Текст книги "Западня глобализации: атака на процветание и демократию"

Автор книги: Ганс-Петер Мартин

Соавторы: Харальд Шуманн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Кризис рынка облигаций в 1994 году, как никогда прежде, высветил уязвимость финансовой индустрии перед событиями и цепными реакциями, которых нет ни в каких прогнозах. Эта ненадежность современных высокотехнологичных финансов решающим образом связана с торговлей деривативами. Новая свобода передвижения, дарованная капиталу в 80-е годы, лишь уничтожила границы между национальными рынками. Торговля деривативами в 90-х доводит этот процесс стирания границ до его кульминации. «Деривативы, – с явным облегчением сказал шеф Deutsche Bank Гильмар Коппер, – делают все рынки капиталов взаимозаменяемыми. Они превращают длинные кредитные линии в короткие, а короткие – в длинные. Они делают то, что раньше было для нас лишь мечтой»[184]184
  Der Spiegel 12/1994.


[Закрыть].

Или кошмарным сном. Теперь, как в системе сообщающихся сосудов, каждый элемент рынка так или иначе связан с остальными, но проследить истинные связи между ними с каждым днем становится все труднее. Вчерашний опыт может уже завтра оказаться ненужным. Дилеры уже даже не в состоянии рассчитать выгодность собственных сделок. Лишь для того чтобы быть в состоянии торговать своими «структурированными продуктами», финансовым жонглерам необходимы программы оценки стоимости и риска, которым они вынуждены слепо верить. В зависимости от качества эти программы приносят прибыли или убытки на миллиарды долл. Глава отдела деривативов одного немецкого частного банка сообщает, что сложных фьючерсов такого рода в его текущем портфеле несколько тысяч. Он с гордостью демонстрирует свою программу, способную в любой момент вывести на экран полную стоимость контрактов. В вычислительный процесс непрерывно поступают новые данные с десятков рынков. «Вот, – он проводит пальцем по сотне строк. – Я могу видеть, получаем ли мы фактически прибыль или нет. Каждый день, когда ставки процента остаются неизменными, мы теряем 49 000 марок. Падение же на одну сотую процента приносит нам 70 000».

Вместе с тем по-прежнему необходимо находить на рынке покупателя на все, что теоретически можно продать. И это не всегда удается. Чем сложнее становятся межрыночные связи и чем больше факторов, определяющих подъемы и спады, тем выше риск неожиданного хаотического изменения цен. Подобно тому, как опционы в руках ипотечных дельцов вызвали обвал на мировом рынке облигаций, завтра могут дать о себе знать другие взаимозависимости.

Непредсказуемость рынка деривативов уже привела к разорению множества «финансовых кудесников» и потере многими серьезными предприятиями сотен и тысяч миллионов долл. Список ее жертв охватывает среди прочих Франкфуртский металлургический комбинат (Frankfurter Metallgesellschaft), спасенный от банкротства только с помощью миллиардных субсидий, транснациональную корпорацию Procter & Gamble, крупный японский банк Daiwa и германские страховые компании Gothaer, Colonia и Hannoversche Rueckversicherungs AG. Наибольший ущерб такого рода на данный момент был причинен в феврале 1995 года англичанином Ником Лисоном, которому тогда было всего двадцать семь лет. Его провалившаяся спекуляция опционами на японский фондовый индекс Nikkei на Сингапурской фондовой бирже обошлась Barings Bank в 1,8 млрд марок и принудила это старейшее британское финансовое учреждение к банкротству. Это исключительное событие выставило на всеобщее обозрение обстоятельство, известное органам банковского надзора вот уже много лет: взрыв торговли деривативами не только увеличил риски в финансовом секторе, но и парализовал в нем системы безопасности, на построение которых потребовались десятилетия.

Мегакатастрофа в киберпространстве

В принципе к потерям отдельных дилеров и небольших банков надсмотрщики банковской системы могут относиться равнодушно. Другое дело, если несостоятельными становятся крупные банки и инвестиционные фирмы: тогда опасность угрожает системе в целом. Затруднительное положение одного такого учреждения может неожиданно сказаться на других и запустить эффект всемирного домино. «Далее риск выплеснется на фондовые биржи, оттуда – на обменные курсы, а значит, в реальный мир», – выразил обеспокоенность Хорст Келер, президент Немецкой ассоциации сберегательных банков, в начале 1994 года. Такое НПБ «вполне возможно»[185]185
  Der Spiegel 12/1994.


[Закрыть]. Торговля может внезапно прекратиться, вся система рухнуть, и тогда глобальный крах наподобие Черной пятницы 1929 года неизбежен.

Говоря о «наибольшем предполагаемом бедствии» (технический термин инженеров-атомщиков), Келер выбрал верное сравнение. Так называемые системные риски на денежных рынках вполне сопоставимы с теми, что принимаются в расчет на атомных электростанциях. Вероятность крупной аварии мала, но ущерб, который она может причинить, почти неограничен. Вот почему уже на протяжении многих лет органы надзора в банковском секторе ведущих индустриальных стран пытаются добиться принятия строгих правил. Начиная с 1992 года основное правило от Токио до Франкфурта таково, что каждый банк должен располагать собственным капиталом в размере как минимум 8% всех выданных кредитов. Если тот или иной крупный заем не возвращается, данный капитал должен быть использован для возмещения убытка. Однако торговля деривативами делает эту меру предосторожности абсурдной. Открытые торговые позиции, в которые открывают дилеры, обычно вообще не фигурируют в балансовых отчетах, а раз так, то финансовым домам остается самим решать, насколько высоко они оценивают риск.

Поскольку скандалы и чрезвычайные происшествия учащаются, многие надсмотрщики бьют тревогу. Например, незадолго до краха Barings Bank Артур Левитт, глава американской федеральной Комиссии по ценным бумагам и биржам (КЦББ), аллегорически предупредил, что уже «без пяти минут полночь»[186]186
  Wirtschaftswoche, 47/1994.


[Закрыть]. Вильгельм Нёллинг, который до 1992 года был президентом Гамбургского центрального земельного банка (Hamburger Landeszentralbank) и членом совета директоров Bundesbank, призвал принять в международном масштабе политические меры, «чтобы защитить финансовый мир от самого себя» и обеспечить надлежащую защиту от «мегакатастрофы в финансовой системе»[187]187
  Wilhelm Nolling, Die Finanzwelt for sich selbst schutzen, in: Die Zeit, 5.11.1993.


[Закрыть]. Феликс Рохатин, нью-йоркский банкир и кандидат на должность вице-президента центрального банка США, признал, что «смертоносный потенциал, заложенный в сочетании новых финансовых инструментов и высокотехнологичных методов торговли, может способствовать началу разрушительной цепной реакции. Сегодня мировые финансовые рынки опаснее для стабильности, нежели атомное оружие»[188]188
  Felix Rohatyn, Globale Finanzmarkte: Notwendigkeiten und Risiken, in: Lettre international, Nr. 46, Herbst 1994, und: America in the year 2000, Vortrag beim Bruno Kreisky Forum, 8.11.1995, Wien.


[Закрыть].

Аналогичное суждение высказал в апреле 1995 года Йохен Санио, вице-президент федерального управления по надзору за кредитными учреждениями Германии. История с Barings, по его мнению, это еще мелочь; настоящей головной болью стал бы крах одного из глобальных игроков. Банков калибра Goldman Sachs, Merrill Lynch или Citibank немного, но именно в их руках сосредоточена бóльшая часть торговли деривативами. Прогори один из них, и «вся сеть, чего доброго, внезапно подвергнется решающему испытанию». Поэтому необходимо создать всемирную сеть «регистрационных бюро», где фиксировались бы крупные сделки с деривативами, подобно тому как органы государственного надзора отслеживают крупные ссуды.

Только тогда можно было бы вовремя узнавать о том, что накопившиеся на рынке риски слишком высоки. Сам же Санио считает, что «давление на торговлю слишком велико»[189]189
  Handelsblatt, 13.4.1995.


[Закрыть]. Даже финансовый гуру Джордж Сорос, один из величайших спекулянтов в динамичном финансовом бизнесе открытых границ, напоминает об осторожности. Финансовая система не подготовлена к крупным кризисам, заявил он в январе 1995 года, выступая перед трехтысячной аудиторией топ-менеджеров и ведущих политиков на Всемирном экономическом форуме в Давосе. В чрезвычайных условиях угрожает крах[190]190
  Deutsche Presse-Agentur, 27.1.1995.


[Закрыть].

Как ни странно, но, несмотря на все эти предупреждения, ничего (или почти ничего) не изменилось. Тема «регистрационных бюро» больше не является предметом обсуждения равно как и призыв к ужесточению законодательства. Вместо этого надзорные органы крупных финансовых центров, координируемые постоянной группой при Банке международных расчетов в Базеле, два года препирались с банковскими лоббистами из-за методов, по которым следует оценивать торговые риски. Это привело к принятию в декабре 1995 года ни к чему не обязывающих директив, позволяющих банкам оценивать риски самостоятельно. Их лишь вежливо просят по возможности, просто в порядке эксперимента, умножать результат на три и резервировать соответствующую сумму собственного капитала[191]191
  Frankfurter Allgemeine Zeitung, 13.12.1995.


[Закрыть].

Данная рекомендация, которая, возможно, через три года будет узаконена, пока удерживает оппонентов от продолжения полемики, но и она, судя по всему, не сулит подлинной безопасности. Это косвенно признал Эдгар Майстер, возглавляющий в Bundesbank банковский совет по надзору. В январе 1996 года, всего лишь через шесть недель после того, как была принята базельская рекомендация, он прочел лекцию на заседании Европейского круглого стола по управлению с учетом риска в закрытом для посторонних конференц-центре в Таунус-Хиллз и указал собравшимся там экспертам по риску в финансовом секторе на десятки слабых мест в применяемых ими расчетных методиках. Многие модели, сказал он, содержат «упрощающие исключения», игнорируют «крайние отклонения курсов», неправомерно «экстраполируют прошлое на будущее» и «едва ли хоть как-то учитывают узкие места ликвидности, что видно в случаях с Metallgesellschaft и Barings»[192]192
  Edgar Meister, Mitglied des Directoriums der Bundesbank, Derivate aus der Sicht der Bankenaufsucht, Vortragsmanuskript, 29.1.1996.


[Закрыть]. Другими словами, самоорганизованное управление с учетом риска отказывает именно тогда, когда оно совершенно необходимо при крупномасштабных и непредсказуемых движениях рынка. Это подтвердил Томас Фишер, который до лета 1995 года руководил торговлей деривативами в Deutsche Bank. «Когда никто уже не понимает, что происходит в данный момент, дело дрянь», – говорит этот опытный дилер. «Тогда все хотят продавать, и мало кто хочет знать» – в результате рынок становится неликвидным. «В таких ситуациях ни одна из моделей, используемых в вычислениях, уже не пригодна. Дилеры за три секунды достигают своего предела потерь, а дальше уже ничто не работает»[193]193
  Интервью во Франкфурте 21.1.1996.


[Закрыть].

Риск краха усиливается одним особенно щекотливым обстоятельством, которое обычно конфузливо замалчивается: высокотехнологичная архитектура электронного рынка вовсе не совершенна. При всем быстродействии на торговых столах и в операционных залах сделки заключаются вовсе не там. Обеспечение соответствия сделки действующему законодательству, перевод денежных сумм в счет платежа, переоформление уже заключенных сделок – все это делается в «периферийных офисах» сонмами помощников. Но их система в отличие от дилерской слишком медлительна для сектора, способного всего за несколько часов обанкротить весь мир.

Их главным инструментом является Общество всемирных межбанковских финансовых телекоммуникаций (Society for Worldwide Interbank Financial Telecommunications), сокращенно S.W.I.F.T. Эта организация управляет самой эффективной частной сетью телекоммуникаций в мире, к которой подключены более 5000 учреждений. С помощью нескольких десятков региональных узлов и двух суперкомпьютеров в засекреченных пунктах вблизи Амстердама и Вашингтона S.W.I.F.T. ежегодно обрабатывает свыше 500 миллионов платежных поручений по всему миру. Только здесь, пользуясь кодами на уровне военных стандартов, банки обмениваются между собой и клиентами соглашениями, имеющими юридическую силу. Лишь после двойного подтверждения S. W.I.F.T-сообщения имеет место реальная сделка в виде дебетов и кредитов между различными счетами, которые, как и в прошлом, проходят исключительно через сеть национальных расчетных учреждений, каковыми, например, в Германии являются центральные банки земель. Фактически кредиты в немецких марках никогда не покидают Федеративной Республики, а просто меняют владельцев на счетах зарегистрированных банков. Каждому, кто хочет произвести сделку в немецких марках, нужен банк (или отделение иностранного банка) в Германии. Однако из-за разницы в поясном времени даже на простую валютную операцию уходит два, а то и три дня. Поэтому во времена кризисов управляющие банков слишком поздно узнают, действительно ли они располагают вырученными суммами.

Еще сложнее процесс взаиморасчетов в международной торговле ценными бумагами. Это бизнес Euroclear, уникальной организации со штаб-квартирой в Брюсселе, на авеню Жакмен. За фасадом из стекла и гранита без какой-либо вывески скрывается один из наиболее чувствительных узлов мировой финансовой системы. Только десять из 950 служащих имеют доступ в хорошо охраняемый вычислительный центр, оборудованный генераторами и установленными на крыше огромными резервуарами, которые могут при необходимости автономно обеспечивать его электроэнергией и холодной водой. Кроме того, существует и функционирует точно такой же параллельный центр, местонахождение которого не разглашается. Он способен немедленно принять на себя все операции в случае поломки главного компьютера. Каждый день частная телекоммуникационная сеть, принадлежащая американской корпорации General Electric, передает поручения по 43 000 сделок компьютерам, которые принимают сообщения днем и обрабатывают их по ночам. При этом ни одна акция или облигация в Брюссель не поступает. То, чем управляет Euroclear, является системой систем, соединяющей воедино различные национальные организации по совершению сделок (в случае Германии – это Kassenverein с головным офисом в Дюссельдорфе, через которую проходит большинство немецких ценных бумаг). В одну сделку может быть легко вовлечено с десяток различных адресов: не только сами стороны, но и брокеры, национальные депозитарные центры и банки, на счетах которых должны регистрироваться соответствующие платежи. Таким образом, несмотря на оптимальное использование новейшей электроники и всемирной сети, вся процедура занимает до трех дней[194]194
  Интервью представителя Euroclear Дэвида Томаса в Брюсселе 21.1.1996.


[Закрыть].

В чрезвычайных обстоятельствах из-за этой задержки может застопориться вся мировая финансовая система. Вполне возможна ситуация, когда дилеры вот уже долгое время торгуют в расчете на прибыль от предыдущей сделки, а на каком-нибудь другом участке потока данных стоимостью в миллиарды долл. уже произошел затор. Вот мнение Джеральда Корригана, главного международного советника инвестиционной компании Goldman Sachs и бывшего президента Федерального резервного банка Нью-Йорка: «Серьезная поломка в этой цепи способна остановить крупные составные части системы, вызвав устрашающий финансовый затор, при котором участники рынка решают, что безопаснее всего ничего не предпринимать: задержать платежи, потребовать дополнительное обеспечение у клиентов и больше не отдавать уже проданные ценные бумаги». Активы, которые могут быть заблокированы таким образом, стали слишком большими. Объем торговли и сопутствующие риски «растут гораздо быстрее, чем способность банковской системы с ними справляться»[195]195
  International Herald Tribune, 5.2.1996.


[Закрыть].

Подобные предостережения делают мегакатастрофу во вне-государственном киберпространстве международных финансов гораздо более вероятной, чем того хотелось бы многим действующим в нем лицам и их клиентам. Да, надзорные органы и эксперты по риску установили бесчисленное множество предохранительных устройств, вследствие чего большей части дилеров приходится держаться строго в установленных пределах. Почти всюду им можно работать только с теми партнерами, чья кредитоспособность уже проверена. Клиринговые центры вроде Euroclear держат наготове внутренние кредитные буферы и резервные фонды для преодоления всевозможных узких мест ликвидности. Но ни технология, ни внутренние проверки не могут дать экспертам по безопасности всемирной финансовой машины возможность предотвратить то, чего больше всего боятся управляющие другими высокотехнологичными системами, – человеческую ошибку. Отдельные случаи такого рода вряд ли имеют какое-либо значение; потери одного дилера оборачиваются прибылью для другого. Но в глобальной гонке за высокими прибылями ошибки заразительны. Когда известные дилеры из респектабельных банков и фондов рискуют по-крупному, быстро срабатывает стадный инстинкт. Жадность побеждает разум не в одном человеке, а в тысячах, и стратеги, хладнокровные и расчетливые в другой обстановке, могут сообща обойти любые правила безопасности.

Ничего другого и не крылось за «первым крупным кризисом нашего нового мира глобальных рынков», с которым в январе 1995 года боролись шеф МВФ Камдессю и правительство США. Когда мексиканское правительство сперва девальвировало песо и вскоре не смогло далее обслуживать свой долг, многие американские финансовые дельцы жаловались, что их ввели в заблуждение относительно истинной величины долл.ого дефицита Мексики и что правительство в Мехико слишком долго держало в секрете настоящие цифры; в противном случае они, мол, не закачали бы свои миллиарды в эту когда-то столь многообещающую развивающуюся страну. Подобные заявления, однако, в лучшем случае прикрывают коллективный самообман, иначе они просто лживы. На самом деле Moody's и другие рейтинговые агентства имели в своем распоряжении все данные и на протяжении всего 1994 года классифицировали инвестиции в мексиканские облигации как «очень рискованные». Но при этом даже управляющие крупнейших фондов не хотели верить сторожевым псам собственного сектора. «Просто прибыли были слишком сексуальны», – признался один из соблазнившихся дилеров. Даже по тезобонос (деноминированным в долларах государственным облигациям, защищенным от всякой девальвации) министерство финансов Мексики предлагало двузначный процент задолго до того, как разразился кризис, и тем самым привлекло в страну 14 млрд долл. американских инвесторов. Крупнейшим кредитором Мексики временно стал сам Fidelity Investment Group – самый большой взаимный фонд в мире, управляющий сбережениями миллионов американцев. Поэтому вполне естественно, что финансовый сектор США запаниковал, когда неплатежеспособность мексиканского правительства стала очевидной.

Частые прежде презрительные отзывы о государственном регулировании и инфляционных бюджетных дефицитах внезапно поутихли. Вместо этого представители всех рынков объясняли американским конгрессменам и директору МВФ, что эффект домино в мировом масштабе привел бы к развалу системы, и напоминали о тех миллиардах, которые Камдессю и министр финансов США Рубин в процессе своей неоднозначной авральной акции в итоге наскребли с налоговых поступлений.

Вместе с тем кризис песо обнаружил не только слабость правительств перед лицом не поддающейся контролю спекуляции, но и неспособность маркет-мейкеров справляться с их собственными слабостями. Анархистские, антигосударственные убеждения тех, кто направляет потоки капитала, неизменно превращаются в свою противоположность при необходимости преодоления катастроф, к которым эти убеждения приводят. Рынки действительно должны править, но как диктатура с ограниченной ответственностью. Во времена кризисов бремя их разрешения ложится на международное сообщество, но сколько еще мексик это сообщество в силах выдержать? Уже довольно давно на слуху сценарий еще одного краха. Для того чтобы поставить на ноги хиреющий финансовый сектор своей страны, Японский банк с начала 1995 года наводняет мир ссудами в иенах под почти нулевой процент, одаривая практичных инвесторов неслыханными барышами. Все это время фонды и банки по всему миру одалживали миллиарды дешевых иен, обменивали их на доллары и получали чистый доход в размере до 6%. На приобретение одних только американских правительственных облигаций из японских источников утекло 300 млрд долл. Но затем появились опасения, что это плохо кончится. Как же демонтировать этот денежный каток? Что будет, если японская экономика выздоровеет и центральный банк вновь повысит процентные ставки? Сейчас, в августе 1996 года, благодеяние в иенах все еще продолжается, процентные ставки в Японии остаются низкими. Но аналитики и управляющие центральных банков всего мира ломают голову над тем, не назревает ли на рынке облигаций второе после 1994 года землетрясение, только на сей раз с эпицентром не в Вашингтоне, а в Токио[196]196
  The Economist, 17.2.1996.


[Закрыть].

Еще одним поводом для беспокойства на рынках является ситуация в Бразилии. В июне 1996 года американский экономист Рюдигер Дорнбуш предупреждал, что там существует опасность чего-то, подобного мексиканскому кризису. Правительство этой страны тоже цепляется за нереалистичный курс своей валюты, реала, по отношению к доллару; завышенные процентные ставки притягивают на рынок слишком много иностранного спекулятивного капитала. Бразилия, съязвил Дорнбуш, «едет по встречной полосе, уповая на отсутствие встречного движения»[197]197
  International Herald Tribune, 4.6.1996.


[Закрыть].

Все это означает, что год от года растет вероятность того, что непослушная финансовая машина высвободит во всем мире волны кризиса, которые нельзя обуздать одной лишь верой в упорядочивающие силы рынка. Скоро может настать время, когда призывы о помощи к государству останутся без ответа.

Ибо Интернационал больших денег постоянно подрывает именно то, к чему он в отчаянии обращается во времена кризисов, а именно: способность национальных государств и их международных учреждений предпринимать эффективные действия. В этом отношении финансовый сектор не одинок. Тот же самый сук отпиливается второй группой самозваных правителей мира, действующих во имя глобализации, – командирами транснациональных корпораций во всех направлениях бизнеса. Когда в 1989 году произошел исторический перелом[198]198
  Имеется в виду падение Берлинской стены и распад социалистических режимов Восточной Европы. – Прим. ред.


[Закрыть], они начали победный марш, который меняет мир быстрее и радикальнее всех когда-либо существовавших империй и политических движений. Но и эта победа имеет горький привкус. И радость триумфаторов продлится недолго.