Текст книги "Заходер и все-все-все…"
Автор книги: Галина Заходер
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Помни, что законные жены
Быстро теряют эрогенные зоны.
Такой диалог:
Она: – Тебе принести кофе?
Он: – Ничего не надо носить, у тебя все есть с собой.
НА СОНЛИВУЮ КРАСАВИЦУ
Она прелестна, словно фея,
Она прекрасно сложена.
Но любит, кажется, она
Одни объятия Морфея.
Были, конечно, и рискованные стишки (рискну их процитировать – как говорят, из песни слова не выкинешь):
Признаки первичные
У нее обычные,
Но зато
Вторичные признаки —
Отличные!
Она томится —
Анатомически.
А про некую любительницу кроссвордов можно сложить небольшой сюжет:
НА КРОССВОРДИСТКУ
Она дала ему по морде
(по мордам)
И говорит:
– Имей в виду. Не дам,
Покуда не найду я слова этого
В кроссворде!
После чего последовало такое заявление:
Как мало должно быть у жены такта,
Чтобы читать газеты во время акта.
И когда совесть у кроссвордистки все-таки заговорила, она получила и такое:
От нее такой оргазум,
Что заходит ум за разум.
И в заключение – заключение:
Дожил до маразма,
Не испытав оргазма.
Словом, с таким мужем не соскучишься.
«А что ты купила моей жене?»
Уезжая из дома на машине, я всегда подходила к Боре попрощаться перед дорогой. Он внимательно осматривал меня и непременно хвалил мой вид, даже если он того и не заслуживал. Перед дорогой нельзя огорчать. Потом, словно бы невзначай, заметит, чтобы я не надевала, например, «эту шапку». Или: «Пора бы купить новую шубу». Не мешает заметить, что такая идея возникала, как правило, у него, а не у меня, он думал обо мне больше, чем я сама.
Когда я возвращалась из поездки по магазинам, особенно в последние годы, когда он сам уже редко выбирался из дома, непременно спрашивал: «А что ты купила моей жене?» И если я отвечала «ничего», то ворчливо говорил: «Прошу тебя, не обижай мою жену». Если все-таки обнова была, то непременно просил сразу же продемонстрировать, что бы это ни было:
Увидав твои порточки,
Кое-кто дошел до точки.
У Бориса был отменный вкус не только на слово, но и на вещи. Зачастую, особенно за границей, когда, непривычная к изобилию, терялась, не зная, на чем остановиться, я рассчитывала только на его вкус.
К сожалению, сам он был лишен возможности побаловать себя одеждой – всегда было трудно найти подходящий размер. Войны испортили его обмен веществ. На первой, финской, Боря отравился «лапшевником», приготовленным из концентрата, да так, что не мог ничего есть шесть дней, пока однополчанин не предложил ему свой «проверенный рецепт» – выпить 200 грамм водки со столовой ложкой соли. Это помогло. На второй, Отечественной войне, заболел цингой, от которой лечился в госпитале. Кстати, единственное ограничение в питании, которое Боря мне поставил, – никогда не подавать молочную лапшу.
В Стокгольме, где мы гостили почти месяц у школьного друга Бориса, было решено купить мне сапоги. От непривычного изобилия я растерялась и, конечно, выбрала те, что «поглазастей» – на высоких каблуках с золотыми шпорами. Боря промолчал, но когда мы проходили мимо другой пары, с виду скромной, без украшений, но добротной – из толстой оранжево-коричневой кожи, на подошве «трек», со скругленными носами, – он, словно случайно, обратил мое внимание на них и сказал: «Вот – сапоги». Действительно, это была покупка! Я их носила больше десяти лет, и за эти годы сапоги не только не вышли из моды, но даже не до конца износились. До сих пор не решаюсь выбросить.
А как он научил меня вести хозяйство в первый год нашей совместной жизни!
Денег было в обрез, и я, чтобы сэкономить (как казалось мне), покупала всего понемногу. В результате вынуждена была то и дело бегать в магазин. Приведу строки, которые написаны Борисом гораздо позднее, но характеризуют его отношение к подобному времяпрепровождению:
Лучше мне ходить в б....х,
Чем стоять в очередях.
(Вспомните, какие тогда были очереди!)
Боря терпел такой способ моего хозяйствования недолго. Однажды предложил съездить вместе на машине и купить сразу большие запасы основных продуктов, чтобы не транжирить время попусту. Мне этот урок пошел на пользу, и с тех пор мы так и поступали.
Советы молодой хозяйке
Вместе с домом нам досталась «погребица» – так Борис называл погреб, расположенный особняком от дома. Прежние владельцы использовали его как ледник, ранней весной наполняя льдом или снегом. Мы, почувствовав себя «селянами», решили сделать запасы на зиму.
С каким удовольствием я спускалась в наш погреб, где в одном углу лежала картошка, другой угол занимал металлический сундук, доставшийся нам вместе с погребом, – в нем хранились морковь и свекла, пересыпанные влажным песком. В урожайный год собирали до двадцати ящиков антоновки – яблоки сохранялись свежими аж до марта! И, конечно, кадка с квашеной капустой!
Сейчас капусту солят разными новомодными быстрыми способами в банке, кастрюле или ведре – зачем запасать ее, когда она продается круглый год. Поэтому, возможно, не все знают, как квасить капусту в бочке. Прежде всего надо приготовить бочку, то есть запарить ее, чтобы капустный сок не вытек через щели. И эту операцию мы проделывали непременно вдвоем с Борей. В ошпаренную кипятком бочку опускают раскаленный валун, наливают еще немного кипятка и закрывают ватным одеялом, чтобы пар не вышел.
Насколько серьезно я относилась к нашему хозяйству, видно из записи, которую сделала 25 октября 1967 года: «Засолила капусту – 80 кг. (Соли на 10 кг – 200 грамм.) Собираю на поле шампиньоны. Сегодня принесла один килограмм». Приписка: «Шампиньоны исчезли после заморозков 5 ноября».
Пожалуй, самым любимым блюдом Бориса, блюдом № 1, был протертый суп из шампиньонов. Недалеко от нас были поля, где паслось стадо коров. Эти поля назывались «карты», так как они были разбиты на огороженные квадраты. Сначала коров пасут на одной такой карте, потом, когда трава съедена, их перегоняют на другую. На отдыхающей карте, удобренной стадом, всегда можно было найти шампиньоны. Мы ходили туда гулять с собакой – каждый получал от такой прогулки свое удовольствие.
Я не знала, как правильно готовить суп из шампиньонов, поэтому обратилась за советом к моей любимой кулинарной книге Елены Молоховец.
Суп из шампиньонов, почерпнутый из нее, был сразу же модернизирован мною до неузнаваемости в силу отсутствия некоторых продуктов для его приготовления. Судите сами:
Суп-пюре с трюфелями, шампиньонами, вином и проч.
Или: Суп из шампиньонов и ершей.
Сварить белый бульон из 2,5 фунта говядины и 0,5 фунта телячьих голяшек, пучка зелени. Пока подойдет время положить в бульон 20 штук ершей, надо этот бульон непременно оттянуть от мути и процедить…
Допустим, мне удастся найти телячьи голяшки и 20 штук ершей. Но способ, которым необходимо оттянуть и процедить, вызывает блаженную улыбку. Не могу отказать себе в удовольствии снова порадовать читателей образцами изысканных блюд наших предков и способом их приготовления:
Взять 1 фунт свежего, сырого мяса, без жира и костей, нарезать, пропустить через мясорубку; переложить в каменную чашку, вбить 2–3 сырых, веничком взбитых белка, развести 1,5 стаканами холодной воды, размешать до гладкости. (Пропускаю долгое кипячение.) Часа через 1,5, когда оттяжка свернется, очистив таким образом бульон, вынуть дуршлаковою ложкою на мокрую салфетку, натянутую на опрокинутую табуретку, и через эту оттяжку процедить весь бульон.
Эта операция, которая неоднократно упоминается в различных рецептах (где салфетка иногда заменяется «ветошкой», также, соответственно, «натянутой на опрокинутую табуретку»), меня просто околдовывала своей земной простотой: перевернуть табуретку, завязать узелками концы старой тряпки на ножки и процедить…
На моей кухне стоит современный комбайн, полки забиты приспособлениями для нарезки, шинковки, очистки, накалывания, выдавливания и так далее, и так далее. Но у меня не было самого «свежаго» мяса, ершей, телячьих голяшек, не говоря уж о трюфелях и проч. Да и шампиньоны были редкостью. Так что я придумала свой рецепт супа, который так любил Борис.
Быть может, поклонники Бориса Заходера, которым по вкусу его литература, заинтересуются гастрономическими пристрастиями поэта и захотят почувствовать вкус его любимых блюд.
СУП-ПЮРЕ ИЗ ШАМПИНЬОНОВ
Растопить сливочное масло, положить в него грибы и потушить. Сбить в миксере, добавив столовую ложку предварительно подсушенной на сковородке муки и немного воды или молока, чтобы лучше сбивалось. Молоко вскипятить и, помешивая, выложить в него сбитые грибы. Дать еще раз вскипеть. Соль и черный перец по вкусу.
СУП-ПЮРЕ ИЗ КРАПИВЫ
Крапивы – чем больше, тем лучше. Сварить отдельно овощи: пару картофелин, морковку и луковицу. Протереть вместе с отваром через дуршлаг. Туда же протереть отваренную крапиву, тоже вместе с отваром, при этом твердые части крапивы останутся в дуршлаге. Добавить в суп «Вегеты» или овощной кубик. В каждую тарелку – по половинке крутого яйца, кружочек лимона, сметана, зелень.
Из моей записной книжки:
«Весна 1975 года. Сегодня, 29 марта, собирала крапиву на щи. Это на месяц раньше обычного. 10 градусов в тени (а кто вас гонит в тень!). Снег только в сырых, неосвещенных местах».
Крапивный суп мы начинали готовить, когда еще даже снег не сошел полностью и на откосах возле реки появлялись первые всходы.
Неплохи были кисели, в которых, как говаривали гости, «витамины стояли дыбом». У нас всегда были запасы мороженой черной смородины и сока красной. Однако не могу сказать, что Боря очень любил кисели, а уж если соблазнялся, то холодным. Но молочные кисели можно было подавать хоть каждый день.
НА КИСЕЛЬ
Он: – Я обхожусь без киселей.
Она: – А с киселями веселей!
Большим успехом у наших гостей и поныне пользуется травник – «водка вместе с закуской», которую они называют «заходеровка».
«ЗАХОДЕРОВКА»
На бутылку водки положить по две-три ветки укропа и петрушки. Дольку чеснока. Несколько листочков черной смородины, а зимой листья можно заменить почками. Настаивать при комнатной температуре сутки или двое, больше не следует, иначе настойка потеряет цвет. Подавать охлажденной (можно вместе с травами, а можно и процедить).
Истины ради я должна сказать, что этот напиток мы впервые вкусили в гостях у композитора Владимира Рубина.
Отправляя Бориса в 1986 году в Америку для участия в двухмесячной международной программе, я приготовила ему с собой пару бутылок «заходеровки». В день прибытия писатели устроили вечеринку, где водка и икра были наши, а хлеб – соседей по общежитию, в котором поселили участников программы. Это были южноафриканский драматург Леонардо Коза – «очень симпатичный бушмен», о котором мне потом рассказывал Борис, и поэт-филиппинец.
Из записок Бориса «По горячим следам»:
Трогательное признание филиппинца и бушмена, что они впервые едят икру (и пьют водку тоже, но об этом не упоминалось).
Все благословляли Галочку за травник. Водка имела огромный успех.
– Спиши слова!
Сидели до 3 часов уже совершенно непонятно по какому времени.
Пока мы были относительно молоды, любили ездить за грибами. В лесу важно было поскорее избавиться от конкурентов, для чего Борис пользовался неоднократно испытанным приемом. Он громко, очень громко хулигански запевал, изображая вдребезги пьяного: «А ды-ля ти-бя-а-а, роды-на-ая, есть почта па-ле-ва-ая…» Я каждый раз хохотала, словно слышала впервые. Действовало безотказно: народ в испуге разбегался.
В первые годы нашей деревенской жизни к нам несколько раз приезжала наша любимая актриса Ия Саввина. Тоже большая охотница до грибов, она ездила с нами в лес.
Борис не ограничивался сбором знакомых грибов, он расширял ассортимент, привозя из леса новые, незнакомые до этих пор, и дома изучал их по немецкому определителю, где описывались, кажется, все грибы, какие вообще растут на земле. Так мы первые научились – и научили всех наших знакомых – собирать и правильно готовить «зонтики». Раньше они росли везде, и их считали поганками, так как по форме (но не по цвету – по цвету «зонтик», скорее, похож на калорийную булочку, обсыпанную мукой) они похожи на бледную поганку или на мухомор. А в немецком определителе они называются еще «телячий шницель». Борис, убедившись, что это именно тот самый гриб, решил сам приготовить его, правда, под моим руководством – вернее, я готовила под его руководством. Действительно – телячий шницель[7]7
Главное – гриб нельзя мыть, достаточно протереть шляпку сухим полотенцем, слегка посолить гриб со стороны пластинок, целиком обмакнуть в сырое яйцо и положить на раскаленную сковородку с растопленным сливочным маслом. Как только зарумянится, повернуть на другую сторону.
[Закрыть].
Были и другие открытия, но это превосходило все остальные. А когда мы привозили их слишком много, то сушили, а потом смалывали на кофемолке в порошок, который употребляли всю зиму, добавляя в соусы, супы.
В последние годы у нас появилась собственная пекарня – японская печка. Инструкции на русском языке не было, поэтому Боря, изучив рекомендации, подготовил меня и даже сам выбрал рецепт «французского» хлеба, который я должна была испечь в первый раз. Я подумала: «Ну что это за рецепт, когда там только мука, вода и дрожжи? Печь так печь». Сама нашла такой, где было все: молоко, масло и что-то еще. В результате получились сдобные булки, а не хлеб. И только тот, «французский», прижился у нас, и даже знакомые, у кого тоже были такие печки, готовили только по тому рецепту. До сих пор удивляемся, как и почему он безошибочно выбрал самый целесообразный способ печения хлеба? Возможно, его стихотворная фраза:
Избыток хуже недостатка
даст ответ на этот вопрос.
VI
О нашей жизни глазами Бориса Заходера
Прошло почти полтора года, как я одна.
И ловлю себя на том, что до сих пор живу словно вдвоем. Даже тоски вдвое… Покупаю продукты – вдвое, жду пару гостей – а готовлю четыре порции и даже, забывшись, ставлю приборы на четверых. Сегодня 12 апреля 2003 года. Шла на прогулку с собакой по берегу реки и увидала молодую крапиву – так и потянулись руки: нарвать, чтобы побаловать мужа весенним блюдом…
Совсем недавно перечитывала записи мужа, относящиеся к нашей первой общей весне, тем более дорогие для меня, что он мало описывал нашу жизнь. По крупицам собрала случайные заметки, относящиеся к последующим годам.
Март. Наконец-то пришла «весна воды», как прелестно определил Пришвин. Снег тает вовсю, и у наших деревьев высокие черные копыта – кора намокла, напиталась влагой…
Начало апреля. Долго не распускалась зелень. И наконец прошел теплый дождь, а ночью был туман, словно природа хотела окутать тайной свою работу над чудом…
25 апреля. Медленная весна. Конец апреля. Листва еще не распустилась на деревьях, но дома за шоссе видны все туманнее – набухают почки да, видно, и сами ветки. Кружево все плотней. Появились скворцы. Вчера видел первого шмеля.
Уже на улице теплее, чем в доме, где перестали топить. А холоднее всего – трубы батарей отопления…
И вдруг брызнула – листва. Начала бузина.
Шмели вносили разнообразие в нашу жизнь, особенно в мою.
Обычно Боря кричал, когда меня в нужный момент не оказывалось на террасе: «Твой клиент!» Или: «Тащи его скорее на реанимацию».
Шмель – большой, тяжелый, яркий, жужжит тяжко, сильно бьется в стекло в застекленном уголке террасы.
Ему бы чуть-чуть вернуться назад – и вот она, свобода, цветущий сад, простор, солнце, пища, роса…
Но нет: только вперед! Только вперед.
Я боюсь, что бедняжка умрет
С тем же возгласом:
Только вперед!
…А потом выметет хозяйка засохший потускневший комочек.
Шмель жундит. (Это слово я нашла у Пришвина – он и жужжит и гудит, гундит и зудит.)
Вперед и только вперед! Что-то знакомое просвечивает в его поведении! Именно это мешает ему на мгновение остановиться, уловить свежую струю воздуха, чтобы определить путь к спасению. Нет, будет из последних сил прорываться сквозь стекло, пока не свалится в изнеможении. Поэтому так важна «скорая помощь», во всех смыслах. Скорее поймать и выпустить, хотя он будет протестовать и попытается ужалить спасительницу. Наши собаки непременно примут участие, считая это охотой, поэтому необходимо опередить или нейтрализовать их. Если дела клиента настолько плохи, что бедняга даже не сопротивляется, тогда необходимо как можно скорей ткнуть его в каплю сиропа или – отнести на цветок. Это и называется «реанимацией». Вместе радостно наблюдаем, как полуживой пациент, ощутив дыхание цветка, вонзает свой хоботок в его сердцевину и обжимает передними лапками лепесток, словно младенец, который перебирает пальчиками материнскую грудь, выдавливая лишнюю порцию живительного сока. И вскоре шмель может лететь. Только не на террасу!
И так все лето.
15 мая 1967 г. Цветет сирень. Воробьи – словно дрова рубят. А с соловьями засыпаем и просыпаемся…
А сейчас – 8 утра, поет соловей. Аккомпанирует ему, вместо вечерних лягушек, воробьиный хор.
В другом месте: Я знаю одну музыкальную даму, которой нравятся кошачьи концерты. О вкусах не спорят. (Несомненно, это я. Но мне и соловьиное пение, и лягушачьи концерты нравятся не меньше. Всего этого у нас в избытке. Увы, надо добавить: было. Сейчас всего поубавилось. Жаль. Сирень, правда, цветет.)
17 мая. В лесу с Даром нашли ежа. Взять нечем. Снял штаны, трусы и в трусах унес ежа. Отпустили – вдруг это ежиха и у нее дети голодные плачут…
С ежами у нас и дома сложные отношения. Собаки, несмотря на колючки, расправляются с ежами, оказавшимися на нашей территории. По интонации лая узнаем, что надо бежать на помощь «нарушителю границ». Хватаю ведро, собачью миску – что подвернется, заваливаю палкой в посудину ежа и выношу к соседям, у которых нет собаки. И так до следующего раза. Надо постоянно быть начеку.
Человека от скота отличает доброта.
Чем отличаемся мы от зверей?
Тем, что хитрей, но не тем, что мудрей.
(Вар. – И уж никак не тем, что добрей.)
Собаки простодушны, а мы – сукины дети!
Шел неестественный отбор,
Собаки лезли на забор.
А ведь собаке на заборе
Не жизнь, а горе…
Вдруг, наконец-то, долгожданный дождь, ливень с бурным ветром хлынул – и разрезал лето пополам. Наутро ветер, и – осень.
У нашей малины каждая ягода на свой шлык: одна кислая, другая крошится, третья без аромата… Зато вишня – мастер: рви любую, лишь бы темная, и не сомневайся!
Была великая сушь, дождя не было чуть ли не с мая. И травы – горят. Цветы поливаем каждый день, и, например, флоксы, чуть пропустим день, – «вешают носы»! Кусты, молодые деревца подсыхают. Но деревья – те, у которых корни глубоки, – зеленеют по-прежнему.
В лесу очень удивился: у березы колючая сосновая крона. Присмотревшись, увидал: за этой березой, совсем рядом, растет сосенка, совсем такой же толщины, но береза ее, видно, сильно переросла, и нижние ветки пропали, и видны только сосновые.
«Человек – мера всех вещей».
Мне это всегда казалось чем-то претенциозным, немного нечестным. Во всяком случае, можно это принять только как констатацию (для нас, людей, увы, это действительно так!), но уж никак не в качестве «этической» максимы.
Сейчас, на пороге космоса, это особенно ясно.
Хотя и так понятно,
Кто он – вишня или дуб!..
15 июля 1967 г. Тяжело заболел Дар. Подозрение на чуму или отравление. Мы суетимся, мечемся: поездка в больницу за врачом, за лекарствами, насильственное кормление, уколы и т. д.
Самое ужасное: полная неуверенность в том, что все это ему на пользу.
30 июля. Дара отстояли, кажется. Пора подумать о делах.
Прошло два с лишним года. Трагическая гибель Дара.
8 октября 1969 г. Погиб Дар. Кусок сердца оторван. И долго будет кровоточить. Мир праху твоему, мальчик, сыночек! Благородное существо. Свои четыре года ты прожил хорошо…
Катька («подобрыш», как называл Борис) – дворовая собака, прибилась к нам в первую нашу зиму. Прожила до глубокой старости. Была куцей и приносила забавных, тоже бесхвостых щенят, сначала от Дара, потом от Барри. Барри – щенок эрдельтерьера, которого мы взяли после гибели Дара.
11 января 1970 г. Катя терпеть не может Барри (и вообще, как пришельца, и из ревности, да к тому же из-за него нарушаются ее принципы: к чему пускают постороннюю собаку!).
Когда они гуляют «вместе» – Катя его игнорирует.
Но вот вчера я впустил Катю в дом. Она всегда ведет себя как мужичишка в барских хоромах – жмется, стесняется. Вдруг она подошла к Барри (тот лез на стол) и понюхала у него под хвостом. Нюхала она долго, старательно, с холодно-вежливым лицом – ни дать ни взять дипломат, который сообщает, что «правительство Ее величества оставляет за собой право потребовать возмещения убытков и проч.».
Катя: «Странные люди! Маленькой собачке дают маленький кусочек! Это получается уж очень однообразно!»
Катька умеет «танцевать» на задних лапках, но делает это, только когда видит сахар…
Среди деятелей искусства она не одинока…
Барри опять распахнул дверь на террасу – потянуло сквозняком.
«Ах, вот откуда происходит выражение „холод собачий“», – сказал я.
2 апреля 1970 г. Игра Барри со щенком на террасе.
Барри растянулся на солнышке, и туда же, на сухую террасу, приплелся месячный Катер, очередной Катькин сын.
И боже ты мой, как они играли!
Огромный, как медведь, шестимесячный эрдель Барри – огромный по сравнению со щенулей – сам еще младенец, вел себя как снисходительный, любящий старший брат. Щенуля – весь-то ростом с Баррину голову – вытворял бог знает что. Он бросался чертом на Барри и ходил по нему, трепал его за уши и хватал за нос, а Барри все это терпел, только по временам осторожно отступал или отодвигал щенка и чуть-чуть раскрывал на него пасть с крупными белыми зубами и укладывался так, чтобы агрессору было удобнее, и вдруг вскакивал и припадал на передние ноги, приглашая продолжить игру…
Малыш свирепо рычал и лаял и с азартом налетал на Барри, а Барри, тот самый Барри, который никому, и нам в том числе, никогда не дает спуску, был нежен с ним, как нянюшка, как мамаша, позволял выделывать все что угодно.
И в этом, конечно, есть великая мудрость природы: ведь если бы старшие обращались с малышами иначе, из них никогда не выросли бы смелые, уверенные в себе псы…
А у нас на душе осталось какое-то чудесное, светлое чувство от этой сцены (длившейся, наверно, не менее получаса).
Это маленький щенок,
Но не маменькин сынок!
На столе лежала колбаса.
Собака сидела у стола и серьезно и печально смотрела на колбасу.
Галя принесла Барри в подарок объект его мечты, его давнишних вожделений – разорванную клизму-грушу.
Он не расстается с ней ни на секунду. Поминутно показывает нам. Но только показывает. Барри, который позволяет есть из его миски, таскать у него чуть ли не изо рта мясо, – тут ревниво охраняет свое достояние, не дает ни за что к ней прикоснуться – долгое время!
«Клизмовладелец», «Клизмодержатель»…
Но нет! Ведь клизма – это «духовная» собственность, это для души! Игрушка дороже хлеба. До поры до времени!
На другой день он уже готов на минутку расстаться со своим сокровищем. Даже оставляет его на дворе. Но через малое время умильно просится «на волю» и мчится проверить, все ли цело. (Сначала он бегал, чтобы поиграть, потом – словно бы просто для проверки.)
А на третий день уже все спокойнее. Придумал на прогулке чудную игру в стиле Иа-Иа и Полезного Горшка: зарывать в снег и откапывать свою игрушку. Когда первый раз закопал, то так очевидно испугался, что она пропала, – что немедленно кинулся откапывать.
Барри – совсем человечно ест и пьет все, что люди, готов делать все, что люди – дружить с кошкой, ездить на машине и т. д.
Джимми – строго блюдет собственное достоинство и чуть что – сразу: «это не собачье дело!»
Еще о Джимми, нашем маленьком пинчере.
Вдруг небо озарилось… Дождь хлынул потоком, и какая-то огромная и, видно, очень нахальная собачища зарычала, залаяла громовым голосом.
– Р-р-р! Трам! Там! Бам!
Этого Джимми уже не стерпел, он вскочил с пледа и кинулся к дверям, звонко-звонко залаяв…
Но как он ни торопился в сад – там уже никого не было.
Воспользовавшись хлынувшим ливнем, громоподобный пес, видимо, успел удрать…
О дожде.
Скворец: «Ой, ой, дождь!»
Утка: «Еще только накряпывает! Чего крячать?»
Утка возле кур сидела —
Значит, утка в курсе дела!
Полистаю другие тетрадки.
Бананы, пальмы, кипарисы… Вся эта экзотика гордо рисуется на фоне небес. А под ногами у нас все та же травка – подорожники, колоски и какие-то мелкие, что и дома, цветочки, которые топтали мы всю жизнь и никогда не замечали…
Снежная буря у моря. С мокрыми ногами. Посинели от холода. И у гор волосы дыбом. Зяблик, как собачонка, гулял с нами – причем на шаг впереди – во время всей длинной прогулки по пляжу. Море, песок, снег – четкая граница между водой и снегом – песок.
У проталины, возле каких-то теплых труб, шел парок, и все птахи работали. Людей они не боятся.
А вечером, в снежную бурю, сбило много вальдшнепов. Бекасик на руках в столовой. Он сидел так смирно и так кротко смотрел большими, грустными черными глазами, что взрыв был неожиданным. Помял носик о стекло.
Лягушка жерлянка начала «отмерзать», и куда ее деть, я не мог решить: пища – холод.
Весной все быстро растет, а быстрее всего – заборы и скамейки (если их не убрали на зиму).
Весело-весело
Птичка щебечет.
Знает – Господь ее
Всем обеспечит.
Когда кормишь синичек тем, что они больше всего любят, – их не увидишь на кормушке. Любят они больше всего семечки. Может, именно потому, что уж очень удобны. Цап и улетел, и не надо находиться в таком страшном месте, где за окном нет-нет да появится «ОН» – великий синицеед?
Комар пищит, подлец, так жалобно, словно взаймы просит.
Елки-палки! Караул!
Трах-т арарах!
Кошмар! —
Это к нам летит комар!
Должна сказать, что Борис пугался даже отдаленного жужжания. «Опять напустила комаров», – обычно говорил он мне при появлении самого первого в сезоне кровососа.
Учредители Международной писательской программы 1986 года в штате Айова Paul Engle и его жена Hualing пригласили писателей, участников программы, на день рождения одного из своих детей.
Вышли на воздух в сад. Хозяйка объяснила, что нет дня рождения без бычка. Суть в том, что бычка на веревке привязывают к дереву одним концом, второй – держат люди на балконе и «управляют» привязанным бычком. Тебе (всем по очереди) завязывают глаза и дают палку, и ты должен его хлопнуть. Первым отличился сам Энгл, потом нигериец в живописном национальном костюме. Я нудил – не люблю обижать животных. Все же заставили. Я его погладил, чем вызвал дружный добрый смех.
В заметках, посвященных описанию американской квартиры, в которой жил, Борис упоминает о «животных», населяющих ее:
Время от времени в кухне или в ванной видишь… тараканов. Они здесь страшно пугливы, и не без оснований: такие хлипкие, что, едва прикоснешься, распадаются на составные части. Даже жалко…
Наш Краш
1968 год.
16 июня в нашу калитку постучались две девочки. У одной из них в руках – птенец вороны, у другой – банка с дождевыми червями, приданое малыша.
Так появился у нас этот вороний подлетыш. Возможно, не подбери его девочки, родители отыскали бы своего птенца. Девочки знали, что всякую живность можно приносить к нам: у нас примут.
Новичка выпустили на террасу. Собаки, особенно Дар, очень удивились. Воспитанный доберман для знакомства, как и полагается у собак, произвел контроль под хвостом, а дворовая Катька просто попыталась вырвать его. Нам пришлось запихнуть птицу в клетку и подумать – чем накормить гостью.
Борис на всякий случай заглянул в книгу Грабовского, которого сам переводил, и почерпнул важные сведения о рационе ворон. Оказалось, как мы и думали, они едят все. Однако ничего из этого «всего» птенец не соглашался принять иначе как из нашего «клюва». Он словно не понимал, что делать с пищей. Пришлось на первых порах клюв заменить пинцетом. Дело пошло на лад. Я даже почувствовала себя вновь кормящей матерью. Назвали вороненка Крашем.
Борис вел нечто вроде дневника, день за днем наблюдая питомца, который очень быстро прибрал наши сердца к рукам, то есть крыльям.
Неотразимость просьбы птенца – трепещущих крыльев, разинутого клюва, слабого крика, всего выражения открытости. Доверчивости. Надежды…
Сила слабости? Или, несмотря на бездну, разделяющую птиц и нас, в нас живет «родовая память»?
Галя два раза ночью вставала накормить его грудью. Он очень скоро надоел, особенно утром, когда выяснилось, как он обкак. И на второй день решили выпустить его на участок.
Вечером совесть нас замучила, единственно, что утешало, – он держался мудро возле террасы, куда кошки не ходят, – это собачья сторона.
Катька искупила свою вину.
Прибежала Галя и рассказала, что Пуська сидит в засаде. Что делать?
– Дар! Катька!!
От благородного Дара толку было немного. Но Катя сразу поняла, что от нее требуется. Катя сделала несколько прыжков на задних лапах (овечку), раздался кошачий вопль, и началась дикая погоня. Дар тоже принял участие. Словом, кошке устроили такую баню, что она – будь у нее характер помягче, – и думать забыла бы про вороненка. Но так как Пуся – это Пуся, то на всякий случай ей повесили на шею погремушку – голубую пластмассовую собачку!
По утрам и вечерам слетаются все вороны Болшева и Тарасовки. Громко предостерегают Краша о грозящих ему опасностях, не менее громко уговаривают вернуться на путь истинный и еще громче обсуждают, правильно ли мы воспитываем этого ребенка, нашу внешность, манеры, поступки и т. д.
Любимая игра Краша – в перетягивание каната (травинки) со мной. Причем он почему-то всегда норовит ухватить за корешок, а не за верхушку.
Галя его очень обидела. Играли они в «канат», причем Краш сидел на краю сухой веточки рябины. Коварная дама взяла и захлестнула ветку травинкой и сломала! Краш полетел вниз. Очень обиделся.
Просьбу свою – покормить – он начинает (нежным голосом) всегда оттуда, где сидит: с вишни, высокой ветки клена, крыши, трубы или даже телевизионной антенны. Долго зовет. Все надеется, бедняга, что мы туда к нему прилетим. И только убедившись (в который раз!), что дело безнадежное, слетает на свою кормительную скамейку.
В саду стоит старинная скамья, на спинке которой висят детские погремушки – игрушки Краша. На этой скамье или рядом с ней и происходит кормление.
Тема для сказки (а может, и больше): общая тревога.
Общая тревога (в сообществах различных животных) – первый шаг к состраданию.
(Соиспуг.) Сострах…
Он боится того же, что и я, значит, он тоже?.. Живой?..
Он – тоже «Я»?
Краш топал ногами, возбужденно орал и выплясывал на крыше, видя, что мы с Даром играем «в палочки»… Это его любимая игра – протягиваешь ему палочку, веточку, он отнимает и уносит или, затащив наверх, бросит.
Иногда – честное слово, такое впечатление – он прилетает, просто чтобы с нами поиграть: съест крошку-другую и прекращает, но не улетает, сидит, вертит головкой.
Раздобыл где-то в траве теннисный мяч и играет в «нособол».
…афишировал знакомство со мной при гостях: налетал на меня, кусал, щипал, клевал, дергал за волосы…
Краш купался под душем. Галя сперва испугалась, что облила его, поливая (насосом!) цветы, а оказалось, что он сам идет под душ и с наслаждением трепещет крылышками (признак величайшего наслаждения), чистится, приседает и т. д.
Еще к вопросу о питании серой вороны, или что тигры действительно любят.
Ошалел от радости от жареной рыбы (которую пренебрежительно отверг, пока она была замороженной – сырой). От творога трепетал, стонал, «лаял» – издавал какие-то почти музыкальные звуки, – словом, ошибиться было невозможно.
Назвали мы его Крашем, разумеется, в надежде, что это похоже на воронье слово, которое (молчаливо предполагалось) ему приятно.
Но похоже на то, что это слово, если и воронье, то совсем не из приятных – так недоверчиво он смотрит, с такой неохотой откликается.
А вот если постучать (палочкой, ключиком) по блюдечку, где бывает хлеб с молочком и кашка с жареной рыбкой, или по банке с червями – вот тут сразу видно: это самое настоящее воронье слово!
Боря ошибся в цвете – это были нитки вишневого цвета. Чтобы развлечь птенца, я частенько раскладывала для него разноцветные ленты, лоскутки или нитки, мне казалось, что он предпочитал именно вишневый цвет. Радовался разным бусинам и мелким ярким предметам, которые уносил и клювом закапывал в траву. Внимательно смотрел, словно проверял надежность укрытия, наклоняя голову из стороны в сторону. Засомневавшись, вновь откапывал и переносил ценность в другое место. Собаки тоже не зевали. Как только Краш удалялся, собаки тотчас проверяли его клад, ведь там частенько бывали лакомства, которые он прятал на черный день.
