Текст книги "Блудная дочь"
Автор книги: Галина Лифшиц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
2. Неопределенность
– Надо бы прямо сейчас Лехе позвонить, а то потом замотаюсь, забуду, – решил Михаил, выходя во двор.
Он полез в карман за телефоном, и в это самое время аппарат ожил и дал знать, что кто-то стремится пообщаться с утра пораньше.
Номер был знакомым. Ха! Тот самый, питерский номерок, принадлежащий Зудиной Валентине Николаевне, если память не изменяет. С этого номера была послана ему вчера загадочная эсэмэска с просьбой помочь. Что на этот раз готов сообщить ему неведомый абонент?
– Слушаю вас, – произнес он строгим официальным тоном.
– Здравствуйте! Меня Зудина Валентина зовут. Я из Питера только что приехала. Мне нужно вас срочно увидеть. Вы поймете зачем, когда мы встретимся, – бодро и уверенно неслось из трубки.
– Это вы мне вчера сообщение посылали? – поинтересовался Михаил. – Это вам я должен помочь?
– Нет, не я посылала. И помочь – не мне. Но вы этого человека хорошо знаете. Мне кажется, надо помочь. Я просто не справлюсь одна, – пояснила Зудина Валентина.
Голос ее почему-то внушал доверие. Молодой настойчивый голос без оттенков стеба или гламурности.
– Хорошо, – согласился Миша. – Где вы находитесь? Я подъеду.
– На Ленинградском вокзале. Давайте в центре зала, у памятника. Вы когда сможете?
– Да минут через пятнадцать. Если место для парковки сразу найду.
– Я буду вас там ждать через пятнадцать минут, – пообещала девушка.
– А как я вас узнаю?
– Сразу узнаете, – вздохнула почему-то она. – Не сомневайтесь.
Так. Значит, планы меняются. Едем на вокзал.
Миша сунул в ухо наушник и набрал номер Алексея Зимина. Надо попутно выяснить, что там у них с Верой происходит.
Пока Алексей не поднес трубку к уху, слышно было, как он злобно обещает кому-то устроить сладкую жизнь, если сроки затянутся.
– Привет, Миш! – наконец произнес он человеческим голосом в ухо Михаилу.
– Привет, Леш! Я на секунду. Что там у вас с Верой? Все в порядке?
– У нас с Верой? Интересный вопрос. Я ей со вчерашнего утра звоню – телефон отключен. Может, поперли у нее телефон? А туда звонить… Не могу.
– Веры нет дома, Леш. С позавчерашнего вечера. Она на ночь глядя убежала, мать думала, к тебе. Спала сутки со снотворным. Сегодня случайно узнали: Любка позвонила Веру позвать на щенка посмотреть, а мать говорит: «Она здесь больше не живет». Ну, Любка встревожилась. И мы тоже.
– Где ж ее искать? – упавшим голосом спросил Алексей, словно не у Миши, а у самого себя совета просил.
– Давай вместе думать. Ты где сейчас?
– На объекте.
– Подъехать сможешь? Я тут на Ленинградский вокзал заскочить должен, а потом к себе, в редакцию.
– Я раньше чем через час до тебя не доберусь. Хорошо, если через час смогу… По пробкам… Но ты мне пропуск закажи, ладно? Поеду.
– Леш, если Вера вдруг объявится, отзвони. Чтоб зря не думалось.
– Конечно. И ты, если что, – дай знать.
Дело принимало нехороший оборот. Веру действительно надо было искать. Она пропала. И уже больше суток находится неизвестно где. И с чего начать, непонятно. Друзей обзванивать? Так вот они, друзья: Люба, Женя. Они первые и тревогу забили. Миша прикинул круг поиска: позвонить в школу. Это раз. Потом узнать у Любки, не влюблена ли в кого Верочка. Мать могла как-то плохо об объекте любви отозваться, вот девчонка и убежала. Возраст. Это же учитывать надо. А Поля вообще привыкла сплеча рубить. Маленькая да удаленькая. Это два. И даже, может быть, с этого и начнем. Что в школе знают? Хотя там может находиться этот самый любимый… Может, она к нему и рванула. И отсиживается у него. А что, если на дачу поехала? Села на электричку, от станции пешком два километра – ерунда. Надо будет деду позвонить, чтоб к Зиминым на участок заехал. Вдруг она там? И это – три.
То, что варианты нашлись, очень взбодрило.
– Найдем! – убеждал себя Миша, хотя сердце сжималось тревогой.
3. Побег первый. Море
Он мальчишкой пару раз тоже сбегал. Первый раз именно десяти лет от роду. Аня как раз в десять лет влюбилась в Печорина, а он влюбился не в девочку и не в мечту о девочке.
Миша влюбился в горы и море. Они с родителями поехали на каникулы в Гурзуф, тут-то все и произошло. У него даже от воспоминаний ёкало сердце. Даже сейчас, спустя столько лет.
Как вышли они к морю. Послеполуденный крымский зной раскалил камни. Босиком идти было нестерпимо больно: ступни жгло. Обуваться все равно не хотелось. Они бегом помчались к синей воде с белыми барашками: море слегка волновалось, шумело, отбегало и возвращалось к ногам с шелестом. Казалось, оно что-то говорило.
Мишка был уверен, что сможет понять его язык. Надо только подольше побыть и привыкнуть. Он вообще тогда считал, что все вокруг разговаривает, и уверял взрослых, что, когда вырастет, обязательно научится понимать язык птиц, рыб в их аквариуме, собак, кошек и всех остальных живущих на свете ребят-животных. Мало того: он был убежден, что и деревья шумят не просто так. В их шепоте, поскрипывании, шорохе было слишком много осознанной жизни. Следовало только разобраться в системе. Этому не жалко посвятить всю жизнь. Так он планировал.
А сейчас шелестело море. Этот звук его загипнотизировал сразу. И первое слово моря было: «Усссспокойсссся!» Не послушаться и мысли не возникло. Покой в каждую клеточку проник. Потом отец задумчиво сказал стих:
Все в стихах говорило о том, что сочинивший их человек понимал язык моря. И еще – что море вечно и переживет их всех. И что главное счастье: жить рядом с ним и понять его совсем-совсем. В том, что оно, море, живое и понимает абсолютно все, у мальчика сомнений не было. «Шумной чередою» – так бежали волны давным-давно, так колыхались они сейчас, так будет, когда их след на земле простынет.
И страшной грустью, болью отозвались слова: «Прощай же, море!»
Мишка понял, что ведь и ему придется с морем распрощаться. Всего через три недели придется.
Он отогнал эту мысль: все ведь только начинается. Он еще и «здравствуй» не успел сказать.
А слово «прощай» возвращалось и возвращалось.
– Оссссстаньсссся! – уговаривало море.
И Мишка понял, что пришла пора принимать мужское решение.
Он пообещал морю остаться и честно готовился выполнить свое обещание. Запасался продуктами на первое время. Их санаторий располагался у подножия довольно высокой горы. Мальчик нашел там, высоко, вдали от общей тропы, большое солидное доброе дерево с хорошим сухим дуплом. Он там свободно помещался весь. Значит, это дупло и станет теперь его новым домом. В жару в нем было прохладно. Невообразимо прекрасно пахло травами, стрекотали кузнечики, «гул в вечерние часы» доносился снизу вполне внятно.
Определив себе дом, он вполне успокоился и радовался морю, как самый счастливый и беззаботный человек на свете. Он почему-то совсем не думал тогда о родителях, о том, что они разволнуются, станут его искать. У них была своя собственная жизнь. А он свою личную дорогу выбрал. Они в конце концов поймут.
Отпуск тем временем неумолимо уменьшался с каждым днем. Мишка сделался совсем загорелый, коричневый. Волосы же, наоборот, выгорели до совершенной соломенной белизны.
– Красавец стал – в кино снимать, – любовалась счастливая мама. – Вернешься в школу, все девочки в тебя мигом повлюбляются.
В какую-такую школу? Миша про себя даже смеялся маминым по-детски наивным планам. И зачем ему эти «все девочки»? Он же останется с морем! Ему было даже странно, что родители, всегда прежде неплохо понимавшие его, не догадались, что он уже влюблен. Однажды и на всю оставшуюся жизнь.
Уйти в дупло он собирался за день до даты отъезда. Рассуждал парень так: билеты родителей пропасть не должны, за них деньги плочены. Если он исчезнет перед самым поездом, они останутся его искать, билеты пропадут. Придется тогда заново покупать через пару дней. А так – они его хватятся, день поищут, поймут, что шансов найти нет никаких, и вовремя, без потери билетов и денег, отбудут в Москву.
Ведь логично? И очень разумно, просто не по годам!
Потом, через много лет, он приедет к ним – мужественный закаленный моряк весь в морщинах от солнца и соленой воды. Они, конечно, сразу его не узнают, такой он будет взрослый и могучий. Разобравшись, кто перед ней, мама кинется его обнимать, а отец пожмет крепкую мозолистую руку сына и признает его правоту.
В общем, ушел Миша рано утром предотъездного дня. Не дожидаясь завтрака. У него же в дупле все было. Много печенья, сухой хлеб, соль, перец, стянутые из столовой, яблоки, виноград. Потом, когда все успокоится, родители уедут, он планировал заходить в санаторную столовую под видом отдыхающего и питаться там. Будет идти со взрослыми, будто их сын, быстро чего-нибудь схватит-проглотит и – назад, в дупло. Он даже тренировался так проходить. Шел вплотную к какой-нибудь семейной паре, и никто на него внимания не обращал.
То есть – все продумал досконально. Не подкопаешься.
Он позавтракал в своем дупле печеньем с яблоками и побежал к морю. Не на общий пляж, он что, идиот? Там засекут в один момент. Он давно нашел малюсенькую одинокую бухточку. Никто там никогда не купался, потому что в нее можно было попасть или с моря, обогнув скалу, вдающуюся в воду очень основательно, или же сползти по камням с этой самой скалы, на что ни один взрослый в здравом рассудке не решился бы. А он натренировался и спускался просто в считаные секунды, как скалолаз-профессионал.
Накупавшись в своей одинокой бухточке, он улегся на большой гладкий камень, отшлифованный морем за тысячи лет до состояния почти что мягкой бархатистости. Миша был совершенно счастлив, как никогда. Смысл жизни всплывал перед ним лозунгами: «Жизнь прекрасна» и «Мечты сбываются», а также почему-то «Нет таких крепостей, которые не взяли бы русские солдаты».
День прошел в непрерывном и ненадоедающем общении с морем.
– Не прощай! – кричал ему Мишка. – Я обещал остаться, и я остался! Видишь! Море! Я с тобой!
– Ссссссспассссибо, – застенчиво шептало благодарное море.
Оно в тот день было совсем тихое и ленивое. Сонное и теплое-теплое.
К своему дуплу он собрался только поздним вечером, когда пала тьма и низкие южные звезды стали перемигиваться и общаться друг с другом на своем загадочном, непонятном пока языке, который тоже требовал скорейшей расшифровки.
Дел было невпроворот. С морем он уже кое-как нашел общий язык. Конечно, не совсем. Далеко не совсем. Но дело идет, и все будет в полном порядке.
Со звездами же еще столько предстояло! У него дух захватывало от чуда жизни и радости, что столько всего ему предстоит.
Он был схвачен прямо у нового своего надежнейшего дома. Под уютным дуплом.
Родители, к слову сказать, утром его не хватились. Они совершенно справедливо решили, что парень побежал на море. Последний день все-таки. Не грех и завтрак пропустить. Они не ограничивали его свободу. Отец сам рос самостоятельным, хорошо помнил свои детские годы и был убежден, что, если человека запугивать и ограничивать, он попросту никогда не станет независимым и не научится принимать свои собственные решения. Здоровый крепкий парень. Плавает сызмала. Не дурак. Жизнелюбивый и смелый. Подраться сможет, если что. И деру даст, если обстоятельства потребуют. Пусть себе насладится детством по полной программе.
Тревога закралась в обеденное время. Обед Мишка никогда не пропускал. И ел с большим аппетитом – рос же все-таки не по дням, а по часам парень. Мужал. В общем, такой расклад родителям попросту показался ненормальным, странным и требующим собственного вмешательства.
Они поделились своей тревогой с санаторным администратором. Тот отреагировал с удивительной прозорливостью:
– Предпоследний день у вас сегодня, так?
– Именно так, – подтвердили родители.
– На море парень впервые, так?
– Да.
– И бегал свободно повсюду, куда хотел. По горам лазил, купался сам?
– Все точно, – кивали мама с папой, ожидая услышать самое ужасное.
Ну, например, что они преступники и идиоты. Потому что в горах, именно здесь, над санаторием, испокон веков обитает древнее чудище, какой-нибудь родственник Минотавра. И ловит тех детей, которым позволено пастись на свободе.
Но произнесено было что-то совсем другое:
– Не берите в голову. Дождемся темноты, когда он на отдых направится. Я вас отведу.
– А откуда вы знаете, куда он направится на отдых? – резонно и нервно спросила отчаявшаяся мать, не уверенная, что у нее хватит сил спокойно дожидаться вечера в то время, как ее единственный сын пребывает, возможно, в большой опасности.
Ее материнское сердце уже начало чуять неминуемую беду и учащенно биться, не давая забыть о себе. А тут – ждать себе спокойно темноты. Как вы себе это представляете?
– Да по опыту, – улыбнулся администратор. – Они, почти все парни, кто первый раз на море, зажить тут постоянно собираются. Ну все, кому от девяти до двенадцати. Потом мозг, что ли, вырастает. Короче, лазают по горе и обязательно находят одно-единственное укромное место. И там устраивают себе тайное логово. Вечером пойдем и сами увидите.
– А что ж вы родителей заранее не предупреждаете? – саркастично завибрировала мать, у которой от появившейся надежды выросли крылья.
– Вы хотите сына наверняка найти? – ответил знаток местной специфики вопросом на вопрос.
– Хотим! – убежденно признались родители.
– Именно потому и не предупреждаем. Потому что сравнительно близко от нас только одно такое дерево. А если про это предупредить, станут забираться невесть куда.
Все это звучало почему-то вполне убедительно, хоть и очень таинственно.
– А девочки? – жадно поинтересовалась вдруг мама. – Девочки – они туда же бегут?
– Нет, – махнул рукой администратор. – Они не бегут. Они у моря алые паруса ждут. Как Ассоль.
– Да! Правда ваша! – убежденно подтвердила успокоившаяся женщина. – Именно так со мной было в первый раз. Я в восемь лет впервые море увидела. И целыми днями сидела лицом к горизонту. Рыцаря ждала. Почему-то рыцаря. Не принца. Без парусов. Но в плаще. И со стороны моря. На зов родителей не откликалась. Очень они мне тогда мешали. Я боялась, что из-за них рыцарь не решится ко мне приблизиться…
– Все равно – Ассоль, – постановил их спаситель.
– Как же это я забыла? Куда это все девалось? – грустила мама о своем.
Вечером пробрались они к доброму дереву. Молча ждали, слушая, как укладываются на ночлег птицы.
Потом раздались легкие Мишкины шаги.
И все его планы рухнули.
– Мы с тобой сюда будем часто приезжать. Ты зимнее море не видел. На зимние каникулы – обещаю – свожу тебя в это же самое место. Посмотришь. Решишь. Подучись немножко. Подумай, как на жизнь зарабатывать будешь.
– Я хочу быть отшельником, – заявил Миша.
– Все будет, как сам решишь. Но пока… Просто узнай побольше о мире вокруг.
Что оставалось делать? Пришлось идти с ними.
Зимой отец, как и обещал, отвез его к морю на несколько дней. Море обиженно бунтовало, рычало, ругалось. Мишка соглашался: все справедливо.
– Ууууууррррыччччь! – неутомимо и яростно повторяло море, разбрызгивая горько-соленую пену.
– Урыть тебя за это мало! – переводил Мишка. И соглашался. И ждал лета… Горестно ждал. Томился.
Потом все как-то само собой рассосалось.
Любовь осталась, но привязанность ослабла. Так бы он назвал свои ощущения.
4. Побег второй. Пинок в жизнь
А вот во второй раз он сбежал от обиды. От вполне серьезной обиды на мать.
Ему было шестнадцать. И появилась у него девушка. Не первая любовь – это он совершенно ясно и холодно сам себе говорил. Девушка. Безотказная. Сама предложившая поделиться опытом любви. Все показать и все объяснить. Причем, что интересно, она была на два года его младше, но уже имела за хрупкими девичьими плечами немалые знания по этой части. Говорила, что ее изнасиловали в двенадцать лет. В это почему-то слабо верилось. Ну, слишком она была непуганая и веселая для пережившей в раннем возрасте серьезную душевную и телесную травму.
Жила она через двор от них. Ребята рассказывали о некоей Ленке, которая кого сама выберет, тому дает. Причем очень хорошо и старательно. Мишка в это не верил. Охотничьи рассказы. А мы вчера в лесу под Клязьмой подстрелили во-от такого бегемота! Так он всегда реагировал на полные юношеского сладострастия рассказы друзей. Однажды не выдержал, пошел в тот двор, где водились такие экзотические девушки. Посидели, покурили с друзьями. И никто на них не клюнул, никто в райские кущи не позвал.
Но Мишка непонятно почему уже завелся и постоянно тусовался теперь в том дворе. Он обладал достоверными сведениями, что Ленка все это проделывает в дворницкой, от которой у нее есть ключи. Ее родители работали на каких-то малооплачиваемых работах, инженерами, что ли. И устроились для подработки дворниками. Мели двор по утрам и вечерам. Ну, Ленка им помогала, а потом вообще все взяла на себя. Выбирала себе парня, какой понравится, давала ему. Но за это он должен был мести ее двор, пока не надоест. Интересное дополнение: никому не надоедало. Пресыщалась обычно сама Ленка. Тогда она шла и выбирала себе другого. А предыдущий подметальщик, обогащенный опытом, отправлялся уже в большое плавание.
Через пару недель торчания на лавочке у песочницы все произошло точно так, как описывали не солгавшие друзья. К группе усиленно дымивших парней направилась совершенно неприметная девка.
– Ленка, – зашелестели парни вокруг.
Мишка даже удивился: и чего они всполошились из-за такой, в общем-то, страхолюдины. Знал бы – ноги бы его тут не было!
Страхолюдина между тем направилась прямо к нему:
– Хочешь, со мной пойдем? – предложила она, как будто они сто лет были знакомы и пойти предполагалось за хлебом в соседнюю булочную.
Друзья молча подталкивали везунчика: иди, не мешкай!
Он встал на ватных ногах и поплелся за Ленкой в дворницкую.
– Тебе понравится, – обнадеживала его по пути таинственная незнакомка.
Чем больше шагов он сделал по направлению к тайной двери, тем сильнее нравилась ему его спутница. Она была загадочна и интересна.
Она спокойно отомкнула дверь, пропустила его и заперла их убежище с внутренней стороны.
Темно было тотально. Пахло какой-то степной травой. Наверное, от веников. Ленка свободно ориентировалась в хорошо знакомом пространстве. В руке у нее оказался карманный фонарик. Она молча посветила им по сторонам, чтобы парень огляделся как следует. Маленькое помещение было почти целиком заставлено метлами, лопатами, какими-то ведрами. Даже сесть особенно негде. Не то что лечь. Мишка представлял себе, что все обязательно должно происходить лежа. И сейчас был несколько озадачен.
– Смотри сейчас, что покажу, – предупредила Ленка и направила луч фонарика в самое свое заветное место.
У Мишки аж дыхание перехватило.
– Не стесняйся, смотри. Нагинайся получше, а то не разглядишь, – простецки советовала добрая девчонка.
Он как-то сразу подумал про нее, что она именно добрая. И проникся большой благодарностью.
Она встала на два опрокинутых вверх дном ведра, чтобы ему удобнее было смотреть. Он смотрел во все глаза, не веря своему счастью.
– Понял, куда сувать? – деловито спросила Ленка.
Как на лабораторной по физике.
– Подожди. Не совсем, – решил быть честным парень.
– Первый раз у тебя? – сочувственно сказала девка, как сестра милосердия.
– Ага, – подтвердил Мишка. С ней почему-то все было так просто, что он вообще ничего не стеснялся.
– Все получится, – подбодрила она. – У тебя гондон есть?
– Нет, – расстроился Мишка.
– Я тебе свой дам. А в следующий раз с собой принеси побольше. Или денег дай, я куплю.
Она сама все в первый раз сделала. Мишка сел на ведро, как она велела. Ну, и все получилось. Удобно, хорошо.
– Ты классный, – одобрила Ленка. – Пойдем двор мести. Потом еще дам.
Ноги Мишкины больше не подгибались. Из дворницкой он вышел героем. Даже издалека чувствовалось, как завидуют ему ничему пока еще не обученные друзья.
Так началась его довольно долгая трудовая вахта. Продлилась она почти целый учебный год.
В сентябре, на заре их с Ленкой отношений, он легко и просто справлялся с обычным дневным мусором двора. Потом начался листопад. Он прибегал с раннего утра, выметал нападавшие за ночь листья, получал от нее награду в дворницкой и отправлялся в школу: отдыхать. Успеваемость падала ниже нулевой отметки. Стремительно и неуклонно. Вечером он возвращался в дворницкую. И так – день за днем, месяц за месяцем. Особенно трудно приходилось зимой. Постоянно шел снег, надо было успевать расчищать его, чтоб когда все пойдут на работу, двор был безопасным и удобным. Ну как бы со всем этим справлялась Ленка, без мужских-то рук?
Мишка за ту зиму сильно возмужал, раздался в плечах. Ему, если быть до конца честным с самим собой, уже немножко опостылели все их с Ленкой привычные упражнения. Просто нельзя было бросить девчонку в зимне-весенний период. Понятно, что она тут же подобрала бы себе другого кандидата, но в холода на лавочках редко кто тусовался. Надо было дождаться устойчивого тепла и сдать подругу с рук на руки с чистой совестью.
Весной, видимо по причине всех в совокупности зимних усилий, начался авитаминоз. Он реально много раз самозабвенно засыпал на уроках. Окончательно утратил когда-то прочную репутацию хорошего ученика, перейдя в разряд закоренелых неисправимых двоечников. Однажды дома неожиданно грохнулся в обморок, напугал мать до потери пульса. Еще больше она испугалась, когда ее вызвали в школу и во всех красочных неприглядных подробностях просветили насчет успехов сына и грозящего ему совсем не светлого будущего.
Взволнованная мать ничего не могла понять. Сын никогда не был лоботрясом. Разве неправда? Совсем даже наоборот. Он всегда любил и стремился учиться. Читал даже по ночам, сколько она его ругала за это. Учебники школьные, как к первому сентября получал, так прочитывал от корки до корки. Вот тут же садился и читал. Это так ему было интересно, что они весь год проходить будут.
– Верно, – скорбно подтверждали печальные учителя. – Было. Сами помним. Но воспоминания тают день ото дня. Безотрадная картина сегодняшнего дня вытесняет светлые видения прошлого.
«Так проходит мирская слава». Не зря еще древние римляне это сформулировали.
Мишкина слава примерного вдумчивого ученика скатывалась в окончательное бесславие.
Тут-то несчастная мать и стала его выслеживать. Просто, как таежный охотник, шла по невнятным никому другому отметинам крупного зверя. По-тихому, по-хитрому. А он, лопух огородный, ничего не подозревал. Естественно, очень быстро проследила она его ежеутренний и ежевечерний маршрут. Друзья, кстати, оказались на высоте: ни один не выдал. Молчали, как партизаны-герои под пытками.
Но мать все равно нашла. Подкараулила вечером, когда они с Ленкой из дворницкой выползали с метлами. Непонятно, разобралась ли она досконально, чем они там занимались, или ей хватило только вида сына с метлой за плечом.
Охваченная охотничьим азартом, мать повела себя совершенно по-дурацки. Она подскочила к невозмутимой Ленке и заверещала, что не позволит той приспосабливать своего малолетнего сына к примитивной работе уборщика чужих плевков. И пусть девушка поищет себе другого подметальщика и мусорщика. Ее сын не для подобного времяпрепровождения пришел в этот мир.
Исполняя этот темпераментный огнеметный гимн высокому смыслу Мишкиной жизни, мать сильно увлеклась и забылась. Она совершенно не чувствовала, что сейчас может реально нарваться. Мишка-то до этого всего был нежным, любящим и почтительным сыном. А именно с такими матери обычно и не церемонятся, считая их частью своего законного имущества.
Мужики так устроены, что обычно раскачиваются достаточно долго. И заводятся не сразу, не с пол-оборота, в отличие от представительниц прекрасного и давно уже не слабого пола.
Мишка повел себя совершенно по-мужски. Сначала он просто опешил. Слушал и ошеломленно молчал. Потом пробасил невнятное:
– Ма, да ты что вообще-то?
И только потом, поняв, что увлеченная мать и не думает униматься и вести себя прилично, предупредил:
– Еще слово, и я домой не вернусь! Лучше немедленно прекрати!
Но мать так раздухарилась – не унять. И, конечно, не поверила ему, не осознала еще, что сын стал мужчиной окончательно и бесповоротно, что у него своя жизнь, в которую он и не подумает ее впускать. При самом лучшем раскладе.
А тот расклад был далеко не лучшим.
Поскольку мать увлеченно продолжала свое сольное выступление, парню просто ничего больше не оставалось. Он взял из рук подруги метлу, поставил ее у закрытой дворницкой двери, приставил к девичьей метле свою собственную, вышел за руку с Ленкой под неумолчный ропот матери со двора и быстро поймал проезжающего частника.
– Куда ехать? – деловито спросил бомбила.
– Здесь вокруг покатаемся, – велел Михаил, – на вот такую-то сумму.
Он предъявил шоферу то, что у него имелось.
Пока они катались, Ленка дала полезный совет. По ее мнению, надо было или вернуться домой и, конечно, перестать дворничать, раз уж так, или, тоже перестав дворничать, пойти на принцип и домой не возвращаться. В этом случае она дала ему адрес одного аспиранта-физика из МГУ. Тот жил в общежитии на Ленинских горах и время от времени, по Ленкиной просьбе, давал приют тем ее знакомым, кто остро в этом нуждался. Ненадолго, но пару месяцев протянуть было можно. А там лето. Время покажет.
– Кто он тебе? – спросил автоматически Мишка.
– Хороший друг, – весомо объяснила мудрая Ленка.
Выбрал он, конечно, второй вариант, потому что уж очень сильно был обижен на мать. Ей бы хоть с чуть большим уважением разговор завести, хоть до дома переждать. Но так… Нет, это было просто невозможно – вернуться домой как ни в чем не бывало.
Аспирант жил один, но в комнате его пустовала вторая кровать. Он радушно принял изгнанника, всучил ему чей-то пропуск, чтобы можно было беспрепятственно проникать на ночлег. Все это казалось сказочным чудом. И Ленинские горы, и парк вокруг университета, и скоростной лифт, и комната на высоком этаже. В главном здании, в студенческой столовой, можно было бесплатно брать хлеб, соль, горчицу и чай. И даже при полном отсутствии денег как-то держаться некоторое время на плаву.
При первом же знакомстве состоялся у них долгий разговор о жизненных перспективах.
– Учись, – велел аспирант. – Трудовую школу прошел, теперь берись за ум и учись. Потом сюда поступишь.
Мишка, кстати, как человек, не умеющий быть жестоким и злопамятным, родителям перед сном позвонил и сообщил о своем окончательном решении в отчий дом не возвращаться, но все силы бросить на учение, исправиться и все такое.
Он ездил в свою школу, сдавал долги, исправлял двойки и колы. Все оказалось совсем не трудно. Мать постоянно приходила к началу занятий. Просила вернуться. Мишка через какое-то время ее простил, но возвращаться отказался.
– Увидишь, там, где я сейчас, лучше всего. Там правильно. Я выучусь, встану на ноги. А с вами мы будем видеться.
Его благодетель подсказал, как можно, не особо напрягаясь, зарабатывать себе небольшую копеечку на сытую жизнь. Мишка пристроился в несколько газет внештатным корреспондентом. Хорошо, что писал он легко и быстро. И вот после школы, когда аспирант обычно сидел в библиотеке, Мишка выстукивал на его машинке пару-тройку заметок. Постепенно пошли гонорары. Дома тоже как-то попривыкли и успокоились: видели имя сына в газетах, знали, что в школе все пошло в гору.
В июле аспирант на месяц уехал на родину, в общежитии делали ремонт, надо было куда-то съезжать, но тут повезло. В одной из его газет затеяли писать репортажи про пионерское лето и отрядили Мишку с фотографом исследовать это самое лето. Он побывал и на море, и в горах, и под Питером, и на Селигере. Везде останавливались на неделю, вживались. То лето стало одним из лучших в его жизни. Работа есть, еда есть, крыша над головой – тоже. И все – заработанное собственным трудом. Кроме того, имелось четкое понимание перспектив и дальнейших жизненных целей. Он уже знал, что, проучившись в школе последний год, будет поступать на журфак, а куда же еще? В сентябре он снял в огромной коммуналке крохотную комнатенку, когда-то, до революции, скорее всего, бывшую кладовкой. В ней помещались только кровать и тумбочка. Даже стул уже не влезал. Зато были колоссальные преимущества: цена вопроса и местоположение. Жил он теперь в двух минутах ходьбы от журфака. Перевелся в школу поблизости. Далось с трудом, но похлопотала газета. Ходил на подготовительные. Полностью отвечал за себя.
Разумеется, он поступил. Кроме того, его зачислили в штат. Михаил стал полноправным газетным сотрудником.
Видимо, иногда человеку нужен какой-то сильный толчок извне. И если он не идиот, полетит тогда по заданной орбите в нужном направлении. Многие о подобном мечтают, но осмеливается мало кто. Или мало кого судьба толкает с подобной силой.
Удивительно, но с Ленкой он больше никогда не встретился. Даже случайно. И не слышал ничего про нее. С дворовыми друзьями-то резко перестал общаться, вот и иссяк поток информации.
Только совсем недавно у себя в кабинете смотрел по ТВ некую аналитическую программу об особенностях отечественной экономики и обратил внимание на одну участницу, бойко выплескивающую из недр интеллекта мудреные формулировки – одна непонятнее другой. Толстенькая, круглощекая, с нелепым платочком на шее. Кого-то она ему напомнила. Никак не мог сообразить. На экране возникла надпись: Воробьева Елена Вячеславовна. Доктор экономических наук. Москва. И вдруг он признал: Ленка! Его Ленка из дворницкой! Не пропала… Впрочем, такая не пропадет ни при каком раскладе. Похоже, замужем. Фамилия ее была прежде другая. То ли Голованова, то ли Головина. Что-то такое. И дети, наверное, есть. Впрочем… У него тоже дети… Дочь. А в дворницкой запирались они вдвоем, никто его не неволил. И совет добрая девчонка ему верный дала. И злобы в ней никогда не было. Каждый выживал как мог. Справлялся со своим телом как умел.
Да. Такие, брат, дела.
Верка, похоже, влюбилась. А Полина пронюхала и сотворила что-то душедробительное. Она все может. Маленькая, но танк на скаку остановит, не то что коня. Странно, что Верка к отцу не пошла, вот что. Странно и страшно, между прочим. Очень и очень страшно. Хорошо, ладно, он, Михаил, сам сбежал в свое время. Но время-то было другое! И страна – другая. И люди – с готовностью помочь, а не отнять последнее, вплоть до жизни. Сейчас сбегать – мероприятие крайне опасное и чреватое… Тем более девчонке.
Миша припарковался и, выходя из машины, набрал Любкин номер.
