Текст книги "Сыщик, призрак и тетка Евгения(СИ)"

Автор книги: Галина Зорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Да, кстати, как там она?

Оказалось, ничего себе. Слабое здоровье и расшатанные нервы не помешали ей умять все пирожки, которые забрала Доротея для них обеих. Алиса так и сказала:

– Она спешила и оставила их мне. Они такие замечательно вкусные!

Были.

Ну и на здоровье. От пирожков или из-за того, что над её душой не ныла Доротея, но у Алисы блестели глазки и на щеках появился румянец. Правда, когда Ирина предложила ей пройтись по парку, девушка боязливо отказалась.

– Ох, Ирочка, я так волнуюсь! А вдруг он туда придет?

– Кто?

– Ну призрак же! Он милый и даже можно сказать, красивый. Но светится. Я этого не переживу!

"Я тоже, – подумала Ирина. – Ксаверию можно посочувствовать, но он пришёл, напугал и ушёл. А мне приходится успокаивать Алиску".

Алиса же продолжала:

– Доры нет, мне и в комнате страшновато.

Ирина представила очередную ночь с криками... только не это!

"Предложить ей лечь в моей комнате? Но Ксаверий появлялся и там. Как жаль, что я не поговорила с ним и не поняла, почему он приходит. С другой стороны, до сих пор никто другой на посещение призрака не жаловался".

С Татьяной договориться было нетрудно.

– Да пожалуйста, пусть Алиса переночует у меня. Мне завтра вставать ещё до шести, я рано выключу свет и не буду ей мешать.

Алиса тоже не спорила и повеселела. Побольше пирожков, поменьше нытья сиделки-драконши – и скоро она забудет неверного жениха. Начнет прыгать и веселиться, словно чижик-пыжик. Курс лечения от Ирины!

Но не успела Ирина обдумать план нейтрализации Доротеи хотя бы на время праздника, как наткнулась на ещё одну проливающую горькие слезы особу. Нет, особа не кричала и всхлипывала еле слышно, но так душераздирающе, что пройти мимо не позволяла совесть. Ну почему, почему Ирина постоянно должна кого-то утешать, успокаивать, решать чьи-то проблемы? А когда она села в лужу с песней мельника, то никто даже не похлопал её по плечу и не сказал: "Бывает, не переживай"!

Ладно, что тут у Галиночки? Та, как всякая нормальная женщина, охотно заговорила о своих неприятностях:

– Я больше не выдержу, это просто невыносимо! Хотя да, я на целых два года старше Александра. Но и она не девочка! И у неё тощие ноги, настоящие палки. У меня всё впереди, а ей уже пора подумать о внуках...

И так далее, и в том же духе. О ком она? О муже – это понятно. То, что называет его официально именем, грозит ему семейными тучами и грозами, тоже понятно. Но кто палконогая разлучница? Сразу же пришла в голову тётка Евгения, но этого просто не могло быть! И не только из-за её возраста. Трудно представить человека, который с любовью проводит время рядом с ней! У Татьяны ножки идеальные, кроме того, она слишком уважает тётю Жанну, чтобы устраивать скандальные шуры-муры у неё в гостях. Миля в больнице.

Наконец Ирина спросила прямо и получила печальный ответ.

Вот как?! Ясно, как день, что Елена не просто так прикинулась сладенькой и нежной. Как можно было забыть, что горбатого могила исправит, и не удивиться, когда она охотно отправила своего мужа за покупками? А ноги у неё и правда худоваты.

– Я учусь на последнем курсе, на мне дом и ребенок, просто чудо, что мама согласилась посидеть с Ванечкой эти четыре дня, – жаловалась между тем Галиночка. – У меня не хватает времени на всякие салоны красоты и фитнесы. А он не сводит с неё глаз, как будто никогда не видел такой старой клячи!

Ирина в изумлении тоже не сводила глаз – с этой дурёхи.

Красивая, высокая, натуральная блондинка, с локонами ниже плеч. Ещё по-детски пухлые щёки и губы, искренняя улыбка и звонкий голосок. И надо же было ей так взревновать Сашу к Елене, чтобы не найти других слов, кроме откровенной клеветы на соперницу.

– Послушай, Галочка, ты молодая, красивая и очень-очень милая. У тебя замечательный характер и великолепные ножки.

"Но почему-то комплименты ей говорю я, а не её болван Саша?!"

– Так что, дорогая моя, это Елена должна волноваться, чтобы ты не увела у неё Олега.

Галиночка прищурила глазки, накрутила на палец локон и скривила ротик:

– Но Олег такой толстый. И почти совсем лысый. Хотя...

Она явно задумалась.

Да, Вильям Шекспир, ты гениален:

"О женщины, вам имя – вероломство!"

16

К вечеру на небе опять появились тучи, которые вызвали у тёти Жанны новые волнения: а вдруг праздник пройдет под ливнем и градом... или же, что ещё хуже, под унылым и холодным осенним дождём?

Но вне зависимости от атмосферных условий обстановка во дворце тоже накалилась. Галиночка твёрдо решила поставить Сашу перед выбором: или она, или Елена. Обо всём Ирина узнала не от неё, а от дворцовой живой газеты – тётки Евгении. Та заявилась в кухню за кофе и с новым информационным сообщением. Не отпугнули её даже ножик и корзинка с картошкой. Ловко срезая серпантины кожуры, стрекотала без умолку, словно скоростная овощечистка:

– Что творится в этом доме? Кес пас тиль иси? Кто такое видел и слышал? Галиночка выгнала Сашеньку из комнаты, а ведь ун шамбр пур дё персон. Теперь он сидит на стуле под дверью, а она закрылась на ключ...

Бульк, картофелина упала в кастрюлю.

– Ни просьбы, ни угрозы ему не помогают, да и чем он, бедняга, может пригрозить? А она ни слова не отвечает даже мне. Жё сюи ан ваканс! Я приехала отдыхать, а не наблюдать трагедии...

Очищенная картофелина булькнула в кастрюлю с водой, а тётка продолжала:

– Ленуська бродит по коридору, но он на неё даже не смотрит. Эти мужчины, даже самые опытные, такие близорукие. Сашенька даже не подумал, а зачем ему это нужно?

Бульк!

– Что – это? – неосторожно спросила Ирина.

Тётка Евгения воодушевилась:

– Галиночка такая красавица, а у нас ведь не принята полигамия.

Бульк!

– Тётя, вы о чём?!

– О том, что Галиночка его жена, – не моргнув глазом тарахтела тётка Евгения. – Но он ма парле дё... Ну, ты понимаешь.

Бульк!

– Трэ маль, ни к черту! Вот он и получил пиво, которое сам сварил. Но теперь снова выглянет солнце, а Ленуське дали по лапам, я ей так и сказала, и не понимаю, из-за чего было визжать?

Бульк!

– Илэ домаж ке у неё голова, словно пробка. Она вряд ли что-то поняла, и скоро всё придет в норму, и все будут счастливы...

Бульк! Бульк!

И так далее, и тому подобное. Потом тётка вспомнила о кофе, однако налила себе стакан молока и отправилась искать следующего слушателя.

А Ирина опять подумала о том, как же устроить засаду на Ксаверия. Но её мысли перебил тоже молодой и красивый мужчина, только не светящийся.

– Я тебе не мешаю? – спросил Александр с порога кухни. Даже не притворялся, как тётка Евгения, что пришёл якобы за кофе.

– Не мешаешь. Возьми эту кастрюлю и помой картошку. Три раза смени воду. И поставь на огонь. – Ирина еле удерживалась от смеха. По лицу Саши было видно, что парнишка хотел поговорить, попросить, чтобы она замолвила за него словечко Галине. Ирина была достаточно солидной и, в то же время, не безнадежно старой, так что Галиночка должна была прислушаться к её словам. Но он не мог придумать, как заговорить на щекотливую тему. Пока мыл картошку и ставил кастрюлю на плиту, собрался с духом. И оказался ещё невнятнее тётки Евгении, правда, не примешивая французские слова:

– Знаешь, Ирина... э-э-э... Галиночка... она того... она меня того...

– Ты повел себя, как последний свинтус.

"Как лопух. Но кто же говорит такое мужчине?"

– Теперь страдаешь от своей неосторожности.

"От глупости. Но кто же говорит такое мужчине?"

– Мы, Саша, родственники, поэтому могу сказать тебе жестокую правду.

"Постараюсь пощадить твое самолюбие".

– Ты был не слишком внимателен к жене, а развесил уши перед бегающей за тобой двоюродной тётей.

"Ты и не думал о флирте с Еленой, это она повела тебя, как бычка на веревочке".

Сашенька захлопал глазами:

– За какой тётей?

– За тётей Еленой. – Этими словами Ирина стразу нейтрализовала и макияж, и наряды, и весь кошачий шарм Ленуськи.

– Она тётя? – спросил Сашенька с нарастающим ужасом. – Говорила, что ей двадцать шесть.

– Тридцать четыре и сколько-то там месяцев, – безжалостно информировала Ирина в стиле тётки Евгении. – А теперь поставь в духовку этот противень!

Когда Сашенька выходил из кухни, то столкнулся с Ленуськой нос к носу. Но теперь видел на ней только эти несчастные тридцать четыре года и сколько-то там месяцев. Подчеркнуто вежливо уступил ей дорогу, как делал это с тёткой Евгенией и тётей Жанной. Ушел, не посмотрев в её сторону.

А она и так была вся на нервах:

– Не могу найти янтарный браслет.

– А почему он должен быть в кухне? – отмахнулась Ирина.

– Я искала везде!

– И на чердаке?

– Я это так не оставлю!

– Делай, что хочешь, но не мешай мне готовить ужин. Или порежь хлеб.

Рыжая Ленуська, фыркая словно чайник, бросилась вон из кухни.

"Ясное дело, она прискакала за Сашенькой, а браслет – только повод. И такая неудача – парнишка даже не смотрит на неё. – Ирина взяла доску для хлеба и покачала головой: – Но как же быть с переводом дневника и Ксаверием? Нет, дорогуша, если ты засветишься сегодня ночью, я тебя без подробных объяснений твоего поведения не отпущу!"

17

Когда родственники разобрали подносы с обедом, Ирина вдруг поняла, что не хочет есть ни глотка и ни крошки. По горло была сыта готовкой, организацией кухонных работ, а также стрекотанием и нытьем появляющихся по очереди любопытствующих и страдальцев. Ей до чёртиков надоело быть ангелом! Она ехала сюда тихонько отдыхать, а не создавать райские условия другим!

Намазала кусочек хлеба маслом, посыпала сахаром и спряталась за пожелтевшие кусты возле мраморного крыльца. Ей казалось, что спряталась. До тех пор казалось, пока ветки не раздвинулись и не появилось улыбающееся лицо одного из близнецов.

– Ку-ку!

Ребенок не хотел ничего плохого, но Ирина выронила бутерброд. А потом услышала ещё и голос тётки Евгении.

Только не она! Скорее, скорее! К счастью, никто Ирину не преследовал, ноги несли её дальше, и дальше, и дальше... Мимо клумб, грядок и фруктовых деревьев... Она была в таком состоянии, что не заметила бы, как пересекла границу парка и очутилась в лесу, как пересекла границу области и очутилась...

К счастью, её марафонский бег остановила неширокая речушка. Точнее, остановил-то её шум воды, иначе вполне могла полететь кубарем с высокого берега. Ирина растерянно смотрела на просвечивающие сквозь зелень белые стены каких-то построек. Что это может быть?

Мельница!

Ну конечно же!

Это та самая водяная мельница, на которую она наняла Рощина!

Задумчиво глядя на строения, невысокую плотину и берег, Ирина отдышалась. Но когда сзади раздался голос, чуть не подпрыгнула.

– Я вас испугал, – произнес улыбающийся Рощин. – Действительно. Испугал.

Он откашлялся и, будто боясь ещё больше разволновать её громким разговором, тихонько спросил:

– Что-то случилось?

– Нет-нет, – ответила Ирина, – всё в порядке. Я... я вышла погулять и сама не знаю, как здесь оказалась.

Он указал на тропинку, видневшуюся в траве:

– Вот она вас привела. Есть такие дорожки, бегут перед тобой, словно собачка. Да это ничего, вы не далеко от дома зашли. Можно вернуться прямой дорогой: вон там по аллее идите и выйдете как раз к главному входу.

Рощин говорил уже громче, с очевидным желанием казаться вежливым. Его рука указывала на ряд деревьев, которые, будто солдаты на смотру, ровно выстроились в сотне метров от них. И всё же Ирина не могла не заметить в его светлых глазах тщательно скрываемую, но всё-таки вырывавшуюся наружу радость. Ему, видимо, хотелось быть вежливым, а вместе с тем живым и разговорчивым. Наконец живость и разговорчивость победили сдержанность.

– Сегодня я никак не ожидал встретить вас здесь, – сказал он. – Сегодня вы были очень заняты. Вас просто рвали на части.

– Тошно мне было от этого разрывания на части, вот и захотелось уйти подальше.

– Я вам скажу, что не нужно сверх меры огорчаться и тосковать чужими огорчениями и тоской. Есть на свете грустные люди, есть только скучающие. Самое скверное – это если человек ничего для себя сам не делает, а только свои беды на другого перекладывает! Особенно, если другой сам меры не знает и позволяет на себя хомут надевать.

Ирина подумала о зелёной тетрадке и Ксаверии, от которых её постоянно отвлекали. Она действительно сделалась какой-то слишком уж всеобщей палочкой-выручалочкой.

А Рощин уже кивал в сторону речки:

– Я тут лодку нашёл и в порядок привёл. Там даже подушки на сидениях. Пойдёмте, пойдёмте.

Они спустились вниз к самой воде, Ирина не успела опомниться, как оказалась в лодке, а Рощин сильным движением оттолкнулся от берега. Вёсла свободно висели в уключинах, лодка медленно поплыла вниз по течению, туда, где деревья отступили от крутых берегов. Только плакучие ивы окунали в волны тонкие ветви, и тёмные липы выставляли из-за ив свои верхушки. Пахло сыростью. Возле самой реки лежали большие камни, покрытые влажной плесенью. А противоположный пологий берег был покрыт на удивление ярко-зелёной травой. И день был на редкость погожий, на всём необъятном куполе неба Ирина не заметила ни одного облачка.

"А прелесть-то какая вокруг, – вдруг подумала она. – Весной соловьи тут поют по целым ночам!"

18

Возможно светящийся Ксаверий приходил к Алисе. Но она ничего никому не сказала утром. Возможно она даже орала ночью, но никто об этом не сообщал. Возможно Ксаверий засветился и в комнате Ирины, но она спала, как убитая.

А утром, во-первых, Ирина сделала вид, что забыла дорогу в кухню, во-вторых, романтическая прогулка не настолько затуманила ей мозги, чтобы она не прихватила вечером из буфета полбатона хлеба, кусок колбасы и десяток яблок, а также маленький кипятильник и большую кружку. Поэтому она со смаком позавтракала и неторопливо привела себя в порядок в то время, как остальные обитатели дворца более или менее бестолково суетились на первом этаже, добывая пищу.

Тем временем, ещё до восьми часов, начали появляться первые посетители и самодеятельные артисты. Они приезжали автобусами и такси, личными машинами и приходили пешком. В карнавальных нарядах. В туристской одежде с рюкзаками. В масках и даже шкурах.

На лужайке возле главного входа появились разноцветные палатки, через некоторое время пришлось вынести из дворца малоценные диван в бледно-зелёном чехле, пять стульев с резными украшениями и несколько столиков. Это не помогло, и после десяти часов утра обитатели дворца отступили на верхние этажи, отдав первый (за исключением кухни и буфета) в распоряжение народа.

Это был бедлам.

Вавилонское столпотворение.

Тысяча и одна ночь.

Посетители и устроители в масках, шифоновых юбочках, вышитых камзолах, шкурах неведомых зверей, бархатных и мохнатых охотничьих кафтанах и платьях-амазонках с кокетливыми шляпками, а некоторые почему-то даже в восточных костюмах с шальварами и чалмами веселились под девизом: "Старосветская помещичья усадьба в действии". Одно только действие не смогло бы поддерживать всеобщее радужное настроение, но городские власти (думая, конечно, не столько о празднике, сколько о собственной выгоде) организовали приезд в "Лаславское" нескольких торговых точек. Пара киосков и два десятка лотков предлагали вниманию почтеннейшей публики бутерброды, сладости и прохладительные напитки. Судя по раскрасневшимся лицам и блестящим глазам некоторых зевак, о горячительных напитках сумели позаботиться они сами.

Всё-таки тётя Жанна надеялась, что градус веселья не превысит допустимого и желаемого. И она от души верила, что родственники ей помогут. Эта вера повлияла даже на тётку Евгению и Ленуську, хотя вторая временами начинала заметно стервенеть.

Дело в том, что её горячо любимый племянник Сашенька многозначительно, но пока безответно поглядывал на одну из дам. Та была в красивом платье и чёрной маске, вышитой бисером, которая закрывала лицо от лба до губ. И очень хорошо, что она оставляла их открытыми, – было бы преступлением прятать такие губы. Полные, цвета спелых вишен-чернокорок, они словно жарко шептали: "Поцелуйте меня".

И Сашенька явно был не прочь ответить, кажется, он был твёрдо уверен, что перед ним Галиночка.

В остальном дама в бисерной маске была не менее соблазнительной и достаточно скрытной. Самая загадочная часть её фигуры пряталась под плотной юбкой небесного цвета на обручах, которые защищали всякие ближние подходы к ней не хуже, чем замковые стены. А вот в муслиновой блузке жемчужного цвета не было ничего таинственного, она была щедро украшена и при этом с глубоким вырезом, но увидеть прелести красавицы можно было только пробившись через волнующиеся под ветерком и от дыхания заросли бантиков, оборок и рюшей.

Сашенька одет был почему-то в костюм эпохи Возрождения: полосатый чёрно-красный камзол с буфами на рукавах, обтягивающие синие штанишки и плащ канареечного цвета на зелёной подкладке. Особенно хорош был пояс, украшенный как бы даже настоящим накладным серебром, а кинжал в ножнах висел на левом боку. Сдвинув маску на лоб, Сашенька умильно улыбался даме.

"Одна из самых красивых пар на празднике, хотя одеты не в стиле эпохи", – подумала Ирина.

Там же прохаживалась тётка Евгения, наряженая комично и с улыбкой на лице, которая показывала, что дама отлично понимала пародийность своего костюма. Платье ослепительного ярко-травяного цвета, с обтянутым лифом и очень длинным шлейфом, который намок, когда она ходила по каменным плитам двора и лужайке, влажным от утренней росы. Вызывающе бесформенная янтарная брошка красовалась у горла, в ушах висели такие же огромные серьги, на руках было надето несколько серебряных украшений. И чтобы окончательно раздавить зрителя впечатлением от зрелища, на голове её возвышалась прическа высокая, качающаяся при ходьбе из стороны в сторону, густо утыканная лентами, блестящими шпильками и яркими перьями. Вся дама так и сверкала поддельными золотом и серебром, множеством колец, серёг, заколок и браслетов.

Зато наряд Ленуськи, хоть и забавно-непривычный, но великолепно шёл ей и выгодно подчеркивал её красоту и пышную фигуру. Парчовое платье густого малинового цвета с огромным турнюром, на котором громоздились пышные оборки с серебряными галунами и букеты бархатных цветов – верх великолепия, созданного как бы руками старосветского портного из глухого медвежьего угла. Высоко взбитые волосы, блестевшие от ирисовой пудры, украшены гирляндой листьев, вырезанных из золотистой фольги. Длинные серые перчатки с причудливыми узорами, а ещё она держала пестрый матерчатый веер с райскими птицами.

Ленуська шла смело, но лицо было замкнутым, а когда увидела Сашеньку рядом с дамой в обручах, её словно ударили в грудь кулаком. Она сжала губы, а глаза стали просто-таки тигриными. Но тут к ней обратился какой-то человек в кафтане, она стала громко разговаривать с ним, заливаясь смехом и то прижимая кончик сложенного веера к щеке, то раскрывая его и пряча лицо почти до глаз. Только зоркий и знающий взгляд мог заметить, что внутри у "тёти Елены" всё бушевало.

Но зоркий взгляд Ирины увидел и кое-что приметное: серьги и браслет из янтаря в красивой золотой оправе. "Из-за которых эта шельма поднимала крик, что они украдены? Ну, пусть только закончится праздник, я ей припомню каждый вопль!"

Сама Ирина была одета подчеркнуто скромно, даже можно сказать, серенько. Суконное светло-серое платье с не слишком пышными оборками и складками. Поверх него короткая зелёная накидка. Фетровая шляпка с маленьким букетиком искусственных цветов, завязанная светло-зелёными лентами не под подбородком, а сзади, и поэтому не слишком устойчиво державшаяся. Высокие, наглухо застегнутые ботинки. Только вязаные чулки в белую и синюю полоску она не стала надевать, потому что пришлось бы возиться с подвязками. Когда-то в Лаславском, которое ещё не было культурно-историческим заповедником "Лаславское", останавливалась инкогнито дочка шведского короля, и в сценарии праздника была её роль, которая и досталась Ирине. Слов у неё не было, и вообще только раз героиня тётки Евгении должна было тихонько кивнуть на "принцессу" и сказать:

– Я открою вам секрет: это дочь того короля, которому помогла микстура нашего кузена. Он подарил кузену табакерку с своим портретом.

И всё.

Замечательная роль, которая позволяла Ирине целый день ничего не делать. Только в два часа она появится на импровизированной сцене, пересечет её мелкими шажками, пока тётка Евгения говорит свои слова.

19

Сначала Ирина не хотела спускаться с второго этажа, а тем более, не собиралась выходить из дома. Но потом ей стало интересно, как будут чувствовать и каким образом станут выглядеть в своих ролях и нарядах родственники, удачно ли сыграет оперного мельника Рощин. А ведь в программе праздника была и охота на медведя, хотя ещё с вечера все уже знали, что медведь будет не настоящий, а на батарейках – реквизит какого-то иллюзиониста из Лесогорска.

Но оказалось, что в маскарадных костюмах были не только обитатели дворца и артисты, но и многие зрители.

– Я насчитал шесть генералов, из них два иностранных, – ответил Рощин, когда Ирина сказала ему об этом.

"Мельник" переоделся в сапоги с высокими голенищами, картуз и длиннополый, из толстого сукна сюртук и был похож на тех купцов, которые в "Ревизоре" приходят жаловаться к городничему. Кстати, на праздник пришёл и городничий, по крайней мере его очень напоминал важного вида артист в мундире и ботфортах. А вот генералы выглядели не очень воинственными, четверо были в очках и с роскошными шевелюрами, им больше пристало бы изображать посланников или консулов.

– Давайте погуляем в парке, – предложил Рощин. – Или вам нравится толпиться возле колонн и на подъездной аллее?

– Погуляем.

Ирина кивнула, и они пошли по дорожке в сторону огорода, который мало кого привлек бы.

– Я вижу, сегодня вы взяли выходной, – продолжал Рощин.

– Что?

– До сих пор к вам было страшно подойти: дым, пар и чад столбом.

– Прямо таки и чад, – Ирина покраснела. – Я вас не видела.

– Меня оттесняли другие. Тётя Евгения, например, и прожорливые близнецы.

– И вы скромно уходили и постились на мельнице.

– Нет, каюсь, я с помощью Серафима или сам ухватывал побольше вашей замечательной готовки, уносил в укромное место, чтобы не отняли, и съедал до крошки.

– То есть, путь к сердцу мужчины лежит через желудок?

– Да-да-да. Поэтому предлагаю бросить этот чопорный тон старинного века и перейти на "ты". Вас зовут Ирина, меня – Алексей. Хорошо?

Ирина искоса посмотрела на него:

– Хорошо, но...

– ...Но ничего хорошего? – рассмеялся Рощин. – Вам не нравлюсь я или мое имя?

– У вас прекрасное имя, и вы не можете не нравится, но...

– А вы хитрюга! Я не могу не нравиться? Кому? Всей этой толпе вокруг дворца?

– А вы не меньший хитрец, и вам придётся этой толпе понравиться, когда будете безмолвно раскрывать рот и пытаться попасть в артикуляцию.

– Ага, мы для этого с Георгием Андреевичем кое-что придумали, никто не догадается, и я не проколюсь.

– Что придумали?

– Это большой секрет, Ирина. Увидите, когда я буду на сцене.

– И вы никак не можете шепнуть мне на ушко...

– Нет-нет-нет, Ирина, я хочу видеть ваше настоящее и полноценное удивление и от души наслаждаться им!

– А настоящее и полноценное удивление остальных вас не волнует?

– Волнует немного, кажется, во мне просыпается артистическое тщеславие. Но я не припоминаю известных артистов в нашем роду, а потому тщеславие это совсем крохотное, совсем маленькое. Как раз для одного человека – для вас.

"Но язык у тебя хорошо подвешен, – подумала Ирина, – можешь выступать не только в роли мельника, но и князя".

<В опере, песню мельника из которой должны разыграть на празднике Рощин и "идальго", есть также роль князя, соблазняющего дочь мельника.>

Но вслух спросила:

– А кто из наших тоже будет выступать, не знаешь?

– Галина станцует русский танец, а тётя Евгения исполнит французский романс.

– Вот это да!

– Завидуешь, Ирина?

– Галиночке – да. Но тётка Евгения...

– А у неё, между прочим, приятный голос. Эх, зря я проговорился! Мог бы целых два раза видеть, как ты светишься от изумления.

– Вроде Ксаверия?

– Кто это – Ксаверий?

Ирина опять искоса взглянула на Алексея:

– Это один знакомый. Удивляет меня больше всех!

20

«Странно, как мужчину всегда раздражает другой мужчина возле женщины. Даже если этот другой – давно уже призрак и светится в темноте», – думала Ирина, наблюдая за Рощиным.

Однако позлившись на Ксаверия, "мельник" дал ей неожиданный совет:

– Надо показать французский дневник тёте Евгении.

– Да она просто выпендривается со своим французским! – от души рассмеялась Ирина. – Уморительная до слёз!

– Но почему ты думаешь, что она не переведёт? Не стоит считать её проигравшей до начала игры.

Рощин сказал это с улыбкой, но Ирине почудилась насмешка. Как хорошо, что он не мог прочитать её иронические мысли об остальных обитателях дворца – она, кажется, слишком задрала нос. Слишком выпендривалась и считала себя великим организатором жизни в "Лаславском"! А в результате все остальные, в том числе и тётка Евгения, устроились очень удобно: развлекались, вкусно ели, ни о чём не заботились, пока она, Ирина, с первого же дня, словно лошадь, тащила тяжёленный воз здешних проблем, а все её гоняли в хвост и гриву. Ещё и называли дурёху "ангелочком"!

Эти мысли ошеломили её, словно гром в осенний день, да так, что она выхватила зелёную тетрадку из кармана накидки и пошла назад к дому:

– Правильно, пусть читает! Пусть читает сейчас же!

Рощин не захохотал ей вслед. Он догнал её и пошел рядом с самым добродушным видом. А тётка Евгения к удивлению Ирины не стала долго выспрашивать её о тетради или делать различные полуфранцузские предположения. Она раскрыла дневник, пробежала взглядом пару страниц и сказала:

– Удобочитаемо. Но не среди этой толпы.

Они втроём укрылись на втором этаже в комнате тётки, и она начала читать. Медленно, иногда задумываясь, но всё же довольно бегло с точки зрения Ирины.

"10 октября.

Всегда удивлялась людям, которые пишут дневники или мемуары. Теперь понимаю, что не удивление это было, а пустая и скучная жизнь моя последние три года. О чём писать, если за месяц вышиваешь наволочку на подушку, а причёсываешься и одеваешься каждый день только по привычке: ни старому дворецкому, ни трём горничным и кухарке и дела нет до моего внешнего вида.

Но за последние две недели жизнь моя наполнилась таким количеством наблюдений и событий, что я поняла господина Жана-Жака Руссо и мадам Севинье.

Начались большие приготовления к семейной встрече, которая планируется через несколько дней. И так уже слишком громко говорили о молодом господине Ксаверии и барышне Марыне. Ну, вот теперь готовится настоящий праздник, графиня подписывает счета, не проверяя сумм, для неё дело чести поразить всю округу.

Меня очень удивляет Марыня: ей нравится Лаславское несмотря на то, что это настоящий медвежий угол. Сейчас здесь жизнь кипит и стараются устроить комфорт и блеск, а всего десять дней назад за окнами безо всяких шуток выли волки.

Я решилась намекнуть, но она рассмеялась: жизнь большого города её утомляет, кажется пустой и бесцельной. Слышали вы такое? Охота, дальние пешие прогулки и пикники для неё интереснее и привлекательнее, чем банкеты и балы. Странно, откуда у неё подобные мысли? Наша графиня никогда не увлекалась сельской жизнью, как говорили мне старые слуги, называла покойного графа бирюком и диким охотником, после его смерти Лаславское почти заброшено. Уж мне ли не знать это: ведь именно тут я несколько месяцев в году умираю со скуки, потому что графиня соблюдает приличия и летом, а также в охотничий сезон держит в Лаславском штат прислуги, чтобы всегда можно было принять неожиданных гостей даже без хозяйки.

Или у юной Марыни это следование заграничной моде, ведь даже французские королевы устраивают празднества на молочных фермах и во фруктовых садах.

Так или не так, но пропала моя головушка: теперь буду сидеть в Лаславском безвылазно! Не отказываться же от такого хорошего места? Ах, надеюсь, всё может измениться, молодые только вначале семейной жизни тяготеют к уединению. Начнут получать письма с описаниями балов, нельзя будет отказаться от приглашений... Я надеюсь на лучшее.

14 октября.

О боже в небе! Мне кажется, что я не в нашем тихом углу, а на поле битвы!

Графиня придумывает всё новые детали праздника, украшения комнат и поместья, а рецептами блюд завален весь большой стол в Турецкой гостиной. Но это мелочи.

Она и меня заставила присматривать за поварами и кухарками!

Хорошо ещё, что не я должна забивать этих свиней и откручивать головы домашней птице. Но присутствовать при начинке колбас и шпиговании окороков! Я уже не говорю об угрях в маринаде – это истинный кошмар, они будут снится мне не одну ночь... такие скользкие.

Начинка для индюков и гусей, бараньи бока, фаршированные голуби – за что мне такое наказание?

И всё нужно делать быстро, быстро!"

Ирина готова была расхохотаться. "Если бы я сейчас надумала вести дневник, он отличался бы от этого только светящимся призраком. Как я понимаю эту мадам Надин..."

А тётка Евгения продолжала переводить:

"Кстати, о наших голубках.

Они единственное, на что я смотрю с удовольствием и умилением. Они расхаживают рука в руке, говорят приглушенными голосами, краснеют, когда их окликает графиня или к ним обращается кто-то из слуг. А ещё по несколько часов в день они сидят в Большом кабинете и позируют живописцу, которого графиня выписала из самого Берлина! Вы слышали такое? Очень приличный пожилой господин со столичными манерами. Похвалил мою шляпку и букет – вот что значит настоящий вкус!

Барышня Марыня в свою очередь потрясла меня своей добротой: подарила кружевную косынку и сердоликовые бусы, оправленные в серебро.

Но любую радость всегда сумеют испортить!

Когда я с улыбкой шла присматривать за приготовлением этих ужасных угрей, дворецкий вдруг сказал мне в спину, слово даю! – буквально выстрелил ядом:

– Радуетесь, готовитесь прыгать-плясать. А вот я чую – быть беде!

Никогда я не понимала графиню, давно уже могла избавиться от этого мрачного осколка прошлого. Возможно графу с его диким характером такие слуги нравились, но в приличном обществе так себя не ведут.

Я не сдержалась и в сердцах сказала это кухарке Наталье. И что вы думаете? Она обратила ко мне своё красное, как кирпич, лицо, вытерла пот со лба... и ничего не сказала. Но по её взгляду и крепко сжатым губам я вдруг поняла, что она согласна с дворецким. Более того, мне стало понятно, что я прожила в этом поместье, этом доме, этой семье не один год и всё-таки не знаю тайны, о которой известно даже поварихе!

Ну и..."

Монотонный голос тётки Евгении вдруг повысился до третьей октавы: