Текст книги "Забыть Миссанрею (СИ)"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 4

Девушка подавилась криком. Айвен. Он здесь откуда? Вырос, как из-под земли, загородив выход из бокса.

– Отдай.

Лейа попятилась, чувствуя, как предательски дрожат колени и потеют ладони. В горле мгновенно пересохло. Она попыталась что-то сказать, но получился лишь придушенный писк. Лицо у Айвена Гора было такое… Она никогда не видела у мужчины подобной смеси чувств – гнев, нетерпение, страх…и что-то еще, не поддающееся определению…Разочарование?

– Отдай, – в третий раз повторил он. – По-хорошему прошу. Ты… нельзя. Не надо.

Лейа с трудом заставила себя успокоиться.

– Вы… уже вернулись со стрельб? – пролепетала она, пытаясь оттянуть время. То, что она шарила по чужим тумбочкам, наверняка грозило бы ей не просто гауптвахтой, но отчислением. А это накануне переводных экзаменов.

– Отдай. Это мое.

Он протягивал руку.

– Пожалуйста. Ты не должна… не надо. Верни по-хорошему…

И эти слова неожиданно вернули девушке уверенность в себе.

– Я не знала. Я… это твоя вещь? Красивый камень. Откуда он у тебя?

– Я… – Айвен на глазах терял уверенность в себе. – Забыл его. Это случайно. Это моя вещь. Все, что у меня осталось от…

– Расскажи, – попросила девушка, чувствуя одновременно любопытство и странное влечение к парню. – Это от твоей матери? На память?

– Это, – он прислонился к переборке, отделяющей его бокс от соседнего, свесив руки вдоль тела и сутулясь, – от моей сестры.

– Тебе это подарила сестра?

– Нет. Она… погибла. Умерла. Это все, что осталось.

– Умерла? – повторила девушка.

Он только кивнул, глядя куда-то мимо нее.

– А… твои родители? Они…

Парень помотал головой:

– Не хочу об этом говорить. Не заставляй меня… вспоминать.

Он, наконец, вскинул на нее глаза. Глаза больной собаки, избитой и не понимающей, за что ее избили.

– Они… живы?

– Не знаю. Наверное. Да. Может быть… – он опять отвел взгляд. – Должны, если…

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – в какой-то момент Лейа поняла, что не верит ни единому его слову. Что он там лепечет? – Ты вообще откуда?

Он болезненно поморщился.

– Отдай камень. И я все расскажу. Обмен?

Лейа заколебалась. Ведь наверняка будет врать. Вон глаза как бегают. Что там произошло на самом деле? Темнит, как пить дать. Может, позвать кептене Ким? Пусть он ей выкладывает свою подноготную. Но любопытство оказалось сильнее.

– Обмен. Но сначала два вопроса. Они совсем простые. Во-первых, что это за камень?

– Цикоит. Его… привезли издалека. В подарок. Моей сестре.

– Хорошо. А второй вопрос: что это за ткань такая? – она потеребила двумя пальцами тот клочок, в который был завернут камень.

– Это не ткань. Это бумага.

– Что?

– Такой… пластик. На бумагах пишут… писали. Всякое.

– Как писали? Вставляли в печатающее устройство?

– Это уже третий вопрос. Верни камень, и я отвечу.

Любопытство одолело.

– Бери.

Едва камешек перекочевал в руки Айвена, тот судорожно сжал его в кулаке, словно хотел раздавить.

– Спасибо, – он на миг прикрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул и присел на койку рядом с Лейей. – Для меня это очень важно. У меня… нет дома. Больше нет. Я один. Совсем один, и это все, что мне напоминает о том, что когда-то все это было. Родители, сестра…

Девушка обратилась в слух.

– Моя сестра… она была мне единственным другом. Родители… знаешь, бывает, что семью создают совершенно чужие друг другу люди. Без любви, по обязанности. Просто потому, что таков закон, что каждый житель планеты обязан сочетаться браком. Если через определенное время не можешь сделать выбор, компьютер находит тебе совместимую пару. Говорят, машина не ошибается. Мои родители были тому опровержением. Нет, они не ссорились, не спорили, не конфликтовали. Они просто друг друга не замечали. Им обоим был нужен рядом человек, который и никуда не денется и в то же время не путается под ногами. Оба были поглощены своими делами. На нас, детей, рожденных тоже по тому же закону – мол, если есть семья, надо, чтобы родились дети. – они мало обращали внимания. Я был старшим и опекал сестренку, как мог. Но когда случилась катастрофа – школьный автобус столкнулся с флайером – меня рядом не было. Из груды обгорелого пластика и… костей извлекли лишь несколько огнестойких вещиц. Этот камень был в их числе. Оправа оплавилась, ее пришлось выкинуть. А камень остался.

– Он побывал в огне, – кивнула Лейа. – Вот почему он такой…странный.

– Да. Он раньше был прозрачным, как слеза. А потом… вот… – Айвен посмотрел на безделушку на ладони. – После смерти сестренки родители совсем отдалились друг от друга. Они забыли, что у них есть я. Я сказал им, что хочу поступить сюда, улететь из дома… Они только кивнули головами и все. Им было настолько все равно. Даже не пришли проводить.

– И ни разу не звонили, не слали сообщений и посылок?

– Нет.

– А…ты?

– И я… нет.

Не мог. Хотел, но не мог. Сначала – не мог себя заставить, пораженный предательством, обиженный и оскорбленный. Потом – напуганный, не желающий выдавать себя, хотя порой так хотелось дать знать отцу. Но нельзя. Он сам сделал свой выбор, сам оторвался от семьи.

По счастью, девушка поняла его по-своему.

– Почему? Они… они ведь, наверное, тоже любили тебя? По-своему…

– Нет, – он крепче стиснул камень в кулаке.

Они его не любили. Никто.

Домой в тот раз он пришел под утро. Именно пришел, пешком, хромая от натертых мозолей. Мог бы добраться быстрее, остановив машину – где-то до двух часов пополуночи их число на дорогах было достаточным для того, чтобы было, из чего выбирать. Но после того, что произошло, Ренн боялся голосовать.

Когда женщина начала его целовать, юноша в первый миг оцепенел, а потом начал лихорадочно отбиваться. Однако это лишь распалило незнакомку.

– Ну, что ты? Что ты упираешься, красавчик? – шептала она, скользя губами по его скулам и шее и торопливо шаря по торсу в поисках застежек. – Ты такой сладкий… иди ко мне. Тебе понравится, обещаю.

– Нет. Не надо, не хочу, – повторял он, раз за разом срывая с себя ее руки. – Нет.

– Да что же ты. Тебе понравится, обещаю. Или тебя такое заводит? Тогда смотри у меня…

Она сделала попытку перехватить его запястья, но Ренн оттолкнул женщину так, что она, уже почти перебравшаяся на его сидение, отлетела назад. При этом локтем она слегка задела панель управления, и машина вздрогнула, сбиваясь с трассы.

– Вот…. – выругалась женщина, перехватывая управление. – Ты что дергаешься?

– Ничего, – он вцепился в ручку двери. – Выпустите меня. Пожалуйста.

– А если нет?

Ответом ей был отчаянный взгляд исподлобья.

– Ну и катись себе.

Дверца распахнулась. Машина круто заложила вираж, и от толчка Ренна буквально вышвырнуло на обочину. Упал он неловко, ударившись локтем и бедром, взвыл от боли, перекатываясь по асфальту, и успел вскочить за миг до того, как машина на бреющем низком полете прошлась юзом, чудом не зацепив его крылом.

Габаритные огни «кьюни» растаяли в ночном небе. Кто-то из поздних прохожих рассмеялся, глядя на него. Кто-то что-то выкрикнул. Не отвечая, Ренн пошел прочь.

Ему лишь чудом удалось выбраться на одну из центральных улиц города, где в прежние годы случалось бывать. Отсюда он направился домой. Пешком, решительно отвергая предложения подвезти. Если над головой слышался рев моторов, невольно втягивал голову в плечи и шарахался в сторону. Ему все казалось, что та женщина вернулась. Встречаться с нею не хотелось.

Было почти четыре часа утра, когда он, наконец, тихо приложил палец к сканеру, отворяющему входную дверь. Бочком прокрался внутрь – и почти налетел на отца.

Тот не спал, ожидая сына в передней сидя на складном стуле. На его изумленный возглас тут же из своих комнат выскочили мать и сестра.

Скандал был нешуточный.

– Где ты шлялся, щенок? – орала мать, с чувством охаживая его по щекам. – Где тебя носило, дыдлу тупоголовую? Недоносок. Позорище. Развратник. С кем ты был? Ты выпил? Где вы пили? Сколько вас было? Как ты вообще посмел? Предупредить не мог? Ты ведь не ребенок, должен понимать. Ты соображаешь своей тупой башкой, как ты нас напугал? Ненавижу. – и снова и снова лупила его наотмашь, вымещая страх и гнев, не давая сказать ни слова в свое оправдание.

– Как ты мог. Как мог так с нами обойтись. Мы для тебя никто. Тварь. Змей подколодный. Вот вырастила… А все ты виноват, – досталось отцу, – это все твое мужское воспитание. Вот, довоспитывался. «Мальчику надо предоставить немного свободы… Ребенку надо дать почувствовать себя мужчиной.» – передразнила она. – Полюбуйся теперь на своего мужчину. Тоже мне, альфа-самец нашелся. Пошел вон. Глаза бы мои на тебя не глядели.

Волоча ноги, Ренн кое-как доплелся до своей кровати, рухнул, не раздеваясь, лицом вниз. Дверь в комнатку осталась неплотно прикрытой, и он мог слушать, как мать кричит на отца. Тот пытался возражать, защищая сына, но это привело лишь к тому, что снова послышался звук пощечины. Если бы не сестра, которая решительно вклинилась в ссору и заявила, что немедленно уйдет из дома, если ей не дадут доспать хотя бы последние три часа, мать бы скандалила еще дольше. А так она лишь обругала мужа напоследок и ушла к себе, хлопнув дверью.

Отец потом пришел к сыну, тихо присел на край кровати, робко погладил по плечу.

– С тобой что-то случилось, сынок?

– Да, – помолчав, выдавил Ренн.

– Что-то плохое?

– Да.

– Расскажешь?

Он вздохнул:

– Нет. Прости. Не сейчас. Не хочу об этом говорить. Потом. Я устал.

– Ладно, – отец снова неловко погладил сына по плечу, – тогда поспи. Принести тебе молока на ночь?

Он уже шагнул к двери, когда его остановила протянутая рука.

– Пап, – собственный голос казался чужим, – почему все так происходит? Почему она так со мной? Ведь я…Я ничего не сделал. Зачем она так? По какому праву?

Отец остановился. Как-то странно посмотрел на сына.

– По праву… по праву того, что они – женщины. Без них не была бы возможна жизнь. Женщина – это воплощение силы, мудрости. Это основа. Это стабильность. Это гарантия порядка. Без женщин наш мир погрузился бы в хаос, и ты это знаешь не хуже моего. Так испокон веков было на нашей планете и так будет всегда. Этого не изменить.

– Знаю. Мы сдавали обществоведение. Но все равно, почему?

– Так всегда было. С давних времен. Спи давай. Ты устал. Надо отдохнуть. Завтра будет новый день.

Ренн с трудом стащил ботинки. Пятки болели и горели огнем. Избавляться от верхней одежды было выше его сил. Он только расстегнул безрукавку и блузу.

– Пап, – шепнул он и не удивился, когда тут же послышался ответный шепот. Отец не ушел к себе, наверное, чувствуя, что в душе сына еще не остыл гнев. – Пап, тебе было больно? Ну, когда мама тебя…

– Хм… немножко.

– А мне – очень. Очень больно.

– Я знаю. Но мама… она имела на это право. Она так из-за тебя перенервничала. Ты постарайся больше так нас не пугать, хорошо?

Он кивнул.

А утром не пошел на работу – натертые и сбитые в кровь ноги распухли и болели так, что Ренну с трудом удалось доковылять до уборной. Мать ушла на работу с рассветом, все еще не остыв от ночного гнева. Сестра задержалась, смерила его взглядом, проворчала под нос: «Хорош.» – и только после этого выскользнула за дверь.

Позвонив на работу и предупредив, что один день отлежится, Ренн растянулся на диване. Отец принес ему примочки для ног и принялся хлопотать у плиты.

Наверное, Ренн задремал, потому что трель сенсора: «К вам гость. К вам гость.» – прозвучала смутно. Он даже не пошевелился.

Несколько минут спустя в комнату заглянул отец.

– Ренн, – голос его звучал взволнованно. – Ренн, ты спишь? Сынок?

– Нет, – он приподнялся на локте. – Что случилось?

– Тут, – отец выглядел сбитым с толку, – к тебе пришли… Ты… хоть немного приведи себя в порядок. Все-таки женщина.

Ренн сел на диване. Недоброе предчувствие кольнуло в сердце. Женщина. Не может быть.

Предчувствие переросло в уверенность, когда на пороге возникла та самая клиентка с огромным букетом ярко-палевых адистов*. Она улыбалась и выглядела… наверное, роскошно и сногсшибательно, но Ренн смотрел на нее чуть ли не с ужасом.

– Привет, малыш, – как ни в чем не бывало, сказала она, проходя в комнату. – Помнишь меня?

Он вжался в спинку дивана, молча кивнул.

– И я тебя… забыть не могу. Ты… удивительный. Не такой, как… как остальные. Твой отец сказал, что ты болен. Что случилось? Ты простыл или…

Ренн невольно бросил взгляд на прикрытые пледом ноги и тем себя выдал.

– Ах, – гостья несколько небрежно сунула его отцу букет, вынудив того уйти в поисках вазы. Миг – и она сидит на диване. Еще миг – плед откинут в сторону, а она завладела босой ступней Ренна, рассматривая мозоли и стертую кожу.

– Бедненький. Больно?

– Н-нет, – он попытался вытянуть ногу из чужих рук. – Я… уже все прошло. Просто… я устал… Мне… вы тут ни при чем.

– Милый мальчик, – женщина легонько погладила его стопу, провела маникюром по пальцам, пощекотав снизу и только после этого осторожно, как ценную вещь, положила его ногу под плед. – Ты так мило краснеешь… Это я виновата. Выкинула тебя из машины… Но и ты тоже повел себя не совсем хорошо. Мы же только целовались. И мне казалось, тебе понравилось.

Она придвинулась ближе. Ренн готов был слиться с диванной обивкой.

– Ну, не упрямься, малыш. – холеная рука коснулась его щеки, скользнула к подбородку, ухватив его цепкими ноготками. – Ты такой милый… даже когда злишься. И целуешься просто божественно. Твои губы…

При свете дня она оказалась старше, чем была. Лет, наверное, тридцати или даже больше. Высокая, плотная, слегка склонная к полноте. Коротко остриженные волосы уложены волнами с нарочитой небрежностью. Глаза подведены, но на скулах ни следа пудры или румян. В светлых глазах плавали льдинки. От нее веяло силой и властью. Той силой, которая гнет, но не ломает, и которой так приятно подчиняться…

– Ну же. Будь хорошим мальчиком и не упрямься, а иди ко мне.

Но Ренна словно парализовало. Тогда она взяла его за плечи, опрокинула на диван, вдавливая в подушку, наваливаясь сверху, лишая сил и воли к сопротивлению.

Нет.

Прекрати.

Не думай. Забудь.

Ха, легко сказать. Такое не забывается.

Первый удар по щеке вышел слабым. Второй – уже лучше. Третий – совсем хлестким, от него на глаза навернулись слезы. Прикусив губу, Айвен со всех ног ринулся прочь.

Лейа оторопело смотрела ему вслед. Что на парня нашло?

Группа пришла со стрельб и уже успела переодеться и сдать оружие. Айвен ворвался в толпу, как будто за ним гнались, не отвечая на вопросы. Вытянулся перед кептеной Ким:

– Виноват, кептена. Отстал, кептена. Готов понести наказание.

– Вольно. Отстрелялись вы на «отлично», курсант Гор. Так что только один наряд вне очереди.

– Есть, кептена.

Лейа тихо наблюдала издалека. Девушка думала о том, как меняется Айвен. Каким мягким, добрым, любящим братом предстал он перед нею, когда рассказывал о сестре. Каким испуганным, затравленным был там, в коридоре, когда, думая, что его никто не видит, лупил себя по щекам. И каким равнодушно-молодцеватым, типичным курсантом стоял тут навытяжку.

Когда же ты настоящий, Айвен Гор? И кто ты вообще?

Вечером с работы пришла мать, и ей тотчас все было доложено. Причем докладывал не отец, а сама Оория, оставшаяся до вечера. Ренна на семейный совет не позвали. Он сидел в своей комнате, на том самом диване, обхватив колени руками, и старался успокоиться. Ему было страшно и противно. Он все еще чувствовал руки и губы женщины на своем теле.

– Ренн, – в комнату заглянула сестра. – Иди сюда. Тебя мама зовет.

– Не пойду.

– Вот еще. Будет он упрямиться. – сестра прошла в комнату, решительно взяла его за запястье. – Пошли, я кому сказала?

– Не хочу. Уходи.

– Глупый мальчишка. Тогда все сюда придут. Ты все портишь своим упрямством. Пошли. – сестра дернула изо всех сил, стаскивая его с дивана. – Я тебя, – пыхтела она, – все равно притащу… Я сказала, что приведу – и приведу. Да пошел ты.

Драться с девушкой, да еще и родной сестрой Ренн не мог. Поднять руку на женщину вообще было чревато неприятностями с законом. И все-таки он какое-то время упирался, так что сестре пришлось применить силу. Чуть ли не пинками она заставила его выпрямиться, кое-как одеться и втолкнула в зал.

Они сидели за наскоро накрытым столом – запеченное мясо, парочка салатиков, овощная и сырная нарезка, фрукты в вазочке, в бокалах вино. Сконфуженный отец, не знающий, куда девать руки. Гордая, как при вручении правительственной награды, мать. И она.

Та женщина. Она сидела между его родителями и смотрела в упор, не отводя глаз. И было что-то в ее взгляде такое, отчего Ренн оцепенел, глядя на нее, как пушистик на полоза.

Пока они смотрели друг на друга, медленно поднялась мать. Подошла, взяла его за руку.

– Сынок… мы только что узнали потрясающую новость. Госпожа просит твоей Оория руки. Это такая честь. Ты согласен?

– Нет.

Двигаться приходилось осторожно, короткими перебежками, от укрытия к укрытию. Порой они падали, ныряя под защиту обломков каменных стен, раскуроченной мостовой, куч мусора – если им казалось, что где-то рядом враг.

Трое суток назад сюда слили несколько цистерн возбудителя сорокачасовой трясучки – болезни, которая поражала нервную систему. Летучие пары проникали в питьевую воду, в испарения, в приготавливаемую пищу и на сорок часов выводили человека из строя. Сорок часов непрерывных припадков и судорог, как правило, заканчивались полным нервным истощением. Оставалось потом пройти и «собрать урожай» – людей, у которых не было сил даже шевелиться.

Отряд Роя Линка вместе с тремя другими проводил зачистку местности. Эта часть города была почти захвачена. Повстанцы отступали, огрызаясь и цепляясь за каждый дом, каждое окно. Многие оставались, задерживая продвижение «котов». И тем приходилось тратить драгоценное время, прочесывая все вокруг. Сорокачасовая трясучка существенно ослабила противника, но не стоило его недооценивать. Доказательством тому служили уличные бои, для подавления которых как раз и понадобилось применять биологическое оружие.

Дом на углу показался Рою подозрительным. Слишком много уцелело в нем стекол, в том числе и на первом этаже, хотя нижние этажи и витрины многочисленных лавочек при уличных боях лишались стекол самыми первыми. А этот стоит, как ни в чем не бывало. Даже две парные входные двери – и те не выломаны, не кое-как прикрыты и тем более не прислонены к косяку – и те всего лишь аккуратно замкнуты.

Интуиция редко подводила Роя Линка, и вот сейчас она возопила в полный голос – дом нельзя трогать. Его стоит обойти стороной. Он не такой, как все, а значит, намного опаснее. От его соседей знаешь, чего ожидать – засады или следов спешного отступления. А здесь… Нет, лучше не знать.

Но проверить не мешает. А вдруг…

– Ларсон. Бери первый взвод и обойдите дом по проулку, – шепнул он в рацию. – Тит, бери еще десяток и идите дальше. Десять человек – со мной. Роб, готовься со своими прикрывать.

Вдруг они не успеют погибнуть здесь и сейчас?

Эта мысль пришла Рою уже на бегу, когда он, подавая пример, метнулся в сторону, под прикрытием развалин двух соседних домов подбираясь ближе. Своих людей, а также взвод Лео Ларсона, он не видел, но чуял, что они идут следом. Замерев на миг, вскинул левую руку, помахал растопыренными пальцами, подавая сигналы в твердой уверенности, что их заметит и правильно истолкует тот, кому они предназначены. Не удивился, заметив, как из-за угла на миг высунулась чья-то рука, сделала условный жест и убралась опять.

Он тихо прижал пальцами микрофон. Шевельнул губами, выдыхая воздух.

– П-шел…

И почти сразу две тени с разных сторон метнулись к дверям.

Дуло бластера прижалось к двери. Короткое быстрое нажатие кнопки – и часть двери вместе с замком превратилась в дымящуюся жижу, в которой дотлевали обломки. Счастье, что дверь была из обычного пластика – понадобилась едва одна сотая разряда. Горе, что дверь была из обычного пластика – густой дым, как ни мало его было, не спрячешь.

Но думать было поздно. К двум первым теням, повинуясь жесту, присоединились еще две, потом еще. Передний, с ноги распахнув остатки двери, метнулся внутрь. За ним – остальные. Первые шестеро еще не вошли в дом полностью, а вперед уже выдвинулся десяток Роя. Застучали короткие выстрелы. Били по окнам верхних этажей. Где-то звонко звякнуло, рассыпаясь осколками, стекло.

Несколько мучительно долгих минут было тихо – из дома не доносилось ни единого выстрела, ни одного громкого звука. Даже стук шагов и грохот выбиваемых дверей не был слышен. Ну, почти не был. Ибо, как Рой ни ждал, он не услышал ни грохота выстрелов, ни криков, ни шума схватки. Дом был мертв. Но почему тогда уцелели все стекла? Почему он был заперт? Почему…

Звук был странным – не то хлопок, не то удар чем-то большим по чему-то большому и гулкому, как по пустой бочке. И мягким. Неопасным, но… Но сразу, словно была сдернута густая завеса, в эфир ворвались звуки боя. Оказывается, автоматы уже стучали, шипели, разряжаясь, лазерники, а люди…

Люди орали, кто во что горазд, и в их нечленораздельных воплях, где самым четким было: «Мля-а-аа-а…» – проскальзывал страх.

– Второй? Пятый? – Линк попытался вызвать десятников. – Я первый. Что у вас? Что происходит?

– Мля… дир, он… Аа-а-а, твою мать. – и треск, такой звонкий и жуткий, что захотелось вырвать из уха клипсу внутренней связи.

– Первый, я третий, – в разговор вклинился Ларсон. – Мы не можем проникнуть внутрь. Тут… черт… Первый, тут…

Связь прервалась, заглушаемая треском и грохотом. Тем самым треском и грохотом, который доносился изнутри дома. Казалось, внутри только что проснулось огромное чудовище и в ярости громит стены, лестницы, полы и перекрытия. А стук автоматов и крики людей лишь служат фоном

– Четвертый, на исходную, – скомандовал Рой. – На помощь третьему. Первый взвод, за мной.

Главное, ввязаться, а там разберемся. Этот девиз был популярен не только среди «звездных котов». Ему, так или иначе, следовали сорвиголовы и авантюристы всех времен и народов. Рой Линк принадлежал к их числу. Взводными у него были такие же отчаянные парни, которым на все было наплевать. И сейчас они, не обращая внимания на странные и страшные звуки, которые доносились из дома – стук автоматов и шипение лазерников почти затихли – с трех сторон пошли в атаку.

Сказать по правде, Рой ожидал увидеть там, что угодно. От группы боевиков-смертников до разгневанного божества, которое по ошибке вызвали из параллельного мира и дали приказ уничтожать все живое.

Он был готов ко всему, но только не к тому, что увидел.

Во-первых, по ним открыли огонь. Огонь из автоматов и лазерников. И если первые просто с шипением плавили стены и пол, оставляя дымящиеся потеки и усиливая разрушение дома, то автоматы били весьма прицельно. Двоих людей Роя выбило еще на пороге. Третьего автоматная очередь буквально разрубила пополам, ударив в живот. Солдат был жив – спасла броня, но автоматная очередь с близкого расстояния, почти в упор, надолго вывела его из строя. Самого Линка осыпало крошевом осколков, когда автоматчик промазал и взял прицел слишком высоко над пригнувшимся капитаном.

– Что за… – он рухнул лицом вниз, в полете успев вскинуть лазерник и прошить лучом то место, откуда, как заметил раньше, вели огонь. – Третий, как ты?

– Как… М-мать, – эфир взорвался коротким залпом крепкой брани. – Похоже, их тут штук десять…Мы застряли.

– Четвертый? Что у вас?

Он слышал стрельбу и крики – похоже, с появлением подкрепления бой только разгорелся сильнее. Прошла, как показалось, вечность, пока не донесся ответ.

– Взводный убит. Мы в клещах.

Где? Когда? Как? Они же входили через соседнюю дверь. Она… куда она вела?

– Иду на помощь, – Рой перекатом ушел от новой автоматной очереди, – третий, прикрыть нас.

– Есть прикрыть, – донесся голос верного Ларсона. Помогая ему, Рой метнул за угол гранату, упруго вскочил, увлекая за собой своих людей, и ринулся прочь, подгоняемый взрывной волной.

У соседних дверей их встретила автоматная очередь и два лазерника. Один луч по касательной скользнул по наплечнику брони, существенно ее подпалив и повредив пару сенсоров. Второй попал на автомат, превратив его в оплавленный комок. Видимо, те, кто засели тут, смогли защититься от трясучки. Рой еле успел отбросить нагревшееся до температуры плазмы ставшее опасным оружие. Кроме автомата, у него был и свой лазерник и, помнится, он еще удивлялся, зачем некоторым по два вида оружия, и это не обязательно парные инструменты. Оказывается, он нужен для того, чтобы, выхватив его из поясной кобуры, открыть огонь.

– Поцелуй.

Это было кодовое слово, по которому вперед выдвинулся гранатометчик. Припал на колено, прицелился…

Это была не та относительно слабая ручная граната. Снаряд, который отдачей чуть было не повалил стрелка на спину, разворотил часть стены вместе с дверным проемом и заодно превратил в горящие щепки лестницу, ведущую на второй этаж.

Стрельба смолкла раньше, чем гранатометчик привстал с колена, любуясь на дело рук своих.

– Чистая работа.

Фасад дома был практически полностью уничтожен. Из шести несущих стен две перестали существовать. Внутренние стены превратились в груду обломков, так что можно было начерно ознакомиться с планировкой дома. Такое впечатление, что прежде, если судить по обоям с цветочками и птичками, по мягкой мебели, сейчас догоравшей или уже обгоревшей, тут находился что-то вроде дома свиданий, где «девочки» жили на втором и третьем этажах, а с гостями встречались на первом.

Клиенты, кстати, тут были. Вернее, те, кого можно было принять за клиентов. Под обломками кирпичей и мебели валялись тела. Не менее десятка человек.

Горя желанием увидеть, наконец, загадочных боевиков – и заодно выяснить, что случилось с его людьми, десятками Пирсона и Тита, которые ушли в этот дом несколькими минутами ранее, Рой сделал несколько шагов, наклонился, присматриваясь…

– Твою-то мать. Что за хрень?

Первым, кого он разглядел, был десятник Пирсон. Тот лежал на боку, придавленный осколками стены. Один угодил парню в висок, да так там и застрял, найдя местечко аккурат в том месте, где заканчивается шлем. Пирсон, как многие «звездные коты» ходил в атаку с открытым лицом, закрывая щиток только в том случае, если противник использует газы.

Газы…

Рой принюхался. Пахнет кровью, гарью, дымом – где-то что-то горит, – обгорелым мясом. И…

– Анализатор среды, живо. – и сам уже активировал встроенный в левое предплечье «личный доктор». Думать о том, что у повстанцев могло быть свое собственное биологическое оружие, не хотелось. Ведь тогда это означало… это много чего означало, и ничего хорошего.

Прибор «думал» недолго, после чего разразился серией нечитаемых знаков и… взорвался. Рой рефлекторно отшатнулся – и едва не прикусил себе язык. Перед самым его лицом блеснул луч лазерника. Не подними он голову, луч срезал бы ему нос и верхнюю губу вместе с частью челюсти.

– Что за мать вашу?

Он выпалил это уже после того, как выстрелил и почувствовал, как сходит с ума. Держа все еще дымящийся после выстрела лазерник, на пол рухнул один из его людей. Стрелять в командира? Это…

Это было вероятно, и Рой поверил сразу и безоговорочно, когда трое находившихся в комнате людей открыли огонь друг по другу.

– На выход. Все на выход. – заорал Рой, вынужденно открывая ответный огонь. Окно было совсем близко. Выстрел разнес чудом уцелевшее стекло, превратив его в оплавленные вонючие потеки, и командир взвода кувырком вылетел наружу. Перекатился по мостовой, не выпустив лазерника из рук, метнулся под защиту обыкновенной мусорной урны, занимая позицию и готовый стрелять. В голове не укладывалось – как, почему его люди стали убивать друг друга?

Дело в доме. В том сюрпризе, который оставили им повстанцы. Наверное это какой-то газ нового образца, который легко проникает через любые фильтры. Потому и окна уцелели, и двери заперты – чтобы уменьшить испарение этой гадости. Где ее распылили – в подвале, чтобы просачивалась понемногу или на первом этаже – гадать было некогда. Оправдывались самые худшие подозрения – противник оказался сильнее и хитрее, чем предполагали в штабе.

Секунду или две он был твердо уверен, что уцелел он один, отделавшись легким ранением предплечья и, возможно, отравлением. Тем более что выстрелы из дома какое-то время продолжали звучать. Потом что-то грохнуло – еще одна граната – и из дверного пролома вывалился человек, тащивший на плечах второго. Третий замыкал шествие, паля во все стороны с двух рук, сразу лазерником и автоматом. Точность стрельбы при таком способе оставляла желать лучшего, но лезть под луч и пули, чтобы вразумить стрелка, не хотелось. Еще четверо выскочили, как Рой, из окон. И все. Семеро из пятидесяти. Хреново.

Типом, тащившим на плечах раненого товарища, был Леон Ларсон. И по его взгляду Рой сразу понял, что про остальных спрашивать нет смысла.

Его упрашивали, уламывали, уговаривали – бесполезно.

– Нет, – твердил Ренн. – Не хочу.

Он заперся в своей комнате, на всякий случай пододвинул к двери кресло, чувствуя себя зверем в клетке.

– Матерь Мисса, кого же мы вырастили? – восклицала мать, время от времени начиная колотить кулаком в двери. – Отец, ты что молчишь? Твое детище, как-никак. Что ты, как в рот воды набрал? Иди, вразуми его. Живо.

– Сынок, – голос отца звучал осторожно, Ренн так и видел, как тот косится на мать, стоявшую над ним, скрестив руки на груди, – не упрямься. Это закон. Ему обязаны повиноваться все. Каждый мужчина должен создать семью.

– Да, но не с этой… – он пытался возражать, но его не слушали.

– Почему ты отказываешься?

– Она мне не нравится. Она…

Воспоминание о жадных властных губах. О сильных руках, шарящих по его телу под рубашкой. О едком запахе духов и пота. Ренн никогда прежде не целовался всерьез. Несколько старшеклассниц из девичьего крыла, которые, случалось, затаскивали его на переменках в уборную, чтобы потискать и полапать, не в счет. Там все слишком отдавало игрой и в любой момент могло прерваться. Но это…

– Ишь ты, – снова вступила мать, которая не могла долго молчать. – Не нравится она ему. Ты ей нравишься. Это главное…

– Сынок, – опять голос отца, – ты не можешь не знать, что таковы законы. Вам же преподавали обществознание и право. Ты должен помнить, что тебе говорили на уроках. Вспомни.

Ренн тихо застонал, обхватив голову руками. О да, он помнил. Те уроки по общественному праву и общественным отношениям не были шоком – весь уклад его родной планеты, вся его жизнь от младенчества до нынешнего момента была подготовкой к уроку о правах и обязанностях.

Власть принадлежит женщинам. Женщина дарует жизнь, женщина рождает ребенка, ради него уродуя свое тело и на целых полгода или год выпадая из жизни. Она не просто вынашивает младенца и кормит его грудью – она отдает ему всю себя. И, следовательно, только женщине принадлежит главная роль в жизни планеты. Мужчины, чья роль в деторождении сводится к нескольким телодвижениям в постели, лишены из-за этого многих прав. Ибо, если честно, не так уж много и нужно, этих мужчин, чтобы продолжался род людской. Одного на десятерых женщин вполне достаточно. Поэтому и прав у мужчин должно быть в десять раз меньше.