Текст книги "Подвиг (Приложение к журналу "Сельская молодежь"), т.6, 1985 г."

Автор книги: Габор Йожеф

Соавторы: Д. Фалуш,Душан Калич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Она быстро нагнулась, подхватила с тумбочки свою плетенную из соломки сумку и в одно мгновение, повернувшись на каблуках, оказалась у двери.

– Милостивый государь, долго вас прикажете ожидать? Вам не стыдно?

Они заперли дверь. Замок тоже был старинный, он громко щелкнул при повороте ключа.

Возле внутренней двери, ведущей из номера новобрачных в соседние апартаменты, послышался какой-то шорох, затем неслышно повернулась дверная ручка, и на пороге появился Каррини. Он быстро прошел к окну и, не отодвигая прозрачную гардину, выглянул на улицу: молодая пара, нежно обнявшись, переходила маленький мостик в направлении Дворца дожей.

Каррини направился к шкафу, извлек оттуда дорожный чемодан, принадлежавший Габору. В руке его появился блестящий стальной скальпель. Он ловко и умело вспорол подкладку. Образовалась щель, в которую он вложил плоскую маленькую металлическую катушку, смазанную каким-то липким веществом. Прижав ее к стенке чемодана, Каррини старательно замаскировал следы операции и, убедившись в том, что вложенная катушка не выступает ни снаружи, ни изнутри, вынул из кармана тюбик со специальным клеем и так же старательно заклеил надрез.

Подняв к глазам фотоаппарат, он сфотографировал чемодан дважды: сначала общим планом, потом крупно только то место, куда спрятал катушку.

Аккуратно поставив чемодан на место, Каррини, мягко ступая, подошел к той же двери, из которой появился, и исчез за ней. Негромко щелкнув, ручка двери вернулась в прежнее положение.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

По живописной лесной дороге, ведущей к одинокой сторожке, весело бежала белая машина «Жигули». За рулем сидел подполковник Рона, место пассажира рядом с ним занимал Бела Имре.

– Чудеса, мне ни разу не пришлось хвататься за поручни, даже на поворотах, – подшучивал Имре. – От скорости тоже голова не закружилась, экая благодать!

– Очень рад, – коротко отозвался Рона. – Довольно с тебя карусели и на работе, тебя надо беречь.

– Ну от твоей заботы я охотно бы отказался. Нигде нет от тебя покоя, – засмеявшись, ответил Имре.

На заднем сиденье покачивались двое – капитан Кути и старший лейтенант Салаи.

Оба помалкивали, задумчиво поглядывая в окно. Кути, по всей видимости, был погружен в анализ очередной драмы Шекспира, а Салаи забавлялся пикировкой между начальством.

Рона неожиданно притормозил.

– Что случилось? – Имре вопросительно взглянул на приятеля. – Ты потерял педаль газа? Может, нам вылезти и подтолкнуть?

– Нет, я хочу подрулить прямо к дому. Устроим старому браконьеру маленький сюрприз. – Оглянувшись, Рона сказал: – Давайте, мальчики! Все по задуманному плану! Итак, на старт!

Молодые люди, словно ожидая этой команды, подняли в воздух четыре бутылки, по одной в каждой руке.

– Два флакончика красного и два пузырька шампанского – таков наш скромный вклад в торжество по поводу проводов Иштвана Додека на заслуженный пенсионный отдых.

– Что же, в фантазии тебе не откажешь, – признался Имре. – Теперь я понимаю, почему твои мальчики молчали всю дорогу – по приказу начальства дули на шампанское, чтобы охладить.

– Они сыщики, а не инженеры, – отпарировал Рона. – А потому берегут силы и чепухой не занимаются,

Тем временем их машина выбралась наконец на поляну и остановилась близ сторожки. Рока посигналил и выглянул из окна, но никакого движения вокруг не обнаружил.

– Может, его нет дома? – усомнился подполковник.

– Это исключено, – ответил Имре. – В это время дня старик либо сидит на террасе, либо стучит на своей машинке.

– Дверь закрыта, странно. – Рона вышел из автомобиля и взбежал по ступенькам. Остальные последовали за ним. Стукнув в дверь для порядка, подполковник нажал на ручку и, распахнув ее настежь, переступил порог. Секунду он стоял, приглядываясь к царившему в комнате полумраку.

В следующее мгновение он увидел Додека, сидевшего в кресле и повалившегося головой на стол. На крышке стола чернело большое пятно засохшей крови. Руки как плети безжизненно свисали вдоль тела, одна касалась пола.

– Кути, Салаи, ко мне!

Подоспел и Имре. Увидев мертвого друга, он бросился было к нему, но его остановил резкий окрик:

– Стой, не подходи! – Даже сейчас, потрясенный до глубины души, Рона скорее по привычке, чем сознательно, оставался тем, кем был долгие годы, – сотрудником государственной безопасности. – Салаи! – отрывисто приказал он. – Доставь сюда врача и вызови оперативную группу для осмотра места происшествия.

Старший лейтенант бегом вернулся к машине и, схватив трубку радиотелефона, дал условный сигнал.

Рона с профессиональной осторожностью, чтобы не нарушить малейших следов вокруг, приблизился к телу Додека и, наклонившись над убитым, поднял его безжизненную руку, некоторое время подержал ее в своей.

– Он мертв, – сказал подполковник едва слышно.

Имре и Кути стояли не шевелясь.

Вернулся Салаи.

– Все в порядке! Группа выехала, – доложил он.

Рона ответил кивком головы. Осматривая пол, он увидел пистолет.

– Пистолет Додека, – сказал он. – Во всяком случае, думаю, что это так.

Взгляд подполковника упал на лист бумаги, лежавший возле головы старика. Нагнувшись над столом, подполковник пробежал глазами написанные на машинке строчки. Затем прочитал вслух:

– «Не могу жить во лжи. Я должен это сделать, хотя бы ради себя самого. Оставляю еще одно письмо. Оно откроет тайну и будет предано гласности. Из него станет ясно, почему я решил уйти. Похороните меня тихо и скромно. Иштван Додек».

– Что это ты прочитал? – воскликнул Имре, не желая верить собственным ушам.

– То, что ты слышал. Предсмертная записка нашего старика, – ответил Рона и, еще раз склонившись над листком, добавил: – Подпись собственноручная, я-то знаю.

– А где второе письмо? – спросил Кути, обшаривая взглядом комнату.

Подполковник развал руками:

– Здесь не видно. Может быть, он отослал его почтой или передал кому-нибудь! Не знаю, во всяком случае, пока.

– Кое-что мне тут не нравится, – вставил Салаи.

Рона тяжело вздохнул.

– Кое-что? Мне все здесь не нравится, от начала и до конца.

Имре вскинул голову.

– Что ты хочешь сказать?

Рона пристально взглянул на друга и потупился.

– Ты знал Додека так же близко, как и я. Разве он склонен был к самоубийству? В особенности теперь, когда жизнь его наладилась, когда он закончил строить домик в селе, а там старик снова мог зажить среди людей, найти себе общество и занятие, если бы только захотел.

– А может быть, в минуту отчаяния? Мгновенное сумеречное состояние, помутнение разума, такое бывает...

Рона снова поднял глаза. В них стояла скорбь.

– Поезжай-ка ты домой, – сказал он тепло и сочувственно. – Это зрелище не для тебя. Знаю, все знаю, – он знаком остановил нахмурившегося было друга, – ты человек сильный, воли тебе не занимать. Но Иштван был нашим близким другом.

– А ты?

– Я – это другое дело, старина, Я профессионал. И это прямо относится к моей профессии. – Рона повысил голос, ставший отрывистым и резким. – И я узнаю, непременно буду знать, что здесь произошло, как и почему погиб наш Додек. Вечером я позвоню тебе домой. Надеюсь, ты не обижаешься на меня?

– Оставь, пожалуйста. Я хотел бы только помочь...

Рона шагнул к Имре и, взяв его под руку, вывел на террасу.

– Сейчас придет оперативная машина, нашу я отошлю в город, с ней и поедешь. Мы тут задержимся, и надолго.

Подполковник Рона начал свою работу.

– Осмотрите лужайку вокруг дома, кусты и опушку леса, – приказал он своим сотрудникам.

– Лужайку мы осмотрели. Никаких следов, – ответил Кути.

– Тогда в лес, может быть, он расскажет вам побольше.

Молодые люди двинулись по лесной дороге, затем разошлись в разные стороны. Салаи пошел вправо, Кути влево, забираясь все глубже в чащу. Имре, понаблюдав за их действиями с террасы, повернулся к Роне:

– О какой тайне упомянул Додек в своей записке? Нам он никогда не говорил ничего подобного. И потом второе письмо. Где оно? Странно.

– Тут много странного, дружище, – отозвался Рона. – Нас связывала самая тесная дружба более тридцати лет, и я не допускаю, чтобы покойный Додек носил в себе некую роковую тайну, о которой мы не знали бы. Чтобы под тяжестью этой тайны он покончил с собой? Невероятно.

Из леса показался Салак, он бежал бегом.

– Товарищ начальник, – едва переводя дыхание, доложил он, – в зарослях, неподалеку отсюда, я нашел следы колес автомобиля. Совсем свежие, примятая трава даже не успела распрямиться.

Подполковник взглянул на Имре.

– Что ты об этом думаешь? – спросил тот.

– Думаю, это могли быть любители лесных прогулок на собственном автомобиле. Но погляди, вон бежит Кути. Ну а ты что обнаружил, сын мой?

Капитан указал рукой в сторону леса, но в другом направлении, нежели Салаи.

– Там стояла машина, судя по некоторым признакам, довольно долго. Следы свежие. И еще кое-что...

– Что? Выкладывай.

– Рядом с колеей от шин я обнаружил на траве табачный пепел. Похоже на то, что водитель курил, не вылезая из машины, и стряхивал пепел на землю через опущенное окно. Вот. – Капитан развернул бумажный пакетик. – Я собрал немного.

– Оба следа вы сразу же покажете техникам из опергруппы, – распорядился Рона. – Пепел в пакетике тоже передашь им. В лаборатории легко установят сорт табака, который курил неизвестный. Результат анализа прошу иметь завтра к утру.

Наступила пауза. Ее нарушил Салаи:

– Если я правильно вас понял, товарищ подполковник, этим делом будем заниматься мы сами?

– Да. Вернувшись в город, я буду просить об этом. – Ответ Роны прозвучал сухо, почти официально.

– Это понятно, – пояснил Имре молодым людям. – Ведь Иштван Додек был нашим другом.

– Не только поэтому, дорогой Бела. Не только! – Подполковник дружески обнял Имре за плечи.

В новом жилом районе Обуды, близ одного из скверов, остановились бордовые «Жигули». В машине сидели Миллс и Саас.

– Это здесь, – сказал Саас. – Вон тот дом по правой стороне, первый подъезд.

Увлеченные наблюдением за подъездом, они не заметили, как в соседнем проулке наискосок почти одновременно с ними к тротуару причалил темно-серый «остин» с иностранным номером, за рулем которого сидел Форстер. Он включил рацию, достал иллюстрированный журнал и закрылся им, словно погрузившись в чтение.

Из динамика послышался голос Сааса:

– Видишь, на углу телефонная будка? Я позвоню из автомата, а вдруг кто-нибудь есть в квартире? Надо проверить, я не люблю сюрпризов.

– Ступай! – коротко рявкнул Миллс. Форстер усмехнулся.

Быстрым шагом Саас направился к будке, плотно притворил дверь и набрал номер. В квартире зазвонил телефон. Звонил долго, однако никто не взял трубку. Саас нажал на рычаг, подождал, набрал еще раз. Через открытое окно слышен был звонок. И опять никто не подошел к аппарату. Саас успокоился. Он повесил трубку, вернулся к машине и из «дипломата», лежавшего на заднем сиденье, извлек продолговатый запечатанный конверт. «Дипломат» как две капли воды походил на тот, с которым не расставался Бела Имре.

– Сейчас доставлю письмецо по адресу, а потом сяду в ту машину. – Он кивнул в сторону торчавшего на другой стороне улицы автомобиля, на котором они пересекли границу. – Два часа назад я приезжал на предварительный осмотр и оставил ее здесь. Из нее, кстати, лучше видно окно квартиры.

– Делай! – пробурчал Миллс.

Саас пересек сквер и пошел в подъезд дома под номером четырнадцать.

На полянке перед лесной сторожкой стояла теперь уже не одна, а целых шесть автомашин. Подъездные пути были перекрыты. Сотрудники милиции в форме и в гражданском прочесывали окружающий лес,

Подполковник Рона сидел в углу комнаты, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Пока специалисты осматривали и фиксировали место происшествия, делать ему было нечего, и он наблюдал за их работой, не вмешиваясь.

Подошел врач, майор медицинской службы.

– Ну что, доктор? – спросил Рона. Много раз они уже сталкивались при подобных обстоятельствах. Знали и уважали друг друга. Иногда этот неутомимый и безотказный доктор оказывал неоценимую помощь следствию.

– Думаю, смерть наступила от проникновения пули в черепную коробку и повреждения мозга. Она вошла в правый висок, примерно на такой вот высоте, – врач указал пальцем на точку, находившуюся на полтора-два сантиметра выше края уха, – и вышла с другой стороны головы, но несколько ниже. Наши мальчики пулю нашли. Судя по калибру, она была выпущена из пистолета, валявшегося на полу рядом с телом.

– Постой, постой, – живо откликнулся Рона и приложил указательные пальцы обеих рук к тем же местам на собственной голове. – Значит, вошла здесь, а вышла отсюда? – Подумав немного, он негромко сказал: – Не понимаю.

– Чего здесь не понять? – удивился врач. – Пуля миновала массивные кости черепа, а потому прошла навылет.

– Да, да, это ясно, – задумчиво ответил подполковник. – Но дело в том, что всего два-три дня назад старик жаловался мне, что не в состоянии поднять руки даже до уровня груди. Каким образом тогда, скажи на милость, он приставил пистолет к виску, да еще под косым углом, сверху вниз? Ведь тогда ему пришлось бы задрать локоть гораздо выше уровня плеча!

– На этот раз это ему, к сожалению, удалось.

– Не будь циником, доктор.

– Прости, старина. Но точный ответ я смогу дать тебе только после вскрытия. А пока не жди от меня никаких гипотез, любая из них может подтолкнуть тебя к неправильному пути.

Рона промолчал. Подумав, он вновь поднял глаза на доктора.

– На левой руке умершего, недалеко от локтевого сгиба, возле вены обнаружен след укола. Что это за укол? – спросил он. – След от иглы шприца?

– По всей вероятности. Причем укол сделан недавно. Среди бумаг старика отыскалась медицинская карта, точнее, ее копия, из которой видно, что покойный страдал острой формой диабета. Не исключено, что он сам себе вводил инсулин.

– В вену? Инсулин в вену! Доктор, я начинаю сомневаться в твоем дипломе.

Доктор смутился:

– В самом деле. Извини, ты, конечно, прав. Не сердись, в таких случаях бывало всякое: голова идет кругом.

Поразмышляв немного, врач добавил:

– Тем более что ни самого инсулина, ни сломанных ампул от каких-то других препаратов не обнаружено.

Сержант, охранявший вход, доложил о прибытии нового лица. Вошел приземистый, невзрачный человечек в очках и с изрядным брюшком. Он назвал себя:

– Участковый врач доктор Герлинг. – Распознав в майоре коллегу, поспешил к нему, протягивая руку: – Приветствую вас, коллега.

Обернувшись к подполковнику, по его мнению, главному действующему здесь лицу, он заверил:

– Сейчас мы мигом все выясним, не сомневайтесь. Я уже информирован. Suicidium, если не ошибаюсь?

– Да, самоубийство, на первый взгляд, во всяком случае. Для полноты картины, однако, нам недостает некоторых данных. Надеюсь, вы нам поможете. Для начала позвольте представиться: подполковник Рона, а это майор медицинской службы доктор Стано.

– Я в вашем распоряжении, подполковник.

– Иштван Додек был вашим пациентом? – спросил майор.

– Был, я навещал его регулярно. Уровень сахара в крови временами достигал двадцати восьми процентов. Кроме того, он страдал хроническим ревматизмом. Передвигался тяжело, часто болели руки, поднимал он их с большим трудом.

– Скажите, коллега, а инсулин вводили ему вы или он делал себе уколы сам?

– Всегда я, и только я. Бедняга не мог, а может быть, и вообще не желал лечиться.

Подполковник Рона, до сих пор молча слушавший диалог двух врачей, неожиданно вмешался:

– Доктор Герлинг, скажите, вчера или сегодня утром вы вводили Иштвану Додеку инсулин?

– Нет. Ни вчера, ни сегодня я у него не был,

– Тогда позвольте вас проводить в соседнюю комнату,

В маленькой комнате, служившей Додеку спальней, на дощатом полу лежало тело покойного, укрытое простыней, Рона отвернул край простыни ровно настолько, чтобы открыть оголенное предплечье.

– Взгляните сюда, – указал он на след иглы. – Это не вы делали ему внутривенное вливание?

– К сожалению, господин подполковник, я не навещал покойного ровно неделю, а сам он в сельскую амбулаторию, где я веду прием, не имел обыкновения приходить. В последний раз в беседе со мной он сказал, что на днях переберется на жительство в село и тогда, дескать, мы восполним все упущенное. Спорить с ним было просто невозможно!

– Благодарю, – холодно произнес Рона. Затем, вернув на место откинутый край простыни, он выпрямился и взглянул участковому врачу прямо в глаза: – Я не вправе напоминать вам о клятве Гиппократа, но что касается Додека, тут нужно было не спорить, а лечить. Это мое мнение.

На вид такой рыхлый и мягкотелый, участковый врач неожиданно оказался твердым орешком. Резкость подполковника его не испугала.

– Меня не интересуют ни ваше мнение, ни ваши советы! На мне одном три села, десять тысяч душ и лесничество вдобавок. То роды, то несчастный случай, то сердечный приступ. Не знаю, как работаете вы, товарищ подполковник, но я считаю для себя величайшей удачей, если меня не поднимут с постели посреди ночи. И так изо дня в день. А Иштван Додек вполне мог бы добраться до села в амбулаторию если не пешком, то на машине лесничества или друзей. Честь имею!

Доктор повернулся на каблуках и вышел. Кути неслышно подошел к Роне.

– Начальник, ты был несправедлив.

Подполковник смотрел вслед удаляющемуся доктору Герлингу. Да, в какой-то мере этот коротышка действительно прав. Сельскому врачу не позавидуешь, а они с Имре в самом деле могли бы по очереди возить Додека к врачу каждую неделю. Желая избавиться от угрызений совести, Рона постарался сосредоточиться на другом.

– Кути, сын мой, распорядись, чтобы сняли отпечатки пальцев с клавиш пишущей машинки. А ты, Салаи, не забудь взять образец шрифта и идентифицировать его с предсмертной запиской старика. Кроме того, отпечатай на этой же машинке несколько копий записки и возьми на время несколько страниц из рукописи воспоминаний Додека. Пусть специалисты в лаборатории сравнят все это. И наконец, еще: разыщи среди бумаг покойного несколько документов, написанных от руки, с его подписью, хорошо бы в последнее время. Графолог сличит их с подписью на записке. И поторапливайтесь, мальчики, поторапливайтесь!

Руководитель оперативно-технической группы доложил:

– Все, что можно было, зафиксировано, товарищ подполковник.

– А клавиши пишущей машинки?

– Осматриваем. Вместе с капитаном Кути...

– Если вам не напомнить, забыли бы. Ну как там? Есть что-нибудь? – крикнул он капитану.

– Ничего. Клавиши чисты, словно эту машинку только что вынули из заводского футляра, – отозвался Кути. – Похоже, к ним вообще никто никогда не прикасался.

– Чудеса, не правда ли? – Рона обратил свой взгляд на доктора. – Самоубийца печатает прощальное письмо, а перед тем как пустить себе пулю в висок протирает пишущую машинку настолько тщательно, что на ней не остаются даже отпечатки его пальцев! Что ты об этом думаешь, майор?

– Для чего? Непонятно, – сказал удивленный доктор.

– Напротив, все очень понятно. Здесь произошло не самоубийство, а самое настоящее убийство. Заранее хорошо продуманное и подготовленное убийство. Как я и предполагал!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

На город опустились сумерки.

Возле сквера жилого микрорайона в Обуде бордовые «Жигули» стояли на прежнем месте. Только Саас сидел теперь уже в «фольксвагене» с венским номером, припарковавшемся на другой стороне улицы.

Две пары глаз наблюдали за подъездом дома под номером четырнадцать, а заодно и за окнами квартиры Белы Имре, помещавшейся на втором этаже. Окна оставались темными: хозяин отсутствовал.

Наконец со стороны города послышался шум приближающегося автомобиля, он остановился перед подъездом. Из машины вышел мужчина и пошел в подъезд. Даже в сумерках Саас узнал его – это был Бела Имре. Автомобиль тотчас же отъехал.

Саас поднес к губам микрофон.

– Он приехал на полицейской машине. Что это могло бы означать?

Миллс из «Жигулей» ответил:

– Спокойно, ничего особенного. Наверное, они нашли в сторожке своего дружка и отвезли его куда следует. А может быть, задержался в гостях у подполковника, они крепко выпили, и тот решил доставить приятеля домой самым надежным способом, с сиреной. Приготовься к телефонному разговору. За окнами наблюдать буду я.

Форстер в своем «остине» слышал весь разговор. Едва он закончился, Форстер нажал на стартер и, выехав из проулка, остановился в сотне метров от обеих машин, чтобы видеть все происходящее.

Войдя в квартиру, Имре зажег свет в прихожей и сразу же заметил на полу возле двери какой-то конверт. Он поднял его и с удивлением прочитал машинописную надпись: «Генеральному директору Беле Имре. Срочно».

Имре прошел к письменному столу, включил лампу и вскрыл конверт. Из него посыпались фотографии. Он разложил их на столе одну возле другой. Фотографии были цветные, все одного формата. Первые три изображали его в разных ракурсах на свадьбе дочери, четвертая – перед подъездом министерства, пятая – на церемонии подписания соглашения, за столом.

В первую минуту Имре не знал даже, что подумать. Быть может, вся эта продукция принадлежит какому-нибудь предприимчивому фотографу, кустарю-одиночке, который решил заработать и скоро явится за гонораром? Или институтский отдел рекламы постарался доставить своему директору удовольствие столь нелепым способом? Особенно если учесть, что шеф рекламы не один раз уже выкидывал подобные фортели. С него станет.

Однако при виде очередного фото Имре помрачнел и не на шутку рассердился: его запечатлели при входе в туристическое бюро «Ибус». Что это могло означать? Выходит, человек с фотокамерой следовал за ним по пятам?

Он повертел в руках конверт. На нем не оказалось ни штемпеля, ни обратного адреса. Сопроводительного письма тоже не было. Имре охватило недоброе предчувствие.

Следующие две цветные фотографии его усилили: на фоне лесной сторожки он был изображен беседующим с Додеком и подполковником Роной. Нет, это уже не желание заработать или глупая шутка, тут что-то другое.

«Кто бы ни был этот идиот с фотоаппаратом, придется воздать ему по заслугам», – решил директор. Но тут взгляд его упал на черно-белую фотографию, резко выделявшуюся на фоне других.

Имре невольно похолодел.

Снимок изображал его идущим между двумя вооруженными конвоирами по коридору здания народного трибунала на улице Марко. На руках были ясно видны стальные наручники.

Он не мог оторвать взгляда. Фотография была сделана тридцать два года назад! Да, в марте сорок шестого года. Кто сохранил ее до сегодняшнего дня?' С какой целью? И кто прислал ее сейчас вместе с другими?

Имре вскинул голову. Верно, конверт он нашел на полу в прихожей, вероятно, его подбросили через дверную щель. А может, «почтальон», принесший письмо, не ушел и в данный момент находится здесь, в квартире? Имре обошел все комнаты, заглянул в кухню, в ванную. Нет, нигде никого. В тяжком раздумье он вернулся в кабинет.

В этот момент раздался телефонный звонок.

Имре сделал над собой усилие, чтобы тотчас не схватить трубку. Ему не хотелось выдавать волнения. Кто мог ему звонить в это время? С работы? Или Рона, вернувшийся в город? А может быть, неизвестный фотограф?

Он заставил себя успокоиться и поднял трубку.

– Слушаю! Имре.

– Говорит один ваш старый знакомый, – послышался голос Сааса, набравшего номер из телефонной будки.

– К вашим услугам, – сдержанно ответил Имре.

– Повторяю: говорит ваш старый знакомый.

– Назовите свое имя.

– Не прерывайте меня! Извольте отвечать только на мои вопросы.

Имре положил трубку. Зная наперед, что агрессивный незнакомец непременно позвонит опять, он остался стоять возле аппарата. Действительно, через несколько секунд телефон зазвонил снова. Имре не торопился. Он сел в кресло, привел свои мысли в порядок и только тогда вновь поднял трубку.

– Не вздумайте прервать наш разговор снова, слышите? Иначе вы об этом горько пожалеете! – В голосе неизвестного звучала откровенная угроза, и Имре с удовлетворением отметил про себя, что наглец взбешен не на шутку.

– Я полагал, что вас еще в детстве научили представляться, когда вы начинаете разговор.

– Мое имя не имеет для вас значения, – огрызнулся незнакомец.

– Как и вы сами, – солидно отпарировал Имре. – Лучше перейдем к делу.

Саас тоже смекнул, что ему придется изменить стиль беседы, иначе он ничего не добьется.

– Вы получили фотографии? – спросил он уже более мирно.

– Их прислали вы?

– Да, вы не ошиблись. Но у меня есть еще кое-что, в чем вы заинтересованы куда больше.

– Говорите.

– У меня в руках заявление, подписанное Иштваном Додеком, вашим другом. В этом письме он признается в том, что в свое время, выступая на вашем процессе, под принуждением дал ложные показания в вашу пользу, и вас оправдали.

– Этого не может быть! Ложь!

– Увы, но в заявлении сказано именно так. – Саас вновь заговорил грубым тоном: – А правда это или ложь, будет решать суд. Надеюсь, вам понятно? Иштван Додек пишет в своем последнем письме, что не в силах более выносить эту ложь, которая тяжким бременем лежит на его душе столько лет, а потому решил расстаться с жизнью. Сегодня он покончил с собой. Вы знаете об этом?

– Знаю, – ответил Имре. «Я-то знаю, но откуда этому мерзавцу все известно? – мелькнула мысль. – По заключению врача, смерть старика наступила всего за час-полтора до нашего приезда. Значит, этот тип тоже побывал в сторожке? Когда и зачем? Или он имеет к случившемуся прямое отношение?»

– Получив заявление Додека, органы прокуратуры быстренько достанут из архива ваше старое дело, будьте покойны, – продолжал между тем голос в телефонной трубке.

«Понятно: это заявление и есть то самое второе письмо, о котором сказано в предсмертной записке Додека, – думал Имре. – «Письмо» – так, кажется, выразился бедняга». Имре лихорадочно соображал.

«Но как, каким образом Додек мог сделать такое заявление? Его принудили, это ясно. Но как? И каким путем попала эта бумага к человеку, который сейчас говорит со мной по телефону? Тьма вопросов, ни на один из которых я, Имре, не знаю ответа».

А «старый знакомый» на другом конце провода продолжал говорить свое:

– Те два свидетеля обвинения, которые внезапно исчезли тогда, в сорок шестом, живы и здоровы. Они готовы в любое время вновь выступить на суде. Полагаю, всех этих доказательств вашего преступления окажется более чем достаточно для приговора.

– Это меня не интересует.

Саас самодовольно хихикнул в трубку:

– Мне говорили, что вы не из пугливых. Но, думаю, вашей храбрости поубавится, если я сообщу вам еще кое-что: ваша дочь Нора, которая совершает сейчас свадебное путешествие...

Телефон щелкнул и умолк. Имре, потрясенный и бледный как полотно, смотрел на него в каком-то оцепенении и ждал. Аппарат зазвонил снова.

– Истекли шесть минут. Нас разъединил автомат... Так вот, сегодня семнадцатое июня. Молодая пара находится сейчас в Риме. Предупредить их вы не сможете, так как не знаете названия отеля, в котором они живут. Пока вы их будете разыскивать, ваша дочь и ее супруг окажутся уже в Мюнхене. Они прибудут туда двадцатого. А там мы располагаем всеми возможностями, чтобы сначала их скомпрометировать, а потом объяснить, почему они не могут вернуться на родину.

Имре почувствовал, будто у него остановилось сердце.

– Вы что, онемели? Ай-ай! – В голосе незнакомца послышались нотки торжества.

– Чего вы хотите? – скорее простонал, чем проговорил, Имре. – Денег?

– Пока только встретиться с вами. Лично и немедленно, сейчас же!

– Откуда вы говорите?

– Из автомата, он недалеко от вашего дома.

– Поднимитесь ко мне.

– Нет, вы сами спуститесь к нам. И сейчас же, без промедления. Выйдя из подъезда, вы пересечете сквер и пойдете по улице в направлении к мосту Ариада. Я догоню вас на автомобиле, остановлюсь, открою дверь, и вы сядете ко мне в машину!..

– Я иду! – почти крикнул Имре. – Только сменю сорочку и сейчас же спущусь.

– Ничего менять вы не будете! – Голос в трубке опять погрубел. – И звонить своему приятелю из контрразведки тоже. Даю вам ровно одну минуту. Если через минуту я не увижу вас выходящим из подъезда, вы никогда больше не увидите своей дочери, а письмо Додека я сегодня же опущу в почтовый ящик. Завтра утром оно будет на столе у прокурора. Вы поняли? Пускаю секундную стрелку. Так что поторапливайтесь.

Разговор оборвался. Саас не повесил трубку, чтобы не выключать линию и лишить Имре возможности набрать другой номер.

Выйдя из подъезда, Имре безотчетно оглянулся по сторонам, затем пересек сквер и, свернув к Дунаю, пошел в направлении моста Ариада.

За это время Саас и Миллс поменялись автомобилями: Саас влез в «Жигули», а Миллс, захватив с собой «дипломат», пересел в «фольксваген».

Дождавшись момента, когда Бела Имре сел в машину Сааса, Миллс быстро перешел сквер, вошел в подъезд дома номер четырнадцать, взбежал по лестнице на второй этаж и, проворно открыв отмычкой дверь квартиры директора, проник внутрь. Не зажигая света и пользуясь карманным фонариком, он вошел в кабинет. «Дипломат» Имре лежал на письменном столе. Миллс переложил находившиеся в нем бумаги в свой, точно такой же, и точно в таком же порядке, в каком они лежали.

Операция заняла совсем немного времени: несколько минут спустя Миллс уже вернулся к своему «фольксвагену». «Дипломат» Имре, теперь пустой, он положил на заднее сиденье.

Высоко в горах Хармашхатар, километрах в десяти от Будапешта, на краю укромной лесной полянки Саас остановился.

В двухстах метрах ниже, скрытый поворотом дороги-серпантина, припарковался и «остин» Форстера. Последний включил свой приемник еще там, в Буде, и без помех слышал все, о чем говорили в «Жигулях» Саас и Имре,

– Вы, господин Имре, конечно, твердый орешек, – продолжал Саас начатый по дороге разговор. – Но это не беда. Нам, признаться, не по вкусу людишки, которые боятся каждого куста. Но вам следует знать, что, кроме возможной компрометации молодоженов и заявления Додека, у нас припасено еще кое-что такое, что, несомненно, повлияет на ваше решение.

– Покажите мне заявление Додека, – прервал Имре разглагольствования незнакомца.

– Извольте. Это копия, разумеется. Мой фонарик тоже к вашим услугам, уже темнеет.

Имре в замешательстве похлопал себя по карманам.

– Очки. Я забыл их, кажется, дома.

– Ах, так. Тогда, с вашего позволения, я прочту вам текст вслух, – с оттенком пренебрежения ответил Саас. – Итак, слушайте: «В декабре одна тысяча девятьсот сорок четвертого года Бала Имре служил у немцев в чине лейтенанта войск СС. Он принимал участие в казнях арестованных, совершавшихся специальным подразделением карателей. Я своими глазами видел, как он расстреливал безоружных и беззащитных узников. В ночь на новый, сорок пятый год, тридцать первого декабря, он также принимал участие в расстрелах. Меня он действительно спас и дал мне возможность скрыться. Но это случилось уже на другой день, первого января. Ему нужен был свидетель, который отрицал бы его злодеяния. Позже, уступив мольбам жены Белы Имре, я дал заведомо ложные показания на заседании народного трибунала в его оправдание. Велик мой грех. Если можете, простите меня. Подпись – Иштван Додек».