Текст книги "Карл Маркс"

Автор книги: Галина Серебрякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

Эти слова, сказанные Лассалем с большим жаром, привлекли на его сторону значительную часть тех слушателей, которые до этого не были его сторонниками.

Через три дня после этого в Лейпциге, в зале Пантеона, состоялось основание Общегерманского рабочего союза. Одиннадцать городов были представлены двенадцатью делегатами. Союз был организован на строго централистских началах. Произошло это отчасти потому, что немецкие законы не допускали сношений между политическими союзами. Руководство принадлежало председателю, каким на пять лет был избран Фердинанд Лассаль. Мечта его стала, наконец, явью. С Лассалем теперь нельзя было не считаться даже таким всесильным в Германии лицам, как сам «железный канцлер» Отто Бисмарк.

Благодаря связям графини Гацфельд он был представлен одним из генералов канцлеру Бисмарку, сумел понравиться, стал часто бывать в его доме, где они часами дружелюбно беседовали. Все это Лассаль держал в глубокой тайне, понимая крайнюю двусмысленность своего поведения. Он старался убедить Бисмарка, что, несмотря на все различия их точек зрения, оба они одинаково заинтересованы в том, чтобы заменить трехклассную избирательную систему всеобщим избирательным правом.

Но не столько Лассаль был нужен Бисмарку, который в любой момент мог сменить милость на гнев, сколько Бисмарк являлся основной надеждой честолюбца в его стремлении возвыситься.

Желание упрочить свое положение, сознание политической непорядочности, страх, что будет разоблачен, побудили Лассаля добиваться, чтобы союз был в безусловной зависимости от своего председателя. Он резко восставал против того, чтобы какое-либо из отделений союза решало вопросы без его позволения и указаний, переданных им лично через уполномоченных. Деспотически, единовластно вторгался он, несмотря на очень короткий срок пребывания на посту главы Рабочего союза, во все поступки его членов. Стоило кому-нибудь возразить ему, как Лассаль требовал его исключения и преследования.

Со времени вступления в тайный союз с Бисмарком Лассаль резко изменился. Он боялся, что связь эта станет известной, и уже подумывал о том, чтобы отойти от рабочего движения. Прежде всегда рвущийся к деятельности, он начал искать путей, чтобы отступить в сторону от опасной политической игры. В это время Лассаль встретил на курорте Елену фон Деннигес, в первый же вечер знакомства влюбился в нее и со своей обычной быстротой действий решил жениться.

У Елены был жених, богатый молодой аристократ фон Раковиц, но, увлекшись Лассалем, она согласилась стать его женой.

Однако брак так и не состоялся. Родители Елены были в высшей степени предубеждены против Лас-саля. Не только его политическая деятельность казалась им двусмысленной, но и личная репутация сомнительной. Елена убежала из дому и заявила Фердинанду, что отдает себя и свою судьбу в его руки и предлагает, не дожидаясь согласия родителей, обвенчаться или бежать за границу. Лассаль категорически отказался действовать таким образом. Его испуг, колебания поразили девушку. Быстро разочаровавшись в Лассале, она решительно порвала с ним.

Лассаль послал оскорбительное письмо и вызов отцу Елены. Старик фон Деннигес почел за лучшее скрыться, но Янко фон Раковиц заменил его на дуэли.

Лассаль был смертельно ранен пулей в живот и через три дня после тяжких страданий скончался.

В слякотный февральский день 1863 года в Варшаве вспыхнуло восстание. Маркс и Энгельс с горячим сочувствием отнеслись к повстанцам. Они придавали исключительное значение этому событию и решили выступить от имени Лондонского просветительного общества немецких рабочих с воззванием. Подробно изложить свои взгляды они намеревались в брошюре «Германия и Польша». Маркс готовил политическую часть этого произведения, а Энгельс – военный разбор. Так как Фридрих знал лучше русский язык, то Карл просил его в связи с событиями в Польше следить за тем, что печатает орган русской революционной эмиграции в Лондоне – «Колокол».

Маркс писал в Манчестер:

«Теперь Герцену и К ^опредставляется случай доказать свою революционную честность».

Еще в период подготовки восстания осенью 1862 года Герцен уже вел переговоры с представителями польских революционных организаций. Он требовал, чтобы поляки в своей программе оговорили право крестьян на землю и свободу каждого народа решать вопрос о своем государственном устройстве. «Колокол» напечатал обращение Центрального народного комитета в Варшаве к издателям газет и затем ответ на него.

«Да воздвигнется Польша, – писали Герцен и Огарев в этом заявлении, – независимая, искушенная в несчастьях, окрепшая в бою, да воздвигнется она бессословная, отбросив средневековые доспехи, без кольчуг и аристократического щита, пусть явится славянским познавшим атлетом, подающим одну руку – бедному холопу, а другую – равноправному соседу. Во имя их примите нашу дружескую руку… мы ее подаем вам, как русские, мы любим ваш народ, мы веруем в него и его будущность и именно потому подаем ее вам на дело справедливости и свободы».

Герцен постоянно защищал Польшу. Он не раз обращался к русскому войску, призывая его не поднимать оружия против поляков в защиту царского правительства, которое является несчастьем не только Польши, но и России. Герцена не смутило, что в связи с этим вся орава русских либералов отхлынула от «Колокола». Он до конца мужественно отстаивал свободу поляков и бичевал карателей, палачей и вешателей.

– Мы с Польшей оттого, что мы за Россию, – говорил Герцен. – Одна цель сковывает нас, и мы можем рука об руку идти одной дорогой к свободной жизни.

Маркс и Энгельс в это же время напряженно собирали необходимые сведения для предполагаемой брошюры. В подготовительных набросках Карл подробно прослеживал захватническую политику не только царской России, но и Пруссии по отношению к Польше. Работая, Карл забирался в глубь предмета все дальше и дальше. Ради самого незначительного факта или возникшего у него сомнения он мог перерыть десятки книг и провести в Британском музее без перерыва по десять часов в день. Ни один его противник не мог обличить его в опрометчивости или искажении.

Научная совесть Карла была чрезвычайно сурова. Он никогда не позволял себе говорить о предмете, покуда досконально не изучил его, и не публиковал ничего до тех пор, пока не добивался ясности, точности, наибольшего совершенства формы изложения. Он не выносил на люди незаконченных произведений и, покуда не сверял всего до последней запятой и точки, прятал рукопись от постороннего ока.

«Лучше сжечь свой труд, нежели издать его недоделанным», – считал он. Добросовестный в мелочах, как и во всем значительном, Маркс обязательно тщательно вписывал в свои книги имена тех, чьими мыслями или цитатами воспользовался.

– Я воздаю каждому по его заслугам, – любил он повторять.

Постоянно неудовлетворенный тем, что сделал, и потому, заново отчеканивающий тексты, Карл летом 1863 года решает опять иначе изложить теоретическую часть своего экономического труда в более, как ему казалось, систематизированном виде и приступает к новому варианту. Так, в ходе работы, он постепенно создавал новую рукопись трех томов труда о капитале.

Маркс почти неотрывно проводит дни в тиши читального зала Британского музея либо в своей комнате, где работать, однако, ему труднее. То одна, то другая дочь отрывает его от занятий.

Маркс был кротким отцом и тщетно пытался иногда прибегнуть к отцовской власти.

– Тусси, милочка, сделай одолжение и дай мне дописать эту страницу, – упрашивал он дочь, примостившуюся на подлокотнике его кресла.

– Мавр, не ты ли говорил, что дети должны воспитывать своих родителей? – последовал ответ. – Посмотри, какой беспорядок на камине. Чего только там нет: какие-то свертки бумаг, книги, сигары, табак, пресс-папье и горы спичечных коробков. За всем этим совсем не видны наши фотографии. Ты, наверно, сам не можешь тут разобраться. Помочь тебе расставить все это в порядке?

– О нет! Вещи, что здесь, являются ко мне по первому слову, как по мановению волшебной палочки.

– Да ты колдун! – рассмеялась Тусси.

 
Старый мавр, старый мавр,
Мавр с пушистой бородой,
Мавр с пушистой бородой,
 

– запела она испанскую песенку, которой научил ее Энгельс, и вдруг, свистнув, через окно выскочила в палисадник.

– Вот уж действительно тебе следовало, как всегда говорит об этом наша мэмхен, родиться не девчонкой, а мальчишкой! – крикнул Маркс вдогонку дочери.

Война северных и южных штатов Америки, проходившая с переменным успехом, неудача польского восстания чрезвычайно волновали Маркса. По поручению Просветительного общества немецких рабочих он обратился с призывом собрать средства в пользу участников польского восстания. Маркс подчеркивал в этом документе, что без независимости Польши не может быть независимой и единой Германии. Воззвание, подписанное также Вильгельмом Вольфом, Лесснером, Эккариусом и другими, было издано отдельной листовкой и разослано в разные страны мира.

В 1863 году умерла престарелая Генриетта Маркс, и Карл поехал в Трир на похороны матери. Стояли холодные декабрьские дни. Город утонул в снегу. Маркс был болен карбункулезом и с трудом двигался из-за незажившей еще раны. Тем не менее он вопреки уговорам родных ежедневно выходил из дома и писал об этом в письмах к Женни:

«Каждый день хожу на поклонение святым местам – старому домику Вестфаленов (на Римской улице): этот домик влечет меня больше, чем все римские древности, потому что он напоминает мне счастливое время юности, он таил когда-то мое самое драгоценное сокровище. Кроме того, со всех сторон, изо дня в день, меня спрашивают, куда девалась первая красавица Трира и царица балов. Чертовски приятно мужу сознавать, что жена его в воображении целого города продолжает жить, как зачарованная принцесса».

На обратном пути из Трира в Лондон Карл заехал в Зальтбоммель к дяде и вынужден был задержаться там на два месяца ввиду резкого обострения болезни. Только в конце февраля очутился он, наконец, снова дома.

Получив небольшое наследство, Маркс решил переменить квартиру, где столько раз находился под угрозой долговой тюрьмы и пережил много горя.

Дом Модена-Вилла в Мэйтленд-парке был большой, вместительный, удобный и примыкал к тенистому парку. Рабочая комната Карла помещалась во втором этаже. В широкие окна врывался чистый воздух, напоенный ароматом деревьев и трав. Вдоль стен стояли шкафы, полные книг. До самого потолка лежали на них свертки газет, рукописей и стопки тетрадей в черных клеенчатых переплетах. На камине Карл поставил в рамках под стеклом портреты дорогих ему людей: жены, дочерей, Энгельса и Вольфа. Посреди комнаты находились небольшой стол и деревянное кресло. Напротив окна был кожаный диван. С тех пор как Карл вот уже более года не переставал болеть, он вынужден был в течение дня ложиться, чтобы дать отдых истомленному телу и глазам.

В комнате повсюду лежали табак, трубки, сигары и десятки спичечных коробок.

– Мои книги не вернули мне даже тех денег, которые я прокурил, работая над ними, – посмеивался Маркс.

Ни одна вещь в его комнате не стояла без определенного назначения. Книги в шкафах он расставил отнюдь не в соответствии с их форматом или переплетом. Брошюра прижималась к тяжелому объемистому фолианту, если это определялось ее содержанием, маленькая книжка подпирала большую.

– Они мои рабы и служат мне так, как я этого хочу, – шутил Карл.

Память Маркса постоянно приходила ему на помощь, когда он искал ту или иную выписку в своих тетрадях или нужную страницу в книге. Он не напрасно изощрял ее всячески с самых юных лет, выучивая, как это делал Гегель, наизусть стихи на незнакомом ему языке. Читая книгу, Карл, чтобы вернуться к чему-либо снова, загибал углы страниц, покрывал поля карандашными пометками и подчеркивал строчки. Его вопросительные и восклицательные знаки бывали красноречивее всяких слов.

В большом светлом кабинете мужа Женни покрыла пол недорогим зеленым ковром, и вскоре на нем от дверей до окна пролегла узкая полоса. Это Карл, который, подобно Аристотелю, часто, прежде чем присесть к рабочему столу, в ходьбе обретал искомые мысли, вытоптал ее, двигаясь по комнате. И, как на Графтон Террас, из соседней гостиной, где стоял теперь хороший рояль, часто в рабочую комнату Карла доносился нежный голос поющей Лауры. Отец широко открывал дверь и слушал. Особенно большое удовольствие доставляли ему песни на слова поэта Бернса, которого он очень любил.

Женни-младшей исполнилось уже двадцать лет; более хрупкая, чем Лаура, она была очень хороша собой. Обе старшие дочери Маркса вступали в жизнь цельными, широко образованными, самоотверженными людьми. Как и их отец и мать, они были чужды эгоизму и всякой фальши, в чем бы она ни проявлялась. Смысл жизни обе девушки видели в духовном совершенстве, в борьбе за счастье наибольшего числа людей. Вырастая в атмосфере большой любви родителей друг к другу, с детства вплетая в речь мысли и строки Шекспира, Данте, Шелли, Гейне, зачитываясь Бальзаком и Диккенсом, юные девушки мечтали о том времени, когда и в их жизнь войдет таинственное и вечное чувство.

Возле дома Женнихен устроила прекрасную оранжерею. Таким же страстным цветоводом, как и она, был Фридрих Энгельс. Нередко Женнихен посылала ему семена особо редких растений и давала советы, как следует их выращивать. Каждое утро спешила она в свой застекленный чудесный сад, волнуясь и радуясь. И всегда находила что-либо новое. То, наконец, расцвели долгожданные розовые азалии, то вьющиеся розы, то лиловый гелиотроп.

1864 год был омрачен для Маркса и Энгельса смертью их любимого друга Вильгельма Вольфа. Люпус умер, не достигнув и пятидесяти пяти лет, от кровоизлияния в мозг. Более месяца до этого страдал он бессонницей и тяжелейшими головными болями. Врачи не знали, чем ему помочь, и путались в определении болезни.

Энгельс не отходил от ложа больного и сообщил об опасном положении Карлу, который тотчас же приехал в Манчестер. Кончина Люпуса повергла обоих его друзей в глубокую печаль. Карл произнес на могиле Вольфа речь, вылившуюся из любящего сердца. Вместе с Фридрихом он задумал написать биографию покойного и решил посвятить его памяти самое значительное из своих произведений. Когда удрученный Карл вернулся в Лондон, он узнал, что Вольф завещал ему все свое небольшое, скопленное тяжелым трудом состояние.

Маркс смог отныне без помех отдаться работе. Главный труд его жизни – «Капитал», над которым он работал вот уже 20 лет, поглотил всю его душу и время. Он считал, что завершение этого произведения более важно именно для рабочих, нежели что-либо другое им совершенное. Все написанное прежде казалось ему всего только мелочью. Однако до окончания работы было еще далеко. Безжалостная придирчивость и необычайная добросовестность непрерывно толкали его к новым исследованиям, аналитическим проверкам, размышлениям. Увещевания Фридриха работать, не возводя столько барьеров и препятствий на своем творческом пути, не возымели никакого действия. Маркс был верен себе. Рукопись росла неимоверно и была далека от намеченной цели. То одна, то другая ее часть подвергались коренной переделке. Работоспособность Карла была поистине титанической. Чтобы написать одно какое-либо теоретическое положение, он перечитывал десятки, а то и сотни книг, отчетов и углублялся в длиннейшие статистические справочники и таблицы. Цифры были для него нередко полны особого магического смысла, и за их простой изгородью он открывал картины целой эпохи в жизни людей или народа во всей неприглядности и значительности. Маркс творил. Эти периоды всегда были для его души, как оазисы в глухой пустыне.

Многолетняя убийственная каждодневная война с нищетой временно кончилась. Но ничто уже не могло вернуть ему потерянного, некогда могучего здоровья. Сопротивляемость организма была утрачена. Помимо хронической мучительной болезни печени, он часто простуживался и вынужден был лежать в постели. Даже в жаркие летние дни 1864 года его снова как-то свалила изнурительная инфлюэнца. Но и во время болезни вопреки указаниям врача и просьбам родных он не переставал читать. Что только не привлекало его пытливый умственный взор! Несмотря на головную боль, озноб, он зачитывался книгами по физиологии, увлекался учением о тканях и клетках, а также анатомией мозговой и нервной системы.

Когда Карл выздоровел, то часто в перерыве между работой, под вечер, уходил один гулять.

Вернувшись однажды с прогулки, он застал у себя гостей. Французы – чеканщик Толен, учитель Ле Любе и несколько незнакомых англичан-рабочих дожидались его в столовой, где Женни и Ленхен хлопотали, радушно угощая их чаем.

– Привет и братство, отец Маркс, – сказали они чинно.

– Очень, очень рад вам, друзья. Что привело вас ко мне?

Толен заговорил первым:

– Мы приехали по приглашению английских тружеников на переговоры с братски протянутой рукой, чтобы, наконец, объединиться.

– В добрый час. Давно пора, – ответил Маркс.

– Я Оджер, – сказал один из англичан – сапожник, секретарь Лондонского совета тред-юнионов, – и пришел, чтобы пригласить тебя, Маркс, выступить на митинге от имени Немецких рабочих. Мы сняли под собрание большой Сент-Мартинс-холл. Помимо войны в Северной Америке и дел в Италии, рабочие – англичане, французы, итальянцы и немцы – имеют много болячек, к которым давно следует совместными усилиями приложить лечебный пластырь. Дальше нам жить так на свете нельзя. Мы знаем тебя, Маркс, и ждем твоего слова.

Карл дал согласие прийти на митинг. Однако он решил, что с речью в этот раз выступит не он, а портной коммунист Эккариус.

28 сентября 1864 году в Сент-Мартинс-холле собрались тысячи рабочих. Огромный светлый зал не смог вместить всех желающих. Духота была одуряющая, и у Карла кружилась голова. Он думал, глядя на волнующуюся, охваченную одним вдохновенным, добрым порывом толпу, о прошедших долгих годах затишья в борьбе.

«Разные мещанишки, мерящие мировую историю своим локтем и масштабом последних газетных сообщений, могут вообразить, что для огромных, исторических процессов десятилетие больше, нежели один миг. Они не в силах представить себе и того, что может снова наступить день, в котором сконцентрируется все прошедшее десятилетие».

Подперев голову кулаками, Маркс внимательно слушал Эккариуса. Лицо его просветлело. Портной чуть глуховатым, низким голосом толково, увлеченно говорил о том, как после мирового экономического кризиса обострились отношения между капиталистами и людьми труда. Рабочие защищались стачками. Фабриканты ответили на это ввозом иностранной рабочей силы.

– У нас, пролетариев, одни судьбы и страдания, кто бы мы ни были, к какой бы расе ни принадлежали, – продолжал Эккариус.

Он подошел к краю рампы. Свет круглых керосиновых ламп осветил худую сутулую фигуру оратоpa в поношенном костюме, простершего вперед большие, темные, исколотые руки.

– Во всех европейских странах рабочие стремятся к солидарности в борьбе за свои права.

– И в Америке тоже! – крикнул кто-то из зала.

– В этом наше спасение и сила, – продолжал Эккариус.

– Да здравствует интернациональное соединение! – ответили десятки голосов. – Продолжай, старина, ты говоришь дело.

– Английские рабочие прошли суровую, трудную школу чартизма. Они знают, где зарыта собака. Это они помешали старому ненасытному хищнику Пальмерстону ввязаться в войну на стороне рабовладельцев Юга и напасть с ними на северян, которые не хотят торговать людьми, как скотом, и дают неграм свободу. Борьба за освобождение, где бы она ни велась, вызывает горячий отклик и сочувствие в наших пролетарских сердцах. Слава отважным братьям – польским повстанцам, восемнадцать месяцев боровшимся за свободу! Мир меняет, наконец, свою шкуру. Французские рабочие вновь начали политическую борьбу. В Германии организовались профессиональные союзы. Участились забастовки. И наш великий, огневой призыв «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» снова призывно звучит над землей.

Полукруглый зал Сент-Мартинс-холла напоминал большой храм. Люди многих национальностей собрались в нем на торжество международного братства. Они ликовали, радовались, пели.

На митинге в Сент-Мартинс-холле было решено создать Международное Товарищество Рабочих. В организационный комитет вошли от немецких тружеников Карл Маркс и Эккариус.

Спустя некоторое время на дому у Карла собралась комиссия, чтобы составить Учредительный манифест и Временный устав Международного Товарищества. После долгих обсуждений Марксу было поручено составить их одному. В письме в американскую действующую армию подполковнику Иосифу Вейдемейеру Маркс сообщал:

«Только что созданный Международный рабочий комитет… не лишен значения. Его английскиечлены являются по большей части вождями здешних тред-юнионов, т. е. настоящими рабочими королями Лондона; это те самые люди, которые устроили грандиозную встречу Гарибальди и, организовав огромный митинг в Сент-Джемс-холле… помешали Пальмерстону объявить войну Соединенным Штатам,которую он готов уже был начать. Французские члены Комитета – незначительные фигуры, но они являются непосредственными представителями руководящих «рабочих» Парижа.

Существует связь также и с итальянскими обществами, Конгресс которых состоялся недавно в Неаполе. Хотя я систематически в течение ряда лет уклонялся от какого-либо участия во всяческих «организациях», тем не менее на этот разя принял предложение, так как в данном случае дело идет о такой организации, в которой можно провести большую работу».

Революционер, каким всегда и прежде всего был Маркс, отдал все силы нелегкому делу укрепления Международного Товарищества Рабочих. Надо было объединить рабочее движение весьма разнородных по уровню развития стран, преодолевая при этом много неожиданных препятствий.

Всего шесть дней составлял Маркс Временный устав и Учредительный манифест интернационального товарищества.

Учредительный документ не был прямым продолжением «Коммунистического манифеста». Основные положения научного коммунизма были изложены в Учредительном манифесте Международного Товарищества Рабочих в самой общей, приемлемой для всех тружеников форме. Рассказывая Энгельсу о своей работе над Уставом новой международной рабочей организации, Маркс писал: «Было очень трудно изложить эту вещь так, чтобы наши воззрения приняли форму, приемлемую для нынешней стадии рабочего движения. Необходимо время, чтобы вновь возродившееся движение сделало возможным прежний смелый язык».

Чрезмерно прямые и решительные формулировки были бы все равно отвергнуты представителями немарксистских течений Англии, Франции, Швейцарии, Бельгии, Германии, так как теоретическое развитие отдельных отрядов европейского рабочего движения находилось на различном уровне. Однако Учредительный манифест заканчивался призывным кличем «Коммунистического манифеста» – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Маркс писал в этом документе о глубокой пропасти, разделяющей рабочих и буржуазию, отмечал первые робкие успехи пролетарского движения, подчеркивал, что отныне великой обязанностью рабочего класса стало завоевание им политической власти.

«Не на словах, а на деле рабочие доказали, что производство в крупных размерах, и притом ведущееся в соответствии с требованием науки, осуществимо при отсутствии класса хозяев, пользующихся трудом класса наемных рабочих».

В конце Учредительного манифеста Маркс заклеймил преступный замысел и безумие господствующих классов, готовивших крестовый поход за океан и равнодушно взиравших на умерщвление польского восстания. Все это также указывало, гласил Манифест, «рабочему классу на его обязанность – самому овладеть тайнами международной политики, следить за дипломатической деятельностью своих правительств и в случае необходимости противодействовать ей всеми средствами, имеющимися в его распоряжении; в случае же невозможности предотвратить эту деятельность – объединиться для одновременного разоблачения ее и добиваться того, чтобы простые законы нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами.

Борьба за такую иностранную политику составляет часть общей борьбы за освобождение рабочего класса».

Так зародился Интернационал.

Избранный в Мартинс-холле Генеральный совет Международного Товарищества Рабочих состоял первое время из 40–50 человек разных национальностей. Преобладание англичан в нем было связано с тем, что к моменту объединения рабочих мира только в Англии существовали массовые пролетарские союзы – тред-юнионы.

С первых дней Интернационала Маркс посвящал ему много сил. «Наряду с моей работой над книгой, – сообщал он Энгельсу, подразумевая «Капитал», – невероятно много времени отнимает у меня Международное Товарищество».

Маркс успешно и настойчиво добивался, чтобы Интернационалом руководили рабочие. Представители буржуазных партий постепенно отошли от Международного Товарищества, так как их испугали революционный политический размах и чисто пролетарский характер нового движения. Маркс добивался, чтобы Генеральный совет освободился от ненужного балласта: было запрещено почетное членство, введено обязательное посещение заседаний и предварительное обсуждение кандидатур новых членов.

Хотя ни для кого не было тайной, что Маркс является душой Интернационала, сам он старался держаться в тени, выдвигая вперед других. Он решительно пресекал всякие попытки создания его культа в Международном Товариществе Рабочих, вся деятельность этого союза строилась на строго демократических принципах. «Из неприязни ко всякому культу личности, – писал Маркс, – я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, – я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал».

Маркс показывал пример точности и деловитости. В любую погоду он отправлялся на тихую и непримечательную Грин-стрит, где в двухэтажном доме № 18 находилось небольшое помещение, снятое Международным Товариществом. Только тяжелая болезнь могла задержать Маркса дома.

Заседания Генерального совета происходили еженедельно по вторникам в восемь часов вечера. Па субботам собирался подкомитет, членом которого также состоял Маркс.

В подкомитете сосредоточилась вскоре вся повседневная работа Интернационала, составлялись руководящие документы, отчеты и воззвания.

Деятельность членов Генерального совета и подкомитета была не только совершенно безвозмездной, но, напротив того, Маркс и все его товарищи отдавали свои деньги на оплату помещения, освещения, почты, печатных изданий.

– Чего не хватает нашей партии, так это денег, – говорил Карл.

Однако постепенно стали расти поступления от секций. Низкие, но обязательные членские взносы несколько пополнили кассу Товарищества.

Уже на второй год существования Интернационала в Англии насчитывалось 14 тысяч членов. Примкнули к нему также большие союзы сапожников и каменщиков, а наиболее видные деятели из их числа вошли в Генеральный совет. Была основана и газета Интернационала в Англии: «Защитник рабочих». Генеральный совет основал многолюдное Общество борьбы за всеобщее избирательное право.

В разных городах Франции Интернационал насчитывал в эту пору несколько тысяч сторонников. Немало было членов Интернационала во многих других европейских странах.

Международное Товарищество постоянно оказывало помощь бастующим рабочим в разных странах.

Руководители Генерального совета были по преимуществу пролетарии. Они приходили на заседания прямо с фабрик или мастерских после 10–, а то и 14–часового рабочего дня.

Председатель Оджер, сапожник, весьма начитанный и умный, был немолодым, лысым человеком с круглым лицом и выпяченной нижней губой. Ко времени избрания в Генеральный совет он руководил одним из тред-юнионов и пользовался уважением среди английских рабочих. Заместителем Оджера был немецкий изгнанник Эккариус, друг Маркса, бородатый, болезненный, много переживший, не выходивший из материальной нужды портной. Это был самородок с умом глубоким, пытливым, склонным к философским обобщениям. Маркс всячески выдвигал Эккариуса, считая его очень одаренным человеком.

Генеральный секретарь Генерального совета плотник Кример также принадлежал к видным деятелям тред-юнионистского движения. Он был одним из основателей Объединенного общества плотников и столяров. Образованный, педантичный, деловой, он обладал красивым почерком и завидной памятью. Книга протоколов Генерального совета, которую он вел в течение нескольких лет, казалась ему священной, и он тратил немало часов на то, чтобы в ней царил безукоризненный порядок. Это была большая конторская книга в черном клеенчатом переплете. Обычно вначале каждого заседания Кример оглашал не торопясь протокол всего происходившего в предыдущий вторник и требовал, если не было поправок или возражений, подписи председателя. Затем он расписывался сам. Нередко Кример вклеивал в протокольную книгу вырезки из газет с различными сообщениями о заседаниях Генсовета и некоторые напечатанные документы.

Протоколы показывают, с каким напряжением трудился Генеральный совет уже в первый год своего существования. Он занимался организационными, политическими, теоретическими и международными делами. Еженедельно делегации, состоявшие из членов совета, посещали различные рабочие общества, чтобы предложить им присоединиться к Международному Товариществу. Постепенно книга эта становилась летописью дней и трудов Международного Товарищества и запечатлела в себе нетленным исчезнувшее прошлое. Так застывшая лава хранит в себе отпечатки жизни.