

Мысль об оседлой жизни еще не приходила ему в голову. День его первого бритья следовало отметить праздничным пиршеством, но из-за крайней бедности об этом нечего было и думать; однако несколько дней спустя он все же ухитрился отпраздновать свадьбу своего молочного брата Джахангира. Он старался забыть жгучие обиды, отдалившие их друг от друга; однако пристрастившийся к ночным пирушкам Джахангир не оставил своей склонности к мелким интригам. Проблемы были и с младшим братом, Назиром. Только страх перед узбеками заставил обоих последовать за Бабуром.

Устрашающие узбекские всадники все еще были довольно близко. Неизвестно, послал ли Шейбани-хан своих людей в погоню за Бабуром, но основная часть степного войска, мощь которого еще больше возросла после разгрома обоих ханов, когда на сторону узбеков перешла двадцатитысячная монгольская армия, направлялась на юг. Покончив с Каменным городом, Шейбани вернулся к отложенной на время задаче разбить Хосров-шаха, чьи владения лежали по ту сторону великих южных гор. Обо всем этом Бабуру сообщили бдительные горцы.

Взгляды жителей верхнего течения Амударьи были обращены к северу, откуда надвигалась угроза. Таким образом, прибытие Тигра перед самым появлением прославленного Узбека вызывало противоречивые чувства. Однако Бабур пользовался уважением как единственный представитель царского рода, который храбро вступил в поединок с Шейбани и сумел остаться в живых. На переправе через стремительную Аму его встретил Баки из Чаганиана – младший брат Хосров-шаха и правитель просторной долины. Оказав беглому наследнику Тимура неожиданно любезный прием, Баки предложил ему свои услуги. Опытный политикан, он, в залог своей искренности, привел в лагерь Бабура семьи своих приближенных, включая свою собственную. Его подданные щеголяли в нарядных одеждах и изъяснялись с придворной жеманностью.

Покончивший с иллюзиями Тигр не мог не заметить того, что манеры Баки напоминают ему об Али Досте, в то время еще здравствующем. Он вежливо отклонил предложение продолжать путь совместно, прихватив с собой и своего брата Джа-хангира. Баки не сомневался, что Джахангир причинит Бабуру немало хлопот, и процитировал строки Саади:

 
Десять дервишей могут спать на одном ковре,
Но два царевича не могут отдыхать в одном климате.
 

Бабур, тоже знакомый с поэзией великого Саади, вспомнил конец четверостишия: нищий дервиш поделится единственным куском хлеба, но царь, завоевавший одну страну, жаждет завоевать и вторую. И он не отошлет Джахангира.

Спускаясь вниз по реке, беглецы неожиданно столкнулись со своим старым знакомым – вероломным Живодером. Камбар Али, – видимо, также, как и Баки, – посчитал, что в момент приближения узбеков безопаснее держаться возле Бабура, чем находиться в обществе Хосров-шаха. Однако грубые речи Живодера, привычные для уха Бабура, оскорбляни слух Баки. Камбар Али был отослан, чтобы исчезнуть – в последний раз – в поисках прибежища.

Продвинувшись дальше на юг, Бабур с удивлением обнаружил, что собрал целую армию. В его лагерь вернулись бывшие приближенные, а от монголов, состоящих при дворе Хосров-шаха, прибыл гонец с письмом для Бабура: «Мы, люди из монгольской орды, желаем служить истинному государю. Пусть скорее выступает в путь, потому что войско Хосров-шаха разбегается, чтобы перейти на его сторону».

Сразу же вслед за этим к растущему войску Тигра присоединилось несколько тысяч всадников – «монгольская орда».

Однажды утром объявился и старый Касим, – он стоял перед входом в шатер, ожидая прощения от своего повелителя. К двадцати трем годам – мусульманский календарь ведет счет на лунные годы, в отличие от христианского, по солнечным годам которого Бабуру было чуть больше двадцати одного года, – горький опыт уже научил Тигра задумываться над причиной такого наплыва добровольцев. Положение, сложившееся в широкой долине великой Аму, было достаточно ясным. Сзади наступали узбеки, дошедшие уже до Демир Капы – Железных ворот, – естественного прохода в горах, ведущего из земель Самарканда в области Инда. Шейбани-хан приближался к крепости Хисар. В этот переломный момент монголы предпочли зрелости и опыту своего правителя молодость Бабура и Баки.

Затем к шатру изумленного Бабура прибыл гонец, объявивший, что Хосров-шах признал Тигра истинным государем окрестных земель и намерен служить ему верой и правдой, желая только сохранить свою жизнь и имущество. Больше того, владыка южных земель уже выехал к Бабуру, чтобы принести ему клятву верности.

Тем временем Бабур подошел к излучине реки, где и разбил свой лагерь, чтобы принять, – впрочем, без всякого удовольствия, – бывшего самаркандского министра и убийцу своего младшего двоюродного брата. Впрочем, он признавал, что этот близкий узбекам тюрк из северных областей был способен на великодушие и доброту, которые «он проявлял к самым ничтожным личностям, но ко мне никогда». (Бабур нигде этого не подчеркивал, но на самом деле именно он подстрекал приближенных Хосрова покинуть его.)

Выехав из лагеря налегке, в сопровождении всего нескольких приближенных, Бабур переправился через реку и торжественно расположился под чинарой.

«С другой стороны прибыл Хосров-шах в сопровождении множества нарядно и пышно одетых людей. Согласно правилам приличия, он еще вдалеке спешился и подошел ко мне. Здороваясь, Хосров-шах преклонил колени три раза, отходя назад – тоже три раза, осведомляясь о здоровье и поднося подарки, он снова встал на колени. Перед Джахангиром-мирзой он тоже преклонил колени.

Этот старый толстый пройдоха, который столько лет делал что хотел и из всех отличий царской власти только хутбу [24]24
  X у т б а – здесь: речь или проповедь, произносимая правителем по особо важным поводам; произносить хутбу от своего имени – упоминать в ней себя как независимого властителя.


[Закрыть]не читал от своего имени, раз двадцать пять подряд преклонял он колени и ходил передо мной взад и вперед. Он так устал, что едва не свалился. Нескольких лет бекства и султанства будто не бывало.

После приветствий и поднесения подарков я повелел Хосров-шаху сесть. Мы просидели примерно час, беседуя о том о сем. При всей своей трусости и неблагодарности Хосров-шах был к тому же пустой и бестолковый болтун». (Такую оценку дал ему Тигр.)

Бабур отнесся к старому интригану без всякой пощады. Однако Хосров-шах – само имя его было всего лишь сомнительным титулом – порой проявлял остроту ума и склонность к философии. Когда Бабур злорадно посочувствовал ему по поводу бегства множества его людей, Хосров возразил: «Эти продажные слуги уже четыре раза покидали меня, но всегда возвращались».

В ответ на заданный невзначай вопрос о том, когда и по какой переправе прибудет Вали, младший брат Хосров-шаха, «маленький, жирный старик» привел поговорку: «Талая вода уносит переправы». Наблюдательного Бабура поразило, что эти знаменательные слова прозвучали именно в тот момент, когда власть и приближенные уплывали у Хосрова из рук. Рассматривая эти слова как предзнаменование, Тигр, пожалуй, выдавал желаемое за действительное, но он был полон решимости добиться его осуществления. После этого необычного разговора импозантный антураж Хосрова улетучился, – его люди, поодиночке и целыми племенами, переходили в расположение лагеря Тигра, приводя с собой своих домочадцев. К следующей вечерней молитве, сообщает Бабур, на стороне Хосрова не осталось никого.

В тот же вечер в шатре у Бабура разгорелся жаркий спор между его приближенными. Тощий бек был единственным из трех братьев-царевичей, оставшимся в живых, – одного задушили по приказу Хосрова, второй был ослеплен и убит. Тощий бек обвинял Хосров-шаха в убийствах и требовал кровной мести. Баки пытался защитить своего брата, – до появления Хосрова он проявлял осторожность, стараясь наладить отношения с Бабуром, – но большая часть беков сочла, что он заслуживает мести. В душе Бабур был согласен с ними, однако он уже пообещал старику сохранить ему жизнь и имущество. Нужно было принять какое-то решение. Бабур приказал Хосрову покинуть страну, забрав с собой все свои богатства.

Бывший правитель Хисара и Кундуза немедленно получил три каравана ослов и верблюдов и, нагрузив их всем своим золотом, серебром и драгоценностями, отправился вниз по реке, чтобы больше никогда не попадаться Бабуру на глаза. Никаких подарков Бабур от него не принял.

(Несколько месяцев спустя эта история получила продолжение. Казалось, что даже и после изгнания разрушительная деятельность Хосрова не прекратилась. Обосновавшись на западе, в Герате, он через некоторое время узнал о том, что оба противника – Шейбани и Бабур – покинули долину Аму, и вместе с несколькими сотнями приближенных двинулся в обратный путь, надеясь вернуть себе родной Кундуз. Известие о его возвращении достигло лагеря Тигра, расположенного вдали от тех мест, и, как и предсказывал Хосров, большая часть его прихвостней потеряла покой и поспешила вернуться к нему. Довольно странно, что в этом случае самыми предусмотрительными оказались монголы, которые предпочли остаться с Бабуром. Затем пришло новое сообщение: «Его милость Хосров-шах бежал из своих земель, оставив Хисар и Кундуз, а также все земли от Железных ворот до Бадахшана, не приняв ни одного сражения», на что Бабур откликнулся с несвойственной ему иронией: «Их противники вышли им навстречу [по возвращении Хосров подвергся нападению узбеков], но не смогли даже начать бой, а маленький толстый старик и убежать не сумел. Люди Хамзы-султана сшибли его с коня, привезли в Кундуз и обезглавили. Его голову послали в Хорезм Шейбани-хану». Вскоре перебежчики вернулись к Бабуру).