Текст книги "Война Спартака(СИ)"

Автор книги: Галина Грушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Писец объяснил назойливой просительнице, что по её делу следует обратиться к лошадиному эдилу, однако Фанния не собиралась отступать. Она подстерегла Спартака, когда тот возвращался вечером к себе, по обычаю окружённый толпой. Растолкав народ, Фанния уцепилась за его плащ, требовательно настаивая, чтобы он её выслушал. Уразумев просьбу избранницы Крикса, вождь сказал:

– Скоро из Консенции возвращается Крикс. Он позаботится о тебе.

Вот уж обрадовал! После случившегося она вовсе не собиралась попадать Криксу на глаза. Зачем ей Крикс с его германцами, когда главный тут Спартак

Вождь уходил и, чтобы продлить разговор, она спросила вдогонку первое, что пришло в голову:

– Это правда, что ты царского рода?

– Ха! – приостановился он. – Я сын кузнеца, и все мои предки ибыли кузнецами и воинами.

Надо же, не стыдится низкого происхождения, удивилась она.

– Но ведь ты мог быть подброшен в семью кузнеца, – предположила Фанния.

Он засмеялся:

– Моя мать ничего такого не говорила. Но почему тебе так хочется, чтобы я был царским сыном?

– Это бы тебе не помешало.

– Женщина, – укоряющее качнул головой Спартак, – не только отцы и деды приносят славу человеку. – И, сделав толпе знак разойтись, он быстро зашагал прочь.

Фанния, не отставая, вприпрыжку устремилась следом.

– Ты рассуждаешь, как оторванный от жизни философ, а я – трезво, как обывательница. Мир не переделаешь. Что хорошего, если тебя станут называть в веках гладиатором и беглым рабом, а не царским отпрыском?

– Меня совершенно не волнует, как станут называть меня в веках, – с досадой отмахнулся он.

– Напрасно. О тебе не скоро забудут. Тебя проклянёт Рим.

Он махнул рукой:

– Рим в бездне истории всё равно что Силарида от Атины до Форума Попилия.

Поражённая Фанния негодующе воззрилась на него: как он смел говорить подобное о Риме!

– Ты опасный человек! Марий и Сулла перед тобой мальчишки, – всплеснула она руками. – Теперь я знаю: твоё появление было предсказано в Сивиллиных книгах, и ты ни что иное как воплощение гиганта Алкионоя, посягнувшего на самого Геркулеса. Твоя дерзость не имеет границ. И наивность тоже. Неужто ты веришь, что сумеешь создать платоновское государство, о котором рассказываешь, с этими рабами, грубыми, вонючими, неграмотными, годными только для самой чёрной работы?

– Виноград, из которого делают прославленный фалерн, тоже неприятен на вкус, – сухо отозвался он, уходя.

Крикс появился в конце зимы с огромным числом разноплеменного народа, собранным им в Бруттии. То, что он увидел в лагере Спартака, поразило его. Нет, фракийца не превзошли захваченными богатствами германцев: каким добром можно разжиться в луканских горах? Зато они заготовили много зерна и масла, сохранили стада овец и коз. Люди Спартака не щеголяли в яркой и красивой одежде, зато все имели тёплые плащи и добротную обувь. Крикс увидел настоящее войско, разбитое на центурии, когорты и легионы, со своими значками и легатами, с конницей, сапёрами, вспомогательными частями. Не веря глазам, он трогал лезвия самодельных мечей, рассматривал странные щиты рядовых воинов, их изготовленные из ткани и закаменевшие от соли и извести панцыри. За одну зиму фракиец сумел превратить толпы беглых рабов в подобие римского войска, обучил их строю и владению оружием, а, главное, заставил подчиняться начальникам.. Итак, Спартак и тут превзошёл его: войска у Крикса не было, только огромный обоз с награбленным барахлом.

При встрече Спартак, как ни в чём не бывало, первым протянул руку. Крикс долго молчал, потупившись, не в силах справится с собой. Потом со вздохом сказал:

– Прими власть и над моим отрядом.

Решение это пришло к нему внезапно, наполнив Крикса высокомерной горечью. Но, вместо того чтобы обрадоваться, Спартак в недоумении заявил:

– Должно оставить всё, как прежде. Мы с тобой равноправные вожди.

– Довольно! – рассердился Крикс. – Я устал быть побеждённым в соревновании с тобой.

Опечаленный, Спартак осведомился:

– Крикс, откуда и почему соперничество?

– Такова природа человека. По мне, лучше быть последним, чем вторым.

– Скоро ты будешь первым, – напомнил Спартак. – Ты знаешь, я намерен уйти из Италии, а ты, кажется, намерен здесь задержаться.

Да, Крикс останется в Италии и сокрушит Рим. Война почётнее бегства в дикие горы. Спартак удовольствуется тем, что выведет на волю несколько тысяч рабов. Крикс станет господином Италии. На Палатине воздвигнет он свои дворец и будет жить, как царь, а римских консулов заставит пасти свиней. Когда-нибудь, через много лет, он пригласит к себе Спартака из его фракийского захолустья, потому что никакой Гелиополис он не построит. Тот явится, постаревший, согбенный, одетый, как нищий пастух. Любопытно, что скажет гордец при виде великолепия Крикса?

Перед весенним равноденствием лагерь рабов в истоках Силара был свёрнут, и вожди, принеся жертвы богам, повели свои многочисленные отряды к Метапонту, где их ждал Каст со сбежавшимися к нему апулийскими пастухами. В распоряжении Каста находились табуны превосходных лошадей. Пастух-галлы наделали себе луков, стрел и щитов, однако мечей и дротиков у них не было. Привезённое Спартаком оружие пришлось как нельзя кстати.

Огромный метапонтийский обоз внушил фракийцу тревогу.

– Что вы набрали? – беспокоился он.

– Всего понемногу, – смущённо отвечал Каст. – Перебравшись через Альпы, мы не окажемся с пустыми руками. Ведь нас там никто не ждёт. Да ты посмотри на обоз Крикса: он гораздо больше.

Спартак только вздохнул.

Собравшись впервые после разлуки на совместный Военный совет, вожди заговорили о будущем. Спартак предложил тем, кто захочет, отправиться в Испанию к Серторию. Крикс напомнил, что Серторий – римлянин , известный своей жестокостью к рабам; не лучше ли построить корабли и отправиться к царю Митридату? Как только заговорили о кораблях, оживились вожди греков, македонян, иллирийцев: им было гораздо удобнее вместо трудного кружного пути по суше пересечь Верхнее море и сразу оказаться дома.

С новой страстью разгорелись споры, утихшие, было, во вре6мя луканской зимы. Наконец, решили, оставив в удобном месте большой отряд добровольцев для строительства кораблей, остальным направиться к Альпам, чтобы там снова разделиться: части воинов идти к Серторию, частью по суше к Митридату, а остальным – по домам. Крикс со всем своим отрядом вызвался остаться в Италии. Намерения Спартака несколько изменились: он решил довести людей до Альп, а затем вернутся к Криксу строить корабли, чтобы переправить через море ещё несколько тысяч человек.

Раздел стад и обозов, образование новых отрядов затянулись до восхода Вергилий, то есть до конца весны. В разгар неразберихи Фаннию разыскал Донат. Он явился по обычаю внезапно и, не слушая её ругани, объявил:

– Тебе следует перебраться к германцам.

– Наглец! – с чувством возразила Фанния. – Как ты смеешь давать мне советы?

– Это не совет, а приказ, -не смутился он. – Нам важно знать , что будет делаться у германцев. Или ты собиралась уйти с рабами за Альпы?

За Альпы Фанния, разумеется, не собиралась, но и к Криксу ей тоже не хотелось. Ей хотелось домой, однако пришлось смириться.

2. СВАТОВСТВО

– Так сосватать тебе внучку Наркисса? – предложил Спартак.

Олор растерялся: разве старик отдаст своё сокровище такому бедолаге, кА он?

– Э, брат, времена изменились, – усмехнулся вождь.

Выслушав предложение вождя, Наркисс печально сказал, что, видно, ничего лучше замухрышки Олора дорогой куколке не найти, а время тревожное, лета же его преклонные, и если так хочет Спартак... хотя он-то задумывал иное. Это «иное» был сам вождь. О существовании Ноэрены старик не знал. Что ж, пускай приглядываются друг к другу: авось, слюбятся.

И Наркисс позволил Олору видеть внучку. Тот возликовал, всякую свободную минуту торопясь к невесте, – сходить за водой, принести дров, приколотить расшатанные доски, мало ли что ещё. Повозку ненаглядной девушки он устлал самой лучшей соломой и застелил собственным новым одеялом. Общество жениха досаждало Элене, и она избегала его до тех пор, пока он не стал рассказывать о вожде и замечательном городе, который тот собирается построить для всех. Когда Олор говорил о необыкновенных порядках в будущем городе, где они станут жить, глаза девушки затуманивались, щёки рдели румянцем; подперев ручкой хорошенький подбородок, она жадно внимала рассказам жениха. Иногда ему хотелось поцеловать её, однако он не дерзал.

Как и опасался Наркисс, с прибытием германцев его внучку стали одолевать назойливые ухажёры. Напрасно старик говорил, что девушка просватана, – ему смеялись в лицо. Наглецы отставали лишь услышав, что женихом является один из писцов вождя.

Однажды Олор застал девушку плакавшей в три ручья. Дед раздражённо попрекал её. По тому, как свирепо глянул на него обычно приветливый Наркисс, Олор понял, что угодил не вовремя, и хотел удалиться, но Элена в слезах бросилась к нему, восклицая, что хочет не откладывая стать его женой.

– Это что за разговоры? – взъерепенился дед. Вот как возьму прут да задам тебе дёру!...

Олор ничего не понимал. Наркисс не пожелал объясниться, а Элена только плакала и твердила, что нет девушки несчастнее её.

Олор расстроился, предчувствуя недоброе. В тот день перья у него ломались, ставили кляксы, рвали папирусную бумагу, а ошибки так и громоздились одна на другую. Спартак торопил, не замечая озабоченности писца. Он диктовал письмо понтийскому царю Митридату, уведомляя того об успешном восстании рабов и призывая его в Италию для совместной борьбы с Римом. Узнав, кому он пишет, Олор оробел: думал ли когда-нибудь жалкий грамматик из не менее жалких Стабий, что ему доведётся выводить строки, обращённые к величайшему властелину современности! Воистину, смелость и мощь Спартака безмерны, он может всё: писать царям, даровать свободу десяткам тысяч людей, даже сокрушить Рим.

– Митридат великий царь и великий человек, – кивнул Спартак. – Он дерзнёт! Если только моё письмо дойдёт...

(Лакуна)

Здесь было много святынь. Больше всего по душе беглецам пришлось святилище Подалирия, сына Асклепия: возле храма протекала маленькая речка, исцелявшая всякую болезнь скота, и с утра до вечера к ней пригоняли табуны и стада. Пока длилась вызванная задержкой неразбериха, набожные люди успели посетить не большой островок, где по преданию окончил дни Диомед, величайший герой Троянской войны: по воле Афины он бесследно исчез, а спутники его превратились в птиц. И теперь птицы на острове были ручными, но, как с трепетом и удивлением передавали верующие, улетали от злых и порочных людей.

Здесь, у Давнии, Ноэрена посетила храм и гробницу знаменитого прорицателя Калханта на вершине холма Дрий. Принеся в жертву чёрную овцу, она улеглась спать в храме на овечьей шкуре, чтобы получить оракул, а воины-фракийцы по указанию Спартака охраняли её сон.

О том, что ей было предсказано, она не сообщила никому. Оракул обнадёживал и одновременно ужасал. Искупительная жертва возможна, Спартака есть способ спасти. Если кто-нибудь добровольно согласится умереть вместо получившего зловещее пророчество, рок можно изменить.

Зачем ей дольше жить, раз отныне жена для него – камень на шее, хотя он и не признается в этом! Его намерения изменились, он больше не собирается уйти на свободу и строить Гелиополь, но хочет продолжения войны, – здесь, в Италии, или в Азии, не всё ли равно, где именно. Он будет продолжать творить зло. Загрей осудил человеческие жертвы. Муж знает и продолжает их приносить. Он борется с несправедливостью и страданиями, порождая новые страдания и несправедливости. Бог смеётся над ним, а этот безумец, ослеплённый неистовой Ма, забыл уроки светлого Загрея. Он, в чьи руки судьба вложила меч и власть и кто мог бы призвать людей ко благу, зовёт к бунту и кровопролитию. Что ж, пусть живёт, как знает. Но жить рядом, и страдать, и быть соучастницей зла, и ждать каждый миг, что он, достигший царского величия, погибнет, увлекая всех за собой, как было предрешено, невыносимо!

Приближался день расставания отрядов. В последний раз вожди собрались на общий Совет. Все были печальны: они знали, что больше не увидятся.

– Поклажа с возу долой, лошади легче, – решил приободрить соратников Крикс.

– Всем нам станет тяжелее, – мягко возразил Спартак, оглядев присутствовавших. – Как мало нас осталось, гладиаторов, начавших путь к свободе с Везувия...

– А уж Ганнику, точно, станет лучше без меня, – вызывающе сказал Крикс, в упор глядя на галла.

– Не сомневайся, – отозвался тот. – Нажива не удержит меня в стране рабства.

Крикс вспыхнул:

– Я остаюсь в Италии охранять строящиеся корабли!

Вожди, испугавшись ссоры, заговорили все разом и не дали гладиаторам продолжать.

Прощаясь, Спартак пообещал Криксу:

– Я вернусь к вам от Альп. Но не раньше осени.

4. МЫС ГАРГАН

Флакон с "Крафидской водой" опустел, и неудивительно: скоро год, как Фанния жила у разбойников, нужного средства ни за какие деньги не достанешь. Волосы стремительно отрастали, чёрные у корней; скоро их поддельное золото уже никого не сможет пленить. Она стремилась больше есть и сохранить соблазнительную полноту, но худела, а весеннее солнце, как ни пряталась она в тень, беспощадно коптило её белейшую кожу. На жалобы матроны Донат неизменно отвечал, что скоро всё кончится и за пережитые трудности её щедро вознаградят.

Прижившись у македонцев, свой переезд к германцам, на котором настаивал Донат, она откладывала до последнего дня, напрасно объясняя помощнику, что германские женщины её терпеть не могут, а Крикс затаил на неё зло. Лигур был неумолим. Со слезами на глазах провожала она последние македонские повозки: они уходили дальше на север, – бесчисленные обозы, гружёные римским добром, толпы рабов и стада скота, достояние разорённых римских граждан. Их уводил к Альпам бешеный гладиатор, чья рыжая голова была набита нелепыми бреднями о золотом веке и всеобщем равенстве.

Решив помириться с Криксом, Фанния, едва устроившись на новом месте, устремилась к нему. Крикс обосновался в богатой усадьбе, владельцы которой то ли были убиты, то ли сбежали, а челядь присоединилась к спартаковцам. Германцы по обычаю своему не построили правильного лагеря, но расположились кто где. Она застала вожака в триклинии за едой, возлежавшего, как римлянин, в окружении слуг. Хмуро глянув на незваную гостью, он продолжал есть. Подсев по старой памяти к варвару, она попыталась ласковой речью рассеять его дурное настроение. Она так соскучилась по своему ненаглядному Криксу и в ознаменование их встречи просит устроить праздник, настоящий, с музыкой, актёрами, роскошным угощением и дорогими винами

– Ты ещё не видел, как я танцую, – обольщала германца Фанния.

Положив ей руку на плечо, Крикс довольно грубо встряхнул её и неожиданно спросил:

– А тебя сюда звали?

Фанния поняла, что дела её плохи. Не следовало по доброй воле лезть в логово зверя. Заставив себя улыбнуться, она протянула к Криксу руки.

– Заприте её в чулан, – оттолкнув её, распорядился он.

В заключении она провела сутки. Ненависть переполняла её. Мерзавец Донат! Послать женщину на верную гибель. Душить, жечь, давить! Давая обеты всем богам, она клялась в случае избавления страшно отомстить Криксу.

На второй день вечером за нею пришли. На вопрос, куда её ведут, ей ответили:

– На свадьбу вождя.

Догадавшись, что на этой свадьбе ей вряд ли доведётся быть невестой, она тем не менее без сопротивления шла за своими тюремщиками. Страха она не чувствовала, только злость и голод.

Её ввели в тот же триклиний, полный гостей – всякое отребье, беглый рабский сброд. Все были пьяны и веселы. Крикс в праздничной одежде сидел за столом; рядом с ним Фанния увидела смазливую внучку старика Наркисса. Неприятно поражённая, она удивилась, почему эти двое не ушли со Спартаком к Альпам.

– Танцуй! – увидев римлянку, приказал Крикс. – Ты хотела показать мне , как танцуешь. Так развлеки нас. Моя невеста посмотрит вместе со мной. Танцуй. – И он захохотал.

Испуганно глянув на Фаннию, девчонка потупилась. Дед её, сидевший тут же, громко захлопал в ладони, будучи сильно навеселе. Германцы принялись стучать ногами об пол. С ненавистью оглядев гостей, Фанния потребовала:

– Мне нужны музыка и другое платье.

Крикс, подумав, кивнул.

Ей позволили выбрать одежду из полного до краёв сундука. Перерывая тряпьё, она извлекла нарядное покрывало и хотела уже остановить выбор на нём, когда заметила кровавые пятна на ткани. Должно быть, несчастную, его носившую, проткнули кинжалом.

– Я не стану надевать эту одежду! – возмутилась она.

– Поторопись, – равнодушно отозвался страж. – Не то тебя посадят в мешок и бросят в море.

– Музыканты заждались, встретил её наглой усмешкой ненавистный Крикс.

Невесты уже не было возле него; исчез куда-то и Наркисс. Фанния почувствовала, что гости глядят не неё со злым интересом. Тут были сплошь мужчины, грубые и дикие варвары. Постаравшись справиться со страхом, она подняла голову, расправила плечи и вызывающе объявила:

– Танец с мечом. Кто даст мне меч?

Воины удивились, но заинтересовались. По знаку Крикса один германец снял с плеча перевязь и протянул свой меч римлянке. Она не знала ещё, что будет делать с этим мечом, но, ощутив его тяжесть, успокоилась: смертельное железо, и она умеет им владеть.

Кивнув музыкантам, тут же заигравшим, Фанния начала движение по кругу, держа меч в вытянутых руках. Как принято у германцев, она обращалась с молитвой к мечу, – и дикари поняли смысл её движений: так обычно молили богов о победе перед битвой их жрицы в непроходимых лесах Германии. Положив меч на пол, Фанния принялась кружить вокруг него, простирая к нему руки. Волосы её распустились, брови были грозно сдвинуты . Гости зачарованно наблюдали за танцем: да, то вещая дева-прорицательница совершает возле священного дуба танец в честь бога войны.

Сбросив лишнюю одежду, метнувшись к мечу, она выхватила его из ножен. В тот же миг все находившиеся в помещении германцы выхватили свои мечи и с воплем подняли их над головами. Крикс сделал сердитый знак гостям успокоиться. Фанния с горящими глазами, подняв руку с обнажённым мечом, была сейчас ужасна и прекрасна.

Улыбнувшись Криксу, она начала медленно приближаться к нему. Он потянулся к своему мечу, любопытствуя, что будет дальше. Уж не собралась ли женщина сразиться с ним? Да, сразиться, – и меч в её руке не дрожал. Уроки гладиаторского боя, полученные в Риме, не были забыты матроной. Жила билась на толстой шее Крикса. В эту жилу она метила, в своей ненависти не зная страха.

Холодная усмешка появилась на тонких губах Крикса, белые глаза смотрели на женщину со злым интересом. Сделай она ещё шаг, он опередил бы её стремительным выпадом, и Фанния рухнула бы на пол, обливаясь кровью, но тут какой-то германец, подскочив, схватил её за руку и закричал:

– Отдай мне её, Крикс!

– Она сейчас умрёт. Она лазутчица, – ответил вождь.

Пока между буйным германцем и стражей, пытавшейся отнять Фаннию, происходила перепалка, снаружи всё слышнее стал доноситься шум, заставивший Крикса насторожиться. Внезапно в триклиний с воплем вбежал человек:

– Римляне! Римляне напали на нас!

Гости повскакали с мест. Воспользовавшись заминкой, германец растолкал стражу и, не выпуская руки Фаннии , потащил её за собой – в ночь, в мрак, в неизвестность. Со всех сторон неслись крики и шум битвы; из-за сгустившейся тьмы ничего нельзя было рассмотреть. Нагая, она дрожала от ночной свежести, босы ноги жестоко кололи камни, но германец продолжал неумолимо тащить её за собой.

– Пусти! – попыталась она вырваться.

– Помалкивай, – буркнул германец. – Это я, Донат.

Они добежали до кустов. Призывно заржал встревоженный конь. Усадив Фаннию перед собой, Донат погнал коня во весь опор, прочь от криков, факелов, зарева, лязга мечей.

Выбравшись на дорогу, они помчались так, что ветер засвистел в ушах. Только благодаря силе лигура, вцепившегося ногами в бока коня и крепко удерживавшего Фаннию, они не сверзлись оземь. Фаннию охватило ликование. Конская грива хлестала её по голым коленям, грубая туника Доната кусала тело, сидеть было жёстко и неудобно, – но, запустив руки в гриву и пригнувшись к конской шее, она торжествующе сме6ялась и погоняла коня. Мучительный плен, только что пережитая смертельная опасность, неожиданная удача, спасение, бешеная скачка в ночи, – всё наполняло её восхищением. Жертвы были не напрасны, Донат успел привести римских воинов и выручить её. Пребывание у разбойников закончилось для неё навсегда.

– Это наши! Наши воины напали на варваров! – ликовала она.

Донат подтвердил: легион под командой претора Аррия, совершив стремительный переход через горы, напал среди ночи на беспечного Крикса.

Отъехав на значительное расстояние от побоища, лигур приостановил коня и свернул на просёлок, объяснив, что им надо окольными путями выбраться в тыл римскому войску, где только они и будут в безопасности. Оглядевшись, Фанния почувствовала себя неуютно: дикая, лесистая местность, полночь, безлюдье.

– Мне страшно, – пожаловалась она.

Хихикнув, Донат заботливо окутал её своим плащом, крепко обняв. Его грубая рука коснулась её тела. Некоторое время они ехали молча. Его сердце билось тяжко и гулко в ночи, ласки стали дерзкими.

– Останови коня, – наконец хрипло приказала она.

5. СРАЖЕНИЕ С ЛЕНТУЛОМ

Оставив отряд Крикса у мыса Гарган, войско Спартака продолжило путь на север. Беглые рабы вступили в гористый Самний и двигались вдоль морского побережья, дикого и пустынного, проходя до двадцати пяти стадий в день. Тем не менее известие о гибели Крикса и его отряда догнало их на подходе к городу Гистонию.

Когда первые беглецы, уцелевшие от страшной резни, достигли Спартака, он тут же приказал остановиться. Собрался Военный совет. Вожди подавленно молчали. Триумвират Крикс-Спартак-Эномай, гордость гладиаторской школы Батиата, всегда держалась вместе. Дерзкий побег на Везувий задумали и осуществили они. Эномай погиб ещё в Кампании. И вот не стало Крикса. Неведомо откуда появившийся римский легион напал ночью, когда у германцев был в разгаре какой-то праздник, и все были пьяны, упившись сладким италийским вином. Германцы в несколько раз превосходили числом передовой отряд римлян, напавший на них, и если бы не беспечность германских вожаков, не озаботившихся даже выставить часовых, враг был бы отбит. Осведомлённый лазутчиком о пиршестве у германцев, претор Аррий поторопился напасть, не дожидаясь подхода всего легиона. Расположенный невдалеке от германского лагерь македонцев он миновал, не считая их опасными противниками, так что многим из них удалось спастись бегством. Германцы защищались отчаянно, но, лишённые начальников, были перебиты все до единого.

Военный совет проходил вяло. Все были подавлены: воины Крикса считались самыми боеспособными у рабов. Раздумывая, как выручить рассеявшихся по лесам беглецов, вожди с ожиданием поглядывали на Спартака. Они решили, что надо немедленно вернуться на мыс Гарган, чтобы похоронить погибших сотоварищей и собрать под своё крыло разбежавшихся. Главный вождь долго молчал, опустив голову на руки.

– Друзья, – наконец начал он говорить. – Я склоняюсь к одному решению, но не знаю, одобрите ли вы его. Долг велит нам спасти уцелевших сотоварищей и с честью похоронить убитых, но между нами и лагерем Крикса римское войско. Спасая сотни, мы рискуем погубить тысячи. Думаю, мы не можем возвращаться, но должны идти дальше. Подумайте, римское войско сзади нас, а, значит, путь к Альпам свободен.

Итак, он предлагал, оставив непогребёнными тела погибших у Гаргана, бросив на произвол судьбы спасшихся, продолжать движение вперёд. Вожди молчали: он требовал принять решение, отвергавшее милосердие и даже почтение к богам. Но ввязываться в сражение с римлянами и гибнуть, когда так близка свобода, никому не хотелось.

Ганник молчал, как и остальные вожди.

– Ты согласен со мной? – наклонился к нему фракиец. Ганник был одним из немногих капуанских гладиаторов, его молчание тревожило Спартака.

"Не знает колебаний, – думал Ганник о сотоварище. – Любит всех, и никого в отдельности. Летит по своему пути, как выпущенный из пращи камень. Мчит к своей цели, увлекая за собой остальных. К победе? К погибели?"

– Силы мои на исходе, – вдруг тихо сказал ему Спартак. – Надо торопиться спасать людей.

Громада из камня, отменное здоровье, львиный рык, – неужто даже ему тяжка добровольная ноша?

– Делай, как считаешь нужным, – отозвался Ганник. – Ты наш вождь. А я не Крикс, чтобы тебе противоречить.

Военный совет принял предложение Спартака продолжить путь к Альпам. Позднее Спартаку приписали божественную прозорливость, так как через два дня после возобновления движения разведчики, шедшие впереди беглых, натолкнулись на неизвестное римское войско, шедшее навстречу спартаковцам. Оказывается, римлянам удалось собрать два войска, во главе которых были поставлены консулы, как если бы речь шла о тяжёлой и грозной войне. В Риме наконец осознали размеры опасности. Консул Лентул двинулся наперерез Спартаку с тем, чтобы не пустить толпы беглых рабов в Циспаданскую Галлию – самую богатую область страны. Римляне рассчитывали, что устрашённые беглецы устремятся назад к мысу Гарган, где их поджидал консул Геллий, и повернут Лентулу тыл, дав разгромить себя. Однако Спартак принял неожиданное решение: продолжив движение к Альпам, он двинул своё огромное воинство навстречу легиону Лентула.

Оказавшись друг перед другом, римляне, равно как и спартаковцы, замедлили. Места эти были на редкость дики и пустынны. На неприступных береговых утёсах жили только пираты, строившие здесь целые городища из обломков разбившихся кораблей .Однако даже они сочли за благо, забрав жён и детей, тотчас уплыть в море. Решив дождаться войска консула Геллия, чтобы взять рабов в тиски, Лентул приказал своему войску занят оборону и преградить путь беглецам, что не составляло труда, так как горы и море подступали здесь друг к другу почти вплотную. Спартаковцы попали в ловушку.

На Военном совете власть была полностью отдана Спартаку, как во времена сражений с Варинием. Было ясно, что никто из вождей не желает брать на себя ответственность.

Спартак , приняв власть, сказал:

– Нечего нам ждать войско Геллия. Надо, не откладывая, дать бой Лентулу. С обоими консулами нам будет труднее справиться, чем с каждым поодиночке.

Молчали. И только Ганник попросил:

– Назови день.

– Наутро, – твёрдо произнёс роковое слово Спартак.

Для большинства беглецов завтрашнее сражение станет первым, фа, может, и последним в жизни. Вчерашние пастухи и землепашцы, вооружённые самодельными мечами, могут разбежаться, побросав оружие, при виде ощетинившихся копьями, прикрытых железными щитами рядов римских легионеров.

Вождь попросил сподвижников:

– Расскажите воинам, как били мы отряд претора в Кампании. Римляне не столь уж непобедимы, как превозносит их молва.

Затем он изложил вожакам свой замысел боя:

– Римляне выступят, конечно, своим манипулярным строем. Лоб в лоб их трудно одолеть. Мы ударим сбоку. Разорвать строй римлян, выйти им в тыл, бить по частям – вот что принесёт нам успех.

Совет окончился затемно. Каждый вождь получил подробные наставления, куда поставить свой отряд, когда начинать, что делать в случае неудачи. Расходились успокоенные, наполненные уверенностью в свои силы, жаждавшие совершить всё, как задумано у Спартака, и добыть победу.

Спартак отправился к фракийцам. В их лагере было всё спокойно. Тут и там горели костры, у огня сидели люди. Женщины варили пищу, мужчины натачивали мечи, проверяли острия копий и дротиков, латали доспехи. Вождь переходил от одного костра к другому и рассказывал о предстоящем назавтра сражении. Ему хотелось, чтобы слова его звучали негромко, по-домашнему, едва он присаживался к костру, вокруг сразу собирались люди, и ему поневоле приходилось возвышать голос и подбирать слова более торжественные. Его слушали внимательно и тревожно.

– Главное – не бояться, – убеждал он вчерашних рабов, многие из которых никогда не держали в руках меч. – Римские воины такие же люди и так же отчаянно трусят, когда видят перед собой выстроившихся в боевом порядке врагов. Они пришли нас убить, за это им платят деньги. Мы же будем отстаивать свою жизнь, право быть свободными людьми. Значит, мы сильнее. Мы обязательно победим.

Потом он попросил честно сознаться тех, кому невмоготу от страха. Сидевшие у костра переглянулись. Бородатый фракиец, стоя насаживавший остриё на древко копья, усмехнувшись, сказал:

– Здесь таких нет. Будем сражаться за то, чтобы увидеть родные места.

Летние ночи коротки. Он вернулся к себе в палатку, когда небо на востоке уже светлело. Ноэрена не спала.

– Завтра бой? – отрывисто спросила она.

Улёгшись, он молчал.

– И ты, по своему обычаю, примешь участие в рукопашной? – ещё настойчивей продолжила она. – Ты не должен этого делать. Ты не имеешь права погибнуть, потому что в ответе за всех нас. Завтра я скажу Медосаду, чтобы тебя не пускали в сражение. Умоляю, поостерегись ещё немного. Заклятье скоро снимется с тебя, и тогда делай, как хочешь.

– Почему ты не в обозе? – строго перебил он. – Твоё место среди других женщин, а не среди воинов.

Он спал, а она плакала, завернув голову плащом, чтобы не разбудить мужа. Двенадцать лет назад, когда она впервые увидела Спартака, он вовсе не был таким, как сейчас. Застенчивый деревенский парень со смешными вихрами волос торчком. Он и тогда был крупным и очень сильным, – но разве умел он так гордо носить голову, стремительно ходить, будто паря над землёй, улыбаться сразу всем и никому в отдельности, а, главное, властно говорить? Руки тогда у него, если не были заняты работой, болтались плетями; сейчас каждый его жест скуп и чёток. Он научился приказывать и требовать повиновения. Исчезла юношеская мягкость черт, ласковая улыбка; и даже милые веснушки больше не видны на загрубевшей коже. Да разве был у него прежде такой взгляд, – упорный, пристальный, беспощадный! А по ней, лучше бы вовсе не было его новой стати, и славы его, и власти поистине царской. Такого, как сейчас, не вместить душе. Парня деревенского она выбрала себе в мужья. Парня, которого можно было научить, уговорить, построжить. Разве нынче уговоришь Спартака? Скалу легче, дерево, бесчувственную булыжину. Он во власти Ма и рискует погибнуть в любую минуту.

На восходе Спартак велел трубачам играть боевую тревогу. Консул Лентул, завтракая в своём шатре посреди римского лагеря, услышав трубы, был недоволен: он не собирался ввязываться в сражение с разбойниками, поджидая войско коллеги своего Геллия, чтобы разделаться с рабским сбродом основательно и наверняка. Однако, увидев приготовления врагов к бою, он велел легатам строить войско.