Текст книги "Запах полыни"
Автор книги: Галина Гордиенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
И что за словарь?! Вроде бы интеллигентная девушка, из хорошей семьи…
– Я хотела сказать – купила.
Но Анна Генриховна не смягчилась и на чай не осталась. Торопилась домой, ее там ждал старый сиамский кот.
Если верить Анне Генриховне, ее Тимоша без хозяйки даже к своим мискам не подходил, так скучал. Одиночества он не любил, предпочитая «неспешную беседу и хорошее общество».
Таня, Сауле и Никита тысячи раз слышали, что «Тимоша – настоящий аристократ, редкий умница и красавец».
Изредка Анна Генриховна скромно добавляла – «как все сиамцы».
Никита с Таней смотрели, как она неспешно обувается. Причесывается у зеркала и повязывает косынку. Прячет старый-престарый зонт, такой большой, что не вмещается в сумку целиком.
И покорно слушали, как Анна Генриховна проклинает современное телевидение, его «разлагающее влияние на неокрепшие умы молодежи».
– «За стеклом», «Дом-1», «Дом-2», «Счастливы вместе» – глупо, пошло, все шутки, что называется, ниже пояса…
– Мы с мамой не смотрим. – Никита широко улыбнулся няньке, демонстрируя передние зубы – новенькие, с зубчатыми марочными краями.
– Я тоже только названия слышала, – поддержала Таня.
– Зато другие у экранов сидят как приклеенные. – Анна Генриховна подняла с пола красный ремень и вернула на вешалку.
– Не все!
Но Анна Генриховна лишь рукой махнула. Сказала, что спорить не собирается, но уверена – расслоение в стране идет не только социальное или по материальному достатку, но и самое страшное – интеллектуальное. Теряется общий язык, углубляется непонимание, появился новый класс – «быдло российское». Это молодые люди со словарным запасом в четыре-пять тысяч и любимейшей передачей «Дом-2». Завтрашние взрослые, не знающие, что такое параллели и меридианы, в каких странах находится Киев, Ташкент или Алма-Ата, что такое холокост, геноцид или адаптация…
На этом Анна Генриховна выдохлась. Перекрестила насупленного Никиту – мальчик пытался переварить услышанное – и ядовито посоветовала Тане не увлекаться красным цветом.
И тем более – не сочетать его с белым, ей не три года!
Таня наблюдала, как Никита ест пирожное, и непроизвольно улыбалась, так «вкусно» у мальчишки это получалось.
Свои три эклера – нет, ей точно пора на диету! – Таня проглотила мгновенно и теперь маялась: и чего не взяла больше, кто мешал? Ведь за весь день съела только яблоко и выпила стакан ряженки, некогда было забежать в кафе или домой.
Таня пододвинула тарелку с пирожными поближе к Никите. Налила себе еще одну чашку чая, кофе варить поленилась: в конце концов, она в гостях или как? Посмотрела на часы и проворчала:
– Твоя мать совсем о нас забыла. Шляется где-то, а ведь должна юлой крутиться вокруг…
– Почему это – должна крутиться? – Никита с наслаждением слизнул воздушный, шоколадного цвета крем.
– Ты – единственный сын, а я – дорогая гостья. Разве нет?
– Ну, так, – неохотно признал мальчик. И вдруг просиял: – А давай я возле тебя покручусь? Ты же и моя гостья!
– Толку-то! Мне, конечно, будет приятно, но вот кофе ты не сваришь…
– Кофе – нет. Но я научусь, хочешь?
– Учись. Я где-то слышала, что у мужиков это выходит лучше. И мясо у них получается лучше, особенно жареное, шашлыки там или отбивные. А вот супчики, тут – шалишь. На них у вашего брата терпения не хватает.
– У меня хватит, вот увидишь. – Никита взял следующий эклер. – А то мама не любит готовить. – И похвастал: – Я знаешь как картошку чистить наловчился? Шкурка тонкая-тонкая, аж светится…
– Еще бы не наловчился, – сердито фыркнула Таня. – Видела я, как управляется с картошкой твоя мамочка – одни отходы!
– Она… она просто рассеянная, – насупился Никита.
– А я что, возражаю? Именно что без головы! Вечно витает в облаках, все никак на землю не спустится…
Никита вернул надкусанное пирожное на тарелку и исподлобья уставился на гостью:
– Мама хорошая!
– Вот-вот – не мама, а ангел небесный, – съязвила Таня. – Нет чтобы нас ужином накормить…
– Ужин есть, – возмутился Никита. – В холодильнике котлеты и каша гречневая! Хочешь, в микроволновке тебе разогрею? Прямо сейчас?
– Что, правда котлеты есть? – оживилась Таня.
– Сделать? – Никита с готовностью вскочил со стула.
– Ну, нет! Я все же твою любимую маман дождусь, тогда и отдам им должное!
Таня непроизвольно облизнулась: котлеты Саулешка жарила классные – сочные, нежные, пахучие… кругленькие, как колобки!
Никита хихикнул, вспомнил: в прошлый раз тетя Таня побила все рекорды, съела ровно десять штук! – и снова взял пирожное.
Таня посмотрела в окно и нахмурилась: уже совсем стемнело, где только глупая Саулешка ходит? Сама от писка комариного шарахается, а туда же – гулять затемно.
Таня одним глотком допила чай и небрежно поинтересовалась:
– Кстати, не знаешь, где твою мамулю носит? А то я не спросила. Она меня в кабинете у шефа вызвонила, сам понимаешь – при нем особо не поболтаешь.
– Наверное, к бабе Нине пошла.
– Баба Нина – это кто? В первый раз о такой слышу.
– Старушка одна. – Никита пожал плечами. – На рынке досками торгует. Разделочными. Я ее тоже никогда не видел.
– Да-а? И что твоя мама потеряла у этой старушки-невидимки?
– Она… – Никита не договорил, оглянулся на дверь.
Затолкал в рот почти пол-эклера и виновато прошамкал:
– Сама у нее спросишь.
– Что – секрет? – мгновенно насторожилась Таня. – Очередная благотворительная акция – «дружно поможем старикам и бродячим собакам»?
– Вовсе нет. – Никита вдруг покраснел и обиженно буркнул: – Ну, скажи – собаки-то здесь при чем?
– В общем-то ни при чем, – мирно согласилась Таня. – Это я так, для красного словца.
– Вечно ты…
Таня приложила палец к губам. Никита привстал: он тоже услышал, как открывается входная дверь.
– Наконец-то явилась. – Таня посмотрела на часы и сурово сдвинула брови: почти девять. – Надо же – и петухи еще не пропели!
– Не ругайся только, ладно?
– Да я и не собиралась, во всяком случае – не при тебе…
Таня замерла с открытым ртом: в прихожей явственно заворчала собака. Никита изумленно моргнул.
– Неужели сглазила? – неверяще прошептала Таня.
Они переглянулись: Сауле кому-то предложила не стесняться и чувствовать себя как дома.
Не сговариваясь, Таня с Никитой одновременно протиснулись в дверь. Вылетели в прихожую и дружно попятились: на них скалило внушительные зубы бело-розовое чудовище.
– О боже, бультерьер! – потрясенно выдохнула Таня.
Нащупала рядом Китеныша и задвинула за собственную спину.
Страшная собака утробно зарычала. Никита нервно икнул. Таня в ступоре рассматривала огромный тяжелый носище, круглые крошечные глазки, широченные кривые лапы, голый неприятный хвост…
Бультерьер показался ей огромным, невероятно худым и поэтому вдвойне опасным. Ребра буквально выпирали сквозь кожу, бочкообразная грудь запаленно ходила, с длинного языка капала на пол слюна.
Сауле виновато сказала:
– Он лифт не любит. Мы ехали, а он – по лестнице…
– Ну и ну – настоящий монстр, – пролепетала Таня.
– Не монстр, а Кеша, – обиженно поправили ее.
Таня вздрогнула от неожиданности и наконец обрела способность замечать еще что-либо, кроме страшного пса. Она машинально придержала Китеныша – мальчишка чуть не просочился в прихожую из-под ее руки – и пробормотала:
– Будто твой Кеша не может быть монстром…
Она только сейчас разглядела еще одну гостью: рядом с Сауле стояла девчонка лет четырех-пяти в грязной голубой куртке. Щуплая, жалкая, с короткими смешными хвостиками, в потертых джинсах и драных кроссовках явно не своего размера – настоящий Маленький Мук.
Замарашка смотрела удивительно независимо, и Таня раздраженно воскликнула:
– Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
– Разве нужно объяснять?
Мягкий, укоризненный голос матери мгновенно привел Никиту в чувство. Он вывернулся из-под Таниного локтя и виновато сказал:
– Ничего страшного, у нас просто гости, да, мам?
– Ага, совсем ничего страшного в нашем доме, – кивнула Таня. – Особенно ничего страшного в этой милой, почти беззубой собачке!
– Кеша не беззубый! – возмутилась девчонка.
– Какая жалость, – хмыкнула Таня. – А я-то, наивная, надеялась – у меня галлюцинации!
– Она так шутит, – вежливо пояснил Никита.
Сауле рассмеялась и шепнула гостье:
– Вообще-то она очень добрая!
– Особенно местами, – проворчала Таня, неодобрительно наблюдая, как чудовищно грязная куртка оказывается на вешалке в опасной близости от ее кипенно-белого кашемирового пальто. – И чаще, когда сплю, еще лучше – зубами к стенке.
Она непроизвольно поежилась: взгляд собаки был давящим, тяжелым, неприятным. И девчонка смотрела настороженно, будто ожидала, что ее сию секунду выставят за дверь.
«Из нормального дома и выставили бы. – Таня недоверчиво разглядывала маленькую бродяжку и отвратительного пса. – Только кто сказал, что этот дом нормальный?..»
Сауле подтолкнула гостью к комнате и улыбнулась сыну:
– Не на пороге же будем знакомиться, правда?
Девчонка неохотно сбросила кроссовки и обошла Таню по максимально большой дуге. Бультерьер свирепо – видимо, на всякий случай – скалил зубы и двигался за маленькой хозяйкой след в след.
Таня брезгливо поморщилась: новая Саулешкина приятельница могла со спокойной совестью остаться в обуви, ее драные носки давно потеряли первоначальный цвет и выглядели устрашающе серыми. Впрочем, как и когда-то белая футболка.
– Садись пока на диван, – весело сказала ей в спину Сауле. – Я быстренько, только переоденусь.
– Хочешь, я тебе свою новую книжку покажу? – Никита бросился за гостьей, едва не наступая собаке на хвост. – Мама недавно из библиотеки принесла. Пустячные сказки, я их уже читал, зато с такими картинками…
Таня не расслышала ответа девочки, она прикрыла за детьми дверь. Повернулась к подруге и язвительно поинтересовалась:
– Ну и откуда ты выкопала это сокровище?
Сауле, убирая сапоги, невинно уточнила:
– Ты о ребенке или о песике?
– Тоже, нашла «песика». – Таня непроизвольно оглянулась на комнату. – Помесь крокодила с чудовищной крысой, а не собака, у меня до сих пор ноги в коленях дрожат!
– Так я тебе и поверила, – рассмеялась Сауле. – То-то бедный Кеша удрал отсюда на полусогнутых!
– «Бедный Кеша», – возмущенно фыркнула Таня. – Ты еще скажи – он при «бедной Лизе»!
– Угадала!
– Что я угадала?
– Малышку зовут Лизой.
– Серьезно?
– Конечно.
Таня приоткрыла дверь и осторожно заглянула в комнату: противная девчонка чинно сидела на диване и небрежно перелистывала страницы. Свирепый бультерьер лежал у нее в ногах, и Никита едва не топтался по собаке, что-то шепотом рассказывая гостье.
Таня уважительно хмыкнула: Китеныш совершенно не боялся пса, его гораздо больше интересовала новая подружка, что понятно: здесь редко бывали гости.
Странно, но и бультерьер практически не обращал на мальчишку внимания. Зато на открытую Таней дверь смотрел с нехорошим интересом, будто ждал нападения.
– И где ты познакомилась с этой сладкой парочкой? – Таня повернулась к подруге.
– Какая разница?
– Ага, значит, что-то нечисто!
– С чего ты взяла?
– Иначе бы ты не крутила, а честно отвечала на вопросы!
– Я и не кручу, мы на рынке познакомились.
– Ну, понятно, эта маленькая оборванка пришла за покупками, вы оказались в одной очереди и разговорились за жизнь…
– Тань, прекрати. Голодная малышка утащила булочку – кстати, уже надкусанную! – я как раз была рядом.
– Тысячу раз тебе говорила – никаких Тань!!!
Сауле оглянулась на дверь и прикрыла рот ладонью, ее душил смех.
Тане такая реакция показалась более чем подозрительной, обычно подруга лишь кротко извинялась. Впрочем, за годы их дружбы это случалось всего несколько раз, Сауле всегда называла ее Татьяной.
– Прости, – с трудом сдерживая улыбку, пробормотала Сауле. – Я вас сейчас познакомлю, и ты все поймешь…
– «Познакомлю»! – передразнила Таня. – Приволокла в дом черт-те кого…
– Всего лишь ребенка.
– Рыночную воровку, – ехидно уточнила Таня. – Да еще с мерзкой грязной собакой в кильватере!
– Тебе не стыдно?
Таня сделала вид, что прислушивается к собственным ощущениям:
– Кажется, нет. Точно нет. Ну, ни грамма!
Сауле невольно улыбнулась: артистка.
Она бросила встревоженный взгляд на комнату и подумала, что не стоило так надолго оставлять Лизавету одну в незнакомой обстановке, девочку и без того едва удалось уговорить прийти.
Печально, но реакция Татьяны вполне предсказуема, малышке, видимо, уже приходилось с таким сталкиваться. Всю дорогу Лизавета тревожилась, как ее примут в чужом доме.
Правда, держалась девчушка молодцом, басовито уверяя Сауле, что терпеть не может «шататься по гостям». И что – «они с Кешей уже поели, булочка сытная попалась, ужас просто, теперь бы только выспаться, пока мамка в бегах». Говорить говорила, но держалась рядом, видимо, не так уж часто Лизавету приглашали в гости, и девочке было интересно.
Кеша послушно трусил у ее ног, не понимая толком, куда они собрались на ночь глядя. Изредка он забегал вперед и тогда вопросительно заглядывал в глаза хозяйке: мол, не пора ли поворачивать к дому?
Что творилось в Лизаветиной квартире, Сауле хорошо представляла, хоть в сами комнаты – их оказалось две – и не зашла, ждала девочку в коридоре.
С нее вполне хватило и неимоверно грязной прихожей. Абсолютно пустой, если не считать ржавого кривого гвоздя, торчащего у двери, малышка аккуратно повесила на него свою голубую курточку. Ни тапочек у порога, ни коврика, ни полки или какой-нибудь простенькой вешалки под верхнюю одежду…
Мать Лизы она не застала, чему искренне порадовалась.
Сауле не представляла, что можно сказать женщине, которая совершенно не интересуется дочерью. Придуманные по дороге страстные обличительные речи казались сейчас наивными и даже глупыми.
Сауле распустила туго стянутые волосы и прошлась по ним щеткой. Потом тряхнула головой, радуясь свободе, и серьезно сказала:
– Малышка ту несчастную булочку даже есть сама не стала, понесла домой голодному Кеше. И честно разделила с собакой!
– Нажрался, значит, зубастик? То-то я заметила: отрыжка его буквально замучила, – проворчала Таня тоном ниже, она всегда отдавала должное сильным людям, будь это даже грязная малолетняя бродяжка.
– Поэтому я и пригласила ее в гости, обещала познакомить с Китенышем. И покормлю заодно, ребенок почти прозрачный, вот-вот дистрофия начнется…
– Ты забыла добавить, что и собака у нее – настоящий мешок с костями, жаль, зубищи на месте!
– Само собой, Кеша тоже приглашен на ужин, – кротко согласилась Сауле. – Девочка без него не пошла бы, они дружат.
– Как же – «не пошла бы», побежала бы!
– Я приглашала. Она отказалась.
– Ой, только не надо душещипательных историй, время рождественских сказок прошло, на носу лето!
Сауле вкрадчиво предложила:
– В принципе ты можешь идти домой и с ней не знакомиться…
– Ну да, разбежалась, как же, – возмутилась Таня. – Я уйду, а эта шустрая девица вас с Китенышем тут же обчистит!
– Ну как тебе…
– И не мечтай – не стыдно!
– Что, совсем?
– Саулешка, ты настоящая дура, – рассердилась вдруг Таня. – Никто кроме тебя – поверь, я знаю, что говорю, – не притащил бы в дом замарашку с рынка! А уж если эту замарашку при всех поймали на воровстве…
– Она взяла всего лишь хлеб!
– Не взяла, а украла!
– Но хлеб.
– Да хоть хлебную корочку!
Услышав рычание, подруги перестали переругиваться и обернулись: в дверях стоял бультерьер. Набычившийся, чудовищные клыки наружу, он грозно поедал глазами оторопевшую Таню.
Сауле виновато пролепетала:
– Что ты, Кеша, мы вовсе не ссоримся, это же моя лучшая подруга…
Бультерьер недоверчиво заворчал. Сауле искательно улыбнулась. Никита из комнаты торопливо подтвердил:
– Они правда дружат.
Лизавета смотрела на женщин с нескрываемым злорадством и молчала. Она-то знала, что Кеша с самого нежного возраста не любит громких голосов, в их квартире они слишком часто кончались безобразными драками, а то и поножовщиной. Мамины приятели отлично это знали и, если пес с девочкой находились дома, вели себя тише воды ниже травы. Особенно после того, как Кеша порвал сухожилия дяде Юре, схватившему во время ссоры нож.
Впрочем, Лизавета практически никогда не оставалась в квартире, когда мама устраивала пьянки. Даже зимой забирала свое одеяло, уходила с Кешей на верхний этаж и устраивалась там возле батареи. Соседи не возражали, они жалели девочку и иногда подкармливали. Совали в руки то бутерброд с сыром, то пирожок, изредка выносили даже пластиковую тарелку с жареной картошкой и сосисками.
Как-то Лизавета получила большущий кусок шоколадного торта, в сорок восьмой квартире праздновали день рождения. Потом он часто снился девочке, этот воздушный бисквит, украшенный меренгами и нежным кремом.
В жизни Лизавета не ела ничего вкуснее!
При этом девочка не считала себя несчастной, отнюдь. У нее же Кеша! На улице Лизавету и пальцем никто не трогал, трусили.
Жаль, мамка никого не боялась и спьяну распускала руки. Она и Кешу била, если он не успевал спрятаться.
Ногами!
Кеша по-прежнему ворчал, демонстрируя всем желающим впечатляющий набор острейших клыков. Притихшие дети сидели на диване и смотрели на взрослых.
Сауле прятала от Тани улыбку, она не сомневалась, что пес никого не тронет. И первый раз видела подругу растерянной.
Татьяна, которая терпеть не могла никакого давления, неожиданно разозлилась. Подбоченилась и возмущенно прошипела:
– Ах ты ж, суповой набор в ассортименте, крокодил зубастый, крыса голохвостая, задница розовая! Ты в гости сюда заявился или так, шел мимо и заглянул на разборки?!
– В гости, – быстро ответила за любимца Лизавета. – Он в гости пришел. – И уточнила: – Со мной. Мы с ним вместе пришли. Нас вот она пригласила. Сауле называется.
– А чего ж тогда «пальцы веером»?!
– Это так… для порядка. Чтоб не кричали. Вдруг да поссоритесь? Кеша ссор ужас как не любит и криков не любит, он такой…
– Ишь, «такой»! А если в нос ногой, чтоб права не качал?!
– Не надо в нос, – испугалась Лизавета, – он хороший!
Бультерьер вертел тяжелой башкой, то ли слушал так, то ли следил за говорящими. Но больше не рычал. Отошел от порога и снова лег в ногах у хозяйки.
Никита с любопытством спросил:
– А почему «суповой набор»?
Таня ответить не успела. Зато гостья нежно погладила любимца по тяжелой голове и огорченно признала:
– Худой он у меня, видишь, ребра наружу?
Никита сочувственно кивнул.
– Ничего, вот я вырасту… Я ему ливерную колбасу куплю! Знаешь, как он любит ливерную колбасу?
– Ливерную?
– Именно что ливерную. Я ему много-много куплю!
И дам все сразу. – Тощее чумазое личико стало мечтательным. – Чтоб он ел, ел, ел… Пока не наестся!
Никита расстроенно рассматривал собаку. Он как-то сразу не обратил внимания на Кешину худобу, просто позавидовал гостье: маленькая, а уже свой пес. Он о таком и думать не смел, радовался, когда соседка с первого этажа позволяла выгулять болонку, смешную и лохматую безобразницу Ресси.
Татьяна молчала, живые глаза ее показались Сауле непривычно серьезными и даже печальными. Вряд ли она сейчас помнила об украденной булочке. Даже на собаку Татьяна смотрела без страха, скорее, с брезгливой жалостью. А у Китеныша набухли губы и подозрительно заблестели глаза.
Решив отвлечь подругу и сына от грустной темы, Сауле преувеличенно весело воскликнула:
– Ну, ливерной колбасы у нас, к сожалению, нет! Зато есть домашние котлетки и гречневая каша с маслом! По-моему, тоже неплохо, как считаете? И сейчас мы пойдем ужинать, если честно, у меня после завтрака крошки во рту не было!
– Ура! – Никита обернулся к гостье: – Знаешь, какие вкусные котлетки мама готовит? – и гордо пообещал: – Кеше тоже понравятся, вот увидишь!
Таня хмыкнула, но ничего не сказала, что уже удивительно. Бультерьер взволнованно засопел и вопросительно поднял глаза на хозяйку, будто тоже понял, о чем речь.
– Только давайте перед ужином я вас быстренько перезнакомлю. А то и солонку друг другу не передать. – Сауле рассмеялась. – Не скажешь же: «Эй, как там тебя»…
Никита с Лизаветой переглянулись и дружно фыркнули. Сауле притянула к себе сына и сказала:
– Будем вежливыми и для начала представимся нашей гостье…
Бультерьер вдруг заворчал, и Сауле поправилась:
– Гостям, конечно же гостям, прошу прощения. Так вот, это мой сын, зовут Никита.
– Я знаю, – сказала Лизавета. – Ты мне говорила.
– А это – моя ближайшая подруга и очень, очень хороший человек. – При этих словах Танино лицо перекосило так, словно она сунула в рот кусок лимона без сахара. – Татьяна Константиновна. И пусть она морщится, сколько ее душеньке угодно, все равно это так, правда, Китеныш?
– Точно, – кивнул Никита. – Она такая. Просто иногда притворяется вредной.
– Вот спасибо так спасибо, – всплеснула руками Таня.
– Хорошенькая рекомендация, ничего не скажешь!
– Меня ты уже знаешь, я – Сауле, – не обращая внимания на ернический тон подруги, улыбнулась Сауле. Она ласково коснулась руки гостьи. – Теперь твоя очередь. Ты сама представишься или позволишь мне?
– Сама, – угрюмо буркнула девочка.
Она вышла на середину комнаты и передернула плечами, как от озноба, малышке явно было не по себе. И все же она держала марку – маленькая, тонкая, как струна, и такая же напряженная.
Девочка посмотрела на пса – бультерьер настороженно поднял голову – и негромко скомандовала, хлопая себя по ноге:
– Ко мне!
Нескладный, неуклюжий внешне пес мгновенно оказался у ног хозяйки, никто и не заметил, как это произошло. Только Никита восторженно присвистнул, и Таня невнятно высказалась, то ли восхищаясь, то ли негодуя.
– Это Кеша, – коротко представила пса малышка. – Он мое все! Мы всегда вместе. Он мне родной.
Пес гулко гавкнул, подтверждая. Малышка забавно подбоченилась и звонко сказала, почему-то с вызовом глядя на ошеломленную необычным «представлением» Татьяну:
– А я – Лизавета! Просто Лизавета, понятно?
– Ага, – заулыбался Никита. – Что тут непонятного?
Девочка в его сторону и головы не повернула. Топнула ногой и процедила сквозь зубы, по-прежнему глядя исключительно на Татьяну:
– И чтоб никаких там Лиз, Лизонек и Лизочек, все запомнили? – Она смотрела так грозно, что огромный бультерьер съежился и стал выглядеть раза в два меньше, это казалось невероятным. Лизавета мимоходом потрепала его по холке, успокаивая, показывая, что им-то как раз довольны, и проворчала: – Терпеть не могу дурацкие сокращения! Только – Лизавета, и точка!
Татьяна изумленно открыла рот. Сауле в голос захохотала. Никита возмущенно вопросил:
– Чего тут смешного?
– Ничего! – рявкнула Татьяна, обалдело рассматривая маленькую паршивку, так ловко ее подставившую.
Она только сейчас поняла, над чем смеялась подруга в коридоре.
