Текст книги "Сестра (СИ)"
Автор книги: Галина Гончарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
'А чему вы собираетесь учить детей?'
'Стоит ли царевичу встревать в грубые забавы всякого быдла?'
'Царь стоит выше других и ни одно его решение не может быть неправильным…'
Когда Софья собрала воедино все, что ее тревожило, и проанализировала, картина получилась печальная. Товарищ мягко отсекал царевича от остальных, пресекал все его попытки побольше узнать о народе, которым Алексей собирался править, убеждал мальчишку в его гениальности и идеальности, ну и информацию качал до кучки.
А куча вырастала большая и вонючая…
При ином раскладе, не окажись рядом Софьи, остался бы этот тип при дворе – и влез бы к царю… да хоть в селезенку. Такие без мыла и через то самое место куда хошь влезут! Но даже если ему обломали все планы, товарищ не растерялся. Дети – наше будущее? Вот и столбим местечко при будущем наследнике.
Если оставить его без присмотра, то через пять – шесть лет он станет любимым наставником царевича, а Алешка будет полным гов… человеком нехорошим. Типичным мальчиком – мажором.
Такие вот расклады.
И как это обозвать, если не агент влияния?
Более того, 'умник' уверял, что важнее церковной реформы нет ничего и все, кто ей противятся есть враги коварные и подлые. А это, к гадалке не ходи, могло привести к гражданской войне.
Что делать с поганцем, Софья представляла. Но вот как…
А потом вспомнила про свою заметочку.
Протоп, говорите? Аввакум?
Оставалось только потереть руки и уговорить царевну Анну. Почему бы и не съездить в Москву одним днем? Царевич с батюшкой и матушкой повидается, Софья, разумеется, тоже. А заодно и еще кое с кем…
* * *
День у Феодосии Морозовой не заладился. С утра‑то все было хорошо. Молитва, она душу умиротворяет. А вот потом…
Муж прихварывал и ругался на всех, почем свет стоит.
Девки, как очумели. Подали в пост – рыбное, как будто неизвестно им, что дала она обет – не есть рыбу в посты, а вкушать только каши и пироги постные. Оправдывались потом, что мол, для боярина готовили ла попутали, но – поздно было. Уже укусила пирог, хоть и выплюнула, да тело глупое все равно осквернилось…
Сыночек любимый, Иванушка, тако же прибаливал. Да и братец мужа, Борис, чувствовал себя плохо, а Анна Морозова… эх, не благочестива она, не готова душой.
Тремя перстами креститься готова, кукишем, не иначе. А ведь известно всем, кто в кукише сидит!
Поэтому, когда в ворота застучали, громко и весело, озлилась Феодосия еще больше. Но узнав, кто пожаловал, только глаза распахнула и закричала на дворню, чтобы пошевеливались живее!
Царевич Алексей Алексеевич пожаловал, да с ним царевны Анна и Софья! Как не принять гостей дорогих…
А в глубине души еще мыслишка крутится. Алексей Алекссевич мальчик еще. А у нее – Иванушка, сынок любимый. Чем не товарищ для государя? А еще ежели рядом они были бы, глядишь, и вернулся бы Алексей Алексеевич в свое время к древнему чину…
Теперь принять бы их со всем чином и смирением…
Только напрасно тревожилась Феодосия. Гости дорогие приехали потихоньку – и с порога попросили шума не поднимать! Царевна Анна – веселая, красивая, без похабной краски румяная, раскрасневшаяся с дороги, лично отослала всех слуг да дворовых, помогла раздеться племяннику, а Софья подошла к боярыне.
– Тетенька, помоги?
Говорила малышка пока еще не совсем чисто, но взгляд из‑под пухового платка был не по – детски серьезным и умным. Феодосию даже дрожь пробрала, но тут моргнула девочка – и нет ничего. Стоит ребенок лет четырех, улыбается, помощи доверчиво ждет… поблазнилось, не иначе.
Феодосия гостей за стол пригласила, за мужа извинилась, мол, болен Глебушка, не по силам ему вниз сойти, да и дохтур не велит больного тревожить… царевна Анна только головой покачала – не тревожь, не надо, мы сами поднимемся, как переговорим.
– Да мы и не к боярину, мы к тебе, Феодосьюшка.
Мысли выпугнутыми птицами заметались. Узнали что? Или…
– Не пугайся так, хорошее дело мы хотим сделать. Ты ведь протопопу Аввакуму дочь духовная?
– воистину, – Феодосия отрицать и не стала. Что правду таить? Да и не боится она за себя отвечать, за веру свою старинную, от предков…
– Сейчас протопоп в ссылке, в Сибири. Хотим мы царю в ноги упасть, чтобы вернул его. И просьба у нас есть к протопопу, чтобы приехал царевича наставлять… а еще, коли дочь ты духовная ему, то можно бы и Ванятку отпускать к нам в Дьяково, приглядели бы за мальчиком, да и ты бы к нему наезжала почаще…
У Феодосии в душе райские птицы запели. О чем и мечтать не чаяла – все сбывалось, как во сне диковинном. Ни жива, ни мертва встала, хотела царевне в ноги броситься – Алексей Алексеевич вовремя за руку удержал.
– Не смей, боярыня! Человеку только пред богом надлежит ниц падать, но не перед другим человеком. Ибо все мы пред ним равны, а друг пред другом выхваляться – гордыня это, грех…
Софья только улыбнулась про себя. А ведь ее работа, ее… Она подсказала царевне Анне, она научила Алексея – и ведь интересно получается, когда не ты сама, с шашкой и на лихом коне, как она ранее всю жизнь. Надо бы и искусство интриги осваивать.
А и неплохо получается, вон, боярыня прослезилась, к образам бросилась, молитву забормотала. Гости подумали – и присоединились. И крестились – как и сама хозяйка, двумя перстами. От такого у Феодосии еще больше слезы хлынули – и пришлось царевне Анне утешать хозяйку. Хоть и начинался день плохо, да продолжился более чем хорошо. Гости не погнушались и угощением, специально оговорили, что в пост им скоромного не подавать, и к боярину поднялись, утешили Глебушку. Царевич его пригласил приезжать в Дьяково, как будет возможность, а пока заботиться о себе и дохтура слушать. Боярин даже прослезился, какой царевич разумный, и говорит по – взрослому. Вот Ванечка, сын любимый, хоть и старше, а все ж дитя во многом…
И к Ванечке гости тоже зашли.
Алексей не побрезговал, на край кровати больного присел, расспросил, чему мальчик учится, узнал, что иноземным языкам, да чтению, да цифири, задумался, и спросил:
– А пять умножить на семь сколько будет?
Ванечка минут пять соображал, потом ответил, что тридцать пять. Софья про себя фыркнула. Счету он учится. Десять лет парню, кабы не больше, а по знаниям на уровне пятилетнего ребенка. Зато теперь молитвы все знает. И мать его наверняка постами и праведной жизнью заморила. Нет, надо мальчишку забирать. Опять же, Алексею будет чем перед отцом оправдываться. Не голь безродная, Иван Морозов в товарищах. Да и бояре примолкнут. Кстати, можно им и идейку подбросить, что вот когда до смирения Феодосии дорастете, тогда и детей начнете в дружки царевичу подсовывать. А то чему они научить могут? Как пятки лизать да воровать?
Сами справимся, благодарю покорно.
Гости побыли еще немного и откланялись. А Феодосия, проводив их и успокоив домашних (Ванечке пришлось пообещать, что как только он оправится, так и в Дьяково сразу же поедет), села писать письмо протопопу. И душа ее впервые за долгое время была спокойна.
Ежели царевич старой верой не брезгует, может, и не одолеет антихрист Русь – матушку?
* * *
С двуперстием и троеперстием идея была Софьина. Она вообще последнее время заинтересовалась этим вопросом, а то ж… Раскол в любом деле – штука такая, ненужная, а уж в религии…
Это в двадцать первом веке хоть коли религию, хоть не коли, там процент верующих еще меньше процента думающих и действующих. А здесь, когда каждый твердо знает, что Бог есть – ой, ё, шире вселенной горе моё…
Любой раскол будет аукаться еще не одно десятилетие, а то и столетие. И вы мне скажите, кому это таки выгодно? Однозначно – не России.
Нет, теорию Великого Заговора мы пока выводить не будем, информации не хватает. Но подозрения всегда при нас. А вдруг? Кругом враги!
Софья даже и не задумалась – не страдает ли она манией преследования. Не страдает. Наслаждается.
А боярыня Морозова была необходима. Во – первых, если одна баба упорно держалась против государства несколько лет, значит грех ее талант расходовать попусту. Она и на службе отечеству себе врагов найдет, и бороться будет уже с ними, а не с родным царем. Во – вторых, важно было, чтобы протопоп не просто приехал, а уже соответственно подготовленный. А тоже – нечего бороться с государством!
Бороться данный протопоп будет исключительно с теми, на кого Софья укажет. В крайнем случае – Алешку попросим указкой поводить а то ж…
Если его просто так вызвать, царским указом – наверняка приедет в боевой форме бешеного дикобраза. Как же, официальная власть, утеснители, никонианцы, антихристы…
А вот если ему духовная дочь отпишет, да еще покрасивее…
Софье очень хотелось, чтобы сладилось.
Лучшее, что может быть у бизнесмена – это его команда. А дальше… дураки собирают подчиненных, умные – соратников. Дело за малым – сделать из протопопа соратника.
Справимся?
Попробуем… Софья улыбнулась и затеяла в карете игру в 'камень, ножницы, бумага…' на троих. Царевна Анна улыбалась, участвуя в детской игре.
Да, она уже давно подметила, что Софья умнее, чем старается казаться. И что?
Трагедии в этом она не усматривала. Дети бывают разные, если Сонюшка умнее других – так что теперь? А ничего. Молчать, опекать ребенка и помогать в ее замыслах, пока ведь она ничего страшного не совершает, просто вырвалась из терема, Алёшу утянула, ее вот – и насколько ж в Дьяково дышится легче. Анна себя впервые за тридцать лет живой почувствовала! Ничего плохого девочка не делает, а что тесно ей в рамках – так и всем тесно. Пусть живет, а Анна постарается хоть бы и ей помочь. Раз уж у нее не вышло расправить крылья, пусть девочка радуется жизни.
* * *
Алексея Михайловича, то есть родного отца Софья уже больше месяца не видела – и показался он еще более одутловатым и усталым. Увы…
Русско – польская война высасывала из царя все силы, но чем пока помочь – Софья и отдаленно не представляла. А потом предоставила играть первую скрипку Алексею и мальчишка не подвел. Умничка он!
Ей бы такого сына в свое время – они бы и Америку нагнули… и мерзким шепотком в глубине души 'А воспитывать ты не пыталась? Глядишь, и вырос бы не хуже…'.
Так, не будем о грустном. Пусть Вадик будет счастлив, а она будет все менять здесь. Постепенно, тихой сапой…
– А еще мы хотим просить тебя, батюшка!
– О чем, сыне?
Царь был более чем доволен. Ребенок продемонстрировал нехилое знание математики, бойко потрещал с отцом на латыни и на польском, произнес несколько фраз по – турецки, показал свои прописи – и Алексей Михайлович почувствовал искреннее умиление при виде аккуратных буквиц. У него в этом возрасте так ловко не выходило. Наследник растет, царь…
Попутно наследник поблагодарил его за Симеона, мол, такой разумник, эт‑то чтот‑то… но иронизировала только Софья, Алексей благодарил вполне серьезно. Девочка считала, что пока не надо разубеждать братца, хватит минимизации воздействия. Вот приедет протопоп – и пусть воюют. Она уж постарается…
– Тятенька, разреши, чтобы к нам протопоп Аввакум приехал?
Вот тут Алексей Михайлович и опешил, но Алёша смотрел такими ясными чистыми глазами…
– Да зачем он тебе, сынок?
– Батюшка, раскол нашу землю надвое рвет. А ежели будет главный смутьян при царской школе…
– Так чему он научит‑то, сынок?
– а на то, чтобы учить у меня Симеон есть. Неужто он протопопа не переубедит?
Алексей Михайлович задумался. С одной стороны – нужен ли ему протопоп здесь? С другой стороны – почему бы и нет? Ему мученики за старую веру не нужны, да и Алёша верно сказал – ни к чему раскол. Ежели протопоп страдалец, то тут его многие поддержат. А ежели он при школе состоит и царем обласкан?
Не случится ли так, что его как неблагодарного воспримут? А это уж как подать…
Царь поцеловал сына в румяную щечку.
– Будь по – твоему. Верну я тебе протопопа и прикажу ему в Дьяково находиться неотлучно…
– Да ни к чему это. Алешенька, – вмешалась царевна Анна. – Пусть ездит, куда пожелает, только сам он никуда уйти не захочет.
Царь посмотрел на сестру. И только головой покачал. Анна раньше была словно рисунок водой на белой стене, а сейчас проявились краски, улыбка… из нее жизнь показалась! И сейчас царевна была красавицей, несмотря на свой почтенный возраст.*
* тогда 30 лет было Возрастом для женщины, почти старость. Прим. авт.
– Ты расцвела, сестрица… пора сватов ждать, не иначе?
Спросил шуткой, сам знал, что не так. Анна Михайловна только рассмеялась.
– Ох, братец… Если б ты знал, как легко на воле дышится после терема!
– Если б знал – давно бы тебя отправил в Дьяково. А то и Танюшу с Ариной. Примете?
Софья едва не взвыла в голос. Вот этих двоих им точно не хватало! Но Анна Михайловна засмеялась, покачала головой – и царь даже глаза прикрыл.
– Аннушка, как же ты на матушку похожа…
– Я родителей частенько вспоминаю, братик. Да и сейчас… Если б не Сонюшка с Алешенькой – до сей поры не жила бы… А как Машенька? Феденька? Девочки как?
– Болеют и Марьюшка, и сынок – вздохнул Алексей Михайлович, – вот лето будет, вывезу их в Коломенское, там, на просторе и оживеют, бог даст… а девочки благополучны.
– Все в руке божьей, – Анна перекрестилась, дети подхватили. Софья мысленно смирилась с приездом Ирины и Татьяны и прикинула, что они будут нагрузкой. Как раньше к Дюма шел какой‑нибудь Васечкин с культовой повестью 'Спасение голодных'. Ладно. Если к Дьяково в нагрузку пойдут две тетки вполне рабочего возраста – она на них протопопа натравит. Особенно на Татьяну, то‑то радости будет даме!
Найдем, чем их занять, никуда не денутся, особенно Ирину Михайловну. Она тетка дельная, лишь бы Анне не мешала…
Софья обняла тетку за шею.
– Анюша, ты лучшая.
Получилось коряво: 'Анюся, ты лусяя…', но Анна обняла девочку и опять расцвела улыбкой. Алексей Михайлович головой покачал.
– Своих бы тебе…
Анна горько улыбнулась. Софья обняла ее покрепче, пусть знает, что не одна.
– Своих мне уже не видеть, Алёшенька. Ты лучше о дочках поразмысли, неужто им нашу судьбу повторять? Есть же принцы в чужих странах…
– Да не православные они…
– Муж да спасется женою своей, а жена – мужем своим. Подумай, братец родненький. Сонюшка, вон, какая разумница. Век ли ей в девках куковать?
– Ку – ку. Ку – ку. Ку – ку…
Алексей Михайлович искренне рассмеялась над Софьей, которая на слово 'куковать' смешно растопырила ручки и надула щеки.
– Подумаю я, Аннушка.
Софья мысленно перевела дух. Вот еще импортных женихов нам не хватало! Пффф!
Перебьемся! Пусть сначала до бани додумаются, а то рассказывал ей один приятель, что в просвещенной Европе были приняты 'туалетные визиты'. Он другое слово называл, но суть в том, что людей принимали, сидя на ночных горшках*. И мы еще на порнуху в 21–м веке ругаемся?
Нет уж, пусть сначала сами цивилизуются.
* такое действительно было, один из примеров – маркиза де Помпадур. Прим. авт.
А вообще – Алексей Михайлович оказался умным товарищем. Свинцовый водопровод уже разбирался, передавался на нужды отечества и заменялся вполне себе симпатичными трубами из лиственницы. Отчего царь заметил, что вода стала приятнее пахнуть. Софья могла бы добавить, что не только пахнуть, но и пользы будет больше, но пока было нельзя. Начали продавать орленую бумагу для прошений, отчего казне был прибыток. Но…
Про медные деньги шептались. Служанки и кормилица пересказывали все Софье – и она понимала, что если так пойдет дальше, то взрыва не избежать. Что бывает во время взрыва?
Правильно, отсутствие финансирования бюджетников, к которым сейчас относятся и она, и ее школа.
А значит надо обзаводиться своим производством. Хоть бы каким. Только вот что она может предложить в качестве товара?
Лекции по франчайзингу?
Архитектурно – планировочное решение застройки пригорода Москвы?
Ну – ну…
Но то, что пришло ей в голову, было намного проще.
Косметика. То, чем пользовались и будут пользоваться миллионы лет все женщины. Не для мужа, так для любовника. К тому же здесь она производилась из мегаядовитых элементов. Свинец, сурьма, карминовая (читай – киноварная) краска – не угодно ли? С таким набором красоты семейству Борджиа можно было и не стараться травить врагов. Сами перемрут. Целуешь жену ежедневно в щечку – получаешь дозу свинцовых белил. В губы – ртути. А ведь эти радости накапливаются в организме…
А Софья могла предложить более – менее приличную рецептуру. Откуда?
Так в свое время она и косметикой занималась. Не как химик, вовсе нет! Просто торговала и заодно слушала своих работников. Был у них такой Пал Саныч Водолеев, который каждому желающему был готов в красках рассказывать о своей работе. С рецептами, историческими примерами, чуть ли не демонстрациями. Да, срок годности у ее теней, туши и прочих радостей будет минимален. Но… когда это останавливало женщин, желающих быть красивыми?
Это был пункт первый.
Уж что‑что, а развернуть рекламную компанию, красиво оформить, правильно подать – тут у нее конкурентов не будет.
Второй – норка и соболь. Разведение и пошив шуб. А почему бы нет? Элитный питомник, элитный мех… хотя с живого зверя Софья драть шкуру не собиралась. Только с мертвых.
Интересно, почему в уголовном кодексе нет статьи за живодерство?
Это два пункта.
Третий – чем может похвалиться любая женщина, даже бизнес – леди?
Да кухонная утварь разных видов. Найти нескольких кузнецов, объяснить – и прибыль пополам. А то капусту рубят сечкой в большой кадушке, терок пока еще нет, про пароварки молчим…
Кстати – можно бы по поводу цемента с бетоном подумать. А еще узнать, что там с Баку – и застолбить местечко. Бакинская нефть – штука хорошая. Легкие фракции – бензин, тяжелые – асфальт, а дороги в России в любом веке кошмарны. Но это пока было лирикой.
С тем же успехом можно было мечтать об освоении Урала. Да не таком, как сейчас, с деревнями, а с шахтами, серьезными и качественными заводами, плавильными печами, кузницами, штамповкой и все это – в промышленных масштабах.
Казна пока не потянет.
Пока…
Сейчас Софья прикидывала и набрасывала бизнес – планы на косметику, утварь и шубы. И единственное, что ее утешало – это отсутствие курса доллара, индекса Доу – Джонса и фондовой биржи. Чтоб им всем полинять два раза!
А осуществлять будем чуть позже… но обязательно будем.
Пока же – встреча в верхах прошла отлично, Алексей Михайлович был доволен и сыном – умником и вполне здоровой дочерью, и обещал протопопа. Что еще надо?
Между прочим, на Феодосию Морозову Софья не просто так нацелилась. У дамы было такое состояние (братцы Морозовы воровали, как дышали), что грех его было не прибрать к рукам. Ладно, пока еще не у дамы, но шептались, что братья Борис с Глебом долго не протянут, наследник после них Иван, а над ним – мамаша, которая любого подомнет не хуже Т-34. Если Феодосия будет уверена, что это на благо старой веры – она все до копейки отдаст, а Софье, хоть убейся, нужны были независимые инвесторы. И так слишком много за ней странностей для маленького ребенка.
Была и еще одна встреча, но вот тут и Софье и Алексею не повезло.
Царица была… не в настроении – это не то слово. Федора нельзя было успокоить никакими средствами, болел он каждые два дня, не понос, так золотуха – и в результате Мария выглядела откровенно измотанной.
Мамки, няньки, это все хорошо, но ведь царевич. Игрок со скамейки запасных, если что с Алексеем случится, а тут неясно, доживет ли он хоть до года. Муж тоже не радует, поскольку у него своих проблем хватает. Сестра плачется, золовки кусаются, дети – наследник и тот удрал из дворца и царь ему позволил. Опять же, теремные интриги никто не отменял, но сколько они сил и времени отнимают – врагу бы весь этот курятник подарить.
Так что царица и рада бы пообщаться с детьми, но куда там…
Софье искренне было жалко симпатичную, но уж очень замотанную женщину, которая выглядела лет на десять старше своего возраста. Морозов, гад, интриги плел, а расплачиваться Марии. Но и сделать для не ничего царевна пока не могла.
Мать?
Да, наверное. Но Софья ее как мать не воспринимала. Не было у нее нежных чувств к родителям в том мире, не появилось и в этом. Человека не переделаешь…
* * *
Месяц спустя.
Татьяна Михайловка неодобрительно покосилась на деревеньку, появившуюся вдали.
Дьяково.
Дыра беспросветная. Конечно, именно так она не думала, но мысли были нерадостными. И когда в очередной раз она бросилась братцу в ноги, умоляя его вернуть Никона – у того лопнуло терпение. Татьяна была отлаяна вдоль и поперек (орал самодержец так, что на соборе Василия Блаженного позолота облетала) и брат ушел, хлопнув дверью. А на следующий день известили царевну, что ехать ей либо в Дьяково – либо в женский монастырь погостить на пару месяцев, пока царь не остынет.
Татьяна хотела выбрать монастырь, поближе к тому, куда Никона заточили, но тут уж Ирина за голову схватилась.
– Да в своем уме ли ты сестрица? Тебя ж брат вообще в келье на всю жизнь запрет!
Аргумент был признан весомым – и Татьяна для начала выбрала Дьяково. В монастырь‑то она всегда успеет, их на Руси много и никуда сии заведения не денутся. А Дьяково…
Царевну еще во многом вело любопытство. Что ж там такое, что сестрицу Анну и калачом обратно не заманишь? А ведь самая тихая, самая скромная…
Село, впрочем, радовало глаз новой церковью и ярмаркой за околицей. А неподалеку находилось и то место, куда надлежало ехать ей. За невысокой оградкой – курице перескочить, почти плетень, новенькие терема и какие‑то достаточно несуразные здания (казарм царевна ни разу не видела, иначе опознала бы сразу). Четыре здания готовы, еще почти десяток строится. Опять‑таки, царевне и в голову не приходило, что это – на вырост. Для следующих поколений учеников. Потому и ограду пока серьезную не делали – вот утвердят окончательно план, тогда можно будет.
Ведь следующей осенью будет еще набор – и детей надо будет куда‑то селить. Опять же, нужно расширять столовую, нужно организовать мастерские, да и все остальное – почему бы нет?
Несколько производств прямо на базе школы, кузницу самую лучшую, потом кузнеца найти, скотный двор расширить…
Надо – все. Вот сделать сразу все не получалось, поэтому сначала обошлись жизненным минимумом, а сейчас под чутким руководством царевича Алексея строили и остальное, что ему подсказывала Софья. Татьяна, понятно, об этом не знала и сейчас разглядывала все издали с недовольным видом. Потом разрешила трогаться дальше.
И стоило ей сюда ехать?
Удивляться всерьез она начала у ворот, когда ее не пустили внутрь. Охрана на полном серьезе скрестила бердыши и поинтересовалась:
– Откуда, кто, зачем?
– А ну с дороги, холоп! – рявкнул боярин Ртищев. Начальник царской Мастеровой Палаты, Григорий Иванович, прекословия не терпел и, честно говоря, с царской сестрой в поездку не рвался. Но царь приказал – и боярин поехал.
Стоящие охранники даже не дрогнули.
– Осади, боярин, примирительно проговорил один из них. – Сейчас царевич в отъезде, приедет, тогда и пропустим.
– Да я тебя на конюшне запорю, холоп! – Ртищев и правда замахнулся плетью, но был остановлен повелительным окриком.
– а ну, осади!
К воротам на коне подлетала процессия из шести всадников. Четверо взрослых и двое ребят лет семи – десяти. Татьяна пригляделась из окошка, не откидывая сильно занавеси – нельзя. Позор какой будет – царской дочери как чернавке в щелку подглядывать…
Одного из ребят она узнала, хотя и не сразу.
Алешенька, племянник любимый. Но как же он изменился!
Вместо бледного благочинного мальчика, которого в Кремле было не видно и не слышно, на коне сидел загорелый крепыш с недобрым прищуром. Конь гарцевал, намекая хозяину, что хорошо бы еще поскакать, но слушался всадника – и если бы Татьяна разбиралась в конских статях – она бы восхитилась вороным аргамаком. Рядом с ним спокойно стоял второй конь соловой масти. Сидевший на нем мальчик лет восьми – десяти Татьяне не был знаком и неудивительно. Ванечка Морозов вообще редко из дома выходил. Это в Дьяково, избавленный от неустанной опеки властной матери, он начал постепенно осваиваться. Да и отношение здесь было другое.
Дома все выглядело так. Лошадка? Да никогда! Она тебя сбросит, ты обязательно убьешься, нельзя, пойдем лучше помолимся о всеобщем благе.
Здесь же…
Лошадка? Хорошо, завтра подберем тебе конька посмирнее и начнем учиться. Царевич учится – и тебе не зазорно. Сбросит? А мы такого подберем, чтобы не сбросил. Только и обихаживать конька сам будешь. Не умеешь? Научишься. Царевич же научился, а ты чем хуже?
Казаки вообще были народом не особо отягощенным чинопочитанием. На Дону с этим было проще, а уж Фролка Разин, у которого было два брата – атамана, тем более прогибаться не умел. Родни‑то надо быть достойным…
С царем у них бы конфликт случился в первый же час – и свободны. Но с царевичем, которого постоянно настраивала Софья…
Непочтительны? Так казаки же, люди грубые, их дело турок рубить, а не ножкой по паркету шаркать. Вот, бояре все льстивы, как один – они тебе больше по нраву? Нет? Тогда потерпи пока, уважение тоже надо заслужить.
Чем? А работой… Да нет, турок убивать не нужно, Ибрагим вроде бы ни в чем не виноват, но вот если ты попросишь тебя научить – да, так и будет. Тебя начнут уважать, если ты не сломаешься и не дрогнешь. А учитывая фамильный Романовский характер – достаточно упрямый и жесткий, которым Алексея природа наделила в полной мере, мальчишка уперся. Ему хотелось, чтобы его уважали – и он намерен был этого добиваться всеми способами.
И упорно учился вместе со всеми, хотя и чуть поодаль. Так же, как и остальные, держал тяжелые палки в вытянутых руках, развивая мышцы, так же отжимался, так же лазил по канату и так же чистил лошадь. И получал от этого искреннее удовольствие.
Запретить‑то было некому.
Учителя слушались царевну Анну, воспитатель царевича качал неодобрительно головой, но будучи мужчиной умным, ничего не запрещал, только поддерживал. Понимал, что положение безвыходное. Царю накляузничаешь – царевич обидится, да так лихо, что ласточкой со двора полетишь. Даже если и не сразу – злопамятность также Романовское фамильное качество. А вот если ему потакать – глядишь, наиграется, да забудет обо всем, как о старых солдатиках.
Ан нет, интерес царевича все больше разгорался. Ему интересно было его маленькое хозяйство, где можно было строить не в учебной комнате, а на приволье, где все было настоящим и серьезным. Так ребенка привлекает на яркий детский доспех, а взрослая сабля, уже попробовавшая крови – и оттянуть Алексея от его занятий за уши нельзя было. Оставалось только мириться до поры до времени. Если б хоть Алексей Михайлович не одобрял, но его‑то увлечение сына как раз порадовало, и о воинских упражнениях он читал с умиленной улыбкой.
Сейчас же царевич ездил в деревню – договориться и кое – чего прикупить. Софья настояла. Точнее с хитрой улыбкой подкинула идею, что ежели не знать, что сколько стоит – воровать обязательно будут, и вот это еще нужно, и то, и другое – что ж, все на казначея скидывать? Сам съездил бы, развеялся, Ванечку с собой возьми, на людей посмотри, себя покажи… а там, глядишь, и понравится?
И ведь понравилось.
Сейчас Алексей возвращался обратно – договаривался со старшим на селе, чтобы купить холстины и из нее сразу в деревне рубах с портами пошить. Да, на царевичево это дело, но Софья планировала постепенно подключить на этот пост Ваньку Морозова. Если воровать не будет, то лучше никого и не найти. А пока пусть посмотрит, что да как…
И застал у ворот такие радости жизни.
Механизм включился сразу.
Его людей бьют!
Алексей отлично осознавал происходящее, и сильно удивлялся себе. Раньше ему и в голову бы не пришло повысить голос на боярина, но сейчас он не раздумывая, дернул Фрола за рукав, а тот уже рявкнул во всю мощь легких.
Его людям угрожают!
Рука сама потянулась к плети. Именно в этот момент и начал в мальчишке просыпаться царевич. Раньше‑то повода не было, он и так знал, что все по его будет, и гнев его был скорее детским, повалиться на пол – и кричать, пока игрушку не дадут. Он ведь ни за кого не отвечал, от него никто не зависел, а сейчас…
Кто смеет распоряжаться на моей земле!?
Боярин чуть осадил назад. Одно дело – с казаками лаяться, другое – с царевичем. Но дурная кровь требовала выхода.
– государь царевич…
– Я хочу знать, что здесь происходит, – процедил Алексей тоном, которого никак нельзя было ждать от семилетнего мальчишки. Но…
Исподволь, изо дня в день, рядом с ним была Софья. Рассказывала сказки, играла, учила… и в нужный момент заложенное вышло наружу. Как рефлекс, сработавший быстрее разума.
Боярин натолкнулся, как на саблю, на взгляд холодных синих глаз, за царевичем поигрывали плетками казаки, а они одним ударом могли покалечить… и тоже выглядели недружелюбными. Растерянным и испуганным был только Ванечка, но от него‑то ничего и не зависело.
Алексей ждал, насмешливо разглядывая боярина. Не суетясь, не повторяя вопрос – он в своем праве. Это – его холоп.
И Григорий Иванович сдался. Одно дело – собачиться с казаками, другое – с царевичем. Тут и царь не заступится.
– Государь царевич, меня батюшка твой послал…
– Моим людям угрожать?
Голос мальчика был спокоен, интонация почти ровной. Ни ярости, ни злости. Только легкий интерес – и это было похуже крика. Но Григорий Иванович пока не осознавал всей опасности. А меж тем, Алексей действительно разозлился. Кровь…
– Не угрожал я, государь царевич. Холопы твои пропускать меня отказывались…
– а почему они должны были мой приказ нарушать? Это моя воля – никого на территорию школы не пропускать. Ты, боярин, решил ее оспорить?
Вот тут Ртищев и рухнул в ловушку со всего размаха.
– Не спорил я, государь царевич…
– Иван?
Алексей (опять‑таки с подачи сестры) старался запомнить всех своих людей по именам. Сначала – по подсказке, потом уже осознанно, понимая, что это дает блестящие результаты. Понимая, что они известны самому царевичу, люди поневоле начинали вести себя иначе. Одно дело, когда ты один из многих, серая масса. И другое, когда тебя выделяют и знают.
– Обещал, государь, что на конюшне запорет, – сообщил стражник.
Алексей вскинул бровь с таким выражением, что Софья бы в ладоши захлопала.
– Вот как? Моего человека? Не много ли ты на себя берешь, боярин?
Ртищев явственно побледнел, понимая, что дело принимает нехороший оборот – и принялся заметать хвостом.
– Государь царевич, да я ж не со зла! Пошутил я так…
– а люди твои тоже пошутили бы? Почто приехал, боярин?
Григорий Иванович замешкался на миг, но царевич смотрел холодно и зло, убедить его не представлялось возможным – и боярин выбрал меньшее из зол.
– Повелел мне царь – батюшка проводить к тебе в гости государыню царевну Татьяну.
Алексей перевел взгляд на возок, на телеги со всякими разностями… ностальгически вспомнил, как они с Анной и Софьей ездят в Москву – минимум необходимого чтобы в пути не задерживаться и кивнул.
