Текст книги "Маруся. Попасть - не напасть (СИ)"

Автор книги: Галина Гончарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Потом – августейший визит.

Ее высочество пожалует первой, с посольством. Может, и уже пожаловала. Это чтобы нашей стороне обидно не было. Все же сколько там той Англии? Если по картам прикинуть и Шотландию с Ирландией отстричь?

А сколько России?

Им родниться выгодно, не нам!

Потом является цесаревич.

Его подданные обязаны встретить. Поклоны, все такое...

А вот где я могу пересечься с Демидовым?

А где-то в это время. Самая та минута, заявить о своих правах на невесту. На танец меня Демидов не пригласит, он, ко всем достоинствам, еще и ниже меня на полголовы, а я и так не гренадерского роста, не захочет он смешным выглядеть. И не солидно для него это...

А вот на встрече цесаревича – в самый раз рядышком оказаться.

Меня аж заколотило, как я это представила.

Цесаревич приезжает, тут моя семья, тут Демидов, идет его высочество по проходу...

– А это кто с тобой, Сережа?

– Машенька, невеста моя...

Если до этого Мария и не решилась бы активировать подаренную Милонегом игрушку, то уж в эту минуту – точно бы!

И привет с Юпитера.

Я даже и не сомневалась.

Или оно само активируется, на присутствие нужного человека, на кровь, на что-то еще... даже не сомневаюсь!

Я отказалась. И от 'сомихи' на метр не отойду больше.

Вопрос на засыпку.

А другие 'смертницы' у Милонега есть? Запасной вариант, так сказать?

Наверняка есть. Слишком хорош, подлец, чтобы удовольствоваться одной только Машкой. И неглуп, это видно.

Да, играет, но старается и не переигрывать, и в меру, и аккуратно...Мария бы не увидела, а вот мне видно. И что делать теперь?

По-хорошему, надо бы кому-то сказать. Но кому?

И что?

Я тут подозреваю, что подозреваю?

Ох, что-то мне это не нравится. Ни капельки.

Допустим! Я знаю, что на любом балу есть охрана. Я сейчас подхожу к кому-нибудь и рассказываю всю эту историю.

Что будет?

Да не поверят мне. Это первое.

Схватят, законопатят и будут допрашивать, пока в ситуации не разберутся. То есть – пока что-то не произойдет. Потом еще и крайней объявят.

А что?

Знала же!

А что там, как там... вилки найдутся, осадок останется. Да и Милонег все сделает, чтобы меня утопить, кто б сомневался. И у него получится.

С незнанием местных реалий, с моими проблемами, скажем так...

Песец мне будет. Полярный и жирный.

Это не выход. А что выход?

Только один. Удрать на фиг до приезда их величеств и высочеств.

А все происходящее останется на моей совести. Да, не я делала. Но если ты знал и не пресек, не сделал ничего, чтобы помешать злу совершиться... грош тебе цена.

И книги ты не те в детстве читал.

Ага, зато я явно про Мальчишка-Кибальчиша перечитала. Вот что я могу сделать?

Не знаю.

Хотя...

А где у нас подружка Зизи?

Могу для начала найти ее и поспрашивать. Как следует.

Я выбралась из-за постамента, отряхнула платье и попробовала пойти направо. Угадала.

Ну хоть что-то приятное в этой жизни.

***

'Сомиха' встретила меня грозным взглядом.

– Вы долго отсутствовали, княжна...

Я потупилась.

– К сожалению, я не так хорошо себя чувствую, после лечебницы... у меня расстроился желудок...

Меня окинули грозным взглядом, но компромата не нашли.

Вид слегка растрепанный, губы не припухшие, следов объятий не видно... Милонег – опытный. Меня и не скомпрометировали, и постарались привести в состояние неадеквата. Однако...

– Поправьте ожерелье. Оно сбилось...

Я послушно переместила жемчуга ближе к центру. И поискала глазами Зизи.

Ах, вот ты где, подруга?

Сидит, со вкусом облизывает ложечку с мороженым, стреляет глазками.

– Я сделаю глоток воды?

Тетка кивнула, и я перебралась сначала к столику, а потом к подруге. И уселась ей аккурат на платье.

– Мими!

– Не пищи, – я мило улыбалась. Искусство переговоров одним краешком рта, незаметно, но доходчиво, осваивает на лекциях каждый студент. Который учится, конечно.

– Ты мне платье помнешь...

– И скандал устрою.

Зизи смотрела недоуменно.

– Какой?

– Чем тебя шантажирует Милонег?

Ляпнула я наугад, но попала в точку. Ложечка дрогнула, и я едва успела отобрать у подруги вазочку. А то ходить бы ей с кляксой на платье.

– Сиди спокойно и отвечай. Ты ему что – письма писала?

Опять-таки, не моя идея. Просто если вспомнить романы – там в каждом третьем такая чушь.

Вернуть письма, неосторожно написанные письма, повод для шантажа...

Я бы отовралась от всего, но у ледей было не то воспитание. Явно.

Зизи прикусила нижнюю губу.

– Откуда ты знаешь?

– Он сказал, – не долго думая, соврала я.

Глаза блондинки сверкнули злобой.

– Да! И что?

– И ничего. Он тебе их хоть вернул?

– Не все.

– Козел, – подвела я итог.

Зизи посмотрела на меня ошалевшими глазами.

– Мими?

– Молчи и слушай. Ты не одну меня к нему отводила, так?

– Еще Нини.

– Кого?

– Наташу. Мелецкую.

– Я ее не вижу?

– Да вон она, в розовом платье.

Я прищурилась.

Повезло, розовое платье было лишь одно. И девушка в нем выглядела не очень счастливой. Она хоть и веселилась со всеми, но видно было, что-то не так...

– Это было еще до меня?

– Да.

– Сам Милонег тебе ничего не давал? Кроме писем? Магическое?

Взгляд Зизи остался недоуменным.

– Н-нет...

Ну и то дело.

Вот ведь... значит я, еще одна девчонка, а может, и еще кто? Бог любит троицу.

– Ты ведь меня нарочно с ним познакомила? Он просил?

Зизи медленно кивнула.

Я поставила бокал, вручила ей вазочку и встала.

– Дура ты.

И отошла.

Вовремя, за мной как раз явилась мачеха.

– Мария!

Я улыбнулась.

– Да, маменька.

– Нам пора.

Ежь твою рожь! А сделать-то я ничего и не успеваю. Не кричать же в голос: 'Слово и дело!'?

Нет, не кричать.

Ладно, если что – буду спасаться сама. А дальше разберемся.

***

Я послушно шла за мачехой. Народ двигался примерно в том же направлении.

– Приехали?

– Ее высочество уже здесь, – проинформировала мачеха. – Его Императорское высочество только что прибыл. Карета подъехала.

Не успеваю, ничего не успеваю...

Вот и большой зал. Действительно большой, с колоннами, арками, и сколько же здесь народа? Много... человек двести, наверное. И еще не все подошли...

Я оглядываюсь по сторонам.

Ну должно же что-то быть?

Не просто так пошло, мой дом – моя крепость... должна здесь быть какая-то магия? Ротмистр говорил, при постройке старых зданий ее вплетали автоматически, даже не думая. Достаточно ли старое это здание?

Я пробую, как в лечебнице, выпускать 'щупальца'. А что?

С ужиком договорилась, может, и тут договориться получится? Вдруг повезет?

Прислушиваюсь к ощущениям, забывая обо всем на свете. Выглядит это так, словно меня окутывает облако сахарной ваты. Теплой, уютной, мягкой... хорошо.

Я – друг. Но здесь могут быть и враги!

Нужна защита!

По лестнице медленно поднимается молодой человек.

Люди поспешно расступаются в две шеренги, да не просто так, а согласно табелю о рангах, те, кто знатнее, те дальше от входа.

Князь чуть оттеснил меня с прохода.

– Ваша светлость...

Демидов!

Я принялась оглядываться по сторонам, насколько возможно незаметнее. Милонег... где эта гадина?

Высокий, красивый, но...

Ежь твою рожь!

Вот бы кого с Демидовым скрестить! Или хотя бы запереть на недельку в одной комнате!

Синий мундир, черные волосы...

А где эта?

Нини?

Что за идиотская привычка называть человека собачьей кличкой?

Розовая тушка обнаружилась где-то в третьем ряду... нет, вряд ли ставка сделана на нее. Я более знатная...

Вот и цесаревич.

Самый обычный молодой человек лет двадцати – двадцати двух, симпатичный, темно-русый, кареглазый, улыбающийся...

Мундир белого цвета, кортик – на балу сабли или шпаги это не комильфо...

Я смотрела во все глаза.

Милонег!

Вот и синий мундир! Вот он!

Мужчина стоит и во все глаза глядит на девицу в темно-зеленом. Или уже не девицу? Рыженькая, лет двадцати пяти на вид, она смотрит с выражением обреченности... точно! Здесь что-то будет.

Милонег начинает протискиваться к стене.

Уйдет, гадина.

Что же делать, что делать?!

Упасть в обморок?

Закричать?

А цесаревич все ближе.

И рука 'темно-зеленой' тянется к шее, туда, где убегает за вырез цепочка подозрительно знакомого плетения...

Я невольно 'ныряю' на тот уровень, на котором начинаю видеть ауры.

Рядом со мной чернотой сверкает Демидов. Отец переливается всеми цветами радуги, но больше всего – красным, у него небольшой дар огня, мачеха бездарна, цесаревич...

Или бездарен – или закрыт.

Не знаю, может быть и первое, и второе...

'Зеленая' переливается сполохами мрака, и я не понимаю, почему этого никто не замечает. А что могу я?

Я – маг земли.

Дворец – каменный. И маги, которые плели его защиту, должны были предусмотреть многое! Не могли не предусмотреть! Не только спокойствие и защищенность, но и активное противодействие, это логично! Дома стены помогают!

Я и сама толком не понимаю, что делаю. Но вот же солярные знаки, коловрат, вот они! На дальней от меня стене...

И от них явственно идет слабое сияние.

Защита?

А, все равно другого выхода нет! Что бы ни было, все польза будет!

И я, видя, как вспыхивает черное облако вокруг выбранной Милонегом девицы, бью всей своей силой по символу солнца.

Камень – моя стихия, ему легко принять мою силу, легко провести ее...

Девица в зеленом вспухает чернотой, рассыпается, на ее месте остается нечто вроде громадной черной воронки, в которую затягивает людей, перемалывая в прах, Милонег куда-то удрал, скотина, а воронка затянула уже человек пять, с каждым проглоченным делаясь только сильнее, отшатывается цесаревич, но я понимаю, что ему уже не уйти, никому не уйти...

Хотя бы несколько минут выиграю.

Я падаю на колени, наплевав на крики, прикладываю ладони к полу.

– Волна!!!

Вы когда-нибудь встряхивали коврик?

Вот, нечто подобное я и проделываю. И никаких сил для этого почти не требуется. Древняя защита наконец-то приходит в себя, начинает работать... стены сами помогают мне.

Полы вздыбливаются, люди летят в разные стороны, а воронка... она ведь тоже может смещаться.

Она отлетает к дальней стене, почти к знаку солнца.

И то – вспыхивает.

Золотым, прекрасным огнем, заливающим залу.

Плюс сталкивается с минусом и происходит – взрыв!

Последнее, что я вижу – кусок кирпича, летящий в голову мачехи. А потом меня накрывает волна слабости, бросая навзничь.

Темнота.

А жить так хотелось...

Глава 5

Дежа вю.

Рядом со мной о чем-то разговаривают. Первое желание – открыть глаза. Второе – полежать и послушать.

Вверх одерживает благоразумие – и я прислушиваюсь.

– .... Жертвы!

– Да, Бог хранит цесаревича. Чудом уцелел...

– А человек тридцать погибло.

– И раненых – вся лечебница.

– Говорят, завтра здесь будет его величество, лично...

– То-то вся лечебница на ушах стоит...

Голоса стихают, отдаляются...

Я открываю глаза.

Палата. На четырех человек. Четыре кровати, на двух лежат незнакомые мне женщины. Но явно из высшего общества.

Не бывает у служанок ни таких ногтей, ни такой кожи...

Одна кровать свободна, но надолго ли?

Одежда?

Моей одежды нет. Я оглядываю больничную рубашку, потом снимаю со спинки стула халат. Подхожу к окну и выглядываю наружу.

И кто б сомневался?

Бывали мы на этом вашем Марсе, бывали. То есть в этой больнице. На улице явно ночь, фонари горят, тишина и покой. Ну, относительные. Больничные.

Кто мне может рассказать, что здесь происходит? И чем вообще кончилась моя эскапада?

Ну, цесаревич явно жив. Не факт, что здоров, но хотя бы выжил, уже польза. А тридцать человек погибло...

Вспоминаем родной мир?

У нас хоть как-то организуют службы спасения, но у нас есть опыт. А здесь?

Часто ли здесь устраиваются теракты?

Подозреваю, что всех пострадавших просто свезли в больницу, не особо разбираясь. И завертелась карусель.

Сортировка, оказание первой, второй, десятой помощи...

Поэтому до меня руки и не дошли. Мне-то помощь особо и не требуется. Жива, здорова, а что в обмороке... тут, небось, и пострашнее есть случаи.

А когда дойдут? Что со мной сделают?

А мысли-то нерадостные вырисовываются...

Благодарность власть имущих? Не верю я в нее, от слова совсем и никак. Не видела, вот и не верю. Скорее, будет осуществляться другой вариант. К примеру, благодарность получит мой отец. А я получу... а ничего я не получу. Помолвка с Демидовым – и вперед.

А если упомяну про Милонега...

Ага, это будет не песец. Это будет конец.

Первый же допрос – и меня расколют до самой попы. Это ротмистр ко мне хорошо отнесся, а так-то... кто со мной миндальничать будет?

И допросят, и все выспросят... и как тут относятся к подселенцам типа меня? Ох, что-то мне подсказывает, что крайне недружелюбно. У меня ведь от княжны ничего, кроме дневника, ни знаний, ни памяти, ни манер, ни навыков, ни опыта... я никого толком не обману. Ладно еще отец с мачехой, хотя и они заподозрили бы неладное. Не успели просто.

А серьезные ребята, занятые расследованием?

Изведут меня на допросы. И не факт, что я не пропаду где-нибудь в застенках охранки. Надавить, вынудить сотрудничать... это могут.

Варианты?

Бежать.

Что есть ног и лап. И не медлить... Хорошо, что мы с ротмистром гуляли по территории больницы. Сейчас я хоть знаю, куда мне бежать. И сбегу!

Пока я без сознания, пока народ без сознания, перепись не проводилась...

Касаюсь волос.

Однако!

Косу мне так и не расплели, и украшения так и не вытащили. С шеи сняли, а вот из волос не выплели.

Отлично. И на пальцах кольца сохранились, на какое-то время мне на пропитание точно хватит. В ломбарде заложу, не побрезгую.

Можно предположить, что без сознания я пробыла не так долго. Это ночь, последующая за балом. Не сутки я здесь валяюсь, точно не сутки.

Так, а что по состоянию?

Прислушиваюсь к себе. Нельзя сказать, что самочувствие отличное. Но...

Меня не тошнит, на ногах я стою твердо, руки действуют... синяки-ссадины есть?

Задираю рубашку и оглядываю себя. Отлично!

Есть и то, и другое, но в пределах нормы. Так, чуть-чуть. Пробую ощупать спину, насколько дотягиваюсь. Вроде бы тоже сильных повреждений нет.

Живем!

И двигаться можем!

Рвем когти!

***

Честно говорю, я поступила неподобающе. И гадко.

И наверное, по-свински.

Но украшения я собрала все, что нашла в палате. И свои, и обеих дам. Пригодятся.

Будем считать, что со мной расплатились за спасение жизни. Хоть их, хоть цесаревича.

Оказались у меня пять заколок с полудрагоценными камнями, мой жемчуг и шесть колец с разными драгоценными камнями.

Стыдно, конечно, но я не знаю, что меня дальше ждет. Если не пригодится, я найду случай вернуть побрякушки, память на лица у меня хорошая. Если пригодится...

Запас карман не тянет.

И я вышла в коридор.

Отделение не то, в котором я лежала. Зайти, попрощаться с ротмистром?

Можно. И про Милонега ему рассказать, на всякий случай. Пусть он сам передаст, кому пожелает.

Я оглядываюсь. Ага, вот сестринская, вот пост... о! Удача!

На спинке стула висит чей-то плащ. Рядом стоят ботинки. Грубые, тяжелые, и мне они явно велики, но тут уж не до жиру! Я сдергиваю плащ, заворачиваю в него ботинки – и припускаю к лестнице. Пригодится.

***

Найти отделение, в котором я лежала, несложно. Это отдельный корпус, этакое государство в государстве. Для богатых.

Почему все не там?

Так не поместились.

Вот и окно ротмистра.

Заходить в отделение? Ну уж – нет. А вот пару камешков докинуть я смогу, благо, окно открыто.

Потребовалось целых четыре камня, прежде, чем Андрей Васильевич выглянул в окно. Я прикусила губу.

Несколько дней. Всего лишь пара дней, и такие перемены?

Истоков выглядел лет на пять старше. Прищурился, на зрении тоже сказалось, узнал меня и кивнул на беседку. Туда я и отправилась.

Ждать пришлось минут двадцать, прежде, чем Андрей Васильевич возник на пороге.

– Мария!

Я молча бросилась ему на шею – и разревелась.

***

Отдаю должное деликатности мужчины.

Меня просто гладили по голове, пока я не пришла в себя. Потом продолжили, пока не улеглись последние всхлипывания. А потом я сорвала здоровущий виноградный лист, высморкалась, и улыбнулась.

– Спасибо...

– Я уж и не надеялся свидеться.

И голос надтреснутый.

– Болезнь...

– Проклятие прогрессирует. Думаю, еще дней десять, вряд ли больше.

Слезы катятся сами собой. Но...

Не надо!

Андрей Васильевич этого не оценит. А вот...

Я решительно вытираю нос рукавом.

– Андрей Васильевич, у меня для вас есть интересная история. Надеюсь, вы сможете ей с кем-то поделиться?

– Расскажите, Мария?

Я поудобнее устраиваюсь на скамейке – и принимаюсь пересказывать. Что-то из дневника княжны, что-то из моих личных впечатлений... Милонега я сдала, как металлический лом на базу.

Андрей Васильевич внимательно слушал. Кивал...

– Мария, это важно. Сможете вы завтра...

– Завтра меня здесь не будет, – я подняла голову и поглядела ему прямо в глаза. – Я хочу уехать.

Нельзя сказать, что я сильно удивила собеседника.

– Не проще ли будет остаться?

– Нет, вряд ли. Отец меня защищать не будет...

– Вашему отцу сейчас не до того, Мария.

– Вот как?

Приязни к папеньке я не испытывала. Ни разу. Не огрело ли и его кирпичом по маковке? До просветления?

– Ваша мачеха умерла. Примерно, час назад. Помочь не смогли, сильная травма...

Мне осталось только пожать плечами.

Ну и что?

Умерла – так умерла. Вот уж кого не жалко.

– Я видела, что с ней беда, но помочь уже не могла. Она бы меня, кстати, не пожалела. Так что... я плакать не стану.

– Князь сейчас там, в корпусе... он безутешен.

– Не уехал домой? Странно...

– У него нога сломана. И синяки – врачи его до завтра оставили.

И опять мне не жалко. Хоть и отец. Якобы.

– А Демидова вы там не видели?

– Нет...

– Может, повезло и он померши? – понадеялась я. Потом подумала пару минут. – Нет, удирать все равно надо.

– Не уверен, что вы принимаете правильное решение, Мария.

– Сама не уверена, – вздохнула я. – Но почему-то мне кажется, что так спокойнее.

Андрей Васильевич покачал головой.

– Куда вы поедете?

– В Березовский. – Ответ я уже знала. – Съезжу к Кальжетовым, подумаю о жизни...

– Одна. Вы рискуете...

– Я всю жизнь рискую. Кстати – что цесаревич?

– Жив. У него просто сотрясение мозга.

– Что ж. Значит, у него есть мозг.

Ротмистр невольно улыбнулся, хотя шуточка вышла рискованная. Здесь за такие и посадить могут.

– А вот у его невесты тяжелые переломы ног.

Александру мне жалко не было.

– Свадьба откладывается на неопределенное время?

– Да, думаю – да.

Я пожала плечами.

– Значит, это судьба.

Андрей Васильевич задумчиво смотрит на меня.

– Мария, я не смогу вас отговорить от побега?

– Нет.

– Тогда... вы можете подождать меня немного?

Я могла.

Что я теряла? Да ничего, до утра время еще есть.

Впрочем, стоило мне остаться одной, и в голову полезли нехорошие мысли.

А если сейчас Андрей Васильевич придет с кем-то? Если сдаст меня охранке?

Если...

Так, спокойно.

Ничего страшного не происходит. Я не хочу разочароваться в человеке, но вдруг все и обойдется?

На всякий случай я вышла из беседки и прошлась чуть поодаль. Скажу, ноги разминала.

Ноги, кстати, мерзли. Надо одеться, обуться, да и попробовать...

От халата, что ли, рукава оторвать? И как портянки их?

Надо попробовать, иначе я просто ноги сотру. Ботинки-то и грубые, да и чужие, брезгливо просто. Да и косу хорошо бы переплести, жемчуга вынуть. Займусь пока?

А пожалуй что...

***

Андрей Васильевич вернулся один.

При полном параде, в форме, спокойный и сосредоточенный.

– Мария?

Я вышла из тени.

– Андрей Васильевич?

– Идемте.

– Куда? – искренне удивилась я.

– Я провожу вас. Посажу на поезд и даже платочком помашу вслед.

Я открыла рот. Закрыла.

Еще раз открыла и наконец, выдавила.

– Андрей Васильевич, вам же нельзя...

– Мне как раз уже все можно, – горько улыбнулся ротмистр. – Мария, вы ведь почти ничего не знаете. Как нанять извозчика, доехать до вокзала, расплатиться, как договориться с проводником, у вас же нет никаких документов...

И поди, поспорь.

Он прав на сто процентов. Да, я решу эту проблему так или иначе, но с ним все будет проще и легче. Только вот...

– Андрей Васильевич, у вас могут быть неприятности.

– Мария, я умираю.

Коротко, четко и по делу.

Действительно, какие уж тут неприятности? Вряд ли ему можно хоть чем-то пригрозить. Он уже приговорен.

– Андрей Васильевич...

Быстрый взгляд на мои ноги.

– Давайте я помогу вам одеться.

***

Сделать из рукавов халата подобие носков, надеть ботинки, завернуться в плащ...

Все было проделано достаточно быстро, и Андрей Васильевич повел меня вглубь парка.

– Там в заборе дыра. Для контрабанды.

Я кивнула и послушно последовала за ним.

Ожидала подвоха, но все было тихо. Мы спокойно вышли с территории больницы, хотя и через дыру в заборе, мы спокойно пошли по ночным улицам.

Андрей Васильевич предложил мне руку, и я взяла его под локоть.

Попробовала посмотреть своим 'взглядом'.

М-да.

Человека окружает как облако – аура. У кого ярче, у кого бледнее, этакое размытое цветовое образование.

У Андрея Васильевича были только жалкие лохмотья.

Магия или болезнь, не знаю, как это правильно назвать, но его просто разъедала черная гадкая клякса. И прикоснуться к ней было опасно.

Я отчетливо понимала это.

Вот, видишь ты капкан. Ясно же – не трогай. Опасно.

Так и тут.

Не с моим опытом, не с моими знаниями.

Вот так. Другой мир, магия, а медицина и тут бессильна. И почему так несправедливо? Какая-то сволочь, типа того же Демидова – живет, об асфальт не расшибешь, а хороший человек...

Промысел Божий неисповедим?

Или, как говорил, один мой знакомый священник, еще и в той жизни, почему сволочи живут дольше? Им шанс дают раскаяться. Чтобы осознали и не губили себя...

Что-то я сомневалась в большом числе раскаявшихся, ну и фиг с ним. Не до теологии...

***

Ночные улицы Москвы казались темными и таинственными. Из подворотен показывались тени, но Андрей Васильевич уверенно шел вперед.

Да, одна я бы тут со страху описалась. А с ним и спокойно, и не страшно...

Вот и несколько извозчиков. Андрей Васильевич оглядел их, выбрал одного и подошел к пролетке. Постучал костяшками пальцев по лакированному боку.

– Ась? – встрепенулся водитель кобылы.

– До вокзала нас довези, любезнейший.

– Двугривенный, барин.

– И пятачка тебе хватит.

– Мне-то да, так лошадке ж тоже надо, – ухмыльнулся 'Ванька'.

Андрей Васильевич улыбнулся.

– Ладно. Тебе пятачок, да лошадке гривенник.

– Эх, вы и черта уговорите, барин.

Андрей Васильевич подсадил меня в пролетку, потом сел сам.

Извозчик свистнул, щелкнул кнутом, но лошадку, кстати, не ударил.

– Эх, пошла, Манька!

Лошадь двинулась мерным спокойным шагом.

Я посмотрела на Андрея Васильевича, но тот показал кивком на извозчика и покачал головой, прикладывая палец к губам.

Поняла.

Все, что здесь будет сказано, будет растрезвонено по всей столице.

Помолчим.

Ехали мы минут двадцать неспешным шагом. Пару раз навстречу показывались другие экипажи. Пролетка с пьяным господином, карета, потом еще одна...

Я молчала.

Молчал и ротмистр, сжимая мою ладонь в своих руках. Нет, никакой влюбленности, ничего такого. Просто чувства мужчины, который волнуется за близкую женщину. Вот и все.

Вокзал...

***

Громадное здание.

Часы, башня, большие двери...

Мраморная лестница, львы на постаментах, освещенные окна...

Только вот мы идем мимо.

Я с удивлением поглядела на ротмистра.

– Андрей Васильевич?

– Вам туда нельзя, Мария.

– Почему?

– Из-за моих коллег. И – у вас нет документов.

Я вздохнула.

– Да уж. Но я попробую решить эту проблему.

Я пока плохо представляла, как именно, но... кто знает?

Что у нас – в моргах неопознанных трупов не бывает? И нельзя найти тех, кто документами торгует?

– Я бы помог, но это нужно несколько дней, – развел руками Андрей Васильевич.

– Вы уже помогли мне больше, чем родной отец.

Ответом мне стала грустная улыбка.

– Идемте, Мария.

Несколько поездов, я такие только в старых фильмах видела. Еще в черно-белых...

Только эти еще более древние, немного непривычной формы...

Хорошо хоть не дилижансы. И на том спасибо...

По какому признаку Андрей Васильевич выбрал тот самый поезд – я не знаю. И проводника – тоже. Но его взгляд упал на продувного мужчину лет сорока, полненького, с округлым пузиком, и между ними завязался оживленный разговор.

Я в нем понимала, в лучшем случае, одно слово из трех. Прислушивалась, но...

Жаргон какой-то?

Да, наверное.

***

Мужчины разговаривали, я поглядывала по сторонам.

Вагоны, вагоны...

Люди садятся в вагоны, люди провожают друг друга...

Последние вагоны явно с каким-то грузом, это понятно даже мне. Они закрытые, при них охрана... это хорошо. Спокойнее ехать будет.

Наконец мужчины договорились, и Андрей Васильевич протянул проводнику несколько купюр. Я шагнула вперед, но наткнулась на предупреждающий взгляд.

И – смолчала.

– Мы сейчас попрощаемся, и я девушку сам посажу в купе. А ты по приезде мне ответишь, как довез, понял?

Проводник закивал.

Андрей Васильевич положил руки мне на плечи.

– Будьте счастливы, Мария.

И я не удержалась.

Ткнулась лицом ему в плечо, слезы сами побежали...

Я сильная?

Нет.

Здесь и сейчас, рядом с этим мужчиной, я понимаю, что такое настоящая сила. Когда человек идет и делает то, что должен. Вопреки любым обстоятельствам, вопреки самой смерти.

Почему таких мужчин мало?

Теплая рука гладит меня по волосам.

– Машенька... не плачь, родная. Все будет хорошо, обещаю. Ты еще молодая, ты будешь жить долго и счастливо, и за себя, и за нас с Алиной...

Слезы потекли еще сильнее.

Усилием воли я загнала их поглубже, шмыгнула носом. Может, и не аристократически, но платка-то у меня нет!

– Прощайте, Андрей Васильевич.

– Прощайте, Мария.

Слова пусты. За нас сейчас говорят наши глаза.

Доля секунды, не больше, а потом мы отводим взгляды. Слишком многое мы поняли друг о друге.

– Отец...

– Дитя мое...

Ни сказано ни слова. Но слова повисают в воздухе.

Как можно стать такими родным за несколько встреч? А вот можно. Только если сказать все это, я и уехать-то не смогу. Никак не смогу...

Я порывисто обнимаю мужчину и крепко целую в щеку.

И получаю в ответ отеческий поцелуй в лоб. Андрей Васильевич крестит меня.

– Храни тебя Господь, дитя мое...

***

Купе оказывается вполне комфортным.

Два диванчика, никаких верхних полок. Оно рассчитано на двоих людей, не больше.

Есть места для багажа, но мне они не нужны. Все равно ничего у меня нет...

Андрей Васильевич стоит на перроне до последнего. Я смотрю в окно, он смотрит на меня, машет рукой, когда поезд тронулся...

Раздеваться я начинаю только когда фигура ротмистра скрывается из вида. И в кармане халата...

Как он умудрился?

Когда?

Небольшой кошелек черной кожи. Портмоне.

Открываю его.

Несколько крупных купюр, горсть мелочи, записка, нацарапанная наспех, карандашом на уголке газеты. Медленно читаю.

– Храни тебя Господь, дитя мое...

И не откажешься.

Эх, Андрей Васильевич...

За окном мелькают дома, деревья....

Стук в дверь заставляет меня завернуться в плащ. Проводник чуть смущается.

– Госпожа...

– Да?

– Господин просил принести...

На второй диванчик ложится три платья.

– Откуда это?

– Дамы ездят, забывают иногда...

Действительно, глупый вопрос.

Приглядываюсь к платьям.

Одно отбраковываю сразу. Винно-красный шелк, черное кружево, вырез до... этого самого. Ясно какая дама и какого сорта его забыла. Подозреваю, даже в каких обстоятельствах.

Два других поприличнее.

Коричневое сукно и серый бархат.

Увы, придется выбрать сукно. У него есть один большой плюс – пуговицы спереди. Да, это заявка – я из простого народа, у меня нет служанки. Ну и пусть, мне ли сейчас привлекать внимание?

Бархат выглядит намного благороднее, разве что на подоле пятно от чего-то жирного. Но множество мелких пуговиц сзади, тонкое кружево отделки...

Нет, это просто не то.

Выбираю коричневое сукно.

– Иголка и нитки найдутся?

– А то как же, госпожа.

– Сколько с меня?

– Господин все оплатил, не извольте беспокоиться...

И вновь по щеке сбегает непрошенная слезинка.

Ах, Андрей Васильевич...

Прощайте. И простите меня за все. Я вас никогда не забуду. И сына назову Андреем.

Интерлюдия.

Андрей Васильевич бодро шагал по ночной Москве.

На душе у него было легко и весело, как не было уже давно, с того самого черного дня...

Легко ли узнать, что ты умираешь?

Обречен, и никто не может для тебя ничего сделать?

Поверьте, это очень тяжко. Осознание собственной смерти свалилось на Истокова, как каменная плита на плечи, придавило, расплющило...

Когда сразу – не так больно, наверное.

Вот ты был, а потом тебя не стало, и разве что кто-то тебя оплачет. И не больно, и не страшно...

А тут...

Лежишь, и вспоминаешь свою прошлую жизнь, и понимаешь, что ничего-то в ней такого и не было.

Настоящего.

Разве что Алина.

Синие глаза, светлые волосы, улыбка, поляна с ромашками, платье с такими же ромашками... горькое сожаление о своей глупости.

Да, он получил следующий чин, он продвинул свою карьеру...

И что толку?

Натали с детьми навещала его в больнице, а он смотрел, и понимал, что они – чужие, совсем чужие.

И с этой нарядной женщиной в платье по последней лондонской моде, и с этими манерными девушками, которые жеманно растягивают слова, и даже с сыном, который вырос избалованным и изнеженным.

Строил он карьеру, строил...и что?

И пепелище...

И горькие сны, приходящие по ночам, скручивающие мышцы болезненной судорогой, и проклятье, разъедающее тело и душу...

И вдруг касание теплой руки.

И взгляд серьезных темно-серых глаз.

Мария...

Похожая на Алину – и совершенно другая. Хрупкая и беззащитная, умная и отважная, серьезная и не по годам рассудительная – и в то же время удивительно наивная.

Ах, Мария...

Тебе плохо? Так помоги тому, кому еще хуже.

Андрей Васильевич не определял свои чувства. Это было не сексуальное влечение, нет. Не любовь, не привязанность. Скорее, некое родство душ.

Да, именно так.

Две раненых души, два одиночества.

Княжна могла быть его дочерью по возрасту. И хотелось помочь, защитить, отогреть... что он мог ей дать?

Несколько разговоров – и только.

Думал, они никогда больше не увидятся, но судьба оказалась благосклонна к ротмистру.

Взрыв.

Покушение на наследника...

Совсем Романов мышей не ловит, разленился вконец...

А, что уж теперь.

Именно благодаря этому покушению, Мария вновь оказалась в той же больнице. И смогла найти его. Удивительное присутствие духа для молодой девушки.

Мария все рассчитала правильно.

Ей – не поверят.

Нет, оправдываться тут будет просто бесполезно. Говори, не говори, ругайся, проси, умоляй...

Романов в принципе будет сейчас рыть землю носом, надо бы ему этого Милонега заложить, пока еще есть силы и возможность. Сегодня же, как придет, письмо напишет.

Денег в карманах не оставалось даже на извозчика.

Казалось бы, зачем ему крупные суммы в больнице?

Но Андрей Васильевич не привык быть без денег. Издержки полунищего детства и отрочества, знаете ли. Когда после тяжелого рабочего дня стоишь и думаешь – извозчик – или булочка. А если булочка, то придется тебе идти пешком четыре квартала, а зима и холодно. И обувь старая.