Текст книги "Легенда о Велесе"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Чьи-то шаги раздались на лестнице, прежде чем страх овладел девушкой. Она вскочила, готовая кинуться на шею спасителю, но он остановился, не доходя нескольких шагов, и Мера с содроганием узнала того красивого витязя. Сейчас и здесь его красота пугала больше, чем жуткая морда чудовища.

Змей догадался обо всем при первом взгляде на Меру.

– Ты боишься и ненавидишь меня, – заговорил он, – а ведь все могло быть иначе, если бы ты не попыталась бежать! Я пришел сказать тебе, что ты будешь сидеть здесь, пока не смиришься и не согласишься полюбить меня.

– Ты глуп, если в этом уверен, – возразила девушка.

– Ты еще пожалеешь об этом! – вспылил Змей, которому опять напомнили о его главном недостатке – глупости. – Будешь сидеть здесь, пока не попросишь прощения!

Лицо его исказилось от гнева, и это было просто жутко. Он притопнул ногой и ринулся вон.

Вслед ему полетела миска.

Выбежав наверх, Змей привалился спиной к стене и медленно принял свой настоящий облик, растягиваясь по полу. Его туша мелко дрожала от гнева и желания выместить его на ком-нибудь. Злость его была еще больше от того, что он сам только что поступил как последний глупец. Мог бы околдовать пленницу и заставить ее пожелать разделить с ним ложе, но всякое колдовство рано или поздно спадает, и о том, что может сделать человек, освободившийся от заклятья, лучше не задумываться. Самое меньшее, он убивает того, кто наложил на него заклятье. И лишь кровь – кровь родного человека – способна навеки, безо всяких условий привязать к нему пленницу.

Если он правильно понял слова своих слуг, у этой дикарки есть сестра. И это было лучшее, что мог пожелать Змей.

Синегорка и слушать не стала Стривера, который, забыв свою гордость, стоял перед нею на коленях. Подле матери с каменными лицами замерли пятнадцатилетний отрок, меньший брат девушек, и сама воительница Рада – видом вовсе мужчина, кабы не коса и черты безбородого лица. Девушка-воин опиралась на меч и буравила Сварожича такими злыми глазами, словно это он сам отвез ее сестру Змею и приполз замаливать грех.

Стривер чувствовал свою вину и был готов на что угодно – только бы простили и поверили, что он жизнь положит за освобождение своей невесты. Но княгиня не дала ему договорить и велела убираться, пока его не подняли на копья. Рада при этих словах с готовностью вскинула меч, и Сварожичу пришлось уйти.

Его все-таки проводили вон из города и вытолкали за ворота, передав приказ княгини – не показываться здесь под страхом смерти. Но его боль была сильнее страха, а потому он тотчас же полетел на север – звать на подмогу родных. Не вечно же Перуну и Даждю бродить по свету – они вернутся и помогут ему. Он вместе с братьями привезет девушку назад, и ее матери придется уступить силе.

Сердце его готово было вырваться из груди, все тело ныло и словно одеревенело от усталости и напряжения полета, но все это прошло в один миг, когда на стене замка он увидел отдыхающего Ящера.

Стривер чуть не кувырком свалился во двор, напугав всех. Он тоже больше года не показывался дома, а потому весть о его возвращении была встречена радостно. Слуги засуетились, но Стриверу было не до отдыха, и он сразу кинулся искать Перуна.

Вся семья как раз была вместе – отец, мать, братья, Жива и Дива, все за общим столом. Не хватало только детей – Перун сам не вспоминал о них, будто их и не было, и Дива, обиженная, молчала.

Перун первым вскочил, когда в зал ворвался Стривер.

– Ого, братец, – радостно вскрикнул Перун, – явился и ты! Вот здорово! Теперь бы Даждя от его Марены оторвать – и все были бы в сборе! – Он стиснул плечи Стривера. – Ну, поведай, что тебя привело!

Тяжело дыша после выматывающего полета, Стривер оперся о широкое плечо брата. Руки и плечи ныли так, что не пошевельнешь, и он еле сдерживал стон.

– Здорово ты похудел. – Перун хлопнул Стривера по спине, отчего тот побледнел и скрипнул зубами, и потащил к столу. – Рассказывай!

Он обнял младшего брата за плечи, и Стривер вскрикнул. Жива тут же сорвалась с места.

– Что с тобой? – Она глянула на плечи Стривера и ахнула. – Кровь! Ты весь в крови!.. Что случилось?

Рубашка на Стривере насквозь пропиталась кровью. Думая только о том, как бы поскорее добраться до дома, он не чувствовал ничего, но сейчас вдруг застонал, бессильно повиснув на брате и сестре.

Перун застыл как столб, а Жива решительно подставила раненому плечо.

– Его надо уложить, – сказала она и накинулась на Перуна: – Не стой как истукан! Я одна его не подниму!

Очнувшийся Перун вскинул Стривера на руки. При этом он ухватил его за окровавленные плечи, и тот вскрикнул, вырываясь.

– Не надо! – взмолился он. – Я сам натер… крыльями… Я здоров!

Но на его слова не обратили внимания. Жива вновь накинулась на Перуна:

– Ты совершенно бесчувственный! Ему же больно!

Стривера уложили в его комнате, и Жива осторожно спорола с его плеч рубашку или, вернее, то, что от нее осталось, ибо там, где ее касались сочленения крыльев, она была истерта до дыр и крылья разодрали кожу. Приподнявшись на локтях, Стривер терпел, пока Жива и Дива обрабатывали ссадины. Жива еле слышно бормотала заговор, заживляющий раны, и Стривер по мере сил помогал ей. Исцелять раны он не мог, это удавалось только Даждю и, как говорили, Хорсу и Велесу.

Наконец боль отступила, и Стривер поднял голову. Перун и Смаргл стояли рядом, не отходя ни на шаг. Здесь же была и Лада, его мачеха, помогавшая молодым женщинам.

– Матушка, – шепнул ей Стривер, – я дочь тебе выбрал, а себе жену…

– Ты лежи пока, – Лада погладила его по голове, – потом скажешь, кто она.

– Но я не могу ждать! – Стривер вскинулся к братьям. – Беда!

– Что? С кем? – наклонились к нему оба Сварожича.

– Змей в Рипейских горах завелся. – Стривер выпрямился, насколько мог. – Города зорит, людей в полон берет. Невесту мою… тоже… Не смог я в одиночку ее отбить…

Глаза Перуна полыхнули огнем.

– Где твой Змей? – воскликнул он.

Уловив в его голосе опасные нотки, Дива бросилась к мужу:

– Не пущу!

Но Перун отодвинул жену и склонился над Стривером;

– Говори!

– Княжество Синегорье в Рипейских горах, на востоке, – ответил тот. – Помоги!

– Едем непременно, – заверил Перун. – Вот встанешь – и полетим! Ящер нас в несколько дней домчит, а тем временем ты подлечишься!

Обрадованный тем, что брат не отказывает в помощи, Стривер осторожно сел.

– Я готов, – объявил он, протягивая руку Перуну. Из глаз Дивы брызнули слезы.

– Ты холодный и равнодушный! – выкрикнула она в лицо Перуну, – Ты ничего не хочешь знать, кроме своей войны! Ты ничего не замечаешь!

Она зажала себе рот руками и бросилась вон. Жива и Лада направились за нею.

Младшие Сварожичи вопросительно переглянулись, но Перун развеял их сомнения, снова напомнив о предстоящем пути. Заставив себя забыть о свежих, еще не подживших ссадинах, Стривер горячо заговорил о том, что случилось с ним на юге.

Маявшийся подле Смаргл (так хотелось броситься утешать Диву, и не было сил оставить братьев!) наконец подошел ближе.

– Я хочу поехать с вами, – сказал он. – Я могу пригодиться!

Перун, присевший рядом со Стривером, поднял на него глаза.

– Конечно, – сказал он.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Всего один день миновал, как изгнала княгиня Синегорка с глаз долой того витязя с севера, с которым вместе пришла в ее дом беда. Дружина уже была собрана, обозы готовы, назначен и сам день похода, как вдруг выяснилось, что это еще полбеды. Настоящая беда была еще впереди.

Они появились внезапно – как налетает в солнечный день ураган, неожиданно – как снег в конце весны, и необоримо – как собираются грозовые тучи. Еще вчера до окоема все небо было чисто и лишь солнце садилось за облака, предвещая ненастный день, а наутро побежали сторожа со стен будить княгиню и ее ближников, поднимать их тревожной вестью. За ночь, откуда ни возьмись, под стенами города появилась целая орда.

Встревоженная Синегорка с Радой и ближниками спешно поднялась на стену. Весь склон до рощи и реки усеивали войска. За повозками, табунами и кострами не было видно земли, а где она виднелась – то лишь уже вытоптанная дочерна. Словно мураши, суетились люди, скакали всадники. Дым костров сливался в одну серую, едко пахнущую пелену, что затягивала все вокруг. Ветер с трудом ворочал тяжелые клубы и тащил их в сторону городских стен, обдавая людей смрадом и гарью и мешая дышать. Земля мелко дрожала от топота многих тысяч ног. Приходилось кричать, чтобы что-то расслышать в шуме и гаме. Вдали, у рощи, все сливалось в дыму, и казалось, что несметные полчища вырастают прямо из земли.

Сжав кулаки, Синегорка с бессильной яростью смотрела на орду.

– И откуда они взялись? – прошептала она.

Рада, обычно скорая в таком деле на речи, на сей раз помалкивала – она понимала, что одолеть такую силу они не смогут.

Воительница сощурила глаза – зрение у нее было орлиное и наметанное.

– Стяги незнаемые, – наконец протянула она. – Из земель южных, должно, – я тамошних народов не знаю.

– Откуда сила такая взялась? – повторила княгиня. – Змей, Мера, а тут еще и это…

Все молчали – понимали, что это уж слишком.

– Авось боги что присоветуют, – наконец подал голос кто-то, усердно прячущийся за чужие спины.

Синегорка даже не обернулась на говорившего.

– Что тут присоветуешь, – тихо прошептала она.

– По крайности, умрем с честью, как воины, – молвил пятнадцатилетний княжич.

Рада зло пихнула брата локтем, чтоб замолчал. Наконец Синегорка подняла голову.

– Зовите жрецов, – приказала устало. – Что им боги молвят, то и сделаем: сражаться – мечи, сдаваться – ключи…

Не прибавив более ни слова, она повернулась и пошла со стены. За нею потянулись остальные. Только Рада задержалась, еще раз оглядывая скопившуюся под стенами силу – словно черное людское море лениво билось у стен. Но дай ему знак – и оно погребет под разбушевавшимися волнами город и всех его жителей.

* * *

Разрешилось все в полдень, когда жрецы в капище спешно резали жертвенный скот и готовились кинуть жребий о человеческой жертве. Вражий стан пришел в движение – люди подтягивались, тушили костры, откатывали в сторону повозки. Всадники садились в седла, пешие нацеливали луки. По знакам строились тысячи, готовые скакать на приступ – уже в задних рядах суетились, подносили лестницы.

В городе ударили в било. Сборные дружины, приведенные за стены, бросились разбирать оружие, горожане забегали – кто лез в подполье прятаться, кто спешил на подмогу. Княжьи кмети тоже кинулись к воротам. Рада сорвалась с места, готовая хоть сразу в сечу – даже ее меньший брат не отставал.

В один миг город приготовился к бою, но все разрешилось намного проще. Под прикрытием орды к воротам подъехало человек десять, высоко поднимая на копьях бунчуки и стяги с изображением диковинных чудовищ.

Вперед вырвался парень с безусым еще лицом, завертелся под стеной на горячем поджаром скакуне. Люди, свесившись вниз, с настороженным любопытством разглядывали его расцвеченный пестрыми красками наряд и темное, на жарком солнце загоревшее лицо.

– Эй! – закричал он на знакомом языке удивительно чисто. – Мы хотим говорить с вашим князем! И немедленно!.. Ему лучше не отказываться от беседы!

– А кто вы такие? – прокричали сверху. Парень оскалился, горяча коня.

– То послы скажут лишь вашему князю! – нахально огрызнулся он. – И поторопитесь – иначе мы пойдем на приступ и все равно поговорим с князем, но тогда уже иначе!

Рада стояла в задних рядах – воеводы не пустили княжну-воительницу вперед: а ну как кто снизу ее приметит и стрелкам укажет? Рада с дружиной до самого Срединного моря доходила, о ней слава еще дальше прошла. Сейчас воительница тянула шею, стараясь из-за плеч вятших [3]3
  Лучших.


[Закрыть] мужей разглядеть послов.

Услыхав про дело княжеское, те сами повернулись к ней, глазами спрашивая совета.

– Что ж, – молвила Рада, сдвинув брови. – Они сами того захотели… Велите обождать – я матушке скажу, а там – как она порешит!

Прихватив за локоть брата, Рада покинула стену. За ее спиной послам закричали, чтоб те ждали решения.

* * *

Синегорка не долго раздумывала – раз есть послы, знать, еще можно решить дело миром, спасти людей от гибели, а град – от огня. Придется, наверное, платить дань – а что иначе делать?

Послов упредили, чтоб входили одни, без охраны и поодиночке. За каждым зорко наблюдали десятки глаз, и еще сотни не спускали взглядов с оставшихся врагов – не замыслил ли кто предательства. Не дав послам осмотреться, ни словом перемолвиться, их окружили плотной толпой и повели в княжий терем.

Принимала их сама Синегорка, спешно сменившая наряд на расшитый цветной нитью навершник и снежно-белый убрус. Прямая, строгая, с холодным красивым лицом, она замерла на стуле с резной спинкой, глядя прямо перед собой и чуть сведя на переносье брови. Она была еще красива, и сейчас это было видно особенно ясно.

Рада замерла подле нее – в доспехах и при оружии. Девушку в ней выдавали только черты лица и коса на груди. Обнажив меч, она опиралась на него. Ее брат отошел к младшим отрокам – чтоб в случае чего остаться неузнанным.

Послы вошли скорым чеканным шагом – лица большинства говорили о том, что то были люди с близких к Синегорью земель, но черные одежды явно были чужие. Подойдя, они разом поклонились княгине.

– Приветствуем тебя, – заговорил один из них, шагнув вперед. – Или князь твой занемог, что ты сама решила нас принять?

Рада было дернулась при этих словах, но Синегорка шевельнула пальцем – и дочь ее замерла как истукан.

– Говорите со мной или идите своей дорогой, – ледяным тоном отмолвила княгиня. – Я сама могу принять решение. Чего бы от меня ни потребовалось!

– Всегда приятно говорить с разумной женщиной, – кивнул посол. – Слушай же, княгиня! Послал нас господин наш, Черный Змей. Собирает он силу великую – то, что видишь ты под стенами, лишь первые отряды и далеко не лучшие. Мы можем всю землю огню и мечу предать, и от твоего града, пойди мы на рассвете в бой, к полудню одни головешки останутся… Но Змей не желает напрасной крови, более того – он готов заключить вечный мир и породниться с тобой, княгиня синегорская. Есть у тебя дочь, Мера. – На этом месте посол остановился, но все вокруг и так слушали его затаив дыхание. – Увидел ее как-то Змей, влюбился без памяти и пожелал женой своей сделать…

Рада скрипнула зубами, белыми пальцами стискивая рукоять меча. Так бы и всадила послу в живот!.. А тот продолжал:

– Невеста уж и согласие дала, да есть у нее условие – должна прибыть на свадьбу ее сестра, красавица Рада. Коли выдашь господину нашему дочь свою, княгиня, вся сила отступит от города, а воспротивишься – дочь твоя убита будет, а княжество разорено!..

Синегорка невольно вскинула глаза на дочь. Рада стояла ни жива ни мертва, только закусила губу. Почувствовав, что на нее выжидательно смотрят все, даже послы, воительница очнулась и выговорила:

– Коль обо мне идет речь, мне и ответ держать… Я из воли матери не выйду – что прикажет она, все исполню, а только и у меня условие есть: коль верно все, что вы говорите, дайте мне и матери моей срок подумать.

Синегорка посмотрела на дочь – та еле заметно кивнула.

Посол прижал руки к сердцу:

– Сожалею, княжна, но срок дать мы можем лишь до вечера – жених ждать не хочет!

– Хорошо. – Княгиня выпрямилась. – Ждите слова нашего. Мы позже ответ дадим!

Послы повернулись и вышли. Вслед за ними поспешили приведшие их воины, а потом и остальные. Не прошло и минуты, как в горнице остались лишь Синегорка, Рада и маявшийся у двери княжич.

Княжна-воительница с досадой грохнула меч об пол и припала на колени перед матерью. Та откинулась назад, жмуря глаза. Рада взяла ее безвольную руку и прижалась к ней лицом, заставив Синегорку содрогнуться.

– Ты идешь? – срывающимся голосом прошептала она.

– Видно, нет мне иного пути, – глухо ответила Рада. – Не верю я, что Мера добром за Змея идет!

– Тогда что ж?

– Не пойду – град пожжет, людей побьет и сестры не пощадит. А пойду – и себя, и сестру от бесчестья избавлю!

– На смерть идешь! – ахнула Синегорка.

– А все одно – смерть, – отмахнулась Рада. – Вели-ка воротить послов и скажи – пусть орду от града уводят, а мне покамест приготовиться надобно! – Она встала с колен, одергивая рубашку и кольчугу.

– На кого ж бросаешь? – глухо вскрикнула княгиня.

– Вон, – Рада кивнула на брата, – не младенец он – князь будущий… Да мужи у тебя мудрые – не покинут небось!

Она обняла мать, которая не могла даже поднять рук, и вышла, забыв меч на полу.

Княжич, не отходивший от двери, осторожно приблизился и поднял меч сестры. Синегорка отрешенно глянула сквозь него, но постепенно взор ее просветлел, и она приказала:

– Послов покличь, сын!

* * *

На следующее утро опять выполз откуда-то густой туман. Еще с вечера он залил долину реки и низины, к полуночи подступил к самым стенам и только с первыми лучами солнца начал не спеша откатываться назад, словно волны в отлив. Люди на стенах следили за ним затаив дыхание – а ну как обманут пришельцы, не уберут своей силы от града? Сквозь туман глухо раздавались топот и ржание коней, скрип повозок и мычание тяглового скота, крики людей, Какие-то тени непрерывной волной двигались прочь, и люди успокоенно вздыхали – все вершилось без обмана.

Но в тумане можно было заметить, что от города уходила совсем небольшая группа – всего около двух сотен всадников, среди которых находился и сам Змей, и несколько повозок. Опытный искусник и чародей, он с легкостью отвел глаза целому городу, создав орду захватчиков из ничего. Переходя вброд реку, его воины таяли, как дым, растворяясь в воздухе, и после переправы путь продолжила всего лишь одна сотня всадников – другая, по уговору с княгиней, осталась на том берегу, поджидая Раду.

Город же, проводив врага, погрузился в печаль – девушке дали всего три дня, дабы прилично подготовить ее к прощанию: все были убеждены, что назад она не вернется.

* * *

Рада уже оплакала свою косу и свое девство, как любая девушка, на которую пал жребий быть принесенной в жертву богам. Эти дни она провела с девушками – настоящих подруг у нее не было. Ей так хотелось хоть ненадолго сбежать к княжеским кметям и последний раз побыть с ними, но за нею зорко следили, не сводя глаз.

Последний день она постилась, запертая ото всех в темной келье без окон на задах капища. Обхватив колени руками, девушка не сомкнула глаз всю ночь, ожидая рассвета. Она была совершенно нагая, если не считать накидки на плечах и пояса воина, надетого на голое тело – с ним Рада не согласилась бы расстаться, даже если ее попросят об этом сами боги. За пояс девушка заткнула длинный, чуть не в две ладони, нож – он еще пригодится ей, когда она увидит наконец сестру. Всего два удара – в нее и в себя – и все будет кончено.

Сквозь щели в стенах проник свет серого раннего утра, когда за нею пришли. Два жреца встали на пороге, а к ней вошли их молодые помощники. Перед глазами вскочившей на ноги Рады развернулась груботканая рубаха из некрашеного полотна с глубоким вырезом на груди. Только по вороту шла вышивка. Взглянув на нее, Рада все поняла и молча протянула руки.

Жрецы помогли ей одеться и отступили прочь, нарочито не приглашая следовать за собой. Девушка вышла из клети и, окруженная жрецами, пошла к центру капища.

Дорогой на нее не обращали внимания – Рада надела смертную рубаху, в которой жертве ходить недолго, всего лишь до того мига, когда на плоском камне ей перережут горло. Кровью потом напитают жадных до жертв богов, а тело сожгут на священном огне.

Капище было готово еще со вчерашнего дня. Не только жрецы, посвященные в тайны и имеющие право приносить кровавые жертвы, но и младшие их помощники, и кощуны, и бахари – все собрались здесь. Широкие тесовые ворота ради скорбного праздника были распахнуты, дабы любой мог войти, и на пороге уже теснилась толпа. В числе прочих Рада углядела кое-кого из кметей, мелькнуло лицо брата. Он не показывался на глаза, но Рада все равно улыбнулась ему на прощанье.

Девушку оставили в центре капища, где находился плоский жертвенный камень с ложбинкой для стока крови – уже были подставлены священные чары, чтобы собирать ее. Слева уже возвышалась готовая к сожжению крада [4]4
  Жертвенник.


[Закрыть], подле нее стояли отроки с факелами. А над самой девушкой купно стояли высеченные из дерева боги – сам творец мира Род, слева – его жена и дочь Рожаницы, справа – сын, покровитель и отец воинов с мечом и конем. По бокам и чуть позади теснились остальные боги – внуки, слуги, помощники. Нахмуренные брови Рода смотрели гневно и отрешенно, и Рада невольно содрогнулась, представив, как нож взрежет ей горло. Неужто мать на свой страх и риск переменила слово или жрецы решили поступить по-своему?

Она продолжала терзаться этими мыслями и не заметила начала обряда. Рада словно стояла одна посреди чистого поля, голоса и шум долетали до нее приглушенно, как во сне.

Девушка очнулась лишь в тот миг, когда рядом послышались окрики и мычание. Она глянула мимо, лишь постепенно понимая, в чем дело. К жертвеннику подогнали двух бычков, белого и черного, украшенных лентами и цветами. Привычно ловко их повалили, спутав ноги, и подняли на камень одного за другим. Воззвав к богам принять жертвы, жрец перерезал горло первому и подождал, пока кровь не стечет в чаши, а бычок не перестанет биться. Тогда тушу прямо на камне разрубили на части, и настала очередь второго.

Окровавленные части обеих туш потащили к краде готовить к сожжению, и Рада немного успокоилась – во всяком случае, этот огонь предназначался для нее. Она даже с интересом наблюдала, как жрец мажет богам свежей кровью губы, как поджигают краду под молитвы и пение и как потом к ней самой подходят жрецы.

Невнятно бормоча заговоры, старший жрец окропил лоб, лицо и руки девушки теплой дымящейся кровью. Несколько капель при этом попало ей на рубаху и волосы. Рада воспринимала его действия со спокойствием одурманенной – ее тоже приносили в жертву, а жертвы ничего не чувствуют и ничего не замечают. И она даже сама пошла к краде, над которой клубился черный дым.

Плакальщицы голосили, как на похоронах, царапая себе лица и оседая на землю. Едкий дым окутывал девушку, стоящую так близко, что случайному прохожему могло показаться – она сейчас прыгнет в пламя. От дыма у нее кружилась голова и хотелось спать. Рада еще не понимала, что все нарочно, но уже ничего не чувствовала.

Она смутно помнила, как потом, когда крада прогорела и начала оседать, ее отвели к идолам богов, присыпали землею в знак перерождения и потом трижды окатили водой, что должна была смыть с нее все прошлое. Обычно этот обряд растягивали на три дня, но обстоятельства требовали спешки.

Волосы Рады еще не успели просохнуть, когда появились девушки и стали ее обряжать, как одевают невесту перед свадьбой – или перед праздничным принесением в жертву, когда невесту водяного топят в реке или море. Все было как всегда в таких случаях – только невеста так и не рассталась с военным поясом, полученным при посвящении, и длинным ножом.

Всадники уже ждали ее у ворот, что в знак беды были распахнуты настежь. Они держали мечи наготове и зло косились по сторонам – не пришло бы в голову кому-нибудь пустить стрелу.

До ворот Раду провожали почти все, кто собрался на капище, да те, кто пристал по дороге. В гуле голосов, оплакивавших ее судьбу, Раде показалось, что она различает плач и причитания матери – княгиня вполне могла, как любая мать, затеряться в толпе, прощаясь с дочерью. Но измотанная обрядом и еще не отошедшая от дурмана жертвенного дыма, Рада даже не подумала обернуться. Взгляд ее остановился на сизых далях. Молча, двигаясь как больная, она села на коня и позволила охране увезти себя.

* * *

Синегорка и в самом деле смешалась с толпой и издалека видела все, что происходило с дочерью. На капище, пред ликами грозных богов, она боялась даже стонать, кусая себе руку, но по дороге к воротам, где некоторые матери всхлипывали, оплакивая участь обеих княжон и оставшуюся без дочерей княгиню, где на глаза ей попалось несколько кметей, ходивших с Радой в походы, схоронивших многих друзей и не раз смотревших в лицо смерти – сейчас они отводили глаза, порой утирая их рукавами – она не выдержала. Когда Рада и провожавшие ее жрецы вышли за ворота, чтобы передать девушку всадникам Черного Змея, княгиня закричала в голос.

Стоявшие подле подхватили ее, когда Синегорка стала оседать на землю, словно в приступе падучей. Она забилась на державших ее руках, заголосила, схватившись за голову. Ее признал кто-то из княжеских слуг, и несколько человек чуть не волоком повели княгиню назад, в терем.

Вскоре туда же прибежал юный княжич – он пробрался за ворота, провожая сестру, но его вернули. Синегорка билась и рыдала как безумная, пока на нее лили воду и бегали за знахарями. Примчавшиеся на зов ведуны еле усмирили княгиню, окурили ее сушеной одолень-травой пополам с плакуном и дурманом. Смирённая их чарами, княгиня провалилась в тяжкий обморочный сон. Все в один голос твердили, что Синегорка обмерла и надо готовиться к ее кончине, но на следующее утро она очнулась и объявила траур по обеим дочерям – говорила, будто ей привиделось, что обе они навсегда потеряны для нее.

За один-единственный день Синегорка изменилась так, словно миновало лет десять. Лицо ее осунулось, чело избороздили морщины, глаза и губы поблекли, в косе яснее проступила седина. Она преисполнилась уверенности, что доживет только до осени.

Вслед за княгиней в печаль и скорбь погрузился весь город – не успели справить тризну по двум княжнам, как скоро настанет пора провожать в подземный мир и княгиню. Знахари и ведуны толпились у княжеского крыльца, перед идолами денно и нощно горели костры – молился и плакал весь город и не все узнали о явлении новых гостей.

Ящера никто не видел и не подозревал о его существовании – огромный крылатый зверь не долетел до стен города и даже рощи под горой. Стривер отлично знал все вокруг и указал на долину реки чуть в стороне. Там Сварожичи наконец ступили на землю – и вскоре три всадника на одинаковых бурых конях с черными гривами птицами вылетели из долины.

Случайно видевшие их люди долго не верили своим глазам – три жеребца летели, почти не касаясь земли, а если и касались, то все вокруг содрогалось и с деревьев падали листья. По одинаковым коням и всадники казались близнецами, тем более что у всех троих были решительные лица.

На склоне, откуда была видна почти вся гора, река с притоками, роща, пашни и несколько небольших селений-вотчин, стоял град, окруженный посадами. По склону к нему вело с разных сторон четыре дороги. Весь склон был изрыт копытами лошадей, колесами повозок и покрыт пятнами костров, но сам град стоял целехонек.

Оглядев следы странной осады, понаторевший в таких делах Перун молвил всего одно слово, кивнув на град:

– Этот?

– Он самый, – тихо вымолвил Стривер, озирая холм. Он не верил своим глазам.

– Что тут было? – спросил Смаргл.

– Сейчас узнаем, – обронил Перун, направляя коня напрямик к городской стене.

Четыре дороги под стенами сходились в две – по числу ворот, открывающихся в две стороны. До ближних было саженей десять, но Перун не захотел свернуть.

Увидев трех всадников, что во весь опор неслись к стене, с заборол закричали, замахали руками, но странные гости не обратили никакого внимания на стражу. Три жеребца одновременно толкнулись в землю, взрыв ее почти на аршин, и взвились в воздух, как три птицы. Распластавшись, они перелетели не только стену, но попавшуюся угловую сторожевую башню и тяжело опустились на доски мостовой-настила. Полетели в стороны обломки и щепки, когда мостовая затрещала, ломаясь. Жеребцы увязли чуть не по бабки, но седоки не дрогнули на седлах.

– Ну, – Перун кивнул Стриверу, – веди к княгине!

Тот вздрогнул, сжимая кулаки, и махнул рукой вперед.

Княжеские палаты находились в самом центре городища, на небольшом возвышении. Широкая улица разрезала град на две части, идя от ворот к терему, который тоже имел стены, сторожевые башни и стражу на заборолах и так же был окружен рвом. Три терема, сад, дружинные избы кметей и конюшни, избы слуг и холопов, ключни и кладовые – это был настоящий град в граде.

Три бурых жеребца неслись в указанном Стривером направлении, перемахивая палаты, гридницы, лавки торговых людей и ремесленников, избы посадских и сады при домах.

В городе началась паника – люди метались по улицам, прячась, кто мог, в подполах или разбегаясь в стороны. Страхи некоторых были обоснованны – порой тяжелое копыто опускалось не на двор, а на крышу, и тогда во все стороны летели обломки, клочья соломы, а угол проседал, разметанный конем.

Всадников заметили со стен. Кмети похватали оружие, бросились затворять ворота, всадникам закричали, приказывая остановиться и не творить бесчинств, но Стривер по дороге успел рассказать братьям, как его взашей выгнали из города, и Смаргл, а тем более вспыльчивый Перун не собирались подчиняться. Не обращая внимания на людей, все трое подхлестнули лошадей – и три жеребца мелькнули над головами людей, приземлившись уже на дворе.

Не дожидаясь, пока осядет пыль, братья спешились и, бросив лошадей, решительно направились в палаты.

Здесь дорогу преградили им княжеские гридни, выскочившие на шум из дверей. В руках их оказались мечи и щиты, но Перун, разогнавшись, уже не мог остановиться. Скачка по городу распалила его. Прокладывая братьям путь, он лишь выставил вперед плечо и с маху врезался в строй. Щиты разлетелись в стороны. Державших их воинов он небрежными взмахами рук раскидал, освободив путь. Тех, кто стоял по бокам и мог заступить дорогу, оттолкнули Смаргл и Стривер, и трое Сварожичей вломились в терем. Перун по-прежнему шел впереди, громко требуя, чтобы его немедля проводили к княгине.

Перед нежеланным гостем пробовали запирать двери, но он просто высаживал их, даже не удосуживаясь складывать кулак – одними ладонями. Идущие вслед за ним молодцы тоже были настроены решительно, и с ними предпочитали не спорить.

Сварожичи ворвались так стремительно, что Синегорку не успели предупредить. Она только ахнула, приподнимаясь со стула, когда гости вошли в светлицу. Окружавшие ее сенные девушки и боярыни брызнули во все стороны, а гридни у дверей лишь беспомощно развели руками.

Стривер с первого взгляда узнал княгиню, хотя та и переменилась со дня отъезда Рады. Сейчас она казалась старухой, и только глаза ее блеснули прежним огнем, когда она увидела Стривера за плечом Перуна.

Тот, догадавшись по лицу княгини, что она его узнала, еле успел одернуть брата.

Уловив знак, Перун на ходу отвесил короткий поклон сидящей у окна женщине и, подойдя, сразу заговорил о главном.