Текст книги "Свидетель (СИ)"
Автор книги: Галина Манукян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Здравствуйте, – выдохнул он, сунув ладонь под пиджак – туда, где тянуло сердце. – Я должен сообщить о похищении девушки, Варвары Невской. И о преступных действиях в отношении нее...
Глава 10. Изверг
Долгие обследования, наконец, завершились. Нас пригласили в кабинет. Я почувствовала за спиной мягкую спинку кресла, в очередной раз удивляясь яркости телесных ощущений. Они были не важны и совсем не заметны тогда, когда я полагалась в основном на зрение. Сейчас я могла поклясться, что кресло было кожаным, даже не прикасаясь к нему ладонью – хватило упругости, тихого звука, «сцепления» поверхности с тканью моего костюма. Внимание или просто игра воображения?
Контур профессора развел руками, и от него, словно по воде, расплылись по темноте «лунные» круги.
– Первый случай в моей практике: функционально ее глаза в порядке, но она действительно не видит.
– Такое возможно? – подал голос Валерий, по-прежнему напряженный.
Мое сердце радостно стукнуло, узрев надежду на свет.
– Истерическая амблиопия или психогенная слепота, – продолжил профессор, – это полное или частичное снижение зрения в результате психотравмы. Имелись ли у вас, Варвара, поводы для сильного стресса перед потерей зрения?
– Имелись, – за меня сдавленно ответил Валерий.
– Могу поинтересоваться?
– Сначала покушение на убийство, – он кашлянул, борясь с сухостью в горле. – Потом... изнасилование.
– Не люди вокруг, изверги, – сокрушился медик. – Вы в полицию уже заявили?
– Не волнуйтесь, приму меры, – ответил изверг. – Это можно исправить? Я готов заплатить любые деньги.
«Любые деньги» – снова эта фраза! Я не сумела побороть в себе презрение: что же он меряет все деньгами? А поступки? А человечность? А желание помочь, в конце концов? Разве можно откупиться от совести... И тут же поймала себя за шиворот: так-то я принимаю? Какую однако причудливую форму заимствовала моя гордость, накрыла голову дырявым платом бессребреницы и задрала нос, по которому не далее, как сегодня ночью получила... И вот, пожалуйста, еще одно зеркало: презрительное отношение Валерия ко мне, мое – к нему. Не часть ли это паззла? Матхурава тоже слишком гордился более высокой кастой...
Профессор наклонился, заглянул куда-то, наверное, в монитор компьютера, потом повернул голову к нам.
– Вам не офтальмолог нужен, а психиатр. Сразу видно, девушка тонкая, по-видимому, очень восприимчивая, с подвижной психикой. Я могу порекомендовать хорошего специалиста.
– Мы к нему обратимся. А сейчас что делать? – спросил Валера.
– В таких случаях рекомендуется принимать бромиды, валерьяну, обеспечить покой и оградить пациента от источников стресса. От этих нелюдей, которые... ну, вы поняли.
– Понял. – Хрипло ответил Черкасов. – Лечение длится долго?
– От нескольких часов до месяцев. Психиатрия, знаете ли, не моя область. Проконсультируйтесь с Топчаняном. Вот его координаты. А так, навскидку, знаю, что от стресса хорошо помогает смена места, травяные чаи, теплые ванны, ароматерапия, медитация, дыхательные упражнения. И, конечно, же покой. Одну нашу общую знакомую, – с хитрецой в голосе добавил профессор, – после известного нам с вами случая муж возил в ашрам к индийскому гуру. Не знаю, что помогло: поездка или мудрец, но дама от депрессии избавилась. Попыток суицида больше не было. Вам нужна, прежде всего, психотерапия!
* * *
Когда мы с Валерой вышли в пустой коридор клиники, я все еще чувствовала оскомину собственной гордыни как новое доказательство того, что мы с ним одинаковы: два отражения мутного зеркала, искаженных и только теперь более-менее обретающих ясность. Усмехнулась про себя : это в полной-то темноте!
Правде в лицо смотреть неприятно, даже если ты слепа.
– Ну вот ты и не солгал никому, – тихо сказала я, – мне действительно требуется психиатр.
– Зачем ты это делаешь? – вспылил Валерий.
– Что делаю? – не поняла я.
– Успокаиваешь меня... После всего... Хочешь выглядеть святой мученицей?
– Я не святая, – пробормотала я. – Далеко не святая.
– Угу, особенно когда так говоришь. И смотришь сквозь меня, словно видишь что-то эдакое. Не всматривайся, не стоит. Перед тобой изверг и нелюдь, – бросил он с нарочитым равнодушием.
Захотелось его ударить за это, но я сказала:
– Я не знаю, как смотрю. И куда... Возможно, это действительно выглядит странно.
Вдалеке, наверное, за окнами, шумело шоссе, мрак рассекали штрихи, пятна, круги света, смешиваясь в одну непонятную световую какофонию. Находясь рядом, мы с Валерой так или иначе причиняли друг другу боль. Как бы я ни старалась, одно его присутствие вызывало во мне нечто болезненное, неприятное, словно он был триггером для всех моих негативных сторон. Уверена, по аналогии, что и я вызываю у него то же.
Принятие только в мыслях было легким, я уговаривала себя, а на самом деле не плыла, а пробуксовывала, словно трактор в сибирских болотах. Это надо было прекратить. Я бы ушла прямо сейчас, если бы видела хотя бы углы зданий и машин, хотя...
– Отправь меня домой, – сказала я. – Мы выяснили, это не травма. С остальным я справлюсь...
– Не стоит забывать о Шиманском.
– Наш договор можно аннулировать: ни один суд не примет показания слепого свидетеля, которому одна дорога – к психиатрам.
– При чем тут договор? Я исправлю то, что сделал сам. Потом больше не потревожу тебя, – мрачно сказал Валера.
– Хорошо.
– А пока извини, мне придется подать тебе руку. Впереди лестница.
– Спасибо.
Я подумала о Сергее, с ним было бы проще, оперлась о ладонь Валеры и вздрогнула, снова увидев Сону, реальную, во плоти и крови. Перед ней стоял Радж, младший брат Матхуравы, на образ которого накладывался облик нынешнего Сергея.
– Не бойся, красавица, – говорил молодой индус, походя все ближе. – Я не мой старший брат. Я защищу тебя от него.
– О господин, не смейтесь над бедной девушкой, – бормотала Сона в смущении.
Радж рассматривал ее блестящими глазами.
– Отчего моему брату достается всё самое лучшее: наследство отца по праву старшинства, признание, самая красивая в мире девушка? Он не достоин этого, поверь!
Сона опустила ресницы.
– Уходите. Ваш брат разгневается, увидев вас здесь. Он скрывает меня от людей.
– Да, он жаден, – проговорил Радж. – Но не бойся, он уехал.
Парень отступил, словно желая показать, что не станет злоупотреблять ее доверием. Это сразу понравилось Соне. Радж был не так красив, как его старий брат, но улыбался по-дружески, и в душе девушки возникло расположение. Сона улыбнулась в ответ.
Радж пылко проговорил:
– Я исполню любое твое желание ради одного поцелуя.
Соне не хотелось целовать его, суровый Матхурава был единственным ее мужчиной, он подчинил ее и раздавил, заставив забыть о мире за стенами. И Сона почти забыла об остальных людях, привязавшись к похитителю, словно за все эти дни он пророс сквозь нее, опутал корнями запретов, страсти, ласк и роскоши ее незрелую душу. Даже разговор с посторонним казался Соне предательством. Но он сулил то, о чем она не могла и мечтать.
– В доме никого нет, о, прекрасная деви, я отослал всех слуг с поручениями, – говорил Радж и казался совершенно безопасным. – Скажи, ты видела, как восхитительна Паталипутра в свете заката?
Сердце Соны сжалось.
– Нет. Я никуда не выхожу из этих комнат с тех пор, как хозяин привез меня сюда.
– Жестокий! Но пойдем, это недолго. Он не узнает. Я покажу тебе башни великих храмов.
– И солнце? – по-детски спросила Сона.
– И солнце. Мы заберемся на крышу, чтобы увидеть солнце. Там так красиво! Мой брат ничего не узнает, клянусь тебе! Его позвали во дворец, и до полуночи он точно не вернется!
«Один поцелуй, – думала Сона, – всего один. И на него у меня просят разрешения». Ее губы давно не принадлежали ей, ими владел Матхурава, как и всем телом. За полгода девушка превратилась в покорную рабыню, еще один инструмент странного ювелира, самый ценный, но не более одушевленный, чем тигель или молоток. Голова Соны закружилась от мысли: у нее есть то, что можно обменять на желание. Неужели она имеет право желать?
– Я хочу увидеть солнце, господин, – подняла она глаза. – И башни.
Скоро они взобрались на плоскую крышу. Здесь сушились на досках ароматные половинки абрикос. Приятный ветерок защекотал кожу, Сона жадно поймала взглядом оранжевый диск солнца, спускающийся к башням белого дворца. Запрокинула голову, пытаясь объять всё небо, наливающееся синевой на востоке и еще светлое, розово-желтое на западе. Отвлеклась на пролетающую стайку птиц и принялась изучать деревянные, соломенные крыши вокруг, кроны деревьев и башни вдалеке. Счастье, особенно сладкое от того, что было запретным, опьянило Сону.
Утянув девушку за выступ, Радж коснулся ее губ. Это прикосновение не вызвало возбуждения, окрашенного страхом и трепетом, какое вызывали поцелуи Матхуравы. Его младший брат прикрыл от удовольствия веки, прижимая к себе девушку.
– Я ведь лучше, лучше него? – бормотал он.
Равнодушная к домогательствам Сона не отвечала, она смотрела на солнце, продавая за него свои объятия. Все равно небесное светило было важнее, чем ее маленькое тело. Нужно продавать то, что продается, – решила она, обдумывая то, что запросит за поцелуи в следующий раз. А он будет, – девушка не сомневалась – Радж завидовал брату, и потому не успокоится, пока не получит всё, чем тот владеет. А она, Сона, выторгует себе свободу... По крайней мере, попытается.
* * *
– Варя! Варя, ты заснула, что ли?! – голос Валеры вернул меня в темноту, в Москву, на лестницу.
– Прости, это снова случилось, – пробормотала я, нащупывая свободной рукой гладкий поручень.
– Случилось что?
– Видение, – ответила я, решив, что не было смысла скрывать.
– Какое еще видение? Почему снова?
– Потому что это происходит с того момента, как я ударилась головой. Я вижу прошлые жизни.
– Час от часу не легче.
– Да, – вздохнула я, – ты все равно собираешься везти меня к психиатру. Диагнозом больше, диагнозом меньше.
– То есть ты признаешь, что это галлюцинации.
– Нет. Хотя очень похоже. Я ослепла, но вижу не только контуры. Прикоснувшись к человеку, я вижу его реинкарнации. Как в ютубе.
Валерий выругался и выпустил мою руку. Испугался? Хм, уже поздно.
– Ладно, давай не будем об этом, – сказала я. – Психиатру психиатрово.
– Вот это лучше. Пойдем. – Он опять подхватил меня под локоть. – Сергей нас уже заждался внизу.
Я закусила губу.
– Насчет Сергея... доверяй ему с осторожностью. Он пользуется тобой, твоими деньгами...
– Все пользуются, – отмахнулся Валера.
Лестница закончилась, мы прошли через холл. Валерий придержал двери, и мы оказались на улице. Сентябрьский воздух пах дождем, прохладой и опасностью.
Навстречу нам продвигались контуры мужчин, Сергея нигде не было видно. Нас окружили.
– Валерий Черкасов? – произнес один из них казенным тоном.
– Да.
– Пройдемте с нами. Вы обвиняетесь в похищении человека.
– Кого? – опешил Валера.
– Варвары Невской.
– Погодите, но это я, – я сделала шаг вперед. – Меня никто не похищал.
– Нас предупредили, что вы так скажете, что вас запугали. Пойдемте, девушка, этот мерзавец больше ничего вам не сделает. – Незнакомец подхватил меня под руку и отодвинул от Валеры. От незнакомца полыхнуло жесткостью. Что-то было не так! Где Сергей?
– Предъявите свои удостоверения, – потребовал Валерий.
– Много чести.
– В таком случае я отказываюсь...
В темноте замельтешил калейдоскоп световых пятен и линий, послышался шум потасовки, посыпались ругательства. Двое амбалов скрутили Валере руки и потащили прочь, во мрак. Отчаянный страх за него толкнул меня вслед.
– Валера!
Кто-то грубо дернул меня назад и развернул одним движением. Учиться принимать было поздно. Опасность, пахнущая казармой, мужскими ботинками и резким одеколоном, опасность, похожая на мерцающую в глубоководной тьме зубастую рыбу, стояла прямо передо мной. С выдохом я расправила плечи и подняла голову ей навстречу:
– Вы хотите меня убить?
Глава 11. На крючке
Возмущение зашкаливало, тонкие ноздри Валерия раздувались, лицо покраснело, сердце билось, как после пробежки. Заломленные за спину руки так и хотелось выбросить вперед, чтобы расквасить рожу хоть одному из сидящих рядом полицейских в гражданском. Но, во-первых, это было не реализуемо, во-вторых, сопротивление при аресте, даже проведенном с такими вопиющими процессуальными нарушениями, чревато. Разум активно анализировал происходящее, отметая ненужные пока вопросы, типа, куда делся Сергей... Об этом Валерий подумает позже, когда уволит начальника охраны ко всем чертям.
– Я требую адвоката! – отчеканил Черкасов. – И предъявите мне ордер на арест. Я знаю свои права. Этот произвол вам с рук не сойдет!
Стриженный почти под ноль бугай задвинул боковую дверь фургона, словно был глухим, и сел напротив. Автомобиль тронулся и быстро набрал скорость. Внутри передвижной «кутузки» окон не было.
«Как скот везут, сволочи! Ну, ничего, доиграетесь еще!» – зло думал Валерий.
Под ложечкой сосало от досады, что все это происходит с ним. Он потерял контроль над ситуацией. Так всегда: стоит поддаться эмоциям, и ком проблем увеличивается по нарастающей. Мышцы свело от напряжения и дискомфорта, Валерий попробовал сесть удобнее. Ум отсчитывал зачем-то повороты, остановки, видимо, на светофорах и проезд по кругам. Пробки были, но незначительные. Клиника располагалась не в центре, в районе Соколиной горы, и, судя по всему, до МКАДа они не доехали.
– Куда вы меня везете? – не выдержал Валерий.
– Куда положено, – буркнул здоровяк в кожаной куртке, до противного крутой, будто статист из фильмов о девяностых, и перевел взгляд на короткий автомат на коленях.
Интуиция подсказывала, что все это плохо пахнет, и до ближайшего отделения полиции они уже должны были доехать. Похищение? Это смешно! Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: дело ему фабрикуют, пытаются навязать что-то потяжелее, чтобы не выкрутился. Но любой адвокат, даже не такой маститый, как Юрий Витальич Морфин, докажет, что обвинение шито белыми нитками. В конце концов, есть договор об оказании услуг, подписанный Варей при свидетелях. И она же сразу сказала, что не имеет претензий.
И тут сердце оборвалось. Она же осталась там! Шиманский на нее охотится, и если это его люди...
«Рано паниковать, ее они не тронут», – стараясь вернуть хладнокровие, убеждал себя Черкасов. Но, что бы он не твердил, беспокойство нарастало по геометрической прогрессии. У Валерия пересохло во рту, язык прилип к нёбу, застучало в висках.
Фургон остановился.
– На выход, – скомандовал бугай.
Валерия повели по коридорам какого-то здания, больше похожего на заброшенный завод, чем на отделение полиции. Стул посреди пустого цеха выглядел банально и угрожающе. Решили проработать его до того, как привезут в реальное отделение? Нет, нельзя сдаваться! Не этим.
– Я требую адвоката! – громко сказал Валерий, оглядываясь.
Здоровяки с автоматами усадили его на стул.
– Будет тебе, Черкасов, и адвокат, и нары с видом на парашу, – донеслось справа, и крупный, седой мужчина с грубыми, словно вытесанными лесорубом чертами лица, приблизился к центру помещения и сел на стул, поданный тут же.
Валерия пробило холодным потом – Шиманский!
Тот осклабился:
– Не ожидал, а стоило бы. Что же ты сегодня, Черкасов, без армии телохранителей? Может, нет у тебя этой армии, а? Только пшик, как и ты сам?
– Я не буду с вами разговаривать, – стиснул зубы Валерий. – Я ни слова не скажу, пока рядом со мной не будет адвоката.
– Вот и правильно, – похлопал пленника по плечу Шиманский, – помолчи и послушай.
Валерий отпрянул с отвращением. Шиманский скривился: – Не выёживайся, Черкасов. Знаешь, таких ерепенистых, да еще и смазливых быстро на зоне раком ставят. Не поумнеешь, скоро узнаешь.
Валерий сузил глаза.
– Не запугаете. У вас на меня ничего нет.
– Как раз об этом. Говорили тебе, говорили, что нельзя жадничать. Ты вроде умный такой, с двумя высшими, а простые вещи не понимаешь. Надо делиться. Все делятся. Раскрывают мошну и радостно несут процент. И живут припеваючи. Ты же сам делился, когда на рынке торговал, студентиком еще. И потом, когда магазинчиком обзавелся, отчислял ведь азербайджанцам. А теперь что, великим стал?
– У меня белая компания. И честный бизнес. Я плачу налоги государству, – зло процедил Валерий. – Этого достаточно.
– Во-от, налоги, – ухмыльнулся Шиманский. – Но не все.
– Я никому ничего не должен. Особенно бандитам.
Шиманский зацокал языком.
– Не хорошо старшим грубить. Историю учил? Учил. А там, где великие князья дань платили, прогулял?
Валерий промолчал.
– Я не за себя радею, Черкасов, ты больших людей обижаешь.
– Вы перепутали, сейчас не Средневековье. А 90-е были двадцать лет назад.
– Ага, ты еще за гей-парады выступи, Черкасов. Хотя что с тобой разговаривать? По-хорошему ты не понимаешь. Приходится по-плохому. У нас серьезное дело на тебя есть. Спасибо тебе, сам справился. Может, только подкорректируем немного, а так сам. Молодец!
Валерий вскинул глаза, не понимая, о чем тот.
– Догулялся ты с бабами, Черкасов. Уже два имеется на тебя заявления в полиции о похищении одной и той же девушки: Варвары Константиновны Невской. Одно в Ростове, другое в Москве.
– Это глупость. Похищения не было.
– Ну-ну, а заявления есть. А еще сегодня нам любопытную запись доставили, как ты этой девушкой пользовался. – Шиманский хохотнул, качая головой. – Затейник. Хоть в интернет выкладывай. Она просит: не надо, о помощи кричит, а ты... Знаешь, как это называется? Это называется изнасилование.
Валерий сглотнул, и, показалось, что не капля слюны, а булыжник изо льда рухнул в живот.
– У нее нет ко мне претензий, – сдавленно сказал он. – Она не подтвердит ничего.
– Зато ее труп с несколькими ножевыми ранениями будет очень красноречивым. Прикинь, Черкасов, какая скандальная история: миллионер похитил девушку, изнасиловал и убил. И запись есть, и судмедэскпертиза твою сперму обнаружит. Так и вижу заголовки в газетах и журналах, – Шиманский провел пальцами по воздуху, показывая крупные буквы: – «Маньяк-олигарх». Ни один суд присяжных тебя не оправдает. Без записи с ее криками нам бы постараться пришлось, а ты упростил дело, Черкасов. И заявитель твой. А там и убийство в Ростове привяжется. Всё логично: паренек хотел защитить девушку, а ты его бац, и в мусорку...
Сзади кто-то подошел и втиснул в пальцы что-то холодное. Валерий дернулся, но чья-то лапа его придержала.
– Вот и твои отпечатки пальцев на пистолете есть, – выпятил губу Шиманский. – А Елена Бриннер подтвердит, что ты отлучался в клубе.
Валерий онемел. Одна мысль – Варю убили или убивают сейчас – скрутила внутренности узлом колючей проволоки.
– Не убивайте ее, – хрипло вырвалось у Валерия, – она не сможет давать против вас показания. Она ослепла. Мы только что от врача. Ее психическое состояние делает все ее свидетельства не действительными. У нее галлюцинации, она...
– Ну, считай, отмучилась девка, – резюмировал Шиманский. – А что еще взять с пешки? В жизни она играла маленькую роль, зато ее труп послужит большому делу. – Он глянул на часы. – Девчонка уже мертва. Поздно рыпаться.
Не помня себя, Валерий рванулся с сиденья и врезал лбом в ненавистную харю так, что Шиманский вскрикнул от неожиданности и упал назад. Лязгнули об пол стальные трубы на спинке перевернутого стула. Головорезы, стоящие рядом, насильно вернули Валерия на стул, буквально вдавили его, взбесившегося, обратно. Один из них смачно ударил кулаком по лицу и рассек губу. Боль и вкус крови вернули Черкасова в чувство. Земной шар внезапно стал тесным и душным. Это блеф! Шантаж, но... по любой логике Варя Шиманскому живой была не нужна. Ни при каких обстоятельствах.
Валерий смотрел исподлобья на отирающего кровавую юшку с носа врага, на бугаев рядом и ему казалось, что они в аквариуме, за толстым стеклом, открывают рты, как рыбы, и не издают ни звука. Хлесткая пощечина вернула звук.
– К цифре, которую я озвучивал твоему холую, добавишь ноль, – зло сказал Шиманский.
Оцепеневший Валерий не ответил.
– Надо же, какой ты чувствительный, Черкасов, – процедил Шиманский. – На сегодня всё. Это была репетиция. Тренировочный день. Если к десяти утра сумма не будет на этом счету, – он засунул бумажку в нагрудный карман куртки Валерия и достал оттуда простенький мобильный, с удивлением глянул на него, скривился и швырнул кожаному, – всё будет по-настоящему. Арест, нары и пожизненное. Твои деньги тебе уже не пригодятся. Или будешь жить по-старому, но как все, делясь. Так что думай, Черкасов. Говорят, ты умный. – Шиманский обернулся к кожаному. – Высадишь его на шоссе, у леса, как мы договаривались. Парень приметный, вот пусть его и примечают.
Глава 12. Ночь души
Фургон остановился. В последний момент расстегнув наручники, бандиты Шиманского вытолкнули Валерия на ночное шоссе. Он не успел сгруппироваться и со всего маху выпал на дорогу, на ладони и колени. Хлопнула задняя дверь, и автомобиль похитителей уехал, взвизгнув шинами и оставив за собой рассеянный свет фар. Растянувшийся во весь рост Валерий тупо глядел на влажный асфальт.
«Уже мертва ...с несколькими ножевыми ранениями» – повторил мозг автоматически. Капли дождя в темноте внезапно окрасились в красное. Валерий вскочил на колени, пытаясь стряхнуть кровь с пальцев, и тотчас судорожно выдохнул – это была грязь, обычная дорожная грязь.
Валерий начал вставать, правое колено отдалось резкой болью – удар наложился на старую травму. Черкасов втянул сквозь зубы воздух. Огляделся, наконец. По обе стороны дороги тянулся лес, впереди, за поворотом мерцал свет от фонаря, скупо отражаясь в белой полосе по центру асфальта. Ни машин, ни людей.
Разум отказывался работать, выдавая лишь скомканные обрывки фраз Шиманского и его собственных. Машинально Валерий принялся очищать грязь с джинсов и куртки. И тут осознал, что еще больше пачкает их вымазанными ладонями. Замер. Взгляд метнулся от гравия у обочины к чаще за черными кустами.
Мелькнула догадка: его выбросили здесь, потому что... где-то там... Варя? Мертвая?!
Отчетливо представилось ее бледное лицо с заострившимся носом, разметавшиеся по мокрой листве густые русые волосы, остекленевшие глаза, устремленные к выглядывающей из-за тучи луне. Они были голубыми, Валерий помнил это точно.
Спину Валерия свело судорогой, руки затряслись сами. Он забыл, как дышать.
Вдруг вспомнилось, как она взглянула на него в самолете, часто захлопав ресницами, разрозовевшаяся ото сна, совершенно не накрашенная и особенно, не по-журнальному красивая. Будто узнала в нем, в чужаке, кого-то близкого, потерянного... и тут же испугалась, вжалась в кресло. Так же настороженна лань, когда на нее смотрит из кустов хищник. Отчего она боялась его? Или ему только казалось? А, может, она чувствовала то, что он сам о себе не знал... Что ему нельзя доверять, что он может превратиться в неконтролируемого насильника? Но ведь он никогда раньше... А теперь она там... слепая. Мертвая...
Он встряхнул головой. Душу скручивало до рвоты. От самого себя. От мыслей. От ужаса.
Да, он кутил, как в голову взбредет, хоть ночи напролет, иногда не разбираясь, с кем и зачем. Мог накуриться на вечеринке, напиться для веселья, сыпать деньгами в прямом смысле – пускать пятитысячные купюры самолетиками из окна гостиницы хохмы ради. Да, он не был праведником, любил женщин, разных и по-разному. Они отвечали тем же. Сами липли. Ему всего было мало. Когда все надоедало, он подсаживался на адреналин: лез к акулам, с тарзанки в водопад прыгал. Просто так, чтобы мозг не закис. Да, он был не лучшим из людей. Особо и не стремился, если честно... Но чтобы так съехать с катушек?! Может, виски был испорчен или ему что-то подсыпали?
Валерий начал глотать раскрытым ртом воздух, чувствуя, что задыхается. Деранул рукой горловину свитера от шеи: нет, это он сам. Зверь... Ведь снилось же... подобное. Мурашки побежали по коже.
И снова перед глазами встала Варя. Когда Георгий Петрович позвал его вчера утром, после бассейна. Только вчера! Она смотрела так, словно навстречу ей шел бог, способный покарать или помиловать. «Я люблю вас» – прошептала и заснула, почти у него на руках, внезапно доверившись. Так, что сердце его ненадолго оттаяло. Но при виде полного шкафа, заваленного дорогими вещами, очерствело снова. Она была, как все, падкая до денег. А вдруг... не притворялась?
Светлая кожа уже, наверное, похолодела, покрытая потеками крови и дождем...
Черкасов понял, что не сможет этого видеть. Грудь, горло, голову сдавило обручем. Невыносимо. Туго. Не в теле, а где-то еще стало так больно, что он оперся, тяжело дыша, на колени. И вдруг Валерий выпрямился и страшно, во всю глотку закричал, разрывая криком то, что убивало внутри.
Крошечный Дэу Матиз, появившийся на встречной из-за угла, запетлял и увеличил скорость. Вот и свидетели...
Припустил дождь. Валерий еще раз глянул широко раскрытыми глазами на жуткий мрак леса, хлебнул холода раскрытым ртом и, превозмогая боль в колене, побежал к свету, чувствуя, что если останется здесь еще секунду, сойдет с ума.
* * *
Пробежав больше километра мимо автобусной остановки, забитой людьми, мимо ресторанчика и отеля, Валерий сбавил шаг.
«Шиманскому не жить, и его головорезам тоже!» – решил он и уцепился за эту мысль, как за единственно реальную, которую можно превратить в цель и стратегию. Имея стратегию, можно переставлять ноги, можно думать, иначе только сдохнуть.
В душе царил липкий кошмар. Валерий вспомнил, что в портмоне есть деньги и остановил проезжающий мимо «Соболь».
– Пять тысяч до Барвихи, – выдохнул он и, не разбирая, что сказал ему водитель, мокрый и грязный влез на пассажирское сиденье. – Довезешь быстро, еще столько же приплачу, – сказал он и откинулся на спинку.
* * *
– Сергей где? – бросил Черкасов с ходу охранникам, ворвавшись на пост.
– Его нет.
– Звони.
– Не отвечает. Уже часа три.
Валерий выругался. Варя была права насчет Сергея? Кулаки сжались до побелевших костяшек.
– Вас Юрий Витальич искал, – по-военному вытянулся бывший спецназовец Кирилл. – А почему вы один? Что случилось?
– Набери адвоката, – распорядился Валерий и, окинув взглядом мониторы, форму, оружие троих охранников, которые не понадобились в самый нужный момент, подумал: «Деньги на ветер».
– Так точно.
Черкасов пристально глянул на Кирилла:
– Нравилось воевать?
– Да нормально.
– Может, скоро еще придется, – и взяв в руки дежурную трубку, вышел вон.
– Вас подбросить до входа? – крикнул вслед Кирилл, но Валерий зло отмахнулся.
Он шагал под фонарями и мокрыми соснами, слушая гудки, и знакомая дорога к дому казалась чужой. Зачем все это теперь: собственный лес, мраморный фонтан, домина, в которой бывало до зубного скрежета одиноко? Отчего он всегда стремился все расширить, дать размах, развернуться и урвать свою часть вселенной? Отчего в тесноте, в темных комнатушках он чувствовал удушье? Разве его кто-то держал взаперти? Мать только один раз в кладовке закрыла лет в шесть, когда баловался. Но он устроил такую истерику, выл от страха, царапался, орал и выламывал изнутри дверь, словно его заперли навечно. И больше она не решалась. Может, это повлияло?
Валерий всегда предпочитал небо низким потолкам, простор, воздух и панорамные окна. Отхапал кусок леса, обойдя законы.
Когда не было столько денег, снимал склад, превратив его в здоровенную студию. Будто был не метр восемьдесят шесть ростом, а великаном, не желающим сгибать голову под потолочными балками. Валерий вообще не хотел ни перед кем опускать голову, а еще он умел торговать. Все, что попадало ему в руки, даже в детстве, он мог сбыть, пользуясь напропалую способностью «уболтать» и очаровывать.
Еще в восемь лет Валерка знал, что торговать – это хорошо, это помогало выживать и получать желаемое. Когда не было денег у матери, он организовал троих пацанов со двора, чтобы пилить елки за городом и продавать под Новый год. Он втридорога сбывал яблоки с сада на каникулах, в школе – марки, кассеты и виниловые пластинки, особо ценные в советские времена. В старших классах занялся запрещенной фарцой. Это было увлекательно, риск быть задержанным милицией, щекотал нервы и придавал азарта. Иностранки при виде стройного подростка таяли и нередко платили больше, дарили жвачки и сувенирчики. Даже фотографировались с милым русским мальчиком, пытая, а точно ли он русский? По матери – да, так что считалось. Все равно отец, ядерная смесь грека, еврея, сирийца, армянина и украинца, исчез с горизонта, еще когда Валера был в детском саду.
Жвачки и брелки с Эйфелевой башней, Биг Бэном и Статуей Свободы тоже служили своеобразной валютой и хорошо продавались. Улыбка и внешность, умение вставить без акцента английские слова играли Валерке на руку. Может, в некотором роде это было проституцией, но какая разница, если он уже студентом сам мог дать матери деньги, а не клянчить у нее, обычной учительницы? Он любил не только продавать, но и организовать процесс, заразить жаждой наживы тех, кто рядом. Валерий до сих пор пользовался слоганом: «Голодному надо не рыбу дать, а удочку. Место на базаре он сам найдет». Он никому не платил зарплату, зато разработал такую бонусную систему, что продавцы в магазинах сети – те, кто умели работать, получали больше некоторых менеджеров.
Мать все равно осуждала Валерия, говорила, что интеллигентный человек торгашом не станет. Впрочем, мать по-другому и не могла сказать, ведь была из тех самых, коренных петербуржцев, не дворян, но разночинцев, кажется.
Прапрадеды Валерия видели императоров, революцию, а бабушка одна из всей семьи выжила в блокаде Ленинграда. Валера хорошо помнил, как она покупала всего по сто грамм в магазине: кусочек сыра, тонкий слой сливочного масла, по одному яйцу и четвертинке хлеба. Она просто не могла и подумать о том, чтобы купить больше.
Бабушка ходила со старинной сумкой и шелковым веером, проеденным молью. Она читала поэтов Серебряного века и рано умерла, оставив им с матерью огромную комнату в коммуналке, с потолками в пять метров. Валера туда сразу перебрался – на свободу, чтобы жить без учительских наставлений и укоризненных взглядов матери. Но он все равно ее любил. Из-за нее закончил универ, экономический, конечно. А потом, чтобы уж совсем порадовалась, и вторую вышку получил: юридическое в бизнесе в любом случае пригодилось.
Валерий задержал дыхание. Матери теперь он точно не сможет смотреть в глаза: она не воспитывала коммерсанта, и уж точно не знала, что ее сын – долбанный маньяк. И Варя назвала его торгашом в сердцах. Чем-то она была похожа на его мать... Не лицом, а внутренней скованностью, непонятностью и своей вопиющей праведностью, наверное. Тоже пионерка-комсомолка... Может, это и раздражало?
