Текст книги "Без боя не сдамся (СИ)"

Автор книги: Галина Манукян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Когда разодранный до крови жадными лапами пихт Алёша упал в кучу нанесённых откуда-то жухлых листьев и источавшей сырой смрад мёртвой хвои, он был ещё в сознании. От мощного удара сотряслись все органы; ноги, спину, руки пронзила жуткая боль. Она вырвалась наружу леденящим воплем, а затем растеклась по изломанным костям и разорванным тканям. Лёжа в неестественной позе, Алёша хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная стихией на сушу. Недвижимый и израненный, он смотрел сквозь ресницы на бесконечные стволы деревьев, устремляющиеся к навсегда потерянным небесам. Постепенно всё превратилось в тёмно-зелёное, мутное пятно и погасло.

Глава 17. Промедление смерти подобно

Вдоволь поплутав по лесу, Маша выбежала, наконец, на развилку горной дороги и остановилась. Бешено стучал пульс в ушах. Маша тяжело дышала и растерянно озиралась по сторонам. Впереди совсем близко виднелась побеленная хата в кустах чахлой сирени. На холмистом участке всё поросло сорняками, чуть поодаль – за кособоким сараем начиналась улица. Под дружный лай заходящихся за заборами шавок Маша помчалась по станице, выискивая глазами знакомый дом с голубой калиткой.

Растрёпанная, исцарапанная, в измятом, грязном сарафане она ворвалась в благостное спокойствие двора и, не глядя на друзей, бросилась в домик.

– Маша! Марусь! – окликнули её ребята, но она не отозвалась.

Когда они ввалились в комнату, Маша судорожно запихивала вещи в сумку.

– Маша, – осторожно позвала Катя.

Увидев недоумевающие взгляды друзей, Маша застыла на секунду, и внутри будто щёлкнул триггер, включая замороженные чувства. Она опустилась на пол и разрыдалась. Захлёбываясь в безутешном плаче, она раскачивалась из стороны в сторону, как безумная. Антон принялся трясти её за плечи, пытаясь прекратить истерику. Но Маша не унималась. Ребятам было не понять, что её привычный мир, как витраж из цветных стёклышек, только что разлетелся на куски. Она не знала, как жить дальше. Маша попыталась вдохнуть, но поперхнулась, будто сомневалась, сможет ли, сумеет снова дышать – воздух застрял в горле. В лицо брызнула холодная вода. Маша закашлялась и выдохнула, наконец. Она затихла, сглатывая слёзы, – рядом стояла Вика с полупустой бутылкой в руках. Маша чуть слышно пробормотала:

– Он хотел убить меня…

– Убить?! Кто?! – закричали хором друзья.

– Монах… Алёша, – она вытянула вперёд руки, на которых остались красные полосы от верёвки и ссадины: – Вот.

– Паскуда какая, – выругался Антон. – Где он? Где это было?

– Там. В лесу.

– Он сделал с тобой что-то? – напряжённо спросила Катя.

– Он… он… схватил меня… привязал к дереву. Нет, сначала мы поругались… Сказал, что я шлюха… потом ветки начал собирать…, чтобы сжечь… Я поняла… он хочет меня… на костёр… – всхлипывая, рассказывала ошарашенным друзьям Маша. – А потом вдруг пришёл в себя... отвязал…прогнал…

– Он тебя не…? – допытывалась Вика.

Маша только отрицательно покачала головой, подметая рыжими космами пол. Никто не заметил, как появился Юра. Он кинулся к подруге:

– Маша! Девочка моя! Ну и видон! Что случилось?

– На неё монах напал, – сообщила Вика. – Прикинь?

– Ёпта! Вот знал я, что добром дело не кончится! – В сердцах бросил Юра. – Маньяк чёртов! Убью гада!

– А съёмки как же? – поинтересовалась Вика.

– Не знаю, не хочу, – пробормотала Маша и снова жалобно заплакала. – Мне страшно… Я хочу домой… Давайте поедем домой.

Катя погладила её по голове и прижала к себе:

– Поедем, поедем, моя хорошая, только успокойся. Мы с тобой. Никто тебя больше не обидит, – и, не сдержавшись, выругалась: – Вот же отморозок!

– Урод конченый, – зло добавил Юра. – Так оставлять нельзя. Я за полицией. Думаю, и в этой дыре она есть. Пусть ловят подонка.

– Может, не надо полицию, Юр? – подняла глаза Маша.

– Не бойся, он тебя больше не тронет! Ты с нами, – гладила её по плечу Катя.

– Надо, пусть власти с ним разбираются! – выкрикнул Юра.

– Я такого ему наговорила… Я ужасная…, – сказала Маша, но он раздражённо воскликнул:

– Ох, и идиотка же ты, Мария! Хотя… это шок, наверное. Кать, у хозяйки чего-нибудь успокоительного попроси.

– Хорошо.

– А я к режиссёру пойду, расскажу, что произошло, – вызвалась Вика.

– Да, правильно, – кивнул Юра, – они, наверное, её уже по всему лесу ищут. Антон, и ты с Викой иди. Кто знает, как этого маньяка переклинило. Может, на всех кидаться будет…

Антон набросил на плечи рюкзак, а Вика посмотрелась в зеркальце и поправила волосы. Маша закрыла глаза и опять начала плакать, причитая:

– Зачем, зачем я приехала сюда?!

– Боже мой, успокойся, – ответила Катя. – Клип снимать приехала. Работа такая, у всех своя работа. Всё хорошо, всё хорошо. Тшшш. Никто тебя не обидит больше. Только не плачь!

– Отойдёт, не бойся, – уверил Юра, – не оставляй её. Антон! Вика! Мы теряем время!

Девушки остались одни, и Катя, прислонив рыжую голову к своей груди, тихонько покачивала Машу, как ребёнка. Наконец, всхлипывания прекратились.

– Я же в него влюбилась…, – прошептала Маша потерянно, – я же не хотела…, всё этот Марк…

– Бедняжка моя, – утешала её Катя. – Пройдёт. Всё пройдёт. Вот уедем домой, и забудешь. Через месяц будет всё, как сон.

– Не забуду. Я его поцеловала вчера. Алёшу. Это было так… хорошо... А потом он увидел, что я с Марком… А он, сволочь, языком свои мерзким… руки стал распускать… Надо было ему по роже, а я…, а я дур-ааа, – завыла Маша.

Катя озадаченно посмотрела на подругу:

– Погоди, Марк тут причём? Монах приревновал, что ли?

– Не знаю. Я такого ему наговорила… Такого… и он…

– Да что бы ты ни сказала! – взвилась Катя. – Нельзя ж так – к дереву и на костёр. Тоже мне, христианин. Маньяк он.

Маша не слушала подругу, лишь приговаривала:

– Боже, так страшно, так страшно, когда человек сходит с ума. Знаешь, он посмотрел на меня, как на последнюю тварь. Стыдно! И он… вот…, – бессвязно бормотала Маша. – Катя, я очень плохая, да?!

– Что за глупости! Перестань! Подумаешь, съёмки и съёмки. Все актрисы на экране целуются! И не только. Так что же? Всех после этого на костёр? Да этот Алексей ненормальный просто. Вообще неизвестно, чего он от людей в скиту прятался. Может, и раньше чего творил. Такие они вечно – тихие-тихие, а потом... Хватит о нём думать, слышишь? Прекрати! Давай я лучше тебе чайку принесу.

Маша не ответила, уставившись в пустоту. Она не могла об Алёше не думать: пойти в скит, сказать настоятелю? И что будет? Его накажут? Как: запрут в келье, в подвале каком-нибудь? А если Юра найдёт полицейских, Алёшу посадят в тюрьму? Или в психушку? Господи, как это жутко! У Маши всё оборвалось: она не хочет для него ни того, ни другого. Не надо! Алёша ведь пришёл в себя. Но по спине пробежал холодок: вдруг это ненадолго, вдруг послушник снова станет её преследовать? Маша вздрогнула. Её охватила паника.

Нет, с Алексеем пусть сами разбираются. Отсюда надо бежать. Подальше. Срочно. Не оставаться одной ни на секунду, только с людьми, быть с людьми – там, где их много. На съёмках народ есть. Или сразу домой?

Маша потянулась к сумке. Пытаясь унять дрожь в теле, опять принялась складывать вещи. Под руки попался белый хитон, и Маша вспомнила, как танцевала, мечтая об Алёше, как он божественно пел, насколько одухотворённым было его лицо и нежными -прикосновения. Вчера. Разве это было вчера? Тут же перед глазами предстала уродливая маска безумия, стеклянные глаза, его грубость и жесткость. Это были два разных человека, как в страшном сне – какой из них был настоящим?

Мучительное чувство закрутило внутренности, сомнения выплеснулись наружу. Маша схватилась за голову: он ненормален или это она довела его до такого? А если виновата она?! Тогда впору самой сдаваться в полицию… или куда там ещё…

* * *

Вернулась Катя. Суетясь, как наседка, она накапала капель, начала отпаивать подругу и тараторить всякую ерунду о Семёновне, о том, как они гуляли сегодня. Маша была ей благодарна, но легче не становилось. А вообще станет ли? Когда? Глотнув крепкого сладкого чаю из синей чашки, Маша устало сказала:

– Пойду в скит, а потом вернусь к моим киношникам. А то и в самом деле заставят платить неустойку. Мне больше терять нечего, кроме проклятых денег…

– Ну, слава Богу! Наконец, говоришь разумные вещи, – заметила Катя. – Вот только в скит не надо. Нечего там делать…

– Ты не понимаешь, – покачала головой Маша, – мне сейчас хоть в скит, хоть в петлю – без разницы…

– Пойдём вместе, – сказала Катя.

Маша стянула сарафан и посмотрела на расцарапанные ветками и сухостоем ноги, а потом на свой наряд с вырванным на боку клоком:

– Им теперь только полы мыть…

– Не беспокойся, – заверила её Катя, – у костюмера наверняка что-то припасено.

Когда девушки вышли на улицу, голова Маши ещё гудела, но то ли от валерианы и пустырника, то ли из-за изнеможения после слёз внутри наступило мутное спокойствие с горьким послевкусием.

Приближаясь к церкви, Катя и Маша заметили полукругом собравшийся народ: бабулек в платочках, притихшую ребятню, перешёптывающуюся группу туристов, нахмуренных станичников и несколько солидных персон в рясах у роскошного внедорожника. В центре возвышалась серая кабина мини-грузовика. Возле неё переминался озадаченный Юра. Завидев девушек, он махнул им рукой, но как-то неопределённо, будто сам не знал, подозвать их, или напротив, показать, чтоб проходили мимо.

Пока Катя и Маша пробирались к Юре, до их слуха донёсся женский шёпот:

– Представляешь? Тута митрополит вроде храм смотреть приехал, из машины вылез, а Гришка как кинется к отцу Георгию: «Батюшка, у меня монах ваш мёртвый!»

– Ай-яй-яй. А кто ж это?

– Та не знаю. Ходил парнишка…

В просвете между чужими фигурами Маша рассмотрела низкую, заменяющую кузов платформу, окружённую небольшими бортами – там, на брезенте с тёмными потёками распласталось мужское тело, искорёженное, будто ненастоящее, в чёрных, рваных лохмотьях, обнажавших местами белую кожу и бурые, запёкшиеся кровью раны. Маша рванулась вперёд и окаменела при виде светлых слипшихся волос и исполосованного царапинами лица Алексея.

«Не может быть!» – Она уцепилась рукой за пыльный борт платформы, пытаясь рассмотреть, дышит ли Алёша. Тонкие ноздри, казалось, не шевелились. К горлу подкатил комок, и сердце Маши мучительно заныло. В голове всплыли её собственные слова: «Ты против? Разбегайся и прыгай со скалы…» Так что же он…? Неужели… ? Зачем…?

Над Алексеем склонился фельдшер.

– Жив пока, но отходит, – мрачно сказал он.

Лицо отца Георгия стало таким же меловым, как у лежащего без сознания парня. Он водил над ним ладонями, будто бы хотел прикоснуться, но боялся. Дальше стояли, по-видимому, трое представителей более высоких церковных чинов – важные старцы с окладистыми бородами и крестами на увесистых цепях, да ещё какой-то клирик пониже рангом. Они смотрели с недоумённым сочувствием на умирающего послушника, а рядом суетился мужичок, тараторя:

– … смотрю – в чёрном кто-то на самом краю. Да как сиганёт со всей дури! Повис ещё потом на скале, на коряге, потом хрясь, и снова полетел. Прям в пихтарник. Я пока туда пробрался, пока нашёл, потом вон кореша, Санька, вызванивал – одному ж не дотащить до машины.

– Я чо подумал, что он мёртвый, – оправдывался Григорий перед игуменом, – я когда пришёл, он ещё громко так дышал, с хрипом, а потом стих сразу. Ну, думаю, всё – помер. Там жеж пропасть метров сто будет.

Маша сжала в пальцах пакет с рваным платьем, чувствуя, что под ней сейчас разверзнется земля. «Он не должен умереть… не должен. Это из-за меня всё», – застонала её душа. Нездешние священники закачали головами, запричитали: «Господи! Самоубийство, грех-то какой…»

Маша прислушалась снова к фельдшеру.

– Ну, что, батюшка? – спросил он. – Врать не буду: парню мало осталось. Пульс уже почти не прослушивается… В больницу нашу повезём? Или к вам – отпевать?

Невзирая на высокое начальство, игумен гаркнул по-военному:

– Отставить! Везём в город. Хирург нужен и реанимация.

– Да не довезём же, – возразил фельдшер, – позвоночник сломан. Его и переносить-то особо нельзя: а через перевал, по камням, два часа? Что думаете?

Не помня себя, Маша бросилась к отцу Георгию и схватила его за руки:

– Батюшка, батюшка, простите, я знаю! На вертолёте, на вертолёте Алёшу можно прям в Краснодар – так быстрее, так больше шансов.

– А где ж вертолёт взять? – отец Георгий оторопело посмотрел на Машу.

Маша затрясла крепкую руку батюшки:

– На съёмках. У нас. Ну, поедемте скорее!

Поражённый батюшка вдруг узнал в Маше девушку, что видел на непотребных съёмках, и не смог сдержать гримасу гадливости. Маша поняла и рассердилась:

– Ну, я это, я, и что? Тут минуты считать надо, а не размышлять, грешно от меня помощь принимать или нет!

– Думай, что говоришь и с кем! – одёрнул её клирик.

Священники сурово закивали. Десятки любопытствующих взглядов уставились на Машу. Катя тронула её за плечо, пытаясь увести: «Не лезь, пусть сами разберутся…». Но Маша громко – так, чтоб всем было слышно, заявила:

– Если он покончил с собой, то это моя вина. И пусть меня судят. Мне пофиг. Хоть живьём закопайте! Но пока вы тут раздумываете, он умрёт. И тогда виноватыми будете вы! Все! – она развернулась к толпе.

Народ зашумел, зашептались священники. А Маша подошла к Григорию:

– Твой грузовик?

– Мой, – пробормотал тот.

– Ключи! – скомандовала она.

Григорий подчинился. Батюшка двинулся к Маше:

– Ты права, всё потом. А вертолёт нам дадут, ты уверена?

– Уверена.

Игумен поклонился старшему из священников, сказал ему что-то. Тот благословил его, осенив крестом, и наставник Алексея сел в кузов, бережно придерживая тело послушника, пачкаясь в его крови.

Маша мигом запрыгнула в кабину грузовичка и повернула ключ. Юра метнулся за ней на пассажирское сиденье:

– Ты сдурела совсем?! Зачем тебе это?!

– Затем, – буркнула Маша и надавила на газ. Издав колёсами характерный визг, автомобиль тронулся с места, быстро удаляясь от поражённых людей и высокой комиссии. Маша выкрикнула в окно обалдевшему мужичку:

– Грузовик верну!

Тот кинулся было за ними, но маленькая старушка с клюкой остановила его, ухватив за рукав: «Пущай едет, Гриша. Никуда твоя машина не денется. Так надо».

Глава 18. Во спасение

Автомобиль выехал на кривую улицу, оставив позади облако серой пыли и гудящий народ. Юра повернулся к Маше:

– Марк тебе вертолёт не даст, дурочка!

Маша резанула по нему взглядом:

– Даст! Не мешай!

– Тебе что ли понравилось, как тебя маньяк убивал?! – зарычал Юра.

– Не убил же! Зато я спасу. Вот такая будет ирония…, – сквозь зубы процедила Маша, внимательно глядя на извилистую дорогу.

– Офигела ты совсем! Наговорила на себя… А он ведь откинется с минуты на минуту…

– Жив пока Алексей, значит, и спасти можно! – твёрдо сказала Маша и добавила: – Выживет хорошо, а не выживет – он и здесь не выживет.

– Ну, зачем он тебе?! – заорал на неё Юра.

– Не знаю, – ответила Маша, выворачивая на дорогу, ведущую к водопаду.

Юра продолжал чертыхаться, а Маша молчала, сосредоточенно управляя грузовиком, стараясь аккуратно объезжать кочки, чтобы не трясло раненого Алексея. И вдруг сказала:

– Довыделывалась, дура…

Юра недовольно проворчал:

– Что дура, то верно. Только пацан вообще-то ненормальный был…

– Есть он, пока ещё есть, – поправила Маша.

Мини-грузовик влетел на поляну перед водопадом и затормозил возле вертолёта, вышвырнув из-под колёс комки сухого дёрна. Спрыгнув на землю, Маша бросилась к Алексею.

– Жив? – спросила она батюшку.

– Жив.

– Сейчас полетим, – уверенно сказала Маша. – Только вы, батюшка, помолчите, Христа ради.

Игумен кивнул. Маша провела рукой по лбу, стараясь сосредоточиться. Священник и Юра недоумённо смотрели, как в считанные секунды она преобразилась: «надела» обворожительную улыбку, выпрямила спину и быстрой походкой направилась к группе мужчин, обернувшихся на шум. «Актрису включила», – заметил Юра, подмигнув священнику.

Кто-то крикнул:

– Глядите! Да это Маша!

Она всем улыбалась, как ни в чём не бывало.

– О, Боже! Мария! Нам тут твои друзья рассказали, что случилось. Это шок! – встретил её объятиями режиссёр, словно забыл об их недавней размолвке. Он осмотрел её с ног до головы и признал: – А ты ничего держишься, молодец!

– Я уже в порядке, не волнуйтесь, – почти спокойно сказала Маша. Она приблизилась к Марку и дотронулась до его плеча: – Прости, я погорячилась. Буду делать всё, что скажешь.

– Вот это другой разговор, – осклабился Марк. – Но, признаюсь, ты не прекращаешь меня удивлять. – Он склонился и прошептал, касаясь губами мочки уха: – Неужели тебе нужен маньяк, чтобы понять, кого ценить стоит?

Маша с загадочной полуулыбкой произнесла:

– Да, я бываю неожиданной. И прямо сейчас мне нужен твой вертолёт. С возвратом.

Марк оторопело уставился на танцовщицу, но она, ничуть не шутя, добавила:

– Ты получишь всё – в рамках сценария и гораздо больше, только дай команду твоему пилоту срочно вылететь в Краснодар. Нужно спасти человека. Он умирает.

– Что за ерунда?!

Маша схватила певца за руку и потащила за собой. Теряя наигранное самообладание, взволнованно и страстно, она объясняла:

– Парень сорвался со скалы. Говорят, сломан позвоночник. Через перевал везти нельзя – долго, и там сплошные камни. Времени – на секунды.

Остановившись возле недвижимого тела юноши, Маша нетерпеливо тряхнула Марка за локоть:

– Вот. Его ты можешь спасти! И тебе это ничего не будет стоить. Получишь только бонусы.

Отец Георгий и Юрка молча наблюдали за разыгрываемой Машей сценой.

– Нет, ну, конечно, – уступил лобовой атаке певец, морщась от лицезрения неприятной картины, – можно отвезти… почему нет?

– Спасибо! Ты лучший! – Маша громко чмокнула его в щёку и кинулась к пилоту: – Открывайте дверь! Заводите мотор!

Она обернулась к Юре:

– Дай телефон!

Раздражённый Юра протянул плоский мобильник:

– Бери! Но как бы потом жалеть не пришлось.

Не слушая его, Маша молниеносно набрала номер и закричала в трубку:

– Папа! Папочка! Это Маша. Нужна твоя помощь! Я в горах. Да, там же. Времени совсем нет, позже всё объясню. Наш Дмитрий Иваныч в краснодарской больнице работает? Он же начальник, да? Тут парень разбился, упал со скалы. Умирает. Да, из наших. Есть вертолёт, но нужна будет срочная реанимация. Сможешь организовать реанимобиль в Краснодарском аэропорту?

Маша обратилась к усатому пилоту, который, как и все остальные, подошёл посмотреть, что здесь происходит:

– Сколько до Краснодара лететь?

– Минут двадцать.

Маша снова стала возбуждённо рассказывать отцу:

– Будем там через полчаса. Может быть, успеем спасти. Пожалуйста, папа! И ещё у него с собой нет документов. Потом привезём. Я? Да, поеду с ним.

Режиссёр подскочил и замахал на неё руками:

– Куда ты поедешь? У нас времени в обрез. Марк завтра улетает в Штаты, а снимать целую тонну!

Певец тоже опомнился и заявил безапелляционно:

– Да, вертолёт я даю, только ты остаёшься. Прости, крошка, но работа есть работа. Иначе никто не полетит. Ты не врач, и тебе там нечего делать. Вон батюшке как раз дело, пусть едет.

– Я лечу, конечно, – сказал игумен.

Маша снова схватила его под локоть, как старого знакомого, и пробормотала:

– Если я не могу лететь… Папа обещал организовать реанимацию к аэропорту. Раз папа сказал, так и будет! Александров. Запомните: Сергей Вадимович Александров. Главврач – Дмитрий Иваныч. Порошенко его фамилия.

– Спасибо, – кивнул игумен, – не будем терять время.

Пилот уже был в кабине. Священник, закатав рукава, хмуро скомандовал:

– Парни, хватаемся за брезент с четырёх концов. Аккуратно только. Раз, два. Взяли. Грузим.

С мощным грохотом и вихрем, снёсшим с голов шляпы и бейсболки, растрепавшим причёски и вздыбившим волосы, вертолёт поднялся над поляной. Сделав небольшой круг, он стал быстро набирать высоту.

Юра небрежно заявил:

– Ну-с, акцию по спасению маньяка можно считать завершённой.

– Сколько можно прикалываться! – возмутилась Маша. – Вали-ка ты лучше домой.

Юрка язвительно парировал:

– А ты иди, отрабатывай бонусы. Надеюсь, понравится!

– Что тебе от меня надо?! – вспылила Маша.

– Ничего, – Юра развернулся на сто восемьдесят градусов, засунул руки в карманы и вразвалочку пошел прочь. Маша с досадой посмотрела вслед его тёмной фигуре, а потом перевела снова взволнованный взгляд на набирающий высоту вертолёт.

– Слушай, а кто у тебя отец? – полюбопытствовал Марк.

– Лётчик, – ответила Маша. – Командир корабля.

Вскоре вертолёт в небе превратился в невидимую почти точку.

Маша с облегчением вздохнула, понимая, что больше от неё ничего не зависит. Она повернулась к съёмочной группе и на удивление спокойно произнесла:

– Ну что, ребята, снимаем водопад? Водки только дайте.

Глава 19. Не искусства ради…

Водки не нашлось, но пока Машу штукатурили, наклеивали на царапины маскирующую плёнку телесного цвета, реставрировали, словно статую, пострадавшую от рук вандалов, она с отрешённым взглядом отхлебывала коньяк прямо из горлышка, закусывая расплавленной от жары шоколадкой и тонко нарезанными дольками лимона, которые заботливо притащил Лёня. Он не присел, как обычно, поговорить с Машей, а, сославшись на работу, поспешно скрылся.

Как ни странно, от коньяка Маша не пьянела. Иногда она вглядывалась в экран айфона, проверяя, не отключился ли, и следила за цифрами на электронном табло, отражающими тягостно плетущиеся минуты. Полчаса прошло. Наверное, вертолёт, уже в Краснодаре.

Элла принялась нашёптывать «по секрету» о том, как Вика заявила, что Маша сниматься не будет, и предложила свои услуги:

– Нет, ты подумай! А ещё подругой назвалась, – округлив глаза, сообщала Элла. – Как она тут с Марком заигрывала! Мулата, что с ней был, аж перекосило. Утверждала, что ты ведёшь себя, как невменяемая. Ага, прямо так и говорила… Типа танцует с тобой в одной труппе. Конечно. Да только фактура совсем не та! Посмотри на тебя и на неё – блондинка облезлая, и туда же… Марк не будь дурак, сказал, что тебя подождут.

– Жаль, – бросила Маша.

Гримёрша обиженно замолчала. Ей пришлось как следует постараться, чтобы с помощью разных хитростей скрыть последствия Машиных приключений. Впрочем, недаром Эллу считали одной из лучших.

Не заставив долго ждать, Машу вернули на пьедестал, точнее на съёмочную площадку, почти такой же роскошной, как и в начале съёмок. Разве только потухший блеск в глазах восстановить гримеру было не под силу.

Запасливая Анечка, костюмер, знала не понаслышке: во время работы «на натуре» случиться может всё, что угодно. Она и вправду прихватила на съёмки несколько одинаковых сарафанов, памятуя о необходимости героини по сценарию купаться в водопаде, валяться на сеновале и прогуливаться по кустам.

Режиссёр, довольно потирая руки, взялся за дело. Положив неподалеку на камни айфон, Маша ступила в заводь перед водопадом. С маской таинственности, перемежающейся кокетливыми улыбками, в основном выходившими очень натужно, Маша плескалась в освежающих струях, вновь играя коварную соблазнительницу.

– Мария! Ну, картонная совсем получилась. Давай, девочка, давай, включайся, – кричал режиссёр.

И Маша снова и снова входила в холодную воду, прислонялась ладонями к скале, отполированной срывающимися сверху потоками, оборачивалась к объективу и танцевала один и тот же танец в прилипающем к телу мокром сарафане. К ней множество раз подходил Марк, касался пальцами спины и приникал в поцелуе, изображая перед камерой покорённого любовника.

Думая об одном, Маша, как заведённая кукла, исполняла всё, что говорили. Происходящее вокруг, казалось, не имело к ней никакого отношения: лица, брызги, камни, объектив кружились, как в тумане.

– Снято! Отдыхаем пять минут, – наконец заорал Юнус.

На Машу накинули большое махровое полотенце. Несмотря на жару, от долгого купания в ледяной воде у неё зуб на зуб не попадал. Маша подняла айфон. Два часа пролетело. А она даже не знает, жив ли Алёша… Лучше не думать об этом. Иначе она сойдёт с ума.

– Товарищи! Минуту внимания! – послышался громкий мужской голос.

Все обернулись. Плотный краснолицый полицейский в форме переминался посреди поляны. Похоже, никем не замеченный, он уже какое-то время наблюдал за процессом съёмок.

– На вас поступила жалоба, – сказал он. – Кто тут главный?

– Ну, я, – раздраженно гаркнул режиссёр, – опять кому-то шумно?

– Да нет. Угнали автомобиль, – заявил полицейский, – у жителя станицы Залесской, Григория Мироненко.

Маша подошла к полицейскому, завернутая в одно только полотенце:

– Я. Это была я. Пока ваш Мироненко соображал, что делать, человек умирал. Мы оказали помощь – отправили в Краснодарский госпиталь. Можете проверить. А вон стоит грузовик, целый и невредимый. Мне писать заявление на этого Мироненко – есть такая статья « О неоказании помощи»? Или вы меня арестуете? – Маша вытянула вперед руки, будто для наручников. – Мне плевать.

Не успел полицейский ответить на тираду, к ним подошел Марк, и, увидев знаменитость, местный Коломбо расцвел:

– Ой, да вы же Марк Далан! Правда? Бабы болтали в станице, что вы приедете, а я не верил. Ой-ёй-ёй. Моя дочка от вас без ума! А не дадите автограф?

– Без проблем, – широко улыбнулась звезда.

– А сфотографироваться с вами можно? На мой мобильник, а?

– Конечно. Юнус, помоги нам.

Улыбаясь, Марк застыл рядом с прильнувшим к нему полицейским. Вдоволь напозировав с растекающимся от счастья станичником, Марк взял его под локоть и вкрадчиво сказал:

– А насчёт машины я вам так скажу: надо было парня спасать. Срочно. Просто ужас, на что он был похож – кровь, кости наружу. Ну, вы понимаете. Я не мог не поучаствовать – мальчика так жалко, – свой вертолёт отдал, чтоб доставить его в больницу. А кто там что заявляет, я не знаю. Вы, наверное, на моем месте так же поступили бы, да?

– Я? Наверное, – пробормотал полицейский.

– Вы же не арестовываете тех, кто людей из огня вытаскивает?

– Не-ет.

– Вот и чудно. Так что грузовичок забирайте и передайте от нас большую благодарность товарищу Мироненко, – объяснял Марк мирно кивающему полицейскому. – А наша Маша устала просто. Вы бы знали, как она танцует! Гениальная девочка!

– Да-да, я видел, – подтвердил полицейский и козырнул: – За неимением состава преступления… Учитывая факты… Разрешите откланяться.

– Заходите ещё, будем рады, – ласково простился с ним певец.

* * *

На горы опустилась глубокая тень сумерек. В перерывах Маша сидела, уткнувшись в автокемпер невидящим взглядом. Душа замерла – Маша не испытывала ровным счетом ничего. Когда было сказано, она стянула сарафан и легла рядом с Марком на взбитое сено в каменной хибарке. Под косыми желтоватыми лучами осветительных приборов в воздухе парили невесомые пылинки, которые старательно выдувал ближе к объективу кто-то из «двоих из ларца». Стоящая в каменной нише причудливая керосиновая лампа бесшумно разгорелась, создавая аллегорию страсти.

Выгибая спину в поддельном экстазе и запрокидывая голову, Маша имитировала секс с Марком, не чувствуя даже его прикосновений, будто все рецепторы по щелчку пальцев перестали работать.

Юнус устал требовать от неё эмоций, и, махнув рукой, сместил фокус объектива на певца, снимая лишь терракотовые волосы, разлетающиеся на сухой траве, запутавшиеся в них цветы и волнующие движения женского тела. Ближе к полуночи режиссёр, уже еле ворочая языком, буркнул в последний раз: «Снято! До завтра» и ушёл из каморки. Осветители выключили лампы и, хлопнув дверцей, пошли расслабляться. Споря о чём-то с помощником, мрачный Лёня, будто намеренно игнорируя Машу, тоже исчез в темноте, согнувшись под тяжестью камеры «Тоськи».

– Жива? – спросил Марк, когда они остались одни.

– Жива, – безучастно ответила она.

– Ну, иди, отдыхай, – сказал певец, – завтра утром одна сцена, и твои мучения окончились.

– Правда?

– Да, остальное уже будет о том, как я страдаю без тебя.

Маша усмехнулась, нащупывая в сене свой сарафан:

– Сильно не страдай.

– Поплачу немного и спою ещё куплет о твоей коварности, – хмыкнул в темноте Марк. – Ну, ладно. Иди скорей, пока в кемпере места не разобрали.

Благодарная, Маша уже выходила из хибарки, когда Марк спросил:

– А тот парень тебе кто?

– Никто. Совсем никто, – вздохнула Маша.

– Ну-ну…

Глава 20. Где вы были?

Проснувшееся солнце осветлило горы, пронизывая редкими лучами плотную пелену тумана. Прохладное утро только оставило испарину на траве и листьях, а съёмочная группа уже была в сборе. Позёвывая и зябко ежась, «двое из ларца» направили прожекторы на влажно-глянцевые кусты самшита, за которыми тянулись ввысь поросшие мягким мхом стволы тисов. Подарив грустную улыбку объективу, Маша не спеша удалилась в кущи, похожие при таком освещёнии на декорации к эльфийской сказке.

Последнюю сцену с участием Маши отсняли за пару дублей, и режиссёр отпустил её восвояси. Марк чмокнул партнёршу в щёку, бросив на прощанье: «Звони, если что», и с сумкой на плече она вышла на тропинку, бегущую в прозрачно-серую воздушную кисею тумана. Птичий щебет лился из леса, но с каждым шагом он становился тише, пропадая в невесомом, молочном облаке, уснувшем прямо на лесной зелени и рыжей грунтовке.

Маша обернулась на водопад, на тёмные фигуры клипмейкеров, то исчезающие за белёсой дымкой, то выступающие из неё снова, и побрела прочь. После бессонной ночи, вчерашних потрясений и долгих съёмок Маше уже не верилось, что всё наладится, хотелось только лечь и забыться без снов.

Впереди показался кто-то в чёрном – почудилось, что из тумана вот-вот вынырнет Алёша. Маша вздрогнула. Вспомнилась его сдержанная улыбка, утончённое лицо. Всё могло быть иначе… Могло. Но, скорее всего, его уже нет в живых…

Ужас костлявыми пальцами сжал Машино сердце, и утро показалось нестерпимо холодным, несмотря на внезапно ворвавшиеся в бело-дымное марево солнечные лучи. Навстречу вышел незнакомый инок, сумрачный и сердитый.

– Извините, как мне узнать, настоятель вернулся? – хриплым голосом спросила Маша, позабыв о приветствии.

Монах посмотрел куда-то сквозь девушку и пробормотал:

– У нас теперь новый настоятель. Вы о нём спрашиваете или об отце Георгии?

– Как это новый? – изумилась Маша.

– Назначили, – ответил инок. – Вчера митрополит за этим приезжал. Теперь отец Никодим настоятель.

– А батюшка, отец Георгий где? – неловко спросила Маша

– В Краснодаре остался, по делам.

– Вы извините, что я к вам пристаю вот так с расспросами, но, скажите, про послушника – того, что разбился вчера, вы что-нибудь знаете?

– Нет.

– Извините.

Потупившись, Маша развернулась и пошла в обратном направлении – к станице. Скорее в Краснодар! Нет ничего хуже неизвестности!

* * *

Во дворе за столом Юра и Катя допивали утренний чай.

– Маняш! Ну, ты как? – кинулась к подруге Катя.