Текст книги "Запах полыни"
Автор книги: Галина Гордиенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
И озабоченно подумал, что его-то мать точно сходит с ума. Обычно он всегда предупреждал, когда задерживался, а тут…
И сотовый, как назло, оставил в машине!
– Моя мама не заснула, – насупился Никита, – она… просто рассеянная. Это я должен был помнить о времени, а я… забыл.
– Я и сам обо всем забыл с твоими вопросами, – проворчал Колыванов. – Откуда ты их только берешь…
– Ты так и не сказал, – оживился Никита, – почему птицы такие разные, даже не летающие есть, а ведь они же – птицы! Вот жирафы, например, все друг на друга похожи, только пятна на шкуре отличаются…
– О нет, не сейчас! – взмолился Колыванов.
– А когда? – деловито поинтересовался Никита.
– Забегу как-нибудь, – неуверенно пробормотал Колыванов. – Сам же сказал – ты практически каждый вечер тут…
– Завтра?
– Нет, завтра вряд ли получится…
Колыванов вызвал такси. Потом позвонил домой и пообещал матери, что минут через пятнадцать подъедет. С отвращением набросил на плечи влажный плащ и обернулся: Никита стоял у окна, он будто забыл о госте.
Колыванову стало не по себе: мальчишка казался таким крохотным на фоне огромного, во всю стену, окна, таким беззащитным. Его мать явно из современных шалав, только о себе думает, о ребенке не помнит, дура крашеная, а Никите всего-то шесть лет. И отца нет, а пацанчик неплохой, в самом деле неплохой…
– Я правда как-нибудь зайду.
Колыванов развернул мальчишку к себе лицом. Присел на корточки, темно-карие глаза оказались совсем рядом, печальные и удивительно серьезные. Колыванов почти сердито сказал:
– Ну не хочу я тебе врать! Не знаю, когда смогу сюда выбраться. Может, через три дня, может, через пять, а может – через неделю-две. У меня работа, понимаешь?
Никита неохотно кивнул и спросил:
– Но ты приедешь?
– Обещал же!
– Ты не думай, – Никита вдруг покраснел, – мама всегда отвечает на мои вопросы. Просто…
– Что «просто»?
– Она… по-другому говорит. Не так, как ты. И Анна Генриховна, и тетя Таня… Все по-разному отвечают, странно даже. И потом, ты… мужчина. Как я, только взрослый. А я никогда раньше… ну, так получилось!
– С тобой все ясно. – Колыванов вышел в коридор и выглянул в окно, такси еще не подъехало. – Теперь пошли, посмотрим, на месте ли твоя мама. А то, чего доброго, она уже ушла, забыв о тебе…
– Нет! Она там. Не надо, чтоб она тебя видела! – Никита испуганно ухватил его за рукав плаща.
– Да не собираюсь я на глаза ей показываться, – с досадой пробормотал Колыванов. – Но и ты пойми – я не могу уйти, не убедившись, что ты здесь не один. Я просто быстро загляну в комнату, и все.
Никита неохотно кивнул и прошептал:
– Вначале я.
– Веди уж… Сусанин! – хмыкнул Колыванов.
Он через плечо мальчишки заглянул в комнату и вздохнул с облегчением: можно спокойно уезжать. Слава богу, непутевая мамаша не сбежала. Преспокойно сидела за компьютером, жаль, с порога не видно, что она читает. Светловолосая, узкоплечая, в бесформенном грубом свитере, она увлеченно щелкала клавишей, листая страницы.
Колыванов вдруг поймал себя на мысли, что хочет, чтоб она обернулась – интересно же, на кого похож Никита. Волосы, скажем, у него темные, видно, мальчишка в отца…
Колыванов пожал плечами: впрочем, какая разница?
Он с некоторым удивлением осматривал крошечную комнату без окон. Не мог вспомнить, для чего она предназначена. Сколько раз бывал здесь, но никогда не обращал на нее внимания.
Холодильник, шкаф рядом, у другой стены – стол с компьютером, рабочее кресло, небольшой диван, широколистный цветок на полу, над ним лампа дневного света…
«Чего ради Векшегонов позволил этой девице сдвинуть рабочий график? – раздраженно подумал он. – Неужели эта шалава его любовница? Похоже на то…»
Колыванов неприязненно поморщился и тут же почувствовал, как Никита потянул его за руку прочь. И вовремя – как раз подъехало такси.
– Ты не бойся, мы сейчас тоже домой пойдем, – сказал с крыльца Никита, видя, что новый знакомый не решается захлопнуть дверь машины. – Мы рядом живем, и дождь как раз кончился…
Мальчик проводил взглядом отъехавшее такси и неохотно зашел в офис: действительно пора домой.
– И ты в таком виде ходишь на работу? – возмущенно прошипела Таня. – Матерь Божья, настоящее чмо!
– Вовсе нет, – смущенно запротестовала Сауле. – Я нормально одета, ты же сама сказала – я из провинции…
– Но не из тайги же!
– Из глухой деревни, какая разница?
– Ага! Еще скажи – из джунглей! Только что спустилась с пальмы и теперь знакомишься с благами цивилизации!
Сауле рассмеялась. Таня в отчаянии всплеснула руками:
– Где ты взяла это… это… этот свитер?!
– На рынке купила. У старушки одной. Очень теплый, между прочим. Ручной вязки. Я в нем совсем не мерзну.
– Он же мужской!
– На нем что, написано?
– А у тебя глаз нет?!
– Есть. Потому и купила. Он мне… понравился.
– И этот мешок тоже… понравился?!
– Какой мешок?
– Вот этот!!!
– Не дергай, пожалуйста. Ты с меня юбку сейчас стащишь.
– Ах ты ж боже мой, это, оказывается, юбка!
– Юбка. Скромная, согласна, но вполне приличная.
– Скромная?!
– Считаешь, нужно было взять размером больше? Или коротковата?
Глаза Сауле откровенно смеялись. Таня в сердцах шлепнула ее по затылку. Упала в кресло и устало пробормотала:
– Горбатого могила исправит.
– Точно, поэтому не рви сердце.
– Но ты же со стороны себя не видишь!
– И ничуть от этого не страдаю.
– Ископаемое!
– Пусть.
– Дикарка!
– Давай я лучше кофе тебе сварю? – предложила Сауле. – Как ты любишь, с солью?
– Вари уж, убоище! Откуда только ты взялась на мою голову…
Сауле уже переоделась в домашнее и встала у плиты, а Таня все перечисляла и перечисляла ее последние прегрешения, громогласно жалея себя, Никиту и даже почему-то няньку, Анну Генриховну.
Наконец она получила свою чашку кофе и на несколько минут замолчала. Потом бросила быстрый взгляд на подругу – Сауле налила себе чай – и сердито спросила:
– Как новая работа?
– Нормально.
– Подробнее давай! Все-таки почти три недели прошло, не день-два!
– Ну… нормально, и все.
Таня раздраженно сдвинула брови. Сауле торопливо сказала:
– Рабочий график очень удобный. И комнатка своя, я почти никого не вижу, так, секретаршу только. И Михаила Ивановича иногда. Полещука.
– Это еще кто такой?
– Старший программист, кажется. Он задания мне оставляет. Чаще через секретаршу. Ну… что скачать из Интернета, на какие темы внимание обратить, на каких авторов, какие журналы или книги заказать для фирмы…
– А-а-а… И что он?
Сауле пожала плечами.
– Старик?
– Не знаю. Наверное. Он на меня практически не смотрит, а я – на него.
– Не смотрит! Еще бы! На такое чучело смотреть – только время зря терять, – проворчала Таня.
– Мне и не надо.
– Не надо ей! Так и умрешь старой девой!
– Тань, у меня Китеныш! Какая же я старая дева, ты с ума сошла, – весело возмутилась Сауле.
– Прекрасно понимаешь, о чем я!
– Не понимаю и не хочу понимать, – твердо сказала Сауле.
– В том-то и дело, что не хочешь. – Таня стукнула по столешнице. – Ладно, черт с тобой. Скажи лучше, когда с работы приходишь. А то я дня три назад вас с Китенышем не застала.
– Обычно мы к восьми дома. – Сауле подлила подруге кофе. – В понедельник просто не повезло – Китеныш заснул в приемной, а я… я за компьютером сидела. – Сауле виновато улыбнулась.
Таня язвительно хмыкнула:
– Суду все ясно. Ты, само собой, увлеклась, о Китеныше благополучно забыла, и пока бедный ребенок не замерз на своем диване, не проснулся и не растормошил тебя…
– Я о нем не забыла!
– Ну конечно! Шарила по своему Инету, а в уме держала: «Как там мой Никитушка, как там мой мальчик, не пора ли его укладывать спать, все-таки ребенку только шесть лет и у него режим…»
– Ну, виновата я! Я же не специально…
– Ты всегда виновата, – отрезала Таня. – И всегда – не специально!
Сауле промолчала. Таня отставила в сторону пустую чашку и хмуро сказала:
– Ты помнишь про мой день рождения?
– Он же в июне, до него почти полтора месяца! – удивилась Сауле.
– Вот именно.
– Что – «вот именно»? – насторожилась Сауле.
– Я за полтора месяца предупреждаю, что в этом году желаю видеть вас с Китенышем у себя. В гостях, понимаешь? За праздничным столом, как положено в день рождения. Кстати, если ты не забыла – мне стукнет двадцать пять, круглая дата, между прочим.
– Но ведь мы можем поздравить тебя здесь, заранее, – растерянно пробормотала Сауле, – как всегда…
– А я не хочу как всегда!
Сауле вспыхнула и опустила голову. Скуластое смуглое личико показалось Тане несчастным, и она сердито воскликнула:
– Никто тебя не съест, не волнуйся! Никто даже не укусит! И мама с папой наконец с тобой познакомятся, я давно им обещала…
Сауле молчала.
– Сколько можно прятаться?!
В комнате чему-то звонко рассмеялся Никита. Слышно было, как бубнит телевизор.
– Ты и его сделаешь дикарем! Мальчишка из-за тебя нигде не бывает…
– Неправда, – прошептала Сауле, – у него полно друзей!
– Ты про дворовую шпану? – язвительно поинтересовалась Таня. – Китеныш кроме этой конуры ничего в жизни не видел, ни у кого в доме не бывал!
– Почему «конуры»? – вяло запротестовала Сауле.
– Да ладно тебе! Мальчишке осенью в школу, а он… – И твердо сказала: – Короче, я жду вас в гости, и точка! У тебя месяц впереди, чтоб морально подготовиться к вылазке. И учти – никаких отговорок!
– Ты… сумасшедшая, – испуганно выдохнула Сауле. – Что я там буду делать?
– Ничего особенного. Всего лишь – сидеть за столом.
Вкушать яства, моя мамочка изумительно готовит, чтоб ты знала! Общаться с моими родственниками и друзьями. Улыбаться мило и изредка отвечать на мамины вопросы, думаю, у нее их за это время – кошмар – семь лет прошло! – прилично накопилось.
– Н-на вопросы… – пролепетала Сауле, побледнев.
– Мамочка – человек деликатный, – хмыкнула Таня, исподлобья рассматривая подругу, – не то что я!
Сауле тяжело вздохнула, но спорить не стала. Во-первых, бесполезно. Если Татьяна что решила… будет стоять насмерть!
А во-вторых, полтора месяца – большой срок. Мало ли что произойдет? Можно, например, заболеть…
Глава 6
ЦВЕТЫ НА ПРОДАЖУ
Сауле вышла из дома раньше обычного, не в силах сидеть в четырех стенах, почему-то сегодня все раздражало.
И квартира вдруг показалась тесной и душной, несмотря на открытую настежь форточку. И мебель – древней, жалкой, обшарпанной. И небо за окном – слишком низким, безрадостным.
Она долго стояла на крыльце, рассматривая нехитрый дворовый пейзаж – ни одного яркого пятна! Все в этом мире – цвета асфальта, только тональность разная. Даже стволы берез потеряли свою теплую белизну, даже сугробы на обочинах опали и почернели, все тускло, безжизненно, убого.
– Ни травинки, – горестно прошептала Сауле. – И это в апреле!
Самое трудное время приходилось на весенние месяцы. Южный человек, Сауле уже с середины февраля начинала тосковать по солнцу, никогда раньше не думала, что оно так много значит в ее жизни. Как и синее небо!
В этих широтах тучи могли висеть над городом неделями, месяцами. Они вбирали в себя все краски, оставляя Сауле лишь серые. Они не желали иссякать дождем или снегом, в них не было южной быстротечности, страсти. Тяжелые, рыхлые, дышащие холодом, сыростью, они почти физически давили на Сауле.
Здесь и ночи оказались другими.
Исчезли, как и не было, крупные мохнатые звезды.
И луна не дразнила взгляда, круглая, золотистая, выщербленная по краям, как твердый шарик курта, обкусанный маленькой Сауле в далеком детстве.
Проклятые тучи съедали все! Яркое, но не жаркое солнце, крошечные и далекие звезды, болезненно желтый, странно тусклый, почти прозрачный лунный диск.
Слишком короткое лето сменялось длинной, бесконечной зимой, и Сауле буквально цепенела, теряя интерес к жизни. Она существовала, не жила. О клочке синего неба мечтала как о глотке свежего воздуха. А уж солнце…
Выручала Сауле пышная зелень на подоконниках, ее маленький зимний сад среди мертвой, спящей месяцами пустыни за окнами.
Сауле могла часами смотреть на куст китайской розы. Восхищенно замирала над цветущей гарденией, жадно вдыхая неповторимый аромат крупных белоснежных цветов, и едва ли не со слезами срезала желтые, увядающие. Самозабвенно возилась с колокольчиками, бережно пересаживая их в горшки побольше. Плакала над вдруг заболевшим комнатным виноградом, его резные листья напоминали далекий дом. И скучала. Каждый день, каждый час, каждую минуту, каждую секунду своей жизни скучала по пылкому южному солнцу.
Сауле шла по улице, привычно стараясь держаться незаметно. Жалась к стенам домов, временами пугливо посматривая наверх: прямо над головой висели мутные разнокалиберные сосульки, тяжелые, страшные, остроконечные.
Конечно, крыши периодически чистили. Тогда сосульки грудами тусклого льда обваливались вниз, завалы приходилось обходить, дворники не успевали убирать тротуары.
Сауле увидела себя в витрине мебельного магазина и невольно поморщилась: «Таня права, я похожа на старуху. – Она криво улыбнулась. – Впрочем, и хорошо. Зато на меня никто не смотрит».
Она угрюмо разглядывала собственное отражение: мешковатое темно-синее стеганое пальто, дешевое, но достаточно теплое; сапоги-дутики, такие обычно носят рыночные торговки; серый пуховый платок, заправленный под воротник; детские варежки; тяжелые роговые очки с затемненными стеклами…
Сауле тоскливо вздохнула и перевела взгляд на стоящий перед носом диван цвета топленого молока. Мягкий, удобный, даже отсюда видно. Вот бы Китенышу такой купить. Днем и она бы на нем замечательно сидела, а ночью…
Заметив бирку с ценой, Сауле расстроилась и торопливо пошла прочь – семнадцать тысяч! Ей и за полгода не собрать такой суммы, даже учитывая новую зарплату.
Сауле украдкой вглядывалась в прохожих и в который раз удивлялась, насколько здесь люди другие.
Озабоченные, жесткие, хмурые лица. Не улыбнутся друг другу, все заняты собой. И пьяных много, Сауле никогда раньше не видела столько пьяных. И не слышала мата.
Сауле шла мимо городского продовольственного рынка и машинально сравнивала его с ярким восточным базаром. Шумным, радостным, нелепым, где продавалось все на свете, даже, наверное, птичье молоко и звездная пыль.
Под ногами покупателей, прямо на земле, лежали пестрые ковры ручной работы. На них не обращали внимания, спокойно топтались, спеша к нужным товарам. К арбузным и дынным горам, к красочным прилавкам с фруктами и овощами, к рядам, где продавались остроухие ослики, кроткие козы, величественные верблюды или печальные овцы, пугливо сбившиеся в кудрявое облако.
А здесь все серо и тихо!
Не кричат протяжно продавцы, расхваливая товар и заманивая покупателей. Не догоняют тебя, не суетятся весело вокруг. Не надевают тебе на голову расшитые серебром и золотом тюбетейки, всплескивая руками и искренне уверяя, что «красивее кизымки в целом свете нет».
Не пахнет одуряюще шашлыком, лагманом или пловом. Не предлагают попробовать – совершенно бесплатно! – халвы или курта, не липнут к детским и женским пальцам разноцветные кубики нуги…
Сауле невольно остановилась, тротуар перегородили две тучные дамы в дорогих длинных шубах. Они с брезгливым интересом рассматривали разложенные на картонных коробках разделочные доски, вырезанные из фанеры. Круглые, овальные, прямоугольные, с отверстиями для крючка и без, выпиленные в форме сердечка, свиньи, филина, утки, петуха…
Продавщица, усталая пожилая женщина с нервным лицом и впалыми щеками, с надеждой ждала их решения. И цены назвала небольшие, в магазинах разделочные доски стоили много дороже.
Одна из дам повертела в руках аккуратную овальную доску и брюзгливо сказала:
– Скучно эдак-то!
– Хлеб, колбасу резать, что ж тут скучного? – несмело возразила хозяйка товара.
– Ну, порежу. Потом повешу на стену, и будет у меня твоя фанера весь день перед глазами, очень красиво! – Дама небрежно бросила доску на место.
– Расписала бы, что ли, одну сторону, – поддержала даму приятельница в норковой шапке. – Вон, как в магазинах продают!
– Но… я не умею, – пролепетала женщина. И почему-то виновато пояснила: – Муж выпиливает, я продаю, пенсии-то крошечные, попробуй проживи на них…
– Найди того, кто сможет, – равнодушно посоветовала первая дама, пряча кошелек в сумку. – Не так уж сложно нарисовать, скажем, ромашки и покрыть эту сторону лаком.
– И раскупят мгновенно, – снисходительно добавила вторая.
– Да не по десять рублей продашь, а за все пятьдесят-семьдесят!
– Все равно дешевле магазинных будут.
Дамы посмеялись над собственной горячностью и ушли.
Сауле взяла брошенную доску и зачем-то понюхала ее. Остро пахнуло древесными стружками, немного – клеем, и Сауле улыбнулась. Провела пальцем по гладкой светлой поверхности и неуверенно подумала: «Может, это и выход. Почему не попробовать? Не получится так не получится, я ничего не теряю…»
Продавщица старательно смотрела в сторону, уже не веря, что кто-то польстится сегодня на ее нехитрый товар. Голубые глаза лихорадочно блестели, тонкие сухие губы сурово сжаты, разбитые рабочие руки нервно подрагивали…
Сауле сочувствовала несчастной женщине всем сердцем, она прекрасно знала, каково это – сидеть без денег.
– Я возьму. – Она зачем-то прижала к груди доску, уже прикидывая в уме – ляжет ли акварель. – Я даже две – нет, три! – возьму. Овальную, прямоугольную и круглую. Вот эти, небольшие, с отверстиями, чтоб повесить на стену. Они сколько стоят, десять рублей каждая?
Сауле расплатилась. Сунула доски в пакет и робко сказала:
– Знаете, у меня к вам предложение…
К офису Сауле обычно подходила со стороны сквера. Если у крыльца стояли люди, или вдруг подъезжала машина, она неподвижно замирала у кустов сирени, выжидала. А потом молнией мчалась к двери, стараясь незаметно проскользнуть в свою комнатку.
Иногда не везло, Сауле сталкивалась с сослуживцами в тесном тамбуре. И мгновенно терялась. Краснела, прятала лицо и не всегда могла толком ответить на самое обыкновенное «здравствуйте» или «привет». Жалась к стене, не в силах зайти или хотя бы выбежать снова на улицу.
Разойтись было практически невозможно. Встреченный сослуживец или посетитель исполняли в крошечном тамбуре замысловатые па, не понимая, что происходит, и вздыхали с облегчением, вырвавшись, наконец, на свободу.
Сауле догадывалась, что над ней в фирме посмеиваются и считают дикаркой, но ей было все равно. Главное, работа оказалась несложной, понятной, и вчера она получила первую зарплату. Если вспомнить об авансе, то выходило как раз – и Таня обещала! – двенадцать тысяч. На эти деньги можно уже не существовать, а нормально жить.
Сауле мечтательно улыбнулась: они с Китенышем вчера после работы зашли в магазин и набрали столько всего… еле донесли пакеты! Сауле впервые вволю взяла фруктов, даже на виноград разорилась, купила киви и два граната. Это – не считая яблок с Грушами и апельсинов.
Сегодня Сауле никто не встретился, она с облегченным вздохом закрыла за собой дверь в комнату. Повесила пальто на плечики и убрала в шкаф. Неохотно сняла сапоги, в офисе принято переобуваться, хотя кто ее здесь видит?
Она пробежалась губкой по стареньким потертым туфлям. Подошла к небольшому настенному зеркалу поправить волосы. Потуже стянула их в пучок и нахмурилась: цвет волос вдруг показался вызывающе ярким.
Сауле щедро припудрила голову и облегченно вздохнула – теперь она выглядела как всегда. Волосы, правда, смотрелись очень уж тусклыми, почти седыми, она, пожалуй, перестаралась… впрочем, сойдет!
Сауле открыла дверцы навесного шкафчика и озабоченно сдвинула брови: как-то быстро подъедаются на этот раз печенье и вафли. То ли маловато купила, то ли в эти дни особенно много клиентов?
К счастью, холодильник порадовал. Упаковки тонко нарезанного сыра и ветчины оказались на месте. Да и фруктов пока достаточно, можно сегодня не спешить в магазин.
Сауле бросила взгляд на стол: листа со списком поручений у компьютера не было. Она помрачнела – вряд ли Михаил Иванович дал ей выходной. Полещук сам работоголик и другим прохлаждаться не позволит, Сауле слышала недавно, как дружно и темпераментно проклинали его программисты.
Походило на правду.
Последнюю неделю она едва справлялась с заданиями, пунктов в листочке с каждым днем все прибавлялось и прибавлялось. Вчера, чтобы найти нужную статью, Сауле просмотрела почти сотню сайтов.
Может, Полещук о ней забыл?
Вот уж вряд ли!
«Это Вероника виновата, – угрюмо подумала Сауле. – Наверняка сунула мой лист среди других бумаг и ни разу за утро не вспомнила…»
Звонить секретарше не хотелось. Длинноногая светловолосая красавица посматривала на нее откровенно пренебрежительно. И говорила как с умственно отсталой. И брезгливо отстранялась, когда Сауле подходила слишком близко.
«В прошлый раз спросила – из какой дыры я сюда приехала. И не собираюсь ли вернуться, мол, здесь и без меня чудачек хватает…»
Сауле заглянула в пакет и протяжно вздохнула: купленные только что акварельные краски манили нестерпимо. И поверхность ближайшей доски матово светилась в полутьме пакета, и придуманный по дороге рисунок умолял о жизни, и глаза уже прикипели к тонкой беличьей кисти, и пальцы рук дрожали в предвкушении…
Сауле неуверенно оглянулась на дверь: в любую минуту могли войти. И если застанут на рабочем месте за рисованием…
Хороша она будет, если и отсюда вышвырнут!
Сауле нервно хмыкнула: тогда Татьяна точно свернет ей шею!
Телефонный разговор с Вероникой окончательно испортил настроение.
Во-первых, Михаил Иванович о Сауле не забыл, и пунктов в листочке – как ехидно сообщила секретарша – уже тридцать пять. Не два, как в первый день, и не тридцать один, как вчера.
Во-вторых, Вероника ждала срочного звонка и не собиралась покидать приемную даже на секунду. Она требовала, чтоб Сауле немедленно явилась сама.
К тому же Вероника разговаривала приказным тоном и никаких возражений слушать не желала.
Сауле выглянула в коридор и обреченно пожала плечами: придется идти. Она, кажется, должна подчиняться секретарше. Или не должна?
Должность Сауле называлась как-то по-птичьи – офис-менеджер, и она представления не имела, что это значит. Свой круг обязанностей Сауле знала, и если б не объемные задания, выдаваемые неуемным Михаилом Ивановичем…
Сауле пожала плечами: из-за Полещука она то ли библиотекарь при Интернете, то ли, в самом деле, помощник секретаря? Ведь, по сути, это работа Вероники – заказывать журналы для фирмы или искать последние разработки по нужным темам.
Сауле неохотно пошла к приемной, она не любила показываться на люди. Ругала себя, даже ненавидела за трусость, но ничего не могла поделать – ноги становились ватными, непослушными, как только выходила из своего закутка.
Смешно, но порой Сауле завидовала женщинам мусульманского Востока, они носили чадру и сохраняли анонимность, среди них невозможно вычислить беглянку вроде нее.
Не то чтобы Сауле по-прежнему боялась Нурлана, нет. Она не верила, что он до сих пор ищет ее. Все-таки прошло почти семь лет, Мазитов давно женился, Сауле не сомневалась.
И все-таки дрожала.
Не за себя, за Китеныша!
Мысль, что его могут просто выкрасть – не через суд же Нурлан попытается отнять ребенка! – вводила Сауле в ступор, у нее даже дыхание перехватывало от нестерпимого ужаса и холодели кончики пальцев.
Сауле крепко зажмурилась и сжала кулаки так сильно, что непроизвольно пискнула – пора стричь ногти. И усмехнулась невесело: «Таня права, это настоящая паранойя. Никому мы с Китенышем не нужны, у Нурлана давно свои дети…»
Она осторожно потянула на себя дверь приемной и вздрогнула, услышав раздраженный голос Вероники:
– Кончай у порога топтаться, забирай, наконец, свои бумаги!
Сауле неохотно вошла, она не любила бывать здесь. Вероника презрительно хмыкнула – ну и одевается же эта деревенская девица! – и небрежно бросила на край стола пластиковую папку.
– Спасибо, – пролепетала Сауле.
– Не за что, – буркнула Вероника. Смерила недобрым взглядом робкую фигурку в мешковатой одежде и с досадой сказала: – Ну что ты все жмешься?
– Я не…
– Съем я тебя, что ли?! И тряпки нормальные пора купить, а то смотреть тошно – прямо монашка какая-то столетняя!
Сауле промолчала, прижимая к груди папку. Вероника потянулась, как сытая кошка, и сердце Сауле болезненно кольнуло: какая красавица! И какая… недобрая.
– Может, тебе помочь?
Это прозвучало настолько неожиданно, что Сауле растерялась. Отрицательно помотала головой и попятилась к двери.
– Просто я подумала, – почти добродушно пояснила Вероника, – у тебя явно нет вкуса, а у меня есть. Если честно, я бы никогда не потратила деньги на эти страшненькие вещицы. Мало того – я бы их не надела даже примерить!
«Татьяны мне мало, – хмуро подумала Сауле. – Теперь и Вероника выговаривать начнет…»
– Я понимаю, ты выросла в глухой деревне, но сейчас – то ты в городе! И должна одеваться как все…
– Зачем?
Вероника удивленно приподняла брови:
– Что «зачем»?
– Ну… зачем одеваться как все?
Ответить на странный вопрос новой сотрудницы Вероника не успела. В приемную, едва не сбив с ног Сауле, не вошел, влетел мужчина в темно-сером костюме, и секретарша приветливо пропела:
– Евгений Сергеевич, здравствуйте!
Сауле испуганно сжалась: гость, не давая упасть, небрежно придержал ее за плечи. Крупный, высокий, он вдруг напомнил Нурлана. Сауле и Мазитову едва доставала до подбородка, и ладони у него – такие же лопаты, она словно в капкан попала.
У Сауле закружилась голова. Внезапно вспомнилась собственная беспомощность; злые глаза Нурлана – узкие, жесткие, с короткой щеткой ресниц; бесстыжие, бесцеремонные руки; травяной чай со странным привкусом, Сауле пила его с жадностью, захлебываясь, он дурманил, отуплял, приносил столь желанное равнодушие…
Как сквозь вату Сауле услышала изумленный голос Вероники:
– Ой, Евгений Сергеевич, ей плохо, кажется…
– И что делать? – растерянно спросил незнакомец.
– На диван ее, сейчас я водички налью… Вот уж недоразумение ходячее!
– Кто это?
– Это? А-а-а… уборщица наша! Из жалости взяли, дурочка деревенская, сами видите…
Сауле хотела возразить, но голоса куда-то уплывали, уплывали…
То ли вода оказалась слишком холодной, то ли Вероника перестаралась, бесцеремонно брызгая в лицо Сауле, но она довольно быстро пришла в себя. С трудом подняла ресницы – они показались вдруг неимоверно тяжелыми – и в панике прикрыла глаза ладонью: с нее сняли очки.
Первое, что увидела Сауле, – на нее встревоженно смотрел незнакомец. Рядом стояла Вероника с бутылкой минеральной воды в руках, ее щеки смешно надулись, она явно собиралась снова брызнуть.
– Может быть, вызвать врача? – предложил мужчина.
– Это я запросто, Евгений Сергеевич! – с готовностью воскликнула Вероника, проглотив воду. – Звоню, значит, в «скорую»?
– Не надо, – прошептала Сауле, – мне уже лучше…
Ей было не по себе под внимательным взглядом незнакомца, карие глаза смотрели сочувственно и в то же время в них – Сауле отчетливо видела – разгоралось изумление.
Сауле зажмурилась и потребовала вернуть очки. Машинально вытерла рукавом свитера лицо и виновато пояснила:
– У меня глаза от света болят.
Очки незнакомец протянул с явным сожалением, а Вероника почему-то сердито сказала:
– Ну и уродские у тебя окуляры!
– Мне нравятся, – пробормотала Сауле.
Спрятав ненавистные глаза за темными стеклами, она вздохнула с облегчением. И тут же смущенно заметила, что лежит на дорогом кожаном диване прямо в обуви. Торопливо села и невольно коснулась рукой лба, голова все еще кружилась.
– Да что с тобой сегодня? – возмутилась Вероника.
Налила в стакан воды и дала Сауле. – Ты же только на работу вышла, еще и сделать ничего не успела, а уже ноги не держат!
– Да я… в порядке, – пролепетала Сауле.
Сделала глоток и только сейчас поняла, насколько хочется пить. Во рту пересохло, язык показался Сауле слишком шершавым, горло почему-то саднило.
Сауле пила жадно, стакан дрожал в руках, на смуглом лбу выступили мелкие бисеринки пота.
– Хорош порядок, – проворчала Вероника. – Краше в гроб кладут!
Незнакомец строго приказал:
– Ну вот что – идите-ка вы домой! Завтра сделаете уборку, ничего с офисом за день не случится.
Вероника раздраженно фыркнула и отобрала пустой стакан. Сауле заставила себя встать и робко улыбнулась секретарше:
– Я правда хорошо себя чувствую. И все сделаю, вот прямо сейчас начну…
– Домой и только домой! – безапелляционно распорядился незнакомец. – Работа подождет!
– Но я…
– Иди уж, – неприязненно посмотрела на новую сотрудницу Вероника. Выдернула из рук Сауле пластиковую папку и проворчала: – Не волнуйся, Поле щука я предупрежу. Скажу – ты приболела и выйдешь завтра.
– Вот и ладушки, – кивнул незнакомец. Открыл перед ошеломленной Сауле дверь и весело предложил: – Вас подвезти? Я как раз на машине.
– Нет! Я… рядом живу.
Евгений Сергеевич проводил Сауле взглядом и задумчиво пробормотал:
– Какое необычное лицо…
– Дурнушка, – пренебрежительно хмыкнула секретарша. – Еще и очки эти дурацкие нацепила, а уж свитер, а юбка…
– Очки действительно страшненькие, – согласился Колыванов, по-прежнему глядя в коридор, хотя Сауле уже ушла. – Зато глаза…
Вероника передернула плечами и закрыла дверь в приемную. Обернулась к зеркалу и подумала, рассматривая собственное отражение: «Какие там глаза у этой черномазой дикарки! За темными стеклами черта с два разберешь…»
– И давно она здесь… уборщицей? – небрежно поинтересовался Колыванов.
Вероника наморщила лоб, пытаясь вспомнить хотя бы фамилию новой сотрудницы. Не вспомнила и с досадой воскликнула:
– Я должна помнить? Ну… второй месяц, кажется. Или третий? Да какая разница, Евгений Сергеевич?! – Она кивнула на кофеварку. – Давайте я вам лучше кофе сварю? Шеф скоро придет, он обещал к двенадцати. Если бы вы предварительно позвонили…
– Ты права, сам виноват. Мимо проезжал, вот и решил зайти. Спонтанно, так сказать… – Он усмехнулся. – Но кофе не нужно, спасибо. Совершенно нет времени!
Колыванов вышел, и Вероника разочарованно прошептала:
– Жаль. Классный мужик…
«Классный мужик» тем временем огляделся в коридоре и неуверенно пошел к выходу. Вдруг расхотелось заглядывать в комнату без окон, где работала мать его малолетнего приятеля.
Смешно, но Колыванов вчера полчаса на мальчишку потратил, пытался ответить на один из его зубодробительных вопросов. Хорошо, Кит позвонил уже после совещания.
Если честно, Колыванов сам не понимал, зачем дал ребенку номер сотового. Просто Никита так старательно делал вид, что все в порядке и он не слишком расстроен отказом нового знакомого заехать в ближайшее время…
Наверное, Колыванова тронула борьба Кита с самим собой, вот и разрешил звонить – не злоупотребляя! – если срочно потребуется «консультация». То бишь ответ на какой-нибудь «животрепещущий» вопрос.
