Текст книги "Западня глобализации: атака на процветание и демократию"

Автор книги: Ганс-Петер Мартин

Соавторы: Харальд Шуманн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

С наступлением вечера отец семейства, Роберто Юнгманн, катается по округе на велосипеде с маленькой Жудокой и ее младшей сестрой Луизой мимо недавно посаженных эвкалиптов и вилл, украшенных деревянными балконами в альпийском стиле и фасадами в стиле пост-модерн. «Лежачие полицейские» на дорогах замедляют уже довольно интенсивное движение транспорта, а на выездах из гаражей установлены недоступные для собак металлические корзины для мешков с мусором. «Здесь рай», – говорит жена Роберто Лаура. «Рай» площадью в 322 581 квадратный метр, или почти в 44 футбольных поля, называется Альфавилль и находится на западе Большого Сан-Паулу. Окруженный стенами высотой в несколько метров, на которых установлены прожектора и электронные детекторы движущихся предметов, он является идеальным прибежищем для своих обитателей, которые боятся наводняющих центр мегаполиса преступников и хулиганов и хотят жить, как средние семьи в Европе или процветающих районах США, не сталкиваясь с неприглядной социальной реальностью своей страны.

По Альфавиллю круглые сутки патрулируют в поисках непрошеных гостей частные охранники. Это подрабатывающие в свободное от службы время офицеры военной полиции, которые разъезжают на мотоциклах или служебных автомобилях, оснащенных мощными сигнальными лампами вроде тех, что можно увидеть в фильме «Улицы Сан-Франциско». Стоит даже кошке пробраться в это гетто преуспеяния, и недремлющие стражи порядка немедленно мчатся к месту происшествия.

«Эта система должна быть совершенной, – говорит переводчица Мария да Сильва, – потому что совсем рядом живет очень много вооруженных людей». Позволить себе несколько собственных охранников могут лишь «действительно богатые люди». Для среднего класса, заявляет застройщик Ренато де Альбукерк, – «Альфавилль это модель с будущим». Юрист Юнгманн явно доволен: «Мой сын может резвиться тут целый день, и мне не нужно о нем беспокоиться». И немудрено: детей до 12 лет не пропускают через стальную решетку на входе без сопровождения родителей или воспитателей, а несовершеннолетние подростки вообще должны иметь при себе письменное разрешение от родителей.

Любой посетитель обязан предъявить документ, удостоверяющий личность, и пропускается на территорию только после подтверждения по телефону от соответствующего жителя гетто. Охранники тщательно обыскивают большие автомобили и на выходе прощупывают с ног до головы разносчиков и строительных рабочих на случай, если те что-нибудь украли. Власть наемных блюстителей спокойствия, которым жители Альфавилля с радостью себя вверяют, почти неограниченна. Домашняя прислуга, которая в Бразилии вовсе не является прерогативой сравнительно малочисленного высшего общества, здесь может быть нанята только с разрешения охраны. При рассмотрении кандидатур нянек, судомоек или шоферов все они тщательно проверяются по архивам военной полиции. «У тех, кто в прошлом хоть раз совершил кражу или ограбление, нет никаких шансов», – подтверждает компаньон застройщика Йодзиро Такаока.

Этот магнат недвижимости японского происхождения настаивает на том, что реальный Альфавилль не имеет ничего общего с одноименным, снятым более тридцати лет тому назад научно-фантастическим фильмом французского режиссера Жана-Люка Годара, в котором показан технотронный мир будущего, где каждый находится под наблюдением. Это название – фантазия одного бразильского архитектора, является, стало быть, случаем трансконтинентального фрейдистского внушения.

Такаока продает участки земли «только людям с безупречной репутацией». Цена за квадратный метр, 500 марок, мало кому доступна не только в такой стране «третьего мира», как Бразилия.

Идея последовательного социального апартеида, представляющая собой, по словам Такаоки, «решение наших проблем», пользуется пугающим успехом. Уже создано свыше дюжины подобных Альфавиллю «островов», и намного больше строится или находится в стадии проектирования. По оценке партнера Такаоки Альбукерка, на территории Альфавилля и соседнего гетто Алдейя да Серра общей площадью приблизительно в 22 квадратных километра можно расселить порядка 120 000 человек.

Возникшие по соседству промышленные компании, офисы, торговые центры и рестораны тоже строго охраняются. Но государственная полиция, печально известная своей коррумпированностью и некомпетентностью, там практически не появляется.

Покой сего благодатного оазиса оберегают 400 охранников с шестизарядными револьверами у бедра. Кроме того, гетто окружены кольцом спецподразделений, вооруженных обрезами «таурусов» 12-го калибра, «чтобы, – охотно сообщает Хосе Карлос Сандорф, начальник охраны Альфавилля-1, – укладывать зараз пятерых или шестерых».

В стенах гетто охране разрешено стрелять в любого незнакомца, даже если он безоружен и никому не угрожает. «В Бразилии, – говорит Сандорф, – если вы пристрелите вторгшегося в ваши владения, вы всегда правы».

«Фактически те, кто обладает деньгами и властью, ведут оборонительную гражданскую войну. В Европе лица, совершающие насильственные преступления, коротают дни за высокими стенами, а здесь это состоятельные люди», – утверждает социолог из Бразильского центра анализа и планирования (CEBRAP) Виниций Калдейра Брант, который неоднократно страдал от военного режима, находившегося у власти до 1985 года. Но Аль-фавилль – это «рыночная необходимость, – говорит в оправдание Такаока. – Мы создаем условия для рая на земле».

Если охранникам Альфавилля до сих пор редко приходилось пускать в ход свои кольты, объясняет босс Сандорф, «то только потому, что толпа знает, насколько надежна здешняя охрана». Однако на его второй работе, в военной полиции, стволы паутиной не зарастают, потому что, как гласит закон улицы, «кто больше может, тот меньше жалуется». А что, если однажды голодные вокруг Альфавилля поднимут восстание? «Надеюсь, в этот день я буду на дежурстве, – слегка улыбаясь, едва ли не с наслаждением ответствует Сандорф. – Тогда я им спуску не дам».

Является ли Альфавилль моделью для всего мира? Вопрос правомерен, поскольку последствия глобализации разрывают социальную ткань даже тех стран, которые пока что знакомы с процветанием не понаслышке, и появляется все больше и больше копий этих предательских анклавов: например, в Южной Африке вокруг Кейптауна и в винодельческом районе Стелленбош, где и после официального прекращения политики апартеида все еще культивируется разделение по расовому и имущественному признаку; очевидно, в Соединенных Штатах, где высокие стены, окружающие территории типа Беверли-Хиллз, и частная охрана стали символом социального статуса от Бакхеда вблизи Атланты до Миранды неподалеку от Беркли; во Франции, а также в прибрежных районах Италии, Испании и Португалии равно как и в Нью-Дели или охраняемых кондоминиумах[327]327
  Кондоминиум – многоквартирный дом, в котором квартиры находятся в частном владении. – Прим. ред.


[Закрыть] и кварталах высотных зданий Сингапура. Даже острова, которые когда-то использовались для содержания политзаключенных, боровшихся за социальную справедливость, ныне превращаются в убежища для богачей с их богатством, не желающих платить по счетам за свое высокомерие. Один из таких примеров – чарующий островок в бухте Илья-Гранди у восточного побережья Южной Америки.

Не чужды бразильские ценности и новой Германии. В поисках инвесторов ее старейший морской курорт Хайлигендамм попал в руки Fundus, группы по торговле недвижимостью из Кёльна. Во времена кайзера Вильгельма, прежде чем начать приходить в упадок, этот расположенный недалеко от Росто-ка на Балтийском море знаменитый «белый город» с двумя дюжинами вилл в стиле периода классицизма был излюбленным местом летнего отдыха аристократии. В наши дни благодаря примерно двум сотням новых роскошных жилищ, а также укрупненному и отремонтированному «Гранд-отелю» он становится новым убежищем общественной и финансовой элит, представители которых часто предпочитают тень солнечному свету. От властей Хайлигендамма требуется проложить побольше шоссейных дорог и ввести строгие ограничения на въезд. То есть речь идет о новой стене в бывшей ГДР? «Главное, что здесь наконец-то что-то происходит, – говорит Гюнтер Шмидт, арендатор симпатичного, но обветшалого кафе, выживающего в основном за счет студентов, которые все еще наезжают в Хайлигендамм. – Избранным дамам и господам, естественно, нужна особая безопасность, иначе они просто не приедут»[328]328
  Интервью в Хайлигендамме 11.8.1996.


[Закрыть].

Вот так и будет выглядеть в конечном счете общество 20:80. Но уже сегодня, задолго до того как оно окончательно сформировалось, имеются очаги сопротивления, которые красят прошлое в розовый цвет и носят заметные черты авторитаризма.

Шовинизм и иррациональность процветания: современный радикал Петер Тишлер

«Они еще удивятся, – продолжает угрожать германский радикал Петер Тишлер по пути в Берлин, имея в виду почти всех, над кем мы пролетаем. – Принимая по 200 000 выселенцев в год, мы являемся посмешищем для всех: французов, испанцев и иже с ними. Лодка уже полна, а они все прут с Востока. Они получают все задаром, а мы вынуждены работать в поте лица. Там, где я живу, немцы из России владеют потрясающими земельными участками. Нам за свои приходится вносить обеспечение в банк, а им все оплачивает государство».

Ярость патриотичного компьютерного эксперта, направленная против немцев, возвращающихся на историческую родину, плавно переходит в более знакомую ксенофобию: «Слишком много иностранцев, вот безработица и растет. Нагрузка на систему социального обеспечения чересчур велика, во многом из-за тех, кто, получая пособие, работает на стороне. Им следовало бы поостеречься, а не то дела в Германии примут действительно крутой оборот».

Кому это «им»? «Тем, кто у власти, ну и, конечно, иностранцам тоже, – разъясняет Тишлер. – И не удивительно, что Германия как экономическая зона испытывает теперь все эти проблемы. Я хотел, как молодой предприниматель, основать свое дело, но государство требует так много, что об этом пришлось забыть. Оно ставит такие условия, что с равным успехом можно оставаться в стороне». В то же время он думает, что знает, почему немецкие компании переживают трудные времена: «Мы делаем слишком много закупок за границей для нужд местного производства, в результате чего страдает качество продукции. Полностью немецких товаров уже, считай, и не выпускается».

До конца 80-х дела все еще шли в гору, и нам, мол, следовало бы вновь принять на вооружение сильные стороны того времени. Германия как ведущий мировой экспортер задала бы работы политикам, «и им пришлось бы снова подумать о гражданах». Совершенно неприемлем тот факт, что «курды могут запросто блокировать автомагистрали». Как-то раз Тишлер хотел успеть на рейс до Алжира из Дюссельдорфского аэропорта, «а им было на это наплевать». Этот много путешествующий по свету компьютерщик знает, как нужно было поступить: «Я бы ввел пограничников или спецназ, и они бы расчистили все за пять минут».

Тишлера-избирателя республиканцы, несмотря на их небезызвестные лозунги, не вполне устраивают: «Проблема, к сожалению, в том, что у нас в Германии нет настоящей правой партии». Все было бы по-другому, «имей мы кого-нибудь вроде австрийца Йорга Хайдера».

Пока самолет пересекает воздушное пространство над прусскими Альпами, Тишлер обрисовывает контуры современного радикального гражданского движения. Оно «вернуло бы нашей стране порядок. Такая партия без труда набрала бы от 20 до 30% голосов». Когда он наконец чувствует под ногами твердую почву немецкой столицы, на его лице на несколько минут появляется выражение глубокого удовлетворения. Хотя данный рейс «Lufthansa» соединяет два города в пределах Европейского Союза, в тесном зале прилета сидят в своих будках дотошные пограничники. «Мне нравится, что они по-прежнему проверяют здесь паспорта, – говорит торопливый в других ситуациях системщик, – даже если приходится часок подождать». После паспортного контроля больше задержек нет, и сей благонравный бюргер ускоряет шаг, чтобы успеть на встречу.

Спасители-фундаменталисты: сайентология, Росс Перо, Иорг Хайдер

Возможно, величина такой фигуры, как Гельмут Коль, заслоняет в Германии то, что почти ни в одной другой индустриально развитой стране далее игнорировать не приходится. Все больше и больше избирателей отворачивается от своих традиционных представителей. Словно ведомые некоей невидимой рукой, они лишают своей поддержки партии центристского толка и ищут спасения у правых популистов. Старые политические учреждения разваливаются, что вновь лучше всего видно на примере Соединенных Штатов. Граждане США, как правило, проявляют во время выборов изрядную пассивность: даже в 1960 году захватывающая борьба за президентское кресло между Кеннеди и Никсоном привлекла на избирательные участки не более 60,7% электората. В 1992 году фактически лишь 24,2% имеющих право голоса отдали его за победителя, Билла Клинтона, тогда как правый популист Росс Перо с первой попытки набрал 10,6% их голосов, или 19% всех признанных действительными бюллетеней.

Летом 1996 года, как и четырьмя годами ранее, Перо сильно отставал в опросах общественного мнения от своих соперников. Но на этот раз он мог полагаться на хорошо отлаженный механизм его Партии реформ, которая консультируется со своими членами посредством Интернета[329]329
  ORF-Teletext, 19.8.1996.


[Закрыть]. К тому же «зеленые», разочарованные антиэкологическим и враждебным по отношению к нацменьшинствам популизмом Клинтона, впервые в истории президентских выборов в США официально выдвинули своего кандидата. Им стал защитник прав потребителей Ральф Нейдер, который хочет начать «создание агрессивной политической силы будущего»[330]330
  ORF-Teletext, 20.8.1996.


[Закрыть].

По мере того как подобные кандидаты получают все большую поддержку на выборах, способность двух основных американских партий к консолидации избирателей ослабевает, создавая все больше простора для откровенно иррациональных решений и авторов таковых. Например, еще несколько лет тому назад соперничество между кандидатами от республиканцев и демократов в части ужесточения требований к иммиграции было бы в крупнейшей в мире стране иммигрантов немыслимым. Но в августе 1996 года бывшая звезда американского футбола Джек Кемп чуть ли не бил себя в грудь, отрекаясь от своей относительно умеренной позиции по отношению к «нелегалам», чтобы его выдвинули на пост вице-президента при Бобе Доуле[331]331
  International Herald Tribune, 17, 18.8.1996.


[Закрыть].

Проницательные политические обозреватели характеризуют текущие изменения в том, что еще до недавних пор было наиболее стабильной парламентской демократией в мире, в исключительно тревожных тонах. «Мы находимся в предфашистской ситуации», – говорит выдающийся вашингтонский журналист и писатель Уильям Грейдер, нередко проявлявший острое чутье к политическим тенденциям[332]332
  Интервью в Вашингтоне, Ф.о.К., 23.1.1995, 2.10.1995 и 31.1.1996.


[Закрыть]. В 1987 году, например, он в своей книге «Секреты храма» обстоятельно поведал о том, как центральный банк США «правит страной», а в 1992 году его книга «Кто расскажет людям?» с подзаголовком «Предательство американской демократии», где анализируется сомнительная политическая система его страны, оказалась в списке бестселлеров «Нью-Йорк тайме».

Существуют крайне правые республиканцы, тесно связанные с разного рода неонацистами и закладывателями бомб из самозваных «ополчений», затем так называемые «бешеные», которые призывают к созданию «независимых штатов» в пику центральной власти в Вашингтоне и часто являются обычными неудачниками, не добившимися благосостояния, и, наконец, секты вроде сайентологической, считающиеся экспертами «новой формой политического экстремизма». Вся эта смесь представляет собой исключительно вредоносное варево[333]333
  ZDF-Auslandsjournal, 19.8.1996.


[Закрыть]. «Фашизм проистекает из определенных тенденций в экономике и финансовой политике. Любой вызывающий к себе доверие американский политический деятель авторитарного толка, который пообещает дать людям хлеб и в чьих посулах прозвучит отчетливый расистский подтекст, будет быстро продвигаться наверх», – пророчествует Грейдер.

Это едва не произошло в 1996 году, когда Пэт Бьюкенен, националист и сторонник протекционизма, одерживал одну победу за другой на праймериз (предварительных выборах) республиканцев для выдвижения кандидата в президенты. Политолог из Гисена Клаус Леггеви, ныне преподающий в Университете штата Нью-Йорк, считает, что «не будет преувеличением сказать, что в программе Бьюкенена слышны отголоски ранних разновидностей европейского фашизма»[334]334
  Интервью в Нью-Йорке 2.2.1996 и в Леденбурге 21.3.1996.


[Закрыть]. В конце концов истэблишмент республиканцев и превосходно организованная Христианская коалиция (ставшая с ее 1,7 миллиона членов главной силой республиканской партии) сочли содержащие элементы антисемитизма и ксенофобии популистские нападки Бьюкенена на практику большого бизнеса чересчур радикальными, и его кампания была заблокирована.

Тем не менее «движение Бьюкенена» имеет много общего с современными европейскими национал-популистами, такими как Йорг Хайдер, Умберто Босси и Жан-Мари Ле Пен, которые тоже выставляют себя аутсайдерами, агрессивно выступают против иммигрантов и шумно требуют радикальной приватизации и морального очищения, – проводит параллели Леггеви. – Для них Вена, Рим, Париж или Брюссель то же, что для Бьюкенена Вашингтон, и они так же, как и он, призывают к коренному преобразованию системы налогообложения». Силой новых правых являются не столько их лидеры, сколько соблазнительность их идей. Когда предвыборная борьба 1996 года в США вступала в решающую стадию, сам Бьюкенен уже никого не интересовал, но его тезисы по-прежнему играли немаловажную роль.

Авторитаризм является реакцией на избыток неолиберализма, подобно тому как пересохшие поля охватывает пожар. К примеру, Новая Зеландия, распахнувшая двери перед дерегулированием довольно давно, теперь вынуждена бороться с иррациональным, расистским движением протеста «Новая Зеландия превыше всего», лидер которого, Уинстон Питере, совершил серьезный прорыв на выборах осенью 1996 года. Соседняя Австралия, обычно не привлекавшая особого международного внимания, в середине августа того же года стала одной из центральных тем в масс-медиа, поскольку ее новое консервативное правительство планировало настолько драконовское трудовое законодательство и такое сокращение общественных расходов, что аборигены, рабочие и студенты штурмовали парламент[335]335
  ORF-Teletext, 18.8.1996.


[Закрыть]. Ксенофобы идут в наступление даже в Швеции, которая прежде славилась своей открытостью, равно как и в Швейцарии, Италии, Франции и Бельгии.

Как видно из этих примеров, проблема фундаментализма отнюдь не ограничивается исламом. «У всех нас есть свои Зюгановы», – написал один обозреватель «Интернэшнл геральд трибюн», имея в виду «назадсмотрящего» российского коммуниста Геннадия Зюганова[336]336
  Thomas L. Friedman in: International Herald Tribune, 8.2.1996.


[Закрыть]. И вновь дальше всех в этом направлении ушли австрийцы. Начиная с 1986 года крайне правый популист Йорг Хайдер завоевывает популярность в темпе, который, как полагает не только он сам, уже к концу тысячелетия приведет его на пост канцлера. Единственным реальным тормозом на этом пути для него до недавних пор (впрочем, недолго) являлись его обмолвки, пробуждающие в тысячелетней Австрии воспоминания о тысячелетнем рейхе.

Этот профессиональный популист, выглядящий в свои сорок пять исключительно моложаво, продвинулся дальше всех своих единомышленников в мире благодаря особому, намеренно культивируемому изоляционизму своей страны. Вступив в январе 1995 года в Европейский Союз (шаг, которому Хайдер яростно противился, несмотря на отсутствие альтернативы), эта альпийская республика подверглась мощному, вызванному субъективными причинами шоку адаптации к общеевропейским стандартам эффективности. Одновременно ей, как и остальным странам ЕС, пришлось справляться с последствиями глобализации. Для большинства австрийцев, которые в неоднозначных ситуациях неизменно прячут голову в песок, этот двойной вызов оказался невыносимым бременем. «Нас изберут здравомыслящие люди», – говорит Хайдер, не осознавая, что, будучи избранным, он поставит своих избирателей в еще более затруднительное положение. Ибо сей обольститель сам является радикальным сторонником свободного рынка и хвалится, что научился у неолиберала Джеффри Сакса в Гарвардском университете «готовить экономику к глобальным переменам». Осенью 1996 года, во время предвыборной кампании, улицы Вены были увешаны плакатами следующего содержания: «Вена не должна превратиться в Чикаго», «С нами Вена останется нашим домом» и, самое эффектное, «День выборов – день расплаты». Государственный секретарь, социал-демократ Карл Шлёгль признал: «Мы в опасности». А Петер Марицци, секретарь центрального комитета этой когда-то «красной» партии, предсказал: «Это будет катастрофой»[337]337
  Интервью в Der Standard, 21.8.1996; первые плакаты появились 30.8.1996; интервью в Вене 30.8.1996.


[Закрыть].

Первая экстраполяция: возвращение императорско-королевской столицы

Если бы возникла необходимость определить на основании существующих тенденций и анализа прошлых выборов тех счастливчиков, которые в будущем будут жить лучше всех на свете, то жители Вены, бывшей столицы императорско-королевской монархии, лидировали бы в этом прогнозе с большим отрывом. Да, сегодня этот мегаполис, бывший в начале прошлого века седьмым по величине на земном шаре, находится далеко внизу списка 325 городов с населением свыше миллиона. Но скоро он, вероятно, сможет извлекать такую же выгоду из своих компактных размеров, как и из былого великолепия.

Если, согласно прогнозам, самое позднее в 2050 году вызванный изменением климата подъем уровня мирового океана будет представлять угрозу для большинства городов-монстров мира, а на горные районы всей планеты обрушатся неописуемые селевые потоки, то Вена, эта колыбель модернизма, благополучно избежит означенных напастей, обладая, несмотря на глобальное потепление, умеренным континентальным климатом и находясь вдали от морей, среди пологих холмов неоднократно воспетого и уже однажды защищенного от турецких войск Венского леса.

Нынешние правители сделали выводы из ошибок Габсбургов. Памятуя о беспорядках конца прошлого века, они остановили наплыв нежеланных инородцев, прежде чем тот смог начаться. И никакая боснийская голытьба, никакие цыганские таборы и даже чернокожие дельцы черного рынка из Африки не нарушат идиллического существования новой венской элиты, населяющей район Пратер, рядом с которым сто лет назад свыше 100 000 евреев нашли убежище от дальнейшего обнищания и новых погромов в Восточной Европе.

На сей раз не надо тревожиться насчет изгнания евреев, которое не оправдало бы себя, поскольку там их и так уже наверняка не осталось, подобные злопыхательства ныне можно услышать в пивных, причем не только в столичных. Но антисемитизм Вены, этот ее сверхэффективный экспортный продукт, имеет современного и не менее многообещающего преемника в виде ксенофобии без иностранцев.

По-прежнему находящаяся у власти в Австрии большая коалиция Социал-демократической и Народной партий предусмотрительно сделала шаги в этом направлении еще в 1994 году, и, разумеется, не только из страха перед той чертой национального менталитета, которую столь очевидно высветили голоса, отданные за Хайдера. Совет министров с его обычным единодушием принял пакет законов, поставивших политику страны в области интеграции иммигрантов позади всей Западной Европы. Ежегодно всего лишь несколько тысяч иностранцев, не имеющих паспорта ЕС, в большинстве своем высококвалифицированные управленцы и профессиональные спортсмены получают разовое разрешение на работу в Австрии. Для Хайдера это не имеет никакого значения; напротив, ксенофобия, в конце концов, стала считаться допустимой даже в приличном обществе. Примерно так же обстоят дела в политике, которая «хайдеризуется», хотя Хайдер еще не пришел к власти. Например, стоило социал-демократу, министру внутренних дел Каспару Айнему, являющемуся потомком по прямой линии рейхсканцлера Бисмарка, лишь намекнуть на необходимость проявлять великодушие в вопросе объединения семей, и его советникам пришлось оправдываться, как школьникам, перед ближайшими соратниками канцлера (тоже, кстати, социал-демократа), будто Айнем вздумал утверждать, что торговцы героином должны оставаться безнаказанными.

На выборах в городское управление Вены в октябре 1996 года над социал-демократами нависла реальная опасность утраты абсолютного большинства, которое они удерживали на протяжении десятилетий. В связи с этим член их партии, представитель столичных транспортников Иоганн Хатцль, попытался исправить положение, выступив с законодательной инициативой: «Я вполне могу себе представить, что, проведя соответствующую проверку, мы обнаружим, что некто с видом на жительство [т.е. иностранец, проживающий в Австрии на законном основании] постоянно штрафуется за превышение скорости или нарушение правил парковки. Это также является признаком недостаточной воли к интеграции [в общество]. Следовательно, вид на жительство должен быть аннулирован»[338]338
  Цитата из: Falter 31/1996, S. 9.


[Закрыть]. Несмотря на подобные чистки, ухудшение экономической ситуации означает, что неприглядной бедности и надоедливой агрессивности не всегда можно избежать даже при строжайших ограничениях на иммиграцию. В «золотые красные» 20-е социал-демократы пытались путем социально-жилищного строительства превратить Гюртель, почти замкнутое кольцо улиц вокруг внутренней Вены, в «пролетарскую кольцевую дорогу», некое подобие роскошного старого Ринга[339]339
  Gurtel – пояс, ремень; Ring – кольцо (нем.). – Прим. перев.


[Закрыть]. С тех пор эта дорога превратилась в транспортный ад с проститутками, главным образом из Восточной Европы, выстраивающимися вдоль полосы парковки. Хайдер инстинктивно бичует «трущобиза-цию» этого и прилегающих районов, где в дешевых квартирах живут преимущественно рабочие-иммигранты с юго-востока Европы. В настоящее время муниципалитет, стремясь благоустроить эту территорию и повысить ее статус, проталкивает проект «городской Гюртель-плюс».

Это не мечтательный волюнтаризм. По замыслу Хатцля и Хайдера, первоначальный Ринг, до 1850 года защищавший город от турок и прочих незваных гостей, должен быть заменен стеной вдоль Гюртеля в стиле «хай-тек». Это не только обеспечило бы богатый традициями императорско-королевский мегаполис надежными рабочими местами в период кризиса; Вена стала бы местом реализации экспериментального проекта, который привлек бы внимание всего мира. Тогда столь политически неспокойная ныне столица с ее извечным нежеланием быть городом переселенцев вскоре, может статься, обрела бы в своем здоровом центре те самые мир и спокойствие, что всегда так ценились в ее истории.

Сюда, однако, устремляется все больше утекающего за границу капитала всех типов. На протяжении вот уже многих десятилетий банки, отделения которых расположены в живописной зоне отреставрированного внутреннего города, принимают такой капитал от клиентов, строго охраняя их конфиденциальность. Согласно репортажу австрийского телевидения об убийстве одного грузинского бизнесмена с сомнительной репутацией, несколько весьма состоятельных приезжих из России за день в среднем тратят в Вене больше денег, чем все туристы из Германии[340]340
  ORF, Zeit im Bild, 2.8.1996.


[Закрыть]. Гости из России особенно ценятся агентами по продаже недвижимости (прежде те предпочитали предлагать виллы миллионерам из Саудовской Аравии) и ювелирами. Сбыт драгоценных камней в становящихся все роскошнее бутиках ведущих дилеров бьет все рекорды.

«Роскошь респектабельна в социальном отношении во всем мире, и ей больше незачем скрываться: она приемлема, уважаема и даже находится в центре общественного интереса. Это одна из ключевых тенденций девяностых годов. Уровень, на котором Cartier обновляет и отделывает свой бутик в Вене, ставит ее на передний край данной тенденции». Лист с посланием, в котором Cartier Joailliers в июле 1996 года довела эту информацию до сведения клиентов, самодовольно красовался на строительном заборе у ее филиала на величавой Кольмаркт в непосредственной близости от источающей сладкий аромат, но пользующейся дурной славой императорско-королевской кондитерской Демеля.

Этот гимн богатству и респектабельности неоднократно срывали, как будто в нем было что-то непристойное, а забор измалевали грубыми антикапиталистическими граффити. Прохожие выражали негодование, и в итоге управляющей бутиком Cartier пришлось оклеить весь забор дорогостоящей печатной бумагой компании. Лазерные системы наблюдения на стенах города, «интеллектуальные карточки» с закодированными личными данными и эффективные средства контроля в проходах и на станциях подземки положили бы конец подобным безобразиям раз и навсегда. Жаль только, что шикарные поезда метро заезжают во внешние районы и что его проектировщики не предусмотрели маршрута эвакуации до аэропорта. Радует, однако, то, что аренда и жилье внутри Гюртеля стоят уже так дорого, что живут здесь скорее клиенты Cartier, нежели уклоняющиеся от работы пачкуны с краскопультами.

Скорость, скорость, скорость: турбокапитализм не всем по плечу

Хочется кричать: нет, нет и еще раз нет! Пусть такое возрождение Вены будет не более чем сном, провальным или, на худой конец, успешным голливудским триллером, но не чем-то реальным, не тем, что будет на самом деле! Пусть это будет неверным предсказанием вроде тех, что обычно делаются перед выборами. Пускай все это окажется фантастическим искажением, галлюцинацией, вызванной чрезмерным темпом глобализации, почти не оставляющим времени на трезвое размышление.

Дело именно в скорости, в том «ускорении процесса созидательного разрушения», что является «новой отличительной чертой рыночной экономики современного капитализма», утверждает экономист Эдвард Луттвак, придумавший применительно к этому явлению термин «турбокапитализм»[341]341
  Цитируется по: Los Angeles Times Syndicate International, June 1995, Abdruck u. a. in: Welt am Sonntag, 25.6.1996.


[Закрыть]. «Устрашающий темп изменений, – считает этот родившийся в Румынии американец, сделавший себе имя также как историк и специалист по военной стратегии, – травмирует значительную часть населения»[342]342
  Портрет Луттвака и цитата в: Die Weltwoche, 31.8.1995.


[Закрыть].

Луттвак близок к республиканской партии, но он беспощадно критикует ее лидеров, когда те, как кандидат на пост президента Боб Доул, апеллируют к «семейным ценностям», проводя при этом прямо противоположную политику: «Всякий, кто считает важной прочность семей и сообществ, не может одновременно выступать за дерегулирование и глобализацию экономики, ибо последние подготавливают почву для стремительных технологических изменений. Распад американских семей, наблюдаемый во многих частях света крах разного рода объединений, члены которых видели в них смысл жизни, волнения в таких странах, как Мексика, – все это последствия одной и той же разрушительной силы»[343]343
  Цитируется по: Los Angeles Times Syndicate International, June 1995, Abdruck u. a. in: Welt am Sonntag, 25.6.1996.


[Закрыть].

Луттвак видит «ставший уже классическим пример последствий турбокапитализма» в дерегулировании воздушного транспорта в Соединенных Штатах, которое, конечно, привело к удешевлению билетов, но имело и такие последствия, как волнообразные сокращения штатов и «хаотические, нестабильные авиакомпании». Эти перемены «были бы интересным предметом для социологического исследования. Сколько разводов и, следовательно, так называемых трудных детей они породили? Насколько силен экономический стресс, вызванный ими в семьях работников авиалиний?»[344]344
  Цитируется по: Los Angeles Times Syndicate International, June 1995, Abdruck u. a. in: Welt am Sonntag, 25.6.1996.


[Закрыть].