Текст книги "Феодора. Циркачка на троне"

Автор книги: Гарольд Лэмб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Как только смогла, Феодора вернулась в свой старый, заброшенный и пустой дом. Слуги прятались в прилегающей к нему церкви Святых Сергея и Дионисия, очень красиво отделанной молодым архитектором Анфемием из Тралл, которую Юстиниан построил как продолжение сада.

Феодора в сопровождении женщин в прополомах прошла по пустому дому с террасой, усыпанной листьями, и запахом дыма во внутренних помещениях.

Когда возвращаешься в дом, где жил с надеждой в былые дни, можно увидеть те же комнаты, те же окна, выходящие на те же самые деревья в саду, но всё-таки они уже другие, потому что изменились вы. Феодора вышла из спальни на террасу и по привычке взглянула на стену, где раньше грелся на солнце павлин. Потом она повернулась, будто что-то ища, тут же к ней подошла служанка и ласково спросила: «Что желает Августа?» Феодора сказала, что монахи из больницы Самсона, оставшись без крыши над головой, могут найти приют в её доме. На улицах много святых людей с востока бродили по городу, словно нищие. Они могли бы спать в её доме, ведь рядом как раз новая церковь, или гулять в саду, где нужно расчищать пруд от золы и пепла. Женщины в прополомах одобрили это решение. Когда они прятались во дворце Дафны, слушая гул толпы, то поняли, что обязаны Феодоре жизнью, однако отнюдь не считали её набожной Августой.

Феодора не объяснила, почему рассталась со своим старым домом. Она приняла молниеносное решение, потому что хотела покончить с прошлым после этой катастрофы, после ипподрома и убеждения в том, что Юстиниан – трус, неспособный править самостоятельно. Возможно, это была благодарность восточным монахам. Ведь отдав им дом, Феодора отплатила бы этим людям за всё, что они для неё сделали.

Прислужницы императрицы заметили в своей госпоже какую-то новую решимость. Раз что-то задумав, она уже не меняла решения. В то же время она незаметно начала создавать сеть шпионов, которые ежедневно докладывали ей о разговорах и происшествиях в городе. Основу этой шпионской сети составляли, естественно, служанки и евнухи, далее эта сеть охватывала рынки, гавани и пригород. Феодора каждый день желала знать, что происходит в Константинополе.

Затем, никому ничего не объяснив, она предприняла поездку. Впервые самостоятельно покинув город, Феодора морем отправилась на азиатский берег. Со своими стражниками, советниками и благородными прислужницами она ездила из деревни в деревню вдоль побережья, посетила Вифинию, проехала мимо заснеженной вершины Олимпа и даже побывала в высокогорных монастырях.

Предположительно Феодора совершила эту поездку, чтобы внести пожертвования для беженцев из города, а также самой понаслаждаться горячими минеральными водами. Она также помогала монастырям и организовала несколько временных госпиталей, так необходимых в это тяжёлое время.

Императрица встречалась с сельским населением, самым угнетённым во всей империи, она легко расставалась с деньгами и уверяла жителей Вифинии, что в ней они могут найти заступницу в трудный час. После поездки по азиатской провинции Феодора пожелала, чтобы иностранные посольства имели дело также и с ней, а не только с Юстинианом. Посланников она принимала с какой-то новой, неизведанной ранее роскошью. Когда Феодору хотели видеть незнакомцы, она заставляла ждать их несколько дней, в то время как её шпионы собирали информацию о репутации и жизни этих людей. У неё была привычка заставлять знатных вельмож становиться на колени и целовать её ногу, чего ранее не приказывала делать ни одна Августа. Феодора уже не играла роль. Она поставила на карту всё, включая и свою жизнь, ради империи и выиграла, по крайней мере, тот факт, что она всё ещё жива, говорил сам за себя. Она хотела научиться и научить супруга, как править империей, чтобы этого никто не замечал.

Некоторое время после ужасных событий января Юстиниан находился в прострации. На самом деле ужас охватил не только императора, но и весь город. Казалось, что и Константинополь, и дворец покрыты кровавыми шрамами и копотью. Лучшая часть города превратилась в обугленные развалины. Феодора со своими слугами ездила повсюду, оказывая помощь пострадавшим: командующие привозили запасы из провинций, а священники неустанно молились за страдальцев. Однако выжившие ещё ожидали, прячась за дверями своих домов, кровавой мести императора.

Юстиниан не мог забыть те бессонные ночи, когда солдаты смотрели на него как на загнанного в ловушку зверя. Он снова представлял себя на ипподроме перед толпой, пытался оправдаться и заверить их, что не накажет никого, ведь он никогда не хотел массовых убийств. Он был терпелив с народом и приложил все усилия, чтобы не разгневать его. И вот теперь город сгорел, а большинство тех, кто слушал его в то утро, превращены горсткой наёмников-готов и варваров в трупы.

В упорядоченном мире Юстиниана не было места такой трагедии. Растерянный, он теперь не знал, что же предпринять. Он кратко поблагодарил бесстрастного Белизария за блестящую победу, спасшую дворец. Иоанн же обнял молодого воина, поцеловал его и поклялся, что сам архангел Михаил не смог бы одержать более великолепной победы.

Юстиниан знал, что такой проницательный император, как Диоклетиан, вынес бы кровавый приговор всем тем, кто хоть как-то оказался замешанным в восстании. Сам же приказал закрыть ипподром. Потом, совершенно неожиданно для всех, попытался исполнить часть данных на ипподроме обещаний. «Он вернул детям Ипатия и Помпея отнятые у них ранее титулы и большую часть их конфискованной собственности. То же самое проделал в отношении членов сената, которые выступали против него. Трибоний и Иоанн были отстранены от власти, но позднее им возвратили посты. Трибоний, ловкий плут, пустил в ход все свои знания, чтобы удовлетворить неуёмную жадность, а Иоанн не пощадил никого, грабя любого богача без зазрения совести».

Юстиниан принёс свои извинения всем выжившим во время восстания «Ника». Тела Ипатия и Помпея всё ещё лежали непогребёнными в море. В это время ему в голову пришла странная мысль. Он, Юстиниан, убил Виталиана, как кричала толпа, после клятвы, что тому не причинят вреда. Император в своей речи не высказал вслух этой мысли, но за всю оставшуюся жизнь он не казнил больше ни одного политического преступника.

Вероятно, ни сам Юстиниан, ни народ не почувствовали этого, но в их отношениях произошла перемена. Пролитая кровь и пожар восстания ослабили вековые институты власти. Сенат, который играл сомнительную, если не предательскую роль, уже не имел былой славы. Знаменитая демократия стала ущербной, лишившись ипподрома – своего главного ареопага. Два древних института власти, римский и греческий, стали лишними. Остался единый правитель, автократ и единый народ. Возник вопрос: как сложатся в будущем отношения этого правителя и нации?

Трибоний со своими товарищами занялись новым делом – составлением свода законов, римских цивилизованных законов, чтобы объяснить, как и при каких обстоятельствах они могут использоваться.

Энергичный правитель Константин Великий перестроил бы сгоревшие залы дворца, превратив его в мощную крепость на случай повторных беспорядков. Юстиниан неделями бродил по заброшенному городу, говорил со священниками и народом. Он ясно дал им понять, поскольку насмешки толпы всё ещё звучали у него в ушах, что новый город больше не примет бродяг и бездельников, его улицы будут закрыты для игроков, нищих и грабителей. Вооружённые фракции больше не станут проходить под музыку по городу в своих излюбленных цветах. Каждый, кто подойдёт к воротам Константинополя, должен иметь семью или какое-то дело. Все соглашались с этим, но многие решили, что это утопический замысел, который невозможно воплотить в жизнь.

Юстиниан и в самом деле вознамерился перестроить разрушенный центр города, придав ему ещё больше великолепия – возвести имперские монументы, открытые для народа. Больше всего он мечтал возродить разрушенную церковь Святой Софии. Долгими ночами Юстиниан обсуждал чертежи с молодым Анфемием из Тралл, знаменитым каменщиком, неким Исидором и другими. Юстиниан спросил у архитектора, что того не устраивало в сгоревшей базилике, и Анфемий объяснил, что она была мрачной, похожей на уродливый параллелограмм, и с таким низким потолком, что вошедший чувствовал себя угнетённым, а не вознесённым к небесам, и кроме того, деревянные стены плохо выдерживали вес и часто страдали от пожара. Римляне умели строить великолепные термы и ипподромы, но ещё ни разу не возводили достойный дом Божий.

После обсуждений и споров Юстиниан попросил Анфемия сконструировать здание, которое пропускало бы солнечный свет, было достаточно большим, чтобы вместить всех желающих, и достаточно объёмным, чтобы создать впечатление небесного купола. Церковь должна быть прочной, чтобы стоять веками.

Нечасто молодому архитектору выпадала честь возводить новое чудо света. Существующие чудеса представляли собой каменные глыбы, выступающие в роли царских гробниц, подобно пирамидам Древнего Египта, или удовлетворяющие прихоть тирана, как висячие сады Вавилона, теперь не функционирующие. Анфемий ликовал, заявив, что он построит новое чудо, где смогут вместиться пять тысяч человек и прославить Господа.

Здание будет покоиться на четырёх мощных, как горные вершины, колоннах, соединённых галереями. Колонны будут венчать полусводы, которые станут основанием одной огромной сферы или центрального купола, похожего на небесный свод. Исидор и строители заявили, что камень необходимо облицевать мрамором. И ни единого деревянного перекрытия в основном каркасе! Они объявили, что гигантский расширенный купол прославит творение Анфемия и Бога.

Другие архитекторы, чьи чертежи не были приняты, заявили, что такой купол немыслимо построить. Это восточный стиль, а отнюдь не римский. Если его возвести как придётся, то он упадёт на головы тысяч молящихся. Богачи ворчали, что такое непомерное сооружение размером с гору, украшенное, как драгоценная камея, не стоит тех денег, которые на него потрачены.

И эксперты и меценаты оказались почти что правы. Но Юстиниан обладал упорством крестьянина-горца и беспечностью к деньгам, свойственной бедному мальчишке. Через пять лет новое чудо было полностью завершено.

Уже до этого сторонние наблюдатели, быстро схватывающие все изменения в императорском дворце, заметили, что Феодора постепенно отделилась от Юстиниана. Заграничные послы одаривали придворных Августы так же, как придворных самого императора. Шпионы Феодоры могли быть повсюду, она заставляла людей служить ей, в то время как Юстиниан был погружен в строительство и очистку улиц от всякого сброда.

Женщины особенно искали покровительства Феодоры, которая принимала их всегда в нарядах новейших и самых замысловатых фасонов. В ней они ощущали безграничную власть, а император, как и прежде, тяжело шагал по коридорам или запирался в кабинетах с бумагами и секретарями.

Самые пытливые умы высказывали предположение, что это просто хитрый трюк императорской четы. Говорили, что Феодора всегда занимала противоположную позицию в споре с Юстинианом. Делая это открыто, они могли сравнивать свои впечатления и разрешать секреты всех просителей. Многие в это верили, потому что жители Константинополя были склонны замечать скрытое, а не явное. Некоторые решили, что такое различие во взглядах обусловлено прихотью самих правителей – императрица следовала своим женским причудам, а император – мужским. Смущённые такой двойственностью, многие люди наблюдали за Юстинианом, стараясь найти разгадку. Они знали, что бесполезно, почти невозможно следить за Феодорой. Однако они продолжали предлагать неподкупной императрице свои лучшие дары.

Юстиниан внезапно сделал то, чего никто не ожидал. Город был ещё полуразрушен, правительство нестабильно, а он вознамерился отправить военный поход в Африку.

Император вдруг опять вернулся к своей старой задумке, которая и послужила причиной восстания, – попытаться отвоевать потерянные колонии старой Римской империи. Он высказал мысль, что прошлое можно вернуть.

Через год после бойни на ипподроме Юстиниан предпринял поход в Африку, возглавить который доверил Белизарию, чтобы совершить невозможное.

Глава 4
ВОЗРОЖДЕНИЕ ИМПЕРИИ

Флавий Вегеций, учёный и гражданин, в своём произведении «История военного искусства» писал: «Победить можно благодаря мудрому руководству и дисциплине, а также врождённой отваге, при этом не важно, что войска неприятеля превосходят численностью. Маленькая дисциплинированная армия гарантирует успех; разрозненная толпа обречена на уничтожение... Даже в период затишья готовься к войне».

Правда, примеры Вегеция относились к далёкому прошлому: к временам Юлия Цезаря и горстки легионов, побеждавших звероподобных галлов, к временам изящных римских легионеров, которые одерживали верх над мощными германцами. Но разве утверждения учёного устарели? Юстиниан, читая это произведение, должно быть, верил ему после резни на ипподроме. Далее Вегеций советовал следовать такому примеру: отбирать командующих среди искусных молодых граждан, а не полагаться на чужеземцев.

Хотя многие солдаты Юстиниана, включая Белизария, родились среди варваров, по характеру и воспитанию они были истинными римлянами. Их, если можно так сказать, романизировали. В то же время очень немногие коренные римляне желали посвятить армии всю жизнь, а если и выбирали этот путь, то чаще всего превращались во второсортных командиров, которые могли лишь подчиняться приказам и искать славы и почестей для себя.

Юстиниан уже изучил историю и понял причину поражения древнеримской армии. Старинные легионы отступили перед чудовищной лавиной конных готов с длинными мечами у города Адриана недалеко от Константинополя примерно полтора века назад. Римские стратеги усвоили горький урок, сам Вегеций писал от этом, и постепенно создали новую армию, основанную на кавалерии, как у готов, чьи воины носили железные доспехи и пользовались оружием варваров – лёгким копьём и длинным отточенным мечом. Это были катафракты, или «закованные в железо», которые вскоре добавили к своему вооружению гибкий лук, заимствованный у воинственных гуннов из восточных степей. Такие закованные в латы всадники составили ядро армии Белизария.

Но разгрому старых армий на западе способствовало не только отсутствие вооружения или дисциплины, но и неумение солдат обращаться с имеющимся оружием и самой обстановкой в прогнившей Римской империи и центральной власти, организовавшей этот поход. Рабский труд обогатил поместья знатных горожан, которые, естественно, не хотели вмешиваться в грязную войну, в то время как состоятельные граждане более низкого происхождения (а являться римским гражданином было очень и очень почётно) бросили военную службу ради зерна из Африки и игр в Колизее. Огромный город, только потребляющий, но ничего не производящий взамен, стал гигантским паразитом, питающимся соками соседних провинций.

Рим рухнул не потому, что его наводнили варвары из северных лесов или восточных степей, а потому, что сам начал брать варваров на посты, от которых отказывались римские граждане. Римский мир, «рах готапа», казался в то время, по меньшей мере в годы правления блистательного Августа, вечным, а сама империя – неизменным мировым господством. Казалось вполне естественным, что в таких обстоятельствах на службу во фронтовые гарнизоны набирались наёмники.

Длительное время варваров набирали как пополнение к существующей армии. Затем стали приглашать целые племена в качестве федератов. Разлад наступил, когда империю начали разрывать гражданские войны в III веке от Рождества Христова. Само понятие империи, существовавшее в головах западных рабов, утратило смысл, потому что Рим заключил сделку с варварами-федератами, отдав им приграничные территории. Вожди готов и визиготов пытались самостоятельно править империей, в то время как фактические правители удалились в Равенну под защиту болот. Пришельцы во главе с Аларихом и Гейзерихом просто пришли в город, чтобы собрать дань с оскудевающего богатства империи.

Они обустроились в различных областях империи, вспахивали свои земли, чеканили свои монеты с изображением венценосных особ и признавали римских императоров, скрывавшихся теперь на востоке, в Константинополе. При мудром правлении Аттилы гунны, последние выходцы из степей, попытались установить власть во всей средней Европе, но гуннская конфедерация развалилась после смерти вождя.

Теперь у вандалов была Африка, остготы правили Италией, визиготы – Испанией, а ещё более дикие франки захватили Галлию, в то время как англосаксы распространились по южному побережью Британии.

На востоке императоры Константинополя могли наблюдать постепенное разрушение западной империи. Порой они делали попытки отправить туда военные подкрепления, но отправлять было практически нечего. Они оттеснили готов и гуннов, самых опасных противников, на запад с помощью богатых золотых даров и сильных укреплённых крепостей на границе с Дунаем. Незадолго до Юстиниана перестали постоянно нанимать в армию германцев. Стражников для императорского дворца набирали из цивилизованных народов Малой Азии или армян с гор Кавказа.

Восточная армия всё же понесла потери. Кочевые племена варваров в поисках добычи и земель захватили и разграбили греческий полуостров, родная провинция Юстиниана – Македония подверглась частичному опустошению; на плодородные земли Азии – малоазиатский полуостров, Сирию, Египет и Кирену, где путешествовала Феодора, – пока ещё не вторгались, и на их богатства подкупались наиболее воинственные варварские народы, стоявшие у границ Понта Эвксинского и Дуная. Более того, стратеги Константинополя научились натравливать друг на друга вождей варварских орд – опасная игра! И Анастасий и Юстин пытались возвести ещё более надёжные стены, но, как заметил Виталиан, стены сами по себе ничего не значили, если их некому было защищать. Поэтому задачей обитателей Священного дворца стал поиск талантливых военачальников, могущих противостоять полчищам воинов.

У них появилось новое оружие, секрет которого тщательно скрывали в военном министерстве. Химики обнаружили, что сера и каменная соль, смешанные в ступке с порошком пирита, а затем соединённые с негашёной известью и другими компонентами, превращаются в разрушительное пламя, его можно направить на вражеское войско или корабль. До этого для защиты стен использовалась горящая, самовоспламеняющаяся нефть, причём её нелегко было потушить даже водой. Это так называемый греческий или морской огонь. Новая смесь, требующая осторожного обращения, ещё проходила испытания и использовалась только в случае крайней необходимости недалеко от Константинополя. Именно так и поступал Юстин.

Юстиниану пришло в голову спасти Константинополь, по очереди напав на варварские королевства на западе. После трёхсот мирных лет они не ожидают угрозы. По суше не удастся продвинуться далеко, но можно завладеть королевствами, если воспользоваться Средиземным морем. Император тщательно готовился к походу, заключив временное перемирие после богатых золотых даров с персидским царём, отправив в Африку шпионов, чтобы вызвать волнения, и наладив дружественные отношения с дочерью великого Теодориха, короля готов в Италии, который к тому времени уже покоился в великолепном склепе в Равенне.

Поход начался весной 533 года под командованием Белизария, после того как за его успешное завершение молился патриарх на пристани Золотого Рога, и теперь оставалось лишь ждать, сумеет ли Юстиниан поддержать своего командующего и армию в этом внушительном, предпринятом им проекте. Армия, вверенная Белизарию, была всё же слишком мала, чтобы противостоять воинственным силам вандалов и готов. Сам Юстиниан боялся, что Белизарий решит остаться в Африке в качестве полноправного монарха, если поход увенчается успехом.

Великий Теодорих начал восхождение к власти с должности командующего войсками в империи. Африканское побережье богато и плодородно. Если солдаты доберутся туда, то станут подчиняться Белизарию, а не Юстиниану. Десятитысячная армия была против этого похода, потому что большинство солдат хотели вернуться на родину после войны с персами, четыре сотни гуннов не желали плыть морем, так что основная сила заключалась в нескольких тысячах «закованных в железо» из полка Белизария. Более того, молодой талантливый полководец взял с собой свою семью, супругу, актрису Антонину и взрослого крестного сына Феодосия. Это привело к беде, но не той, что ожидал Юстиниан.

Первая задача командующего – установить подобающий авторитет среди своих солдат. Пятьсот маленьких кораблей флотилии, необходимые для переправы армейских запасов и пяти тысяч лошадей, принадлежали в основном сирийским и египетским купцам и никогда ещё не пускались в дальние морские плавания. Белизарий повелел выкрасить в красный цвет паруса трёх флагманских кораблей и привязать на шестах над мачтами фонари, чтобы можно было плыть ночью и чтобы вся флотилия следовала в один ряд. Иначе будущие корабли просто бы наталкивались друг на друга, с наступлением темноты заходя в маленькую гавань. Прокопий пишет, что гребцы мастерски управлялись со своими судёнышками, искусно работая вёслами. Запасы воды портились в непригодных ёмкостях. Антонина, жена командующего, сохраняла свой запас питьевой воды чистым и прохладным в стеклянных кувшинах, спрятанных в мешки с песком. «Эта женщина, – замечает Прокопий, – умела найти выход даже из самой безвыходной ситуации». Галеты, выданные экономистом, – Иоанн из Каппадокии был снова на посту, потому что он один мог собрать нужную сумму для ведения войны и перестройки Константинополя, – заплесневели, вследствие чего многие погибли от дизентерии. Белизарий высадился на берег и на свои деньги закупил зерна, а также посадил на кол двух гуннов, которые напились и убили своего товарища. Это был серьёзный шаг. Гунны, бесценные в битве, не признавали римских законов и военной дисциплины. После казни Белизарий не мог быть полностью уверен, что они не восстанут против него.

Итак, эта злосчастная флотилия приставала к берегу у каждого острова. Армейские командиры, завидуя молодому Белизарию и готовые выступить против него, заявили, что их солдаты на таких кораблях не желают вступать в битву с вандалами на море.

Солдаты не знали, что ждёт их там, на берегу, где в течение трёх столетий проживали вандалы, они лишь видели, что жалкие остатки последнего императорского флота бросают вызов вандалам – завоевателям Африки.

Они высадились на Сицилии, у подножия горы Этна. Территория принадлежала готам. Белизарий волновался, потому что за время долгого пути корабли поистрепались, а люди ослабели. Прокопий вспоминает: «Ступив на берег, он не находил себе места, не знал, куда дальше идти, и терзался сомнениями, потому что не представлял, какие воины вандалы или как объявить им войну, а его солдаты были объяты страхом, говоря, что не могут сражаться сразу с двумя противниками – вандалами и морем».

Сириец Прокопий начал восхищаться Белизарием и, к счастью, смог разрешить сомнения полководца. Отправившись в Сиракузы за информацией, он встретил слугу, приехавшего три дня назад из Карфагена – столицы и морского порта вандалов, места, где обычно находились король, армия и флот. Однако Юстиниану удалось расчистить путь для своих воинов. Его шпионы распространили слух о движении императорских сил по пустынному побережью недалеко от Триполи и на далёком острове Сардиния. В результате флот вандалов и пятитысячная армия были переброшены на Сардинию, а король Гелимер со своим двором четыре дня назад покинул Карфаген, не подозревая, что на море уже находятся войска Белизария.

Более того, благодаря переписке Юстиниана с готским двором его флоту удалось заправиться на Сицилии. Как можно скорее Белизарий вышел в море, направляясь к Мальте, откуда благоприятный восточный ветер доставил бы его в Африку.

Флот причалил в месте, известном римлянам под названием Отмель, но до желанного Карфагена было ещё далеко. Пустынный красный берег выглядел недружелюбным. Командующий, стремящийся быстро продвигаться вперёд, созвал военачальников на корабль и спросил их мнения. Военный совет проголосовал за то, чтобы взойти на корабли и, обогнув мыс, плыть к Карфагену. Это заняло бы девять дней без запасов воды, а на этом бесприютном берегу армию мог бы легко застигнуть шторм.

Вероятно, командиры хотели расчистить путь для отступления. Белизарий мог быть одновременно вежливым и очень едким. «Я не виню вас, – ответил он, – в этой пустыне нельзя найти приюта. Но я согласен с вами в одном: нельзя одновременно встречаться с вандалами и морем. Всё, что вы говорите, – правда, если разразится шторм, с нашими кораблями случится одно из двух: либо их отнесёт далеко от берега, либо они утонут. А если мы будем на кораблях, то что может случиться с нами?» Он посоветовал быстро передвигаться по суше, чтобы добраться до Карфагена прежде, чем враг опомнится и начнёт защищать город. После этого корабли вдоль побережья дойдут до гавани, и Карфаген со всем своим богатством и запасами будет служить базой для дальнейших действий. Таким образом армия сможет найти убежище в стенах города. Все согласились. Прокопий с радостью заявил, что вода, которую они нашли в подземном источнике на первом привале, – хорошее предзнаменование. Но Белизарий, его солдаты и конные гунны были не в настроении задерживаться дольше. Полководец поторопил армию и жестоко наказывал тех, кто осмеливался забирать во встречающихся деревнях фрукты и живность. «Эти деревенские жители – римляне, они будут помогать нам, если мы не вынудим их помогать вандалам. Почему вы так настойчиво наживаете себе врагов?»

Белизарий принудил своих солдат расплатиться серебром за продовольствие и тронулся в дальнейший путь. Он шёл почти по тому же самому маршруту, что и восьмая армия африканского корпуса Роммеля спустя более чем четырнадцать веков, когда Карфаген уже стал Тунисом.

Войскам не удалось быстро подобраться к Карфагену. Когда римляне увидели естественные защитные сооружения огромного порта, цепь холмов, оканчивающуюся сухим солёным озером и великим озером Карфагена, то их доброжелатели, крестьяне, которым заплатили серебром, сообщили, что вандальские всадники прибывают в город со всех сторон. Белизарий остановил свою колонну и выстроил лагерь, окружённый по старинке выкопанными рвами. Там остался его багаж, более слабые соединения пехоты и его жена Антонина. Сам он, оставив свой полк в тылу, так как это были единственные силы, на которые он мог рассчитывать, пошёл по главной дороге, которая вилась меж холмов и озёр к Карфагену.

Произошедшее далее можно назвать удачей с той лишь только разницей, что Белизарий уже приготовился к поражению, в отличие от менее опытных правителей Африки. Четыре сотни гуннов, высланные вперёд исследовать холмы по левую руку, обнаружили одну армию вандалов, переходящую сухое солёное озеро. Увидев сверкающие золотом нательные украшения, великолепные плащи и больших откормленных коней знатных вандалов, гунны утратили своё дурное расположение духа или, возможно, решили, что эти всадники – более желанные враги, чем несгибаемый Белизарий. Их смертоносные стрелы сметали вражеские ряды, а быстрые дикие кони легко обгоняли тяжёлых лошадей вандалов, которые бросились в бегство по соляной корке озера.

Римская кавалерия федератов, пробираясь вперёд по дороге, столкнулась с армией командующего Карфагена, оказавшегося к тому же братом Гелимера. Они нагнали его и небольшой сторожевой отряд у верстового столба с пометкой «Десять миль», а обнаружив и дальше подобные разрозненные отряды, продолжали их атаковать, собирая трофеи и выискивая других вандалов. Гунны почти добрались до самого Карфагена, когда заметили главную армию Гелимера, которая верхом на конях рысью двигалась меж холмов. Римская кавалерия повернула в укрытие. Тут они и встретили Белизария с небольшим отрядом.

Среди холмов не могло произойти почти ничего. Но Гелимер, король вандалов, подъехав к десятимильному верстовому столбу, нашёл тело своего брата. Поблизости не было видно врагов. Гелимер всё ещё оставался в душе варваром, а это означало, что он питал глубокую привязанность к своим родственникам и хотел похоронить брата по всем правилам, предписываемым религиозным ритуалом. Это он и проделал на месте, предавшись горю, а армия терпеливо ждала, пока закончится церемония. Белизарий, пробираясь по дороге, столкнулся с этим неожиданным зрелищем, но не позволил своей ненадёжной армии потерять присутствие духа. Он повёл солдат на изумлённых вандальских воинов, уже спешившихся с коней. Вандалы, решив, что их атаковала целая конница, поспешно повернули к Карфагену.

К вечеру главная римская колонна обнаружила на дороге лишь тела убитых воинов. В темноте вновь появились гунны со своими блестящими пряжками, поясами из серебряных пластин и оружием, выложенным золотом. Оставшиеся до Карфагена десять миль пути были открыты, а сам город осветился пламенем ламп и факелов, словно приветствуя нашествие. Жители города укрылись под святым покровом церквей. Шпионы Юстиниана подготовили горожан к мысли о приходе освободителей, которые вернут весь африканский берег под милосердное покровительство империи.

Той ночью Белизарий не позволил ни одному отряду войти в Карфаген. В битве он уже познал все возможности вандалов и больше не беспокоился о предстоящей кампании, однако боялся мародёрства в том случае, если изголодавшиеся римляне войдут в город под покровом ночи. Даже Прокопий признавал, что «происходило некое смятение, когда римская армия вступала в побеждённый город».

На следующее утро Белизарий с армией триумфально вступил в Карфаген, но не позволял солдатам разделяться, пока у роскошных вилл и дворцов не поставили стражу. Поэтому его приход увенчался настоящим триумфом. Простые люди, наученные шпионами Юстиниана, забрасывали римлян миртовыми венками. Когда проносили знамёна с позолоченными орлами, жители принялись рыдать и радостно кричать, приветствуя освобождение после трёхсотлетнего ига. Командующий установил стражей на улицах, приказал не трогать знатных вандалов, укрывшихся в церквах, и отправился на пир во дворец Гелимера, где ему, как королю, прислуживали слуги. После того как с главной дороги привезли запасы и багаж, Белизарий распустил своих солдат.

Хотя порт освещался и нашлись доброжелатели, которые сопровождали римский флот, ему всё равно было нелегко войти в безопасную гавань Карфагена.