Текст книги "Феодора. Циркачка на троне"

Автор книги: Гарольд Лэмб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Светловолосый командующий, подобно своему дяде, имел привычку говорить правду в лицо. Он питал отвращение к скачкам и дворцовым интригам и любил нелёгкое ремесло сталкивания варварских вождей друг с другом, платил им, чтобы они не совершали набегов, или оттеснял их прочь, если из союзников они превращались в грабителей. Поскольку у Германия было много сыновей, Феодора не доверяла ему, видя в нём претендента на трон. Поэтому она старалась держать римского патриция подальше от столицы.

Но он заметил в своих соседях-варварах что-то новое. По его выражению, они окапывались. После эпидемии чумы Германий притащился в новоотстроенный город булгар недалеко от старого дома Юстиниана в Скопле. Их население отказалось повиноваться приказам местного префекта. «Они говорят, ты нанял их возить известняк для строительства». Юстиниан кивнул и заметил, что законы запрещают варварам объединяться под властью своего лидера.

   – Законы – это хорошо, цезарь, но, чтобы поймать вора-карманника в лесу, потребуется взвод. Нужен полк, чтобы призвать к порядку этих булгар.

   – Как им удалось миновать сторожевые посты?

   – На некоторых постах нет даже собаки.

   – А крепости?

Кастеллы, или крепости, – выдумка Юстиниана. Разбросанные по всей границе, они стояли на вершинах холмов и были достаточно большими, чтобы вместить жителей деревни с их скотом. Задумка состояла в том, что деревенские жители могли сами скрываться от захватчиков и ждать освобождения.

Глядя на своего кузена, Германий улыбнулся:

   – Варвары идут прямо туда. Вместе со стадами. Очень удобно.

Германий имел один недостаток, свойственный и его дяде. Для него и его сыновей удержание линии фронта со всеми армиями превратилось в игру. Они довольно преданно играли в неё, сами ничем не рискуя. Почётный титул консула передавался от отца к сыну. Лучше бы Юстиниан дал им какую-нибудь провинцию. Но Феодора, которой удалось уничтожить префекта преторианцев Иоанна и преуменьшить значение Белизария, никогда бы не позволила Германию стать главой провинции.

Юстиниан резко воскликнул:

   – Почётный титул консула будет отменен. Больше не будет консулов.

   – Что? – сначала изумился, а потом рассмеялся Германий. – Ну, это скорее была тяжёлая обязанность, а не почётная должность. Я скажу сыну, что он последний римский консул. Но он принимает титулы всерьёз, кузен.

Как и Белизарий, Германий был рад служить совсем без чинов. Такие люди, как он, жили в военных лагерях, с горсткой солдат они осмеливались вклиниваться в ряды мятежников или диких варваров. В Африке Германий назначил главаря мятежников своим телохранителем, чтобы усыпить его подозрения, пока его не схватили и не посадили на кол. Юстиниан не знал такой смелости.

   – Я ценю твои достижения, Германий, – быстро сказал Юстиниан. – Никто из ныне живущих не сделал для империи больше, чем ты. Нет титула почётнее, чем имя Германия.

Его слова произвели желаемый эффект. Беззаботный богатый патриций обрадовался:

   – Я передам своим сыновьям похвалу императора Августа.

   – Передай. Они тоже разделят славу Германия.

Простодушный командующий покраснел от удовольствия и инстинктивно огляделся по сторонам, чтобы посмотреть, не услышали ли слуги, как его хвалили. Но Юстиниан предусмотрительно удалил всех свидетелей. Притворившись благодушным, он заговорил о том, что сам хотел выяснить, – о противостоянии новой опасности на берегах Дуная, не слишком хорошо осознаваемой Германием. Это незаконное формирование мигрантов должно быть разогнано, иначе новые деревни могут объединиться в королевства, которые будет сложно подчинить.

   – Ты можешь заплатить жителям деревни, как союзникам. Пусть это будет дар, – предложил Юстиниан. – А потом запиши в свои ряды их лучших воинов.

Германий покачал головой:

   – Чума сделала своё дело. Они окопались, установили свои алтари и языческие часовни. Я говорил тебе, кузен, они подчиняются своим племенным королям и ханам.

Вспомнив, как Германий подавил мятеж в Африке, император сказал:

   – Тогда возьми на службу их королей и ханов. Племена последуют за своими вождями.

   – А я не смогу спать ночью. Нелегко быть пастырем стаи волков. Мы никогда прежде не брали на службу варваров целыми кланами и селениями. Ты возьмёшь на себя этот риск?

   – Да, – согласился Юстиниан, – пока Германий будет командовать войсками.

Но как только правитель принял это решение, у него стало тяжело на душе. Ночью он обратился за помощью к своим безмолвным советникам, древним книгам. В отсутствие Германия его воображение рисовало молчаливых непостижимых варваров, крадущихся мимо его солдат, отказывающихся от его даров, направляющихся к его городу – Августин где-то упоминал о таких маленьких королевствах и об империи.

Юстиниан взволнованно перелистывал страницы «Божьего града», пока не нашёл нужное место: «...разве хорошо добрым людям радоваться увеличению империи? Если бы дела людей шли хорошо, без войн, все королевства оставались бы маленькими. Многие из них возрадовались бы и согласились стать соседями в большом городе».

Но в империи Юстиниана не могло быть народов, которые бы, как дома, составляли его город. Могла быть только одна империя, защищающая всех и правящая всеми.

Путешественники говорили, что идёт формирование народов на потерянном острове Британия. Англы и саксы подчинялись только своим королям, а оставшиеся римляне носили ошейники рабов. Ни один командующий Юстиниана не дошёл до того дальнего острова и не вернулся живым. Прокопий говорил, что туда рыбаки доставляют призраков.

«Люди, которые ловят рыбу сетями или торгуют на море, говорят, что им тоже приходится переправлять на остров души умерших. Как только сгущаются сумерки, они возвращаются в свои хижины, чтобы выспаться и дождаться своего часа. Поздней ночью в их дверь стучат, и они слышат неясные голоса, призывающие их на службу. Они поднимаются с постелей и идут на берег. Там их уже ждут чужие ялики. Они садятся в них и берут весла, чувствуя, что лодки перегружены пассажирами. Уключины тонут в воде и омываются волнами. Однако никого не видно. Когда они подходят к берегам Британии, лодки неожиданно становятся лёгкими. Люди говорят, что слышат с острова голоса, называющие каждого пассажира по имени. Если пассажир – женщина, то голос называет имя супруга, бывшего у неё при жизни».

Конечно, это только легенда, которую передают на побережье франков, называвшемся раньше Галлией. Однако и в ней есть доля правды. Остров Британия неподвластен человеческому разуму, его знают лишь рыбаки да купцы, отваживающиеся плыть туда с таким страхом, словно в преисподнюю. Та же самая судьба может ожидать Юстиниану Приму или даже Равенну. А может, сам Константинополь.

Император отдавал приказания сократить до минимума все правительственные расходы. Он потребовал завершить войну в Италии, подавив воинственных готов и отправив армии защищать границы.

Затем, словно над ним смеялась сама судьба, с востока летом 544 года пришли страшные вести.

Хосров снова повёл полчища персов по Евфрату, а против него уже не могла выступить армия Белизария. Направляясь на запад, он достиг укреплений Эдессы, города, знавшего апостолов Христа. Там за выкуп он потребовал всё переносимое городское богатство, а жители решили защищаться. Юстиниан надеялся только на какое-нибудь чудо, которое остановит воинственных Сасанидов. Он не мог послать армию на помощь городу.

Сообщения говорили о бешеных атаках персов, одну из них удалось отразить благодаря неизвестному фермеру, поднявшему со стен города тревогу. Некий Пётр, крещёный перс, принял на себя командование всеми отчаявшимися защитниками города, даже детьми. Хосров воздвиг непреодолимый курган из древесных стволов, досок, камней и земли. Персидские инженеры продвигали его ближе к городу. Он вскоре должен был подняться над стеной, и Эдессу бы постигла судьба Антиоха. Жители Эдессы не могли построить свою стену выше и не имели возможности выступить против полчищ персов. Вместо этого неизвестный строитель показал жителям, как опустить вниз бревно и поддеть им искусственный вал персов. Все понимали, что это почти ни к чему не приведёт, поскольку на их бревно упадёт лишь несколько брёвен и камней. Но у строителя было другое мнение.

Когда бревно добралось до персидского вала, оно превратило его в квадратную насыпь, подперев крышу досками. Затем жители Эдессы заполнили образовавшийся просвет кедровым деревом, мешками с асфальтом и кусами серы и залили всё скипидаром. Смесь подожгли, пламя разгорелось очень сильно, подпирающие бревна обвалились, разрушив часть персидского сооружения и пропустив внутрь воздух. В результате деревянные подпорки кургана тоже загорелись.

Когда изумлённые персы увидели дым, поднимающийся из дыр разрушенного кургана, жители Эдессы обманули их, начав выбрасывать за стены горящие горшки и факелы, чтобы персы подумали, что дым исходит от них. Сам Хосров изучил разрушенный курган и понял, что произошло. По его команде тысячи людей принялись носить воду с реки, чтобы потушить своё горевшее сооружение.

«Затем рассудок Царя царей помутился, – сообщил гонец, принёсший весть об освобождении города, – поскольку вода не могла потушить пламя. Поднялся удушливый дым, отпугивая живых. Огромный курган превратился в обугленную кучу, над которой поднимались ядовитые пары. Царь царей был в гневе. В течение нескольких дней он приказал своим солнцепоклонникам атаковать стены, но их защищало горящее масло, которое крестьяне, женщины и дети лили на головы осаждавших. После этого огромная армия убралась восвояси».

Феодоре казалось, что Эдессу спасли не столько военные силы, сколько дух крещёного перса, наблюдательность крестьянина и мастерство городского строителя. Но Юстиниан был убеждён, что его великий план удался. Разве не он укрепил Эдессу и разве не Эдесса, в свою очередь, защитила его? Поспешно, окрылённый победой и при помощи опустошения, вызванного чумой на востоке, он заключил очередное пятилетнее перемирие с Хосровом. Все происшествия на дальних границах Юстиниан теперь относил на свой счёт, на счёт помощи или вреда его неизменной Идее.

Ему было приятно, что Феодора больше не перечила. Она приняла его планы как нечто непоколебимое. «Я всего лишь женщина и не понимаю этих противоречивых идей, – объясняла она, – но я не предам учение моих духовных отцов, пока жива. Я уже немолода, Юстиниан. Позволь мне поступить так, как Юфимия, и помоги моей церкви». Правитель с радостью согласился. Он часто говорил о ней как своей императрице, ниспосланной Богом. Но он и не предполагал, насколько далеко зашла Феодора, помогая своим священникам на востоке.

Мрачное упроство Юстиниана в возрождении старой империи начало пугать народ. По мнению патрициев и простых людей, император уже не был обычным человеком. Он стал силой, игнорирующей чуму, голод и поражение, не обращающей на них внимания во имя иллюзорной победы.

«Некоторые из тех, кто был с императором поздно ночью, – тайно писал Прокопий, – казалось, видели, как его место занимает какой– то призрак, его лицо теряло всякие очертания, без глаз, а затем становилось обычным лицом императора».

Словно спутник Юстиниана, зловещий демон, овладел им. То, что он предпринимал, могло быть происками демона. После Эдессы Юстиниан получил помощь из другого источника. Из-за моря снова вернулись его корабли, чтобы восстановить разрушенное чумой и войной. По крайней мере, так он думал.

На самом деле отважные купцы принесли облегчение Константинополю, возобновив торговлю на море, как только чума ослабила свою хватку в портах. Из визиготской Испании и Галлии, куда не могла проникнуть римская армия, привозили железо, серебро и рабов. Еврейские и греческие торговцы основывали свои сообщества за границей, в Кадисе или Марселе (Массилия). Из внутренних областей Африки сирийские купцы доставляли корицу и слоновую кость, чтобы обменять на дерево и соль с Адриатического побережья. Варварские короли предпочитали иметь дело с этими независимыми торговцами, не связанными римской монополией, и до самого северного порта Танис в устье Дона (Танаиса) нагружали в свои суда меха, шерсть и серебро в обмен на горсти эфиопских изумрудов, так любимых гуннскими вождями.

Расположенный между морями и сухопутным маршрутом из Европы в Азию Константинополь служил складом. Когда он пришёл в себя после эпидемии чумы, корабли снова стали причаливать к Золотому Рогу. Посещая кладчиков мозаики в церкви Святой Ирины, Юстиниан видел их проплывающие мимо паруса.

Затем нежданная надежда пришла с дальнего края земли. Обнаружили секрет производства шелка. Долгое время логофеты пытались открыть путь туда, где восходит солнце, к Стране шелка. Её не было на картах, даже на карте мира монаха Козьмы, который воображал, что там находится райская гора. Дорога туда вела через северные земли. Она шла степями гуннов и аваров, от Дона к Волге (Ра), а затем исчезала в неизведанных просторах земли гипербореев. Оттуда иногда привозили меха, но из Страны шелка ничего не доставляли.

Теперь главные караванные пути на Восток были блокированы персами, выступающими в роли посредников и продающими азиатские товары римлянам по высоким ценам. Продвижение Хосрова на Кавказ усугубляло ещё больше опасности северной дороги через степи.

Юстиниан упорно пытался открыть южный путь морем в обход персидских владений. Отважные торговцы из Александрии, эфиопы и арабы, отправлялись по каналу к Красному морю. Оттуда они двигались к Стране фимиама, где путешествовали миссионеры Феодоры к царству Абу Нувы, и закупали мирру и ладан. С этого арабского берега, прозванного благословенным, купцы при помощи попутного ветра причалили к Индии. Там они закупили жизненно важную медь, хлопок и перец, а также жемчуг и черепашьи панцири на Цейлоне. Но морской путь в Страну шелка был слишком опасен. Персы, контролирующие запасы тонких восточных тканей, дамасской стали, ковров и великолепных занавесей, контролировали также запасы шелка.

Изготовление шелка держалось в строгом секрете. Бесценную ткань производили не из волокон растения или шерсти какого-либо известного животного. В производстве участвовали невидимые ткачи.

Затем с востока прибыли два монаха-несторианца, клявшиеся, что открыли секрет шелка. Нити плели черви, кормящиеся листьями шелковицы. Человек не мог изготовить шёлк без помощи этих червей. Они предложили завезти яйца червей на римскую землю. Юстиниан приказал не жалеть на это денег. Если червей смогут разводить на теплом сирийском берегу, на фабриках Берита можно будет ткать шёлк.

Буквально помешанный на торговых путях и надеющийся наладить производство шелка Юстиниан мечтал, что разрушенная и осаждённая римская империя окрепнет. Те, кто беседовал с ним, предпочитали соглашаться.

Однако незаметно росли другие людские сообщества. На Балканах славяне и булгары объединялись в кланы. В. Испании еврейские купцы обосновались в Картахене. Бежавшие от гуннского нашествия на побережье Адриатики скрывались на близко расположенных островах вдоль лагун, ставших впоследствие лагунами Венеции. В пустынях у Красного моря, где воины Хосрова пытались оттеснить римлян от морских портов, языческие арабские племена слились с сасанидскими и римскими армиями и обучались искусству войны. Без всякого плана, просто пытаясь избежать разрушительных последствий войны, толпы народа искали убежища в базилике Святого Петра или в монастыре Монте-Кассино.

Замыслы Юстиниана не оправдались. Его вымышленный мир, древний мир Александра и Августа, исчезал. Наступало Средневековье.

Глава 7
НАСЛЕДСТВО ФЕОДОРЫ

В Италии произошла необъяснимая перемена. Гонцы на судах уже не приносили из Равенны вестей о победе. Советникам во дворце казалось, что Белизарий утратил секрет своих побед. Весной 545 года он написал Юстиниану:

«Мы прибыли в Италию, могущественнейший из императоров, без солдат, лошадей, оружия и денег. Всё это необходимо, чтобы вести войну.

Хотя мы прочесали Трас и Иллирикум в поисках солдат, нам удалось собрать лишь жалкую горстку добровольцев, необученных и без оружия. Жители Италии угнетены множественными поражениями. Что касается источников доходов, то ими уже завладели враги. Наши люди, которым не платят, отказываются подчиняться приказам, наши долги отняли у нас право командовать войсками. Тебе следует знать, мой господин, что многие солдаты перешли на сторону врага.

Если ты хотел только отправить Белизария в Италию, то это тебе удалось, поскольку я здесь. Если же ты желаешь победить в этой войне, то должен прислать нам значительные подкрепления.

Командующий никуда не годится без своих солдат. Больше всего мне нужен мой полк меченосцев и воинов, чтобы прийти на подмогу огромной силе гуннов и других варваров, которым необходимо немедленно заплатить».

Белизарий не изменился. Его послание Юстиниану носило отпечаток прежней иронии и насмешливых вопросов. Но новый констебль не получил той помощи, которая была некогда отправлена командующему военными силами в Риме. Не хватало людей. Нарсес совершил поездку на север, стремясь набрать добровольцев среди герулов. Но в то же самое время с посланником Белизария случилось нечто странное.

Посланник Иоанн, племянник Виталиана, был торжественно принят Феодорой и её прислужницами. Иоанн, упрямый и не склонный повиноваться приказам Белизария, имел недостаток совершать ошибки из лучших побуждений. Он рассказал настойчивой Феодоре о положении дел в Италии. Польщённый таким великолепным приёмом в зале дворца Дафны, он задержался в столице. Тщеславный Иоанн хотел упрочить своё положение в обществе, женившись на дочери Германия, кузена императора, – девушке молодой и привлекательной. Но помолвка ещё не состоялась, поскольку дом Германия, смелого и не слишком далёкого патриция, находился в немилости у императрицы. Когда Иоанн Каппадокийский и Белизарий оказались вне поля зрения, Германий стал самым известным человеком в Константинополе.

Феодора противилась этому браку, но Юстиниан дал своё согласие. Иоанн вернулся в Равенну без нового подкрепления, которого требовал Белизарий, но с новым чувством собственной значимости, потому что породнился с самим римским императором.

Несмотря на угрозу в лице Феодоры, Иоанн начал выступать против планов Белизария и со своим полком отправился сухопутным маршрутом, не оказав помощи констеблю.

Горечь, словно язва, разъедала римское командование: укрепившийся в Риме командир Бесса продавал населению конфискованное зерно; солдаты, которым не платили, перешли на сторону готов, обещавших им деньги.

Всему виной был Тотила. Этот новый вождь варваров действовал с большей человечностью и набожностью, чем римляне. Благородный и красивый Тотила уверил свой народ, что они почти проиграли войну из-за своих злых дел в прошлом, а теперь, когда им уже нечего терять, он призвал всех выполнять заветы Господа и сражаться. Вождь не ошибся, начав войну в духе римлян, то есть используя метод осады и защиты, он сдерживал свои всё растущие орды воинов на конях, и римляне уже не могли в открытую выступать против мечей германских всадников.

Молитвы и гуманность Тотилы завоевали много изнурённых войной жителей Италии. Неаполитанцы подчинились отеческой доброй воле вождя, когда он с уважением предложил им пищу и вино; жёны римских сенаторов, захваченные у Кум, восхищались грубоватой вежливостью победоносного гота, который защитил их от грабежа и насилия. Сенаторам, всё ещё остававшимся в Риме, готский вождь написал письмо с вопросом, почему они отступились от готов и объединённой Италии по команде грека-крестьянина. Он спрашивал: разве им лучше жилось при Юстиниане, чем при Теодорихе Великом или царственной Амаласунте? На римских улицах появились плакаты Тотилы с другими вопросами. Как гражданам нравятся поборы Александра по прозванию Ножницы? Как долго собираются они мирится со спекуляцией кукурузой, которую ведёт наёмный командующий Бесса?

Несомненно, Тотила хитроумно играл на человеческих желаниях. Однако в битве он мог быть очень свирепым. Проходя по дороге Кассино, он поднялся на холм и пал на колени перед святым Бенедиктом, смиренно прося о помощи. Вождь варваров в самом расцвете сил стоял на коленях перед немощным, почти умирающим святым. «Ты сотворил много зла, – сказал Бенедикт, – и творишь его теперь. С этой минуты воздерживайся от неправедных дел». Ещё он сказал: «Ты перейдёшь море и достигнешь Рима. Девять лет ты будешь править и умрёшь на десятый год».

После этого Тотила решил попытаться заключить мир.

В послании Юстиниану он заявил, что завоевал Италию, но будет править ею только как великий Теодорих, в качестве вицероя императора. Юстиниан не ответил на это предложение.

Отказ императора положил конец попыткам установить мир в Италии. Очевидно, готы, негодующие по поводу предательства Белизарием Витигиса и старой армии в Равенне, остались перед выбором: полная победа или уничтожение. Оставив открытыми пригороды Рима, они загнали оставшихся римских командующих в сильно укреплённые северные города. За их стенами командующие Константинополя вели себя как феодальные правители местного населения, забирая себе все имеющиеся деньги и платя своим солдатам гроши.

Все, кроме Белизария. Приведя свою главную армию к Адриатическому морю, он посадил её на корабли, гребные баржи, галеры и купеческие суда и начал освобождать порты, вроде Отранто (Гидрантум). Только на воде он мог защитить свою армию от готских всадников.

Война превратилась в дуэль между терпимым варваром-христианином и цивилизованным солдатом, который мог рассчитывать только на свою изобретательность и верно исполнять приказы больного императора в Константинополе. Чтобы это сделать, Белизарий должен был освободить Рим, чьи защитники уже начинали страдать от голода из-за осады готов и набегов Бессы на последние запасы кукурузы. Оставшееся население уходило из города, и большая часть была поймана или убита готами.

Прилагая все усилия, Белизарий занялся доставкой продовольствия в отчаявшийся город, куда можно было попасть лишь по узкому извилистому Тибру.

Собрав запасы зерна на Сицилии, Белизарий встретил свои суда в порту в устье Тибра и выработал маршрут подвоза продовольствия к Риму. Он знал реку по своему прошлому опыту, его шпионы подробно доложили ему о защитных сооружениях (довольно удачной имитации речной плотины), выстроенных Тотилой в верхнем течении Тибра. Следовало только уничтожить этот барьер, не рискуя малыми силами на берегу. Солдаты Белизария в прежние времена могли бы смести это деревянное сооружение, но его теперешний ничтожный полк не сладил бы с длинными мечами готов.

Поскольку по мелководной и извилистой реке не могли пройти большие галеры, Белизарий отобрал двести самых мелких судёнышек, которые не нужно было приводить в движение длинными вёслами, и выстроил деревянные заграждения вдоль их бортов. Стрелки могли вести обстрел через отверстия деревянных парапетов. Затем командующий сделал нечто вроде старинного брандера, судна, нагруженного горючими веществами, соединил две широкие баржи и построил на них башню из деревянных брусьев. Вес этой башни немного превышал вес защитных сооружений готов. На вершине к склону привязали ^маленькую лодку, наполненную римской горючей смесью, – дёгтем, серой, смолой.

Когда всё было готово, Белизарий отправил Бессе в Рим послание, настаивая, чтобы осаждённый командир сделал со своей армией вылазку на реку в назначенный день, увидев поднимающийся с готских укреплений дым.

Так же как у Карфагена, полководец собрал остатки солдат, кораблей и запасов в городе Порт у себя в тылу. Там он оставил Антонину и назначил командующим некоего Исаака, армянина.

   – Что бы ни случилось, – приказал он Исааку, – оставайся в этих стенах.

   – Понял.

   – Если услышишь, что Белизарий убит, как ты поступишь?

Но армянин не попался на удочку:

   – Что бы ни случилось, я останусь в городе.

   – Хорошо.

Настойчивость Белизария выдавала его напряжение. Предприимчивый Исаак решил, что ему приказали удерживать Порт, если Белизария убьют. Ветераны войн, например Мундус или Илдигер, поняли бы, что имеет в виду полководец, и не приняли бы его слова всерьёз.

В день переправы через реку удача, казалось, благоволила Белизарию. Западный бриз нёс его флотилию против течения. Готы, собравшиеся на низком берегу, были больше удивлены, нежели встревожены видом проплывающих кораблей с грохочущими деревянными стенами, похожих на огромный погребальный костёр в сопровождении безобидных судов, нагруженных продовольствием. Хотя камень, брошенный с берега, мог бы упасть на палубу самодельного корабля, флот спокойно доплыл до преграды.

У заграждения стрелы защищённых лучников не давали врагу продвинуться вперёд, пока не были сломаны железные скобы, а концы заграждения утоплены в воде. Флотилия понеслась на главный барьер, где готы устроили мост и две боковые башни. Битва разгорелась, когда две баржи с привязанной лодкой подошли к башне. В неё и втолкнули готского командующего со стражниками.

Затем лодка, нагруженная горючим, соскользнула на воду, а её содержимое подожгли. Лодка сделала своё дело, перевернув людей на вершине башни и охватив пламенем деревянные брусья. Сооружение тут же загорелось, распространяя удушливый дым и испепелив две сотни отборных готских воинов. При виде огня находившиеся на мосту бежали.

Белизарий повёл на мост своих самых надёжных людей, чтобы разрубить и сжечь его под защитой стрел с маленьких судов, которые теперь перегородили всю реку. Из прибрежных укрытий стекались готы, подъехал на коне Тотила. Пока уничтожали заграждение, схватка разгоралась в удушливом дыму.

Бесса также спешил на помощь из города. Ветер гнал нескладные суда на заграждение, а течение относило их от тяжёлого моста. Его нужно было разрубить пополам, чтобы расчистить путь для судов. Береговой обстрел затруднял эту работу.

Когда расчистили путь и Белизарий повёл вперёд первые лодки по берегам Тибра, виднелись лишь готские полки. Бесса так и не вышел из города.

Взволнованному полководцу гонец доставил устное сообщение: «Армянин Исаак мёртв, все солдаты пропали».

Так повторил гонец. В устье Тибра произошло вот что: Исаак услышал, что римляне прорвались через заграждения. Возможно, он решил, что в этом случае уже не связан приказом, а возможно, сам захотел прославиться. Он сделал вылазку с сотней конных воинов, чтобы разграбить ближайший готский лагерь, где был схвачен и убит.

Не зная, что Порт, Антонина и припасы в безопасности, Белизарий принял сообщение гонца как знак того, что его база потеряна. Длительное напряжение начинало сказываться. Наблюдатели говорят, что он потерял дар речи и знаком приказал флотилии возвращаться обратно.

Впервые за двадцать лет римский полководец отступил тогда, когда мог бы начать пробиваться вперёд. По всем медицинским признакам, с ним у заграждений случился удар, потому что той же ночью у него началась лихорадка и он не мог отчётливо говорить.

После этого Рим был очень быстро потерян. Некоторые солдаты из армии Бессы получили выгоду, впустив готов за массивные стены города. Бесса бежал со своими всадниками, оставив всё награбленное золото. Когда об этом сообщили Тотиле, он только обрадовался хорошим вестям. Немедленно его воины стали умолять позволить им преследовать убегающих римлян, но эксцентричный гот покачал головой. Он не хотел разделять командный состав, пока поблизости был Белизарий. «Что может быть приятней, – спросил он, – чем убегающий враг?»

Некоторые патриции на лошадях бежали по берегу Тибра к церкви Святого Петра. Туда же отправился готский вождь со своими стражниками. От моста Неро до решетчатых ворот базилики его сопровождающие убили двадцать шесть солдат и шестьдесят мирных жителей, поскольку готы не брали пленных в конце битвы.

К готам вышел дьякон Пелагий со Священным Писанием в руках. Богатый и смелый Пелагий сделал больше для защиты Рима, чем его командующий Бесса.

   – Господин, – произнёс он, склонив перед Тотилой голову, – пощади тех, кто теперь в твоей власти. – И он указал на колокольню и монастырь, набитый беженцами.

   – Наконец-то, Пелагий, ты стал моим просителем.

   – Да, потому что с этой минуты Бог сделал меня твоим рабом. Господин, разве ты не пощадишь своих рабов?

Тотила запретил убийства и насилие над женщинами. Когда пересчитали беженцев в церкви, выяснилось, что их больше пяти тысяч. Так уменьшилось население Рима. Сам город был полностью разграблен. Оставшиеся патриции и их жёны надели грубые плащи рабов и просили пищу, стучась в двери готов. «Прекрасный пример превратностей судьбы, – пишет Прокопий. – Рустициана, жена Боэция, раньше раздавала богатство бедным».

Тотила использовал храброго Пелагия, отправив его с другими послами в Константинополь с вопросом, неужели Юстиниан не верит, что готы могут быть ценными союзниками, как во времена Анастасия и Теодориха. Если же нет, то Тотила готов сровнять с землёй стены и памятники Рима и начать войну на востоке вдоль побережья Далмации.

Юстиниан ответил, что предоставил все права командования Белизарию, и готы должны обращаться к нему.

Вместо этого рассерженный Тотила сломал несколько секций внешней стены и приготовился сжечь все исторические сооружения Рима. Перед этим он получил письмо от Белизария, который лежал больным в устье Тибра. «Только цивилизованный народ может создавать памятники архитектуры, разрушение этой красоты под силу лишь ничего не понимающему человеку. Так будут судить потомки. Из всех городов Рим самый значительный. Он не был построен по прихоти одного человека, многие камень за камнем воздвигали его.

Будь уверен, случится одно из двух. Или ты будешь повержен императором в этой схватке, или, если так будет угодно Богу, одержишь над ним победу. Если ты сохранишь Рим, то приумножишь своё богатство, разрушив город, ты не получишь выгоды, но тогда твою мольбу о пощаде уже не услышат.

Среди людей ты прослывёшь разрушителем Рима. Решай, кем ты хочешь быть».

Тотила был не только проницателен, но и тщеславен. Чем больше он размышлял над письмом Белизария, тем больше недоумевал, кому, кроме себя, он навредит, разрушив Рим. Его терзала нерешительность, и он решил положить ей конец. Прекратив разрушение города, Тотила покинул Рим, чтобы продолжать войну за его пределами. Не успел он добраться до севера страны, как услышал, что Белизарий уже в Риме заваливает камнями бреши в стенах. Разгневанный гот немедленно повернул назад, намереваясь навалиться на разрушенные ворота и пробоины. Он был уверен, что среди развалин поймает хитрого римлянина, выманившего его к морю.