Текст книги "Казнить нельзя помиловать"

Автор книги: Галия Мавлютова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Явка с повинной головой, той самой, которую даже меч не сечет.

Но я ни в чем не провинился! И в чем мне виниться?

В Веселом поселке повсеместно развернулось бурное веселье, праздновали Пасху – праздник весеннего возрождения, повсюду бродили люди, медленно прогуливаясь по затемненным тротуарам. Ярко освещенные окна выхватывали из темноты парочку-другую подгулявших прохожих, чтобы тут же спрятать их за углом, где торчала пустая стена. Смутные пятна людей всплескивались то тут, то там. Где-то чиркали зажигалкой, кто-то разжигал костер, некоторые сами стремились на свет, как бабочки-однодневки.

Я рассматривал развеселые улицы Веселого поселка, развалясь на заднем сиденье такси. В голове что-то гудело и бренчало, отдаваясь пустым звоном. Я чувствовал, что в моем черепе перемещается странный шар: наклоню голову влево – шар катится влево и вниз, повернусь направо – шар стремится в ту же сторону и тянет череп вниз. Откуда взялся этот шар и почему он катается вправо-влево и тянет вниз, я не знал. Впервые я переживал подобные эмоции. Моя голова за один день накачалась огромным количеством ощущений, начиная от сладкого чувства победы и заканчивая смертельным поражением. Сегодня за меня дрались два основных начала – жизнь и смерть, они бились на шпагах, пистолетах, дубинах, не щадя друг друга. И, кажется, сегодня побеждала жизнь!

Вдруг я отключился, шар медленно закатился под ноги и затих. И мне приснился сон, странный и сладкий одновременно, такие сны снятся только в детстве. Наверное, когда человек взрослеет, жизнь отнимает у него эти маленькие радости, она не дает человеку возможности даже ночью уйти в другой мир. Я всегда жалел взрослых за то, что им не снятся странные и смешные сны. Иначе с чего бы эти взрослые люди так обозлились на весь мир?

Мне снилось, что я бреду по воде, где-то высоко летают и кричат пронзительными голосами белоснежные чайки, мама где-то рядом, но я ее почему-то не вижу. Я чувствую ее руки, ее нежные прикосновения, даже слышу ее дыхание, но самой мамы не видно. Мой крик похож на крик чаек, голос пронзителен и свеж, как морская вода. Плеск волн бьется в уши, заглушая остальные звуки.

Мама! Мама! Мама!

– Эй, парень, ты чо, охренел? Маму зовешь, мать твою!

Пришлось открыть глаза, хотя расставаться с детским сном мне до жути не хотелось. Таксист обалдело глядел на меня. Его ошалелый взгляд напоминал рачьи глаза, такие же выпученные и круглые, и в них застыл ужас.

– Ты орешь уже десять минут, я тебя добудиться не могу! – Водитель сердито засопел, шевеля ноздрями. – Лечиться надо, – сердито добавил он и отвернулся. – Приехали, выходи!

Я вытащил пятьсот рублей и кинул их на сиденье.

Как объяснишь водителю такси, что мне снился детский сон и во сне меня поманило счастье, но оно не показалось мне, чего-то испугалось и спряталось.

Почему счастье в образе невидимой мамы? Так это же просто! Мама, море, чайки, счастье! Чувствуете музыку слов? Так-то…

– Забери деньги, пригодятся, – буркнул водитель, поворачивая ключ зажигания.

Дожил я до светлых времен, уже шофер такси сострадает мне, даже денег от меня не берет, думает, деньги на лечение пригодятся. Совсем я стал убогонький, а все из-за того, что мой молодой неокрепший организм свесился ненароком головой вниз с девятого этажа. Но ведь не по своей же воле! А это очень вредно для неокрепших организмов начинающих юристов.

– Шеф, извини, загулял, вот и уснул. Пасха скоро, Христос воскрес! Держи еще. – Я бросил на сиденье еще пятьсот рублей.

Так я и знал, лишние деньги нигде и никогда не помешают. При виде еще одной пятисотрублевой купюры глаза таксиста заблестели, и он сразу забыл о христианском милосердии, схапал пятерней тысячу рублей и крутанул ключ в замке.

Машина рванула с места, как застоявшийся конь, и умчалась в город в поисках богатых клиентов.

Наверное, в этой жизни мне уже не придется встретиться с этим таксистом, подумал я, стараясь выветрить из себя неприятный осадок, но чувство неловкости не проходило, словно меня вырвало в публичном месте перед громадной толпой.

Как хорошо, что жизнь разводит в разные стороны тысячи и тысячи людей. Земля исчезнет вместе с Галактикой, если все люди, встретившиеся хотя бы один раз, уже больше никогда не расстанутся.

Но таксист останется в моей памяти надолго, он будет существовать во мне, являясь одним из тысячи моих лиц. Потому что все мы – это не мы, это проявление всех живущих на планете.

Вот с такими бредовыми мыслями я шагнул в Юлин двор и посмотрел на подъезд дома.

Машина Ковалева торчала недалеко. Судя по открытой дверце, не вынутому ключу, небрежно забытому впопыхах, я понял, что Юле сейчас приходится несладко. Я вытащил ключ зажигания, нашел в бардачке отвертку и долго ковырял шину, пока колесо не зашлось сиплым звуком. Машина благополучно осела на левый бок, а я, раздраженно пнув ботинком в спустившуюся шину и уверившись в полной надежности содеянного, твердой поступью зашагал к подъезду. Ключ от машины я выбросил в мусорный бак, до краев наполненный отбросами цивилизации.

Пусть попрыгают около нее, злорадно думал я, тщетно вдавливая кнопку лифта. Лифт, разумеется, не работал. Знаменитая табличка с надписью «Лифт не работает уже полгода» валялась рядом. Пришлось пнуть и ее; табличка, загремев раскатами грома, скатилась в шахту лифта.

Почему мне везет на сломанные лифты? – паскудная мыслишка отравила победное чувство, поселившееся в моей душе в результате спущенной шины.

Сверху послышались голоса, я без особого труда разобрал сиповатый басок Ковалева. Я рванулся к выходу, но понял, что не успею, и тогда нажал кнопку чьей-то квартиры. В замке что-то загремело, брякнула цепочка, и дверь распахнулась. На пороге стояла старушка, разглядывая меня цепким, внимательным взглядом.

Услышав голоса сверху, топот быстрых ног, старушка рванула меня за рукав и втащила в квартиру.

– Стой тут, а то грязи нанесешь, – ворчливо произнесла она, всем телом налегая на дверь.

Старушка уставилась в «глазок», стараясь высмотреть, кто там тарахтит по лестнице, словно дом взяли штурмом десантники Усамы Бен Ладена.

– Ишь, моду взяли, бегать по дому, как по собственной кухне, – ворчала она, вжимаясь в «глазок» и обнимая дверь обеими руками, будто пыталась объять все видимое пространство.

– Бабушка, сколько их? Там девушка есть?

– Нет там твоей девушки. – Старушка никак не могла расстаться с дверным «глазком». – Знаю я твою барышню. Катается все на иномарках да на «Мерседесах» разъезжает.

Хлопнула дверь подъезда, дом затрясло как после землетрясения, и все стихло. Старушка еще поелозила руками по двери, явно сожалея, что разглядывать больше нечего, и, наконец, повернулась ко мне.

– Ты из этих? – Она махнула рукой, определяя круг «этих» и «наших».

– Нет, я из тех. – Я тоже обвел рукой некое подобие круга, что означало – я из «наших». Дескать, ты, старушка, не допустила никакого промаха, впустив меня в свою квартиру.

– Они к Юльке приходили, давно ей хотят хвост прижать. Я слышала их разговоры, все грозились отомстить ей за что-то. А ты кто? – Старушка подозрительно уставилась на меня.

Что я мог ответить? Что я – вольный стрелок, не принимающий условий игры, привыкший ходить по крыше сам по себе?

С трудом подавив смешок – нашла же время выяснять, кто я таков, ну, самый подходящий момент для знакомства, – я ответил, стараясь поддержать мамин миф о моем культурном воспитании:

– Я из милиции, вот мой документ. – Прыская и зажимая нос, я сделал вид, что полез за удостоверением в нагрудный карман.

Убедившись, что старушка успокоилась, я оставил в покое карман, все равно там лежала всего лишь вчетверо сложенная справка о принадлежности Дениса Александровича Белова к правоохранительным органам в качестве стажера. Удостоверение сотрудника милиции я получу в лучшем случае к Новому году.

– Молоденький совсем, зеленый. – Старушка скорбно поджала губы. – А чего от Юльки надо? Жених, что ли?

– Друг, – коротко сообщил я, надеясь, что мой ответ удовлетворит старушкино любопытство.

Не тут-то было… Она и впустила меня в квартиру затем, чтобы разнообразить свое старушечье существование. Как же, целый триллер разыгрывается прямо под носом. Будет о чем поговорить с подружками! Сейчас она отыграется на мне за спасение всех утопающих.

– Много у нее друзей, я посмотрю, – вдруг заголосила старушка, – все ходют и ходют. Я тебе скажу, что никакая она не девушка, знаешь, кто она?

– Кто?

Миллиметр за миллиметром я продвигался к выходу, двигая носки ботинок фигурной елочкой.

– Проститутка! Вот она кто! – торжествующе воскликнула старушенция. – Валютная проститутка!

Тоже мне, сыщик-любитель местного значения!

– Откуда вы знаете?

Мне пришлось произвести некоторые манипуляции с лицом, я шмыгнул носом, потом поиграл ноздрями, расширяя и сжимая их, сглаживая неприятный осадок от бабушкиных слов.

Вам приходилось слышать, как вашу девушку квалифицируют проституткой? И не дай бог услышать! Очень неприятное ощущение, словно тебя кипятком ошпарили. До сих пор я мог думать или не думать об этом, это было мое право. Но в первый раз мои сомнения облекли в словесную оболочку. Слова прозвучали, как гром среди ясного неба, как барабанная дробь, как звук пролетающего самолета, проникая в тонкую душевную ткань, разъедая ее горькой отравой. Да, я догадывался, что Юля проститутка, что она «девочка по вызову». Но услышать эти слова от незнакомой старушки все-таки довольно неприятно. Лучше было бы, если бы твоя любимая девушка была балериной из Мариинского театра или, в худшем варианте, следователем милиции.

Догадываться-то я догадывался, но до конца не верил, не хотел верить, вот потому-то мне и стало жарко от бабулиных словечек.

– Ты носом-то не крути, ишь, не понравились мои слова. А я правду говорю, горькую, но правду. А ты послушай старых-то людей, послушай!

Мои ботинки благополучно доехали до двери.

Старушка заметила мои ухищрения и заголосила, притворяясь обиженной. Но, кажется, она совсем не обиделась, глаза ее заблестели, на щеках появился румянец, старушка на глазах помолодела и оживилась.

Окончательно вникнув, что старушенция просто жаждет, чтобы мое сиятельство удалилось из квартиры, я благополучно отворил дверь и, помахав на прощание а-ля «Салют Мальчишу», помчался наверх.

Так и есть, из Юлиной квартиры доносился отвратительный запах газа. Дверь мелко задрожала от моего натиска. Хрупкая защелка треснула и отвалилась. Я кинулся на кухню и повернул краны в плите. Отворив окно, я внимательно осмотрел двор. У мусорного бака кипели неземные страсти. Ковалев и его дружки яростно махали руками, бегали вокруг машины, пинали спущенное колесо и не обращали абсолютно никакого внимания на открытое окно в Юлиной квартире.

– Слава богу, им не до нас! – обрадовался я, не заметив, что отождествил себя с Юлей.

Она лежала в комнате со связанными руками, вся в синяках и кровоподтеках. Лицо до самых глаз опоясывал пластырь, обычный медицинский пластырь, весь в пятнах от засохшей крови. Мне пришлось инициировать еще один прыжок на кухню. Пошарив обеими руками по ящикам, я не нашел ни одного ножа, тогда схватил первую попавшуюся вилку и прыгнул в комнату. Никогда я так не прыгал, хоть и держал первое место по прыжкам в длину и в школе, и в университете. Между прочим, я, Денис Александрович Белов, – кандидат в мастера спорта по прыжкам в длину.

Ковырять вилкой скрученную веревку довольно сложно, и мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы не поранить Юлины руки. Когда ее синие, опухшие руки вяло откинулись в стороны, я принялся отматывать медицинский пластырь. Юлины глаза следили за мной с грустным выражением; так смотрит наша Матильда, когда ей делают укол ветеринары по вызову. Грустное выражение раскосых глаз означало, что Юля находится в сознании, и это обрадовало меня. Снять пластырь оказалось сложнее, чем содрать вилкой веревку: пластырь приклеился намертво, словно Юлино лицо собирались мумифицировать.

– Дэн, откуда ты взялся? – спросила она, еле шевеля губами.

Так разговаривают тяжелобольные перед операцией. Они уже засыпают после снотворного, но сознание еще не покинуло их, вот они и спрашивают всякие глупости. Что я мог ей сказать? Откуда берутся благородные рыцари?

Да, в эту минуту я ощущал себя средневековым рыцарем в доспехах и латах, со щитом и мечом. Этакий благородный избавитель прекрасных дам!

– Молчи!

Теперь нужно перенести Юлю на кровать. Осталось принести воды, чтобы смочить ей губы и обтереть лицо от крови и ссадин.

– Вот садисты! – ворчал я, носясь из комнаты в кухню и обратно.

Запах газа еще стоял в квартире, но прохладный ветер сквозняком носился вместе со мной, прогоняя остатки тошнотворной отравы.

– Дэн, тебе нельзя здесь оставаться, – прохрипела Юля, – уходи быстрее!

– Я тебя не брошу! – рявкнул я тоном, не допускающим возражений.

Да и как я мог оставить Юлю, если ее нужно немедленно допросить! Теперь-то я точно знал, что она причастна к делам банды грабителей! Соучастница или как там правильно? Наводчица…

– Ты не боишься? – спросила Юля, нежно гладя мою руку.

Я вздрогнул, но при воспоминании о допросе резко отдернул ее. Даже сейчас, ухаживая за Юлей, я все равно не верил, что она причастна к банде. Простая случайность, не больше того. Не может такая красивая девушка грабить и убивать, не может, и все тут! Или может? Надо отбросить на время сомнения, подумал я, утраивая энергию.

– Не боюсь, чего мне бояться? Успокойся.

Положив мокрое полотенце на Юлин вспотевший лоб и аккуратно отведя ее длинные волосы в стороны, я задумался. Да и было над чем задуматься. Я еще не знал, какие вопросы задам ей.

И вдруг Юля обидится?

Интересно, испытывают ли подобные сомнения сотрудники всех правоохранительных органов перед допросом потенциального подозреваемого? Очень мне хотелось бы это знать. Особенно если учесть, что несколько ранее подозреваемая состояла в интимной связи с сотрудником тех самых органов. И неважно, что сотрудник работает в органах в качестве стажера самое непродолжительное время.

– Ты хочешь меня о чем-то спросить? Спрашивай, не мучайся, – слабым голосом сказала Юля, пытливо вглядываясь в мои глаза.

– Может, ты сама расскажешь? – Я притворился, что рассматриваю полотенце, дескать, не стоит ли еще разок намочить его.

– Расскажу, только ты не расстраивайся, ладно?

Юля приподнялась на локте и тут же повалилась обратно, тяжело охнув при падении.

– Не буду расстраиваться, не буду! – Я осторожно подложил подушку под Юлину спину. – Ты расскажи сама. Хорошо?

– Понимаешь, Дэн, после восьмого класса я решила заработать денег. Я больше не могла жить в этой стране. Меня все здесь раздражало – родители, школа, соседи, квартира, лестница, помойка – все, абсолютно все! И я твердо решила, что уеду за кордон, но для этого нужны были деньги. Я долго уговаривала подружку из класса, ее зовут Светкой, и мы как-то отправились в гостиницу «Прибалтийская». Мы жутко боялись, что нас разоблачат. Но ничего страшного не случилось, в гостинице мы познакомились с иностранцами и в тот же вечер заработали уйму денег. Никто нас не выгнал из гостиницы, милиция не тронула, иностранцы обрадовались, и с того вечера у нас со Светкой началась новая жизнь. Валюта, много валюты, доллары, фунты стерлингов, иены – представь, что с нами творилось?..

А я не представлял, я вообще никогда в жизни не встречал настоящих проституток. Да и где я их мог увидеть? Конечно, я читал про них в газетах, видел «круглые столы» с обсуждением наболевшей проблемы по телику, иногда пацаны в университете хохмили что-то насчет «девочек по вызову», но лично я никогда не разговаривал с живой проституткой. Опустив голову, я внимательно рассматривал рисунок на обоях.

– Деньги быстро исчезали, как и появлялись, – продолжала Юля. – Мы со Светкой шикарно одевались, очень быстро привыкли жить на широкую ногу. К дурным деньгам легко привыкаешь. Часть заработанной валюты отдавали родителям. И они брали, представь себе…

Ничего я не мог себе представить. Я смотрел на стену, и рисунок на обоях то уплывал, то приближался, квадраты мельтешили в глазах, угрожая перерасти в мистический кошмар. Так бывает, когда резко вырастает температура, лежишь и смотришь на рисунок обоев, а он то увеличивается, то расплывается, смешивая явь с ирреальностью.

– Все шло хорошо, я даже забыла, что собиралась свалить за кордон. Но однажды в гостинице нас нахватил Леша Ковалев. Да, да, тот самый Ковалев. И началось! Сначала он нас со Светкой отымел по полной программе. Потом потребовал сдавать ему валюту как сутенеру. Мы так испугались, что согласились на все его условия. Совсем скоро он обнаглел и потребовал увеличить «зарплату». Я отказалась, Светка согласилась. Тогда он прижал нас к стенке, дескать, вышлю на сто первый километр, расскажу родителям, соседям, привлеку по статье. Никаких преступлений мы не совершали, но Ковалев все равно нас шантажировал, звонил, присылал домой своих бойцов, и мы сдались. Первой сломалась Светка. Она бросила тусовку и пошла устраиваться на работу.

– В «Люцифер»? – шепотом спросил я.

– Да. Она сказала ему, что ничего не хочет – ни денег, ни смотаться за кордон. Светка думала, что он отстанет от нее. Но Ковалев придумал, как заработать большие бабки. – Юля устало откинула на подушку голову и замолчала, с трудом переводя дыхание…

Теперь и я знал, что придумал Ковалев. Как все просто! Проще пареной репы! Светка доставала ему списки богатых клиентов, а Юля заманивала их в свои сети. После этого Ковалев с группой товарищей вламывался в квартиру и грабил клиента. Очень хороший бизнес! Гениальное решение! Образ кровожадной гринды материализовался в комнате, алчный запах чудовища проник в мои легкие, и мне пришлось прижать палец к носу, чтобы ненароком не задохнуться. Юля окончательно превратилась в гринду, плод нежной любви черной акулы и дельфина.

– В первый раз я прокололась. Испугалась. – Она виновато посмотрела на меня.

– Как это случилось?

– Клиент догадался, что я навела бандитов, а это грозило большими неприятностями Ковалеву. Тогда он обставил все так, чтобы я тоже оказалась потерпевшей. Они меня изуродовали. Я еле выжила тогда.

– В Мариинской больнице? – Я перевел взгляд от обоев на Юлю.

Юля не смотрела на меня. Ее глаза блуждали по комнате, словно скользили по поверхности воды. Она будет скользить глазами по водной глади до тех пор, пока не наткнется на добычу.

– Да. Потом появился ты. Ты вообще не понимал, куда вляпался. Ковалев нам сказал, что в отделе появился один идиот, стажер; еще он сказал, что переведет тебя в паспортную службу.

Было такое дело. Вот откуда ноги росли в ОПВС! Как все просто!

– Ковалев заставил меня, ну, это, сам понимаешь… – Она уткнулась глазами в меня, как в какое-то непреодолимое препятствие.

Глава 10

Форсмажорные обстоятельства, да и только! Непреодолимая сила! Честно говоря, мне было не до смеха. Что-то горькое и железное поднималось со дна моей души, словно там, на самом дне, скопилась мерзкая муть. Значит, Юля соблазнила меня по приказу Ковалева, просто настоящая Мата Хари. Да и не могла она влюбиться в меня по-настоящему. У меня рост сто восемьдесят шесть, нет, семь сантиметров, я тощий, худой и сутулый. С девчонками я люблю вести разговоры о символизме и детерминизме и мыслю исключительно категориями. А Юля сыплет словами типа «нахватил» вместо «задержал», «бабки», «бабло», «кордон», и много еще разных словечек она знает из блатного жаргона. А это моветон!

– Но ты ни о чем не догадывался, и я сказала Ковалеву, чтобы он не опасался тебя.

– А кто такой Гуров?

– Гуровы-то? Это два брата, они близнецы, один беленький, второй черненький. Один работает в какой-то службе охраны при администрации. У них два удостоверения на имя Игоря Алексеевича Гурова, обе ксивы с разными фотографиями. Ковалев познакомился с ними в гостинице. Они охраняли каких-то очень важных персон, а он дежурил от отдела. Вот они и снюхались.

Как животные, за версту нюхом чувствуют друг друга. Волки позорные! – мне пришлось отвернуться от нее. Я смотрел на стену, словно пытался высмотреть что-то необыкновенное. Я даже не заметил, что мысленно заговорил на жаргоне.

Юлины глаза наполнились слезами, и мутная жидкость быстро-быстро потекла по ее лицу. Я еще никогда не видел, чтобы женщина плакала такой обильной мутной жидкостью.

– Когда ты потерял интерес к новой работе, Ковалев забыл про тебя. Но тут ваш Сергей Петрович сам взялся за дело, он давно догадывался, что дело нечисто. Мне Ковалев пожаловался, что новый начальник копает под него. И Леша очень злился на тебя, дескать, если бы не идиот-стажер, тогда в отделе по-прежнему работал бы старый начальник, я не помню, как его звали.

– Леонид Иваныч, – кивнул я Юле, на мгновение восстановив в памяти облик Тортиллы Вербного.

– Вот-вот, Леонид Иваныч. В общем, Ковалев стал нервным, злым. Особенно сильно он разозлился, когда стали наблюдать за мной и за тобой. Сергей Петрович решил, что ты – главный наводчик в банде.

– Почему? – шарахнулся я в сторону, с силой ударившись башкой об стену.

– Потому что ваш одноногий шпион видел нас вместе несколько раз, а он давно подозревал меня. Вот так они вышли на меня и заодно на тебя. Ковалев решил в последний раз ограбить клиента и после этого уехать из города.

– А зачем ему столько денег?

– Не знаю, – пожала плечами Юля, – он ничего не говорил. Мечтал о большом бизнесе, хотел свою фирму организовать. Но это так, трепотня, серьезно он не слишком распространялся о своих делах. Скрытный очень.

Выдохнув воздух, я принялся потирать больное место на голове. На месте удара вскочила огромная шишка. И почему со мной вечно происходят непонятные истории? Резвый сам мне дал Юлин адрес на Кирочной улице. И он знал, что Юля съехала оттуда, а я помогал ей при переезде. Значит, уже в то время Сергей Петрович со своими людьми следил за мной. Какой же я болван! Они с самого начала провоцировали меня…

Если Юля не врет, получается, что банда действовала почти в открытую, да и чего им бояться? Получая информацию из первых рук, заметая следы, они никого не боялись, полностью утратив чувство опасности.

Для кровожадных животных это недопустимо, так можно и промах совершить.

Получается, сейчас Стрельников продолжает охоту за мной и Юлей, он по-прежнему доверяет Ковалеву, и вполне возможно, совсем скоро они нагрянут в Веселый поселок в полном составе. Доказывай потом, что ты не верблюд! Надо что-то делать, но что? Позвонить Сергею Петровичу? Но он не поверит мне, скажет: «Ты что, стажер, с дубу рухнул?»

Мысль металась, как мышь, загнанная в мышеловку, из угла в угол и обратно. Юля устало прикрыла глаза. Сейчас она совсем не походила на гринду, жадную и алчную, несущую в себе аромат крови. Милое тонкое лицо сузилось, губы строго подобрались, и только в уголках прикрытых глаз затаились слезинки. Немного отчаяния – и слезинки поплывут по щекам, унося с собой мечту о сказочном закордонном рае.

Выйдя в коридор, я прошелся взад-вперед, пытаясь собрать мысли в логическую цепочку.

«Мысли у тебя прыгают, как у шелудивой собачонки блохи, – приговаривала бабушка, выслушивая мои рассказы о разных детских приключениях. – Ты собери их в кучу, а то я никак не могу понять, что ты хочешь сказать».

Но я так и не научился собирать свои мысли в единое целое, могу думать о вечности и тут же отвлечься на анекдотическую тему. Например, пытаюсь объяснить, что такое смысл жизни, и одновременно прислушиваюсь к урчанию в животе. Почему духовное и физиологическое так тесно переплетаются в человеке?

Что главнее для меня – любовь к Юле или долг? Вообще-то я никому ничего не должен! Шагая по коридору из угла в угол, я пытался логически осмыслить ситуацию, и ни хрена у меня не получалось. Тогда я вытащил мобильный, завалявшийся в кармане в полном затишье, и набрал номер.

– Мама, это я!

Мама так давно не слышала мой голос, что тихо ойкнула и замолчала. Я долго говорил, путано объясняя, что нахожусь в Веселом поселке у девушки Юли, что Стрельников меня подозревает, что я никому не причинил вреда и что вообще я – честный и хороший парень. Другого сына у нее не будет, надо что-то делать, а что делать, неизвестно. Мобильная связь существует не для длинных разговоров о смысле жизни, долге и любви к падшим девушкам. Мама еще раз ойкнула и тихо сказала:

– Сынок, я все поняла. Я еду к Сергею Петровичу.

Она повесила трубку, а я поплелся в комнату. Мне нужно было успокоить Юлю и вытащить ее из этого ада.

Юля лежала на кровати, ничем не прикрытая, хрупкая и беззащитная. Мне захотелось защитить ее от бед и несчастий, алчности и страданий. Очищение приходит от сострадания, кажется, я не перепутал основную заповедь моей бабушки. В далеком детстве бабушка научила меня выхаживать искалеченных птичек, собачек и кошечек. Неужели Юля не заслужила малую долю сострадания?

Я отвернулся, пытаясь скрыть отвращение. Нежное чувство смешивалось с гадливостью, я никак не мог забыть Юлины слова. Даже бабушкины заветы о сострадании ко всем болящим и страждущим не помогали.

– Дэн, подойди ко мне, – слабым голосом сказала Юля.

Нехотя, еле волоча ноги, я подошел к кровати.

– Подойди поближе, мне надо сказать тебе очень важное. – Юля приподнялась и протянула мне руку.

Я стоял, не шелохнувшись, и Юлина рука бессильно упала, не встретив поддержки от меня.

– Дэн, помоги мне! Я пропаду здесь. Меня ждет суд и большой срок. Ковалев не пожалеет меня, он всю вину свалит на меня. Я больше не увижу свободы. Никогда! Я пропаду в России, пропаду-у-у…

– А ты думала, что это будет продолжаться вечно? Вы будете грабить, убивать, и вам все сойдет с рук? Кто убил старуху Лузьениху?

От анекдотичности ситуации у меня закололо в животе. «Кто убил старуху-процентщицу?» – вспомнилось мне совершенно некстати.

– Ковалев. Сначала к ней приходил Гуров, тот, который светленький. Позже пришел Ковалев и убил ее. Она впустила его в квартиру потому, что знала: она же приходила в отдел после смерти своего дяди. Братья сдадут Ковалева, чтобы не брать вину на себя.

– Если их поймают, – сказал я и подумал, что разговариваю совершенно непрофессиональным языком. Нужно было сказать – «если их задержат».

– Их точно поймают! – горячо подхватила мои слова Юля. – Но я хочу тебя попросить – помоги мне.

– Чем я могу тебе помочь? – Я передернул плечами, что означало – какой из меня помощник? Протереть лицо, положить полотенце на горячий лоб – это, пожалуйста, а с остальным вряд ли справлюсь.

– Дэн, я жду ребенка. Чухонец согласился принять меня, он прислал вызов. Да, я наврала тебе, я все время врала тебе, но меня заставил Ковалев, я не хотела тебя обманывать. Так получилось!

Как удобно и комфортно устраиваются некоторые люди! Скажут, нисколько не смущаясь, «так получилось!» – и все тут, и больше нечего добавить, вроде все сказано. Я пнул край кровати и чуть не заплакал. Едкая горечь застряла где-то в горле. Почему от всех неприятностей у меня горчит в горле? Кажется, все мои неприятности имеют гастрономический оттенок и влияют на пищеварительный тракт. Жуйте «Орбит», и ваш кислотно-щелочной баланс будет в порядке!..

– Дэн, не злись! – Юля привстала на кровати и умоляюще посмотрела мне в глаза.

У меня защемило в груди и в сердце, причем в правой и левой стороне одновременно. Наверное, появилось еще одно сердце за время работы в отделе на улице Чехова.

– Ты же не хочешь, чтобы я сгнила в тюрьме. Представь, что со мной будет? Я превращусь в заключенную, в арестантку, в бичиху. Дэн, спаси меня!

Юля повалилась с кровати и упала прямо мне в ноги. Она обхватила мои колени и уткнулась в них лицом. Я заметил, что Юдин живот немного округлился, словно в животе образовалась небольшая опухоль. Я брезгливо попытался отодвинуть колени, отъехав елочкой вправо-влево, вправо-влево, но Юля цепко держалась за них.

– Что ты хочешь от меня? – спросил я, оставив бесплодные попытки освободиться от Юлиных объятий.

– На Финляндском вокзале меня ждет знакомый адвокат. У него мой паспорт, билет и деньги. Я уеду и больше никогда не вернусь в Россию. Поезд на Хельсинки ровно через час.

Я посмотрел на часы, поболтал рукой, приставил браслет к уху, изображая из себя великого артиста. Артист из меня получился никудышный, потому что после манипуляций с часами я сказал Юле глухим от волнения голосом:

– Собирайся, я отвезу тебя на вокзал.

Куда подевалась тяжелобольная женщина с мокрым полотенцем на голове?! Юля летала по квартире, собирая вещи. Она охапками вытаскивала одежду из шкафа, грудой швыряла в чемодан и, приминая скомканные вещи коленом, пыталась закрыть замки. Я отобрал у нее чемоданы и подтолкнул к выходу. Юля растерянно посмотрела на разбросанные вещи, поморгала сухими глазами и воскликнула:

– Чухонец мне все новое купит! Пусть пропадают!

Мы вышли на улицу. Моя новая знакомая, спасительница-старушка, укоризненно смотрела на нас из окна. Она качала головой и приставляла палец ко лбу, дескать, свихнулся малый. Я отсалютовал ей и свистнул проезжающей машине. Мужчина в кепке резко притормозил.

– Вам куда? – вежливо спросил он.

– На «Финбан». Успеешь за сорок минут?

– Хорошо платим – хорошо едем! Плохо платим – плохо едем! – засмеялся мужчина в кепке.

– Чукча – не читатель, чукча – писатель! – схохмил я, забыв на минуту о культурных традициях семьи Беловых. – Сто баксов, идет?

– Как с куста! – Мужчина перегнулся через сиденье и открыл дверцу машины.

Мы мчались по улицам города с центростремительной скоростью. Так летят в пропасть все безвольные и слабые люди! – думал я, сидя на переднем сиденье. Я не мог сидеть вместе с Юлей, любое прикосновение к ней вызывало во мне жгучее отвращение. Она молчала, шумно дыша, будто только что взобралась на вершину Эльбруса. Бросив деньги водителю, я передал Юлю бесцветному молодому человеку. Наверное, тоже диплом защищает, а сейчас практику отрабатывает, – бросив беглый взгляд на адвоката, я сразу определил в нем брата по несчастью.

Юля нерешительно посмотрела на меня, она боролась с желанием броситься ко мне на шею, но почувствовала мое состояние и уныло побрела к поезду.

«Она ушла безмолвно по-английски, и три рубля, должно быть, на такси!» – Мне вспомнились бессмертные строчки из некогда популярной песни Высоцкого.

Я не стал ждать, пока поезд отправится на поиски эфемерного Юлиного счастья, счастья, купленного слишком дорогой ценой. Вместе с ней уезжала моя первая любовь, пришедшая настолько внезапно, что я не успел осознать, что же это такое. Я оставил все мысли по поводу безнадежной любви на будущее: когда-нибудь я пойму и оценю все случившееся со мной. А сейчас я понял одно – мое место там, на улице Чехова. Я остаюсь. И это окончательное решение.