Текст книги "Западня глобализации: атака на процветание и демократию"

Автор книги: Ганс-Петер Мартин

Соавторы: Харальд Шуманн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Еще меньше церемонятся с рабочей силой на многих из более чем 150 000 совместных предприятий, где инвесторы со всего мира сделали ставку на бурное развитие социалистической рыночной экономики Китая. Более чем миллиону работающих там женщин приходится шить, штамповать или упаковывать по 15 часов в день, а в случае надобности и того больше. «Люди вынуждены работать, как машины», – пишет одна местная газета. Зачастую при поступлении на предприятие они обязаны вносить залог в размере нескольких месячных зарплат, который не возвращается, если они увольняются вопреки желанию руководства. По ночам они набиваются в тесные и часто запираемые общие спальни, которые превращаются в смертельные ловушки в случае пожара. То, что законодательство об охране труда игнорируется, признало даже центральное правительство в Пекине; только за первые б месяцев 1993 года на производстве произошло свыше 11 000 несчастных случаев со смертельным исходом и 28 000 пожаров[283]283
  Frankfurter Allgemeine Zeitung, 16.12.1993.


[Закрыть]. В то же время те, кто правит от имени китайского рабочего класса, пресекают всякое сопротивление, и прежде всего в особых экономических зонах для иностранных инвесторов. «Тех, кто жалуется или пытается организовать профсоюз, чаще всего приговаривают к трем годам трудовых лагерей, и в настоящее время наказание отбывают сотни профсоюзных деятелей», – сообщила в июне 1996 года Международная конфедерация свободных профсоюзов[284]284
  Financial Times, 20.6.1996.


[Закрыть].

Правительства стран Запада, сталкиваясь с неприемлемыми (по западным стандартам) восточноазиатскими методами захвата частей мирового рынка, в большинстве своем проявляют удивительную сдержанность. В последний раз главы западноевропейских правительств продемонстрировали свою искусственную слепоту в начале марта 1996 года, когда они встретились в Бангкоке с коллегами из восьми ведущих азиатских государств с целью дальнейшего развития взаимных экономических отношений. Пока в конференц-зале сменявшие друг друга ораторы вызывали в воображении аудитории картины взаимопонимания между народами, представители более чем 100 организаций, выражающих интересы простых людей, протестовали на контрконференции против бесчеловечных условий труда на предприятиях Азии, а К) 000 таиландцев разбили лагерь перед резиденцией своего премьер-министра, выступая против неравномерного распределения растущего национального богатства[285]285
  International Herald Tribune, 28.2.1996, u. The Economist, 13.4.1996.


[Закрыть]. Ни один из европейских гостей не сказал про это на публике ни слова. Германский канцлер и британский премьер-министр, например, предпочли усердно добиваться на переговорах за закрытыми дверями крупных сделок для транснациональных корпораций, все еще носящих немецкое или английское название. Попутно шеф Daimler-Benz Юрген Шремп довел до всеобщего сведения, что Германия должна быть готова «учиться у Азии», а Германская промышленно-торговая палата представила исследование, в котором индонезийская диктатура восхвалялась за «политическую стабильность» и «особенно благоприятные условия для инвестиций»[286]286
  Die Tageszeitung, 28.2.1996, u. Frankfurter Allgemeine Zeitung, 21.5.1996.


[Закрыть].

Подобное невежество несет в себе роковую весть: в категориях мировой экономики охрана труда и окружающей среды, демократия и права человека имеют второстепенное значение. «Но мы не можем позволить, чтобы авторитарные режимы рассматривались как необходимое условие экономического успеха, – предостерегает Джон Эванс, генеральный секретарь TUAC, международной профсоюзной организации со штаб-квартирой в Париже, представляющей интересы рабочих и служащих стран ОЭСР. – Оспаривать распределение доходов можно только в условиях демократии»[287]287
  Интервью в октябре 1993 г.


[Закрыть]. Как и большинство профсоюзных деятелей в мире, Эванс уже давно выступает за введение торговых санкций против стран, нарушающих права человека и экологические нормы.

В Соединенных Штатах избранная при поддержке профсоюзов администрация Клинтона формально одобрила это требование. В конце переговоров по учреждению Всемирной торговой организации (ВТО) представитель США предложил включить в итоговый договор социально-экологический пункт, согласно которому на страны, экспортная продукция которых явно изготавливается в условиях, нарушающих минимальные стандарты Международной организации труда (МОТ) ООН, должны были бы поступать жалобы в ВТО, после чего на них при необходимости налагались бы карательные пошлины. Некоторые страны, и не только те, которых это затрагивало напрямую, выступили против такого пункта, но их оппозицию можно было бы преодолеть, поскольку они бы многое потеряли, если бы были сохранены защитные пошлины и торговые барьеры, намеченные к устранению в рамках нового договора. В итоге предложение провалилось, главным образом потому, что против него выступили все страны ЕС, за исключением Франции. Особенно ожесточенное сопротивление ему оказали правительства Германии и Великобритании – стран, где, как горько заметила «Ле монд дипломатик», «люди верят в свободную торговлю, как дети в Деда Мороза»[288]288
  Le Mpnd diplomatique, 18.2.1996.


[Закрыть]. Так осталась неиспользованной уникальная возможность ввести всемирный торговый кодекс, хотя переговоры об этом тянулись в общей сложности 7 лет.

На самом деле нет ни одного убедительного довода против введения такого рода минимальных стандартов. Основные нормы МОТ, такие как гарантия профсоюзных свобод и запрет на детский или принудительный труд и на дискриминацию по этническому или половому признаку, уже записаны в конвенциях ООН, давно ратифицированных почти всеми государствами. Угроза торговых санкций просто придала бы этим соглашениям несколько бóльшую убедительность. Такие люди, как министр экономики Германии Гюнтер Рексрот или генеральный секретарь ВТО Ренато Руджеро, настаивают, что «тогда с черного хода [социальных нормативов международной торговли], мог бы проникнуть неопротекционизм», что богатые страны, возможно, воспользовались бы нововведением как предлогом для сдерживания дешевой конкуренции со стороны Юга. То же самое утверждали все без исключения представители развивающихся стран на переговорах в Женеве: дескать, социальный пункт договора по ВТО попросту лишил бы бедняков Юга их доли процветания.

Данный аргумент, однако, имеет в лучшем случае лишь пропагандистскую ценность, а в устах европейских политиков он граничит с лицемерием. Когда затрагиваются интересы влиятельных ассоциаций и капиталистов, Комиссия ЕС и европейские правительства, очевидно, не столь щепетильны в своей торговой политике. До сих пор всякий раз, когда европейские компании не ко времени находили себе поставщиков в регионах с низкой заработной платой, Комиссия налагала высокие антидемпинговые пошлины по требованиям заинтересованных отраслевых ассоциаций, и прежде всего на импорт из Азии. Шла ли речь о шарикоподшипниках из Китая, видеокамерах из Южной Кореи или продукции химической промышленности из России, брюссельские сторожевые псы торговли неизменно вводили карательные пошлины, охватив таким образом сто с лишним категорий продукции, под тем сомнительным предлогом, что поставщики намерены продавать товары по заниженным ценам, чтобы захватить нечестным путем долю рынка.

Введение минимальных социально-экологических норм не стало бы чем-то принципиально новым – это было бы только справедливо по отношению к трудящимся развивающихся стран и их населению, вынужденному страдать от отравления окружающей среды. Заявления тамошних властей предержащих о том, что профсоюзные свободы или запрет на детский труд сделали бы бедных еще беднее, – не более чем ложь. Наоборот, окажись недемократические элиты Юга под давлением широких слоев населения, требующих поделиться плодами экономического успеха, это создало бы угрозу их собственным доходам от торговли. Протекционистские ограничения на импорт, допускаемые социальными статьями договора о ВТО, можно было бы без труда предотвратить и в том случае, если бы компетентные учреждения ООН были уполномочены выявлять нарушения прав человека.

Протекционизм: защита для богатых?

При всей справедливости и полезности потенциальных торговых санкций против авторитарных режимов они все же мало способствовали бы уменьшению натиска конкуренции с Юга. Многие профсоюзные деятели убеждены, что санкции помогли бы сдержать рост безработицы и тенденцию к снижению заработков, но это ошибка. Преимущество малых затрат, присущее странам с низким уровнем заработков, проистекает не только из политических репрессий и эксплуатации со стороны компаний и правительственных чиновников. Рост объема экспорта из довольно небольшого числа успешно развивающихся стран обусловлен прежде всего более низким, чем на Западе, общим уровнем жизни населения, запросы которого по части доходов меньше в связи со сравнительно невысокими ценами на еду и жилье. Кроме того, молодые капиталистические экономики до сих пор не испытывают нужды в системе социальной защиты, поскольку их семейные структуры пока не претерпели серьезных изменений. «Наша социальная система – это семья», – таков обычный ответ азиатских политиков, когда их спрашивают о заботе о больных и стариках. Еще более важным фактором является валютный демпинг, делающий экспортную продукцию стран, переживающих экономический бум, исключительно дешевой. Например, микропроцессорная фабрика Siemens в Малайзии оставалась бы рентабельной, даже если бы ей приходилось платить сборщицам на конвейере по 700 марок в месяц и в стране были свободные профсоюзы. Производить спортивную обувь Nike в Индонезии или Бангладеш было бы по-прежнему выгодно, даже если бы в этих странах была удвоена минимальная зарплата. Конечно, введение минимальных нормативов необходимо и помогло бы увеличить социальную справедливость на Юге, но оно вряд ли защитило бы существующие рабочие места на Севере или привело бы к созданию новых.

По этой причине многие французские экономисты, следуя традиционной протекционистской линии своей страны, призывают к избирательным ограничениям в торговле. Так, советник французского правительства по экономическим вопросам Жерар Лафай предложил взимать с азиатских экспортеров антидемпинговые пошлины, которые по меньшей мере компенсировали бы искусственное занижение курсов их валют. Но эти таможенные сборы не должны, по его мнению, идти в казну той или иной страны; их-де следует выдавать в качестве кредитов в европейских валютах соответствующим экспортерам. Эти средства, считает Лафай, могли бы пойти на финансирование импорта из Европы, что привело бы к улучшению баланса в торговле и курсах обмена. Звучит убедительно, но не без изъянов. Эта мера может распахнуть ворота перед произвольным повышением пошлин. Никто не смог бы объективно определить, что такое честный баланс, и сказать, не сочтет ли та или иная обложенная пошлиной страна, что ей преграждают доступ к рынкам Севера, от которых она вынужденно зависит в своем развитии.

Более того, еще неизвестно, способен ли вообще щит от конкуренции со стороны стран с низким уровнем зарплаты воспрепятствовать галопирующему обесценению рабочей силы в высокоразвитых странах. Не вызывает сомнений, что рост импорта с Востока и Дальнего Востока повлек за собой убытки в трудоемких секторах промышленности. В обувной и текстильной промышленности, компьютерной технике, точном машиностроении и связанных с ними секторах все страны триады Европа/Северная Америка/Япония уступают рабочие места новым конкурентам на мировом рынке. Это главная причина падения спроса на неквалифицированный труд и простые сборочные операции на конвейерах. Британский экономист Адриан Вуд в своем обширном эмпирическом исследовании показал, что начиная с 1980 года занятость в промышленности в странах триады снизилась в среднем на 15% в результате роста объема торговли со странами, переживающими экономический бум[289]289
  Adrian Wood, North-South-Trade: Employment and Inequality, Oxford 1994.


[Закрыть].

С макроэкономической точки зрения данная тенденция до сих пор приносит в большинстве процветающих стран Севера выдающиеся результаты в бизнесе, потому что одновременно с ростом импорта растет и экспорт. В конце концов, новые прогрессирующие экономики вынуждены покупать все, что они не могут производить сами: от фабричного оборудования до телекоммуникационных спутников. Ни одно другое государство ОЭСР не извлекает из этого такой выгоды, как Германия, которая по отношению к своему ВНП и по сей день является крупнейшим экспортером в мире. Она даже имеет преобладание экспорта над импортом в торговле с Юго-Восточной Азией и новыми рыночными экономиками Центральной Европы. При этом бóльшая часть доходов от экспорта напрямую вкладывается в капитале – и наукоемкие отрасли, такие как машиностроение и строительство сооружений, химическая промышленность, производство электроники и измерительных приборов высокой точности.

Этот перекос и является основной причиной кризиса занятости. Большинство германских, французских и японских компаний процветает благодаря глобализации. Вместе с тем процент их доходов, идущий на оплату труда немцев, французов и японцев, неуклонно снижается. Общий уровень жизни не понижается; просто все меньшая часть экономического продукта приходится на долю окладов и зарплат. Даже в Германии, где, как до недавних пор считалось, достигнут баланс, доля зарплат с 1982 года упала на 10%. В то же время все более неравномерным становится распределение суммарной зарплаты между различными профессиональными группами. Специалисты, которым трудно найти замену, или квалифицированные поставщики услуг, у которых едва ли могут 6_ыть конкуренты на международном уровне, все еще могут рассчитывать на рост доходов. Огромное же большинство остальных, особенно неквалифицированных, скатывается все ниже и ниже.

Этот процесс лишь в незначительной степени можно отнести на счет развивающихся экономик стран Азии или Центральной Европы. Большинство же негативных изменений на рьшке труда вызвано быстрым наращиванием взаимосвязей между самими странами ОЭСР, на которые в 90-х годах по-прежнему приходится более двух третей зарубежных инвестиций в мире. Действительно, компании Севера увеличивают свои капиталовложения в развивающиеся страны, однако свыше половины этих средств вкладывается в разработку сырьевых ресурсов и предприятия сферы обслуживания, такие как отели и банки, где перемещение рабочей силы вряд ли играет существенную роль. Зарубежные поглощения компаний и инвестиции интенсифицируются главным образом между богатыми странами. Если объем прямых зарубежных инвестиций в развивающиеся страны с 1992 по 1995 год увеличился от неполных 55 до 97 млрд долл. в год, то соответствующий показатель для стран ОЭСР за тот же период подскочил примерно от 111 до 216 млрд.[290]290
  UNCTAD, World Investment Report 1995 u. 1996, Genf.


[Закрыть] Следовательно, клуб богатых, как и прежде, оставляет для себя львиную долю переживающей бум мировой торговли.

Эти цифры показывают, до какой степени и капитал, и торговля интегрированы в пределах стран ОЭСР. Но волна конкуренции, поднявшаяся в результате среди наиболее процветающих стран мира, означает, что на протяжении вот уже многих лет производительность растет быстрее, чем благосостояние общества в целом; технологические изменения, вызванные конкуренцией, делают все больше и больше рабочих мест избыточными. Так что винить в безработице и целенаправленном снижении заработков нужно вовсе не дешевую рабочую силу Юга и Востока. Она не более чем инструмент и смазка в нисходящей спирали рационализации и урезания зарплат в мире ОЭСР.

Неолиберальная школа экономики наполнила целые библиотеки своими исследованиями, в которых она старается доказать, что кризис занятости вызван не транснациональной интеграцией и конкуренцией, а лишь совершенствованием методов управления и технологий производства[291]291
  Новейшим продуктом этой идеологической фабрики, в котором все прежние тезисы и теории повторяются еще раз, является книга гарвардского экономиста Роберта Лоуренса (Robert Lawrence) Single World, Divided Nations? International Trade and OECD Labor Markets, OECD Publications, Paris 1996.


[Закрыть]. Но это чисто научное различие. В реальном мире эти два явления неразрывно связаны между собой, потому что только глобальная интеграция придает технологическому прогрессу ту пробивную силу, что выдавливает сегодня миллионы людей на задворки общества. В той гипотетической ситуации, когда протекционизм направлен исключительно против стран с низким уровнем заработков, попытки обуздать этот процесс с помощью торговых барьеров и импортных пошлин малоэффективны. Та или иная страна была бы способна восстановить свои трудоемкие производства лишь в том случае, если бы она оградила себя от конкуренции со стороны других высокоразвитых стран. Но тогда она потеряла бы все рынки для собственного экспорта, так как конкуренты ответили бы тем же, а это – стратегия хаоса. Ценой обратных структурных изменений стала бы колоссальная потеря в благосостоянии, даже если бы уровни занятости несколько повысились.

Всякий раз, когда экономисты и ученые мужи категорически настаивают, что гражданам придется затянуть потуже пояса из-за того, что на рынок оказывают давление новые армии дешевой рабочей силы, они умалчивают о том, что в богатейших странах мира общий объем продукции продолжает расти. В среднем доход на вложенный капитал по-прежнему увеличивается, и даже быстрее, чем раньше. Поэтому нельзя сказать, что бедные страны отбирают у богатых их процветание.

На самом деле все наоборот. Во всем мире экономическая глобализация приносит все большую долю растущего благосостояния привилегированным слоям Севера и Юга – богатым владельцам собственности и капитала, а также высококвалифицированным профессионалам за счет остального населения. Статистика Bundesbank об источниках частного дохода отражает тот факт, что и Германия, несмотря на сильные профсоюзы и высокие социальные затраты, уже давно подвержена этой тенденции. Еще в 1978 году в Западной Германии 54% доходов, остающихся после уплаты налогов, приходилось на зарплаты и оклады. Остальное наполовину состояло из доходов от процента и прибылей и наполовину из пенсий и платежей на социальные нужды. Шестнадцать лет спустя, в 1994 году, доля зарплат и окладов за вычетом налогов упала до 45%. Теперь аж треть национального дохода попадает к тем, кто, не работая, извлекает выгоду из процента и корпоративных прибылей[292]292
  Эти данные не учитывают Восточную Германию, взяты из ежемесячного отчета Bundesbank за июль 1996 г. и опубликованы в: Frankfurter Allgemeine Zeitung, 19.7.1996.


[Закрыть].

В свете этих данных конфликты, возникающие из-за всемирной экономической интеграции, означают не больше и не меньше чем борьбу за распределение, которая так же стара, как и сам капитализм. Удивляет лишь то, что рыночным мистикам все еще удается скрывать эту простую истину как от себя, так и от широкой публики. В Германии, например, споры о «местных факторах» становятся все более абсурдными и приводят к политически неверным решениям большого масштаба.

Немецкая модель; ложь о местных факторах

Гельмут Коль рассыпался в похвалах. «Профсоюзы продемонстрировали исключительную готовность к сотрудничеству и дискуссиям», – льстил он представителям германских трудящихся. Их «альянс во имя занятости» дал «положительные результаты». Клаус Цвиккель, председатель IG-Metall, отраслевого профсоюза металлистов, проявил себя как «образцовый согражданин, умеющий доводить дело до конца», a IG-Chemie, профсоюз работников химической промышленности, заслуживал, по его мнению, «глубочайшего уважения и благодарности». Объекты его красноречия получили заверения в поддержке в трудные времена. «Я ученик Людвига Эрхарда[293]293
  Людвиг Эрхард (1897–1977) – федеральный канцлер ФРГ в 1963–1966 гг., председатель Христианско-демократического союза в 1966–1967 гг.; продолжал политический курс Конрада Аденауэра. – Прим. ред.


[Закрыть]. Наша партия никогда не будет придерживаться политики, ориентированной только на рынок; социальные условия также являются ее частью, вследствие чего никакого социального демонтажа не последует»[294]294
  Из интервью по телеканалу ARD 11.4.1996.


[Закрыть]. Так говорил канцлер еще в апреле 1996 года в телепрограмме, шедшей в наиболее благоприятное эфирное время. Всего лишь через два месяца те, кому были даны столь лестные оценки, организовали в Бонне крупнейшую со времен войны профсоюзную демонстрацию, чтобы выразить протест против того же самого канцлера и его политики. Далеко за 300 000 человек прибыло на 74 поездах специального назначения и 5400 автобусах, причем для того, чтобы выступить против разрушения социальных достижений, безработицы и урезания заработков с подачи государства, некоторым из манифестантов пришлось провести в пути целых 70 часов. Если правительство будет и далее придерживаться этой программы, заявил глава федерации профсоюзов DGB Дитер Шульте, «в нашей республике создастся обстановка, по сравнению с которой события во Франции покажутся слабенькой прелюдией» (очевидный намек на аналогичные действия французских профсоюзов за полгода до этого). На этот раз Коль нашел для своих когда-то столь покладистых партнеров другие слова, назвав их «профессиональными жалобщиками и сеятелями сомнений», у которых «на уме лишь защита эгоистических интересов» и которым «нет дела до будущего Германии»[295]295
  Frankfurter Allgemeine Zeitung, 4.6.1996 u. 17.6.1996.


[Закрыть].

Времена в Германии меняются. Ныне, отбросив всякий камуфляж, консервативно-либеральное правительство агрессивно проталкивает все, чего годами добивалась капиталистическая элита страны. «Мы слишком дорого обходимся», говорит канцлер, но это «мы» относится только к зарабатывающим на жизнь в поте лица рабочим и служащим. Из уст в уста переходит выражение «эгоистические интересы». Премьер-министр земли Саксония, христианско-демократический прорицатель Курт Биденкопф, обнаружил аж «целую гору эгоистических интересов», которую надо «взорвать»[296]296
  Frankfurter Allgemeine Zeitung, 12.6.1996.


[Закрыть]. Вот эти интересы: выплата зарплаты по больничным, денежные пособия на детей, защита от необоснованного увольнения, пособия по безработице, предоставление работы государством, пятидневная рабочая неделя, ежегодный тридцатидневный отпуск и многое другое, что издавна входит в социальную составляющую рыночной экономики Германии. Несомненно, по международным меркам большинство германских трудящихся до сих пор выделяется своим положением в лучшую сторону, что вызывает восхищение и зависть во всем мире и в свое время позволяло политическим партиям страны делать «немецкую модель» лейтмотивом своих предвыборных кампаний. Но затем, в свете глобальной конкуренции, социальные достижения превратились в эгоистические интересы. Хотя правительственная программа, опубликованная в апреле 1996 года, и называется «За рост и занятость», нынче Коль и его министры со всей очевидностью решили поставить эгоистов на место. Их топор занесен над широким спектром достижений в сфере социальной защиты и оплаты труда. Впредь наказывать прекращением выплат будут даже женщин, которые, забеременев (разумеется, из чистого эгоизма), утрачивают трудоспособность.

Цель вполне ясна. Коль скоро машина глобальной экономики оставляет все меньше средств на оплату труда, людям, живущим на зарплату и пособия по социальному обеспечению, придется делить между собой меньшую совокупную сумму, вследствие чего каждому что-нибудь да достанется и уровень безработицы снизится. Подразумевается, что Германия должна учиться у Америки, где уровень занятости выше, но лишь за счет более низких заработков и социальных выплат, а также большего количества рабочих часов и худших условий труда. Один из германских агитаторов за повышение дохода от капитала сформулировал данный принцип достаточно четко: «Для того чтобы снова иметь полную занятость, нужно на 20% уменьшить суммарную зарплату». Это Норберт Вальтер, бывший директор Института мировой экономики в Киле, а ныне глава отдела экономических исследований Deutsche Bank, совет директоров которого регулярно награждается опционами на акции за заботу об «интересах акционеров»[297]297
  Die Tagezeitung, 10.6.1996.


[Закрыть]. Сделай этот банковский экономист подобное предложение несколько лет назад, он оказался бы в политической изоляции; сегодня же он знает, что на его стороне правительство. За это Вальтер и его товарищи по оружию могут благодарить кампанию, которая на протяжении многих лет велась в средствах массовой информации и где никакие искажения или фальсификации не считались слишком грубыми, если помогали обеспечить победу.

Одним из главных аргументов в этом пропагандистском сражении является то, что немецкое социально ориентированное государство стало непомерно дорогим. Или, согласно формулировке Вальтера, слишком много граждан имеют «приспособленческий менталитет» и предпочитают получать социальные пособия вместо того, чтобы взяться за работу. Безусловно, германская система социальной защиты во многом несовершенна. Существующие 152 формы пособий по социальному обеспечению организованы в какой-то мере хаотично, сопряжены с высокими административно-управленческими расходами и часто выплачиваются симулянтам, тогда как действительно нуждающиеся не могут оплатить тем, что получают, даже крышу над головой. Свыше 8 миллионов человек уже находятся за чертой бедности, и средств на то, чтобы вновь сделать их полноценными членами общества путем переподготовки и создания рабочих мест, не хватает. Но вот социально ориентированное государство, вопреки утверждениям, дороже обходиться не стало. В 1995 году во всех областях затрат на социальные нужды было выплачено почти триллион марок – в одиннадцать раз больше, чем в 1960 году, однако национальный доход увеличился тем временем на ту же сумму. Таким образом, социальные затраты стоили Федеративной Республике в 1995 году немногим более 33% ВНП. В 1975 году, за двадцать лет до того, эта цифра для Западной Германии была почти такой же: 33%[298]298
  Согласно данным федерального министерства труда и социальной защиты, приведенным в статье Гейнера Гайсслера (Heiner Geissler) Es droht ein neuer Klassenkampf, Berliner Zeitung, 4.1.1996.


[Закрыть]. Если не учитывать Восточную Германию, то данный показатель был бы сегодня на 3% ниже.

Но вот что действительно кардинально изменилось, так это структура финансирования данных расходов. Почти две трети затрат на социальные нужды покрывается из взносов получающих зарплату и оклад. Но в силу того, что их доля в национальном продукте непрерывно падает вследствие безработицы и медленного роста заработков, вышеназванные взносы с годами приходится повышать до громадных размеров, с тем чтобы можно было в полном объеме выплачивать пенсии, пособия по безработице и деньги на лечение. Четыре миллиона безработных означает ежегодную потерю 16 млрд марок для одних только пенсионных фондов. Поэтому кризис германской системы социальной защиты почти полностью обусловлен кризисом занятости, а вовсе не чрезмерными запросами ленивого и избалованного населения. Для увеличения богатства страны и предотвращения неоправданного удорожания рабочей силы было бы логично проводить такую налоговую политику, при которой такие не вносящие своего вклада в социальные расходы категории работников, как чиновники, предприниматели и лица с высокими доходами, начали бы это делать. Правительство Коля, однако, движется в противоположном направлении. В рамках программы развития Восточной Германии оно разбазаривало средства, выделенные на социальные нужды, на всевозможные расходы, не имеющие ничего общего с их предназначением: от компенсаций жертвам репрессий со стороны правившей СЕПГ до выходных пособий увольняемым должностным лицам бывшей ГДР. Администраторы компетентных федеральных органов подсчитали, что, сняв с пенсионных фондов и фондов выдачи пособий по безработице и по болезни это финансовое бремя, для которого те вовсе не предназначены, можно было бы сразу же сократить социальные взносы до 8% от суммы зарплат[299]299
  Данные взяты из превосходного анализа кризиса финансирования государства всеобщего благоденствия Вольфганга Хоффманна (Wolfgang Hoffmann) Risse im Fundament, Die Zeit, 15.12.1995.


[Закрыть]. Даже те, кто громче всех сетует на раздутые социальные расходы государства, вольны использовать эти взносы по собственному усмотрению. Так, с 1990 по 1995 год германские предприниматели и отделы кадров компаний досрочно отправили на пенсию три четверти миллиона работников, омолаживая свою рабочую силу за счет плательщиков взносов. При этом дополнительная нагрузка на пенсионные фонды составляла 15 млрд марок в год, что эквивалентно одному проценту совокупной зарплаты[300]300
  Согласно данным, приведенным председателем Федерального института страхования служащих (BfA) Гансом-Дитером Рихардтом на пресс-семинаре, состоявшемся 22.2.1996.


[Закрыть].

Не менее сомнительным способом заставлять граждан ФРГ снижать свои запросы являются настойчивые заявления, что в Германии стоимость труда выше, чем в других странах. В действительности же международные различия в уровнях почасовой оплаты значат не больше, чем разница между затратами на строительство в центре Франкфурта и в каком-нибудь пригороде Перлеберга. Реальное значение на мировом рынке имеют расходы по зарплате на единицу труда, или стоимость продукции, производимой такой единицей. Сравнив соответствующие показатели по всему миру, экономисты Хайнер Флассбек и Марсель Штремме из Германского института экономических исследований (DIW) в Берлине пришли к поразительным результатам. С 1974 по 1994 год расходы по зарплате на единицу труда в Западной Германии в пересчете на местные валюты выросли в общей сложности на 97%, тогда как во всех остальных странах ОЭСР этот прирост в среднем составил целых 270%[301]301
  Heiner Flassbeck/Marcel Stremme, Quittung fur die Tugend, in: Die Zeit, 1.12.1995.


[Закрыть]. Выходит, немецкая машина эффективности определенно работала хорошо, и именно это и по сей день позволяет немецким компаниям лидировать на многих рынках. В июле 1996 года такие же выводы были сделаны экономистами мюнхенского института Ifo, одного из шести экономических исследовательских центров, консультирующих федеральное правительство. «Нигде средний реальный доход на одного работника не рос так медленно, как в Германии, – докладывали эксперты Ifo министерству экономики в Бонне. – Аналогичные цифры имеют место только в США. Эти данные подкрепляют точку зрения умеренных профсоюзов Германии и подтверждают, что высокая почасовая оплата при малом полезном рабочем времени оправданна в силу высокой производительности труда»[302]302
  Handelsblatt, 19.7.1996.


[Закрыть].

Конечно, ни одна страна в мире не может на протяжении десятилетий продавать больше, чем она импортирует, без определенных последствий. В случае Германии результатом явился устойчивый рост курса немецкой марки по отношению к другим валютам. В итоге надбавки к зарплате, выбиваемые в каждом новом раунде переговоров, неизменно вскоре «съедались» обесцениванием заработков, деноминированных в других валютах. Таким образом, кризис Европейской валютной системы и проводимая Федеральным резервным банком Нью-Йорка политика дешевого доллара толкали марку вверх, а доллар вниз, экспорт германской продукции принес в 1994 году на 10% меньше, чем в 1992. Аналитики из DIW сообщали, что если принять во внимание указанные сдвиги обменных курсов, то видно, что динамика затрат в Германии примерно совпадает с таковой в других индустриальных странах. Тесно связанный с ассоциациями работодателей Институт германской экономики в Кельне также подсчитал, что расходы по зарплате на единицу труда в Германии в долларовом выражении сегодня приблизительно те же, что и в Америке[303]303
  Frankfurter Allgemeine Zeitung, 19.6.1996.


[Закрыть].

На этом фоне заявление о высокой стоимости германских трудящихся, сделанное осенью 1995 года Олафом Хенкелем, бывшим главой ЮМ и нынешним президентом Федеральной ассоциации германской промышленности, прозвучало как беззастенчивая пропаганда. Он утверждал, что коль скоро немецкие компании ежегодно инвестируют за границей миллиарды марок, то при этом происходит своего рода вывоз рабочих мест. Или, как он выразился: «Рабочие места – это наиболее успешный предмет германского экспорта»[304]304
  Stern, 46/1995.


[Закрыть]. Это утверждение, произведшее в обществе эффект разорвавшейся бомбы и ставшее вскоре притчей во языцех, является, тем не менее, абсолютно ложным.