Текст книги "Феодора. Циркачка на троне"

Автор книги: Гарольд Лэмб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

До тех пор Белизарий рисковал только небольшими отрядами своих ветеранов и в каждой схватке щадил их, выставляя против таких же небольших отрядов готов. Возможно, как пишет Прокопий, его к этому принудило население, но он решил рискнуть. Однако в последующей великой битве римляне не смогли разбить варваров, потому что у них не было ни такого большого воинства, ни безрассудной храбрости, как у врагов. Белизарий спас основные силы, пожертвовав лучшим полком.

Началась настоящая война. Белизарий написал Юстиниану в Священный дворец, что ему нужна значительная помощь. Он слышал, как на улицах его людей называли «греками» и «империалистами»; прошёл слух, что римляне в Италии жили лучше в правление мудрого Теодориха и одарённой Амаласунты, чем под честолюбивым игом «восточного императора». Добрая воля римлян иссякла, папа в церкви Святого Петра призывал к миру, и пришло время, когда Константинополь должен был послать на запад большие силы, чем пять тысяч наёмников. Однако солдат Белизарий чувствовал свою вину, пытаясь объяснить всё это в письме к императору:

«...Что касается будущих планов, то как бы мне хотелось, чтобы в твоём великом деле всё шло лучше. Я не стану скрывать от тебя то, что считаю своим долгом сказать, а твоё дело – действовать. Направь нам достаточное количество оружия и профессиональных солдат, и мы с равной силой выступим против врага в этой войне. Мы больше не должны полагаться на удачу, поскольку она не постоянна. Прими это к сердцу, император: если варвары сейчас одержат победу, то нас выгонят из Италии, и мы потеряем всю армию. Нам придётся вынести весь позор поражения в войне. На нас будут смотреть, как на людей, погубивших римлян, людей, которые предали их...»

Тяготы начали сказываться на Белизарии так же, как во время первой высадки на Сицилии. Наступила осень, он удерживал Рим с помощью различных уловок уже в течение одиннадцати месяцев без всяких успехов и видел, как готы убивали его ветеранов. Напряжение сказывалось в его поступках: арест папы Сильверия на основании анонимного письма, отправка верного Прокопия в Неаполь за подкреплением, приказ супруге Антонине последовать за секретарём. Возможно, он считал, что Антонина отправится на восток просить помощи у Феодоры. Командующий постоянно думал о своей жене, которая жаловалась на его преданных командиров, связавших её имя с красивым Феодосием. Пытаясь верить и тем и другим, Белизарий, как любой другой человек, не мог верить никому. Он чувствовал, как его опутывают сети интриг, и ненавидел их. Он казнил своего одарённого командующего Константина. (Разгневанный тиранией Белизария, Константин выхватил нож и бросился на своего командира, убеждённый в том, что Антонина нашептала Белизарию унижать его.) Нервному напряжению полководца не помогло сознание того, что он сделался инструментом в другом конфликте (у него мелькали лишь догадки), не имеющем ничего общего с войной. На востоке за закрытыми дверями Юстиниан и Феодора впервые в жизни открыто выступили друг против друга.

Всё началось, когда друзья Феодоры, Север, патриарх Антиоха, и Анфимий, патриарх Константинополя, отказались признавать власть императора. Разгневанный Юстиниан созвал совет, который сместил и проклял обоих патриархов. Феодора изо всех сил боролась за них, но теперь её супруг хотел быть ближе к церковным кругам Рима, когда его армия осаждала город. Более того, как император, он чувствовал, что его власть должна довлеть над всеми церквями на востоке и западе, – чувство, которого Феодора не разделяла.

Побеждённая Юстинианом Феодора бросила все силы на помощь своим друзьям-патриархам. Она трудилась тайно, пытаясь избавить церкви от контроля императора, заключив соглашение между Римом и восточными патриархами. Не в силах побудить закон или совет Юстиниана заключить это соглашение, она плела интриги с отдельными людьми.

Появилось двусмысленное письмо, рассказывающее о связи папы Сильверия с готами. Вначале Сильверий был заодно с Феодорой, а потом выступил против неё. Белизарий и Антонина сами исполнили завуалированные приказы Августы, сначала изгнав Сильверия, а затем восстановив его. В Риме также появился дьякон Вигилий, который провёл много лет в Константинополе, беседуя с императрицей, и был настроен помочь ей. Насчёт этого Белизарий не был уверен. Антонина, ведущая переписку с Феодорой, поспешно уехала домой. В Риме всем стало ясно, что Вигилий станет следующим папой.

В Константинополе, ко всеобщему удивлению, высланный Анфимий – причина раздора – исчез из поля зрения. Говорили, что патриарха убили каким-то неизвестным способом. На самом деле Феодора спрятала его в своём доме. Там, среди благородных женщин, Анфимий был скрыт от посторонних глаз. Никто из свиты Феодоры не выдал её секрета.

Пришло время, когда Юстиниан узнал о скрывающемся в комнатах Феодоры призраке, на котором не было великолепных одежд, но всем своим видом он очень напоминал исчезнувшего патриарха. Супруг повёл Феодору к закрытым воротам маленького пурпурного дворца, потому что никто не мог их там слышать, и начал расспрашивать её:

   – Анфимий жив и скрывается у нас?

Феодора покачала головой, словно в изумлении. Тот, кого выслали и предали анафеме, не мог скрываться в стенах Священного дворца. Затем она начала умолять своего супруга-императора. Женщина не могла понять религиозных противоречий. Она только знала, что блаженный Анфимий дал ей священные хлеб и вино. Это был старинный обряд восточных отцов церкви. Не может ли Юстиниан даровать ей одного? Разве он не защитит Анфимия, который давно уже не патриарх, но остаётся священником, имеющим право совершать церковные таинства?

Юстиниана это не убедило. Он подписал указ о высылке и не мог отменить его. Если он так поступит – значит, посмеётся над собственной властью. Бывший патриарх должен покинуть город и отправиться в ссылку.

Сопротивление императора принудило Феодору подчиниться. Опечаленная, она выразила своё согласие и поглядела по сторонам, недоумевая, что же делать. Теперь было невозможно прятать во дворце старого священника, но она также не могла заставить себя выслать Анфимия, как какого-нибудь преступника, подальше от префектов Римской империи. В такие нелёгкие минуты женщина часто ждала какого-нибудь знака свыше. Но ничего необычного не появилось. Внизу, у лодочного причала, как обычно, стояла императорская барка; над головой вокруг пирамидальной крыши пурпурного дворца вились ласточки, словно по сигналу они повернулись и полетели над водой, туда, где на скалах белело пятнышко башни Леандра, и через пролив, далеко, к красной крыше дома для распутных женщин. И вот исчезли из виду, полетели в Азию...

   – Юстиниан, – внезапно ответила Феодора, – клянусь, что святой Анфимий пойдёт в ссылку из твоего дворца.

   – Мудрое решение.

При первой же возможности Феодора взяла императорскую барку и отправилась к дому, который некоторые женщины называли исправительным заведением. В постоянной тревоге она со своей свитой шла по берегу, пока не добралась до выступающего мыса, превращённого в сад, известного под названием Гирон. Императрица обожала его, так бурно выражая свой восторг, что казначей предложил ей построить там летний домик. Феодора сказала, что для этого позовёт архитектора Анфемия.

Там, в Гироне, она могла жить в отдельном дворце, туда же в ссылку пойдёт патриарх Анфимий и будет под её защитой в каких-нибудь двух милях от великой церкви.

Она была счастлива, что название Гирон отныне станет означать «святилище».

Глава 5
ВОЙНА ПО ВСЕМУ МИРУ

Юстиниану и его военному совету наконец стало ясно, что Белизарий оказался в Риме в ловушке. Разочарованный тем, что его прославленный командир не совершил очередного чуда, император с недовольным видом отозвал с северной границы полки для отправки в Италию. Полков было так мало, а проблем так много!

Ослабив дунайские гарнизоны, правитель навлёк ещё одну беду. За рекой, как тени, мелькали славяне, за ними племена герулов грабили лесные города, за ними на юг рвалась новая страшная сила – авары, жители степей. «Славяне живут в жалких лачугах отдельно друг от друга, – пишет Прокопий, – высокие и сильные, они очень похожи, и им часто нечем прикрыть свою наготу: у них нет ни плаща, ни рубашки. Они постоянно кочуют. Живут в трудных условиях, без всякого комфорта. Никто не правит ими, и они не верят в судьбу. Они поклоняются божеству, которое насылает молнии. В старину славяне носили название «племена» или «сеятели», потому что имели много пахотной земли».

Первые подкрепления оказались очень малыми. Иоанн, племянник Виталиана, высадился на «пятке» итальянского «башмака» с тысячью восемьюстами закованными в латы воинами и направился в Неаполь, по маршруту злосчастного Мундуса. Туда прибыли три тысячи пеших воинов под конвоем кораблей с кукурузой. Они забрали обрадованных Прокопия и Антонину и направились в Рим.

Знаменитая удача Белизария, кажется, опять повернулась к нему лицом. Не успела его армия услышать о прибытии флота в Остию в устье Тибра, как готы запросили перемирия, чтобы обсудить условия. Варвары были измотаны долгой осадой. На их волнении и сыграл Белизарий, чтобы благополучно провести в город своих спасителей.

Готские послы обнаружили, что на этот раз командир почти равнодушен к их положению. Когда они задали старый вопрос, почему империя, не обращая внимания на набеги вандалов и вторжения визиготов, внезапно напала на готское королевство, Белизарий резко ответил им. Италия – отнюдь не готское королевство, а часть империи. Когда готы предложили отдать Сицилию, Белизарий рассмеялся. Он уже захватил Сицилию для императора. «Я должен отдать вам взамен Британию? – удивлённо спросил он. – Она больше, и население её велико».

Послы Витигиса расстроились, найдя полководца таким насмешливым и суровым. Он едва слушал их речи о сдаче территории Южной Италии и выплате контрибуции золотом. Они добились только трёхмесячного перемирия, чтобы успеть направить свои просьбы Юстиниану. Послы покинули поле переговоров с таким чувством, что непредсказуемый командир уже знал путь к победе. Той ночью он вышел через Аппиевы ворота с отрядом своих солдат-ветеранов, чтобы встретить и проводить обратно Иоанна, полк воинов и свою жену. Орудия и корабли с зерном были доставлены им по Тибру, по пути занимая важные позиции, оставленные готами во время перемирия. Когда обеспокоенные варвары справедливо обвинили римского командующего в нарушении перемирия, он нарушил его ещё больше, высадив Иоанна и отборные конные войска на севере в направлении Равенны, захваченной Витигисом. Эта колонна начала продвигаться вперёд, словно готовясь к битве, и грабила по дороге окрестные деревни.

К тому времени Витигис и его армия поверили, что Белизарий хочет напасть на них. Они слышали, что римская кавалерия захватила укреплённый город, недалеко от Равенны (день езды), а очередной императорский флот отчалил от берега. Готы сожгли свои лагеря-крепости и отправились в Равенну. Белизарий дерзко повёл свои войска к Риму следом за готами, напав на хвост колонны у Мильвианского моста, где ровно год назад сам чуть не погиб. После этого готы начали отступать к Ариминиуму (Римини), на холмы, где и расположилась римская кавалерия.

Витигис с многочисленной армией вдруг испугался, что Белизарий проникнет в Равенну, так же как в Рим. Бросив на произвол судьбы Центральную Италию, он поспешил на север, чтобы успеть окружить Ариминиум. Он проиграл не в битве, а заключив мир с Белизарием. Раз начав отступать, Витигис уже не мог взять инициативу в свои руки. Выдумка цивилизованного вождя взяла верх над упорством варваров. Через год и девять дней Белизарий сумел покинуть Рим. Ему больше не хотелось возвращаться в величественный город предков.

Мы никогда не узнаем, что бы смог совершить изобретательный балканский солдат, следуя по пятам за побеждённым готским королём. Белизарий внезапно получил солидное подкрепление, положившее конец его преследованию готов.

Новый императорский флот с армией из пяти тысяч пехотинцев и двух тысяч наёмников-герулов, который, по сообщениям, уже был в пути, прибыл весной 538 года. С таким пополнением под командой Белизария оказалось двадцать тысяч профессиональных солдат, обещанных Юстинианом. Однако новички были под командованием незаменимого во дворце евнуха Нарсеса. В Италию он привёз свою собачью преданность хозяину и свой лихорадочный восторг от военных действий. Ко всему прочему прилагалось ещё и письмо, которое стало настоящим ударом для Белизария. Там сообщалось, что Нарсес должен подчиняться Белизарию «во всём, что служит благу государства».

На первый взгляд эта фраза означала, что тот поступал в полное распоряжение Белизария. На второй взгляд она могла значить, что евнух должен подчиняться только тем приказам, которые он найдёт полезными для благополучия императора. Нарсеса прислали в качестве сдерживающего фактора. Понимая это, прямолинейный Белизарйй тут же написал в Константинополь письмо с вопросом, он или Нарсес будет командовать. Юстиниан ничего не ответил.

Прибытие Нарсеса завершило слаженную работу дворцового стратега и талантливого солдата.

К войне прибавились гражданские интриги. Когда Белизарий впервые отправился на своих кораблях в тщетной надежде добраться морем до далёкой Африки, знатные семьи Константинополя ничего не значили. Теперь, когда древняя Западная империя была наполовину восстановлена, семьи начали заботиться о своих собственных интересах. Некоторые знатные вельможи объявили себя родственниками казнённого Константина, члены Священного сената имели собственность на западе или заявляли на неё права. Опытным ораторам не представляло труда убедить всех, что Белизарий, который так хорошо проявил себя в Африке и на Сицилии, не смог защитить Рим. Интриги против командующего начались и среди его офицеров. Своевольный командир конников в Ариминиуме оказался членом огромной семьи Виталиана и вёл себя так, словно был равным богатому, но неизвестному варвару. Новые командиры поняли, что Нарсес при первой же ошибке Белизария займёт его место, и вели себя соответственно.

Более того, сплетники в Августеоне обсуждали скандальное поведение Антонины. Илдигер, юный зять актрисы, был первым, кто схватился со злосчастным Константином, когда тот бросился на Белизария с ножом. Сын Антонины, Фотий, усыновлённый до Белизария другим человеком, пожаловался Белизарию на свою мать, после того как та попыталась избавиться от него, приказав другим командирам напасть на Фотия. Полководец оставил этого молодого офицера при себе и сослал своего собственного крестного сына Феодосия, несмотря на все попытки Антонины удержать любовника при себе.

Прокопий, наблюдавший за семьёй Белизария, пересказывал смачные подробности скандала представителям высшего общества на родине, с которыми вёл деятельную переписку. Маленькому сирийцу льстило такое обращение, и он начал распространяться о глупости Белизария-мужа едким стилем Светония, в то время как комментарии к войне выполнял в духе Тацита. Белизарий был предан своей жене и хотел только выполнять свой долг солдата, но жителям Константинополя казалось невероятным, что такой тупой муж может быть достойным командующим.

Первая стычка между Нарсесом и Белизарием в Италии была достаточно безобидной и даже послужила причиной нечаянной победы. Самым насущным делом увеличившейся римской армии стало освобождение кавалерии, запертой в Ариминиуме, несмотря на приказы Белизария. Иоанн отказался выйти вовремя, невзирая на приказ. Нарсесу, проявлявшему желание дилетанта закончить войну одной большой битвой, казалось, что объединённые римские силы должны как можно быстрее выступить против Витигиса и готов, разбивших лагерь вокруг Ариминиума. А Белизарий, видя, как готские мечи обрушивались на головы варваров-наёмников, был уверен, что его новые подопечные не должны участвовать в подобной резне. Но он знал, что допустившая ошибку кавалерия должна быть вызволена из осаждённой крепости.

В конце концов поступили так, как хотел Нарсес и планировал Белизарий. Опытный командир повёл свои колонны в горы вокруг Ариминиума, а на море расположил флот якобы для окружения Витигиса. И так же как в Риме, нервы готов не выдержали перед невидимой опасностью, и их отход в Равенну превратился в побег. Илдигер прорвался в осаждённый город с закованными в латы воинами.

   – Благодарите Илдигера за то, – сказал Белизарий командиру кавалерии, – что ещё живы.

   – Нет, – надменно возразил Иоанн, – я буду благодарить лишь Нарсеса.

Этот раскол в римском командовании затронул всю армию и через год сказался в катастрофе у Милана.

Далеко на севере, почти у самого подножия Альп, население великого Милана (Медиоланум) присоединилось к воинам империи и получило в ведение римский гарнизон в знак своей доброй воли. Милан располагался в дальней части обширной долины реки По (Падуса), простиравшейся через весь итальянский полуостров, над холмистыми центральными территориями. Долина По стала убежищем готских поселенцев, которые скрылись там перед лицом надвигающихся римских колонн. Вскоре после появления римского гарнизона в городе готы собрались вокруг Милана, и к ним присоединились свирепые франки и бургундцы, кочевавшие в ущельях Альп и только что получившие солидную оплату золотом от Витигиса.

Белизарий, услышав об осаде Милана, находился далеко на юге, освобождая последние готские крепости среди холмов. Некоторые из них, например Перуджия, сонно дремали в окружении скал, и он не мог выйти к долине По, пока эти уголки не были освобождены. Белизарий приказал ближайшим римским командующим подойти к Милану и освободить город. Случайные отряды готов и племена франков оказались нетрудной добычей, а Нарсес готовился принять командование легионами.

Одним из командующих оказался Иоанн, племянник Виталиана, заявивший, что будет подчиняться только Нарсесу. К тому времени как Белизарий смог связаться с евнухом, в Милане начал свирепствовать голод, и прежде чем Нарсес сумел собрать сильную армию и добраться до города, варвары вломились туда, насилуя женщин, угоняя жителей в рабство и поджигая дома. Тело епископа бросили собакам на растерзание.

Белизарию оставалось только проехать среди развалин, вдыхая запах горелой плоти. Нарсес также увидел последствия бойни, произошедшей во время их совместного командования. Юстиниан всё же отозвал Нарсеса, правда слишком поздно. После потерянного в сомнениях года Белизарий вернулся к своей задаче защиты населения во время борьбы с готами, не рискуя вступать в открытые схватки. Он терпеливо начал превращать итальянских крестьян в своего рода армию, отправляя своих солдат в деревни обучать их. Император пытался успокоить уязвлённого Нарсеса, объясняя, что евнух слишком бесценен для сокровищницы и дворца, но гордость его была ущемлена, и он повсюду распространял слухи о том, что ожидает только плохих вестей с запада, где Белизарий, окрылённый властью и победами, – хотя именно Нарсес выиграл битву при Ариминиуме, – готовился назвать себя императором.

Эти слухи достигли Феодоры через слуг. Она сказала Юстиниану: «Разве вокруг тебя недостаточно раболепных душ, что ты стараешься превратить своего честного слугу в слепого исполнителя твоих приказов?» Юстиниан нетерпеливо покачал седеющей головой. «Я никогда не сомневался в Белизарии. Но он не должен подвести меня». Феодора с любопытством отметила, что пять лет назад муж говорил только об империи, а не о себе. В последнее время он казался погружен в какие-то молчаливые думы, касающиеся только его одного.

Вскоре в Константинополе появились две тысячи геруланских конников, отправленных в Италию вместе с Нарсесом. Удивлённый Юстиниан спросил своих секретарей, как и почему варвары покинули итальянский фронт. Прискус, глава секретарей, объяснил: герулы не выдержали дисциплины Белизария, они вернулись к своему старому командиру Нарсесу. Правитель доверял профессиональному и бесстрастному Прискусу, который мгновенно отвечал на его вопросы, входя обычно в залу с наклонённой головой, всем своим видом выражая напряжённое внимание.

   – Но как они пришли? – хмуро спросил Юстиниан. – Они не плыли морем.

   – Совершенно верно, достославный государь. Благородный Белизарий, глава вооружённых сил, не дал им кораблей. После того как он задержал им плату, они отправились по суше, добывая пропитание в горах Далмации и городе Адриана.

Как сказал точный Прискус, Белизарий стал причиной бегства ценной, но сложноуправляемой кавалерии федератов. Не имея во дворце военного, способного управиться с наёмниками-гуннами, Юстиниан предоставил это право Нарсесу и выплатил гуннам компенсацию за длительное путешествие. Ему пришло в голову, что верный секретарь, возможно, заодно с Нарсесом, однако император был уверен в преданности евнуха.

Феодора совершенно по-другому думала о молодом Прискусе, который льстил Юстиниану, ведя себя как учёный раб в присутствии всезнающего господина. Шпионы доложили, что он продавал информацию не одному Нарсесу, и брал такие большие взятки, что смог купить акции в греческой корабельной компании, ведущей торговлю с Карфагеном, а также стать совладельцем виноградников и поместий в растущем пригородном порту Никомедии. В свободное время Прискус часто покидал город из Буколийской гавани рядом со старым домом Феодоры. Там он садился на каик, словно отправляясь в приятное путешествие, а на самом деле плыл в Никомедию, на азиатский берег, переодеваясь по пути в одежды богатого купца, хорошо осведомленного об экономических планах Священного дворца.

Когда Феодора сообщила Юстиниану о двойной жизни его главного секретаря, он мрачно покачал головой. Прискус был ему необходим. Многие чиновники только собирали деньги, когда через Священный дворец проходили большие суммы, игнорируя новые законы. В отличие от Феодоры император зависел от своих чиновников. Трудясь в своём кабинете, он доверял выполнение своих планов другим. Во время войны не мог избавиться от них, ставших орудиями его труда. Кроме того, он хорошо понимал, что императрица хотела избавиться от необходимого ему экономиста, Иоанна из Каппадокии.

   – Я проверю отчёты Прискуса, – заявил Юстиниан, – а судебный исполнитель заберёт в качестве штрафа его поместья.

Но не спешил выполнять своё обещание, и Прискус исчез.

Когда главный секретарь взошёл на корабль, то обнаружил, что паруса поднимают какие-то незнакомые греческие лодочники. Как только огни гавани остались позади, они принесли Прискусу, не обращая внимания на его модный купеческий наряд, грубое монашеское одеяние. В ответ на его вопросы они объяснили, что ему необходимо переодеться, так как его везут в монастырь на острове. Прискус понял, что это не розыгрыш, потому что матросы принялись брить ему голову и готовить его к принятию обета бедности и повиновения законам Бога.

   – Кто вас послал? – спросил Прискус, соображая, сколько придётся заплатить своим похитителям, чтобы они отпустили его.

   – Та, чью туфлю ты никогда не целовал.

Прискус решил уйти в монастырь и оставаться там до смерти Феодоры.

К тому времени императрица имела уже собственную флотилию. Ей были нужны маленькие лодочки, которые курсировали бы между городом и дворцом, и она убедила Юстиниана построить дом на берегу, называя его летним дворцом для отдыха и расслабления. Поскольку правитель редко выходил из Священного дворца и не осмеливался ступить в лодку, этот курорт на мысе Гирон стал её частным владением. С его мраморных террас слуги Феодоры смотрели на огни далёкого города, и их никто не видел. В саду маленькие волнорезы защищали лодки от течения Босфора и посторонних глаз. Через некоторое время Феодора перевезла в Гирон большую часть своего двора. Из всех слуг, начиная с казначея и заканчивая стражниками, она выбрала только тех, кому могла доверять.

Той весной с террасы своего нового дома она увидела в небе комету, проделавшую огненную арку в небесном своде. «Словно меч-рыба», – заметила женщина и тут же спросила патриарха Анфимия (его по воде переправили в Гирон, где он мог гулять ночью в саду, невидимый для посторонних), что значит появление кометы. Как и Юстиниан, он хмуро покачал головой:

   – Это недобрый знак, дочь моя.

   – Недобрый знак? Какой и для кого?

Козьма как-то объяснял ей, что огненная арка может простираться над поверхностью земли, и Феодора вспомнила это: арка была похожа на цирковую палатку, вместо колец увешанную звёздами. Однако происхождение звёзд не интересовало её так, как огненный знак в небе. Поглядев на это чудо природы, Анфимий согласился, что оно напоминает шатёр. И пророк Исайя также сказал, что оно простиралось как шатёр, в котором можно жить. А блаженный Давид о его Создателе сказал: «Он создал землю непоколебимой». Итак, земля, на которой они сейчас стояли, покоилась на вечном балласте, сотворённом Богом. В нём существовали все явления природы: рыба и вода, птицы и воздух, растения и почва, животные и человек, а последний – часть всего.

Феодора молчанием подтвердила своё согласие. «Ты приспособился жить в ненадёжном мире и выжил», – подумала она.

   – Феодора Августа, – добавил Анфимий, обхватив свой посох, – у этого небесного огня неземное происхождение. Он прорвался сквозь равновесие сотворённых явлений, ведь это не настоящий огонь, не звезда и не новое солнце. Мы должны ожидать, что равновесие на земле тоже скоро будет нарушено. Когда это произойдёт, начнутся землетрясения, или море выйдет из берегов, или чума посетит человеческих сынов за их грехи. Наше скупое знание не может предсказать природу священного наказания, но я думаю, что в Константинополе так много грехов, что чума появится в нём.

Феодора подумала, что в Гироне они оба в безопасности. Но ей казалось, что несчастья принесла война, которая разгоралась, как пожар.

В своём кабинете Юстиниан размышлял над провалом планов. Пять лет назад он хотел, чтобы Белизарий просто отнял Италию у остготов и их Философа. Теперь, весной 539 года, орды франков и бургундцев осаждали долину реки По, убивая жителей и умирая от болезней, вызванных жарой и чужеземной водой. А на востоке другие варвары неустанно двигались к богатым имперским городам. Юстиниан предчувствовал это и усилил линию обороны вдоль Дуная. Но славянские племена проскользнули между укреплениями. Слабые гарнизоны не могли оставить свой оплот. Тайная императорская разведка доложила, что отчаявшийся Витигис отправляет послов с дарами ко всем народам, стоящим у границы, умоляя их бороться с империей, с которой борется он сам. Эти дикие народы принимали дары Юстиниана, но уже не хотели служить федератам: вместо этого они занимались грабежом.

Когда травы налились, а богатый урожай созрел, через дунайские границы прорвалась новая орда. Ведомые воинственным ханом и подгоняемые аварами булгарские гунны проникли в горы Македонии и через Грецию добрались до Коринфского перешейка, где их остановили обнесённые стенами укрепления, после чего они повернули к самому Константинополю. Это дикое племя грабило села, убивая взрослое население, уводя с собой женщин и детей в качестве рабов; гунны появились из долин Траса и достигли Длинной стены, построенной Анастасием. Единственно доступная полевая армия находилась в Северной Италии, где Белизарий теснил полчища вооружённых боевыми топорами франков, одновременно отгоняя готов к Равенне. Юстиниан умолял командующего поторопиться.

Затем император получил вести, которые ужаснули его. Витигис каким-то образом внедрил в империю лазутчиков в обозе сирийских купцов, добравшихся до Ктесифона и столицы персидского падишаха. После этого с Востока приходили только плохие известия. Сит, опытный командующий восточными армиями, – муж актрисы Комито, сестры Феодоры, – был убит; на Кавказе армяне начали очередное восстание. А в Ктесифоне персы услышали воззвания готских ораторов, призывавших не ждать, пока Юстиниан возродит средиземноморскую империю, а одолеть его прямо сейчас на Востоке, пока он слаб. Нарушив постоянное перемирие по какому-то ничтожному поводу, персидский монарх приготовился выполнить план готов. А на Востоке не было и намёка на римскую армию.

Оказавшись перед лицом катастрофы, которой он меньше всего ожидал, правитель снова написал Белизарию. Почти с негодованием он узнал, что гунны уже приблизились к Длинной каменной стене, не представлявшей препятствия для десяти тысяч вооружённых солдат. Кочевники начали захватывать города близ столицы. Под покровом ночи некоторые гунны подошли к водной глади Босфора и перебрались на другой берег на плотах. Императорские войска сгрудились за укреплёнными стенами городов, а сельские жители спасались бегством.

С крыши дворца в Гироне Феодора и Анфимий видели зарево пожаров: горели виллы, беженцы стекались в сады. И высланный патриарх, и актриса-императрица привыкли к бедствиям. Феодора сама на лодке переправилась в частную пристань Священного дворца и нашла Юстиниана в кабинете. Он бодрствовал, как всегда, и ходил меж стопок сваленных донесений, а Великий конюший и другие члены стратегического совета ждали снаружи. Император думал, что гунны поступят как обычно и уйдут с награбленной добычей и тысячами пленников. Это был чудовищный набег. Он полагал также, что Восток представляет большую угрозу. В течение жизни трёх поколений никто ни разу не перешёл восточной границы. Белизарий должен немедленно вести туда свою армию.

   – Персы – религиозные фанатики, – пробормотал правитель. – Если они обнаружат свободный путь, то вообразят, что бог солнца на их стороне, и кинутся вперёд. Если им будет противостоять сила, они засомневаются и повернут. Белизарий знает, как заставить их сомневаться.

   – Тогда почему, – зловеще спросила императрица, – ты отправил его на запад?

Феодора смотрела в одутловатое усталое лицо императора, а он, споткнувшись о трибуну, уронил вазу. Павел, начальник силентиариев, беззвучно вошёл в зал. Юстиниан неуклюже нагнулся, чтобы собрать осколки, а Павел встал на колени помочь ему. Было забавно смотреть, как император и его офицер собирают осколки бесполезной теперь посуды.

Вмиг Феодору осенила невероятная мысль. От искусного Белизария зависела судьба целой империи. А неловкий усталый человек, возившийся с вазой, был единственной силой в империи. Из тысяч жителей Священного дворца в это смутное время только он совершенно не думал о себе.

   – Юстиниан, – тихо произнесла Феодора, – ты победишь.

Злая судьба, казалось, начала отступать. Осенью гунны повернули вспять, но их лошади всё ещё питались поспевшим урожаем. Персы, собрав большую колонну, ждали в пустыне спада жары. Белизарий всё приближался к осаждённой Равенне. А зажатый в угол Витигис говорил устами готских ораторов, ставивших Юстиниану условия. Чтобы заключить мир, они собирались сдать часть Италии к югу от реки По и половину своих сокровищ. Все германцы со времён легендарных Нибелунгов хранили золото, драгоценности и серебро, вместо того чтобы тратить их, как все цивилизованные народы.