355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Галина Черноголовина » Хрустальный лес » Текст книги (страница 3)
Хрустальный лес
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 01:23

Текст книги "Хрустальный лес"


Автор книги: Галина Черноголовина


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Зря только ходили, – сердито сказал Эдик. – Ничего особенного.

Все укоризненно посмотрели на Эдика, а Антонина Ивановна поправила на нём шарфик и почему-то вздохнула.

После уроков, когда стали собираться домой, Катя по привычке протянула Эдику портфель, но потом вспомнила об утренней ссоре и отдёрнула руку.

На дворе светило солнце, с крыш капало; крыльцо и деревянный настил возле него дымились, как весной. Черёмуха стояла у крыльца тёмная, невзрачная, с голыми узловатыми ветками, ни дать ни взять Золушка, которая возвратилась с королевского бала и снова надела своё старенькое платьице.

Эдик шёл впереди, не оглядываясь на Катю, даже уши его шапки сердито топорщились. Нет, Катя не могла, чтобы на неё долго сердились. Она догнала Эдика и спросила:

– А у Чёрного моря черёмухи растут?

– Вот глупышка! – обрадовался Эдик и взял у Кати портфель. – Там пальмы растут, кипарисы. Они вечнозелёные. А хрустальный лес только в сказке бывает. Поняла?

– Ага! – согласилась Катя.

Спорить ей больше не хотелось. Не всё ли равно? Ведь, если верить бабушке, и сама она, Катя, тоже из сказки. Может, поэтому она и видела хрустальный лес, а вот Эдик так и не увидел.


Непохожие сестры

На иных сестёр посмотришь и не можешь удержаться, чтобы не сказать: «До чего же вы похожи!»

А вот про Таню и Наташу Даниловых всегда говорят с удивлением: «Родные сёстры, а такие разные…»

Правда, ростом Таня и Наташа почти одинаковы, хотя Наташа уже в третий перешла, а Таня только нынче в школу пойдёт. У Тани лицо круглое, щёки румяные, короткие каштановые косички забавно торчат в разные стороны; вся она как сбитая, крепкая, загорелая. А Наташа – вся в маму: волосы светлые, кудрявые, а глаза какие-то даже чересчур синие, будто их Наташа взяла да синим карандашом и подголубила. А уж худенькая, словно тростинка. Её даже в акробатическом этюде брали старшеклассники участвовать, потому что она легче пёрышка к потолку взлетает. С тех пор Наташа стала ходить как-то по-особенному, чуть приподнимаясь на цыпочки, а мизинчики отставляет: кажется, вот-вот возьмётся за края юбочки и начнёт раскланиваться, как артистка в цирке.

– Наша Натка оттого такая худая, – говорит Таня, – что за столом ничего не ест, всё капризничает: «Молоко с пенкой, не хочу… Суп с луком, не буду…» А я всё ем – и с луком, и без лука, зато вот какая!

Она растопыривает руки с толстыми короткими пальчиками и несколько раз оборачивается на месте.

– Молчала бы! – сердито обрывает её Наташа. – Может, я потому и ем мало, чтобы не быть такой толстой, вроде тебя. Как ты через скакалку прыгаешь? Бух, бух, земля дрожит! Правда, Вера?

Вера Козочкина – это подружка Наташи, их дом по соседству с Даниловыми. Она тоже в третий перешла. Сейчас лето, каникулы, и девочки целыми днями играют втроём на большой зелёной поляне, что на краю нашей Осиновки.

– Ты только посмотри, Вера, – говорит Наташа, указывая на Таню, – ей же ноги от земли оторвать трудно.

Смотреть, как прыгает Таня, и вправду немножко смешно. Скакалку она поднимает, будто гирю пудовую, даже назад перегибается, а скакалка еле-еле движется у неё в руках. Заснуть можно, пока она её переступит. Но зато, если не глядеть, как Таня скачет, а только слушать, можно подумать, что там вихрь сплошной.

– Раз, два, три, четыре! – быстро-быстро тараторит Таня, а скакалка ещё только один круг делает. – Пять, шесть, семь, восемь! – ещё круг…

– Не хитри, не хитри! – кричит Наташа. – Ишь какая! Или прыгай быстрей, или считай медленней. Правда, Вера?

Вера молчит и улыбается.

– Ну что же ты молчишь, Вера? – выходит из себя Наташа. – Смотри, она пять раз прыгнула, а двадцать насчитала. Отдавай скакалку! – набрасывается она на сестру, видя, что та запнулась, но продолжает скакать. – Всё равно теперь не считается.

– Нет, считается, нет, считается! – спорит Таня и тянет скакалку к себе.

День ещё только начался, а у сестёр это, кажется, третья ссора. Вера даже не представляет, как бы она могла поссориться со своей сестрой Анютой. Правда, Анюта уже большая, в прошлом году школу кончила, телятницей работает. Ей не то что ссориться, дохнуть некогда.

Таня так надувает щёки и упирается ногами, удерживая скакалку, что Вере становится смешно.

– Ну вот, она ещё и смеётся! – сердится Наташа. – Тебе бы такую вредную сестру, посмеялась бы тогда. Ну скажи, кто так играет?

Вере не хочется обижать ни Таню, ни Наташу.

– Девочки, глиссер идёт! – кричит она. – Бежим смотреть.

Где-то далеко, за зелёной сопкой, там, где излучина реки, слышится ровный, всё нарастающий гул, будто самолёт летит так низко, что его не видать. Наташа бросает Тане скакалку:

– Скачи до упаду, мы с Верой пойдём глиссер смотреть.

– И я с вами!

– Нет, оставайся, оставайся, слышишь? Ты же скакать хотела, вот и скачи. Пошли, Вера.

– Ну пусть идёт, чего ты? – примирительно говорит Вера.

– А чего она такая? Всегда за мной ходит, как привязанная, если б ещё слушалась, тогда ладно… Ох, и надоела она мне! Кажется, не бежит. Отвязалась…

Но Таня задержалась лишь для того, чтобы спрятать скакалку в карман, а из кармана достать кусок булки. Жуя на ходу, она бросается догонять девочек.

Они прибегают к реке как раз вовремя, когда глиссер, в туче блестящих брызг, стремительно подходит к берегу. Сначала ещё трудно разглядеть его винт-пропеллер; виден только сверкающий на солнце круг, затем начинают мелькать лопасти, и кажется, что их не две, а целый десяток; винт вращается всё медленней, медленней и наконец совсем останавливается. Молодой глиссерист в тёмно-синем кителе и высоких сапогах спрыгивает прямо в воду и подталкивает глиссер ближе к берегу.

Начинают выгружать почту. Вера и Наташа, подпрыгивая на горячем песке, весело распевают:

 
Ай, какой хороший глиссер!
Он привёз нам много писем,
Вот посылки, вот пакеты,
Вот журналы и газеты!
 

На Таню Наташа не обращает никакого внимания, будто её и нет, но та как ни в чём не бывало тоже прыгает и подпевает. Почту грузят на подводу, и старая лошадь Буран, отмахиваясь от злых оводов, неторопливо двигается в гору. Девочки идут за подводой до самой почты; здесь, усевшись на голубые перила крыльца и болтая ногами, они ждут, когда начнут выходить почтальоны с тяжёлыми сумками.

Почта есть и Даниловым, и Козочкиным. Таня и Наташа сразу начинают спорить, кому нести журнал «Крестьянка», а кому газеты «Тихоокеанская звезда» и «Молодой дальневосточник». Молчаливая возня, рывок – и обложка «Крестьянки» оказывается у Тани, а сам журнал у Наташи.

– Вот! Что теперь нам мама скажет? – плачущим голосом кричит Наташа.

– Сама виновата, – хладнокровно отвечает Таня. – Не надо было так крепко держаться за него. Мама всегда говорит: «Уступает тот, кто умнее и вежливее».

– А чего ж ты не уступила?

– А я младше. Мне должны уступать.

– «Уступать, уступать»… Смотри, что ты наделала!

Наташа поднимает с земли растрёпанный лист, это приложение к журналу с чертежами выкроек, из-за которого мама больше всего и выписывает журнал. Сейчас здесь трудно что-нибудь разглядеть под пыльными отпечатками босых ног.

– Твоя работа, Татьяна! Будет тебе от мамы.

– Почему это моя? Твои же следы. У меня большой палец короче и мизинец не такой.

– Нет, это ты топталась!

Сёстры снова кладут выкройки на землю и примеряют, чьи же всё-таки на них следы.

– Вот пусть хоть Вера скажет! – горячится Наташа. – Вера, Вера!

Но Вера занята своим. Она изучает розовый конверт, на котором написано: «Село Осиновка, колхоз «Родина», Козочкиной Анне Ивановне».

– Анна Ивановна… Кто такая? – не сразу понимает Наташа, взглянув на конверт. – Так ведь это ваша Анюта. От кого это ей?

Девочки с любопытством смотрят на штамп, который стоит на месте обратного адреса: «Крайком ВЛКСМ».

Наташа – девочка решительная.

– Что же ты стоишь, Вера? Надо скорее Анюте письмо нести. Где она сейчас?

– На ферме, наверно, где ж ещё?

– Бежим скорей! А ты, – оборачивается она к сестре, – неси домой почту. Да журнал сложи аккуратней, от пыли отряхни.

– Как бы не так, – спокойно отвечает Таня. – Я тоже на ферму.

– Не смей!

– А тебе какое дело? Не твоя сестра на ферме, не с тобой иду, а с Верой. Правда, Вера?

– Да пусть идёт, Наташа… – заступается Вера. – Ей же одной скучно.

Подружки, не заходя домой, сворачивают в проулок и через несколько минут мчатся по тропинке сквозь цветущие кусты шиповника, над которыми жужжат пчёлы.

Анюта прочитала письмо, схватила Веру и высоко подняла кверху:

– В город вызывают, сестричка! На слёт животноводов… Тётя Малаша, отпустите меня? – обратилась она к пожилой женщине в белом платочке, которая сыпала в корыто овсяную муку, замешивая корм телятам.

– Да уж раз такое дело, что ж… С двумя группами как-нибудь управлюсь. Ведь не надолго?

– На два дня, тётя Малаша!

– Анюта, а можно я буду тёте Малаше помогать? – спросила Вера. – Я ведь тебе всегда помогаю…

– Помощница добрая, это верно, – кивнула головой тётя Малаша. – А что, пускай приходит, хоть попасёт их на лужку, пока я клетки чищу.

– И я приду с Верой, – заявила Наташа.

– И я, – как эхо, повторила Таня.

Когда шли домой, Наташа всю дорогу говорила об Анюте.

– Вот это сестра! – восхищалась она. – Я бы не знаю, что отдала, чтоб у меня такая сестра была, а не бомба какая-то. – Она покосилась в сторону Тани. – И на тебя она, Вера, так похожа, так похожа – и глаза, и нос… Была бы у меня сестра похожая…

– Девочки, какие цветы у шиповника вкусные, – вмешалась Таня. – Вы только попробуйте. Правда-правда! Вот пожуй, – поднесла она самый крупный цветок сестре.

– Всё бы ты жевала! – отмахнулась Наташа.

На другой день ни свет ни заря девочки явились в телятник.

– Мы на целый день, тётя Малаша, – похвалилась Таня. – Вот сколько еды с собой набрали…

Вера чувствовала себя в телятнике хозяйкой. Она быстро и умело помогла тёте Малаше налить обрат – снятое молоко – в чистые эмалированные кастрюли, расставила их перед телятами.

– Девочки, смотрите – вот это Фомка, – показала она на крутолобого бычка, у которого мордочка была наполовину белая, наполовину рыжая, причём граница между белым и рыжим проходила не вдоль, между глазами, и не поперёк, а наискось, от левого уха к правой ноздре.

– Какой славный! – восхитилась Таня. – А почему его Фомкой назвали?

– Не лезь не в своё дело, – не преминула одёрнуть сестру Наташа. – Назвали, и всё.

– А вот и не всё, – сказала Вера. – Помнишь стишок про упрямого Фому? Как он ещё в трусах зимой по снегу гулял, а летом в шубе? Вот и этот Фомка точь-в-точь такой упрямый. Все пьют, он не пьёт, а потом мычит, пить просит. Анюта телят пастись гонит, а он в кусты обязательно свернёт. Другие телята любят траву есть, а он – халаты: уже два халата у Анюты испортил.

– А у упрямого Фомы была мама? – неожиданно спросила Таня.

– У этого? Конечно. Она в стаде ходит, её Малинкой зовут.

– Да нет, у того Фомы, который в трусах по снегу гулял…

– Была, наверно…

– А чего ж она его в одних трусах на мороз пускала?

Девочки не нашлись, что ответить. Таня подумала, подумала и решила вслух:

– Наверно, она тоже была упрямая. А я знаю упрямого мальчишку. Только его Васькой зовут. Не который Васька с нами рядом живёт, а который своей саблей похвалялся.

– Ну, затараторила, сорока, – оборвала Наташа. – Ты помогать сюда пришла или болтать только?

Правда, Наташа ещё и сама почти ничего не сделала, только кастрюлю одному телёнку поднесла, да и то молоко расплескалось, но всё-таки…

– Ну, девчата, теперь на лужок телят погоним, – сказала тётя Малаша. – Да смотрите, чтоб по кустам не разбежались!

День был пасмурный, с реки дул прохладный ветер, и телят не беспокоили ни мошкара, ни оводы. Они мирно паслись на огороженном лугу; тётя Малаша ушла чистить в телятнике, а Вера с Наташей уселись на траве и стали плести венки из кашки клевера.

Луг был на склоне пологой сопки; справа краснели черепичные крыши фермы, ещё дальше виднелась река. Слева начинался молодой лесок. Берёзки, дубки и осинки то взбегали вверх по склонам низеньких сопочек, то снова спускались в лощины. Сопочек было много, они, словно зелёное стадо, разбрелись по долине.

Таню венки не интересовали. Ей очень понравился Фомка, и она всё время вертелась возле него, заглядывала ему в глаза, гладила мордочку.

– Девочки, а у него рожки скоро будут! – закричала она, нащупав под лоснящимися завитками маленькие твёрдые шишечки. – Ой ти, какие холёсенькие… – засюсюкала она. – Бу-у-у, Фомочка… Бу-у-у…

«Бэ-э!» – басом замычал Фомка и неожиданно поддал Таню лбом.

Таня не ожидала такого вероломства и грузно плюхнулась в траву.

– Разве так можно, Фомка! – укоризненно выговаривала она, поднимаясь и ощупывая, целы ли в карманах платья пряники, которые она набрала из дому про запас. – Я же по-хорошему… Не лезь, не лезь, слышишь?

Но Фомка разошёлся. Задрав хвост, он сделал два круга возле девочки и снова пригнул лоб к земле с явным намерением хорошенько поддать Тане.

– Уйди, уйди… – Таня побежала к воротцам, но Фомка настиг её и так поддал, что она снова упала. Падая, она схватилась за воротца. Воротца, на беду, были плохо задвинуты жердью и распахнулись. Фомка перескочил через Таню и, сразу потеряв к ней всякий интерес, помчался к кустам.

Всё это произошло очень быстро, и, когда Вера и Наташа подбежали к воротцам, Таня, хныча, только поднималась с земли. Девочки поспешно задвинули воротца, чтобы не убежали другие телята, и бросились в погоню.

– Фомка, Фомочка! – звали они.

Увы, бычка и след простыл: может, он побежал на дальние луга, туда, где паслась его мать, Малинка?

На крики прибежала тётя Малаша.

– Ай-яй-яй, вот так помощницы! – покачала она головой. – Ну уж ладно, следите за этими, а я пойду покличу, может, прибежит.

И она исчезла в зелени леса, крича: «Фомка, Фомка!»

Девочки вернулись на лужок. Таня стояла, облокотившись на ограду, и… жевала пряник.

– Ты только посмотри! – вскипела Наташа. – Жуёт! Фомку выпустила и будто так и надо… У, бессовестная. Ведь Анюте отвечать, если Фомка пропадёт. И Вере как достанется. А она за тебя ещё всегда заступается. Видишь, Вера, какая она? Другая бы на её месте не знаю как переживала, а она пряник жуёт. Уходи отсюда, чтоб мы тебя не видели!

Таня исподлобья взглянула на Веру. Вера молчала. Тогда Таня низко-низко наклонила голову и молча вышла за воротца. Но пошла она не по тропинке, что вела к ферме, а свернула в кустарник, туда, где скрылась тётя Малаша.

– Таня, куда же ты? – не выдержала Вера.

– Не обращай внимания, – сказала Наташа. – Думаешь, далеко уйдёт? Она ж ко мне, как ниточкой, привязана. Ещё такого не было, чтобы отвязалась. Посидит в кустах и явится.

Однако прошло полчаса, а Таня не возвращалась. Наконец кусты закачались.

– Ну, вот видишь, идёт как миленькая! – злорадно сказала Наташа.

Но вместо Тани из кустов вышла тётя Малаша.

– Не прибегал Фомка?

– Нет, – грустно ответили девочки.

– Вот незадача… Главное, волки в округе объявились. Прошлой ночью, говорят, на том конце деревни поросёнка утянули, а позавчера у бабушки Савиной всех гусей передушили. Двенадцать штук так и разложили по дорожке, что к лесу… Хоть бы съели, а то так только, перевели, или сытые были, или спугнул кто…

Тут Наташа подскочила как ужаленная.

– Татьяна! – крикнула она строго. – Татьяна! Выходи из кустов, хватит прохлаждаться!

«Ана! Ана!» – отдалось где-то за сопочками и стихло. Никто не откликнулся.

– Вот ведь какая вредная! – всплеснула руками Наташа. – Не лучше Фомки.

– Что, и Танюшка убежала? – встревожилась тётя Малаша.

– Да она, наверно, кустами к селу прошла и теперь дома сидит. Я быстро сбегаю…

Телят загнали в телятник, тётя Малаша стала их поить, а Вера снова отправилась искать Фомку. Но напрасно звала она его, напрасно взбиралась на сопочки, приподнималась на носках, вглядывалась сверху в зелёную чащу – нигде не мелькала рыжая Фомкина спина.

– Вера! Вера! – услышала она голос подруги. Наташа пробиралась к ней сквозь кусты орешника. Лицо у неё было испуганное, губы дрожали.

– Ты знаешь, Тани дома нет… Я маме ничего не сказала, думала, Танюшка уже здесь, на ферме.

– Не было её… – растерянно сказала Вера.

Девочки постояли немного в нерешительности, затем Вера предложила:

– Ты ступай по этой тропинке, а я по той. Будем всё время кричать. Вон на той сопочке, где высокий дуб, встретимся.

Когда Вера, охрипшая от напрасных криков, взобралась на сопку, там уже стояла Наташа. У неё были подозрительно красные глаза и опухший нос.

Девочки присели на пенёк под дубом и огляделись.

Низко-низко над макушками деревьев летали стрижи, где-то стучал дятел, торопливо, сбиваясь, куковала кукушка.

– Ты знаешь, – неожиданно сказала Наташа, срывая травинку и машинально наматывая её на палец, – наша Таня была маленькая такая забавная. Что услышит, всё по-своему переиначит. В садике читали нам сказку о Красной Шапочке. Она пришла домой и стала бабушке рассказывать. Говорит: «Распороли волку брюки и достали бабушку и Красную Шапочку». Надо брюхо, а она – брюки… Все так смеялись…

Вера тоже невольно улыбнулась, представив себе злого пузатого волка в длинных полосатых брюках. Но потом она вспомнила, что живой, настоящий волк, может быть, притаился где-то поблизости и ждёт не дождётся, когда наступит ночь. А что, если они до вечера не найдут Таню и Фомку? Она искоса взглянула на подругу и увидела у Наташи на щеках светлые капельки.

Наташа продолжала:

– Она про палец мизинчик до шести лет говорила: «бензинчик»… Сразу видно, что дочка шофёра. А сумочку она «суночка» называла, потому что сунуть, понимаешь? И ещё, когда она маленькая была, она очень любила в лужах бултыхаться. Мы один раз гулять собирались. Мама Таню нарядила в белое платье, в белые носочки, белый бант повязала и во двор выпустила. Пока меня причёсывала, слышит, соседка кричит: «Ваша Таня в лужу забралась!» Выбежали, а она и вправду в луже сидит, ладошками по грязи хлопает.

Наташа провела по щекам ладонью и продолжала:

– И знаешь, это только сразу кажется, что она на меня не похожа. А если присмотреться, очень даже похожа. Вот посмотри, видишь у меня за ухом родинку? И у Тани тоже такая. И носы у нас одинаковые, особенно если сбоку посмотреть. Ты замечала, наверно?

Вера утвердительно кивнула.

– Знаешь, Наташа, мы всё равно сами не найдём, – сказала она. – Пойдём в село. Может, милицию вызовут с собаками или вертолёт… Кто её знает, куда она теперь зашла?

– Нет, – всхлипнув, сказала Наташа. – Я без Тани домой не пойду. Это же я её прогнала… Ты, Вера, иди, скажи нашим папе и маме, а я буду искать…

Она встала и пошла в кусты, крича:

– Таня! Таня-а-а-а! Танюша!

И вдруг где-то совсем близко раздался Танин голос:

– Ну, здесь я… Чего раскричалась?

Наташа от изумления даже поперхнулась, а из кустов сначала показалась тёмная голова Тани, а затем рыжая с белым – Фомки. Девочки ахнули, когда увидели, что Фомка сам, без никакой хворостины идёт за Таней.

– Не кричите и отойдите, чтоб он вас не видел! – важно приказала Таня. – А то опять в кусты шарахнется, а у меня последний пряник…

Она протянула Фомке пряник и позвала:

– Пошли, Фомка, домой, я тебе и этот пряник отдам…

Видно, Фомке пришлись по вкусу Танины пряники, потому что он покорно побрёл за нею.

Когда Фомка был наконец водворён на место и стал с жадностью пить обрат, фыркая и то и дело поддавая носом кастрюлю в надежде, что она раздобрится и прибавит молока, девочки вспомнили, что они тоже страшно проголодались.

Они вышли на лужайку, уселись под тенистой липой и развернули свои припасы.

– Как же ты не заблудилась? – спросила Наташа, подкладывая Тане пирожки. – Ешь, это с вареньем, твои любимые…

– А что я, маленькая – заблудиться, – с набитым ртом отвечала Таня. – Я иду-иду, потом заберусь на сопочку, посмотрю, где красные крыши, и опять иду. А тут и Фомка повстречался.

– А мы тебя искали, – сказала Вера. – Уж бегали-бегали, кричали-кричали.

– Не так уж чтоб и кричали, – смутилась Наташа. – Так, раз или два позвали…

– Нет, вы много кричали, – сказала Таня.

– А чего ж ты не отзывалась? – вскинулась Наташа.

– А я тогда ещё Фомку не нашла. Ты бы меня опять ругала…

– Конфет хочешь? – немного помолчав, спросила сестру Наташа. – Всем по две, тебе, Вере и мне… Хотя на вот ещё одну, у меня от сладкого зуб болит…


Дед-непосед и его внучата

Когда на высоком берегу среди густой зелени показались новые бревенчатые домики, мама напомнила Вовке:

– Бабушка будет тебя целовать. Смотри не увёртывайся. Слышишь?

Вовка вздохнул и кивнул головой, остриженной под машинку. Больше всего в жизни он не мог терпеть поцелуев. Мама уже и обижаться перестала: она понимает, что для Вовки лучше, чтобы его стукнули, чем поцеловали. Как-никак в третий класс человек перешёл. Пускай вон Мишутку сколько хотят целуют, ему только пятый год идёт, и он может часами тереться возле мамы, словно котёнок.

Пароход громко загудел и стал подваливать к берегу. Смуглый паренёк лет шестнадцати, в тельняшке с засученными рукавами, ловко спрыгнул на берег и закрепил канат. Вовка даже рот раскрыл от зависти. Он, пожалуй, тоже так смог бы…

– Вовик, да ты же не туда смотришь… Вон они, наши родные… Мишутка, помаши бабушке ручкой…

На берегу было много людей, встречавших пароход, но Вовка сразу разглядел своего плечистого высоченного деда. А вон и бабушка рядом, маленькая, сухонькая. Как только установили сходни, она первая взбежала на палубу и, конечно, в первую очередь начала целоваться.

– Милые вы мои…

Вовка с мученическим видом подставил щёку. Зато деду он был благодарен. Тот просто тряхнул его руку и сказал: «Здорово, внук!» Потом сгрёб Мишутку и посадил к себе на плечо: «Держись, медвежонок!» Свободной рукой он подхватил чемодан и пошагал, только сходни заскрипели.

– Ах ты, старый! – ворчала бабушка, семеня следом. – Упустишь мальца в воду.

– Ничего, – пробасил дед, придерживая немного испуганного Мишутку. – Он у нас цепкий…

Утром, ещё с закрытыми глазами, Вовка ощутил чудесный запах свежего дерева и вспомнил, что он в гостях у дедушки, в посёлке Новом. Он радостно потянулся и открыл глаза. Рядом сладко посапывал Мишутка. На потолке дрожал зайчик от круглого зеркальца, висевшего на стене. Потолок казался очень высоким, может быть, потому, что Вовкина постель была прямо на полу. Мишутка тоже проснулся и некоторое время молча разглядывал стены и потолок. Потом заметил:

– А у дедушки дом будто золотой…

И впрямь… Дом был только что построен, даже перегородок ещё не было, а штукатурить собирались осенью. Стены, двери, пол, потолок – всё было из свежего золотистого дерева, дышало хвойным ароматом.

– Вова, а что вон там, на стенке, написано? – указал Мишутка. – Пошли, прочитаешь…

На одном из брёвен химическим карандашом были выведены угловатые буквы:

«5 мая сего года вошли в дом, первый в посёлке Новом».

А ниже:

«15 мая в первый раз включили электролампочку. 17 мая провели радио…»

– Летопись мою читаете? – гулко раздался в избе голос деда. – Читайте, читайте. Не вздумайте только у себя дома на стене такую завести. От матери трёпку заработаете. У меня что? Всё равно осенью штукатурить, и то бабка ворчит…

– Дедушка! – оживился Вовка. – А ведь химический карандаш долго держится, правда?

– Долго, а что?

– А вот через много-много лет будут здесь учёные раскопки делать, соскоблят глину с брёвен, а там всё-всё записано… Вот для них находка будет, правда?

– Правда… – серьёзно согласился дед, и только его пушистые усы почему-то вздрогнули. – Истинная правда.

Над плитой во дворе вился дымок: бабушка пекла оладьи. Рядом мама, присев на пенёк, чистила серебристых карасей. Бабушка наливала тесто на шипящую сковородку и жаловалась на деда:

– Всю жизнь вот так с ним мучаюсь, Дуняша… Как есть дед-непосед. За шесть лет на третье место перебрались. Только начнёшь обживаться: к огороду приспособишься, курочек разведёшь – глядь, а он хмурый ходит и всё в усы что-то бормочет. Так и знай: скоро пожитки собирать…

– Плотник он. Вот и тянет его на новостройки, – возразила мама.

– Ты уж не заступайся! – Бабушка так сердито сбросила в тарелку оладьи со сковороды, что один подпрыгнул и шлёпнулся в траву. Толстобокий чёрный щенок подскочил к нему, обжёг нос и обиженно завизжал.

– Пошёл прочь, негодник! – замахнулась бабушка поварёшкой. – Плотник, говоришь, – сердито продолжала она, – а что, мало плотников по тридцать, по сорок лет на одном месте живут? И всегда у них дело есть. Где сейчас не строят? Нет уж, такой характер у старого… Думала: на пенсию выйдет, образумится… Куда там…

Тут она заметила на крыльце Вову и Мишу и заговорила другим, ласковым голосом:

– Милые вы мои!.. Встали? Умывайтесь, да сейчас оладушки будете кушать! Горяченькие, с маслицем…

Вовка быстро управился с оладьями и пошёл искать деда, который уже давно успел позавтракать. От бабушки Вовка узнал, что мальчишек, таких, как он, в посёлке ещё нет. Строители приезжали сначала одни, без семей. Жаль, футбол будет гонять не с кем.

Заложив руки в карманы, Вовка чинно прошёл по тропинке между грядками с картофелем и капустой в конец огорода, где возился дед с киркой, выкорчёвывая большой пень.

– Дедушка, зачем ты его?

– Огород корчую, внук. Мало твоей бабке того, что раскорчевал, ещё надо. Каждый день вспоминает, какой у неё на старом месте огород хороший был.

– Тебе помочь, дедушка?

– Да спасибо, я уж кончаю. Сейчас гулять пойдём. Я ведь сегодня выходной. Ты пока к колодцу сходи, вон она, калитка.

Прямо за огородом начиналась тайга. Светлые берёзки и тёмные ели спускались с пригорка, протягивали ветви через ограду. Вова открыл калитку и пошёл по тропинке к колодцу. Сруб был новенький, такой же золотистый, как и весь дедушкин дом. Вовка заглянул в колодец и в голубом квадратике неба увидел круглоголового мальчишку с большими насторожёнными глазами. Вовка состроил рожицу и крикнул: «Эй!» Мальчишка в колодце тоже состроил рожицу, а эхо выпрыгнуло из колодца и покатилось по лесу.

«Теперь я знаю, почему деду на месте не сидится, – подумал Вовка. – Пока дом и всё вокруг дома такое свежее, золотистое – жить весело, а как побелят – всё обычным, скучным становится…»

– Пошли, орлы! – сказал дедушка, ставя кирку на место. – Покажу вам наш посёлок Новый.

По обеим сторонам улицы стояли дома, такие же светлые, просторные, золотистые, как у дедушки. Только огородов возле них ещё не было и лишь в нескольких окнах виднелись занавески.

– Это всё наша бригада строила, – сказал дед. – Скоро переселенцы с семьями приедут, тогда здесь совсем весело будет. И у тебя товарищи появятся.

Дорога бежала за околицу и теперь огибала крутую остроконечную сопку, устремлённую ввысь, будто нос гигантского межпланетного корабля, который Вова видел на картинке в фантастической книжке.

– Дедушка, давай заберёмся на сопку!

– Ну что ж… – согласился дед.

– Ай, – испугался Мишутка, – сопка острая, мы уколемся!

– Не такая уж она острая, глупыш, – улыбнулся дед. – Ну-ка, прыгай ко мне на плечи…

Вова немного разочаровался, когда взобрались на сопку. Он думал, что они будут с трудом удерживаться на остроконечной вершине, рискуя быть сброшенными яростным ветром… Ничего подобного.

На плоской макушке была ямка, в ней росли жёлтые цветы и летали бабочки, которых тотчас принялся ловить Мишутка.

Сверху весь посёлок открывался словно на ладони.

– Дедушка, а там что? – показал Вова на песчаную насыпь, которая вела из леса к реке.

– Это узкоколейку, железную дорогу строят, чтобы лес к реке подвозить, а потом сплавлять. У нас ведь здесь большой леспромхоз будет, Володя. В будущем году приедешь – не узнаешь. Такого понастроим!.. Люди быстро на месте обживаются: скот, птицу разведут, огороды посадят…

– Дедушка, а как же нынче?

– Что? – не понял дед.

– А где люди берут молоко, яички, картошку?

– Ты, оказывается, заботливый, – засмеялся дед. – Совхоз здесь неподалёку, верстах в пятидесяти, туда, к городу… Да ты видал, наверно, когда ехал. Большое село! Вот оттуда баржами нам всё и возят. Это только твоя бабка думает, что без её огорода мы пропали бы.

Мимо проплывали пушистые облака. Вова засмотрелся на них, и ему показалось, что не облака, а он, Вова, вместе с дедушкой и Мишуткой плывёт на чудесном корабле в неведомые дали.

– Дедушка, – не выдержал Вовка, – ты знаешь, кем я буду?

– Кем же? Помнится, прошлый раз, как мы виделись, в лётчики мечтал пойти?

– Нет, дедушка… Я астронавтом хочу стать, понимаешь? На звездолёте буду летать!

– Ну, значит, всё равно лётчиком, – серьёзно сказал дед. – Только особым, межпланетным… Что ж, дело хорошее. Меня-то прокатишь на звездолёте?

– А тебе врачи позволят?

– Ну, а как же! Разве я больной? Это у бабки вечно перед дождём ноги ломит, ревматизм у неё. А я видишь какой! – И дед гордо выпрямился перед Вовкой.

– Ну ладно, – поразмыслив, сказал внук. – Если комиссия разрешит, так и быть, прихвачу тебя.

На другой день мама уехала обратно в город, строго наказав Вовке слушаться бабушку, не пускать Мишутку к колодцу и не ходить далеко в лес.

А через неделю начались неприятности.

Вставши поутру, Вовка удивился, когда бабушка не захотела его поцеловать, как всегда. Она сердито передвигала кастрюли на плите. Дед, собираясь на работу, ходил как-то боком, будто виноватый.

Вовка припомнил все свои оплошности, но ничего более серьёзного, чем разбитое вчера блюдце, не обнаружил. Тогда он прислушался к бабушкиному ворчанию и понял: что-то случилось с огородом.

Вовка и сам замечал, что последнее время картофельная ботва и огуречные листья стали никнуть и желтеть.

Оказывается, на растения напали странные рыжеватые жучки, похожие на божью коровку, только чёрных крапинок у них на крылышках было побольше.

Жучки жадно пожирали молодые зелёные листья.

– И чего я согласилась с ним сюда ехать! – причитала бабушка, будто не замечая деда, который топтался рядом. – Другие помоложе, да не поехали… а я… И там огород бросила, и здесь ничего… Тайга кругом, вот и лезет всякая пакость…

– Мать, а мать, – попытался прервать её дед, но она не слушала и продолжала:

– Видно, не знать мне с тобой покоя и на старости лет…

Вовка не понимал, при чём тут дед. Ведь он не виноват, что из лесу какие-то пакостные жучки прилетели. Дед посмотрел на него грустными глазами и сказал:

– Ну, я пошёл, Володя. На работу опаздываю. Скажи потом бабушке, пускай возьмёт банку, нальёт воды да жучков с картошки и огурцов пообирает. И ты ей помоги с Мишей. Огород небольшой, авось справитесь.

Почти целый день бродил Вовка по грядкам вместе с бабушкой и Мишуткой. В руках у них были стеклянные полулитровые банки с водой. Жучки, упав в воду, трепыхались, барахтались, но крылья их намокали, и они не могли взлететь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю