Текст книги "Карл Маркс"
Автор книги: Галина Серебрякова
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)
В невозмутимой тишинe читального зала Маркс просматривал десятки книг по истории политической экономии, перечитывая снова Адама Смита и Давида Рикардо, многочисленные новейшие исследования, статистические отчеты, книги о состоянии промышленности и техники, сообщения о недавнем открытии золотых приисков в Калифорнии и Австралии.
Лондон был в ту пору отличным наблюдательным пунктом для изучения противоречий и кризисов в буржуазном обществе. С этой вершины Маркс снова и снова обозревал мысленно весь мир, с потрясающей проникновенностью вскрыл и объяснил законы развития и гибели капитализма.
Обычно до семи часов вечера просиживал Маркс за книгами в читальне Британского музея. Непреодолимая тяга к курению заставляла его часто подниматься с удобного кресла в прилегающий курительный зал. С наслаждением затягивался он плохонькой, дешевой сигарой и медленно выдыхал горьковатый дым.
Иногда после долгого, напряженного умственного труда Маркс отдыхал, перечитывая любимых поэтов. С юности помнил и любил он боевые гордые слова Архилоха:
Иногда его захватывали увлекательные, изобилующие невероятными приключениями романы Лесажа, Поль де Кока и Дюма-отца. Это всегда давало отдых его переутомленному мозгу.
Лето и осень 1858 года были тяжелы для Маркса. Он работал часто до 4 часов утра, и не раз острые приступы болезни печени укладывали его в постель. Долги росли: газетчик, мясник, зеленщик, доктор, взнос в ломбард, башмачник и угольщик преследовали семью, как неотступный кошмар.
Мировой экономический кризис начинается, как горный обвал. Грохоча и сотрясая вершины, отрывается могучая глыба и летит неудержимо, низвергая камни, поднимая столбы снежной пыли, кроша лед и гранит. Подпрыгивая по отвесным скалам, одолевая препятствия, лишь немного замедляющие бег, бесформенное чудовище облипает снегом, почвой. Один обвал влечет другие. Грохот глыб, падающих в долины на головы людей, скот, на дома, сильнее и протяжнее канонады. От обвалов некуда скрыться, они раскачивают горы и оглушают мир.
Когда в 1857 году потерпел банкротство один из крупнейших французских банков, а следом за ним несколько европейских торговых фирм, английский буржуа вынул сигару изо рта, поразмыслил и подбросил уголь во все отдаляющий камин уютного холла. Ложась спать, он пересчитал по пальцам предпринимателей, потерявших все состояние и покончивших самоубийством, и повторил при этом: «Это мир, а это Англия, и в Англии – мир». Но неодолимая глыба первого в истории мирового экономического кризиса вовлекла в свой все ускоряющийся полет вниз и Великобританию.
Грозил упасть, как сваливается камешек, оторванный от скалы обвалом, золотой фунт – символ силы и надменности нации.
Поколебались цены на все товары. Буржуа вздрогнул, озираясь по сторонам в недоумении и страхе.
Разорилось много американских, английских и французских банкиров, владельцев магазинов, фабрик, плантаций. Началась безработица. Правители европейских государств искали, как предотвратить возможные восстания, спастись от краха. Никто не знал, откуда взялось эти стихийное бедствие.
Маркс воочию наблюдал и проверял то, к чему он пришел умозрительно, исследуя анатомию капиталистического общества.
Подобно тому как в прошлые столетия великие физики открывали законы возникновения грозы или вращения планет, так Карл открыл закон развития экономики капиталистического мира. Кризис не был для него ни загадкой, ни неожиданностью. Он и Энгельс его предвидели.
В половине июня 1859 года вышел первый выпуск книги Маркса «К критике политической экономии».
Карл часто и тяжело болел в это время. Однако он всеми силами стремился преодолеть естественную в связи с недомоганием слабость, мучаясь мыслью, что плод его пятнадцатилетних исследований и напряженного труда может быть в чем-либо несовершенен. Требовательность к себе возрастала непрерывно с годами, и он взыскательно и кропотливо отделывал каждую фразу. Сознание ответственности перед своей партией также не покидало его ни на один миг.
«Я надеюсь добиться научной победы для нашей партии, она должна быть вооружена так же неотразимо теоретически, как и практически», – думал он.
Сквозь густую пелену тумана, окутавшего мир после временной победы реакции, Маркс видел грядущее торжество труда в борьбе с капиталом.
Сейчас он старался сохранить тех борцов из Союза коммунистов, которые рассеялись по обеим сторонам Атлантики и вели трудную, полную лишений жизнь.
Книга «К критике политической экономии» в первую очередь предназначалась им. Она должна была выпестовать хорошо вооруженных теорией людей. Уже в самом предисловии Маркс сформулировал мысли о материалистическом понимании истории и опрокинул при этом все прежние научные представления о развитии человечества.
«В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или – что является только юридическим выражением последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции».
Материалистическое понимание истории явилось огромным торжеством научной мысли. Оно открыло путь к научному объяснению процессов общественного развития, которые до сих пор оставались вне рамок точного познания.
С помощью непреложного научного анализа Маркс вынес смертный приговор капиталистическому строю. Он не указывал дат и географических точек, где разыграются будущие решающие схватки между трудом и капиталом, но предрек победу рабочему люду. Капитализм, по его словам, представляет собой последнюю антагонистическую форму общественного производства, и в недрах буржуазного общества производительные силы создают материальные условия для разрешения этого антагонизма.
«Потому, – писал Маркс, – буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества».
Берлинский издатель Дункер выпустил первые разделы книги «К критике политической экономии» тиражом только в 1000 экземпляров. Заключить договор на весь труд он отказался и поставил это в зависимость от спроса на первый выпуск.
Появление книги Маркса буржуазная пресса встретила нарочитым, гробовым молчанием. Это был испытанный маневр, более действенный, нежели злословие и клевета, могущие встретить отпор, справедливые возражения или любопытство. Необыкновенные книги имеют нередко трудные и сложные судьбы.
В это же время Маркс неотрывно готовил целых 15 печатных листов текста статей для выходящей в Нью-Йорке американской энциклопедии.
Нет большей страсти, нежели одержимость творчества и труда. Ни жажда в раскаленных песках пустыни, ни власть инстинктов, ни многодневный голод не могут сравниться в своей изнуряющей силе с мучениями ученого, обремененного великим научным открытием, художника, отягощенного образами, мыслью, звуками и не имеющего возможности выявить их, воссоздать в зримой и слышимой форме. Так созревшее семя пробивает толщу почвы, чтобы вырваться к свету, расти, цвести.
Карл изнемогал. Он вступил в пору зрелого творчества. Все было выношено, внутренне проверено. Мысль его высоко парила над миром, постигла законы, двигавшие обществом, а жизнь, издеваясь, тащила его вниз, в смрадное болото мелочных забот.
Шли годы. Целое десятилетие уже он бился с нуждой. Это была худшая, изнурительнейшая из войн, в которой Маркс потерял четверых детей, здоровье и несчетное количество часов, необходимых для больших творческих свершений. Война эта не сулила ему побед, она убивала тех, кого он любил, калечила их, наполняла горечью его дни и ночи. Борьба за высокие идеи окрыляет, но безгранично тяжело, когда приходится ежечасно отбиваться от унижающих тебя кредиторов: булочника, мясника, зеленщика, бакалейщика. И при этом знать, что иной дорогой никогда не пойдешь. Она одна ведет к намеченной цели.
Как едва видимые москиты способны обескровить человека, так нужда, постоянное безденежье и лишения незримо подтачивали здоровье Карла именно тем, что мешали ему целиком отдаться научной работе, отрывали его от творчества, отдаваясь которому он вновь обретал силы. Женни, будучи постоянной помощницей мужа и захваченная одной с ним идеей, находила в его творческих радостях некоторое успокоение. Поддерживали и утешали ее дети, их успехи, их любовь.
Несмотря на все трудности, старшие девочки учились сначала в колледже в Саутгемптоне, затем в женской гимназии. Они неизменно переходили из класса в класс с наградами. Кроме школьных занятий, обе брали уроки итальянского и французского языков.
Женнихен хорошо декламировала и рисовала. На мольберте в гостиной подле палитры с красками стояла неоконченная картина. Недавно Женнихен послала в Манчестер традиционные рождественские подарки. Энгельсу досталась талантливо исполненная копия Рафаэлевой Мадонны, а Вильгельму Вольфу – два раненых французских гренадера.
Лаура с детства была очень музыкальна. Заслышав пение дочери, Карл открывал дверь своего кабинета и, откинувшись в кресле, слушал с нескрываемым удовольствием романсы Шуберта, Бетховена, арии из опер Моцарта и протяжные волнующие народные напевы. Лицо его разглаживалось, светлело, в глазах появлялось выражение полного покоя и мечтательности. Он отдыхал, радуясь музыке, и, случалось, терпеливо переносил также и однообразие гамм, вокализы и сольфеджио, которыми подолгу занималась юная певица.
Карл перешагнул за сорок. В его смолисто-темных волосах появилось много седых прядей. Еще более проницательным стал взгляд легко загорающихся смехом или гневом темных глаз. Углубились саркастически скорбные складки над верхней губой. Все так же прекрасны и выразительны были его небольшие крепкие кисти рук с длинными гибкими пальцами. Несмотря на тяготы жизни, титанический умственный труд, болезни, бессонницы, горькие утраты последнего десятилетия, Маркс был из числа тех немногих людей, которые становятся красивее, внешне значительнее с возрастом. Так удивляют нас величавой красотой могучих стволов и кроны многолетние ливанские кедры. Во сколько раз великолепнее они, нежели неокрепшие молодые деревца! В пору своей зрелости Карл был похож в одно и то же время и на это несокрушимое гордое дерево и на смуглого араба, отдыхающего в его тени.
В доме на Графтон Террас бывало немного посетителей. Энгельс оставался в Манчестере. Там же находился и Вольф. Он считался отличным педагогом и давал уроки. В свободные часы Люпус предпочитал уединение в скромном домике, где о нем неусыпно заботилась молчаливая старуха экономка. Малыш Дронке служил в купеческой фирме в Ливерпуле, куда недавно перебрался из мрачного Глазго.
Карл в дни, когда не мог бывать в читальне Британского музея, большую часть времени проводил за книгами и бумагами в своем кабинете. Уже много лет он страдал отсутствием аппетита и в часы работы совершенно забывал о еде. Привычка писать по ночам породила жестокую бессонницу. Долгие годы лишений принесли всевозможные хвори.
– Что ж, – сказал он как-то полушутя, – я познал на самом себе многое из жизни пролетариев, в том числе и их болезни.
Обычно, не дождавшись Маркса в столовой, жена или кто-либо из дочерей отправлялись за ним в кабинет. Маленькая Тусси особенно энергично и бесцеремонно оттаскивала отца от заваленного книгами бюро.
Карл послушно поднимал дочь и усаживал ее на свои плечи. Затем вприпрыжку он обегал кабинет несколько раз, подгоняемый маленькой ручонкой, и с протяжным ржанием врывался в столовую.
Так весело и беспечно начинался обед. Нередко разговор за едой касался злободневных политических вопросов, которыми постоянно интересовались Карл и его жена.
– Читал ли ты уже газеты, Чарли? Что нового?
– Самыми значительными событиями, несомненно, остаются движения чернокожих рабов в Америке и невольников в России. Заметь, милая Женни, что русское дворянство домогается конституции. Это будет толчком для тамошних крестьян. Тем более что царь Александр уже основательно испортил свои отношения с ними, объявив в своем последнем манифесте, что «коммунистический принцип» должен исчезнуть навсегда вместе с их освобождением. Все это чревато великими последствиями. Кстати, в Миссури снова восстали рабы.
– На чьей стороне победа, Мавр?
– Восстание жестоко подавлено. Но сигнал дан. Дело осложняется, и, несомненно, впереди предстоят кровопролитные схватки.
– Что-то будет с «Нью-Йоркской трибуной»? Вероятнее всего, в связи с возможной войной Севера с Югом ты окончательно лишишься корреспондентского заработка, – грустно заметила Женни и провела рукой по лбу, как бы снимая давящую мысль.
– В Индии все симптомы колоссального кризиca. Это, несомненно, отразится на манчестерской хлопчатобумажной промышленности. Контора «Эрмен и Энгельс» тесно связана с Калькуттой. Пряжа дорожает, а хлопок падает в цене.
– Мавр, – настойчиво домогалась между тем Тусси, – расскажи мне про американскую войну. А в Миссури много белых?
Маркс терпеливо принялся объяснять пытливой девочке то, что ее так интересовало.
– Авраам Линкольн – бывший дровосек. Это замечательный человек, не правда ли, – сказала между тем Лаура.
– Я хочу написать ему длинное-предлинное письмо, чтобы он скорее победил южан и все негры были свободны, – затараторила снова Тусси. – Ты отправишь его по почте, правда? – Девочка заглянула просительно в глаза отцу.
С совершенной серьезностью Карл обещал дочери послать за океан ее советы и размышления президенту северных штатов.
– Но, надеюсь, ты разрешишь и мне ознакомиться с твоими письмами? – сказал он.
– Конечно, – ответила важно маленькая Элеонора и вдруг, вспомнив что-то, схватила отца за руку, стремясь скорее увести его из столовой.
– Мавр, ты обещал мне прочесть сказку про умную лисицу, – капризно потребовала Тусси.
– Ты права, слово надо держать. Я уже достал с полки книгу «Рейнеке-Лис».
– Как жаль, Мавр, что мы с Лаурой уже такие взрослые и ты не читаешь нам больше вслух ни Гомера, ни «Дон Кихота», ни «Песнь о Нибелунгах», – сказала Женнихен.
– Приглашаю вас, сеньориты, сегодня вечером в прерии. Мы прочтем вслух что-либо из Купера или Майн-Рида. Не забудьте взять с собой лассо. Может быть, нам удастся поохотиться на диких лошадей, – прищурив глаза, с нарочитой серьезностью объявил Маркс.
– Наконец-то мы снова покинем сумрачный Лондон, – обрадовались Женнихен и Лаура.
Но таких беспечных счастливых часов у Маркса бывало немного.
Новый, 1860 год был не лучше для Маркса и его семьи, нежели его трудный предшественник. В феврале туманы подолгу не рассеивались над Лондоном. Казалось, никогда не пробиться солнцу сквозь их многослойную разъедающую пелену. Уныло гудели гонги и колокольчики, чуть виднелся свет фонарей на облучках карет и в руках прохожих. В смрадной, влажной, клейкой жиже, как в мясном наваре, пышно взрастали бациллы таинственных болезней. Карл часто хворал и, угрюмо склонившись над столом, работал с утра до поздней ночи. Перед сном он сказал Женни:
– Эккариус очень болен. В доме у него, как ты сама понимаешь, нет ни одного пенни. Представь себе горе его жены и детей: бедняге не на что купить лекарств. Чем бы мы могли помочь ему, родная?
Женни задумалась. Все ценное давно уже было в закладе. Денег также не хватало. Вдруг взгляд ее упал на единственное добротное платье, одиноко висевшее на вешалке.
– Я нашла выход, Чарли, – сказала она живо. – Мы поможем старине Эккариусу.
На другой день было заложено последнее «свободное» платье Женни, чтобы оказать помощь нуждающемуся другу. Карл сам отправился навестить Эккариуса и с нескрываемым удовольствием вручил ему полученные в ломбарде деньги.
Снова клевета – эта смертельным ядом пропитанная стрела, крапленая карта, порождение подлости и лжи, испытанное средство политической борьбы не на жизнь, а на смерть буржуазии с коммунизмом – подобно зловонному желтому туману окутала Маркса.
В декабре появилась брошюра Фогта против Маркса. Профессор зоологии, казалось, собрал под переплетом своего произведения, как в чудовищном террарии, все виды пресмыкающихся и бросил им на съедение ни в чем не повинных людей. Подтасовывая факты, широко пользуясь клеветой и ложью, он распространял злобный и грязный вымысел о деятельности Союза коммунистов, который будто бы преследует только корыстный расчет и преступные цели и с помощью шантажа вымогает деньги для личного обогащения. Как восемь лет назад прусская полиция фабриковала несуществующие преступления для коммунистического процесса в Кёльне, так ныне Фогт выступил, вооруженный клеветой.
В феврале Маркс, наконец, получил из Германии провокационную книгу. Даже столь закаленный боец, как он, содрогнулся. В книге Фогта Маркс изображен главой шайки вымогателей, которая существовала тем, что грозила выдачей полиции всем принимавшим участие в революционной борьбе.
«Не одно, сотни писем, – дословно писал Фогт, – посылались в Германию этими людьми… с открытой угрозой разоблачить их причастность к тому или иному акту революции, если к известному сроку по указанному адресу не будет доставлена определенная сумма денег».
Подобными измышлениями пестрила вся книга. Фогт дошел до того, что обвинял Маркса и его единомышленников в фальшивомонетничестве.
Карл Маркс сколько мог скрывал от жены брошюру Фогта, зная, как она чувствительна к подобной клевете, но в конце концов Женни прочла ее.
– Есть мера вещей, мера даже лжи, но в этой чудовищной басне нет меры подлости, – сказала Женни, едва владея собой. Она была ошеломлена. Лицо ее пылало, глаза болезненно блестели. Несмотря на всю очевидную лживость, как это всегда бывает в клевете, для вящей убедительности рассказывались кое-какие подробности быта лондонской эмиграции. Очевидно, Фогт был осведомлен о жизни немецких изгнанников и состряпал на этом основании ядовитейшее блюдо.
– Нет более сомнения, Блинд был прав. Фогт состоит на службе у бонапартистской клики, – сказал Карл после долгого, тяжелого раздумья. – Так писать могут только оголтелые продажные души. В честной борьбе есть ожесточение, но нет необходимости уподобляться взбесившемуся зверю.
Отвращение и ужас попеременно сжимали сердце Женни.
– Ни слова правды, какая зоологическая ненависть!
– Не только ненависть, но и зоологическая совесть, – вставил Карл.
– Он мстит, – продолжала Женни, – он мстит за то, что ты и Энгельс осмеяли его в «Новой Рейнской газете» за бесславную деятельность во франкфуртской говорильне. Но как, какими средствами сводит он свои счеты? Во время Кёльнского процесса на коммунистов обрушилась вся прусская полиция, а тут один человек.
– Ты ошибаешься, он не один. За его спиной банда 10 декабря и вся «елисейская братия».
Германская буржуазная пресса восторженно приветствовала книгу Фогта.
Бедность объединилась с клеветой и провокацией, чтобы сломить Маркса и его единомышленников, Ему стало ясно, что отвечать Фогту необходимо, хотя обычно он не был склонен обращать внимание на самую отборную брань. Печати, по его мнению, нельзя возбранять нападать на писателей, актеров и политиков. Но опытный глаз Карла распознал в этот раз, что целью Фогта было оклеветать и опозорить все коммунистическое движение. Карл взялся за оружие. Он считал также своим долгом разоблачить клеветника и очистить свое имя от грязи.
Много времени, здоровья, творческих сил, энергии пришлось отдать Марксу, чтобы разбить еще одного видимого врага, за которым стояла могущественная тщательно скрытая сила – французский цезаризм. И снова, как в дни Кёльнского процесса, из нищенской квартирки, где часто не было гроша, чтобы оплатить почтовые расходы, полетели письма, документы по разным городам Европы.
– Объясни мне, Чарли, что такое «серная банда», к которой, по словам Фогта, принадлежал ты, Люпус и другие? Я впервые слышу это мерзкое название.
Карл рассказал жене, что так называлось общество молодых немецких эмигрантов, которые в 1849 году поселились в Женеве.
– Знал ли ты кого-нибудь из этой компании? – спросила встревоженно Женни.
– Никого. Все, что сейчас ты от меня слышала, я сам на днях узнал в подробностях благодаря любезности некоего инженера Боркхейма, главы одного крупного предприятия в Сити. Я познакомился с ним после того, как выяснил, что он десять лет назад имел отношение к этому злополучному кружку. Вот послушай кое-что из того, что он пишет мне:
«В 1849 году, вскоре после того, как мы, повстанцы, покинули Баден, несколько молодых людей оказались в Женеве, – одни были направлены туда швейцарскими властями, другие – по собственному выбору. Все они – студенты, солдаты или купцы – были приятелями еще в Германии до 1848 года или познакомились друг с другом во время революции.
Настроение у эмигрантов было совсем не радужное. Так называемые политические вожаки взваливали друг на друга вину за неудачу. Военные руководители критиковали друг друга за отступательные наступления… При таких-то печальных обстоятельствах указанные молодые люди составили тесный кружок…
Мы весело бражничали и распевали…
«Филистеры» – из числа так называемых буржуазных республиканцев, а также из рядов так называемых коммунистических рабочих – прозвали нас серной бандой.Иногда мне кажется, что мы сами так окрестили себя. Во всяком случае, применялось это прозвище к нашему обществу исключительно в добродушном немецком смысле этого слова…
Это единственная серная банда,которую я знаю, Она существовала в Женеве в 1849–1859 годах…»
– Я обязательно присоединю это письмо к своему ответу Фогту. Каждому станет тогда ясно, как далеки мы были от этих молодых людей, – сказал Маркс, и Женни, несколько успокоившись, одобрила такое намерение мужа.
Большим огорчением для Карла являлся отход Фрейлиграта от коммунистов. Поэт сблизился с Кинкелем и другими представителями буржуазных кругов эмиграции, которые привлекли его вначале лестью и захваливанием. Глубокая трещина пролегла в старой дружбе Маркса и Фрейлиграта. Поэт был одним из первых, кому Фогт прислал свое сочинение.
Маркс обратился к Фрейлиграту с письмом и, указывая, какое важное значение имеет ответ Фогту для исторического оправдания партии и для ее будущего положения в Германии, просил включиться в борьбу с клеветником.
Фрейлиграт не замедлил с ответом. Он заявил, что давно не считает себя состоящим в партии, и категорически отказался присоединиться к тем, кто выступал против Фогта.
Письмо Фрейлиграта после многих размолвок последних лет не удивило Маркса. Каким пигмеем казался поэт по сравнению с другими соратниками Карла по партии! Он откровенно искал покоя и поддержки богатых, преуспевающих людей. Карл вспомнил название одного из стихотворений Фрейлиграта – «Наперекор всему».
«Итак, наперекор всему автор прощального слова «Новой Рейнской газеты» отказался публично вместе с нами выступить против негодяя», – подумал он с горечью.
Когда на человека обрушивается беда, то ему открывается тогда же и истинная сущность отношения к нему тех, кого он считал друзьями.
Много раз испытывала сама жизнь душевные качества окружающих Маркса людей, Фрейлиграт пришел к нему в бою, на подъеме, но не мог выдержать проверки поражением.
Еще раз Маркс написал Фрейлиграту. Карл терпеливо разъяснил ему, что под словом «партия» вовсе не значился ни Союз коммунистов, ни редакция газеты, давно уже не существовавшие. «Под партией, – разъяснял Маркс, – я понимал партию в великом историческом смысле».
Маркс привлек Фогта к ответственности за клевету и решил выступить с разоблачающей его брошюрой. Борьба с Фогтом была еще одним этапом многосторонней и постоянной войны Маркса с бонапартистской идеологией, которая из Франции перекинулась в другие страны и заражала мелкобуржуазных демократов.
Оценил он по достоинству и политический смысл выступления Фогта.
«Суть ведь в том, – писал Карл Энгельсу 28 января 1860 года, – что банда имперских мерзавцев… и, наконец, либеральная банда употребляют все усилия, чтобы морально уничтожить нас в глазах немецкого обывателя… Во всяком случае – международные отношения столь сложны, что для вульгарной демократии и либерализма чрезвычайно важно закрыть для нас уши немецкой обывательщины (т. е. публики) и доступ к ней. К case [20]20
Случаю ( англ.).
[Закрыть]с Фогтом нельзя относиться так же, как к какому-нибудь Телерингу, Гейнцу и tutti quanti [21]21
Им подобным ( итал.).
[Закрыть]. Этот чревовещатель считается в Германии научным светилом, он был имперским регентом, его поддерживает Бонапарт».
Карл принялся за отповедь клеветнику Фогту. Из ученого, открывавшего людям неведомые до ныне незыблемые законы, он превратился в бесстрашного бойца, неотразимого полемиста. Сарказм несет в себе разрушительную силу, и он вооружился им. Карл сумел сделать свою брошюру увлекательной. Он без труда отыскал в необъятной памяти литературный прототип для своего противника. Тучный, самодовольный, наглый и хвастливый профессор зоологии более всего напоминал шекспировского сэра Джона Фальстафа. Фогт, по словам Маркса, «нисколько не убавился в веществе, в своем новом зоологическом перевоплощении».
Спутники всей сознательной жизни Карла, его самые близкие друзья также явились на помощь в этой справедливой борьбе. Много претерпевший от вражьей клеветы Данте, великий человековед Шекспир, остроумный Рабле, проницательный Кальдерон, трагический Шиллер и многие другие подсказали ему меткие, колкие слова и образы.
Маркс снова отдался творческой и боевой страсти. Где бы он ни был – с рапирой в руке на фехтовальной арене, среди книг и мыслей с пером за рабочим столом, на трибуне, – он проявлял бесстрашие, знания, живость, натиск, пылкость и целеустремленность.
Шли дни, недели, а Маркс большею частью сидел над книгами и рукописями. Перед ним часто лежала испещренная пометками книжка Фогта. На отдельных листках были выписки, которые следовало внести в книгу для контратаки.
«…в Лондоне шайка изгнанников… Их глава – Маркс… их лозунг – социальная республика, диктатура рабочих, их занятие – организация союзов и заговоров».
Карл, желая отдохнуть, звал свою маленькую дочь, и Тусси вприпрыжку, волоча куклу, врывалась к отцу, властно требуя исполнения ее желаний. Маркс сдавался.
– Ты должен рассказать мне ту сказку, которую начал давным-давно.
– Не про Ганса ли Рекле? – покорно спрашивал Карл и сажал Тусси к себе на колени.
– Ты все еще пишешь про этого гадкого Фальстафа? – спрашивала она, указывая на ворох бумаг и книг, лежавших на столе и стульях.
– Да, пишу, а ты, кажется, не любишь «Виндзорских проказниц»?
– Мне нравится «Сон в летнюю ночь». Но мы снова забыли про плутишку Ганса.
– У бедняжки опять очень запутаны денежные дела, – сказал Карл, притворно вздыхая. – Я боюсь, что ему придется продать свою чудесную лавку, где живет столько веселых игрушек, и оставить их всех на произвол судьбы. У него нет больше денег, чтобы кормить и одевать игрушки.
– Сделай так, чтобы он смог заплатить свои долги. Ганс Рекле ведь колдун, он все может, – просила Тусси жалобно. – Ну, куда же денутся, если он попадет в долговую тюрьму, все его деревянные куклы, великаны и карлики, королевы и короли, стулья и ящики!
– Ты права, мой маленький карлик Альберих [22]22
Один из героев «Песни о Нибелунгах».
[Закрыть], у Ганса в лавке находятся также собаки, кошки, львы, голуби и попугаи. Их не меньше, нежели у старого Ноя в его сказочном ковчеге. И все же, несмотря на то, что Ганс добрый волшебник, его преследуют зеленщик, бакалейщик и особенно мясник и булочник. Сегодня я расскажу тебе удивительное приключение Ганса Рекле, когда он отправился к дьяволу, чтобы тот ссудил ему немного денег.
Ежедневно по утрам маленькая Тусси вместе с двумя старшими сестрами занималась гимнастикой, которую англичане называли калисфеновской. Все три дочери Маркса любили трудные физические упражнения. Они с наслаждением бегали взапуски, играли в мяч и соревновались в прыжках и лазанье по деревьям. Но никто не мог превзойти в этих занятиях Женнихен. Чрезвычайно гибкая, она упорными занятиями достигла в гимнастике подлинного совершенства и удивляла близких своей ловкостью. В свободные вечера дети демонстрировали такой трюк: сестры тщательно привязывали Женнихен веревками к стулу. Эта процедура длилась не менее четверти часа и сопровождалась веселой суетой. Руки, ноги, шею, голову девушки прикрепляли к высокой спинке и ножкам. К всеобщему изумлению, Женнихен в течение одной минуты, ловко изгибаясь, освобождалась, сбросив с себя веревку, опутывавшую ее, как сеть. Тусси тщетно пыталась подражать в этом старшей сестре.
Женнихен, которую с детства звали копией Маркса, была не только внешне, но и по складу ума похожа на своего отца. Жизнерадостная, настойчивая в достижении цели, она удивляла обширностью знаний, сообразительностью, полетом мысли и фантазии. Хорошая художница, она была также одарена большим актерским дарованием и превосходно декламировала. Низкий, грудной голос Женни был создан для сцены, как и вся ее незаурядная внешность. Она легко изучала языки и любила заполнять памятные тетрадки поэмами и стихами, записывая их в оригинале: Гёте, Шиллера, Гейне – по-немецки, Корнеля, Вольтера, Беранже – по-французски, Шелли, Байрона, Мильтона – по-английски, Кальдерона – по-испански и Данте, Петрарку и Тассо – по-итальянски. Шекспир был ее самым любимым писателем, и она не уставала находить в его творениях все новые и новые сокровища. Так же пылко и нежно любила Женнихен цветы. Она сама их выращивала, радуясь каждому новому бутону и листку. Из Голландии родственники отца присылали ей луковицы и семена разноцветных тюльпанов, серебристых нарциссов и редких растений далекой Индонезии.
Золотистоволосая Лаура к 17 годам стала совершенной красавицей. Как и у Женни, ее духовный мир был многогранен и глубок, и она не искала для себя в жизни исхоженных и легких дорог. Обе старшие дочери стремились помогать отцу в работе и поочередно заменяли ему секретаря.
