Текст книги "Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)"

Автор книги: Гари Ромен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

16

Такси – красный «форд» – тотчас тронулось с места и остановилось рядом с ней. Других такси перед отелем не было, и достаточно было одного взгляда на лицо водителя – молодой полицейский, какие есть во всех странах, притворная улыбка, колючий взгляд и усы – чтобы понять, что ему поручено следить за ее перемещениями. Она прошла мимо, не остановившись.

До дороги, спускавшейся к городу, было сто метров; она не прошла и пятидесяти, как такси догнало ее и поехало рядом. Водитель заговорил с ней по-английски, используя немногие известные ему слова с экспрессивной ловкостью, настойчивостью и с самомнением опытного лингвиста;

– Come… No walk, very hot… I take you… [56]56
  Идите сюда… Не надо пешком, очень жарко… Я отвезти вас… (искаж. англ.).


[Закрыть]

Она продолжала идти со строгим лицом, глядя прямо перед собой. Сумка была тяжелой. «Форд» продолжал очень медленно ехать рядом, водитель, лучась улыбкой, протянул к ней руку.

– I take… Very heavy… [57]57
  Я везти… Очень тяжелая… (искаж. англ.).


[Закрыть]

Стефани бросила на него убийственный взгляд, отпрянула и пробежала несколько метров. Она прижимала сумку к себе, но о том, чтобы бежать с такой тяжестью, не могло быть и речи. Она остановилась. В голове как будто сталкивались камни; она вся покрылась потом…

«Форд» замер рядом с ней.

Водитель, по-прежнему скалясь, протягивал руку.

Стефани чувствовала, как солнце, будто растопленный воск, течет по ее плечам.

– I take… Cheap… [58]58
  Я везти… недорого… (искаж. англ.).


[Закрыть]

Она наклонилась к нему и выплеснула ему на голову несколько простых и ясных выражений:

– Fuck off you bastard, leave me alone… [59]59
  Да пошел ты ублюдок, отвяжись… (англ.).


[Закрыть]

Улыбка на лице водителя погасла. Похоже, понимал он по-английски лучше, чем говорил.

Она пошла дальше. Такси остановилось – водитель больше ее не преследовал, хотя двигателя не заглушил. В любом случае, такси не могло въехать в узкие улочки медины. Оставалось еще преодолеть четыреста метров до высоких, пятнадцатиметровых, ворот, одних из двенадцати, что открывали доступ в старый город. Сумка была слишком тяжела: у Стефани было ощущение, будто она возвращается с рынка с десятью килограммами дынь. Тревога, усталость, жара и жар видоизменяли пейзаж и придавали ему видимость тромплея: [60]60
  Зрительная иллюзия, обманка.


[Закрыть]ей казалось, будто она идет к раскрашенному полотну, которое того и гляди разорвется, чтобы сцапать ее и поглотить. Жар. Она остановилась. У нее больше не было сил идти, она стала искать, где бы сесть и немного отдышаться, какой-нибудь камень, колодец, но ничего не нашла. Как это всегда с ней бывало, сильное раздражение и смятение переросли в гнев. Ну и ладно, merde, [61]61
  Здесь: к черту (франц.)


[Закрыть]сказала она себе по-французски, поставила сумку на землю и уселась сверху.

Почти тотчас же она услышала шум двигателя, затем «форд» снова остановился перед ней. Стефани достала из сумочки сигарету и закурила, водитель ждал с улыбкой на губах. Он пустился в долгие разглагольствования при помощи тех пятнадцати-двадцати английских слов, которыми владел. Стефани пристально смотрела на него. Теперь она была уверена, что полиция не в курсе. Они не знают, что у нее есть доказательства,что кто-то – вероятно, родственники жертв – доставили их к ней в номер, и что эти доказательства здесь, в сумке, на которой она сидит. Если бы у них было малейшее подозрение, они бы немедленно ее забрали. И поскольку они не могут отрицать очевидное… Мисс Стефании Хедрикс, известная топ-модель, погибла сегодня в автомобильной аварии в Хаддане, ее такси…

Она встала, отшвырнула сигарету, подняла сумку и направилась к Воротам Покоя: именно так назывался этот вход в старый город в те времена, когда он вел к оазису, где теперь возвышался «Метрополь».

Она остановилась у первой открытой лавки, где торговали прохладительными напитками, и спросила дорогу к агентствам «Франс-пресс» и «Ассошиэйтед пресс». Это прозвучало так, как если бы она говорила о «Сарди» [62]62
  Ресторан в Нью-Йорке, популярный среди звезд шоу-бизнеса.


[Закрыть]или «Серебряной Башне». [63]63
  Парижский ресторан с видом на собор Парижской Богоматери и Сену.


[Закрыть]Торговец кивнул головой «да, да» и подал ей стакан кока-колы, полагая, вероятно, что ни о чем другом и речи быть не могло. Сапожник и бакалейщик из соседних лавок тоже никогда не слышали об информагентствах, но говорившего по-английски цирюльника, к которому она затем обратилась за советом, осенила сколь простая, столь и прекрасная мысль: он предложил проводить ее в полицейский участок, так как полиция Хаддана, сказал он с гордостью, все знает и всегда все находит. Она его поблагодарила, и поскольку он уже выходил на улицу, чтобы проводить ее, заверила, что передумала и возвращается в гостиницу.

Очутившись на улице, Стефани сразу поняла, что за ней следят. Она дважды заметила одетого в коричневую гандуру [64]64
  Шелковая или шерстяная рубаха, которую арабы носят под бурнусом.


[Закрыть]человека, который шел за ней следом. Она сделала два-три крюка по улочкам: человек не отставал. Но теперь она уже привыкла к такому. Водитель такси проворонил ее, и они пустили по ее следу другого полицейского.

Она также отказалась от мысли отправиться в одно из агентств печати. Во-первых, потому что местный корреспондент наверняка является гражданином Хаддана и, следовательно, на него могут оказать давление. Ну а главное, потому что у нее появился план получше – отправиться прямиком в посольство Соединенных Штатов, добиться встречи с послом и… вытряхнуть перед ним свою сумку. Предпочтительно на его рабочий стол. Надо думать, Его Превосходительство господин Хендерсон делает все, чтобы угодить правительству Хаддана. Однако даже эпоха Уотергейта [65]65
  Политический скандал в США, закончившийся отставкой президента Ричарда Никсона (1974).


[Закрыть]не является эпохой вседозволенности.

Теперь нужно было найти такси – настоящее.А прежде всего – выбраться из лабиринта улочек старого города.

Она быстро поняла, что заблудилась. Старый город, казалось, все теснее и теснее обвивался вокруг нее, как будто желая завладеть ею. Сумка выскальзывала из рук. Ей хотелось плакать, растерянная, она пыталась бежать, увязала в толпе, что текла во всех направлениях сразу и, казалось, отбрасывала ее назад. Женщины в чадрах поворачивали к ней свои невидимые лица и пристально смотрели через вшитые в чадру треугольники красного, зеленого или синего газа.

И тут она увидела американскую пару.

К ней навстречу по наклонной улочке медленно поднимались мужчина и женщина.

Это была американская чета, которую Стефани видела в гостинице и которой доверила одно из своих писем с фотографиями.

Они находились здесь, перед ней. Они никуда не улетели.

Она остановилась.

В этот миг они ее тоже увидели.

Они были уже совсем близко.

Стефани чуть отступила. Она никогда прежде не видела таких лживых, таких уродливых, таких чудовищных лиц. Да, чудовищных в своем лицемерном добродушии.

– Ах, это вы, дорогая…

Голос был успокаивающим, как голос медсестры, которая обещает, что вы ничего не почувствуете…

– Неужели вы не знаете, что с нами случилось? Наш рейс отменили. По техническим причинам. Два ближайших дня самолеты летать не будут. Разумеется, мы не смогли отправить по почте ваше письмо…

Стефани протянула руку.

– Ну, еще бы, – сказала она. – Отдайте его мне…

Теперь настал черед мужчины заговаривать ей зубы:

– Так вот, представьте себе – в это трудно поверить! – полиция конфисковала письма. Во-первых, похоже, что пассажирам запрещается брать их с собой… Это международные правила… Они должны отсылаться по почте…

– Они вас, конечно же, обыскали? – спросила Стефани, стараясь вложить максимум сарказма в свои слова.

– Да, именно это они и сделали, – произнес мужчина с негодованием. – Вечно эти меры предосторожности, очевидно, из-за воздушных пиратов… Но письма! Это недопустимо. Что вы хотите, такая это страна…

– Заметьте, они были очень любезны, – добавила славная женщина. – Они извинились за задержку рейса и объявили нам, что расходы по нашему пребыванию в течение этих двух дней полностью оплатит их Бюро по туризму. Мы воспользовались этим, чтобы получше ознакомиться со старым городом и сделать еще несколько снимков. Не хотите ли к нам присоединиться, дорогая?

Стефани казалось, что женщина с застывшей на губах улыбкой пристально смотрит на ее сумку.

– Извините, меня ждут, – сказала она.

– Ну что же, увидимся в гостинице! – сказала женщина.

Стефани даже стало интересно, как у этой женщины получается говорить, не снимая своей улыбки.

– Доставьте нам удовольствие, отобедайте с нами, – попросил мужчина.

Стефани сделала несколько шагов и обернулась: они провожали ее взглядом, но уже не улыбались. Она свернула в первую улочку налево, спустилась на несколько ступенек, пересекла площадь… Был лишь один способ выбраться из этого лабиринта – попросить кого-нибудь помочь ей с такси.

Стефани увидела арку; на противоположной стороне внутреннего дворика на краю колодца сидел ребенок. Сумку она держала обеими руками. Она не заметила трех ступенек, что вели во дворик, потеряла равновесие и выпустила сумку из рук.

Две головы – старого шейха и Бобо – выскочили наружу и покатились по песку к мальчику. Тот – ему, наверное, было лет семь-восемь – не стал терять ни секунды. Усмотрев в этих круглых предметах лишь футбольные мячи, о которых он, вероятно, давно мечтал, он вскочил и точными ударами отправил обе головы, одну за другой, в направлении Стефани.

– О, боже мой, боже мой, боже мой! – вскрикнула Стефани, отдавая запоздалую дань пристойности, достоинству и уважению к человеку.

Она схватила голову Бобо, сунула ее обратно в сумку, но когда она повернулась за другой головой, оказалось, что мальчуган, которому, наверное, было известно все о подвигах Пеле и Круифа или их местных коллег, уже отвесил второй удар по тяжеловатому, но вожделенному футбольному мячу, который в доброте своей послал ему Аллах.

Голова старика покатилась по песку и упала в водосточный желоб между стеной и колодцем.

Стефани рванулась следом, но желоб был около метра в глубину, и, хотя ей и удалось дотянуться до головы и ухватить ее за бороду, голова застряла между стенками и не поддавалась.

Стефани предприняла еще одну попытку, затем признала себя побежденной. Сколько времени уйдет, чтобы вызволить отрубленную голову? Ждать она не могла.

Она поднялась.

Мальчуган ждал, довольный, готовый возобновить эту чудесную игру.

– Такси? – спросила она у него. – Такси, такси?

– Такси! – торжествующе крикнул мальчуган, и, вероятно, чтобы показать, что он прекрасно понял, добавил:

– Кока-кола!

Он взял ее за руку, и Стефани, бросив быстрый виноватый взгляд в сторону канавы, пошла за ним.

Спустя пять минут она уже садилась в одно из трех такси, что ждали в тени смоковниц и пальм на маленькой площади около единственного в городе кинотеатра, который занимал одно крыло «культурного центра» – бывшего хамама, [66]66
  Восточная баня.


[Закрыть]построенного еще турками. Стефани успела бросить взгляд на афиши при входе и, увидев славные успокаивающие лица Джеймса Стюарта и Гэри Купера, почувствовала себя чуть лучше.

Она не знала адреса посольства, но ей удалось объясниться с шофером, который был родом из Адена и немного говорил по-английски. По причине, которая была выше ее понимания, шофер сделал сверхчеловеческое усилие, чтобы рассказать ей об экспедиции на дирижабле на Северный полюс. В конце концов, она поняла, что речь идет о фильме, который показывали на прошлой неделе и что, по всей видимости, она сделала величайшую ошибку, что пропустила его. Позднее она будет рассказывать своим друзьям в Нью-Йорке, что слова «Северный полюс» вызвали у нее в тот момент необыкновенную ностальгию, не столько из-за жары, сколько из-за того, что Северный полюс был самым что ни на есть далеким от Хаддана местом на свете…

Офис посольства был закрыт, но, поднажав на охранника, она узнала адрес резиденции посла. Добравшись туда, Стефани велела таксисту подождать и позвонила в дверь; сумку она крепко держала в руках. Дворецкий-хадданец открыл дверь дважды: в первый раз чуть-чуть, чтобы посмотреть, кто там, а во второй раз, когда узнал Стефани, – широко, жестом «вошедшего в поговорку гостеприимства». Нет, Его Превосходительства нет. Его Превосходительство во Дворце правительства. Да, разумеется, есть его секретарша.

– А она американка? – спросила Стефани, ибо она так намучилась, что ей хотелось одного – встретить родственную душу, которой она могла бы передать факел.

Дворецкий, похоже, удивился. Да, разумеется, мисс Тетли американка… Он указал взглядом на лестницу.

По ступенькам с задумчивым видом спускалась приветливая старая дева в чересчур облегающих брюках и лиловой блузке. Она остановилась, узнала Стефани, улыбнулась, как это полагается, когда ты находишься за границей за счет американских налогоплательщиков и пошла навстречу, протягивая обе руки.

– О, мисс Хедрикс, рада вас видеть… Посла сейчас нет, но если я могу вам чем-то быть полезной…

– Мне бы хотелось сказать вам пару слов.

Секретарша указала рукой на салон справа.

– Ну конечно, входите, пожалуйста…

Салон был решительно американским, с мебелью, которую Стефани запомнила с тех пор, как на двадцать процентов повысила ее продажи, попозировав с нею рядом для «Джимбелз». [67]67
  Крупная американская сеть универсальных магазинов.


[Закрыть]

– Присаживайтесь… Хотите что-нибудь выпить? В такую жару…

– Превосходная мысль, – сказала Стефани. – Что-нибудь освежающее.

Мисс Тетли направилась к бару и вернулась с джин-тоником. Стефани, уже удобно устроившаяся в белом пластиковом кресле, с сумкой на коленях, с наслаждением осушила бокал.

– Еще?

– Охотно.

Она залпом опустошила второй бокал, затем задумчиво посмотрела на мисс Тетли.

– А сами вы ничего не пьете?

Секретарша засмеялась. У нее было одно из тех неопределенных лиц, которые всегда выглядят так, будто опоздали на встречу с самими собой.

– В этом климате я никогда не пью до семи часов вечера.

– Знаете, сейчас вам бы это не помешало, – посоветовала Стефани. – Учитывая, что вас ждет…

Лицо секретарши застыло на полпути между удивлением и улыбкой.

– Вам известно, что я была в том самолете, – продолжила Стефани.

– Конечно. Это, наверное, было ужасно…

– Да, еще бы. Вам также известно, что никто мне не поверил, когда я сказала, что это не было обычной аварией, и что пассажиры самолета были обезглавлены…

Секретарша поправила очки. Улыбка на ее лице почти полностью угасла, оставив на обозрение только два зуба. Из вежливости она никак не прокомментировала слова Стефани.

– А среди обезглавленных пассажиров был американский гражданин, мой дорогой шеф, тот, кто и уговорил меня приехать в эту проклятую страну, фотограф Абдул-Хамид, урожденный Болеслав Беркович, для друзей Бобо… Обезглавленный, да.

Улыбка секретарши стала примерно на десять процентов шире.

– Дорогая мисс Хедрикс…

– Я не закончила, – прервала ее Стефани. – Я сказала себе: лучший способ доказать господину Хендерсону, послу Соединенных Штатов в Хаддане, что в этой стране обезглавили американского гражданина, – это принести ему голову вышеупомянутого гражданина для ознакомления и репатриации…

Стефани встала, наклонилась, достала из сумки голову Бобо и поставила ее на круглый столик перед секретаршей.

Затем принялась наблюдать за произведенным эффектом, испытывая при этом любопытство, к которому примешивалась, в этом она призналась позднее, и добрая доля ликования, так как она хоть частично отомстила за все, что пережила, за неверие и иронию, с которыми столкнулась после…

Эффект был хорош. Даже превосходен.

Лицо секретарши исказилось, зубы застучали, бледный лоб покрылся потом, рот открылся во всю ширь, она испустила что-то вроде всхлипывающего завывания, после чего выбрала самое простое решение: лишилась сознания.

Стефани какое-то время созерцала дело своих рук, затем встала и налила себе еще джина с тоником. Вернувшись к секретарше, она, не садясь, осушила свой бокал и поставила его на столик.

– Будете знать, как играть в дипломатические игры с жизнью и смертью людей, – сказала она. – Как пытаться выдать меня за сумасшедшую. И, может, теперь вы заставите этих сукиных детей признаться в своих преступлениях? Или же нефть ударила вам в голову, и вы их защищаете…

Она взяла со стола чашу со льдом и вытряхнула ее содержимое себе в сумку. Та стала теперь куда легче. Стефани направилась к двери. Но у нее был скверный характер, и она об этом знала. Даже в джунглях нью-йоркской моды за Стефани закрепилась репутация человека, с которым лучше обращаться почтительно или, по меньшей мере, с осторожностью. Прежде чем уйти она вернулась к столику, взяла голову Бобо и поцеловала ее в лоб.

– Good-bye, you son of a bitch, [68]68
  Прощай, сукин сын (англ.).


[Закрыть]– нежно сказала она.

Она положила голову Бобо на колени секретарше – теперь ту наверняка ждет приятное пробуждение – и вышла. Шофер такси вновь заговорил о Северном полюсе, и Стефани спросила себя, а пришло бы ей в голову положить лед в сумку, если бы не его рассказ.

Шофер, похоже, немного удивился, когда она объявила ему маршрут, и им пришлось вернуться, чтобы заправить полный бак. После этого он взял курс на горы.

Не было ничего безмятежнее этого часа, когда солнце уходило прочь, закончив свое поджигательское дело. Дорога спустилась в долину Ширана, где в воздухе стояла пыль, поднятая вечерними стадами, а высокие скалистые стены, прочерченные водопадами, давали тень, благоухавшую жасмином и еще какими-то дикими растениями, названия которых Стефани не знала, но которые напоминали одновременно и мяту, и мирру. Но из пустыни уже долетало жгучее дыхание сахардима– так шофер преисполненным почтения голосом называл царство песков.

Оазис Сиди-Барани показался спустя два часа. В агонизирующем небе, над густой стеной зелени, возвышались четыре белых купола дворца, выхватывая друг у друга последние лилово-пурпурные обрывки дня. Стефани с облегчением вздохнула и улыбнулась: только одному человеку в этой стране она могла доверять, и это был ребенок. Один лишь ребенок мог успокоить ее своей невинностью – а она в этом так нуждалась после стольких предательств, низости и коварства…

17

Дискуссия продолжалась два часа, а Руссо еще не удалось вставить ни слова. Слева от него сидел посол Соединенных Штатов Хендерсон – устроившись в кресле и свесив с подлокотника руку с томно изогнутым запястьем, он укрывался за крайней вежливостью, которая на дипломатическом языке означает несогласие. До того как войти в кабинет министра, он взял Руссо под руку и сказал:

– Предоставьте действовать мне. У всех маленьких стран поднимается настроение после того, как они чем-нибудь обидят гражданина Соединенных Штатов. Для них это что-то вроде психотерапии.

Господин Самбро, министр иностранных дел, был симпатичным человеком с тонкими и нервными чертами лица. Позади него на стене висел портрет Виктора Гюго, французского поэта девятнадцатого века, что ошеломило Руссо, хотя он и не мог сказать почему.

– Господин посол, я очень прошу вас доложить своему правительству, что мы предъявляем ультиматум Соединенным Штатам, – говорил господин Самбро.

Хендерсон принял еще более любезный вид. Прежде ультиматум, как правило, означал войну, однако словесная инфляция, распространившаяся от Африки до Индийского океана и вызвавшая рост беспомощности и бессилия, привела к тому, что слова эти полностью лишились смысла. Так что теперь «ультиматум» означал не что иное, как глубоко прочувствованное мнение. Посол склонил голову.

– Разумеется, – сказал он. – Менее чем через час я передам каблограмму с ультиматумом Вашего Превосходительства в Государственный департамент.

Очки господина Самбро сверкнули.

–  Нев Государственный департамент, – сказал он, повысив тон. – Самому президенту Никсону.

Посол, похоже, был в полном восторге.

– Полностью согласен. Я пошлю ее президенту лично. Можете на это рассчитывать. Ее отправят немедленно.

Руссо начинал восхищаться дипломатом: он, должно быть, обладает чертовской силой характера, раз еще не стал алкоголиком…

– Эта история с самолетом – отвратительное злодеяние! – доказывает, на что готовы пойти наши враги, чтобы спровоцировать у нас гражданскую войну, за которой последует иностранное вторжение… Так что вы скажете президенту следующее: или Соединенные Штаты поставляют нам вооружение, о котором мы просили два месяца назад, или мы раздобудем его в другом месте. Соблаговолите отметить, что мы особенно настаиваем на получении тактического ядерного оружия. Разумеется, мы используем его, только если сами подвергнемся нападению. Мы готовы дать все необходимые гарантии. Но мы требуем ядерного оружия и не-мед-лен-но.

Руссо вытер лоб дрожащей рукой. Он всё еще надеялся, что ему это снится. Приветливая улыбка посла застыла, немного искривилась, казалось, что она вот-вот переломится надвое, но Хендерсон очень быстро взял себя в руки, и улыбка вновь стала теплой, ободряющей, оптимистичной, в стиле «ну а как же иначе, да сейчас же!». Руссо мысленно пожал ему руку. Это был ас.

– Наши соседи устраивают провокации и готовят интервенцию. Соединенные Штаты должны поставить нам ядерное оружие.

Позже посол сказал Руссо, что его удивила не сама эта просьба. Она была простым проявлением тревоги, потому что вообще-то господин Самбро был человеком мирным. Нет, его поразило удивительное совпадение: тем же утром его семилетний сын тоже попросил у него ядерное оружие.

– Я не премину это сделать, – сказал он, подразумевая, вероятно, передачу «ультиматума». – Тем не менее, господин министр, мое правительство поручило мне задать вам один вопрос. Мы слышали, что вы передали в Южную Африку очень крупный заказ на поставку оружия. А именно – в «Талликот тул компани», если мне не изменяет память…

Лицо господина Самбро стало мраморным.

– Шпионаж, – сухо прокомментировал он.

Посол, похоже, успокоился. В течение последних десяти лет на всех постах, через которые он прошел, обвинение в шпионаже являлось его ежедневным хлебом насущным. Приятно было чувствовать, что они не отступают от шаблона и не швыряют ему в лицо что-нибудь неожиданное.

Выражение его лица стало почти эйфорическим.

– Не совсем, – сказал он. – Эта информация поступила к нам прямо из Кейптауна. Она пропечатана во всех их газетах.

Господин Самбро мрачно размышлял, постукивая карандашом по рабочему столу.

– Нам грозит истребление, – сказал он. – Если эта ужасная история дойдет до ушей шахиров – а я уверен, что провокаторы сделают все, что для этого нужно, – то Раджад восстанет. А потом на нас нападут под лозунгом «арабского единства». Под предлогом, что мы люди «чужой расы»… как это уже было на Занзибаре и в Уганде. Вот почему мы готовы купить все оружие, которое могут нам предложить на мировом рынке…

Хендерсон услужливо согласился.

– Понимаю. Вам небезызвестно, разумеется, что та же самая «Талликот тул компани» вооружает сейчас ваших врагов и, в частности, племена Раджада. Мы почти уверены, что именно агенты «Талликот» и стоят за историей с самолетом…

– У нас нет выбора, – сказал господин Самбро. – Мы будем покупать оружие у самого дьявола, если не сможем достать его иначе. Вопрос выживания…

Руссо уже был сыт этой демагогией по горло.

– Кстати, господин министр, как раз о выживании, – сказал он. – Думаю, мисс Стефани Хедрикс следовало бы как можно скорее покинуть Хаддан…

Господин Самбро устремил на него свои очки. Они походили на два зеркальца офтальмолога.

– А зачем, скажите, пожалуйста? Чтобы обвинять нас в преступлениях против человечности и таким образом сыграть на руку нашим врагам, в точности, как они это и задумали? И вообще, как получилось, что мисс Хедрикс и синьора дель Кампо пощадили, вы можете мне сказать? Вы не находите, что это довольно странно?

– Вы же не станете утверждать, что мисс Хедрикс – сообщница убийц, господин министр, – сказал Хендерсон.

– Я ничего такого не утверждаю. Но ее роль в этом деле еще далеко не ясна. Почему она с таким упорством помогает нашим врагам? Как случилось, что этот караван – которого больше никто никогда не видел – оказался там как раз вовремя, чтобы «спасти» мисс Хедрикс и ее спутника? А? Вы не находите, что тут наблюдаются… странные совпадения? Я никого не обвиняю, но пока это дело не прояснится, мисс Хедрикс останется здесь. В любом случае, у нее в багаже нашли гашиш…

Руссо наконец-то удалось разжать зубы.

– Этой молодой женщине грозит смерть, господин министр. Не далее как сегодня утром на нее было совершено покушение. Начальник полиции в курсе. Ясно, что ваши враги, кем бы они ни были… заинтересованы в том, чтобы убрать свидетеля, которому вы всеми средствами мешаете говорить,и повесить это преступление на вас… Мне это кажется очевидным. Это то, что само напрашивается,или, если вам так больше нравится, господин министр, это следующий ход на политической шахматной доске… Если мне позволительно будет так выразиться. Скажут, что полиция Хаддана сделала так, чтобы мисс Хедрикс исчезла, потому что мисс Хедрикс отказывалась молчать – и трудно будет опровергнуть, что вы сделали все, чтобы заставить ее замолчать…

Он увидел, что сказал достаточно. Лицо господина Самбро посерело. Даже Хендерсон был растерян.

– Где она в настоящий момент? – спросил министр.

– Вероятно, в отеле.

Господин Самбро вновь стал самим собой.

– Боже мой, – сказал он. – Может, вы и правы. Делайте, что нужно… Пусть она садится на первый же самолет… Забудьте о всех других соображениях…

Он словно бы потерялся за своим огромным столом, с Виктором Гюго над головой. Наконец он встал.

– Извините, но я должен вернуться в зал Совета… Правительство заседает без перерыва с самого утра… Мы прервали заседание, чтобы дать мне возможность сделать вам это сообщение…

Он подошел и пожал им руки.

– Может, я немного погорячился, господин посол…

У господина Самбро так обильно выступал пот, что казалось, он плачет.

– Господин Руссо, я рассчитываю на вас. Наша полиция в вашем распоряжении. Если с этой обворожительной молодой женщиной что-то случится, я…

Руссо повел себя в весьма далекой от протокола манере: он обнял министра за плечи.

– Не всегда случается самое худшее, – сказал он. – Но лучшее, что можно сделать, это все ей рассказать. Абсолютно все. Именно это я и собираюсь сделать, и в случае необходимости попрошу посла и вас самого, господин министр, тоже поговорить с ней.

Руссо сел в машину Хендерсона. Они ехали молча. На дороге царило необычное для этого часа палящей жары оживление, но Руссо не обращал на это внимания. Перед Воротами Хаджа стоял бронеавтомобиль.

Посол рассеянно озирал пейзаж. Лицо его было печально.

– Ядерное оружие, сказал тоже, – пробормотал он. – До аграрной реформы уровень детской смертности составлял сорок пять процентов… Доход на душу населения шестьдесят долларов в год… Мой предшественник говорил мне, что ему часто случалось видеть, как вдоль вот этой самой дороги, на обочине, валялись отрубленные руки разбойников и воров… Они выкарабкаются из этого, но груз прошлого очень тяжел…

– Высадите меня здесь, – попросил Руссо.