Текст книги "Война Спартака(СИ)"

Автор книги: Галина Грушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Начав готовиться к решительной схватке, Красс велел своим воинам построить два лагеря вплотную к лагерям рабов. Соскучившиеся легионеры работали охотно, радуясь, что претор, кажется, решился на сражение. Нетерпение разделаться с рабами было так велико, что на воинской сходке один центурион напрямик спросил претора:

– Когда ты собираешься начать?

– Ты боишься, что не услышишь сигнала? – ехидно осведомился Красс. – Ты начнёшь, когда получишь мой приказ. И запомни: бунт – доблесть рабов; доблесть свободного человека – повиновение.

В хитроумной голове претора сложился стройный замысел предстоявшего сражения. Памятуя об уловке Спартака у Пикенции, позволившей тому незаметно ускользнуть, Красс велел в своих лагерях разжечь побольше костров, а также любым способом вызывать лай собак и рёв ослов, будто лагери полны народа. Сам же он ночью тайно вывел всех воинов к подножию горы. Двенадцать когорт с легатами Марцием Руфом и Помпонием были отправлены в засаду; остальное войско построено в боевом порядке. Начальнику конницы Квинкцию претор поручил напасть на лагерь Спартака, расположенный в отдалении за горой, и под видом притворного боя отвлечь его внимание, а другой части конницы завязать сражение с Кастом и Ганником, притворным бегством завлекая германцев и кельтов туда, где будет стоять с войском сам Красс.

Всё получилось, как задумал римский командующий. Не дав времен и противнику построиться, всадники подъехали к лагерю кельтов и завязали бой, а затем обратились в притворное бегство, увлекая за собой галльскую конницу, а следом и германскую пехоту туда, где стоял с войском Красс. Приблизившись к своим, всадники разъехались по сторонам, давая дорогу легионерам. Те, с оглушительным криком "барра!", рванулись вперёд. Место боя, тщательно выбранное Крассом, было скрыто горами от лагеря Спартака; к тому же конный отряд Квинкция напал на фракийцев и отвлёк внимание на себя, давая возможность римским воинам без помех разделаться с отрядами Ганника и Каста. Поначалу варвары сражались храбро. Когда же им с тыла внезапно появилось из засады двенадцать когорт, произошло замешательство, а потом повальное бегство, так что римлянам оставалось только разить врага.

У горы Каламация было убито тридцать пять тысяч галлов и германцев. Головы варварских вождей были доставлены Крассу. Был захвачен также весь лагерь рабов и обоз с награбленным добром, а также освобождено много пленённых соотечественников. В числе прочего было отобрано пять римских "орлов", двадцать шесть знамён, пять пучков фасций с топорами – знаки достоинства незадачливых консулов и преторов, два года безуспешно воевавших с рабами.

После гибели отрядов Каста и Ганника Спартак отступил на юг, к Брундизию. Послав вдогонку за ним легата Квинкция и квестора Скрофу с легионом впридачу, но повелев ни в коем случае самовольно в бой не вступать, сам Красс задержался у Кантенны, празднуя победу.

3. СМУТА

Лошади, овцы, козы, свиньи, волы, ослы; мужчины, женщины, старики, дети; фракийцы, италики, греки, македонцы, азиаты, скифы; повозки, телеги, тачки, – всё скрипело, визжало, грохотало; блеяло, мычало, ржало; проклинало, понукало, рыдало, молилось. Первая зелень вытаптывалась, и земля, по которой они проходили, превращалась в камень. Вдоль разбитой дороги валялись колёса, тряпьё, ломанные повозки, падаль, и трупы тоже, которые некому было хоронить.

– Куда мы идём? – спрашивали друг друга люди. – Почему мы бежим так, будто за нами гонятся?

Они перестали спрашивать, заметив позади римскую конницу.

Впрочем, Красс не торопился в погоню за Спартаком. Следом за рабами, будто пастухи за скотом, ехали отряды Квикция и Скрофы. Спартак вёл людей к Брундизию. Морские ворота Италии, дорога в мир. Медлить было нельзя и не потому, что сзади находились легионы Красса, а потому что навстречу морем плыло войско Лукулла, проконсула Македонии и усмирителя Фракии, срочно возвращающееся в Рим по вызову сената для борьбы с восстанием рабов. Надо было успеть захватить Брундизий до прибытия Лукулла. А люди недоумевали: куда бежим мы, словно зайцы? Не лучше ли дать сражение римлянам?

Среди беглецов было много сельских рабов, проживших много лет здесь, на юге, и жаждавших расправиться с обидчиками-хозяевами. Самыми бесстрашными были пастухи овечьих стад. Присоединившись к Спартаку, они думали вовсе не об уходе из Италии и бегстве от её богатств. Они забеспокоились первыми: нечего им делать в Брундизии. Сговорившись, пошли к вождю.

Спартак появился перед ними – шлем, кожаный панцырь с медными заклёпками, ручища на рукоятке меча; лицо, заросшее рыжей бородой, мрачные глаза. Им не страшно, их много. Кричат:

– Не хотим в Брундизий, чего мы там не видали! Драться хотим.

Видя, что люди снова выходят из повиновения и не имея других средств образумить их, Спартак решил дать бой. Укрыв ночью в засаде большой отряд воинов, он сделал наутро вид, что уходит. Римляне поверили и последовали за ним, не сразу обнаружив у себя за спиной засаду. Пока римские воины перестраивались, Спартак повернул своих людей и устремился на врага. Насмерть перепуганные легионеры бросали оружие и позорно разбегались кто куда. От полного уничтожения отряды Квикция и Скрофы спасло только наличие большого количества всадников, сажавших пехотинцев на лошади позади себя и уносивших ноги. Разгром стал полным, сам квестор был ранен.

Возбуждённые победой, беглецы в ту ночь долго не могли угомониться. Пили вино, горланили песни, целовали женщин, бахвалились силой, обещали на славу погулять в Лации, как только туда доберутся.

– Кто такой Спартак? Почему мы должны подчинятся ему? – горячились крикуны. – Пусть ведёт нас на Рим или уходит прочь с дороги.

Скопом решили, что покидать Италию им нет нужды. Что они забыли за морем? Сказки о каком-то Городе Солнца пусть Спартак рассказывает детишкам, а войско поворачивает на Рим. Повторялись события, уже происходившие при Мутине.

Наутро, вместо того, чтобы трогаться в путь, заводилы принялись бегать по лагерю, уговаривая всех не слушать вождей и не сворачивать лагерь. У них нашлось много единомышленников: они не хотели Брундизия, не хотели уплывать из щедрой, изобильной земли в неизвестность.

Постепенно перед палаткой вождя скапливался народ.

– На Рим! На Рим! – кричал и люди.

Спартак не показывался. Чувствуя своё бессилие, раздосадованный, он пережидал крики, коря себя за то, что ввязался в бой с Квикцием и Скрофой: вместо того, чтобы утихомирить народ, победа разожгла страсти. Он понимал, что ныне одинок. Не оставалось в живых почти никого из тех сподвижников, с кем они жили на Везувии, а потом зимовали в Лукании. Новый, неведомый народ собрался ныне к нему. Даже телохранители вождя были сплошь новичками, и теперь еле сдерживали людей у входа в палатку, готовые уступить напору толпы.

Он вышел из палатки, когда возбуждение толпы, запрудившей площадку, достигло предела.

– Веди нас на Рим! – кричали ему апулийские пастухи, потрясая оружием.

Спартак поднял руку, ¸желая начать говорить, но его не слушали. Шум усиливался.

– Месть! Месть! – вопила толпа.

Отстранив телохранителей, Спартак устремился к народу, с жаром доказывая крикунам их безрассудство, и в тот же миг был крепко схвачен десятком рук; в грудь его уперлись обнажённые мечи. Снова, как в Мутине! Он горестно поник. Несчастные, они грозили смертью ему, в то время как сами были на волосок от гибели.

Смута затянулась на несколько дней. Каждое утро сотники приказывали выступать в поход, но люди не подчинялись. Так они теряли драгоценное время, пока не пришло известие, что помогать Крассу идёт войско во главе с прославленным Помпеем, и оно уже близко.

4. С О Н

Душа – это дыхание, утверждает Зенон. Следовательно, она телесна и подвержена разрушению, а неразрушима только душа целого, Вселенной, Космоса, частицами которого являются душ и живых существ . Он не боялся погибнуть и сожалел только, что так и не удастся спасти людей.

Где-то на краю света, в диких Родопах и ныне протекает ручей детства. Зимой он замерзал, и мать, приходя утром по воду, разбивала камнем тонкий, голубой лёд, повисший над живыми струями. Набрав воды, она неторопливо шла в гору, к своей бедной хижине, а следом за нею топал по снегу, стараясь попасть след в след, малыш. Какая невообразимая даль времени, и сколько событий легло между тем краснощёким ребёнком и взрослым мужчиною, в которого он превратился! Неужто он был тем дитятей в овчинном тулупе? Как отличается рука его – большая, тяжёлая, с налитыми венами, от крохотной ребячьей. Нынешние руки свои он ненавидел. В юности он ими ковал, плёл, рубил, сеял, молотил, всего и не упомнишь; ныне осталось единственное умение – убивать. Сколько людей он убил? Именем Спартака пугают детей. Наверно, оно пребудет в веках, как ругательство, как проклятие. А ведь раньше он жаждал знания, благоговел перед книжной учёностью. Зачем, за что злая судьба так подшутила над ним?

Клинок у горла. И прервалась бы нить неудавшейся жизни. Он исчез бы навеки, ничего не свершив, не ведая истины, – потому что хоть душа и бессмертна, но, слившись с Всемирной Душой, онатперестаёт принадлежать человеку.

Горы Фракии и хижина у ручья. О, златогривый конь! Приди, встань рядом! Дай снова изведать радость полёта!

Матери нет на свете, он чувствует. В Пергаме, в Понте, даже в Колхиде он знал, что она жива, печалится о своём пропавшем сыне, исходит тоской и надеждой. Сейчас в груди пустота. Материнская любовь больше не согревает его. И волшебный конь ему больше не снится. Теперь ему снится отобранный у Вариния жеребец Перс, жёсткое седло, долгие воинские переходы. Нет больше на земле женщины, родившей его и бескорыстно любившей, как любит только мать. И нет другой, которую он любил. Обе ушли навсегда. Как Эномай, Крикс, Ганник. Как многие друзья. Ныне он – собственность войска, раб многих. Живя в Капуе и служа гладиаторской школе Батиата, он был свободным человеком, а, бежав, утратил свободу.

Медосад, начальник телохранителей, верный товарищ, сказал :

– Мне не по душе глядеть на людей, хотевших убить тебя.

Спартак поднял голову:

– А ты не гляди. Они требуют помощи, которую ждут от меня.

– Спартак, – недовольно заметил Медосад, – я не орфик, я гладиатор. Ты сам учил нас, что нарушение дисциплины всегда должно караться.

– Предоставь это римлянам.

– Тогда не бездействуй. Почему мы стоим и не движемся?

– Мы упустили время. Впереди Лукулл, сзади Помпей с Крассом.

– Значит, мы обречены?

– Мы станем сражаться.

Узнав о приближении римских войск, лагерные буяны присмирели. На сходке люди стояли потупившись. Оглядев их ряды, понурые лица, одежонку, корявые руки, неумело схватившиеся за мечи, он сменил гнев на милость и сказал всё, как есть.

– Из-за вашего бунта мы потеряли пять дней. Я не требую выдачи и казни зачинщиков. Требую послушания. Теперь наше спасение – скорость. Мы должны опередить Лукулла и овладеть Брундизием.

И распорядился уничтожить обоз. Захваченное имущество не должно было замедлить их движение.

Повиновались беспрекословно. Уходили, не оглядываясь на чёрный дым, валивший от зажжённых повозок, набитых поклажей.

Конь ему всё-таки приснился, – но сон был тревожен. Волшебный конь уже не летел по воздуху, но тяжело скакал по земле, бескрылый, утомлённый, загнанный. Вглядевшись, фракиец с недоумением узнал своего Перса. Вокруг скакал и друзья – Ганник, Крикс, Эномай, и лица их были безрадостны. Он хотел заговорить с Криксом, посетовать на его строптивость, и вдруг вспомнил, что тот давно убит. Все они тут были мертвецами, и он скакал наперегонки с ними. Хотел вырваться, замедлить бег, но конь не слушал поводий, огрызался, зло ржал. Полно, Перс ли это? Он огрел коня плёткой. Тогда, взвившись на дыбы, конь страшно заржал и стряхнул его со спины. Седок полетел вниз. Падение было так болезненно и страшно, что, содрогнувшись, Спартак пробудился. Болело сердце, – там, где только что наступило копыто. Сон, лишь сон, пустое...

Но, уже проснувшись, он слышал удаляющийся топот лошадей и глотал поднятую ими пыль.

5. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОСЛАНЦА

Дорога на Брундизий была свободна. Всё живое в страхе разбежалось перед лавиной беглецов, устремившихся к морю. Двигались налегке, растеряв второпях многих из тех, кто не в силах был держать оружие, не делая привалов, лишь бы успеть. Позади был Красс с семью легионами, и на подмогу ему спешил Помпей.

Навстречу спартаковцам по каменистой дороге шёл один-единственный человек, – оборванный, заросший бородой странник без всякой поклажи. Им оказался учитель Олор.

Передовые, задержав его, принялись грубо допрашивать.

– Отведите меня к Спартаку, – потребовал он.

Учитель предстал перед вождём, – неузнаваемый, исхудавший, немытый, но живой.

– Зачем ты вернулся? – воскликнул изумлённый вождь, сдерживая коня.

– Доложить о выполнении задания и предупредить тебя.

– Мне известно, что царь потерпел поражение, – отмахнулся Спартак. Весть о разгроме понтийского войска, несколько лет подготовлявшегося Митридатом для продолжения войны с Римом, уже дошла до Италии.

– Царь не смирится с поражением. Твоё письмо Митридату повезли верные люди, и когда-нибудь оно непременно дойдёт до него.

Идя рядом с вождём и касаясь лошадиного бока, Олор продолжал говорить:

– Меня отправили назад, потому что в Пергаме я заболел и стал обузой. Сейчас я иду прямиком из Брундизия. В пути мой корабль обогнал военные триремы. Это войско проконсула Македонии. Сейчас уже, конечно, оно высаживается в порту.

– Как? – сильно натянул поводья Спартак. – Лукулл в Брундизии?

– Я спешил предупредить вас.

Не слушая больше Олора, вождь распорядился остановит движение.

Чувствуя себя лишним и не зная, куда деваться, Олор, помявшись, осмелился попросить распоряжения на свой счёт. Вспомнив что-то, Спартак махнул рукой:

– Твоя невеста с нами. Поищи у стряпух.

Здесь?! Силы небесные! Не у германцев, не за тридевять земель, но здесь. Не обращая больше ни на кого внимания, Олор бросился разыскивать Элену.

Он нашёл девушку довольно быстро: женщин среди спартаковцев оставалось уже немного. Его неверная невеста как ни в чём не бывало сидела в повозке и приветливо улыбалась ему. Приблизившись, он молчал, не в силах справиться с волнением.

– Олор! – удостоверилась Элена. – Ты?

Они шли рядом по дороге, и девушка рассказывала ему о смерти дедушки и своих злоключениях, не обмолвившись, впрочем, о своём пребывании у германцев и несостоявшейся свадьбе с Криксом.

– Не исчезай, пожалуйста, – просила Элена.

Подменили её, что ли? Она была искренне рада его появлению. Значит, недаром он переплыл столько морей, прошёл столько дорог, и не пал духом. Когда в Пергаме он заболел и спутники его оставили, тогда, в дни отчаяния, кое-как выздоровев, блуждая по городу, голодный и несчастный, он часто видел на перекрёстках уличных писцов. Дела у них шли бойко, клиентов было достаточно. Зная язык эллинов и владея письмом, он и сам мог бы сесть на перекрёстке. Глядишь, и прожил бы худо-бедно. Но Элена была далеко, а Спартак гулял по Италии, и даже прокатился слух, будто гладиаторы пошли на Рим. Пускай уличные писцы строчат прошения неграмотным пергамцам и хороши зарабатывают, он не станет отбивать у них хлеб. Его место там, где Спартак. Быть может, он разыщет Элену... И чудо свершилось.

Желая снова сделаться полноправным спартаковцев, Олор полюбопытствовал, к кому ему надо обратиться с просьбой выдать плащ и тессеру на хлеб.

– Никаких раздач больше нет, – покачала головой Элена. – Обоз сожжён. Но не тужи: у меня в повозке есть буханка хлеба. До Брундизия мне столько не съесть. Мы поделимся.

Она ещё не знала про Лукулла.

– Лучше ешь его, не откладывая, – печально посоветовал он.

То, что в Брундизий идти незачем, вскоре стало известно всем и беглецов охватило смятение. Элена заплакала.

– Нечего бояться, раз с нами Спартак, – попробовал утешить её Олор. – Мы не пропадём. Тут не Везувий, не Бруттий, а открытая местность, виноградные лестницы не понадобятся, чтобы бежать от опасности. Спартак обязательно что-нибудь придумает. Гляди, сколько крепких мужчин вокруг. Они сумеют постоять за себя. Да он и сам готов драться с римлянами и сейчас же пойдёт просить, чтобы ему выдали оружие.

Он в самом деле пошёл. Вожди совещались, расположившись прямо на камнях у дороги, и учитель скромно остановился поодаль.

– Вот человек, – принёсший известие о высадке в Брундизии Лукулла, – кивнул на него Спартак.

Охранник подвёл Олора к вожакам, и он, оробев, повторил свой рассказ о высадке римского войска.

– Этому человеку можно верить, я его знаю давно, – сказал Спартак. – Надо, не теряя времени, идти навстречу Крассу, который уже близко. Будем сражаться с римлянами поодиночке. Легионы Красса набраны наспех, плохо обучены и не рвутся в бой. Мы их рассеем. Затем повернём навстречу Лукуллу. Его воины утомлены войной в Понте и долгим морским плаванием, так что их можно не страшиться.

– А потом... Помпей? – осторожно спросил один из вождей. Грозное имя знаменитого полководца внушало неуверенность.

– Потом Брундизий. Сокрушив Лукулла, мы овладеем Брундизием.

Вожди хмуро молчали. Никто не спорил со Спартаком, понимая, что впереди тяжёлые сражения.

– Идите к своим отрядам и подготовьте людей, – приказал Спартак. – И помните: у нас нет выбора.

Вождю подвели коня. Уже верхом, он спросил Олора:

– Ты разыскал Элену? Позаботься о девушке. Уведи её куда-нибудь прочь.

– Как прочь?

– В горы. Спрячь её.

– Да она ни за что не уйдёт от тебя.

– Скажи, что этого хочу я.

Уже тронув коня, Спартак внезапно спросил:

– Тебе понравился Пергам?

– О-о! – поднял руки к небу Олор. – Я повидал много городов, видел Афины, но ни один не превосходит великолепием Пергам.

Спартак кивнул:

– А уж о захламленном, грязном Риме не приходится и говорить.

– В Пергаме я видел твой портрет! – вспомнив, развеселился Олор.

Спартак смутился: в памяти встал озорник Алким , изобразившим его на стене дома Гликеры сладострастным человеком-быком. Его смущение рассеяло пояснение Алкима.

– Ты представлен на одном из рельефов алтаря Зевса. Такой крепкий, кудлатый мужчина со щитом в руках. Ну, вылитый ты!

Невесело рассмеявшись, Спартак тронул коня.

Окружённый перепуганными женщинами с детьми и сопровождаемый Эленой, Олор тащил под уздцы запряжённого в тележку со скарбом вола. Отстав от остальных беглецов и свернув с большой дороги, они намеревались добраться до какого-нибудь посёлка, выдав себя за семью разорённых спартаковцами селян.

Элена подавленно молчала. Сам Спартак велел ей уйти, и она подчинилась, хотя неизвестность впереди страшила её больше окружающих опасностей.

Первый привал они сделали, когда поняли, что заблудились. Дети просили есть, вол валился с ног. Элена жевала травинку пополам со слезами. Присев возле, Олор осторожно вытер мокрую щёку.

– Куда мы идём? Ты знаешь дорогу? – тревожно спросила она.

Он постарался успокоить её, но получилось это не очень убедительно, потому что лгать он не умел.

Они снов отправились в путь и двигались достаточно долго, окончательно заблудившись, петляя без дороги среди однообразных холмов, пока не вышли на большую дорогу, ту самую, которую покинули утром.

– Пойдём лучше за своими, – просили женщины.

Олор не соглашался, памятуя о приказе Спартака. Они заспорили. Их спор продолжался недолго, потому что измученный вол опустился на землю и завалился набок, а из опрокинувшейся тележки посыпался скарб. Заплакали дети, заохали женщины. Элена бросилась собирать рассыпавшиеся вещи. Олор схватился за голову: он был здесь за главного, но он не знал, что делать.

6. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СПАРТАКА

Римляне находились гораздо ближе, чем предполагали беглецы, так как Красс, едва получив известие о высадке Лукулла и встревоженный приближением Помпея – соперниками, намеревавшимися отнять у него победу, устремился за Спартаком. Враги стремительно сближались и, обнаружив друг друга, стали готовиться к бою. Красс, правда, попытался, выведя войско на обширное поле, начать строить лагерь, однако подскакавшая конница спартаковцев не дала продолжить работу.

Сражение началось внезапно и сразу стало неуправляемым. Главные силы противников ещё не были построены, а бой уже кипел вовсю. Спартаку подвели коня. Перс скосил влажный глаз на облачённого в доспехи хозяина. Спартак дрогнул: а памяти его вдруг всплыл сон и боль от воинского копыта, поразившего его в грудь. Зловещий сон, вспомнился не ко времени. Он опустил голову, поглаживая конскую шею, и сокрушённо пробормотал:

– Мы не успели совершить священные обряды.

– Какие уж теперь обряды, – недовольно перебил Медосад.

Остановив телохранителя взглядом, вождь громко и торжественно объявил:

– Жертвую Дионису-Солнцу коня. Обещаю божеству сто коней в случае победы.

Сильна гладиаторская рука, точен удар. Прекрасное животное, зашатавшись, рухнуло на землю. Воины одобрительно застучали рукоятками мечей о щиты, следя, как истекает кровью Перс.

– Зачем ты убил своего лучшего коня? – упрекнул Медосад.

– Это был конь Вариния, – напомнил Спартак. – В случае победы у меня будет много прекрасных вражеских коней. А в случае поражения он мне будет уже не нужен.

Конь испустил дух. Только бы не сбылось дурное предзнаменование! Он чувствует, Загрей отвратил от него светлый лик. Ма, неистовая владычица Ма клокочет в каждой жиле. Он ни о чём не жалеет. Прожил не так, как хотел, зато показал людям, что надо делать, когда жизнь становится невыносимой.

Загремели трубы, запоздало возвещая начало боя. Вчерашние рабы, большая часть которых никогда не бывала в сражениях, вооружённые самодельными мечами и щитами, двинулись навстречу римским легионерам, снабжённым всем необходимым для боя на деньги Красса. Началась грандиозная битва, самая большая за войну и чрезвычайно ожесточённая вследствие отчаяния, охватившего такое огромное количество людей.

Римляне явно превосходили рабов количеством, силой, умением, а, главное, уверенностью в своём торжестве. Спартаку было невмочь наблюдать за сражением со стороны, как положено вождю. Видя, как редеют, дрогнули, отступают соратники, он предложил телохранителям, окружавшим его, добраться до Красса и поразить неприятельского полководца, вызвав тем самым замешательство у римлян. Это был испытанный приём, которым предводители часто вырывали победу у случая, находясь в неблагоприятных обстоятельствах.

– Ты должен уцелеть! – попытался остановить его Медосад. – Стой! Все наши погибнут, лишившись вождя.

Не слушая, Спартак устремился туда, где находился претор. Он хорошо видел великолепное одеяние римского полководца, восседавшего вдали на коне, его золотой шлем и пышные перья, алый плащ, – но из-за массы сражавшихся вокруг, убитых и раненых на земле, не мог быстро добраться до Красса. Тот, заметив приближавшийся отряд фракийских всадников, тут же стремительно удалился.

Преграждавшие дорогу к претору бывалые центурионы набросились на отчаянных фракийцев. Спартак собственноручно свалил двоих.

– В Аид! – крикнул он, вонзая меч во врага.

Но конь под ним будто взбесился. Не Перс, не слушает приказов всадника. Понёс в самую гущу боя. Где же Медосад и остальные? Сражаются, облепленные римлянами. Ему остаётся колоть и рубить врага.

Резкий удар сзади, – чуть не выбило из седла. Острая боль в бедре. Зазубренный дротик впился в тело, глубоко войдя в живое мясо. Трудно сражаться, трудно удержаться верхом.

Когда несколько телохранителей пробились к нему, Спартак спешился. Встав на колено, чтобы дротик упирался в землю и не так рвал тело, он отбивался мечом от врага. Пилу бы! Топор! Отсечь проклятое древко. Соратники окружили раненого вождя, продолжая сражаться с римлянами. Врагов было очень много; они образовали плотное кольцо вокруг драгоценной добычи, лезли вперёд по трупам, и даже мечи не могли их остановить. Золотом обещал расплатиться Красс за голову Спартака.

Фракийцы сражались с редким упорством. Сколько крови! Зевс пергамский тоже стоял по колено в крови, разметав бороду, бурно дыша, яростный, неустрашимый, алчущий победить. Но Зевс бессмертен, а их ряды редеют. Кто-то сзади, спина к спине, из последних сил продолжает его защищать. Остальные пали, затихли. Тот, кто сзади, отяжелел, сползает вниз. Всё?

Выставив вперёд щит, Спартак продолжал разить с колена врагов. Окровавленный, задыхающийся, он был сейчас ужасен, потому что не родился бессмертным богом. Но это были уже последние мгновения...

Смерть не имеет к нам никакого отношения: когда мы существуем, смерть ещё не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда не существуем мы.

Узнав, что Спартак погиб и они окружены, оставшиеся в живых рабы пришли в полное замешательство. Довольный Красс велел воинам дать им проход для бегства, что соответствовало требованиям военной науки. Когда рабы, перестав сражаться, кинулись в образованный проход, римские воины бросились на них и изрубили почти всех.

Число погибших в этом сражении не поддавалось счёту. Римлян погибло по сравнению с рабами немного. Извещая сенат о славной победе, закончившей тяжёлую войну, Красс сообщил о гибели тысячи легионеров. Возвеличивая своё деяние, он написал, что гладиатор и вождь беглых рабов Спартак погиб, как подобает только славнейшим полководцам.

Настала ночь. Над страшным апулийским полем, заваленным трупами, воцарился мрак. Римляне не успели добить раненых, и со всех сторон в ночь неслись стоны. Какие-то тени двигались во тьме, то ли люди, то ли звери.

На следующий день искали тело Спартака, желая доставить его Крассу, однако оно так и не было обнаружено при самом тщательном досмотре .Говорили, будто гладиаторского вожака изрубили в куски. Другие предполагали, что сподвижники успели унести его. Находились и такие, кто утверждал, что Спартак – оборотень и превратился в волка-людоеда.

Красс был крайне раздосадован, утратив драгоценный трофей – голову свирепого гладиатора.

7. ПОБЕДИТЕЛЬ

Продолжавшая находиться в римском обозе Фанния не пришла поздравить победителя. Объезжая лагерь, благостный и милостивый Красс навестил по дороге приятельницу.

Она лежала в своей палатке, вытянувшись, закинув руки за голову, и смотрела в потолок. При виде гостя Фанния неохотно попыталась подняться, однако он ласково удержал её.

– Мне сообщили, что ты больна. Поздравь меня с полной победой. Я помню, в ней есть и твоё участие. Убитых горы, мы сбились со счёта. Хочешь взглянуть на головы вожаков? Я приказал отсечь их и опустить в кедровое масло.

– Голов не надо, – поморщилась женщина.

– Нет, милая госпожа, нет, – спохватился Красс. – Тебе цветы.

– Асфодели и плакун-траву?

Она назвала надмогильные цветы, и Красс отступил, уязвлённый:

– Ты не рада нашей победе?

– Твоя победа будет скоро сильно вонять, – хихикнула она.– Пожалуй, я взгляну на голову Спартака.

Претор замялся. Слова Фаннии были крайне ему неприятны.

– Так он жив! – встрепенулась она, услышав, что головы Спартака нет. – Клянусь богами, он жив.

Красс постарался разуверить её и даже назвал имя центуриона, ранившего гладиатора дротиком в бедро, лишив того возможности сражаться. О том, что Спартака поразили сзади, он говорить не стал, зато с чувством сказал:

– Он погиб. И погиб достойно, как к лицу настоящему полководцу, о чём я написал сенату.

– Пока не отыщется тело, победа твоя останется неполной.

Злоязычие приятельницы начинало его раздражать:

– Ты ошибаешься. Я выполнил свой долг. Порядок в государстве восстановлен.

– Наш порядок – всеобщее рабство,– вдруг презрительно заявила она. – Свирепые с безгласными, мы раболепны с сильными. Презирая рабов, мы давно стали их подобием. Если бы ты видел римских граждан, обнимавших ноги рабов, моля о пощаде! Мне отвратителен наш порядок, Красс!

Внимательно выслушав женщину и покачав головой, претор задумался: Фанния вела речи, несвойственные женщинам, причём рассуждала вполне разумно. Возможно, до сих пор он недооценивал её.

– Ты заблуждаешься, милая Фанния, – спокойно возразил он.

Обрушивать на голову бедняжки поток красноречия, которым он блистал на форуме, Красс не собирался. Перед ним была всё-таки только женщина, и он постарался говорить как можно проще.

– Я признаю, что рабы тоже люди. Более, как никто ценю их, понимая, как много пользы могут они принести в руках доброго владельца. Лично я справедливый хозяин, и мои рабы любят меня. Почти ни один мой городской раб не сбежал к Спартаку, так как он и знают, что получат свободу скорее и легче послушанием, чем бунтом. Подчинение – основа человеческого общества. Обдумай это, и, будучи разумной женщиной, ты согласишься со мной. Так заведено от века, так угодно богам. Все мы в рабстве друг у друга и у законов. Разумно выступать не против рабства, как делал Спартак, а против дурных хозяев.

Довольный собой, Красс улыбнулся и погладил красивую руку госпожи. Бедняжка переутомилась; отдохнув, она придёт в себя и станет прежней обольстительницей. Он проявит щедрость, нуждаться она больше не будет. Мысли Красса приняли иное, более приятное направление. Он ожидал, что собеседница хотя бы улыбнётся, однако она оставалась мрачной.

– Отправляйся в Рим, – посоветовал он. – Я дам тебе и коней, и повозку, и охрану...

– Весна, – не слушая, сказала она. – Скоро луга зацветут...

От приятельницы Красс удалился не без досады. Наверно, матрона ждёт не слов, а подарка, какое-нибудь колечко или серёжки. Уж эти красавицы! Поклонники их избаловали. Таким подавай не колечко, а усадебку. Что ж, Фанния заслужила. Но палец ей в рот не клади: откусит руку.

Устав за день, тем не менее он долго не мог заснуть и сидел до полуночи, уставившись на светильник. В плошке бессмысленно сгорало оливковое масло. Наблюдая агонию светильника, кто-то в нём, расчетливый и скупой, возмущался и негодовал, а кто-то со сладострастной жестокостью любовался, как сгорает дорогое масло. Да, подарит усадьбу и толстый перстень с большим камнем. Очень большим и дорогим. Горькая сладость расточительства, до сих пор неведомая, поманив, испугала и наполнила изумлённым смятением.

Отправляя Фаннию в Рим, он сказал со значением:

– Надеюсь, наша разлука будет недолгой, а наши дружеские отношения, которые я высоко ценю, станут ещё крепче.

В ответ она холодно отозвалась:

– Главное, что требуется от тебя – честно расплатиться со мной.

От негодования претор лишился слов.

Э П И Л О Г

Никто в Риме так и не узнал, где столько времени пропадала Фанния. Не дождавшись торжественного въезда Красса в столицу, она покинула город и удалилась в деревню оплакивать погибшего брата и свои утраченные надежды.