Текст книги "Война Спартака(СИ)"

Автор книги: Галина Грушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Грушина Галина
Война Спартака

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Повесть "Война Спартака" – вторая часть дилогии о Спартаке, является продолжением повести "Молодость Спартака".

К сожалению, из ста тридцати страниц, на которых размещался текст, по недосмотру автора сохранилось только пятьдесят. Полный текст составлял около 10 авт.л.

Публикую сохранившиеся отрывки для читателей, ознакомившихся с "Молодостью Спартака" и захотевших хоть что-нибудь узнать про дальнейшую жизнь героя.

Повесть «ВОЙНА СПАРТАКА»

Состоит из 6 частей.

Часть 1. К А П У Я

(Жизнь в гладиаторской школе; побег на Везувий; виноградные лестницы)

Сохранился отрывок из 481 слова:

"... Утомлённые люди тотчас повалились на землю и уснули. Семь десятков молодых мужчин , злой судьбой занесённых на крышу Италии со всех концов земли, спали мёртвым сном, забыв на время подстерегавшие их опасности. Остались бодрствовать трое – Спартак, Крикс, Эномай.

– Друзья мои, сотоварищи, братья! – радостно огляде6в соратников, воскликнул Спартак. – Исполнилась наша мечта. Мы свободны.

– Навсегда свободны, – расправляя сильные плечи, мрачно заверил Крикс.

– Жаль тех, кто остался в школе, – напомнил Эномай.

– Жаль. Но давайте думать, что делать дальше.

Спрятаться на Везувии в случае удачного побега у них было решено ещё в Капуе с тем, чтобы туда смогли позднее добраться их семьи. Правда, бежать пришлось ранее намеченного времени и не всё получилось, как задумывалось, но делать было нечего. Обретя свободу, они лишились всего: ни пищи, ни одежды, ни одеял, чтобы укрыться от ночного холода. Вода, к счастью, тут была: внизу тёк ручей.

– Охота поспать, – объявил Крикс и, не дождавшись конца совета, вытянулся на земле во весь свой огромный рост.

– Посплю и я, – решил Эномай.

Обязанность думать о будущем друзья оставляли фракийцу – зачинщику их побега. И Спартак остался сидеть, подперев голову кулаком.

– Я хочу есть и пить, – сказала, проснувшись, Ноэрена.

– Хочется есть, – вторили ей беглецы, привыкшие в школе к обильной пище.

Не долго думая, Крикс предложил посетить расположенную невдалеке уединённую виллу и поискать там еды. Гладиаторы оживились.

– Пойдёт десять человек, – распорядился Спартак. – Остальные будут строить лагерь.

– Какой ещё лагерь? – переглянулись гладиаторы.

– Ты главарь, – кивнул один из них. Все тотчас шумно согласились.

– Нет, – остановил их Спартак, заметив, как поморщился Крикс. – Один я е приму власти. В школе Эномай был главой отряда "галлов", а Крикс бойцом первого ранга среди "самнитов". Пусть они и останутся вождями.

– Спартак, мы больше не гладиаторы, – напомнил Эномай.

– Но поделиться на отряды верная мысль, – вмешался Крикс. – Родные края у всех разные. Я готов возглавить германцев, Эномай пусть распоряжается кельтами, а Спартак – фракийцами.

Единодушно провозгласив вождями Крикса, Эномая и Спартака, добровольцы отправились на поиски продовольствия, напутствуемые просьбой фракийца никого не убивать и брать только необходимое. Оставшиеся принялись расчищать площадку под лагерь.

Когда отряд Крикса вернулся, взобраться на площадку уже можно было не цепляясь за кусты, а по выложенным из камня ступеням. У входа в лагерь были устроены каменные завалы , и уже начато сооружение шалашей. А на алтаре, наспех сложенном, но уже любовно обвитом сплетённой руками Ноэрены виноградной гирляндой, дымились сосновые шишки.

Вернувшиеся пришли с добычей: амфоры с вином и маслом, тюки с тряпьём везли несколько ослов. При виде такого изобилия Спартак покачал головой, однако Крикс отмахнулся, вело сообщив, что их приход поначалу испугал челядь усадьбы, а потом слуги сами стали помогать гладиаторам тащить добро из хозяйских кладовых."

Часть 2. В О Й Н А С В А Р И Н И Е М

(первый богач Рима Красс берётся подавить восстание гладиаторов; для начала он засылает в их стан своих лазутчиков, в том числе Фаннию)

(Сохранился отрывок из 2000 слов)

"1. КРАСС

В год консулата Лукулла и Кассия по стране шли слухи о многих чудесных знамениях. В Ноле корова заговорила; на Пиценском поле шёл каменный дождь; в городе Цере вода окрасилась кровью, а у статуи Аполлона отлетела голова. На Бычьем рынке в Риме шестимесячный младенец крикнул: Рим, спасайся! Эти зловещие знаки никто тогда не связывал с бегством капуанских гладиаторов. Римлян волновали более важные заботы. На западе отложилась Испания. На востоке царь Понта Митридат в третий раз начал войну, захватив Вифинию, завещанную Риму царём Никомедом. Его союзниками выступили Тигран царь Армении и Фраат царь Персии. Его также поддерживали флотилии пиратов, захватившие все торговые пути, что грозило Италии голодом. Против Митридата были посланы войска во главе с обоими консулами; против продолжавшего бесчинствовать в Испании Сертория Помпею были отправлены подкрепления. Расправиться с пиратами должен был флот под водительством Антония. Таким образом, в Италии почти не оставалось войск, и волей-неволей о беглых гладиаторах, засевших на Везувии, пришлось до поры забыть.

В ту осень первый богач Рима Марк Лициний Красс рано вернулся с побережья: из-за шаек беглых рабов в Байях стало неуютно. Дела в столице повергли его в уныние: болтуны на форуме злословили по поводу продажности рыночных эдилов, болтуны в сенате восхваляли ветхую республику, взывая к теням Катона и Сципиона; а дикая чернь, знать ничего не желая, требовала дешёвого хлеба и бесплатных зрелищ. О том, что благодатная Кампанья наводнена разбойниками, не думал никто.

Меж тем Красс разорялся: из его кампанских имений толпами бежали рабы. Тревожные сведения поступали от всех виликов. Скрывавшиеся на Везувии гладиаторы, разгромив злополучного Клодия, умножились до чрезвычайности. Когда Красс слышал насмешки безмозглых сограждан над вооружёнными вертелами гладиаторами, он с раздражением отходил прочь. Он-то прекрасно знал, что опасность велика. Шайки беглых, возможно, ещё не обрели единого руководителя, но если тони его обретут, а всё к тому идёт, для римлян наступят чёрные дни . О чём думает правительство, давая разгореться губительному пожару в сердце Италии? Отцы-сенаторы (отребье, уцелевшее после марианских и сулланских кровопусканий) способны были управлять государством, как евнухи – жениться. Сейчас Риму нужна была сильная рука.

Красс был честолюбив. Желание первенствовать сжигало его. Рано догадавшись, что никакой ум, никакое красноречие, никакие доблести не в силах сделать то, что делают деньги, он предался стяжательству. Деньги – золотые, серебряные, медные кружочки. Он и не пахнут, не просят есть, занимают мало места. Деньги – всё. Умей их только находить. Если в пыли на дороге валяется жалкий квадрант, не гнушайся нагнуться и поднять его. Весь город видел, как он не погнушался сделать это на оживлённой улице.

Конечно, от найдённого квадранта не разбогатеешь, хоть поднимай его каждый день. Разбогатеть ему помог Сулла. Соотечественники упрекали Красса, что богатство он добыл в пламени гражданской войны, мятежей и общественных бедствий. Да, он скупал на распродажах имущество казнённых. Приобретя около полутысячи архитекторов и строителей, начал покупать по дешёвке сгоревшие и ветхие здания, так что вскоре большая часть Рима стала его собственностью. Это позволило ему начать повсеместное строительство доходных домов. Он давал деньги в рост и занимался откупами. В его руках оказались сосредоточены огромное количество плодородных земель, леса, горы, серебряные рудники. Но главным его богатством всегда оставались образованные рабы, коих он готовил в собственных школах. В итоге богатое отцовское наследство он увеличил в двадцать пять раз. Настало время думать о консулате.

Дом его стал открыт для всех без исключения. На обеды приглашались даже люди из низших сословий, и простота стола соединялась с опрятностью и радушием. Он давал взаймы направо и налево. Его обходительность простиралась настолько, что на улицах он здоровался чуть ли не с каждым встречным, называя его по имени без подсказки номенклатора. И римляне простили порок стяжательства человеку, умевшему быть всеобщим другом и ничьим врагом. Правда, другом он тбыл ненадёжным, зато врагом отходчивым, и в короткое время оказывался то сторонником, то противником одних и тех же лиц, смотря, что выгоднее.

Ныне обстоятельства, как и трезвый расчёт побуждали его к более решительным действиям для достижения своих далеко идущих целей. Беспорядки в Кампании следовало незамедлительно прекратить. Надо добиваться у сената снаряжения новой военной экспедиции, которая уничтожит рабский сброд, пока волнения не перекинулись на другие области страны. Затем предстоит принять ряд энергичных мер по борьбе с надвигающимся голодом. Снискав этим народную любовь, станет можно выставить свою кандидатуру в консулы.

Для сбора сведений о кампанских разбойниках он выделил из числа своих рабов несколько опытных лазутчиков, однако ни одному из них не удалось проникнуть к гладиаторским вожакам. Красс знал, что вовремя полученные сведения стоят выигранного сражения, и весьма огорчался по поводу неудач своих осведомителей. Следовало что-то придумать.

Среди его знакомых была некая Фанния, молодая женщина знатного рода. Эта Фанния прославилась тем, что, возвращаясь с бажизньюйского побережья, попала в руки беглых гладиаторов, и уже прощалась с честью и жизнью, однако те отпустили её. Главной причиной чудесного избавления она называла свою красоту и с увлечением живописала, как окружавшие повозку разбойники при виде её все, как один, опустили мечи и расступились, поражённые видом благородной римлянки.

Эта беззаботная вдова принадлежала к тому типу женщин, которвых воспитанный в строгих правилах Красс обходил стороной. Не то чтобы она слишком уж дурно вела себя, но была не в меру самостоятельна, не брезговала цирком и гладиаторскими боями, крупно играла на бегах; одним словом, вела жизнь передовой женщины. Никто не знал размеров её состояния, однако, принимая во внимание то обстоятельство, что она дважды становилась вдовой богатых людей, полагали, что оно достаточно велико. Красс навёл справки и выяснил, что на самом деле у матроны нет ни гроша: она живёт исключительно в долг.

Слава гладиаторов росла, а вместе с ней увеличивался интерес к рассказам Фаннии, побывавшей в их руках, беседовавшей с главарями и вырвавшейся на свободу. Крассу захотелось лично поговорить с нею, но столь простое желание было прочти неисполнимо из-за одного обстоятельства. Эта женщина имела дерзость охотиться за ним, человеком, имевшим безупречную репутацию римлянина древних нравов.

Наконец, он решился.

2. ФАННИЯ

В то утро благородная вдова Фанния проснулась в своей жалкой квартире, среди гомона и чада пятиэтажного доходного дома, не в настроении. Некоторое время она лежала неподвижно, мрачно созерцая закопченный потолок. О, проклятое безденежье! Не сегодня-завтра торговцы откажутся верить в долг, в двери заколотят кулаки ростовщиков, и по городу пойдёт гулять дурная слава, веселя сердца её знакомцев. Где раздобыть денег? Она была одна на белом свете, да к тому же с Малышом на руках.

Фанния происходила из сенаторской семьи, фамильное достояние которой погибло во время марианских бесчинств. Отец её был зарублен в атрии собственного дома. Неродовитый муж, за которого родственники выдали бесприданницу, оставил её почти без гроша, завещав имущество взрослым детям о первого брака. Овдовев, Фанния вела некоторое время рассеянную жизнь. Дела её приняли счастливый оборот, когда Рим захватили сулланцы. Малышу к тому времени минуло восемь лет, это был очаровательный ребёнок; следовало позаботиться о его будущем. И Фанния стала более настойчиво искать подходящего мужа. Она приглядела подходящего кандидата из числа приближённых к диктатору лиц, кровососа с хорошим состоянием. Заполучить его было нелегко: скверный нрав и остатки здравого смысла долго удерживали старикашку от решительного шага. Тем не менее Фанния добилась своего. Когда супруг внезапно умер, – внезапно! в шестьдесят-то лет! – выяснилось, что всё своё состояние он завещал вольноотпущеннику. И вот ей уже двадцать восемь лет. Ненаглядный Малыш, брат её, надежда рода Фанниев, сбрил первую бороду, надел взрослую тогу. И ни гроша. Она гибнет, гибнет!

Надо доставать деньги любой ценой. Значит, Красс? Когда второй муж Фаннии столь бессовестно обманул её ожидания, она обратилась к первому богачу Рима, прося помочь в судебном процессе: адвокатура была слабостью великого человека. Красс любезно согласился защищать интересы молодой вдовы, и при его содействии Фаннии удалось урвать кое-что от наследства скверного старикашки. С тех пор два года уже, как она его обольщает, деньги растрачены, – и всё без толку.

– Госпожа, – позвала служанка. – К нам пожаловал посыльный от сенатора Лициния Красса.

Не может быть!

– Что он хочет? – хрипло спросила вдова; голос её, низкий от природы, в минуты волнения ещё больше садился.

Марк Лициний Красс приглашал высокородную матрону Фаннию прибыть к нему сегодня пополудни. Это было чудо, которого она так долго ждала.

Служанки натёрли её благовониями, нарумянили, перевили тело лентами так, чтобы грудь казалась пышнее, а талия тоньше, и теперь сооружали из густых, длинных волос госпожи, окрашенных в модный бледно-жёлтый цвет, замысловатую причёску."

(Лакуна: утрачены две страницы. Угрожая просроченными векселями, Красс принуждает Фаннию отправиться лазутчицей к беглым гладиаторам)

3. У РАЗБОЙНИКОВ

Путь от виллы Красса под Кумиами через печальный Куриный лес до места, где обосновались разбойники, Фанния, переодетая простолюдинкой, и трое её сопутников – проводники и слуга, проделали пешком. Слугу звали Донатом, и дал его сам Красс. Лигур по происхождению, в прошлом кулачный боец, он был уродлив и мрачен; нос его, свёрнутый в сторону чьим-то ловким ударом, ещё более безобразил грубое лицо с низким лбом и могучими скулами.

– Доверяй ему, как себе, – напутствовал Красс. – Отныне он твой хранитель, слуга и помощник.

Встретив по дороге несколько беглых рабов, пробиравшихся к восставшим, и присоединившись к ним, Фанния со спутниками благополучно достигла лагеря гладиаторов.

– Я ненавижу римлян, – объявил Донат допрашивавшему его разбойнику. – Они лишили меня родины и свободы. Со мной моя сожительница, из местных .

– Отныне ты свободен, – сказал разбойник. – У нас нет ни рабов, ни римлян. Вот тебе номерок на кашу, и твоей сожительнице тоже.

На краю разбойничьего лагеря Донат сноровисто соорудил шалаш, где Фаннии предстояло поселиться. Обстоятельства начинали забавлять её. Донат, этот навязанный ей слуга, был угрюм, но заботлив, и у неё появилось всё необходимое.

– Не очень-то я буду стараться, – думала она про себя. – Ради Красса и Отечества в лепёшку разбиваться не собираюсь. Пока мне ничего не грозит.

Впрочем, Красс ничего особенного и не потребовал. Добраться до вожаков разбойников и тем самым помочь поникнуть туда же Донату, только и всего."

(Большая лакуна.

Сохранившаяся страница:

"... В довершение ужасного дня перед Спартаком предстала Фанния. Вид её был страшен, платье забрызгано кровью: в общей неразберихе римлянку чуть не прикончили. Увидя Спартака, она затопала ногами и яростно закричала, осыпая проклятиями рабов и требуя остановить бесчинства.

– Так их воспитали хозяева, – резко перебил он вопли женщины. – Ты упрекаешь нас в жестокости? Значит, римляне менее жестоки? Мы не добровольно оказались в Италии. Наша ненависть копилась годами.

Всхлипывая, Фанния рухнула на колени:

– Прекрати, прекрати резню!

– Встань, -поморщился Спартак. – Слишком много римлян уже обнимали мои колени, надоело.

Он и без этой римлянки знал, что бесчинства следует прекратить. Но как остановить обезумевших людей? Тогда, собрав трубачей, вождь велел играть сигнал к выходу из города. В конце концов большая часть рабов собралась возле Спартака, покинув Форум Анния.

Несмотря на поздний час и всеобщую усталость, он распорядился строить лагерь. Копали землю и насыпали вал, освещаясь факелами; на частокол разбирали соседние строения. К полуночи лагерь был готов.

Наутро Спартак собрал фракийских военачальников и начал говорить о вчерашних бесчинствах. За тем ли они обрели свободу, чтобы превратиться в грабителей и душегубов?

– Накажи виновных, – потребовал Медосад.

– Так и будет, – кивнул вождь. – Народ вручил мне власть, и я воспользуюсь ею. Все ли согласны со мной?

Военачальники единодушно постановили предать казни всех, уличённых в жестокостях и убийствах.

На главной площади лагеря, при большом стечении народа, полтора десятка человек, уличённых свидетелями в зверствах и убийствах, были безжалостно умерщвлены.

– Так будет со всяким, нарушившим приказ, – жёстко сказал Спартак.

Один из гладиаторов-телохранителей, стоявший позади него, насмешливо произнёс:

– Бей нас, клейми, жги калёным железом...

Это были слова гладиаторской присяги, лишавшей человека прав.

– Недовольные пусть уходят прочь, – резко повернулся к нему Спартак.

Грозный вид вождя заставил говоруна съёжиться.

Едва спартаковцы встали лагерем у Форума Анния, число их за несколько дней удвоилось, достигнув почти двадцати тысяч. Всё новые и новые беглецы приходили в лагерь повстанцев. Это не были уже забитые виликами сельские рабы, мечтавшие только об одном: освободиться от оков и эргастула, вволю попить, поесть, погулять. К Спартаку шли луканские пастухи. В осеннюю пору со всех концов Италии сюда, на юг, устремились стада овец и табуны коней, пасшиеся летом в горных лесах Апенин. Сопровождавшие их пастухи были молодец к молодцу: владельцы не доверили бы свои стада людям слабым и нерешительным."

Часть З. ЛУКАНСКАЯ ЗИМА

( Рассказ о мирной зиме в Лукании, когда возле Спартака собралось множество беглых рабов, и он организовал войско. Сохранилось два небольших отрывка.)

"1. УЧИТЕЛИШКО

Олор, человек робкий и чахлый, появился у гладиаторов ещё на Везувии: люди Крикса вытащили его из петли, когда он хотел повеситься в весёлом придорожном лесочке. Рождённый свободным, он был захвачен воинами Суллы, привезён в Рим и продан в рабство. Владелец так и ре смог ни к чему его приспособить, хотя старательно бил. Не выдержав ударов судьбы, несчастный решил наложить на себя руки и был спасён гладиаторами.

Обученный дома грамоте и не желая быть дармоедом, он по собственному почину собрал вокруг себя детей и начал обучать их буквам. Мальчишки тут же стали разбегаться. И вот он ходил по огромному лагерю от костра к костру в надежде отыскать очередного негодника.

Ночи в Лукании стояли холодные, люди грелись у огня. Олор нигде не видел знакомых лиц: в последнее время к гладиаторам сбежалось столько народа, что они совершенно затерялись в толпах луканских рабов. У костров слышались речи на совершенно непонятных языках. В отряд Спартака шли не только фракийцы, но греки, македоняне, италийцы, азиаты и даже скифы. Оборванные, забитые, измождённые непосильной работой и скудной пищей, они гневно рассказывали о жестокостях римских хозяев: тот потерял единственного брата, проданного в рудники, эта – ребёнка, выброшенного по воле хозяина; одного держали на цепи, как пса, другого пытали огнём, третьего клеймили, и всех секли ремнями, били палками и просто кулаками.

У одного костра сидело несколько молодых парней, в отличие от других молодец к молодцу. При виде Олора они замолчали; потом один, узнав учителя, спросил, не слышал ли он о замыслах вожаков. Олор объяснил, что хотя Спартак пару раз диктовал ему письма, в Военный совет он не вхож и знает не больше других. Польщённый вниманием, он поделился тем, что знал:

– Наше счастье, что во главе у нас опытный военачальник и человек, угодный богам. Лучшие стратег и царя Митридата обучали его в Синопе военному делу. Он воевал с римлянами ещё в Понте и Каппадокии. А его жена – великая жрица Диониса со священной горы Когеон.

– Вот видишь, – подтолкнул один парень другого. – Я говорил, что надо держаться Спартака, с ним не пропадёшь.

– Зато другие вожди разрешают промышлять по окрестностям..."

Второй отрывок:

" – Моя жизнь не принадлежит больше мне. Она собственность войска. Живя в Капуе, я был свободен и принадлежал только тебе; бежав, я превратился в раба многих. Но когда мы завидим Альпы, я скажу людям: Всё, Я привёл вас к черте, откуда начинается всеобщая свобода. Теперь я слагаю тяжкое бремя власти и тоже становлюсь свободным человеком. А вы поступайте, как знаете.

И ещё он сказал жене:

– Всё, что я делаю, я делаю прежде всего для тебя , великая жрица фракийского Всадника. Наберись терпения: пройдёт тяжкое время, и всё опять будет по-твоему.

Никогда, никогда не будет у них так, как хотела она! Всегда – как он. Но, сдержав раздражение, Ноэрена сделала вид, что поверила и завела речь о другом.

– Рассказывая людям о законах будущего Города Солнца, ты всякий раз забываешь о богопочитании, – сказала она.

– Как хорошо, что ты заговорила со мной о Гелиополе, – оживился он. – Ты так долго молчала. Ведь Солнечный город наше общее дитя, и мы оба в ответе за него. Не сомневайся, община, которую мы создадим где-нибудь в спокойном месте, станет городом Загрея. Но ты, посвящённая в высший круг орфических знаний, не должна забывать, что простым душам трудно сразу понять всю премудрость божества. И, значит, будь терпелива.

Она умиротворённо кивнула. Он прав: в их супружестве всё-таки было дитя – город Загрея, их общая плоть, их мечта и надежда. Смертное дитя стало прахом, бессмертное продолжало жить.

Она спросила, сердится ли он по-прежнему за её отказ совершать богослужения в честь фракийского Диониса. Помолчав, он сказал:

– Твоё оправдание в служении Загрею.

– Бог отверг меня, – собравшись с силами, горестно призналась она. – Утром я сожгла льняную одежду жрицы и стёрла с тела знаки посвящения.

Чувствуя себя у его груди слабее былинки, она понимала, что губит свою душу, теряет себя, лишаясь последней опоры. Он никогда не отречётся от служения Ма.

– Так ты совершишь жертвы и моления нашему божеству? – обрадовался он.

Да, совершит. Ему важно только это, – единение толпы.

Когда великая жрица со священной горы Когеон в присутствии многотысячной толпы совершила молебствие и принесла жертвы на лагерном алтаре в честь фракийского Диониса, людей охватило волнение. Они обнимались со слезами на глазах и клялись во что бы то ни стало либо добраться до родины, либо умереть свободными.

По окончании торжественной церемонии обессиленную Ноэрену прислужницы увели в палатку. Более не сдерживаясь, она рухнула на пол, даже не сняв облачения.

Люди восхищённо говорили, расходясь по своим тшалашам и палаткам:

– Жена Спартака... его помощница... опора... подруга в величии...

7. МИРНЫЕ ТРУДЫ

Перед лицом паучишко ткал прозрачную сеть на погибель легкомысленным мухам. Лёжа на меже и слушая полдневный храп товарищей, Спартак смотрел на крошечного трудягу, мир которого – две былинки. Пусть безобразна паучья внешность, зато доля завиднее человеческой: не знать неразумных желаний, иссушающих забот; от рожден ия до кончины раскидывать в воздухе серебристое кружево, совершенствуясь в своём искусстве.

Мысль о том, что паучья доля не так жалка, развеселила его. Право, не лучше ли быть мохнатой тварью с восемью лапками, растущими прямо из шарика живота, чем, как учат поклонники Загрея, раствориться бесследно, навечно, невозвратно, в Душе Всемирной?

– Печать Ма на тебе, -горько сетует жена.

Приходится виновато помалкивать. И зачем только он признался, что, будучи в Комане, посетил храм великой Диндимены, Матери богов! Недавно он заметил изображение Кибелы у приблудившейся к ним римской Эмпузы. Кибела – под таким именем чтут Ма даже в Италии.

– Твоя вера в Загрея неколебима? – всё время тревожится жена.

Конечно, неколебима. Он верит и в Загрея, и в Ма, и во многое другое. Все они лишь разнообразные воплощения Божества, сотворившего мир. Чтобы когда-нибудь его погубить. По словам Зенона, величайшего мудреца, мир подвержен гибели, как всё, имеющее начало. Мир конечен, един, шарообразен; его окружает пустая беспредельность.

– Вставать? – хрипло крикнул спросонья один из спутников.

– Спи, – засмеялся Спартак. – Трубы ещё не было.

Они встали с восходом, чтобы весь день быть на ногах; недолгими минутами полдневного отдыха приходилось дорожить. Дневных забот и дел у вождя было столько, что временами ему казалось: не осилить. Время от времени созывался Военный совет, и вожди подолгу обсуждали, сколько пшеницы и ячменя им понадобится, где раздобыть нужное число повозок, как наладить изготовление оружия. Их ряды росли быстрее, чем запасы зерна и масла на складах.

Он бывал на виноградниках и в свинарниках, на молотьбе и в давильнях, проверял склады, тревожился о корме для скота, советовался с овчарами, выбирал места для кузниц и плавильных печей, требовал, указывал, торопил, ободрял. Потом диктовал писцам распоряжения и письма, либо принимал нужных людей, либо совещался с вожаками. Вечерами он наблюдал за обучением вчерашних рабов военному делу, присматривал за распределением продуктов, беседовал с новичками, выслушивал просителей, вершил суд на лагерной площади. Рыжеватую голову вождя видели в разных концах лагеря. А ведь кроме фракийского были ещё италийский, греческий, македонский, азийский, скифский отряды, куда он мчался с немногими спутниками наводить порядок. Разделение беглецов по национальным отрядам не нравилось ему, но оно произошло само собой. Греки держались особняком, считая прочих варварами; италики с пренебрежением смотрели на чужеземцев; а фракийцы, тщеславясь многочисленностью, не любили тех и других. Только и сплачивал, помимо общих забот, чтимый по всему земному кругу великий Дионис.

Сбор урожая шёл к концу, окрестности были опустошены. Работали все без исключения. Спартак и сам был бы рад вместо обязанностей вождя провести день на винограднике, либо на току. Не ощущать себя высоко над всеми, облечённым властью приказывать, требовать, обвинять, карать, – но быть одним из многих. Руки жаждали работы. Нынче он дал себе поблажку и всё утро трудился в давильне. Ему нравилось ставить под пресс корзину, наполненную маслинами, нравилось нажимать на рычаг и видеть первые струи масла, брызгавшие в свинцовый котёл, – самые нежные, самые ароматные; нравилось жать всё сильнее, наполняя котёл золотистым маслом, и наконец навалиться на рычаг всей тяжестью тела, чтобы выдавились последние капли.

– Подъём! – закричали невдалеке, застучали железом о железо. Послышались трубы.

Его спутники-телохранители, данные ему народом, чтобы, как посмеивались люди, он не сбежал, – вскочили, бросились к лошадям. Вождю была пора приступать к своим прямым обязанностям. Стараясь не порвать паутину, Спартак поднялся с земли. Предстояло объехать все строившиеся плавильные печи. Им нужны были тяжёлые метательные копья с зазубринами, а также деревянные, с металлическими наконечниками; обоюдоострые короткие и широкие мечи; и более длинные для всадников; кинжалы, дротики, луки и стрелы. А ещё шлемы,щиты, панцыри, – кожаные,, обшитые металлическими пластинами для начальников; тканые, пропитанные известковым раствором, для пехотинцев.

– Лишь то место будет для нас безопасным, где мы будем стоять вооружёнными, – не уставал он повторять.

Пока у них всего было мало, а, главное, не хватало железа. Серпы, мотыги, плуги, когда закончатся сельские работы, пойдут в переплав; туда же отправят рабьи цепи и кандалы. Но этого мало. По окрестным городишкам разосланы люди с указом тайно скупать железо: сундук с общественным золотом в их распоряжении. Римская жадность превозмогала страх перед беглыми рабами. Услышав, что беглые платят за железный лом золотом, продавцы стали приезжать прямо в лагерь. И Спартак отрядил далеко в горы лесорубов: для плавки железа потребуется много дров; не маслинниики же вырубать. Сотники жаловались на нехватку рабочих рук: ещё не собрали урожай, а вождь отнимал всё новых людей, кузнецов, оружейников. плавильщиков.

Среди фракийцев было много людей, сведущих в плавильном деле и постройке печей. Осматривая очередную печь, Спартак похвалил работу и уже хотел ехать дальше, когда заметил старика Наркисса, недавно просившего вождя уделить время для разговора.

– Выкладывай свою нужду, старче, – поманил его Спартак.

Откуда ни возьмись, выпорхнула Элена и, взяв деда под руку, прижалась к нему, подняв на вождя ясные глаза. Эта девушка была сделана, верно, не из мяса и костей, а из того материала, что и лилеи – цветы Юноны, выросшие из молока богини.

– Почему ты не на сборе маслин? – не показывая виду, что любуется ею, строго осведомился Спартак.

– Я помогаю дедушке резать прутья,– обезоруживающе улыбнулась она.

– Прутья нужны для щитов, – вмешался Наркисс.– Я хотел показать тебе, какие щиты получаются.

Щиты из прутьев – что за чушь! Однако вечером, проходя мимо шалаша Наркисса, Спартак увидел плетёный и обтянутый бараньей шкурой щит. Повертев его так и сяк, заинтересовавшись, он вынул меч и ударил по щиту.

– С твоей силищей ты, конечно, его разрубишь, – остановил его Наркисс. – Но не сразу. Железный не намного прочнее. Зато для моего щита не требуется железа, только прутья и свежесодранная шкура. Засохнув, она становится каменной.

Поняв выгоду, вождь обрадовался:

– Сможешь наладить изготовление?

– Не боги горшки обжигают, – кивнул польщённый Наркисс.

Приговор вождя был стремителен:

– С этой минуты ты – сотник щитников.

Вокруг деда, радостно хлопая в ладоши, запрыгала Элена."

Часть 4. К А Л Ь П А М

(Раскол у спартаковцев и гибель германского лагеря; сохранилось около половины текста)

1 . СБОРЫ

"Задул фавоний. Этот тёплый ветер с запада означал начало весны. Теперь до мартовского равноденствия селяне станут расчищать, унавоживать и мотыжить нивы, подрезать и окапывать виноградные лозы, высаживать из питомников молодые плодовые деревья. Всё зазеленеет, набухнут реки, прилетят ласточки, землю украсят лиловые и жёлтые цветы.

Потеряв надежду, что её скоро вызволят отсюда, Фанния срывала злость на ком попало, так что даже преданная Реститута стала её избегать. Хромоножка сумела втереться в доверие к жене Спартака и даже раздобыла клок волос фракиянки, чтобы Фанния могла совершить колдовской обряд, дабы навести порчу на ненавистную женщину. Слепив из глины фигурку и увенчав её волосами Ноэрены, она проколола ножом грудь куклы и, взывая к Гекате, зарыла её в полночь на перекрёстке. Колдовство должно было обязательно подействовать.

Спартака она видела редко, хотя её повозка стояла невдалеке от претория.. Лошадей у Фаннии давно не было, оглобли лежали на земле. Отделавшись от скотины, поначалу она радовалась, но теперь, видя, как все вокруг, готовясь к походу, обзаводятся кто волами, кто лошадьми, встревожилась. На её требование вернуть коней сотник посоветовал забыть о них. Она сделала попытку разыскать их в табуне, однако пастухи грубо прогнали римлянку прочь. Тогда она решила потребовать справедливости у Спартака.