355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Галина Манукян » Без боя не сдамся (СИ) » Текст книги (страница 4)
Без боя не сдамся (СИ)
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:53

Текст книги "Без боя не сдамся (СИ)"


Автор книги: Галина Манукян



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

А девушка продолжила увлечённо:

– Надо же! Мне всё на службе понравилось. Особенно, как кто-то пел. Не знаю, как это правильно называется… – псалмы?

– Каноны и тропари.

– Красиво было. Очень, – девушка улыбнулась. – Похоже, у вас тут есть настоящий оперный певец. Я заслушалась.

Алёша склонил голову и тихо сказал:

– Спасибо.

– Это были вы?! Правда?! – её голос прозвучал восхищённо и неожиданно громко, отдаваясь эхом под сводами храма.

Восклицание смутило, резануло слух Алёши. Не дóлжно было беседовать здесь – ему, послушнику, с девушкой – в сенях храма, будто в каком-то клубе. Он внимательно посмотрел на неё – нет, непрошеная гостья над ним не подшучивала. Похоже, ей действительно понравилось. Алёша подтвердил коротко:

– Я.

– Потрясающе! У вас талант.

Теперь она делает ему комплименты? С чего бы? Похоже на глупую игру… «И Грэмми присваивается… послушнику Алексею Колосову! Ага, сейчас». Неловкость заставила Алёшу быстро найти ключ. Выставив его, как хоругвь, Алёша сообщил:

– Мне нужно запереть храм.

– Да, конечно, – она помялась немного и произнесла: – Я хотела сказать… Извините, не знаю вашего имени…

– Алексей, – вставил он чуть хрипло.

– Очень приятно, – обрадовалась девушка, – а я Мария, Маша.

Алёша только кивнул в ответ.

– За калитку мне, правда, неудобно… Мои балбесы чересчур разбаловались, прямо детский сад – штаны на лямках.

– Бывает.

Алёша пропустил её вперед, а затем несколько раз провернул большим железным ключом в замочной скважине. Серая кошка потрусила по безлюдной улице, над которой сгустилась бархатная синева ночи. В небе, сапфировом с востока, плавно переходящем в маренго с зеленоватыми переливами на западе, уже горела первая звезда. Жёлтые пятнышки окон местами неуверенно подсвечивали сквозь ветви садов по обе стороны улицы.

– Я пойду, – улыбнулась Маша. – Спокойной ночи!

– Всего хорошего, – с вежливой прохладой в голосе ответил он, не торопясь спускаться со ступенек лестницы. Маша легко сбежала вниз, выскользнула за калитку и скрылась в темноте. Алёша почувствовал досаду: зачем она так быстро ушла? Хотелось догнать её сейчас же. Но это было глупо. Он провёл пальцем у ворота: подрясник внезапно показался тесным. Шумно выдохнув, Алёша пошел к калитке, защёлкнул замок и вдруг наступил на что-то. В луче фонарика ярким пятном появился красный, распластанный в дорожной пыли женский кошелек. Изящный, новенький, с золотистыми пряжками. Алёша поднял его и, отряхнув от пыли, ласково подумал: «Маша-Маша… Растеряша». В груди снова расплылось тёплое, нежное чувство. Алёша радостно стиснул лакированный кошелек и, не размышляя больше, побежал вверх по улице.

– Мария! Маша! – выкрикнул он. – Постойте!

Он скоро нагнал её. Фонарик, как прожектор, издалека высветил стройную фигурку. Маша обернулась и прикрыла рукой глаза от белого пучка света. Алёша подбежал к ней и протянул кошелёк:

– Вы потеряли.

– Спасибо, – она одарила его сияющей улыбкой.

– Я провожу вас, – по-родительски строго произнес Алёша, – а то вы ещё что-нибудь умудритесь потерять или сломать.

Маша рассмеялась:

– Не откажусь. Но я не всегда такая неловкая… Правда-правда!

Её голос и смех, колокольчиковый, искристый, как утренняя игра солнечных зайчиков на воде, нравились Алёше. У третьих ворот от развилки, увенчанных художественной ковкой, Маша остановилась:

– Мы пришли. Ещё раз спасибо!

– Будьте внимательнее, – назидательно сказал он.

Уже взявшись за ручку калитки, Маша задержалась и вдруг сообщила с надеждой в голосе:

– А нас попросили в клубе выступить завтра вечером… на открытой сцене. В девять…

– Бог в помощь, – сказал Алексей, отчаянно скрывая волнение. – Мне надо идти.

– До свидания!

Маша скрылась за калиткой. А он прошел десять метров в сторону скита. И вернулся. Неведомо зачем. Из-за ворот слышался смех – её смех, звонкий, переливчатый. Алёша долго стоял с замирающим сердцем, подслушивая чужое веселье. В смехе Маши не было едкой насмешки, сарказма или деланного кокетства, только будничная радость человека, которого ничто не гнетёт. Со двора доносилась шутливая перепалка весёлой компании. И, несмотря на затаённую злость на недавних насмешников, послушник позавидовал им. Ему захотелось так же, как они, беззаботно смеяться над глупостями и болтать о пустяках, быть просто олухом двадцати лет без тяжёлого прошлого за спиной, быть кем угодно – только не собой! Чувство одиночества, что казалось спасительным, душило теперь, не жалея. Алёша поторопился обратно к скиту.

* * *

В трапезной заканчивали ужин братия и трудники, дружно стуча ложками по тарелкам. Алёша сел за стол и осенил себя крестным знамением. Брат Филипп побаловал сегодня итальянским ризотто на кубанский манер, свежей выпечкой и ароматным компотом из слив. Высокий и тощий, как жердь, брат Серафим пожаловался, что переел, тошнит его и клонит в сон, на что Филипп задорно спросил: «Братушка, уж не беременный ли ты? Сходил бы к доктору». Под общий хохот православных Серафим замолчал.

Рассеянный и задумчивый, Алёша едва притронулся к еде, будто не проголодался за день. Братья говорили о чём-то рядом, но суть их беседы ускользала от Алёши – его мысли, наполненные сладко-мучительным привкусом безотчётной тревоги, витали далеко.

Подошёл отец Георгий.

– Алёша, голубчик. Как там калитка? – спросил он.

– Вкусно, я просто не голоден… – невпопад ответил Алёша.

– Прости, что?!

Алёша встряхнул головой и подскочил:

– Помилуйте, батюшка, что вы спрашивали?

– Калитку починил? – повторил вопрос игумен.

– Да-да, конечно, – Алёша протянул священнику ключ от храма: – Я всё запер.

– Хорошо, – похлопал его по плечу игумен и ещё раз внимательно посмотрел на послушника: – После трапезы зайди ко мне. Побеседуем.

Спустя десять минут Алёша негромко постучал в деревянную дверь и дёрнул за ручку, оставив на ней мокрый след от ладони.

– Можно, батюшка?

– Заходи, – отец Георгий оторвался от бумаг на столе и снял очки: – Присаживайся.

Алёша сел на им же когда-то сколоченный стул, предчувствуя неприятности по серьёзному виду наставника.

– Что с тобой происходит, Алёша? – спросил тот. – Ты как будто не в себе.

– Всё хорошо, батюшка, – ответил Алёша и опустил голову. Его щёки горели. Он набрал воздуха и, взяв себя в руки, повторил: – Всё хорошо.

– Смотри, братец. Не дóлжно от наставника ничего скрывать, – отец Георгий провёл рукой по бороде: – Что ж, настало время для этого разговора. Думаю я, что тебе надо вернуться в мир. Окунуться во взрослую мирскую жизнь, может быть, завести семью, найти работу по душе. Подумай об этом.

– Хорошо, батюшка, – нахмурившись, ответил Алёша, – подумаю.

– Видишь ли, понять, что тебе истинно нужно, нельзя, если не с чем сравнивать. Тебе несладко пришлось в детстве, знаю. Но тогда ты был ребёнком… Сейчас ты уже не растерянный мальчик. Окреп, возмужал, многое умеешь делать. А, главное, у тебя есть основа – ты знаешь, что Господь всегда с тобой. В чистоте и молитве человек может не только в монастыре жить.

– Вы хотите, чтобы я ушёл? – испытующе посмотрел на игумена Алёша.

– Я блага для тебя хочу, – поправил наставник. – Стать монахом – это не то, чтобы вступить в какую-нибудь партию и выйти из неё через год. Это навсегда. А я вижу: не по тебе эта дорога. По крайней мере, сейчас. И не в возрасте дело. Вон Серафиму девятнадцать, а видно, что сердцем радуется. Как рыба в воде здесь. Он иного не ищет и вряд ли искать будет.

– А я чем вам не угоден, батюшка? – поджал губы Алёша.

– Ох, братец, всем ты мне угоден, – вздохнул отец Георгий. – Век бы не отпускал. Да только не скроешь, что через силу, а не с радостью ты несёшь крест свой. Мечешься. Маешься. И не один я это замечаю. Вчера о том же беседовали мы со старцем Афанасием… Ему, сам знаешь, бóльшее ведомо.

– Знаю.

– Так что подумай о моих словах. Хорошо подумай. Если захочешь, будешь навещать нас. Советом, всем другим, чем сможем, поможем. Посчитаешь, что совсем тебе не место в миру, вернёшься. Помолись о Божьем наставлении на сон грядущий.

– Хорошо, батюшка, – тихо сказал Алексей. – Я могу идти?

Отец Георгий улыбнулся по-доброму:

– Погоди. Во вторник поедешь с отцом Никодимом в город, поможешь с покупками. В подряснике тебе неудобно будет, возьми у Никодима мирскую рубаху, брюки. У него есть что-то в подсобке. Да попроси сейчас, пока он на месте ввечеру. Завтра его не сыщешь.

– Но мы ж, наверное, к обедне не вернёмся, как же молитвенное правило?

– Ничего. У тебя послушание – отцу Никодиму помогать. Это важнее.

– Спасибо, батюшка. Благословите, – склонил голову Алёша и поцеловал благословляющую его руку.

Глава 12. Танец со звездой

Утренний воздух касался прохладными губами порозовевших щёк и озябших пальцев. Поджав ноги и завернувшись в кашемировый палантин, Маша сидела за столом беседки и выводила фантазийными буквами на салфетке: «Алёша, Алёшенька, Алекс». «Хорошее имя – может быть совсем разным, как и его хозяин!» – подумала она. Мечтательно вздыхая и рассматривая выведенные на рыхлой бумаге завитушки, Маша не заметила, как сзади тихонько подкрался Юра и заглянул ей через плечо.

– Что ещё за Алекс? – недовольно бросил он.

Маша быстро закрыла ладонью салфетку и фыркнула:

– Тебя не касается! Терпеть не могу, когда подглядывают!

Юра нахмурился:

– Да-да, сорри, забыл – тебя прёт, только когда из зарослей психи всякие пялятся…

– Я уже говорила: хватит прикалываться по его поводу, – процедила Маша.

– Так вот кто у нас Алекс! – Вскинул брови Юра. – А ты уже имечко узнала. Оперативненько! – Юра ткнул пальцем в салфетку: – Только неполный комплект получается: ты забыла дописать: брат Олексий – монах-придурок.

– Сам придурок! Задолбал уже! Иди, куда шёл! – вспылила Маша и, сжала салфетку в руке.

– Ути… какие мы нервные, – безрадостно усмехнулся Юрка.

На крики показались сонные ребята:

– Вы чего разорались с утра пораньше? Что тут такое? Потише нельзя? Кто куда идет?

– Уже никто и никуда, – буркнул Юра и с показным равнодушием вернулся в домик.

Когда все собрались за завтраком, между Юрой и Машей повисла неприятная пауза.

Никита показался, как всегда к столу, но, учуяв запах ссоры, быстро ретировался подобру-поздорову, стянув лишь пару булочек и бутерброд с сыром. Катя, Вика и Антон болтали о пустяках, а Юра просто молчал и насуплено дул щёки. Прошёл час, другой. Никто не начинал репетировать номера к вечернему концерту. И хотя Маша продолжала сердиться, ей было как-то не по себе от хмурого лица друга и долгого отсутствия шуток.

Юра прошёл в душ, снова не взглянув на Машу. Он звякнул щеколдой изнутри. Маша приблизилась к деревянной постройке и крикнула сквозь щель в стене:

– Слышь, приколист! На обиженных воду возят!

Он не откликнулся. Из-за стены слышался только плеск воды. Маша не отстала:

– А я скажу Лидии Семёновне, чтоб она от водопровода отказалась. Зачем деньги платить, когда такой надутый гусь даром пропадает…

Маша прислушалась – плескаться Юра перестал, но в ответ – ни слова. Она насупилась:

– Ну и ну тебя!

В этот момент дверца распахнулась, и Юрка со всей высоты своего роста опрокинул на Машу полный таз с холодной водой:

– Кто тут водоноса заказывал? – ехидно захихикал он, явно наслаждаясь Машиным визгом.

– Ах, ты ж! – всплеснула руками она и принялась колотить его по спине. Он выставил вперёд зелёный пластиковый таз, защищаясь им будто щитом, и притворно ойкал, когда ловкий Машин кулачок попадал по голому торсу. Шум дружеской потасовки отвлёк Антона, Вику и Катю от просмотра очередного хоррора. Антон подключился, ни секунды не колеблясь. Он открыл вентиль шланга и принялся поливать всех подряд.

Вику и Катю тоже уговаривать не надо было – они выскочили из-под беседки, и в ход пошли шланги, тазы, лейки. Вскоре устланный тротуарной плиткой двор Семёновны покрылся лужами, а водное побоище превратило танцоров в участников конкурса мокрых маек. Все хохотали до упаду. Маша радовалась: лёд раскололся, наступили паводки.

Придерживая занавеску в кухне хозяйского дома муж Семёновны, раззявив рот, поедал глазами трех красоток, облепленных мокрой одеждой. Его главной печалью в тот момент было отсутствие батареек в видеокамере.

Вдруг в калитку постучали. Из-за железной двери выглянула белобрысая девчонка. Её вздёрнутый носик с любопытством потянулся к артистам, мокрым, как куры в дождь. Девчонка замерла, расцветая улыбкой при виде Маши:

– Здрасьте снова.

– Привет, забегай, – приветливо махнула ей Маша. – Ты что хотела?

– Завклуба, Святозар, попросил уточнить, вы не передумали выступать? – шмыгнула носом девчонка, глядя во все глаза на Антона, будто это был первый темнокожий человек, которого она видела живьём.

Катя подмигнула посланнице и весело пробасила:

– Не передумали. Мы за любой кипишь, кроме голодовки.

– Только под нашу музыку, – строго вставил Антон, – я под всякие «тыч-тыч» танцевать не намерен.

Маша сложила руки перед ним:

– О, Солнцеподобный! Король сцены и падишах танцев! Да будет вам известно, что флэшка с композициями уже в радиорубке.

– Тогда ладно, – осклабился Антон.

Катя спросила у девчонки:

– Пообедаешь с нами?

– Неа, – гостья снова шмыгнула носом, – мне к Святозару надо. Он один не справится!

– А-а, ну конечно, – улыбнулась Катя, – беги!

Когда белобрысое чудо удалилось, Маша спросила:

– Что танцуем?

– Да что хошь, – ответил Юрка, – только без поддержек – я на отдыхе, а вы вон как разъелись на хозяйских ватрушках

– Ой-ёй-ёй, – хохотнула Маша, – бедня-я-яжечка! Работать мальчика заставили... У самого вон пузо уже!

– Где?! – испугался он.

Все прыснули, и Юрка тоже, тщетно пытаясь изобразить обиженную мину.

Обсудив спонтанную программу из пяти номеров, ребята решили выступать просто: в голубых джинсах, белых футболках и босиком – универсальная одежда на все случаи жизни. Благо, проверенная заранее сцена, сколоченная к празднику, это позволяла.

Не признаваясь никому, Маша волновалась, как перед первым кастингом, уговаривая себя, что Алёша не придёт – ни за что не придёт. Если монахам мирскую музыку слушать нельзя, что говорить о танцах? Но как бы невзначай Маша предлагала номера поскромнее – без эротических страстей, и заявила, что станцует напоследок сольную композицию – «Влюбленную». Её она недавно придумала сама на элегантно-нежную, полную философского смысла песню Джорджа Майкла «Like Jesus to a Child». Уверенная, что Алёша прекрасно понимает английский, Маша смутно надеялась удивить его выбором музыки и утонченностью танца. И тут же говорила себе: какая разница, он не придёт! А сердце все-таки ждало…

* * *

Вместе с тёмным одеянием ночи на станицу снова опустилась прохлада. Перед открытой клубной сценой толпилась молодёжь, одетая по последней станичной моде. Жители постарше тоже пришли поглазеть на праздник. Поодаль бабы, щёлкая семечки, балакали о том, о сём, приправляя беседу досужими сплетнями. Туристы и местные, девчонки, хлопчики и даже малышня, снующая под ногами, пребывали в сладостном чувстве ожидания. Кто-то обсуждал, что, мол, хлипкую иллюминацию повесил Святозар над сценой – того и гляди грохнется. Кто-то хвастал перед соседями: «А мой-то, мой целый месяц в клубе репетировал, все ноги истер! Куда уж лучше кому!», а электрик, чувствуя недостаток хмелька для энтузиазма, бурчал: «Как пить дать свет отключат. Как пить дать!»

Костя, владелец центрального магазинчика, обязал работать за выносным столом продавщицу, тетю Зину. И она, обливаясь потом, несмотря на вечернюю свежесть, еле успевала выдавать шоколадки, батончики, жвачки и всякую всячину в обмен на монетки и купюры. Костя довольно поглядывал на цветущий бизнес, чувствуя себя не хуже, чем единственный продавец пива и хот-догов перед бразильским футбольным стадионом. Никита с подхипованной девчонкой, увешанной амулетами, тусовался возле москвичей, важный, словно толмач турецкого султана.

Маша подивилась количеству желающих посмотреть на их творчество. Начался концерт, и ребята зажгли на сцене так, как не выступали в лучших концертных залах страны, танцуя с удовольствием, и с ещё большим удовольствием срывая гром аплодисментов. Пару номеров пришлось повторить под громкое скандирование: «Ещё! Ещё!» и зычное, подгулявшее «Ура-а-а!» со стороны заброшенного вагона.

Наконец, зазвучала лиричная песня Джорджа Майкла – последняя в списке. Маша вышла на сцену, сменив перед выходом майку на развевающийся белый хитон. Она снова обвела взглядом лица, едва различимые в темноте. Не увидев Алёшу, Маша всё же танцевала для него, кружилась в танце, стараясь вложить в движения то светлое, что было сейчас в душе. Податливое, гибкое тело чувствовало звуки, словно было их частью, струной гитары, клавишей фортепиано. Сливаясь с музыкой, Маша то подлетала в балетном прыжке, то кружилась в невообразимых па. Распущенные огненные волосы продолжали каждое движение игрой пружинящих локонов. Руки порхали, как крылья бабочки, извивались в восточном орнаменте, отсчитывали такт и снова взлетали. Это было красиво. Это было естественно. До приятной дрожи, до мурашек по спине.

Мелодия замолкла, и Маша склонилась в глубоком поклоне перед публикой. Под шумный восторг зрителей Маша скрылась в условном закулисье. «Ну, ты, мать, дала!» – шепнул восхищённо Юрка. – «Энергетика супер!» Подбежал низкорослый организатор, Святозар, и рассыпался мелким бисером комплиментов, не зная, целовать ли танцовщице руки или сжать в объятиях из чувства признательности. Он ещё бормотал, что будут конкурсы, а кто выиграет, сможет станцевать с многоуважаемыми артистами, если те, конечно, не против, хотя в афишах они уже про это написали...

Маше не терпелось поскорее вырваться из толпы. Дежурно улыбаясь, она кивала и пятилась, пока не нырнула в темноту за клубом. Маша обошла огромные ели, они касались большими лапами земли, будто бояре рукавами до полу и шептали что-то ветру. Тот задул сильнее, вынудив «бояр» склонить перед небом остроконечные шапки. Маша зябко обхватила себя руками.

– Я не думал, что это так…, – вдруг послышался голос, и Маша вздрогнула от неожиданности. Из тени вышел Алексей: в обычной рубашке, брюках. Без скуфьи на голове его облик утратил религиозную неприступность – копна светлых волос, которую, он, очевидно, пытался расчесать, оставалась художественно-непослушной.

– Как «так»? – спросила Маша, робея.

– Красиво. Ваш танец…

– Я рада, что вам понравилось, – расцвела она.

– Понравилось – слишком примитивное определение, – заметил Алёша, – хотя вполне можно и им ограничиться…

– Вас отпустили с работы? – осторожно спросила Маша.

– Солнце зашло, негров с плантаций отпустили… – с легкой иронией ответил Алёша и добавил: – Просто воскресенье. И нам тоже положен отдых.

По другую сторону éлей послышались голоса Юры и Антона. Маша, удивляясь собственной смелости, схватила Алексея за руку и потянула к реке:

– Уйдём.

– Неплохо бы, – вдруг широко улыбнулся он, – а то ваши друзья опять с радостью предложат свои услуги. Обойдусь и без них.

Маша изумленно оглянулась на своего спутника:

– Вы узнали их голоса?

– У меня хорошая память на звуки. У кого-то на лица, а у меня на звуки. Однажды услышав голос, я буду помнить его всегда.

Проскользнув по узкой улочке к реке, они замедлили шаг и вскоре оказались на усыпанном галькой и булыжником берегу. Маша отпустила ладонь Алексея. Рядом виднелось чёрное пятно костра – ещё недавно она с друзьями бесилась тут, как сумасшедшая, не задумываясь о том, что кто-то назвал бы её поведение непристойным. К счастью, этого не видел Алексей.

Он остановился, задумчиво разглядывая реку:

– Вы интересную песню выбрали для выступления…

– Вам тоже нравится Джордж Майкл?

– Она в некотором роде стала для меня знаменательной, – тихо сказал он и замолчал.

Маша заговорила сама:

– Я никогда не думала, что послушник скита в таком удалении от цивилизации может знать английский.

Он усмехнулся:

– Но я же не из лесу в скит попал.

– А я этого не знаю. Может быть, вас и правда нашли в лесу, как Маугли, а может, вы – потомственный олигарх, – кокетливо улыбнулась Маша. – О вас я знаю очень мало: что вы умеете чинить калитки, запоминаете звуки, любите музыку и запрещаете себе её слушать…

– Не совсем, я пою на клиросе, – он стал серьёзным.

У Маши разгорелись глаза:

– А вы учились петь в музыкальной школе? Училище?

– Нет. Самоучка.

– У вас – талант.

– У нас с вами выходит, как в той басне, – хмыкнул он, – я хвалю вас, вы – меня. Давайте на этом остановимся, не то кому-то из нас придется прокуковать, а кому-то закукарекать…

– Хорошо, – согласилась Маша.

Ей казалось, что этой встречи под звёздами быть просто не может, и она спит, счастливая, чувствуя, что вот-вот проснётся. Не веря в реальность происходящего, она осмелела:

– Тогда спойте что-нибудь!

– Спеть? – удивился он.

– Ага. То, что любите больше всего: оперу, каноны ваши или рок? Что хотите!

Он смутился и закусил губу:

– Для всех я пою только на службах.

– А для себя?

– Ну…

– А для меня? – Маша присела на сухое дерево, желая не стеснять Алёшу.

Он помялся немного, но потом решился:

– Тогда вот это. Акустика гор, эхо, шум реки будут кстати, вместо аккомпанемента.

Маша подтянула к себе колени, с интересом наблюдая, как он собирается с духом. И вот, запрокинув голову к небу и прикрыв глаза, Алёша проникновенно запел: «There’s no time for us, there’s no place for us…»

Маша узнала песню Queen. Глаз невозможно было оторвать от его фигуры. Алёша преобразился, то аккуратно, то щедро даря ноты пространству, будто перед ним были не речушка и лес, а грандиозный, многотысячный стадион, а Маша – зритель VIP-трибуны перед сценой. “Who wants to live forever?” – лился его голос в ночь, окружая Машу музыкальной магией вибрато и мелизмов. Она была абсолютно счастлива. Алексей закончил петь. Выдержав паузу, он открыл глаза и смутился:

– Как-то так.

Благодаря этому спонтанному, пронизанному искренностью пению, барьер между ними растаял и стёк крупными каплями, как сюрреалистические часы на картине Дали. Маша приблизилась к Алёше.

– Вы правы, «понравилось» – слишком примитивное слово. Это потрясающе! Я просто, как одна сплошная мурашка. Вам нужно петь на большой сцене, на стадионе. Не зарывайте свой талант! Это преступление!

Откуда-то издалека, из центра станицы донеслись звуки медленной песни. Маша взглянула в глаза Алёше:

– А знаете, сегодня объявили конкурс – победитель выступлений танцует со звездой. – Она осторожно, едва касаясь, положила руки ему на плечи и шепнула: – Я думаю, что вы – победитель. Но я совсем не звезда, просто неплохо танцую. Зато над нами одни звёзды… гляди…

Он послушно взглянул вверх, а потом посмотрел на её лицо очарованно, будто она возникла перед ним только что – по волшебству. Его влажные горячие пальцы робко коснулись девичьих кистей, словно он хотел снять их с плеч, но не сумел.

Заслышав приближающиеся к реке голоса, Маша решила не терять времени. Она подтянулась на носочках и нежно коснулась губами его теплых, трепещущих губ, лишь на секунду почувствовав сладость. Его глаза затуманились, но она отпрянула, откладывая на потом блаженство настоящего поцелуя.

– Маша… Вы… – выдохнул Алёша.

– Тебе надо идти, – вдруг сказала она.

– Да-да, – взволнованно пробормотал он.

– Иди же, – твёрже сказала Маша. – Ребята уже близко. Иди.

Он растерянно взглянул на неё, а потом нехотя направился к скиту по самой кромке реки, перепрыгивая через камни, незамеченный теми, кто с радостными возгласами и шумом приближался к берегу.

* * *

Чувствуя себя счастливым дураком, Алёша не шёл, он бежал к скиту, не понимая, радоваться ему или, напротив, запереть за семью замками сердце, прыгающее сотней довольных лягушат в груди. Что стоит Маше растоптать его своей маленькой ножкой…?

Глава 13. Клипмейкеры

По колдобинам дороги, ведущей от перевала, осторожно пробирались два серебристых фургона Hymer. Солнце блестело на огромных лобовых стеклах и почти зеркальных, отполированных боках автокемперов. Погружённая в романтические мысли, Маша возвращалась с ранней прогулки к дому Семёновны. Эти длинные, странные «дома на колесах» смотрелись совершенно неуместно на улице меж хибарок, будто самолёт, приземлившийся по нелепой оплошности пилота вместо взлётной полосы в Шереметьево на трассу Москва-Воронеж, причем ближе к Воронежу.

Но автомобили направлялись прямо к Маше и вскоре притормозили возле голубых металлических ворот. Залесские мальчишки сбежались сразу же, словно у них существовал какой-то особый способ извещения о прибытии неопознанных объектов.

Пассажирская дверь первого автокемпера отворилась, и на землю спрыгнул худой невысокий мужчина в соломенной шляпе с полями, заломленными на ковбойский манер. Чёрная футболка с надписью «Я здесь Босс» и тёртые дизайнерские джинсы сидели на нем мешковато. Маша сразу узнала вытянутое лицо, поросшее щетиной, с торчащим из-под солнцезащитных очков мясистым носом. Это был режиссёр Юнус Расулмухамедов, великий и непревзойдённый мастер клипов для столичной попсы и не только.

Вслед за режиссёром вся съёмочная группа, уставшая от ухабистой дороги, вывалилась из кемперов. Разминая ноги, люди поглядывали на станичный пейзаж, кто с равнодушием, кто с любопытством. «Какие вчерашние, домашние лица», – вдруг вспомнилась Маше фраза из «Обыкновенного чуда». Но тут из толпы показалась улыбающаяся во весь рот, рыжебородая физиономия Лёни Вильберга. Он весело заорал:

– Маруся! Ба! Кого я вижу? Душа моя!

– Привет, – улыбнулась ему Маша и покорно сдалась в экспрессивные дружеские объятия.

– Тебя тут не засватали ещё? – подмигнул Лёня.

– Неа.

– Мария, тебя не узнать! – подошел режиссёр. – Ты какая-то другая.

– Доброе утро, – сдержанно улыбнулась Маша.

– Кому и доброе, – буркнул режиссёр. – Но точно не для Леонида, я его задушу собственными руками – припёр нас в такую глухомань!

– Да ладно, Юнус! Сам же видел всё на записи. Как будем на месте, ты мне ещё приплатишь за красоту и дешевизну. Если б на Корсику отправились, пришлось бы в десять раз больше выложить.

Режиссёр скептически взглянул на оператора:

– За мою задницу, пострадавшую на этих кочках, приплачивать будешь ты. Это точно. Впрочем, нечего лясы точить. Мария, запрыгивай в мой кемпер.

– Сейчас, я переоденусь и ребят предупрежу, – замешкалась Маша.

– Переодеваться не надо, костюмер с собой взяла все, – сказал режиссёр. – Давай, одна нога здесь, другая там.

Вернувшись с походной сумкой на плече, Маша пристроилась возле Лёни:

– Вы чего на день раньше заявились? – шёпотом спросила она.

– Юнус так решил, чтоб наверняка успеть. Марку в среду край надо в Нью-Йорк вылетать. Уж не знаю, что там за спешка такая…

– А сам Марк где?

– Их величество прилетит на вертолёте с минуты на минуту, – хмыкнул Лёня и добавил: – На самом деле у него вчера концерт был в Краснодаре, и какая-то местная шишка пообещала доставить «лучезарного» на вертолёте, дабы оне не отбили себе на перевале причинные места. Больно уж на эти места заглядывалась дочка тамошнего главы.

– Звезда-а, – с придыханием произнесла Маша.

– А то, – поднял глаза к небу Лёня, и ребята расхохотались.

* * *

Через четверть часа толпа клипмейкеров высыпала на просторную зелёную лужайку, раскинувшуюся у подножия скалы. С каменной стены с брызгами и лёгким шумом струилась вода, убегая затем из окруженной пышной растительностью заводи дальше к долине. Утреннее солнце искрилось золотом на серо-голубых волнах, играло на листьях деревьев, превращая в бриллианты крупные капли на траве. Неподалёку виднелась живописная полуразрушенная лачужка, её стены были сложены из неровных речных камней, остатки кровли прятались под раскидистой яблоней. Лёня радостно, как молодой орангутанг, размахивал волосатыми руками перед лицом режиссёра:

– Гляди, Юнус! Водопадик, а? Прелесть, скажи? А вон лесочек? Райские кущи! А сама полянка – травинка к травинке! А ты Корсику хотел… Ну, скажи, скажи!

– М-да…, – подтвердил режиссёр, важно оглядывая окрестности, – ничего так. Вполне.

И тут лирическую идиллию пейзажа нарушил приземистый крепыш неопределённого возраста в длинной рубахе и широких штанах. Невозмутимый, как Будда, он гнал стадо коз прямо на съёмочную группу.

– Это ещё что? – указал пальцем режиссёр.

Лёня на секунду замер, а потом с округлёнными от возмущения глазами побежал к пастуху, неистово жестикулируя и вопя:

– Куда?! Куда? Сюда нельзя, здесь съёмки. Нельзя! Давай отсюда!

Мужичок остановился. Ему, похоже, было всё равно, но для проформы он возразил:

– Та я из скита… коз пасти.

– Паси их, дорогой, где угодно, только не здесь! У нас арендовано, – заявил Лёня, уткнув руки в боки.

– Та я ничо. Низя и низя, – пастух пожал плечами и попробовал направить стадо с лужайки.

Но в этот момент с неба послышался громкий шум. Козы пустились врассыпную. Люди задрали головы. Маленький, похожий на глазастую стрекозу вертолёт выискивал место для посадки. Наконец, пилот пристроил машину на отдаленном пятачке. Вращающиеся всё медленнее лопасти стали различимы и скоро остановились совсем. Дверца распахнулась, и народу явился Марк Далан, статный черногривый мачо – звезда и любимец женщин. Он спрыгнул на траву и грациозно приблизился к режиссёру, сверкая белозубой улыбкой:

– Приве-ет, Юнус! Оригинальности тебе не занимать! Будем снимать клип про меня и коз?

Лёня прыснул, но сразу же замолчал, прикрыв губы рукой, а режиссёр, не теряя достоинства, сказал:

– И тебе привет, дорогой! А это мысль… хотя козочка у нас совсем другая, – он поманил Машу к себе и добавил, обращаясь к певцу: – Мария. Помнишь её на кастинге?

Марк Далан с интересом взглянул на девушку:

– Как не помнить? – и подмигнул ей: – Привет. Будешь моей большой экранной любовью?

– В рамках сценария, – ответила Маша.

* * *

Справившись, наконец, с козами, съёмочная бригада взялась за работу. Двое помощников режиссёра в чёрных шортах и шведках, одинаковые, как «двое из ларца», принялись колдовать над дверцей пустого сарайчика. До Машиных ушей донеслись звуки дрели, но их почти сразу заглушила музыка – песня Марка Далана, на которую и должен был сниматься клип. «Только одну ночь, до утра ты моя…», – пел приятный голос из огромных динамиков, создавая соответствующую атмосферу на поляне. Маша невольно заметила, что Далану до Алексея далеко. И надо же – тот поет в крошечной церкви, а этот мегапопулярен. Парадокс.

В одном из автокемперов Маша сидела в кресле перед большим, встроенным в стену зеркалом, отдав лицо во власть гримера Эллы – полной женщины лет пятидесяти. Краем глаза Маша видела, как за окном кемпера Марк и Юнус обсуждают что-то, напевают, отсчитывая пальцами такт мелодии. Потом увлечённо повествуя, как всё будет происходить, режиссёр указывал то на водопад, то на зелёные заросли, то на хибарку. Марк постоянно кивал, слегка покачиваясь под ритм собственной песни.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю