Текст книги "Сестра (СИ)"
Автор книги: Галина Гончарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Царевна здесь и останется. А ты можешь ехать обратно. Я же еще отпишу батюшке о твоем самоуправстве.
– нет моей вины в наказании за дерзость, – Григорий Иванович держался молодцом. Будь Алексей чуть постарше, мог бы и дрогнуть боярин, но пока… возраст. Однако мальчишка справился на 'отлично', Софья могла бы им гордиться. Недаром она цитировала ребенку уголовный кодекс на тему: 'намерение, если оно не осуществилось по независящим от преступника обстоятельствам – это почти что действие и снисхождения быть не может'. Это у Алексея и всплыло.
– Есть твоя вина в самодурстве и упрямстве, боярин. Не своей волей тебе Иван дорогу закрывал, а ты прислушаться не захотел. Вот из‑за таких как ты и гибнут люди православные. Грех на тебе и большой грех. Если б не случилось рядом меня, попытался бы ты силой свое намерение осуществить, а люди мои тому воспротивились бы и кровь бы полилась. И это в тяжкое время, когда мы с ляхами воюем… Не хочу я тебя видеть в своем доме, пока не поймешь ты, что пред богом все равны и нет ни казака, ни боярина. Фрол, распорядись тут, чтобы царевна со свитой проехали, а остальные пусть в Москву воротятся. Да проследить направь, чтобы в Дьяково не остановились на ночь. А то больно боярин на руку скор, в его‑то года, нет бы на разум… Поехали, Ванюша.
Мальчишки проехали мимо казаков, тут же наново скрестивших бердыши, Фрол повернулся к боярину, и как бы ни хотелось Григорию Ивановичу плюнуть на землю и гордо уехать, пришлось ему отделять свою свиту от царевниной, сгружать вещи с повозок…
К вечеру, когда все закончилось, он вообще был в самом мрачном настроении. Как‑то так получалось, что выходил он кругом неправ. Казак ему ведь слова дурного не сказал, а он лаяться начал. Нет, боярина понять можно, он с дороги, он уставший, он царский ближник, не привыкший к препонам, но…
Царя, а не царевича. А ведь следующим на престол должен Алексей Алексеевич сесть. Ой, не забудет он боярину такого промаха, как есть – не забудет.
А значит, уезжать никак нельзя, надобно царевича улещивать. Вот только как это сделать, когда внутрь не пускают?
Невесело было боярину.
Зато в тереме царевны Анны сейчас было весело и интересно. Анне и Софье пришлось выдержать свое сражение.
* * *
Царевна Татьяна кротостью никогда не отличалась, а уж сейчас, грубо выставленная из Москвы, да после дороги…
Сначала она держалась.
Когда Алешенька поприветствовал ее и умчался по своим делам.
Когда Аннушка, сестрица младшая, вышла гостью встречать, а с ней Софья, племянница…
Когда слуги засуетились, устраивая царевну поудобнее, и испрашивая, не угодно ли ей чего…
Сначала. А вот потом все рухнуло снежным комом. Нечаянно. Царевна выразила желание с дороги кисельку испить – и одна из девушек метнулась на поварню. А кисель‑то сразу готов не был, как ни торопи, а время пройдет. Татьяна и так нервничала, а тут еще ждать пришлось и доброты душевной ей это не прибавило.
Принесла девушка киселек, подала, как положено, с поклоном, да то ли недостаточно низко, то ли еще что – топнула царевна ногой. А у девочки руга‑то и дрогнула. И киселек, хоть и немного, выплеснулся на богатое платье.
И вот тут поднялся лай.
Татьяна орала и приказывала выпороть наглую девку, которая попортила ей платье. Девчонка от неожиданности расплакалась. Анна попыталась успокоить сестру, но куда там…
Положение выправила Софья, молча показавшая служанке на кувшин с колодезной водой на столе. Та взяла, посмотрела на царевну…
Софья вздохнула. Эх, почему ей еще и четырех нет? Сейчас бы окатить истеричку с ног до головы, а потом еще и за косу потаскать, опять же пощечины хорошее средство…
Пришлось ограничиться меньшим. И как следует грохнуть кувшин об пол.
Получилось громко, душевно так – даром, что глиняный. Все замерли – и Софья воспользовалась паузой.
– Девочки – вышли. Анюся, может, тетке валерьянки налить?
Татьяна в этот момент напомнила Соне рыбу – сома. Только что усов не хватало, а так все признаки. Щеки толстые, рот открыт и глазами – луп – луп – луп!
Девочки удрали быстро и беззвучно – жизнь на улице приучила. Татьяна попыталась что‑то сказать, но тут ведь сразу и не поймешь, что ляпнуть надо!
– Да ты…
– Это не по – хлистиански. Луша не найочно…
Получилось картаво и коряво, но Анна поняла – и тут же перешла в наступление.
– Вот, сестрица, дожили. Дети малые уму – разуму учить будут – и ведь заслужено. Девочки действительно еще ничего не умеют, их учить надобно, а не розгами сечь за оплошность. Они не по злому умыслу, так уж прости неловкую. Пойдем, я тебя сегодня в своих покоях устрою, а к завтрему и твои комнаты в нужный вид приведут. Не ждали мы тебя, вот и встретить не можем, как подобает.
После такого и ругаться было и к чему – только хамкой себя выставить. Татьяна позволила себя увести, а Софья отправилась искать Лушку.
Оплошавшая девочка нашлась внизу, в сенях, где рыдала в полотенце. Еще двое пытались ее успокоить.
– Чего сырость развели? В реке воды мало?
Сейчас Софья разговаривала, как нормальный человек. Она уже выговаривала все буквы, просто при взрослых старалась не показывать своих талантов.
Лушка подняла от полотенца красные глаза.
– Не гоните, царевна!!!
И бросилась Софье в ноги. Девочка вздрогнула, но осталась на месте. М – да, сложно к такому привыкнуть. В том мире бывало всякое, но в ногах у нее не валялись, а тут это в порядке вещей.
Софья вздохнула.
– Встань. Не погоню.
– Не гневайтесь…
Лушка даже не слышала. Софья кивнула двум другим девочкам – Аксинье и Прасковье.
– Девочки, поднимите ее.
Водруженная на ноги Лушка стояла неровно и пошатывалась, живо напоминая Софье колокольню, которую построили в ее родном городе. Та тоже пошатывалась, поскольку проект делали откровенные халтурщики и с благословения церкви (т. е. денег им не заплатили).
– Луша, тебя никто не гонит. Все хорошо.
На этот раз дошло и девочка, уже почти девушка, пару лет и замуж можно, уставилась на Софью. Чего уж там, девчонки, попавшие из грязи в палаты, дико боялись отсюда вылететь, с ума сходили от страха. Такие шансы два раза не предоставляются.
Девчонка утерла сопливый нос рукавом. Софья откровенно поморщилась.
– Луша, у тебя носовой платок где?
Платок тут же нашелся за рукавом рубахи.
– Вот им нос и вытирай. Не крестьянка, чай, царской дочери служишь.
– Да, гос – сударыня царевна…
Софья топнула ногой.
– Вспоминай! Училась!
– Д – да, ва… ше высочество.
– Вот. За проступок – наказание. Будешь седьмицу на стол подавать бессменно. Мало ли кто приедет – что ж, у тебя при всех руки так дрожать будут?
– слушаюсь, ваше высочество.
– И сегодня еще три страницы из псалтыря прочтешь.
Вот это наказание было посерьезнее. Не спать девчонке до полуночи, а то и больше, но жалости Софья не испытывала. Наказание соответствует проступку – это раз, учиться надо всегда – это два, она и так счастлива, что не выгоняют – это три.
– Да умойся, поди. Час тебе отдыха, чтобы себя в порядок привела. Девочки – помогите ей.
Софья отпустила всех троих взмахом тонкой руки и развернулась обратно, к царевне Анне.
И вот там‑то узнала про сегодняшний подвиг Алексея. Четыре человека – две царевны, царевич и его дружка частенько теперь собирались по вечерам, разговаривали, обсуждали… здесь Софья почти могла не таиться. Почти. Иван Морозов все‑таки оставался не то, чтобы черным ящиком, но если за себя, Алексея и Анну Софья была спокойна, то Иван мог еще расколоться. Или просто по – детски разболтать, что ему доверено.
Хотя шила в мешке не утаишь и в определенной степени рисковать приходилось. Увы…
Но сейчас… сейчас Софья была безумно горда собой. Это ж надо так воспитать, что за несколько месяцев у ребенка зубки прорезались?
Более того, он кусаться начал! Хотя раньше наверняка и головы бы не поднял – скушал бы любой боярский наезд и только понурился. А тут!
– Лёшенька, ты гений! Я тебя обожаю!!!
Софья принялась активно захваливать братца, подключилась царевна Анна, Иван тоже вставил свои пять копеек, за что получил прочувствованный поцелуй в щеку от старшей царевны – мол, умничка, с такими друзьями и враги не страшны, сама Софья в это время тискала брата, хотя тот и отмахивался. Но отмахивался‑то он, отмахивался, а приятно ему было, определенно. Во имя принципов дедушки Дурова – хвалите вашего воспитанника и почаще. Еще ни одно животное не было воспитано палкой.
Так что вся четверка была довольна.
А чуть позже вечером, осталось всего три человека. Анна, Алексей, Софья. И теперь разговор пошел уже иначе.
– Как вы думаете, боярин утрется – или?
У Софьи было слишком мало данных для анализа, у Алексея – тоже, поэтому две пары глаз обратились на Анну. Царевна задумалась…
– Либо он поедет братцу жаловаться, – дети кивнули, давая понять, что братец ясен, уточнять не надо. – Либо обиду проглотит, поймет, что неправ был и кланяться придет.
– А это возможно?
Анна пожала плечами.
– При дворе быть, да кланяться не научиться? Чай, не холоп его отчитывал – царевич.
Может, и так. Софья вздохнула.
– А что мы можем сказать, если царь – батюшка огневается?
Теперь задумался и Алексей. Общими усилиями были выведены несколько простых правил.
Если боярин помчится жаловаться – наехать в ответ. Или даже голубя послать, благо, есть несколько штук. Так и так, приехал, хамил, наезжал, охранника выпороть угрожал – это что ж такое творится, если бояре на территории царевича произвол творят? Дальше‑то что? Бунт? Уж разберись, царь – батюшка…
Если жалоб не будет – на тормозах все равно не спускать. Компромисс, как известно, равен разнице двух компроматов. И лишняя бумажка на боярина не помешает. Намекнуть ему со временем, что так и так, за плохой характер надо хорошо платить. Но тут все зыбко… как карта ляжет.
И самый лучший вариант – если боярин поймет, что вчера себя подставил и придет извиняться. Тогда можно у него аккуратно что‑то да попросить. А вот что?
И вот тут Софья потерла руки. Она собиралась разводить еще и скот. А почему, собственно, нет? На базе Дьяково, с привлечением местных жителей в качестве пастухов и подпасков, выписать сюда… какие там коровы лучшие в настоящий момент? Голландские?
Этот вопрос надо было еще проработать, но выписать обязательно не местную дохлятину, у которой из поколения в поколение отрицательный отбор, а вот именно, что молочных коров, завести свое стадо, выписать элитных овец и заняться шерстью. Софья вообще собиралась со временем развернуть все другой стороной.
Сколько она сейчас не смотрела, сколько ни расспрашивала, а вывод был один. России упорно не давали развивать свое производство. Она устраивала всех, как сырьевая база, в крайнем случае – перекупщики, но и не более того. А вот производители…
А вот не надо вам, медведям, из болота лезть! И неважно, что медведи в болоте не водятся! Сиди и не рыпайся!
К примеру, ни к чему вам канаты делать, мы пеньку скупим. И паруса ткать тоже незачем. Лен покупаем по дешевке, а вам продукцию втридорога отдадим…
А чтоб вы уж точно не удумали, у любого, кто ситуацию изменить попытается, мы покупать ничего не станем. Пусть на складах сгниет… или вообще сгорит. Со вторым и помочь можно…
Одним словом, купцов банкротили весело и со вкусом. А вот ее, если за ней вся мощь государства? Рискнете здоровьем?
Несколько раз иностранцев на Москве уже били, чтобы не продавали русским людям табак да водку, можем и повторить…
Да – да, Софья искренне удивилась, когда узнала, что водка – дьявольское зелье. А табак вообще мерзость богопротивная. Да какая скотина русский народ представляет вечно пьяным?! В… думающий орган бы им заколотить те учебники!
Одним словом – надо развивать промышленность. Строить мануфактуры, а для того наводить справки, где такое есть, что делать с той же шерстью, где выгоднее разводить овец… Англия? Хм – м…
Кто нам мешает, тот нам поможет!
Кто у нас посол в Англии? Наверняка есть такой, вот и пусть найдет людей, которые разбираются в овцах и в мануфактуре, но из дела вылетели. Капиталисты везде зверюги те еще, наверняка есть какие‑то банкроты, вот и пригласить их сюда для организации производства. Тут‑то конкурентов пока нет, важна не коммерция, а организация процесса производства. Но при определенном условии. Чтобы обязательно русские рабочие и обязательно учили их…
Кстати, под это дело можно ребят из школы потренировать в языках, пусть переводчиками пашут…
Идеи были оценены по достоинству. Точнее – выслушаны и приняты к сведению. А в остальном – пусть Софья думает, у нее голова большая.
Анна была просто счастлива со своими (пусть она их и не рожала, но…) детьми, а Алексей вовсю играл с новой игрушкой, и ему не было дела ни до чего иного. Ему хватало школы, интересных дел, свободы… да и здоровье на приволье сильно поправилось – чай, каждый день свинцом не травиться. Так что… ты решай, Сонюшка, а там поможем…
Софья и решила. И объяснив Алексею, чего требовать от боярина и зачем – тоже ушла спать. Встают тут с петухами, а хвостатые сволочи совершенно не понимают, что приличной царевне и до десяти утра иногда поспать хочется. Днем‑то спать совершенно некогда…
* * *
Боярин Ртищев действительно никуда не уехал. Ожидал царевича с раннего утра, за оградой, о чем донесли казаки – и Алексей распорядился пригласить боярина к себе. Благо, тот спрашивал, как бы ему царевича еще раз увидеть. Ни к чему его унижать еще больше разборками при слугах. Он и с глазу на глаз сумеет все сказать, а боярин благодарнее будет, да податливее, лицо – от он сохранил, чего еще надобно?
Ртищев оценил по – своему. И решил, что царевич, посоветовавшись со старшими, собрался пойти на мировую. Ведь обидел он боярина?
Обидел, да еще как! И главное – за что!? За казака – охранника, вчерашнего крестьянина, холопа, мразь, на которую плюнуть‑то порядочному человеку зазорно! Всем известно, что казаки – те еще нехристи, от турок нахватавшиеся невесть чего…
По палатам шел боярин гоголем, в светлицу вплывал жирным лебедем, а увидев происходящее – застыл белой статуей. Красивой такой…
Хотя ничего удивительного не происходило. Просто царевич изволил уравнения решать. Сидел за массивным, недавно только сделанным столом, писал перышком… Но если для Софьи решать даже интегралы в уме сложности не составляло, то Алексей пока еще сбивался на самом простом, вроде: 'Х = 15–2Х' и решать приходилось в двух вариантах. Со старыми цифрами, с титлами, красиво выписанными – и с арабскими, которые Софья объяснила Алексею достаточно быстро. В первых она и сама путалась, во вторых же – ничуть.
Алексей отложил в сторону свиток с решениями и поднял глаза на боярина. Сам он разговор начинать не собирался и Григорий Иванович поклонился первым.
– Поздорову ли, царевич – государь?
– Благодарение Богу, не жалуемся, – Алексей смотрел спокойно, и лишь на дне глаз затаилась насмешка. – Ты меня видеть пожелал, боярин?
– да, государь царевич.
– Вот я перед тобой. Что сказать мне желаешь?
Боярин с трудом проглотил все заготовки. Ребенок перед ним был слишком спокоен. Слишком уверен в себе. Слишком…
Да будь ты хоть трижды царевич и семи пядей во лбу, а все‑таки, ребенок интуитивно робеет перед взрослыми, старшими… это вколачивается поколениями. А он…
Смотрит так, что это боярину сробеть стоит – да и колени сами собой подкашиваются. И срывается с языка робкое:
– Н – не вели гневаться за вчерашнее, государь…
– Не у меня тебе прощения просить надо, а у казака моего. Не предо мной ты грешен, а перед ним.
Боярина аж придавило. А царевич только головой покачал.
– Вижу, не по нутру это тебе. Грех гордыни тебя тяжко придавил, боярин. Ой, тяжко…
– не гневайся, государь!
– мне на тебя гневаться вроде и не за что. Пусть батюшка решает, чего ты достоин. Ему интересно будет, почему ты на царского человека голос поднял, мой приказ нарушить пытался… сам ли, или подучил кто…
Вот теперь боярин действительно рухнул на колени. Алексей Михайлович – это вам не Алексей Алексеевич. Если сын еще в покое оставит, то отец сошлет куда – нито подальше и не задумается. Это – в лучшем случае. А в худшем – и бояр на дыбе вздергивали, было дело…
– Государь!
– а с другой стороны – ты моему отцу полезен…
Алексей смотрел на человека в дорогой шубе, который потел от страха и нестерпимо вонял на всю горницу. Опять сестренка права. Людьми управлять несложно. Это как маятник. Напугать – отпустить. Напугать – отпустить. И так, пока человек не поймет, чего ты от него хочешь…
Но боярин оказался сообразительным.
– Я и тебе могу быть полезен, государь. Испытай!
Алексей вздохнул. Повертел в пальцах перо.
– Что ж… Кто желает служить отчизне, тому преград нет. Будет у меня для тебя задание боярин. Есть ли у тебя человек, который по – англицки говорить умеет? Да хорошо говорить, чтобы поехать в далекую страну и вернуться?
Григорий Иванович задумался. А потом кивнул.
– Есть у меня такой человек. Отец у него англичанин, вот и Иван по – англицки разумеет дюже хорошо.
– грамотен ли он?
– Да, государь.
– привезешь его ко мне – для одной службы.
Григорий Иванович почтительно поклонился. Не хотелось ему Ивашку отпускать – дюже толков да сметлив, но государю лучше не прекословить.
– На пятый день от сегодняшнего ждать тебя буду, боярин.
– Слушаюсь, государь царевич.
– Иди…
Боярин, было уж и к двери попятился, но что‑то заставило царевича вскинуть руку.
– Да… говоришь, отец у него англичанин?
– Да, царевич…
– Отца тоже попроси приехать ко мне. Да вежливо попроси, понял?
Синие глаза блеснули так, что боярин аж шарахнулся. Потом поклонился почтительно – и получил жест, разрешающий уйти. Вылетел за дверь, перевел дух, но по – настоящему успокоиться смог, только когда за воротами оказался.
Волчонок растет, ой, волчонок…
Смилуйся, господи над рабом твоим Григорием!
* * *
Алексей проследил, как за боярином закрылась дверь и заглянул под стол.
– вылезай, можно!
– точно?
– ушел… Сонь, а зачем нам его отец?
– чтобы знать, что в Англии творится. Вдруг нам что полезно будет?
Алексей кивнул. Действительно, про Англию они знали только то, что она существует. Что там, кто там, как там – пес его знает. Правда, Софья вполне прилично говорила на английском, но лучше об этом умолчать, потому что вряд ли ее кто‑то поймет в Англии. Консалтинги, договора, лизинги и франчайзинги – за такие злобные заклинания и на костре сжечь могут. Да и диалект двадцать первого века разительно отличался от диалекта семнадцатого века.
Софья кое‑как выползла из‑под стола, откинула в сторону бересту с корявыми каракулями и потянулась.
– День‑то хороший какой! Лёша, тебе проехаться не хочется?
Алексей посмотрел в окно. Действительно, хотелось.
– а мы же заниматься хотели?
– Тетка Татьяна не даст.
При упоминании старшей родственницы, лицо Алексея вытянулось
– Действительно…
– А так ты бы поездил, посмотрел, где тут хорошие пастбища…
– и Ваньку с собой возьму, нечего ему сидеть в тереме…
Софья одарила брата улыбкой. Правильно. Верхом ездить – не нравоучения выслушивать, а они от Татьяны будут, наверняка. За что?
А просто так.
С какой целью бабы закатывают скандалы? Да чтобы утвердить свое главенство где‑либо. Или чтобы с ними не связывались. Территорию помечают, вот.
И мужикам присутствовать при этом не обязательно. Вовсе даже ни к чему. Вот Анна может при поддержке Софьи сцепиться с милой сестричкой, но посторонним эти разборки видеть не обязательно.
Алексей, просияв, умчался. Софья еще раз потянулась и отправилась на занятия. А то как же?
Обнаружив, что в этом теле мозг работает на порядок лучше, она стала искать, чем его загрузить. И нашла.
Языки.
Сейчас было время занятий турецким. Как это выглядело?
Спасибо Лейле. Девчонка оказалась умной и серьезной, поняла, что сможет заработать и обеспечить себе теплое место и стала сама разрабатывать планы уроков, на ходу подхватывая то, что предлагала Софья. На кухне они уже несколько раз были, готовили турецкие блюда. Одевались в турецкие одежды, правда, чтобы никто не увидел. Проводили уроки поэзии, стараясь перевести турецкие вирши на русский. Получалось откровенно коряво, но… а как?
О грамматике и сама Лейла имела весьма смутное представление, поэтому хотя бы разговорный турецкий и письменный. Сегодня же намечался урок танцев. И параллельно урок турецкого. Шаг назад, шаг вперед, поворот, верти бедрами, раз – два – три…. Сколько можно преподать во время урока танцев?
Много…
Тем более, что Лейла старалась. И девочки тоже. Ровно до тех пор, пока в горницу не явилась проспавшая Татьяна, весьма недовольная этим фактом.
– что тут происходит?
Софья обернулась.
Что‑что, учимся мы тут.
– Тетя, доброе утро. Я рада тебя видеть.
Девочки, как по команде, развернулись и склонились в поклонах. Лейла изящно опустила голову. Али, наигрывавший на маленькой флейте, оборвал музыку и поклонился на восточный манер.
Татьяна хлопнула глазами, но сказать ничего не успела. На помощь подоспела кавалерия в виде царевны Анны.
– Сестрица, милая, доброе утро. Как почивалось?
Подхватила Татьяну под руку и повлекла за собой. Софья вздохнула и кивнула Лейле.
– Занимайтесь. Я скоро вернусь.
И направилась вслед за тетками. Девушки проводили ее взглядами, исполненными облегчения. Да, они уважали Софью, но иногда этот ребенок казался им слишком страшным. Умна не по возрасту – был общий вердикт. И взгляд у нее нехороший.
Но дальше сплетен в опочивальнях это не шло. Будь Софья хоть и чертихой с рогами – она давала им возможность вырваться из замкнутого круга. Не станет ее – не станет и их, кому они там будут нужны? Так что Софья все рассчитала правильно – девочки для нее все что угодно сделали бы. И после ее ухода занимались не менее усердно, чем с ней.
А Софья тем временем догнала двух царевен.
– … зачем это? Грех ведь?
– какой грех в том, что девочки османский язык изучают?
– Они же язычники!
– И что с того?
– Они бы еще по – собачьи лаять научились!
– Понадобится – и по – собачьи научимся. Братец наш сколько языков знает? А ведь что франки, что османы…
– Франки в господа нашего Иисуса Христа веруют!
– А как ты османам об истинной вере расскажешь, если двух слов связать не можешь?
Татьяна насупилась. Крыть было нечем, и тут влезла Софья.
– тетя Таня, а правда, что ты хорошо рисуешь?
Что было, то было. Татьяна вообще была одаренной личностью – будь она портретисткой, цены бы ее картинам не было. Сейчас же ее талант растрачивался зря – она писала иконы, но женщина ведь иконописцем быть не может – грех это и глупость, так что слова Софьи упали на благодатную почву.
– Хорошо…
Софья внутренне усмехнулась.
– а ты нас не поучишь?
– кого это – нас?
– Девочек, конечно…
– Иконы писать?
– Да нет, парсуны, цветы, травы – что тебе в голову взбредет! Они ж и не пробовали никогда…
– мне что – заняться нечем? – вознегодовала Татьяна, но как‑то очень неубедительно. Мы можем злиться, ругаться, шипеть, фыркать, но когда речь идет о любимом, о твоем деле, занимаясь которым ту чувствуешь, как у тебя поет душа… тут сложно остаться злым и равнодушным. Татьяна и не смогла.
– Не хватало мне еще всякое отродье учить!
Только вот убедительности в ее голосе не хватало.
– Так и меня тоже, тетушка…
Софья смотрела чуть лукаво и так же смотрела Анна. Кажется, она поняла план племянницы. Сначала учить девочек, а потом и всех, кого понадобится. А изобразительное искусство оно никому не лишнее. Анна подмигнула девочке и продолжила уговаривать Татьяну, отмахиваясь от заявлений вроде 'грех', 'невместно мне' и 'не бывало на Руси такого…'.
Не бывало – станет.
И Анна и Софья понимали, что Татьяна согласится. Молиться целый день да склочничать? Этим она и дома в тереме занималась. А тут вот… если есть возможность попробовать что‑то еще – разве не стоит этого сделать? Страшная штука – желание реализовать себя.
* * *
По приезде в Москву Григорий Иванович тут же приказал привести к себе Ивана. Молодой человек явился пред боярские очи и тут же был озадачен – чтоб собираться срочно в Дьяково, к государю – царевичу. Да службу тому сослужить, какую он прикажет. А уж боярин Ивана не забудет, ежели царевич его за это приветит. И деньгами поможет, и хлебом…
Иван, которого дома звали Джонни с простой английской фамилией Томсон, переделанной дикими русскими варварами в 'Томский' ломаться не стал. Оно как‑то на Руси не принято ломаться, когда член царской фамилии приехать повелевает, а то ведь могут и иначе попросить – и головы не сбережешь.
Да и отец говорил, что ехать надо. От греха….
Помолились, матери все деньги, которые были, оставили – и отправились с боярином в путь – дорогу. Отец Ивана, когда‑то бывший английским баронетом Ричардом Томсоном, решил, что выхода нет – и они поехали, не зная, чего ожидать.
Ехал – боялся, что царевичу от него понадобилось, но встреча превзошла все его ожидания. Сначала пред царевичевы очи допустили боярина Григория. Но ненадолго.
Царевич сидел там же и так же, смотрел спокойно и серьезно, чуть улыбался.
– Поздорову ли, боярин?
Григорий Иванович низко поклонился.
– Государь царевич, доставил я тебе англичан.
– Благодарю за службу, боярин. Подожди пока, я с ними побеседую…
– Повинуюсь, государь царевич.
И спокойный взгляд синих глаз, от которого ноги сами к двери несут.
Романовых кровь….
* * *
Вылетел из кабинета боярин быстро, отдуваясь как тюлень и вытирая пот со лба. И кивнул Ивану с Ричардом – мол, заходите.
Те пару шагов сделали внутрь, в поклонах согнулись – и только дверь хлопнула.
– Ваше высочество, – заговорил, как привык, Ричард. – Я счастлив лицезреть…
– поднимите головы, – голос был детским, но властным. Англичане послушались.
За столом сидел мальчишка. Самый обычный. Светлые волосы, синие глаза, простая белая рубашка, красный кафтан… необычным было выражение его лица. Спокойное и сосредоточенное.
– Как вас звали в Англии?
– Ричард Томсон, баронет, ваше высочество.
– Джон Томсон, ваше высочество.
– Почему вы уехали из Англии, Ричард?
И вот тут Софья едва не взвыла под столом. Твою же ж!!!
Баронет уехал, когда казнили короля Карла!
Да, Софья забила на историю большой гвоздь, но этот факт, благодаря некоему мсье Дюма, был известен всем! И как его казнили, и как в Англии спустя где‑то лет десять – двенадцать реставрировалась монархия, и как оттуда бежали все, кому не лень.
Когда казнили Карла?
Одиннадцать лет назад. В тысяча шестьсот сорок девятом году.*
* извините за даты, данные по нашему летоисчислению, но так просто удобнее работать. Потом, если понадобится, переделаю в другой системе. Прим. авт.
Из прочитанного когда‑то Дюма (пересказанного мужем, сыном, просмотренного в кино) Софья смутно помнила, что Кромвель продержался лет десять, а потом опять восстановили монархию.
'Кромвель умер?!'
Алексей бросил быстрый взгляд вниз и озвучил вопрос, подсказанный сестрой.
Англичане переглянулись, поклонились и сообщили, что да – умер. Не желают ли они вернуться домой?
Желали бы, ваше высочество, но понимают, что возвращаться некуда. Когда‑то у них на родине было богатство. Пришлось бежать. Поместье теперь давно в других руках и концов не найти. Они с королем не были в изгнании, титулу их и тридцати лет нету, так что цена им там невелика. Здесь же кое – какое имущество, привыкли, вросли…
Это в Англии думают, что здесь одни дикари на Руси живут, а вот как окажешься в Москве златоглавой, как приглядишься – совсем иное оказывается…
Вросли.
Чем занимались?
Да всем помаленьку. Дед вот овцами, шерстью, у отца Ричарда своя мануфактура была, надеялись, что Ричард ее унаследует, а тут вот стало возможным купить титул и клочок земли, много денег туда ушло, потом казнь Карла Стюарта…
Софья не верила своему счастью. Хотя не верила – недолго.
Как ни странно, наверное, это подмечают все, кто что‑то делает самостоятельно. Стоит человеку что‑то решить и начать да хотя бы просто звонить по объявлениям, как находится все потребное. Лучше всего это выразил Леонид Соловьев в бессмертном 'Ходже Насреддине'.*
*…судьба и случай никогда не приходят на помощь к тому, кто заменяет дело жалобами и призывами. Дорогу осилит идущий; пусть в пути ослабнут и подогнутся его ноги – он должен ползти на руках и коленях, и тогда обязательно ночью вдали увидит он яркое пламя костров и, приблизившись, увидит купеческий караван, остановившийся на отдых, и караван этот непременно окажется попутным, и найдется свободный верблюд, на котором путник доедет туда, куда нужно… Сидящий же на дороге и предающийся отчаянию – сколь бы ни плакал он и ни жаловался – не возбудит сочувствия в бездушных камнях; он умрет от жажды в пустыне, труп его станет добычей смрадных гиен, кости его занесет горячий песок. Прим. авт.
Дорогу осилит идущий или хотя бы тот, кто начал делать первые шаги – и тогда она сама уляжется ему под ноги. Вселенная обязательно поможет тому, кто искренне чего‑то желает.
Многого ожидали бывшие англичане, но предложение Алексея стало для них неожиданностью.
Царевич желал разводить овец и заниматься шерстью, устраивать мануфактуру – и предлагал Ричарду предварительно посмотреть и посчитать, сколько для этого надо, а Ивану, то есть Джону – отправиться ненадолго на родину, закупить там все потребное и вернуться.
А помимо того – навербовать мастеров, которые захотят приехать, жить на Руси, работать на царевича – не за спасибо, нет, за хорошие деньги. И если пожелают – пусть едут с семьями. Наверняка ведь найдутся те, кто и смогут и захотят…
Деньги?
Дадим.
Казаков с тобой отправим, четыре человека в сопровождение. Семье поможем – ежели пожелаете, можно в Дьяково переехать, почему нет, в Москве‑то беспокойно ныне…
И не надо отвечать сразу. Времени у вас – до завтра. Обдумать, решить, переговорить – идите.
Когда дверь плотно закрылась, Алексей выглянул, приказал казакам никого не впускать – и заглянул под стол. Извлек оттуда сестру и принялся помогать ей – у девочки сильно затекла нога и теперь она ожесточенно ее массировала, чтобы быстрее восстановился кровоток. А вы посидите минут сорок, двигая только рукой с угольком!
– Сонь, а не грех ли это?
– О чем ты, братец?
– Они короля своего свергли, казнили, а мы будем с ними дело иметь?
Софья сморщила нос.
– Братик, нам специалисты нужны. Мы овец в жизни не разводили, тем более с мануфактурами не имели дело…
– а зачем они нам?
– Шерсть – она всегда полезна. А овца – это и шерсть, и мясо, пасется везде, неприхотлива, глуповата, ну да ладно, нам их не за ум любить. А шерсть – это войска, наши ученики, простые люди…
Алексей пожал плечами.
– Думаешь, от них добру быть? Они на короля руку подняли…
– Ричард ее не поднимал, сам бежал, чтобы не убили… а остальные – Бог им судья, братик.
