Текст книги "Легенда о Велесе"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Галина РОМАНОВА
ЛЕГЕНДА О ВЕЛЕСЕ

ПРОЛОГ

Глухая осенняя ночь нависла над миром, обняв его холодными крыльями. Завывал ветер, кружа в вышине. Грозно рокотало море, ярясь от бесплодных попыток сокрушить северные скалы. Опухшие сизые тучи не спеша брели по небу. Наталкиваясь на башни одинокого замка, они спотыкались и беспорядочно напирали друг на друга. Ветер атаковал их, стараясь расцепить и развести в стороны, но все попытки терпели неудачу. Бесконечный дождь то лил как из ведра, то сеял невесомой водяной пылью.

Замок спал. Ни единого огонька не горело в нем – даже стража погасила факелы и костры на маяке – все равно ни одна живая душа не рискнет появиться здесь этой ночью.

Неожиданно в небе блеснула молния под раскаты грома. Она погасла слишком быстро, и никто не заметил появившуюся на стене фигурку человека. Пригибаясь под порывами ветра и закрываясь полой плаща от струй косого ливня, он торопливо побежал к башне. Ступив на опоясывающий ее парапет, он подкрался к окну и стукнул в ставень.

В комнате царили тишина и мрак. Смутно белело ложе, на котором разметалась женщина. Услышав стук, она беспокойно шевельнулась во сне.

Стук повторился громче и настойчивее. Одновременно чей-то низкий голос хрипло и требовательно назвал ее по имени.

Женщина вскрикнула, пробуждаясь.

– Кто тут? – прошептала она дрогнувшим голосом.

– Я, – ответил человек за окном.

Соскочив с ложа, Дива, как была, в одной легкой рубашке, бросилась к окну и рывком распахнула ставень. Отступивший при этом в сторону гость снова шагнул вперед. Новая вспышка молнии, на сей раз не сопровождавшаяся громом, осветила широкое загорелое лицо в обрамлении окладистой бороды.

– Перун! – ахнула Дива, отпрянув и закрывая себе рот ладонью.

Ночной гость одним прыжком соскочил на пол комнаты. Он был без кольчуги и панциря, но в подкольчужной куртке. Оружия при нем тоже не было. Вода текла с его плаща на пол. Сварожич сорвал и куртку, небрежно кинув ее на лавку у окна. Под курткой оказалась белая рубашка с вышитым по вороту узором.

Все это время Дива простояла как каменная, глядя на явление мужа огромными глазами. И только увидев рубашку – когда-то она сама вышивала этот узор и не могла его спутать ни с чем – женщина тихо вскрикнула и бросилась к мужу.

– Вернулся! – Ее тонкие руки оплели его шею. Перун подхватил жену на руки и жадно поцеловал.

– Родной мой, – прошептала она, когда поцелуй наконец прервался. – Я так ждала… Так скучала… Ты насовсем?

– Нет, ласочка моя. – Все еще держа ее одной рукой на весу как пушинку, другой он осторожно приласкал распущенные волосы Дивы. – На миг я – залетел только повидаться.

Женщина огорчилась при этих словах.

– Опять? – понурилась она и крепче сцепила руки у него на шее. – Когда ж ты насовсем вернешься?.. Извелась я дожидаючись-то! До срока остарею!

– Ты остареешь, сердечко мое? – усмехнулся Перун. – Ты нисколько не меняешься! Я вот только подле тебя молодым не кажусь!

Это было правдой – за прошедшие годы Перун раздался вширь, заматерел, округлился. В темно-рыжей бороде мелькала седина, белые пряди виднелись и на висках, глаза совершенно почернели. А жена его не изменилась – будто и не было семнадцати лет замужества.

– Уж прости меня, – повинился Перун, – ты сама не знаешь, как мне одиноко без тебя в дальней стороне. А только долг не велит оставаться. Одна радость, что могу вот так, ночью, на краткий миг явиться, повидать тебя и детишек.

– Когда вернешься?

– Точно не ведаю. По весне или летом. Я скажу – ты жди!

Дива спрятала лицо у него на груди.

– Ты меня любишь? – тихо вымолвила она.

– Больше жизни! – пылко ответил Перун. – Никого и никогда так не любил. Ты и дети – все, что у меня есть!

Дива вдруг подняла лицо, взглянула в глаза мужу и потянула его за собой.

Ощупью находя дорогу, Дива провела Перуна по узким ходам башни на другой этаж, где толкнула дверь и проскользнула в просторную комнату.

Здесь топили камин, и отблески тлеющих углей немного разгоняли полумрак. Протянув над углями руку, Перун взмахнул ладонью – и разгорелось пламя, без дров и дыма. Желтоватым светом оно озарило красиво убранные покои. В разных концах комнаты стояли четыре кроватки – две с одной стороны и две с другой. Дива потянула мужа к тем, что слева.

В одной кроватке спала девочка – дочь кормилицы, в другой – два мальчика-близнеца, прижавшиеся друг к другу. В блеске желтого пламени ясно было видно, что чертами лица и цветом волос они напоминают мать.

– Наши младшие, – прошептала Дива. – Через месяц будет два годика.

Перун привлек жену к себе, с явной гордостью и грустью взирая на малышей. Наклонившись, Перун осторожно, чтобы не разбудить детей, погладил их по головкам. Мальчики вдруг одновременно улыбнулись, и взгляд их отца затуманился нежностью.

Дива не могла наглядеться на мужа. Десять лет Перун не проявлял никаких чувств к жене – он сам как-то признался, что взял ее не по любви, а из чувства долга, чтобы защищать от Велеса. Но Велес не тревожил их, и Перун словно забыл о существовании Дивы. Он легко расстался с нею, кажется не расслышав даже ее последних слов – она была тяжела. Семь долгих лет он появлялся дома вот так, неожиданно, ночью, чтобы с первым лучом солнца исчезнуть, как туман или наваждение. Но он не был ни тем, ни другим – доказательством служили рожденные от него за это время дети. Ночами Перун был нежным, ласковым, сетовал на то, что не может дольше побыть с сыновьями. Дива была счастлива – муж наконец-то переменился к ней, но как знать, не станет ли все по-прежнему, когда он вернется насовсем?

Перун тем временем склонился над постелью старших детей – тоже близнецов. Похожие на своих младших братцев, эти двое отличались неожиданно темными волосами, что не встречалось ни у кого из Сварожичей, ни в роду их матери. Витязь приласкал мальчишек так же, как и их братьев.

Дива осторожно приблизилась. Перун почуял ее присутствие и обернулся к жене, открывая ей свои объятия.

Она прильнула к его широкой груди.

– Поклянись, что вернешься, – вдруг попросила она.

– Жизнью детей клянусь, – Перун поцеловал ее в макушку и вскинул на руки. – Мне без вас жизни нет, но я воин. Как ни рвется сердце, а есть у меня дела в дальней стороне! Вы – моя жизнь, они – моя честь.

Стараясь не скрипеть половицами, витязь отнес Диву обратно в изложню, где бережно опустил на постель и склонился над нею…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Расставшись с Кощеем [1]1
  См. роман «Чара силы».


[Закрыть], Черный Змей долго плескался в холодном море, смывая грязь и старую кожу. Он кувыркался в песке и на камнях, нарочно кидался в самое кипение прибоя и немилосердно драл себя когтями, словно намеревался разорвать себе брюхо. Присохшая, покрытая коркой кожа слезала клоками. Новая оболочка, показавшаяся под нею, была еще тонка и приятно саднила. Пока она не затвердела, Змей все пил и пил, запасая силы. Кожа растягивалась, а сам он рос, толстел. К тому времени, как кожа обрела привычную крепость и упругость и перестала увеличиваться, Змей стал на три сажени длиннее и почти на две толще в обхвате. С трудом ворочая жирное колышущееся тело в камнях, он смотрел на свое отражение в море.

Угольно-черное, с сизым и зеленым отливом, рыхлое тело напоминало больше гусеницу с рогами и лапами. Сложенные на спине крылья делали его похожим на недоразвитую бабочку или саранчу. Уродливую голову усеивали щупальца, гребни и шипы. Глаза мерцали, окрашенные в разные цвета, в пасти извивался тонкий длинный язык и блестели небольшие кривые клыки – как раз такие, какие нужно. Ничего лишнего и никаких недостатков. Разве что цвет кожи ему не нравился – раньше на ней можно было разглядеть сеточку линий, как прожилки на листьях деревьев. Но в остальном Змей остался собою доволен. Он пока еще не пробовал изменить свой облик, но был уверен, что и это ему под силу.

Теперь оставалось только решить, что делать на приволье. Змей еще никогда не был предоставлен самому себе, не был свободен от приказов и чужой воли. Весь мир лежал перед ним. Хотелось сделать что-нибудь такое, чего хватало бы на много лет – завоевать какую-нибудь землю, разрушить что-то или просто отправиться на поиски приключений.

* * *

Черный Змей не умел развлекаться, хотя и очень этого хотел. Немного подумав, он решил отправиться куда глаза глядят.

Лететь на север он боялся – там простирались владения северян. Этот неугомонный Перун наверняка где-то там, а с ним обязательно Ящер и Святогор – пара, о которой Змей вспоминал с содроганием. На востоке лежало Пекло, но на него имел виды Кощей, и Змей решил ему не мешать. Что лежало дальше к востоку, за горами, он помнил смутно и вспоминать не хотел. Лететь на юг, во владения своего семейства, тоже желания не было – не так-то приятно сознавать, что все родственники уважают тебя как предка, но при этом смеются над твоей непроходимой глупостью и заявляют это прямо в глаза. Проще всего было отправиться на запад – там Змей не бывал ни разу.

* * *

… Клубы черного дыма окутывали его. Снизу казалось, что это идет огромная грозовая туча, и люди испуганно вскидывали головы. Многие разбегались, и Змей радовался, глядя на их суету.

Он не спешил, развлекаясь как мог – поджигал леса и потом охотился на спасающихся бегством зверей; меняя облик, подкарауливал одиноких путников на дорогах ночами; вызывал бураны, опрокидывал и ломал сохнущие в ожидании весны лодьи, нарочно насылал на землю то лютые морозы, то оттепели. Порой, прикидываясь странником, заходил в гости и пугал доверчивых хозяев, предсказывая им то повальную болезнь, то рождение чародея, то раннюю смерть детей, то голод или войну. Люди дрожали от страха, а Змей еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.

За осень и зиму он облетел и обошел много земель. Не сунулся только в Дикие Леса Вогеза, где творили свои загадочные чудеса колдуны-друиды, и в Кельтику – там воевал Перун, и слава о Сварожиче гремела на полземли.

В последние дни зимы, когда уже стало ясно, что самые страшные холода позади, Змея занесло на восточные склоны Рипейских гор.

Пролетая над ними, он неожиданно наткнулся на надежные заставы и укрепленные поселки там, где в его время – то есть до того уже далекого дня, когда юные Даждь и его верный неразлучный друг Велес заточили его и Скипера в Пекленскую тюрьму – были лишь глухие непроходимые леса. С гор бежали реки, а на их берегах Змей с удивлением увидел города. И, судя по всему, люди жили тут давно – высокие стены явно успели выдержать не одну осаду геттов-кочевников, у пристаней стояли суда, побывавшие в иных морях, во все стороны разбегались торные дороги. Княжеств было несколько, одно соблазнительнее другого. Змей решил начать с того, что больше всех.

Незаметно облетев его вдоль и поперек, все в той же туче, он спустился в самое сердце гор, где сменил свое обличье, и осторожно пополз к замеченной с высоты заставе.

Он приземлился в долине, где, наверное, годами не ступала нога человека. Скалистые утесы поднимались стенами, смыкающимися над головой. В них разместились отличные пещеры, где было просторно и вольготно не только одному Змею, но и всем, кто бы ни появился. Одна-единственная дорога пересекала горы в этом месте. Там, где она взбиралась на перевал, чтобы устремиться в широкие, плодородные, заселенные людьми долины, подле нее на скале прилепилась застава.

Две рубленые жилые избы соединялись между собой навесом, где стояли лошади. Здесь же располагалась кузня, склады, столы для летней трапезы и стоял врытый в посыпанную золой землю небольшой деревянный идол, изображающий воина с мечом и рогом для вина. На свободном пространстве посередине земля была утоптана до твердости камня, и даже теперь, когда снег только начал таять, здесь его уже не было. Вся застава была обнесена тыном с торчащими на нем черепами – лошадиные и коровьи чередовались с человечьими.

Дымки поднимались из-за тына, когда Змей выполз из ущелья и направился прямиком к заставе. Ради такого случая он сменил облик на вид огромной ящерицы, которую от обычной отличали только невероятные размеры да темно-бурый, с кровавыми разводами цвет. Снег таял под ее лапами и стекал водою.

Сторожа на заборолах сначала не поверили своим глазам, когда существо не спеша выбралось из зарослей и вскинуло голову, языком пробуя воздух. Они стряхнули оцепенение, только когда оно обернулось и двинулось к ним.

– Ламя! Ламя идет! – закричали сторожа.

Застава вмиг ожила. Отовсюду выскакивали воины, спешно хватали оружие и бежали к стенам. Появились горящие сучья. Кто-то уже пустил зажженную стрелу, но она погасла, ударившись о влажное, рыхлое тело.

Змей подошел к тыну, не обращая внимания на град стрел и летящие в него камни. Они отскакивали от его шкуры, и люди, видя его неуязвимость, один за другим бросали оружие. Кто-то кинулся спасаться бегством, но большинство осталось, надеясь на ближний бой.

Поравнявшись с тыном, Змей одним рывком встал на задние лапы. Люди бросились кто куда, когда он всем телом навалился на ворота. Некоторые защитники ринулись было туда, но было уже поздно. От удара массивного тела створки дрогнули. Наспех сваленные к ним столы разлетелись в стороны, и ворота, вырвавшись из пазов, рухнули на землю.

В проеме показался Змей.

– Бей ламю! – С криками воины бросились в бой, подняв мечи, но остановились, не добежав нескольких шагов.

Из ноздрей лами вдруг повалил густой темный дым. Не поднимаясь кверху, он стлался по земле, заполняя собой внутреннее пространство заставы. Люди, которых он коснулся, замирали, не в силах сдвинуться с места. Другие пытались бежать, но ноги их подкашивались. Отдельные клочья дыма устремлялись за бегущими, окутывали их тела и бросали на землю.

Заполнив собой всю заставу, дым наконец стал оседать, превращаясь в темно-серый пепел. Постепенно он покрывал общинные дома, тын с черепами, двор. Под ним шевелились присыпанные пеплом тела людей. Они лежали там, где их застали чары. Многие сжимали в руках оружие, другие разметались в причудливых позах.

Черный Змей свысока оглядел двор и увидел, что некоторые стали проявлять признаки жизни. Люди поднимались на ноги, стряхивая с себя пепел, вставали один за другим, но когда воины открывали глаза, их взгляды были пусты, а лица ничего не выражали. Они не были больше людьми.

Один за другим зачарованные воины подходили к Змею и преклоняли перед ним колени. А он гордо посматривал на свою первую армию и думал о том, что сделает с их помощью.

* * *

Лихую весть принес случайный гонец.

Заморенный конь, шатаясь, внес пропыленного всадника на княжий двор и рухнул наземь прежде, чем челядь выскочила навстречу. Человек высвободил ногу, вскочил и рванулся к крыльцу:

– Срочное дело к княгине!

Холопы помчались докладывать – прибывший был не простолюдин, а княжий посадник, большой человек, известный в стольном граде. Дважды в год – по весне, как раз в эти дни, и осенью, после сбора урожая – привозил он из нижних городов урочную дань. Раз явился один – знать, дело и впрямь было неладное.

– Княгиня! Княгиня-матушка, беда!

Высокая, немолодая, но по-прежнему статная женщина быстро поднялась навстречу. Бывший у нее на беседе конюший отвесил короткий поклон и вышел.

Посадник рухнул княгине в ноги.

– Беда, матушка-княгиня! – воскликнул он, обнимая ее сапожок.

– Война?

Синегорка, княгиня-вдова Синегорья, сжала кулаки. Это было единственное, чего боялась она, недавно простая женщина. Четверть века минуло, как появилась она в Синегорье, неся одну дочь на руках и другую во чреве. На счастье иль беду, случаем углядел ее князь и просватался. Его не смутили две девочки – народ принял его жену. Одного за другим родила она мужу троих сыновей, но дети не жили – померли все, кроме меньшего, которому пошел пятнадцатый год. Десять дет, как погиб распоротый на охоте вепрем князь. С той поры Синегорка правила одна, поджидая совершеннолетия сына и приискивая женихов для дочерей. По сию пору оставались они незамужницами – никто ведь не ведал, кто отец княжьих падчериц. Но правила Синегорка твердой рукой, и война оставалась единственным, чего боялась она, в юности сама бывшая поляницей.

Посадник приподнялся.

– Беда, матушка! – повторил он. – Вел я тебе обоз назначенный, да у самого Козьего перевала налетели лихие люди: отдавайте, кричат, повелителю нашему, Змею, все добро!.. Я и опомниться не успел, как небо потемнело, гром грянул, смотрю – и верно, летит ламя крылатая – огнем пышет, хвостом ели сгибает. Дыхнула раз – и все люди мои наземь попадали. Один я чудом уцелел…

Он свесил голову, застонал и запричитал как дитя.

Синегорка притопнула ногой.

– Стыд и позор тебе ровно женщине слезы лить, – прикрикнула она. – Змей то иль что иное – сперва вызнать надобно!

На ее крик мигом вбежали кмети, что неотлучно находились при ее покоях. Княгиня отдала приказ сей же день вызнать, что правда, а что ложь.

* * *

Через несколько дней она знала все – посадник не только не соврал, но и преуменьшил опасность, не приметив всего. Крылатый змей начал появляться на окраинах – жег дома, рушил стены, в то время как орда его слуг подбирала добро, а то и самих жителей. Постепенно он начал подбираться все ближе и ближе к самой столице.

Отдав приказ о сборе дружины, Синегорка велела кликнуть дочерей.

Они явились почти одновременно. Еще с порога княгиня оглядела их и в который раз подивилась, как они похожи меж собой и в то же время отличны.

Старшая, крепкая телом и духом Рада уже который год была полноправным кметем княжьей дружины, водила в бой сотню. Не допустили бы сего бесчестья, да княгиня молодость свою вспомнила и настояла. И сейчас девушка явилась в мужской одежде, в сапогах и с воинским поясом. Длинную косу она закручивала вокруг головы, чтобы не мешала. Рада была красива, но казалась старше своих лет и привыкла уже не молодиться – разучилась носить поневу [2]2
  Женский наряд (юбка), который имели право носить только девушки на выданье.


[Закрыть] и украшать грудь ожерельями.

Ее сестра Мера мало отличалась статью от сестры, но была мягче, нежнее. Ее не прельщала воинская доблесть. По виду и нраву она была больше княжной, но порой не в меру строга и придирчива.

Обе девушки были как на подбор – высокие, стройные, темноглазые и темноволосые, лишь косы Меры отличались от сестриных рыжиной. И все же сердце Синегорки часто сжималось от обиды – меньшей днями минуло двадцать пять лет, Рада была почти на четыре года постарше. Будь они природные княжны, давно б нашлись им пары, но падчериц синегорского князя никто не хотел брать в жены.

Княгиня кивнула дочерям, чтобы они сели подле. Рада устроилась ближе к матери, устремив на нее преданный взор, а Мера все не спешила отойти от окна и поглядывала на двор, словно выжидала кого-то.

– Позвала я вас, дочери, – начала Синегорка, – чтобы донести до вас недобрую весть. На границах объявилась тварь незнаемая – змея-ламя. Соглядатаи доносят, все ближе и ближе проклятая ко граду подбирается.

– Значит, быть сече! – воскликнула Рада, притопнув ногой.

– Да, дочь моя. – Княгиня пригладила черные волосы поляницы. – Приказала я готовить дружины к бою. Через три дня выступаем. Хотелось бы и мне пойти – все же в юности приходилось меч в руках держать, да только годы не те. Поведете полки ты, Рада, и брат твой.

Девушка радостно ахнула и подалась вперед.

– Спасибо, матушка! – пылко воскликнула она. – Вот это подарок! Братец знает?

– Да, я сказала ему. В советчики даю вам отцова воеводу Боровка – он человек смышленый, где надо – подскажет, а полки водил, когда тебя и на свете не было.

При последних словах Рада скривилась, но промолчала.

– За ним уже послано, – продолжала княгиня, – должен вот-вот здесь быть. Тогда мы вчетвером все обговорим, а покамест хочу я вам, дочери, вот что сказать. Время нынче неспокойное, соглядатаи змеиные небось повсюду рыщут, а потому воздержитесь-ка, ровно девки дворовые, бегать всюду в свое удовольствие. За тебя-то, Рада, я спокойна, а о Мере душа болит… Да слышишь ли ты, глупая?

Мера тем временем высунулась из окна, глядя вдаль. Услыхав запоздало материн окрик, она оглянулась:

– Что, матушка?

– Что! – покачала головой Синегорка. – Все-то ты, дочь, мимо ушей пропускаешь!.. Ведаю – чуть зиму проводили, полюбила ты на реку, в рощу тайком бегать. Ровно медом для тебя там намазано!.. А про ламю что я сказала, помнишь?

Мера покраснела при упоминании о роще, но твердо ответила:

– Помню, матушка.

– Не помнишь ты ничегошеньки, – отмахнулась княгиня. – А вот тебе мое материнское слово – пока змея не побьют, чтоб ни ногой из терема! И что за блажь – одной по целым дням на реке пропадать!

Мера вспыхнула, алея до ушей, и бросилась к матери.

– И вовсе не одна я хожу, и ты про то ведаешь! – воскликнула она, – Стривер меня провожает и встречает! Помнишь его? Он на Масленицу здесь появился…

Упоминание этого имени заставило Синегорку нахмуриться.

– С ним – тем более, – непреклонно молвила она. – Никто не знает, кто он такой!

– Я знаю! – почти закричала Мера. – С севера он, из Ирия!

Княгиня вскинулась, меняясь в лице. Слишком хорошо помнила она северные гордые скалы, именуемые их обитателями Ирием в память о родине, что осталась где-то далеко на востоке. Ей не было и восемнадцати, когда повстречала она одинокого странника, немолодого уже витязя Ирия. Охваченная безрассудством юности, вызвала она его на бой, да была побеждена. И быть ей убитой, но разглядел витязь косу и пощадил смелую девицу, предложил стать его спутницей. Звали его Святогором.

Десять лет вместе кочевали они по миру рука об руку, душа в душу. На одиннадцатый год понесла Синегорка, и пришлось Святогору бросать кочевую жизнь ради семьи. Поселились они в тихом месте, стали растить маленькую Раду. А через три года надоела Святогору мирная жизнь, и ушел он от жены, оставив в ее чреве Меру. Отправилась было Синегорка искать мужа, да набрела на синегорского князя, который усмотрел знак богов в том, что эта женщина носит имя его вотчины. Потому и женился, на дочерей не посмотрев.

Княгиня очень хорошо запомнила Святогора и боялась, что и Мера повторит ее судьбу.

Не ответив дочери, Синегорка хлопнула в ладоши. Вошла ключница, и княгиня встала, поманив меньшую дочь,

– Идем, – позвала она.

Не только Мера, но и Рада двинулись за нею. Сопровождаемая ими, Синегорка прошла к покоям дочерей и толкнула дверь в светелку Меры:

– Взойди-ка…

Ожидая, что мать последует за нею, девушка переступила порог и тут же услышала, как за ее спиной захлопнулась дверь. Она круто обернулась – для того лишь, чтобы услыхать, как ее запирают на крюк и мать отдает ключнице приказ не выпускать княжну впредь до личного разрешения княгини.

Мера бросилась к окну, распахнула его и высунулась на улицу. Как хотелось ей оборотиться птицей и упредить друга, да только где его искать?

* * *

Стривер сам искал Меру, в одиночестве бродя берегом реки. Только-только ушла вода, и под ласковым солнцем просохли берега. Молодая нежная травка покрывала землю, на деревьях раскрывались крошечные листики. Весна была в самом разгаре. Любовью было напоено все вокруг – даже сейчас, хоть и начали всюду пахать, доносилась издалека чья-то песня о любви и счастье, и сердце Стривера летело за ней.

…Она прибегала перед самым полднем. Сначала долетал ее звонкий голосок, а потом меж берез мелькал светлый подол. Девушка сбегала вниз по склону прямо в его распахнутые объятья. Потом они долго бродили, держась за руки, бегали, веселясь, как дети, под деревьями и, присмирев, сидели на берегу, не сводя друг с друга глаз и боясь вымолвить хоть слово. Они бегали в сад и в сам детинец на праздники, ходили улицами города, но потом снова возвращались в рощу, где никто им не мешал и где весь мир принадлежал им.

Соскучившись ждать, Стривер рискнул отправиться в городец. Бывал-то там всего дважды – на масленичные дни, когда вдруг увидел в толпе играющих черные глаза и замер как вкопанный, и вскоре после этого, когда рыскал по улицам в надежде снова углядеть тот взор. Она, как оказалось, искала его, и он почти не поверил, когда встретил девушку у княжьего терема. В тот же день он видел и ее мать, но потом ему через холопа передали, чтоб он поменьше вертелся поблизости, и больше в городе Стривер не бывал.

Но сейчас он шел нагретыми весенним солнцем улицами, пробираясь к терему и стараясь не пропустить, если девушка уже вышла ему навстречу. Он знал, что она княжна, и раздумывал – вдруг сейчас приехали издалека послы сватать ее за своего князя? А он в мыслях ее своей называл, готов был руки просить, а сам посвататься не удосужился. Да и что скажут его родители, вздумай он жениться? Да, патриарх Сварг богат, и род его славен, но Стривер-то кто? Не безродный ли приемыш, незаконный сын полуптицы-полуженщины., у которого всего добра два крыла и любовь к небу! Никакая мать не согласится отдать за него свою дочь! И не всякая девушка пойдет за безродного!

Занятый такими мыслями, Стривер на удивление скоро оказался у княжьего терема.

За тын пускали далеко не всех, но и не каждый мог сравниться со Стривером в ловкости и проворстве. Легко, словно на ногах его были крылья, он вскочил на кровлю сарая, перепрыгнул через забор, усевшись на нем верхом, и в следующий миг соскочил в сад на задах терема.

Еще только лопались почки на вишнях и яблонях, и сад стоял совсем голый, а потому Стривер, пригибаясь, побежал к терему, прячась за деревьями, чтобы его не заметили.

В сад выходили окна горниц княжеских дочерей и светелки их подруг и служанок. Мера не указала, какое окно ее, и Стривер растерялся, вертя головой.

Наверху, под самой кровлей, несколько окошек было распахнуто. Свистнув наудачу, он поспешил спрятаться.

Но почти тут же вернулся к окнам, увидев в одном из них Меру. Княжна удивленно оглядела сад и ахнула, найдя Стривера.

– Пришел, – прошептала она, наваливаясь грудью на оконницу. – Сыскал-таки!..

Ее длинная коса свесилась так низко, что ее можно было достать, подпрыгнув.

– Как я мог не прийти, когда сердце с тобой осталось! – отозвался Стривер. – Я тебя у реки ждал, измаялся – ноги сами сюда принесли… Скажи, – голос его упал до шепота, – что случилось?

– Мать меня заперла и выходить запретила.

Стривер закусил губу.

– Сваты?

Мера посмотрела на его лицо и весело рассмеялась.

– Не бойся, – ласково ответила она, – не сваты. Матушка, конечно, недовольна тем, что я к тебе бегаю – не к лицу, мол, княжне, как простой девке, на свидания бегать, да только иного она страшится… – Мера осторожно оглянулась по сторонам. – Сказать?

Глаза ее взволнованно блестели, и Стривер попросил: – Скажи.

– Говорят, Змей в округе бродит, – тут же выпалила девушка. – Рада полки поведет в бой против него, а меня заперли, чтоб чего не случилось.

Это Стривер мог понять – когда-то, уже очень давно, точно так же скрывали, держа взаперти, Диву Додолу. Но на сей раз враг не охотился прямо за девушкой – княжну берегли просто так, на всякий случай.

– Значит, мы больше не увидимся? – спросил он. – Пока Змея не позобьют?

Мера ненадолго исчезла, но потом появилась снова и решительно уселась на окно, свесив ноги.

– Поможешь мне?

Стривер ахнул, протягивая к ней руки:

– Ты хочешь?

– Я не знаю, сколько меня здесь продержат, – молвила девушка, – и я не пойду против воли матери, но не попрощаться с тобой, не пройтись последний раз по нашим местам я не могу. Помоги мне!

– Прыгай!

Мера легко соскочила прямо в объятья Стривера. Ее руки обвились вокруг его шеи, лица оказались так близко – ближе, чем всегда. Стривер крепче обнял девушку, не ставя ее на землю, и она не подумала вырываться. Пальцы Меры нежно перебирали его длинные светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, и Стривер осторожно потянулся к девушке губами.

Она не отпрянула, отвечая, но только сильнее прижалась к нему. Оторвавшись от ее губ, Стривер словно впервые взглянул ей в лицо.

– Научить тебя летать? – вдруг выпалил он самое заветное.

Не первый раз предлагал он это девушкам, а потом они все улетали от него, то ли испугавшись, то ли слишком поверив в свои силы. Но на сей раз он не боялся открыть свою тайну – он чувствовал, что наконец нашел ту, что искал.

И Мера кивнула согласно и задорно:

– Научи!

Прячась и пригибаясь, они тайком пробирались по городу, стараясь, чтобы их никто не увидел. Вырвавшись наконец из-за стен детинца и оказавшись рядом на склоне горы, у подножия которой текла речка и раскинулась их роща, они, смеясь как дети, побежали вниз, держась за руки. Быстрее, быстрее, быстрее…

На бегу Стривер вдруг резко притянул Меру к себе, оттолкнулся от земли – и два крыла, раскрывшись с тихим щелчком, подхватили их и понесли над равниной.

Девушка тихо закричала от волнения, но витязь шепнул ей на ухо:

– Не бойся, я с тобой! – И она притихла, через плечо глядя на удаляющийся склон.

Неся девушку на руках, Стривер слегка поводил плечами. Крылья послушно отзывались на малейшее движение, ловя ветер. На лету он чуть покачивался, как парящий орел, медленно, по дуге спускаясь к опушке рощи. Ветер бил им в лица, но они лишь крепче сжимали объятья.

– Осторожно, – коротко молвил Стривер. Продолжая сжимать Меру правой рукой, он освободил левую и выбросил ее в сторону, ловя ремни крыла. Ухватившись, он качнул крыльями, меняя высоту. Они пошли вниз, скользя вдоль склона все быстрее и быстрее, но в самый последний момент, когда Мера уже готова была закричать от ужаса, вдруг взмыли к небу и пронеслись над верхушками берез, едва не задев их. Забыв о недавнем страхе, девушка смотрела вниз, и ее любопытство странным образом заставило Стривера чувствовать гордость за нее.

– Приготовься, – шепнул он ей на ухо.

Мера улыбнулась и спрятала лицо у него на плече.

Все еще действуя только одной рукой, Стривер совершил поворот и, пользуясь тем, что ему помогает вес девушки, круто пошел на снижение. На одной из террас у реки лежал валун, напоминающий голову комолого быка. На него сначала ступил витязь и спрыгнул на траву. Мера все еще цеплялась за его шею. Глаза ее были плотно закрыты.

Стривер не отказал себе в удовольствии поцеловать сомкнутые веки, ставя девушку на землю:

– Мы прилетели!

Мера открыла глаза и огляделась.

– Это чудо! – воскликнула она и снова повернула сияющее лицо к Стриверу. – Ты не говорил мне, что умеешь летать!

– Я боялся, что ты испугаешься…

– Тебя? О нет!

– Другого, – Он замялся и отпустил девушку– Видишь ли, я не знал, как ты отнесешься к моему дару…

Мера было кинулась к нему с пылкими уверениями в том, что его умение летать только восхищает ее, но Стривер имел в виду вовсе не то. С виноватым видом он полез под камень и извлек на свет угольно-черные с золотым отливом сложенные крылья.

– Я сделал их давно, – признался он, не глядя на застывшую в изумлении княжну, – и, должен сознаться, для другой женщины. Но она не осталась со мной. – Он отвернулся, глядя на реку и долины за нею. – Я так хотел подарить их той, которая… но девушки не любят подарков, что изначально предназначались другим…