Текст книги "Чара силы"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

На север они явились одновременно с весной. Словно от их взглядов таяли снега, пробуждалась жизнь в долинах сумрачных гор.

Златогорка радовалась как дитя, забыв даже по привычке обижаться на Даждя за его поступок. Веселый девичий голос и звонкий смех вливались в крепнущий хор птичьих голосов. Она стала мягче, приветливее, с нетерпением ожидала конца пути и встречи с жителями этих мест. Один из них был ее суженым, к которому ее вез Даждь. Они наконец‑то встретятся – и это наполняло душу девушки сладкой тревогой и предчувствием неизведанного.

Даждя не радовало ничего. Он казался по–прежнему спокойным и предупредительным, но в глазах и голосе его не было радости. Больше восьми лет не был он дома, не видел отца, мать И братьев, но – странное дело – сейчас он и не хотел никого видеть!

Падуб сразу почувствовал перемену в хозяине. Не раз и не два ловил на себе Даждь его тревожный взгляд. И однажды пекленец не выдержал и подсел к витязю.

Даждь сидел, обхватив колени руками, и неотрывно смотрел на костер. Они расположились на высоком берегу над неукротимой горной рекой, что совсем рядом прыгала и грызла берега, стараясь сбросить со спины льдины. Мелкий густой кустарник со всех сторон окружал небольшую поляну. Над его ветвями с набухшими почками возвышались кроны берез. Меж кустов бродили лошади, оставленные без привязи. Златогорки не было видно – наверное, тоже сидит где‑то у воды.

– Поведай, хозяин, в чем твоя печаль? – тихо попросил Падуб. – Может, я смогу помочь?

– Разве ты можешь что‑нибудь сделать? – медленно выговорил Даждь. – В твоих ли силах?

– Это из‑за нее? – догадался пекленец.

Даждь невольно вскинул голову, ища глазами девушку.

– С чего ты взял? – спросил он требовательно.

– По твоим глазам только слепой ничего не узнает, а глухой – по голосу, – рассудил Падуб. – Ты сам не свой становишься, когда говоришь с нею – то ж всем видно!

– Не всем, – возразил Даждь. – Но ты прав, – вздохнул он, – мне страшно делается при мысли, что я выполню свой долг, и она уйдет! Мои меньшие братья подойдут ей больше, нежели я. А не они – так мало ли женихов на свете! Поманит какой‑нибудь, а потом убежит, не оглянется…

– Конечно, убежит, – согласился Падуб. – Она ведь не ведает?.. – Он взглянул Даждю в лицо, и тот покачал головой. – Не ведает! – воскликнул пекленец. – Да ты что, хозяин, и не говорил с нею?

– А зачем? Она должна свободно выбирать, а если начнет на меня оглядываться, разве ж это свобода?.. А вдруг более достойного за моей спиной проглядит? Ты вот, например, разве не вздыхаешь по ней?

– Нет, – улыбнулся Падуб. – Молод я еще для таких дел. Ты вот – в самый раз. И любишь ее…

– Да ну тебя, – отмахнулся Даждь и встал.

– И все‑таки поговори, – не отставал Падуб. – Все лучше, чем так просто себя изводить. Прямо сейчас и пойди. Зорьку вечернюю вместе проводите, а там видно будет!

Даждь сердито отмахнулся, но сказанное запало в душу, и он тайком от всевидящего Падуба отправился в рощу.

Девушка почти сразу, как разожгли костер, направилась туда и до сих пор не возвращалась. Прислушиваясь к вечерним трелям птиц, Даждь осторожно пробирался зарослями, разводя ветки руками. Весенний прозрачный день подходил к концу, и под кронами уже начало темнеть.

Витязь двигался так осторожно, что птицы скоро перестали его бояться. Они проносились над его головой, распевали на ветках, которые он трогал руками.

Впереди послышался голос, который Даждь узнал бы из тысячи. Златогорка была там, среди берез. Даже не прислушиваясь, Даждь легко различал каждое слово – она нараспев повторяла мольбу–заговор:

– Белая береза, белая подружка, сестре своей услужи, жениха мне укажи!.. Белая березка, верная подружка, дом стоит над горой – суженого мне открой!

Девушка повторяла эти слова, чередуя их с тихой песней о девушке–березке, что стояла на юру, поджидая суженого из дальнего пути, да не дождалась и умерла. Проросла на могиле ее березка, а когда вернулся‑таки молодец, заплакала она человечьими слезами.

Стараясь не шуметь, Даждь заспешил на голос и вскоре увидел Златогорку.

Девушка кружила в танце вокруг березки, ветки которой были завиты в узлы. Прервав на миг танец, она с тем же приговором связала вместе еще две и, отступая, земно поклонилась деревцу. Ее тонкий стан в светлом платье – она эти дни не носила кольчуги, в которой пробудилась, – тоже походил на березку, и в вечереющем воздухе сквозь ветки казалось, что это молоденькое деревце кружит перед старшим.

Даждь выступил из кустов.

Златогорка взяла еще две ветки.

– Березка, сестричка, – зашептала она, – совью тебе косичку. Выбери сторону южную, покличь моего суженого! Выбери сторону северную – покличь мне друга верного!..

– Кого зовешь, девица?

Златогорка вскрикнула и обернулась. В нескольких шагах от нее стоял Даждь. Заметив испуг и смущение на лице девушки, он улыбнулся:

– А я тут бродил – слышу, ты кого‑то зовешь…

Он замолк, не желая, чтобы девушка догадалась, что он окликнул ее нарочно именно в этот момент, но Златогорка и так все поняла.

– Нет! – воскликнула она. – Ты? Только не это! Нет!

Даждь шагнул было к ней – поддержать, утешить, – но она метнулась прочь и кинулась бежать куда глаза глядят.

Даждь остался один под березами. Деревья тихо качали связанными ветвями.

– Понял теперь? – молвил он, обращаясь неизвестно к кому, – Нет, ищи ей другого суженого – по душе, по сердцу!

* * *

Златогорка бежала не разбирая дороги. Ей все казалось, что Даждь гонится за нею и вот–вот настигнет, схватит за косу. От судьбы, как известно, не убежишь, и когда на пригорке нога ее неожиданно запнулась о корень и девушка растянулась на земле, она уже ждала, что вот подскочит преследователь, подхватит на руки, закроет рот поцелуем и не отпустит до зари. Но никто не тронул ее, и девушка подняла голову.

Она лежала на залитом лучами закатного солнца пригорке, обнимая руками старый пень. Он был наполовину покрыт мхом, но от корня к солнцу тянулся крошечный, еще слабый росток – когда‑то пень был явором.

Златогорка села подле ростка, расчистила вокруг опавшие листья и мхи, чтобы они не заглушили нового деревца. Явор был не стар, когда его настигла беда – крепкий корень сможет напитать побег, и через несколько лет тут поднимется молодое, полное жизни дерево. Явор оживет, словно не умирал.

Девушка долго сидела, глядя на крошечные листики, и чувствовала, что начинает понимать… Она просила – и получила ответ. Но правильно ли она поняла знак?

Поднявшись и отряхнув с колен листву, Златогорка огляделась. Вдалеке мерцал огонек – их костер. Даждь наверняка там. Он вскинет на нее немой взор, но она будет тверда – главное, не показать, что она что‑то заподозрила. Пусть не догадывается подольше.

С этими мыслями девушка направилась обратно.

Костер горел, жадно хрустя сушняком. Сбившись в кучу, лошади смотрели на пламя. Но у огня сидел только Падуб, ковыряя прутиком в углях. Лицо его было мрачно. Он медленно повернул голову, когда Златогорка вступила в пятно света.

– А где Даждь? – спросила девушка.

Пекленец фыркнул:

– Ушел.

– Куда?

– Тебя искать. Ты его не видела?

– Нет, – солгала девушка.

Падуб отвернулся, и она сама вдруг испугалась своего ответа.

– Может, он к реке пошел? – с надеждой спросила она.

– Может…

– Я схожу, проверю, – стараясь, чтобы пекленец ни о чем не догадался, вымолвила девушка и торопливо ушла.

Падуб даже не повернул головы в ее сторону.

* * *

Даждь сидел на высоком берегу реки, глядя на воду. Внизу река волокла льдины, терзая их и вымещая на обломках своей зимней тюрьмы всю досаду за то, что так долго была без движения. Даждю сейчас хотелось того же – чтоб летели головы, валились в грязь поверженные враги и меч его багровел от крови. Может, даже кто‑то попробует и его крови – кто знает. Конец всегда один!

Услышав легкие шаги, он чуть подвинулся, освобождая место, и как можно спокойнее молвил:

– Я говорил с ней, как ты и советовал.

– Что?

Голос принадлежал не пекленцу. Оглянувшись, Даждь увидел, что на траву рядом опустилась Златогорка. Девушка куталась от вечерней прохлады в полушубок и поджимала под платье ноги.

– Ты? – прошептал он. – Что ты здесь делаешь?

– Я искала тебя, – храбро ответила девушка, – А ты что тут один сидишь?

– Так, – неопределенно ответил Даждь. – Не думал я, что ты появишься!

– Почему? Боялся, не найду?

– Не захочешь, – поправил он. – Я же все видел. Думаешь, я не понимаю, чего ты хочешь? Тебе хочется любви и счастья, и ты права, когда пытаешься приоткрыть завесу тайны. В молодости я тоже, бывало, загадывал о будущем. И не любил, когда мне мешали… А я тебе помешал, и, не скрою, нарочно… Прости!

– Ты долго там стоял? – вдруг спросила Златогорка.

Даждь бросил на нее косой взгляд. Девушка не отрываясь смотрела на дальний берег реки.

– Нет. Но шел на твой голос…

Златогорка вздрогнула. Ей вдруг стало холодно, и она крепко вцепилась в полы полушубка.

Даждь не спеша снял свой и набросил ей на плечи.

– Иди к огню, – предложил он. – Застынешь!

– А ты?

– Я сейчас приду. Следом.

При этом Даждь не смотрел на нее – взгляд его скользил по сопкам на том берегу, где над отрогами иссиня–черных гор полыхал закат. Златогорка придвинулась ближе, глядя на его четкий профиль.

– Там твоя родина? – догадалась она.

Даждь кивнул и указал вдаль:

– Чуть севернее. Завтра мы пересечем эту реку и отправимся на запад до берега моря. Там есть глубокий залив. Он по размеру больше любого озера, мимо которых мы проезжали. От него мы вдоль берега отправимся на север – там должна быть дорога, по которой до моего дома меньше дня пути. Через двенадцать дней мы будем дома и тогда…

– Тебя там кто‑нибудь ждет?

– Да, – кивнул Даждь. – Отец, мать, братья и сестра. А еще племянник – сын или дочь моего брата. Когда я уезжал, он еще не родился.

– А твоя жена и дети?

Он медленно покачал головой:

– Их у меня нет.

Лицо его напряглось, словно он вспомнил нечто страшное, что постигло его семью, и Златогорка невольно потянулась к нему. Ей так захотелось прикоснуться к его крепкому широкому плечу, но она сдержалась.

– Прости, – молвила она. – Но я не знала… Что с ними случилось? Или мне нельзя знать?

– Почему? – усмехнулся Даждь. – Но это не самое лучшее, что можно узнать обо мне. Их вовсе не было!

Даждь обернулся, и Златогорка увидела, что он улыбается спокойно и безмятежно, и только в глазах светится что‑то странное. Прежде чем сказать хоть слово, Даждь скользнул пристальным взглядом по ее лицу, словно стараясь запомнить каждую черточку.

– Понимаешь, – заговорил он, не отрывая глаз от ее лица, но избегая смотреть в глаза, – я с молодых лет колесил по свету. Дом покинул в возрасте Падуба – захотелось посмотреть мир!.. Меня заносило и в Пекло, и в Ванхейм, и в Дикие Леса, и дальше на запад, в Кельтику, и к самому западному морю, и далеко на юг, к Рилейским горам, и на восток, откуда, из старого Ирия, когда‑то пришли сюда мои предки. Мой отец родился там… Я объездил весь мир, а дома прожил каких‑то пять–шесть лет из тридцати… Однажды, правда, – он отвернулся, снова поглядев на реку, – я встретил женщину, которая показалась мне той единственной, которая предназначена мне…

Златогорка придвинулась так близко, что их плечи соприкоснулись. Даждь смотрел вниз, но девушка не сводила с него глаз.

– Восемнадцать лет я находился под властью ее чар, – продолжил он. – С тех пор как впервые увидел ее, с того дня, как она согласилась стать моей женой. Восемнадцать лет я любил женщину, которая предала меня. До сих пор что‑то гложет, когда я думаю о ней – возможно, это следы ее чар, которыми она привязала меня к себе. А для чего? Я не избавился от тяги к дальним странствиям – наоборот, я обрадовался, когда восемь лет назад судьба позвала меня в дорогу. Наверное, я неисправим – отец в мои годы уже забыл, что такое дороги, а я не могу остановиться. – Он усмехнулся. – И это при том, что я всегда мечтал иметь дом, жену и детей. Я хотел много детей – сыновей и дочерей…

– И ты никого больше не любил? – вырвалось у девушки.

Теперь пришел черед содрогнуться Даждю.

– Человек должен любить, иначе жизнь теряет смысл, – с неохотой ответил он. – Ты поймешь это однажды, когда я отвезу тебя к себе домой. Мои младшие братья не такие бродяги, как я. Они моложе меня, а Стривер красавец, каких поискать! Он может научить тебя летать…

– Летать?

– Да, по–настоящему, на крыльях. И Смаргл – я до сих пор люблю в нем мальчишку, которым он был когда‑то. Каким‑то он стал за восемь лет?

– Ты хочешь, чтобы я…

– Нет, что ты! – Даждь повернулся к девушке и сам не заметил, как его рука накрыла ее ладонь. – Ты вольна в своем выборе! Да, я хотел, чтобы сложилось счастье у моих братьев, но еще больше я хочу, чтобы была счастлива ты! Я так хочу, чтобы ты встретила того, кто придется тебе по сердцу, кто полюбит тебя так…

Внезапно он встретился с нею взглядом и замолчал, не в силах отвести глаз.

Златогорка выпрямилась, чуть отстраняясь, но ладонь. витязя ожила, сжимая ее пальцы, а его глаза жадно смотрели на нее, как будто это было последнее, что он видит в жизни. Они сидели над рекой, глядя друг на друга, и молчали.

Взгляд Даждя на миг опустился на губы девушки. Вскинув глаза снова, он медленно потянулся к ней.

Златогорка вздрогнула, когда их губы встретились. Горячая рука Даждя легла ей на талию, другая по–прежнему накрывала ее ладонь.

«Правую, – внезапно вспомнила она. – В самую первую их встречу она ударила его с левой руки, и теперь он боится, как бы не попало с другой…»

– Если хочешь, – тут же донесся его шепот из губ в губы, – ударь меня. Но я не могу…

Он притянул ее к себе, и губы его скользнули вниз по ее шее к ямке над ключицами. При этом он отпустил ее вторую руку, но Златогорка только обхватила его плечи.

Даждь заглянул ей в лицо.

– Я люблю тебя, – сказал он. – С первой нашей встречи. Я не должен говорить тебе этого, но я люблю тебя.

Златогорка ничего не ответила, но не сопротивлялась, когда он увлек ее за собой в траву. Девушка откинулась на его полушубок. Голова Даждя закрыла от нее темнеющее небо.

– Прости меня, – молвил он.

– Маленькое деревце станет большим… – прошептала девушка.

Даждь не понял ее речей, лишь горячо поцеловал ее, и сердце его закричало от радости, а голова закружилась от счастья, когда ее губы затрепетали, отвечая.

Обнявшись, они покатились по траве, не прерывая поцелуя, и Даждь рванул на груди рубашку, радуясь треску ткани. А ту самую, вышитую Мареной к свадьбе, он разорвет позже, когда вернется домой с той, что станет его женой.

Они слились в одно целое, и Даждь не отпускал Златогорки до тех пор, пока сам не выбился из сил. Сомлевшая от его ласк, девушка счастливо плакала у него на плече. Ее растрепавшиеся косы рассыпались по траве, в них застряли травинки, Даждь с наслаждением вдыхал ее запах, поглаживая теплое податливое тело.

– Ты не замерзла? – шепнул он, не отрывая лица от ее волос.

Полунагая молодая женщина крепче обхватила его плечи.

– Нет! – всхлипнула она, ласкаясь. – С тобой мне не страшно ничего!.. Знаешь, – вдруг улыбнулась она, – мне говорили, что я понесу с первой ночи. И это наша первая ночь… Ночь под звездами!

Даждь поднял голову, посмотрел на небо, потом – на лицо Златогорки.

– У нашего сына будут глаза как звезды, – прошептал он.

– У него будут глаза как у тебя, – поправила его Златогорка и поцеловала витязя сама.

* * *

Падуб добросовестно пялил глаза на огонь до тех пор, пока они не заболели. Почти весь сушняк прогорел, на землю опустилась ночь, а этих двоих все не было. Уж не случилось ли с ними чего? В отличие от Сварожича, Падуб не верил, что они спаслись от Кощея. Вдруг во тьме подкрались его соглядатаи, а он не заметил?

Накидав в огонь хворосту и заставив пламя взвиться вровень со своим ростом, пекленец обнажил саблю и крадучись направился в сторону реки.

Чтобы видеть в темноте, ему не нужен был факел – он довольствовался светом звезд, да и то порой ему казалось, что они светят слишком ярко и могут выдать его врагам. Поэтому Падуб пробирался почти ползком, замирая от каждого шороха. Но, на его счастье, еще не все обитатели леса пробудились от зимней спячки, и он мог не отвлекаться, принимая топоток ежа за шаги недругов.

У реки слышались короткие вскрики и сдавленные стоны. Там кто‑то был – кто, если не наемники Кощея, напавшие на девушку? Даждь был безоружен и без кольчуги. Одна стрела – и конец, а девушка…

Стараясь не дать себя обнаружить раньше времени, Падуб поспешил на шум. За кустами виднелось что‑то светлое. Пекленец подкрался ближе…

Там, на траве, он внезапно увидел два тела, слившиеся в страстном объятии. Женщина вскрикивала и стонала, обнимая мужчину за шею. Падуб сразу узнал их и отпрянул, закрывая лицо рукой, чтобы не осквернять запретного сторонним глазом. Пятясь и склонив голову на грудь, он отошел туда, где в первый раз разглядел сквозь ветки светлое пятно, и встал боком к нему, сжимая в руке саблю. Они там беззащитны вдвойне – друг перед другом и перед всем миром. Сейчас они, как никогда, нуждались в защитнике. И Падуб был готов сторожить их покой и счастье до утра.

Он сомкнул глаза только на рассвете, когда первые лучи солнца, явившись с востока, разогнали мрак и ночные страхи. Проснувшись, пекленец проверил, что все спокойно у реки, и вернулся к давно остывшему костру. Он опять затеплил огонь и стал терпеливо ждать, пока его хозяева не вернутся.

Сладкий запах жареного мяса выманил любовников только к полудню. Падуб молча посторонился, освобождая им место у огня. Он ничего не спросил только скользнул взглядом по рваной рубахе Даждя, которую тут же уселась чинить Златогорка, и понимающе кивнул.

* * *

Только на следующий день пекленцу удалось убедить их пуститься в дорогу. Но на сей раз все было по–иному. Даждь и Златогорка ехали не спеша и почти не сводя друг с друга глаз. Сварожич молодел на глазах – к концу пути, когда над скалами поднялись стены его родного замка, ему никто не дал бы больше тридцати лет. Он был счастлив, и у Падуба что‑то замирало в груди, когда он видел его тихую улыбку.

В замке их ждали новости. Он почти опустел – кроме отца и матери, витязя встретил только Стривер с молодой женой. Ни Смаргла, который, как оказалось, тоже прошлой осенью привел в дом молодую жену, ни Перуна, ни его жены и их детей, ни даже Живы – никого не было. Стривер сказал только, что Смаргл и его семья после того, как стало ясно, что его жена ждет ребенка, поселился в лесах – там его жене было лучше. А в семье Перуна случилось несчастье. Рассказывать сейчас, что произошло, Стривер отказался – сказал только, что Дива исчезла неизвестно куда. Он послал сокола к Перуну, но когда тот вернется – неизвестно.

Все это не могло не огорчить Даждя, но сейчас… Выслушав брата, он тут же объявил о своем намерении порвать с Мареной. В знак того в присутствии свидетелей на перекрестке дорог разорвали вышитую ею рубашку, и ветер разнес ее клочья по холмам.

И тут снова появился Гамаюн.

Даждь пешком возвращался с перекрестка в за мок. Златогорка прижималась к его плечу, шепча как хорошо им будет втроем – она была уверена, что уже носит младенца. Падуб, неотлучно сопровождавший их повсюду, наоборот, ушел вперед. Стривер и его жена отстали.

Сварожич уже ступил на подвесной мост, когда сверху послышался счастливый крик:

– Даждь! Живой! Вернулся!

Витязь поднял голову. В небе кружила большая темная птица со странно знакомым силуэтом. Она постепенно снижалась, но Даждь уже узнал ее.

– Гамаюн! – Он помахал рукой. – Друг!

Сын Сирин заверещал что‑то неразборчивое и опустился на дорогу. Раскинув крылья, он побежал к Даждю, намереваясь схватить его в объятья.

Обернувшись на крик, Падуб и Стривер с двух сторон ринулись наперерез полуптице, но Даждь поспел первым. Гамаюн обхватил его крыльями и завопил во все горло:

– Я знал! Знал! И ждал тебя! Я тебя так ждал!.. Ты вернулся!

Спасибо тебе за помощь, – сказал Даждь. – Если бы не ты!.. Падуб, – обратился, – это именно он позвал всех на подмогу Агрику. Его мы должны благодарить!

– И Велеса, – добавил Падуб.

– Велеса? – опешил подбежавший Стривер.

Перебивая друг друга, Падуб и Даждь рассказали ему о том, что случилось в подземельях Пекла и какую роль сыграл во всем этом Велес. Выслушав, Стривер заметно помрачнел.

– Мы ничего не знали, – тихо ответил он [7]7
  См. «Легенду о Велесе».


[Закрыть]. – О, если бы ты приехал чуть раньше. Ведь Перун поклялся, что сдерет с Велеса шкуру и повесит ее на главной башне.

Обратно возвращались в молчании. Стривер не стал вдаваться в подробности относительно того, что на самом деле случилось в замке, пообещав рассказать потом, когда будет более подходящее место и время, но Даждь заявил, что ему придется долго ждать.

– Я по примеру Смаргла здесь не останусь, – сказал он. – Бели хочешь помочь, сыщи для нас со Златогоркой тихое место, где никто не будет нам докучать. И… ты ничего не слышал о Живе?

– Я! Я слышал, – воскликнул Гамаюн, вприскочку нагоняя братьев. – Доверься мне, Даждь. Я все для тебя сыщу!.. Да что там сыщу – уже нашел! Есть такое место!

И, не дожидаясь, пока Стривер найдется что сказать, Гамаюн затараторил, захлебываясь словами.

Еще совсем недавно граница Ирия пролегала гораздо ближе, но за последние двадцать лет она отодвинулась далеко на юг. В результате многие заставы, раньше стоявшие на самом рубеже, оказались в глубине земель и стояли заброшенными. На одной из них поселился с женой Смаргл – там поблизости протекает река. А другую облюбовал Гамаюн.

– Высокий холм, леса, берег моря, – расписывал он, – недалеко проходит прямая дорога сюда… И там тебя кое‑кто ждет!

Это последнее оказалось заманчивее всего остального, и Даждь согласился, не дослушав.

* * *

На следующий день три всадника отправились вслед за Гамаюном. Не переставая болтать, сын Сирин летел чуть впереди, порой садясь на дорогу и поджидая людей. Перескакивая с одного на другое, Гамаюн перечислял свои зимние приключения. Его болтовня отвлекала Даждя от грустных мыслей о последних событиях в семье, да и дорога в самом деле оказалась короткой, а потому всадники сами не заметили, как выехали из рощи прямо к высокому гладкому холму, сбегавшему к морскому берегу. С боков его окружал лес, а на вершине стояла старая застава. Дом казался таким уютным, а окружавший его тын таким надежным, что сразу всем понравился.

Оставив спутников внизу, Гамаюн взлетел к тыну и приземлился во дворе. Немного погодя он по–хозяйски гордо вспорхнул на забор, а тесовая воротина отворилась, приглашая въехать.

На дворе стояла невысокая статная женщина с рыжей толстой косой на груди. Взглянув на нее, Даждь ахнул, соскакивая с седла:

– Жива?

Женщина бросилась к нему в объятия, заглядывая в лицо и лаская длинные кудри.

– Ты? – улыбалась она. – Мне Гамаюн сказал, чтоб встречала, а кого – промолчал! Проказник!

Она оглянулась на полуптицу, которая с важным видом смотрела по сторонам.

Златогорка и Падуб спешились, и пекленец повел •ставить лошадей. Жива провела гостей в дом.

Уже там, сидя за столом и пробуя наскоро приготовленное хозяйкой угощение, Даждь заметил в Живе перемены. Она всегда была стройной и даже немного худощавой, но теперь показалась раздобревшей – видимо, и на ней сказались годы.

– Ты одна здесь живешь? – спросил он.

– Гамаюн залетает, вести приносит, а так одна, – ровным голосом ответила хозяйка. – Уж второй месяц идет, как одна. Коль помехой не буду, так живите. Тебя я знаю. – Женщина обернулась к Даждю. – Ты не похож на свою родню.

– Что? – спросил Даждь. – Наши чем обидели?

– Тяжелая я. – Жива прижала руки к животу. – Четыре месяца уже. Я ведь все в девках…

Даждь отставил кружку.

– А он кто?

Но Жива только подняла на него умоляющий взор.

– Не гони меня…

Златогорка и Падуб так и вскинулись при этих словах. Но Даждь спокойно взял кружку, допил и поставил ее на стол.

– Это не ты, это мы у тебя приюта просить хотели, – ответил он.

Жива благодарно улыбнулась, пряча глаза, и Даждь мысленно обругал себя за то, что не сдержался – в первый же день подарил Златогорке колечко, найденное им в пещерах Змеихи. Не ей, счастливой подле мужа, носить его, а Живе, бережно носящей под сердцем дитя того, кто спас Даждя в Пекле. Он подошел к сестре и обнял за плечи, успокаивая.

* * *

Златогорке не померещилось – она и в самом деле понесла в первую же ночь и носила дитя, считая до долгожданных родов дни.

По осени пришла пора рожать Живе. Не желая тревожить другую будущую мать, она перед самыми родами вернулась в замок.

В начале зимы, когда снега засыпали все вокруг и берег залива сковало Льдом, Златогорка дохаживала последние дни. В то же время отряды наемников Кощея тайком пробирались к границам Ирия.