Текст книги "Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945"

Автор книги: Ганс Баур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Булыжники из мостовой – для Гитлера

Из Веймара мы отправились через Берлин и Эберсвальде снова на запад – Аахен, Кологне, Франкфурт, Висбаден, Штутгарт, Нойштадт и Фрайбург-на-Бресгау. Везде в аэропортах собирались тысячи людей. Улицы, ведущие к месту проведения митингов, были заполнены людскими толпами, и автомобили по ним могли двигаться только со скоростью улитки. Гитлер стоя приветствовал ликующие толпы. Внезапно из толпы полетели булыжники из мостовой, которые швыряли несколько коммунистов, спрятавшихся за стоявшими впереди женщинами и детьми. Один из камней полетел прямо в автомобиль Гитлера, но, поскольку машина двинулась в том же самом направлении, он получил только небольшую царапину на голове. Гитлер выпрыгнул из автомобиля, размахивая кнутом из кожи гиппопотама, но не смог никого догнать, так как коммунисты уже успели скрыться. Если бы камень прилетел с противоположной стороны, он наверняка пробил бы Гитлеру череп.

Посадка рядом с мачтой для крепления цеппелинов

В тот вечер Гитлер должен был выступать в Радольфцеле. В Фридрихсхафене, где нам предстояло совершить посадку, радиостанция не работала из-за отсутствия обслуживающего персонала. Мне пришлось прокладывать курс по компасу. Когда сгустилась тьма, по моим расчетам, мы должны были находиться над озером Констанц. Я летел так низко, что мог видеть гребни волн. Мы кружили в течение десяти минут, но я не мог найти аэродром. Посылаемые нами световые сигналы оставались без ответа с земли. Над аэродромом висело два зеленых сигнальных огня, и я пошел на посадку между ними. Я снизился, включил свои собственные опознавательные огни на двух крыльях и, заходя на посадку, прошел всего в нескольких метрах над верхушками деревьев. Как раз перед посадкой сигнальные огни исчезли. Имевшийся у нас прожектор освещал очень ограниченное пространство. Я знал, что посреди летного поля должна находиться мачта, к которой привязывались цеппелины, и мне очень не хотелось в нее врезаться! Аэродром прогрузился в кромешную тьму. Не просматривались даже его границы. И в случае необходимости невозможно было снова набрать высоту. Я коснулся земли всего в нескольких метрах от мачты.

После посещения Фюрта, Нюрнберга и Мюнхена вторая летная избирательная кампания завершилась в Данте-Стадиум. Это был перелет, который вызвал большой общественный интерес с точки зрения политики, но еще больше с точки зрения новых возможностей авиации.

Геринг предоставляет в распоряжение Гитлера Ju-52

После двух месяцев работы на регулярных рейсах по маршрутам Мюнхен – Венеция – Рим, Мюнхен – Берлин и Цюрих – Вена я опять пилотировал самолет с Гитлером с 13 октября до 5 ноября. На этот раз я летал на Ju-52. Хорошо известно, что эта модификация начала использоваться с 1932 года. На международной авиационной выставке в Цюрихе она получила первый приз. Два самолета этого типа, принадлежавшие «Люфтханзе», использовались на трансальпийских маршрутах. «Люфтханза» не спешила предоставить один из этих новых самолетов Гитлеру, поскольку один из них разбился во время обратного рейса по маршруту Цюрих – Мюнхен – Берлин. Другой из оставшихся в ее распоряжении Ju-52 продолжал использоваться для полетов над Альпами, поскольку он мог достигать высоты 6500 метров. Тем не менее Геринг, председатель рейхстага, пришел Гитлеру на помощь. Он получил для нас Ju-52 и добился разрешения взять на борт шестнадцать гостей. Это было на семь человек больше, чем обычно. Самолет мог развивать скорость больше на 30 километров в час, чем «Рорбах». Снова на борту у нас присутствовали иностранные корреспонденты. Теперь Сефтона Делмера и Ворда Прайса сменил Джеймс Кингстон, представитель агентства Рейтер.

На этот раз мы посетили около шестидесяти германских городов. В это время года бушевали довольно сильные ураганы, поэтому мы сталкивались со значительными трудностями, но ни один из рейсов не был отменен. 18 октября в Кёнигсберге произошел один неприятный инцидент. Во время предыдущих визитов авиамеханики и прочий наземный персонал отказывались обслуживать наш самолет. Мы настаивали на своем, поскольку как работники «Люфтханзы» – вне зависимости от того, кем были наши пассажиры, – мы могли требовать, чтобы наш самолет обслуживался в установленном порядке. Главный механик с нами соглашался, но его подчиненные придерживались другой точки зрения. И на этот раз также возникли проблемы. Мы совершили посадку вечером. Следующий день был выходным, и по этой причине наземные команды работали очень медленно.

Как обычно, вокруг самолета выставили охрану из штурмовиков. Вот где, оказывается, была зарыта кость раздора! Мой бортинженер герр Цинтль и герр Генсген на следующий день рано утром прибыли на аэродром, чтобы посмотреть, как наш Ju-52 готовится к вылету. Герр Генсген, который часто бывал в Кёнигсберге и поддерживал с некоторыми людьми из наземных команд достаточно хорошие личные отношения, надеялся, что сможет предотвратить неприятные инциденты. Я прибыл туда в одиннадцать утра. Первое, что я услышал, это требование убрать штурмовиков, иначе никто не будет обслуживать самолет. Машину требовалось дозаправить горючим и заварить треснувший глушитель. По моему приказу охрана оставила свои посты, и тогда рабочие приступили к исполнению своих обязанностей. Я несколько раз вынужден был повторить свои требования, чтобы самолет заправили горючим. В конце концов я сказал: «Если этот самолет не заправят немедленно, я вызову бензовоз компании „Шелл“ из города и залью весь аэродром горючим». Это помогло. Я связываю проблемы в Кёнигсберге с тем, что к этому делу была причастна компания «Дерулуфт» («Германо-Российская авиатранспортная компания»). Компания осуществляла рейсы Кёнигсберг – Москва, и люди, которые работали здесь, находились под сильным московским влиянием.

В Ульме мы приземлились на ухоженный крестьянский луг. Мы предполагали улететь той же ночью. Однако подняться в темноте с лишенного твердого покрытия места при отсутствии дополнительного освещения не представлялось возможным. Я поехал на машине в город и купил в местной скобяной лавке десять керосиновых ламп. Они были заправлены, и я использовал их для того, чтобы обозначить взлетную полосу, так что мы смогли успешно стартовать с луга.

«Как правитель Третьего рейха…»

Гитлер выразил мне благодарность после завершения и этой серии полетов во время избирательной кампании. Он мне сказал тогда, что хочет купить Ju-52. Я выяснил, что завод Юнкерса готов продать такой самолет Гитлеру; как оказалось, он стоил 275 тысяч рейхсмарок. Гитлер вызвал меня в Коричневый дом: «У меня есть документы, необходимые для приобретения Ju-52, но он мне все еще не по карману. Я подожду! Пройдет не слишком много времени, и я как правитель Третьего рейха подпишу указ о создании правительственной эскадрильи». Через несколько недель мне был прислан в подарок серебряный чайный сервиз с дарственной надписью: «Выдающемуся пилоту D-1720, летному капитану Бауру, с добрым напоминанием о трех летных избирательных кампаниях. Искренне Ваш, Адольф Гитлер».

До конца января 1933 года по просьбе мюнхенского отделения компании я работал на различных маршрутах внутри и за пределами Германии. После 30 января я был переведен «Люфтханзой» в личное распоряжение Гитлера. Я летал с ним вплоть до 1945 года.

Гитлер летал часто, поскольку хотел вникнуть во все проблемы государства. Также часто со мной летали и лица из его ближайшего окружения. На первых порах, если он не собирался лететь, то с готовностью предоставлял свой самолет в распоряжение других. Он полностью мне доверял. Людям, которые были ему особенно дороги, он разрешал летать только со мной. Позднее я подобрал еще несколько летчиков из «Люфтханзы», и они пилотировали самолеты, на борту которых находились представители высшего руководства страны. Рудольф Гесс стал моим близким другом. Он был любознательным пассажиром и энтузиастом авиации, но получил от Гитлера приказ летать только вместе с опытным летчиком. Я обучал Гесса искусству пилотирования по навигационным приборам в ходе наших совместных полетов. Геринг также был у меня на борту частым гостем.

Посещение Бальбо в Риме

Я полетел вместе с Герингом в Рим на его первую официальную встречу с маршалом авиации Бальбо. Наше путешествие имело короткую предысторию, касавшуюся нашей экипировки. Нам предстояло облачиться в новую форму германских военно-воздушных сил, которые только что были вновь учреждены. Знаменитого берлинского портного Хольтерса, специализировавшегося на пошиве униформы, отправили по нашим домашним адресам, чтобы снять с каждого мерки. Так что Геринг, Кёрнер, Мильх, члены моего экипажа и я прибыли в Рим в новой форме. В то время я носил звание капитана авиации и занимал должность командира эскадрильи. В апреле 1933 года, вскоре после прихода Гитлера к власти, мы полетели из Берлина в Рим, имея на борту вышеупомянутых пассажиров и слугу Геринга.

Геринг сидел рядом со мной. Он хотел сделать круг над Графенвёром, где в замке жила его мать, и поприветствовать ее с высоты полета. Он сел на правое сиденье и взял на себя управление самолетом. Мы едва ли находились в воздухе больше десяти минут, когда его слуга принес бутерброды с ветчиной. За ними последовали кофе и пирожные, затем стакан штайнхагера и сразу же после этого апельсины. Я был вполне сыт и уверен в том, что смогу обойтись без еды до Рима, но у слуги, очевидно, были другие инструкции, и он продолжал поочередно приносить бутерброды, кофе, пирожные, а затем весь набор повторялся вновь. Я вежливо отказывался, тогда как Геринг непрерывно ел на всем пути до Мюнхена. Когда мы увидели замок в Графенвёре, то снизились до высоты 50 метров, и я сделал круг над строениями. Внизу нам махали большими полотенцами. В ответ Геринг махал своим носовым платком.

Стоял прекрасный день. Полет был чудесным. Геринг впервые летел над Альпами. В Берлине мне пришлось переговорить с послом Черути, чтобы уточнить, где нас будет встречать итальянский почетный эскорт. Я упомянул, что во время полета с министром Герардом мне очень не повезло с итальянским эскортом, поэтому я категорически возражал против того, чтобы восемнадцать самолетов сопровождения встречали нас над Бреннерским перевалом. При плохой погоде существовала серьезная опасность столкновения с ними в узком пространстве долины Эш. В конечном итоге мы договорились, что самолеты сопровождения присоединятся к нам над Равенной.

Когда мы находились в 10 километрах от Равенны, я вышел по радио на связь. Мы объявили о нашем приближении и попросили, чтобы они были готовы к вылету. Мы могли видеть с высоты на аэродроме восемнадцать самолетов с работающими пропеллерами, издали напоминавших цепочку птиц. Я дал им команду на взлет. Мы кружили до тех пор, пока все самолеты не поднялись в воздух. Когда мы подлетали к Апеннинам, я заметил, что в непосредственной близости от нас не осталось ни одного итальянского самолета. Я отправил радиста в хвост, чтобы он посмотрел, где находится наш почетный эскорт. Все восемнадцать летели далеко позади нас, поскольку скорость у них была намного меньше. Сперва я не мог в это поверить. Мы шли всего лишь со скоростью 210 километров в час. В соответствии с их заявками предполагалось, что они смогут лететь со скоростью 260 километров в час, но мы по-прежнему оставались одинокими. Я спросил Геринга, что нам делать, и он решил, что мы полетим обратно, навстречу итальянцам. Пройдя в обратном направлении 15 километров, я снова пристроил свой самолет во главе процессии и снизил скорость до 190 километров в час, но наш почетный эскорт не мог выдерживать даже такую скорость.

Над Апеннинами бушевал грозовой фронт, и я спросил Геринга, стоит ли залетать внутрь него. Он ответил: «Если мы начнем облетать его вкруговую, то успеем проголодаться до того, как доберемся до Рима. У нас не так много горючего. Лучше потерять итальянцев, но добраться до Рима. С нашей эскадрильей сопровождения ничего не случится. Наверняка они найдут дорогу до Рима и без нас». Итак, Геринг дал разрешение лететь вперед. Когда мы вошли в грозовую полосу, он оставил свое место за приборной доской. Он не желал управлять самолетом во время слепого полета, поскольку не был знаком с новыми навигационными приборами. В пассажирском салоне ему пришлось сесть на скамью в самом хвосте самолета, поскольку обычное пассажирское сиденье на Ju-52 было слишком узким для его широкого зада. Его вид постоянно вызывал саркастические ухмылки у членов экипажа. Мы попали в небольшую болтанку, но над Перуджей небо опять стало чистым. Полет в Рим продолжался при благоприятной погоде. Нашего почетного эскорта не было видно, он окончательно отстал.

Мы приземлились в итальянской столице в военном аэропорту Ченто-Челло. Еще с воздуха мы могли видеть германские и итальянские флаги, развевавшиеся на высоких мачтах. Я сделал чистую «яичную посадку» и подрулил к парковочной зоне. Там выстроился почетный караул. Понятное дело, Геринг первым покинул самолет через дверь для летчиков. Бальбо обнял его и приветствовал поцелуем. «Мой дорогой Геринг, я видел, что вы великолепный пилот. Это была прекрасная посадка!» Геринг улыбнулся и подмигнул мне. Естественно, я промолчал. После этого Бальбо осведомился относительно почетного эскорта. Геринг попросил меня доложить все обстоятельства маршалу авиации. После официальной приветственной церемонии мы были приглашены выпить за дружбу и перекусить в военных казармах. Там находился громадный стол, уставленный всевозможными деликатесами. Геринг чувствовал себя свободным от всяких условностей, хотя он и ел без перерыва всю дорогу от Берлина до Рима. Ничего удивительного, что он был таким толстым! Выпив традиционный вермут, мы покинули казармы. Вероятно, прошло около получаса после нашей посадки, когда мы услышали шум приближающихся самолетов. Это летел наш почетный эскорт! Итальянский маршал авиации не был в восторге от случившегося, он выглядел подавленным. Позже мы узнали, что он как следует отчитал командира эскадрильи.

В тот вечер мы были гостями Бальбо. Мы ездили из одного ночного клуба в другой и из одного ресторана в другой. По всей видимости, Бальбо пользовался большой популярностью в Риме. Характерная особенность итальянского гостеприимства заключалась в том, что везде, где бы мы ни появлялись, немедленно исполнялись итальянский и германский национальные гимны. Бальбо и Геринга, командовавших авиацией в своих странах, шумно и восторженно приветствовали толпы людей.

Ближе к полуночи я получил депешу из германского посольства, в которой говорилось, что я должен немедленно возвращаться в Берлин. Я срочно понадобился Гитлеру. Для Геринга в Рим пришлют другой самолет. Ничего особенного не случилось, просто Гитлеру надо было в Мюнхен, и поскольку он не хотел лететь ни с кем другим, то вызвал меня из Рима. Только один раз за тринадцать лет, в течение которых я летал с Гитлером, он воспользовался услугами другого летчика. Это было, когда я вместе с Риббентропом находился в Москве. Учитывая важность ситуации, Гитлер обязательно хотел быть в Берлине, когда мы вернемся, поэтому и сделал одно-единственное исключение, позволив другому пилоту доставить его из Берхтесгадена в Мюнхен.

Геринг испытывает кислородное голодание

Присланный самолет забрал Геринга из Рима. На пути к Милану самолет вынужден был подняться на высоту до 3500 метров. Геринг испытывал кислородное голодание на протяжении всего полета. Он вдыхал кислород в таких же громадных количествах, в каких поглощал еду. Из-за интенсивного использования кислородные баллоны были уже наполовину пусты, когда они долетели до Милана. На следующий день, когда Гитлер и я отправились в Мюнхен, потолок облачности находился примерно на высоте 200 метров. Летчик, присланный за Герингом, летел над Альпами выше кромки облаков, примерно на высоте 4500 метров. Примерно через двадцать пять минут полета кислород закончился. Обычно на борту хранился резервный запас. Однако на этот раз радист забыл загрузить баллоны с кислородом в Милане, правда, имелись запасные баллоны, размещенные вместе с багажом под крылом, но там они были недоступны во время полета. Как только баллон у Геринга оказался пуст, он начал задыхаться. За короткое время он опорожнил также запасы Мильха и Кёрнера. Самолет находился примерно на полпути между горным массивом Адамелло и Бреннерским перевалом, когда секретарь Мильх подошел к летчику и потребовал, чтобы тот немедленно шел на посадку. «Геринг стал совершенно синим и хватает воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды. Мы должны приземлиться, или он умрет!» Командир корабля не мог лететь ниже. Там шел дождь или снег, там горные вершины высотой до 3500 метров. Не желая разбиться в горах, он должен был оставаться на прежней высоте. Фронт ненастной погоды пришел с запада. К востоку также стояла сплошная облачность, но на юго-востоке, в стороне Венеции, небо было сравнительно чистым. Мильх приказал развернуть самолет и совершить посадку в Венеции, там запастись кислородом, а затем снова продолжить путь. Над долиной реки По, в районе Тревисо, когда самолет снизился до высоты 2500 метров, Геринг опять стал счастливым и жизнерадостным. Он думал, что уже подлетает к Мюнхену. Когда он услышал, что они всего лишь приближаются к Венеции, Геринг спросил пилота, не сошел ли тот с ума: «Я не хочу лететь в Венецию, а хочу в Мюнхен!»

Мильх объяснил Герингу ситуацию, но тот не хотел возвращаться в Венецию ни под каким предлогом. Он опасался, что Бальбо, проинформированный радиостанцией в Милане, узнает, что Геринг вынужден был вернуться в Венецию по причине кислородного голодания. Это будет конфуз! Он ведь был, в конце концов, не кем-нибудь, а министром авиации. Командиру корабля пришлось взять курс на Мюнхен, не зная, будет ли от этого лучше или хуже. Над Бреннерским перевалом повторилась та же самая история. Летчик вынужден был лететь на высоте 4500 метров, и в результате Геринг опять начал задыхаться. Мильх опять отдал приказ снизиться, поскольку он опасался худшего. Мой коллега понемногу сбросил газ, нырнул в облачность и вынырнул из нее уже над Карвендельскими горами. Полет в Мюнхен продолжался целых четыре часа вместо положенных двух. Он прилетел туда совершенно измотанным.

Геринг в тот же самый вечер отправился в Оберзальцберг, чтобы доложить о результатах поездки Гитлеру. Тем же вечером мне позвонили и приказали доставить Геринга в Берлин на следующее утро. Когда Геринг меня увидел, то обнял и сказал: «Баур, вчера я уже решил, что настал мой последний час!» И рассказал мне о своих проблемах с кислородом.

Гитлер поведал мне эту же самую историю во время ужина на следующий вечер и спросил, что бы я стал делать в подобной ситуации. Я ответил просто: «Если тонущий человек начинает паниковать, стукните его по голове. Он успокоится, а затем будет счастлив, что вы спасли его. Конечно, я не стал бы бить Геринга по голове, но поднялся на 500 метров выше. Он бы потерял сознание, но не умер. Я проводил эксперименты подобного рода не один раз. После полета пассажиры, даже не подозревавшие о том, что они находились без сознания, благодарили меня за чудесный полет. По всей видимости, Геринг сделал бы то же самое». Гитлер только и смог вымолвить: «Баур, ты – варвар».

Постоянное приглашение от Гитлера

Гитлер уверовал в мое мастерство летчика. Естественно, это доверие основывалось на том, что мы часто находились вместе в воздухе, и там я, и только я, отвечал за его безопасность – конечно, в пределах моих возможностей. Это доверие также зиждилось на личных особых отношениях. В один прекрасный день Гитлер предоставил мне постоянное приглашение в свой дом. Я мог приходить туда в любое время, когда захочу, точно так же, как и в рейхсканцелярию. С этого времени я почти каждый день завтракал и обедал вместе с ним.

Разумеется, мне было весьма любопытно познакомиться с подробностями личной жизни Гитлера, узнать, как он отдыхал. Например, в саду возле рейхсканцелярии жило много ручных белок. Когда там появлялся Гитлер, две или три из них подбегали к нему и взбирались на плечо. Они любили орехи, и Гитлер всегда носил их в кармане, когда прогуливался по саду рейхсканцелярии. Я часто предлагал ему принести еще орехов, когда их запасы у него кончились, но Гитлер возражал: «Нет, Баур, это не входит в твои обязанности». Он вызывал слугу, который тут же появлялся из-за дерева с орехами в руках.