Текст книги "Операция «Катамаран»"

Автор книги: Габор Йожеф

Соавторы: Д. Фалуш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

На город опустились сумерки.

Возле сквера жилого микрорайона в Обуде бордовые «Жигули» стояли на прежнем месте. Только Саас сидел теперь уже в «фольксвагене» с венским номером, припарковавшемся на другой стороне улицы.

Две пары глаз наблюдали за подъездом дома под номером четырнадцать, а заодно и за окнами квартиры Белы Имре, помещавшейся на втором этаже. Окна оставались темными: хозяин отсутствовал.

Наконец со стороны города послышался шум приближающегося автомобиля, он остановился перед подъездом. Из машины вышел мужчина и пошел в подъезд. Даже в сумерках Саас узнал его – это был Бела Имре. Автомобиль тотчас же отъехал.

Саас поднес к губам микрофон.

– Он приехал на полицейской машине. Что это могло бы означать?

Миллс из «Жигулей» ответил:

– Спокойно, ничего особенного. Наверное, они нашли в сторожке своего дружка и отвезли его куда следует. А может быть, задержался в гостях у подполковника, они крепко выпили, и тот решил доставить приятеля домой самым надежным способом, с сиреной. Приготовься к телефонному разговору. За окнами наблюдать буду я.

Форстер в своем «остине» слышал весь разговор. Едва он закончился, Форстер нажал на стартер и, выехав из проулка, остановился в сотне метров от обеих машин, чтобы видеть все происходящее.

Войдя в квартиру, Имре зажег свет в прихожей и сразу же заметил на полу возле двери какой-то конверт. Он поднял его и с удивлением прочитал машинописную надпись: «Генеральному директору Беле Имре. Срочно».

Имре прошел к письменному столу, включил лампу и вскрыл конверт. Из него посыпались фотографии. Он разложил их на столе одну возле другой. Фотографии были цветные, все одного формата. Первые три изображали его в разных ракурсах на свадьбе дочери, четвертая – перед подъездом министерства, пятая – на церемонии подписания соглашения, за столом.

В первую минуту Имре не знал даже, что подумать. Быть может, вся эта продукция принадлежит какому-нибудь предприимчивому фотографу, кустарю-одиночке, который решил заработать и скоро явится за гонораром? Или институтский отдел рекламы постарался доставить своему директору удовольствие столь нелепым способом? Особенно если учесть, что шеф рекламы не один раз уже выкидывал подобные фортели. С него станет.

Однако при виде очередного фото Имре помрачнел и не на шутку рассердился: его запечатлели при входе в туристическое бюро «Ибус». Что это могло означать? Выходит, человек с фотокамерой следовал за ним по пятам?

Он повертел в руках конверт. На нем не оказалось ни штемпеля, ни обратного адреса. Сопроводительного письма тоже не было. Имре охватило недоброе предчувствие.

Следующие две цветные фотографии его усилили: на фоне лесной сторожки он был изображен беседующим с Додеком и подполковником Роной. Нет, это уже не желание заработать или глупая шутка, тут что-то другое.

«Кто бы ни был этот идиот с фотоаппаратом, придется воздать ему по заслугам», – решил директор. Но тут взгляд его упал на черно-белую фотографию, резко выделявшуюся на фоне других.

Имре невольно похолодел.

Снимок изображал его идущим между двумя вооруженными конвоирами по коридору здания народного трибунала на улице Марко. На руках были ясно видны стальные наручники.

Он не мог оторвать взгляда. Фотография была сделана тридцать два года назад! Да, в марте сорок шестого года. Кто сохранил ее до сегодняшнего дня?' С какой целью? И кто прислал ее сейчас вместе с другими?

Имре вскинул голову. Верно, конверт он нашел на полу в прихожей, вероятно, его подбросили через дверную щель. А может, «почтальон», принесший письмо, не ушел и в данный момент находится здесь, в квартире? Имре обошел все комнаты, заглянул в кухню, в ванную. Нет, нигде никого. В тяжком раздумье он вернулся в кабинет.

В этот момент раздался телефонный звонок.

Имре сделал над собой усилие, чтобы тотчас не схватить трубку. Ему не хотелось выдавать волнения. Кто мог ему звонить в это время? С работы? Или Рона, вернувшийся в город? А может быть, неизвестный фотограф?

Он заставил себя успокоиться и поднял трубку.

– Слушаю! Имре.

– Говорит один ваш старый знакомый, – послышался голос Сааса, набравшего номер из телефонной будки.

– К вашим услугам, – сдержанно ответил Имре.

– Повторяю: говорит ваш старый знакомый.

– Назовите свое имя.

– Не прерывайте меня! Извольте отвечать только на мои вопросы.

Имре положил трубку. Зная наперед, что агрессивный незнакомец непременно позвонит опять, он остался стоять возле аппарата. Действительно, через несколько секунд телефон зазвонил снова. Имре не торопился. Он сел в кресло, привел свои мысли в порядок и только тогда вновь поднял трубку.

– Не вздумайте прервать наш разговор снова, слышите? Иначе вы об этом горько пожалеете! – В голосе неизвестного звучала откровенная угроза, и Имре с удовлетворением отметил про себя, что наглец взбешен не на шутку.

– Я полагал, что вас еще в детстве научили представляться, когда вы начинаете разговор.

– Мое имя не имеет для вас значения, – огрызнулся незнакомец.

– Как и вы сами, – солидно отпарировал Имре. – Лучше перейдем к делу.

Саас тоже смекнул, что ему придется изменить стиль беседы, иначе он ничего не добьется.

– Вы получили фотографии? – спросил он уже более мирно.

– Их прислали вы?

– Да, вы не ошиблись. Но у меня есть еще кое-что, в чем вы заинтересованы куда больше.

– Говорите.

– У меня в руках заявление, подписанное Иштваном Додеком, вашим другом. В этом письме он признается в том, что в свое время, выступая на вашем процессе, под принуждением дал ложные показания в вашу пользу, и вас оправдали.

– Этого не может быть! Ложь!

– Увы, но в заявлении сказано именно так. – Саас вновь заговорил грубым тоном: – А правда это или ложь, будет решать суд. Надеюсь, вам понятно? Иштван Додек пишет в своем последнем письме, что не в силах более выносить эту ложь, которая тяжким бременем лежит на его душе столько лет, а потому решил расстаться с жизнью. Сегодня он покончил с собой. Вы знаете об этом?

– Знаю, – ответил Имре. «Я-то знаю, но откуда этому мерзавцу все известно? – мелькнула мысль. – По заключению врача, смерть старика наступила всего за час-полтора до нашего приезда. Значит, этот тип тоже побывал в сторожке? Когда и зачем? Или он имеет к случившемуся прямое отношение?»

– Получив заявление Додека, органы прокуратуры быстренько достанут из архива ваше старое дело, будьте покойны, – продолжал между тем голос в телефонной трубке.

«Понятно: это заявление и есть то самое второе письмо, о котором сказано в предсмертной записке Додека, – думал Имре. – «Письмо» – так, кажется, выразился бедняга». Имре лихорадочно соображал.

«Но как, каким образом Додек мог сделать такое заявление? Его принудили, это ясно. Но как? И каким путем попала эта бумага к человеку, который сейчас говорит со мной по телефону? Тьма вопросов, ни на один из которых я, Имре, не знаю ответа».

А «старый знакомый» на другом конце провода продолжал говорить свое:

– Те два свидетеля обвинения, которые внезапно исчезли тогда, в сорок шестом, живы и здоровы. Они готовы в любое время вновь выступить на суде. Полагаю, всех этих доказательств вашего преступления окажется более чем достаточно для приговора.

– Это меня не интересует.

Саас самодовольно хихикнул в трубку:

– Мне говорили, что вы не из пугливых. Но, думаю, вашей храбрости поубавится, если я сообщу вам еще кое-что: ваша дочь Нора, которая совершает сейчас свадебное путешествие...

Телефон щелкнул и умолк. Имре, потрясенный и бледный как полотно, смотрел на него в каком-то оцепенении и ждал. Аппарат зазвонил снова.

– Истекли шесть минут. Нас разъединил автомат... Так вот, сегодня семнадцатое июня. Молодая пара находится сейчас в Риме. Предупредить их вы не сможете, так как не знаете названия отеля, в котором они живут. Пока вы их будете разыскивать, ваша дочь и ее супруг окажутся уже в Мюнхене. Они прибудут туда двадцатого. А там мы располагаем всеми возможностями, чтобы сначала их скомпрометировать, а потом объяснить, почему они не могут вернуться на родину.

Имре почувствовал, будто у него остановилось сердце.

– Вы что, онемели? Ай-ай! – В голосе незнакомца послышались нотки торжества.

– Чего вы хотите? – скорее простонал, чем проговорил, Имре. – Денег?

– Пока только встретиться с вами. Лично и немедленно, сейчас же!

– Откуда вы говорите?

– Из автомата, он недалеко от вашего дома.

– Поднимитесь ко мне.

– Нет, вы сами спуститесь к нам. И сейчас же, без промедления. Выйдя из подъезда, вы пересечете сквер и пойдете по улице в направлении к мосту Ариада. Я догоню вас на автомобиле, остановлюсь, открою дверь, и вы сядете ко мне в машину!..

– Я иду! – почти крикнул Имре. – Только сменю сорочку и сейчас же спущусь.

– Ничего менять вы не будете! – Голос в трубке опять погрубел. – И звонить своему приятелю из контрразведки тоже. Даю вам ровно одну минуту. Если через минуту я не увижу вас выходящим из подъезда, вы никогда больше не увидите своей дочери, а письмо Додека я сегодня же опущу в почтовый ящик. Завтра утром оно будет на столе у прокурора. Вы поняли? Пускаю секундную стрелку. Так что поторапливайтесь.

Разговор оборвался. Саас не повесил трубку, чтобы не выключать линию и лишить Имре возможности набрать другой номер.

Выйдя из подъезда, Имре безотчетно оглянулся по сторонам, затем пересек сквер и, свернув к Дунаю, пошел в направлении моста Ариада.

За это время Саас и Миллс поменялись автомобилями: Саас влез в «Жигули», а Миллс, захватив с собой «дипломат», пересел в «фольксваген».

Дождавшись момента, когда Бела Имре сел в машину Сааса, Миллс быстро перешел сквер, вошел в подъезд дома номер четырнадцать, взбежал по лестнице на второй этаж и, проворно открыв отмычкой дверь квартиры директора, проник внутрь. Не зажигая света и пользуясь карманным фонариком, он вошел в кабинет. «Дипломат» Имре лежал на письменном столе. Миллс переложил находившиеся в нем бумаги в свой, точно такой же, и точно в таком же порядке, в каком они лежали.

Операция заняла совсем немного времени: несколько минут спустя Миллс уже вернулся к своему «фольксвагену». «Дипломат» Имре, теперь пустой, он положил на заднее сиденье.

Высоко в горах Хармашхатар, километрах в десяти от Будапешта, на краю укромной лесной полянки Саас остановился.

В двухстах метрах ниже, скрытый поворотом дороги-серпантина, припарковался и «остин» Форстера. Последний включил свой приемник еще там, в Буде, и без помех слышал все, о чем говорили в «Жигулях» Саас и Имре,

– Вы, господин Имре, конечно, твердый орешек, – продолжал Саас начатый по дороге разговор. – Но это не беда. Нам, признаться, не по вкусу людишки, которые боятся каждого куста. Но вам следует знать, что, кроме возможной компрометации молодоженов и заявления Додека, у нас припасено еще кое-что такое, что, несомненно, повлияет на ваше решение.

– Покажите мне заявление Додека, – прервал Имре разглагольствования незнакомца.

– Извольте. Это копия, разумеется. Мой фонарик тоже к вашим услугам, уже темнеет.

Имре в замешательстве похлопал себя по карманам.

– Очки. Я забыл их, кажется, дома.

– Ах, так. Тогда, с вашего позволения, я прочту вам текст вслух, – с оттенком пренебрежения ответил Саас. – Итак, слушайте: «В декабре одна тысяча девятьсот сорок четвертого года Бала Имре служил у немцев в чине лейтенанта войск СС. Он принимал участие в казнях арестованных, совершавшихся специальным подразделением карателей. Я своими глазами видел, как он расстреливал безоружных и беззащитных узников. В ночь на новый, сорок пятый год, тридцать первого декабря, он также принимал участие в расстрелах. Меня он действительно спас и дал мне возможность скрыться. Но это случилось уже на другой день, первого января. Ему нужен был свидетель, который отрицал бы его злодеяния. Позже, уступив мольбам жены Белы Имре, я дал заведомо ложные показания на заседании народного трибунала в его оправдание. Велик мой грех. Если можете, простите меня. Подпись – Иштван Додек».

Саас аккуратно сложил листок и протянул его директору.

– Вы можете взять эту бумагу себе. Но спрячьте хорошенько. Не в ваших интересах, если ее у вас найдут!

Имре наконец взорвался:

– Это же наглая клевета! Ложь от первого до последнего слова!

– Весьма возможно, – невозмутимо ответил Саас. – Но подпись Додека подлинная. В этом я могу вас уверить.

– Его принудили подписать!

– Даже если вы смогли бы это доказать, вам ничто не поможет.

Подозрение, гнездившееся где-то в душе Имре, окончательно превратилось в убежденность. Да, это он.

– Это вы убили Додека! Вы!

– Думайте, что говорите! Додек покончил жизнь самоубийством.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Вам-то какое дело? Кроме того, я уже сказал, у нас есть и еще кое-что против вас.

– Еще одна клевета?

– Ошибаетесь! – Имре почувствовал в голосе собеседника иронию. – Это доказательство еще более достоверное, чем подпись почившего Додека, ибо состоит из трех субстанций – из мяса, крови и способности говорить. – Сделав паузу, Саас многозначительно добавил: – Последнее, разумеется, только в случае необходимости.

– О ком вы говорите? Кто этот человек?

– С вашего позволения, я говорю о себе. Посмотрите на меня хорошенько, господин Бела Имре! Мое имя Нандор Саас. Припоминаете? Это я написал на вас донос в сорок шестом, а потом не явился в трибунал, вызванный как свидетель.

Повернувшись к директору лицом, Саас на секунду включил в автомобиле внутреннее освещение.

– Ну что? Вы узнаете меня?

Имре отпрянул, пораженный.

– Да, это действительно вы...

– Значит, убедились. Вы не забыли, наверное, и о другом человеке. Его имя Роберт Хабер.

– В которого я якобы стрелял из автомата на месте казни? – Имре горько усмехнулся.

– Именно. Но он по сей день жив, здоров и вместе со мной готов в любое время подтвердить все то, в чем обвиняет вас Иштван Додек в своем последнем письме! Вот и посчитайте: три свидетеля, уличающих вас в кровавом преступлении. Вы военный преступник, Бела Имре, и вас не касается срок давности, вы это знаете. Три свидетеля против одного Балинта Роны – это достаточный перевес для суда. Ваш дружок может расписывать перед трибуналом ваши героические подвиги сколько ему угодно. Все дело в том, что в казарме в те дни, когда совершались расстрелы. Рона не присутствовал, и это факт.

– Но вас-то обоих тоже не было там!

– Это неважно. Разница в том, что Балинт Рона скажет правду, а мы с Хабером можем позволить себе некоторые лирические отступления. Чего только мы не видели и не пережили в те ужасные декабрьские ночи сорок четвертого в этой богом проклятой казарме!

Имре долго молчал. Саас тоже. «Пусть помучается», – решил он.

– Чего же вы от меня хотите? – проговорил наконец директор,

– Вашего согласия сотрудничать с нами. Вы человек значительный, пользуетесь доверием у руководящих лиц и высокопоставленных чиновников, директоров и министров, у вас хорошо налаженные связи с коллегами из других социалистических стран. Кроме того, ваш институт с приданным ему комбинатом сам ведет интересные и весьма секретные разработки. Вы понимаете, о чем речь, не правда ли?

– Еще бы! Я должен буду либо работать на вас, либо вы разоблачите меня, посадите в тюрьму и так далее...

– И кроме того, вы никогда не увидите больше вашу единственную дочь, она не вернется!

Имре схватил Сааса левой рукой за отворот пиджака и рванул к себе, а кулаком правой ударил его в лицо. Однако, прежде чем он успел повторить удар, дуло пистолета уперлось ему в живот.

Форстер, сидя в своей машине, отчетливо слышал звук удара и тотчас включил мотор, чтобы поспешить на выручку Саасу. Он не раз видел Белу Имре и знал, что этому плечистому и сильному мужчине не стоило большого труда разделаться с заплывшим жиром Саасом. Такой поворот событий грозил непредвиденными последствиями. Но его вмешательства все же не потребовалось.

– Негодяй! – послышался из динамика сдавленный голос Сааса. – Вы заплатите мне за это, и с большими процентами!

Форстер не мог, однако, видеть, как агент вытер платком кровь из углов разбитого рта, и, переложив пистолет в другую руку, повернул ключ зажигания.

– Я отвезу вас домой, Бела Имре. – Голос Сааса дрожал от ярости. – Некоторое время мы не будем встречаться лично. Но завтра до полудня я вам позвоню. В котором часу для вас удобнее?

Имре сидел, полузакрыв глаза, словно с ударом кулака иссякла его способность к сопротивлению.

– В одиннадцать, – пробормотал он.

– Хорошо, До моего звонка вы должны решить, согласны ли работать с нами. Подумайте о вашей дочери и о своей собственной судьбе.

Саас зажег фары, включил скорость и тронулся с места.

– Не вздумайте, между прочим, информировать о нашей встрече своего дружка-подполковника. На этот раз он уже не сможет вас выручить. Если дело пойдет в суд, у Роны хватит своих неприятностей. Его спросят, почему он дважды выгораживал и спасал от возмездия такого военного преступника, как вы. Его судьба, как видите, в какой-то мере тоже зависит от вашего решения. Во всяком случае, учтите: мы следим за каждым вашим шагом. За каждым! Я не шучу. Вы видели фотографии? Так вот, мы вездесущи, мы видим и слышим все.

Саас выехал на Сенвельдское шоссе и повернул в сторону Будапешта.

«Остин» Форстера следовал за ним.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Рона и оба его сотрудника вернулись в управление уже за полночь.

Клара, личный секретарь подполковника, уже знала о случившемся в лесной сторожке. Семнадцатый год она работала вместе с Роной. И хотя стала уже бабушкой, внешне почти не изменилась, оставаясь такой же стройной, даже хрупкой на вид, как в те годы, когда впервые переступила порог этого кабинета. А блеснувшие в ее темных волосах серебряные нити придавали лицу особую привлекательность.

– Благодарю вас, Клара, что вы здесь, – сказал Рона. За долгие годы совместной работы Клара стала для него незаменимой. И как помощница, и просто как человек рядом.

– Смерть Додека потрясла меня. – Клара с сочувствием посмотрела на начальника. – Его действительно убили?

Рона устало кивнул. Только теперь было заметно, как сильно подействовала на него эта неожиданная и нелепая, а потому особенно тяжкая кончина друга. За подполковника ответил Салаи:

– Пока очевидно одно: смерть товарища Додека – не самоубийство. Мне давно не приходилось видеть такой путаной и разноречивой картины на месте происшествия. По крайней мере, там, где человек якобы покончил с собой.

– Вы пока располагайтесь и отдохните. – Клара открыла дверь в кабинет. – А я сейчас принесу вам горячего кофе,

– Что, результатов технической экспертизы еще нет? – поинтересовался Рона.

– Не звонили. Но пока вы пьете кофе, я их потороплю, – успокоила его Клара.

Кути взял в ладони кофейную чашечку. Ночь с лесу выдалась холодная, тепло приятно разливалось по телу.

Рона нанял свое обычное место за рабочим столом, Салаи и Кути расположились напротив.

– Кларика, – смущенно поморгав глазами, сказал Салаи, – нет ли у вас случайно хлеба? Или чего-нибудь в этом роде? Печенье тоже сойдет. С обеда крошки не было во рту.

– Случайно найдется. Я принесла из дому хлеб, масло, колбасу, кусочек сыра и банку консервов. Сейчас сделаю сандвичи, потерпите немного.

Рона проглотил два-три куска и отложил сандвич.

– Работали профессионалы, это ясно, – сказал он вслух, продолжая свои мысли.

– Похоже. Какой-нибудь браконьер и просто грабитель не стал бы принуждать старика писать предсмертную записку, – с полным ртом отозвался Кути. Затем, спохватившись, проглотил еду и уже обычным служебным тоном добавил: – К шкафу и письменному столу они даже не прикоснулись, и другие вещи как будто на месте. Не взяли ничего.

– Деньги тоже, – напомнил Салаи. – Мы нашли под комодом восемьдесят тысяч форинтов. Все логично: если злоумышленники стремились создать видимость самоубийства, значит, все должно было сохраниться на своих местах.

– Пришли доктор Санто и товарищ Шашвари, – доложила Клара.

– Пригласите их войти и сделайте для них кофе, – сказал Рона.

Он пожал руки врачу и руководителю техников-криминалистов.

– Прошу садиться. Устали, наверное?

Доктор отмахнулся.

– Живу на втором дыхании.

– Именно так, товарищ подполковник, – подтвердил скороговоркой невысокого роста юркий и подвижный техник-криминалист.

– Тогда кто первый? – Рона поглядел на обоих.

– Если позволишь, начну я, – сказал врач и без вступления перешел к делу. – Вскрытие показало, что смерть Додека наступила всего за час-полтора до осмотра трупа. Извини. – Он смущенно кашлянул. – Это совпадает с моим первоначальным заключением на месте происшествия.

– Иными словами, менее чем за час до нашего приезда, – вставил Салаи. – Ведь до приезда оперативной группы прошло тоже минут тридцать-сорок.

– Смерть наступила в результате выстрела из пистолета, – продолжал доктор Санто. – Пуля вошла около правого виска, прошла насквозь и вышла с другой стороны черепа. Полагаю излишним перечислять разрушенные части мозга. Важно, однако, отметить, что трасса пули пролегла не параллельно горизонтальной оси тела, а под углом около пятнадцати градусов.

– Иными словами, дуло пистолета было направлено сверху вниз? – прервал врача Рона.

Доктор Санто утвердительно кивнул.

– Я уже говорил тебе, что Додек физически не мог так высоко задрать локоть! – В голосе Роны послышались нотки раздражения.

– Возможно, в обычных условиях не мог. Но в минуту душевного кризиса, в состоянии аффекта человек способен на многое, учти, – спокойно возразил врач. – В то же время я не исключаю, что выстрел был сделан другим человеком, – веско заключил эксперт.

– Таким образом, ясно, – начал было Салаи.

Доктор резко оборвал его:

– Ничего не ясно! Мы обязаны предполагать, что произошло самоубийство, до тех пор, пока не будем иметь проверенных данных, свидетельствующих об обратном.

Вновь наступило молчание.

– Не обижайтесь, доктор. – На этот раз заговорил Кути. – Скажите откровенно, вы просто напускаете на себя этакую объективность или ждете еще каких-либо данных из лаборатории?

Санто не обиделся. Он привык к такого рода вопросам. Кроме того, оба были в приятельских отношениях, основой для которых служила общая страсть к теннису.

– Жду, – коротко ответил он, улыбнувшись капитану. – Ты угадал, как всегда.

– Ну а след укола в вену? – продолжал допытываться Рона. – Вы установили его происхождение?

– Да, установили. Это действительно ранка от иглы шприца, здесь нет никаких сомнений, – не слишком охотно признался доктор. – Но был ли введен в организм Додека какой-то препарат или не был, мы не знаем.

– То есть как? – Салаи вскинул голову. – Человеку втыкают в вену шприц неизвестно для чего и ничего не впрыскивают при этом? Быть этого не может!

– Может, все может, – отозвался Санто. – Пока не окончен лабораторный анализ состава крови умершего, ничего окончательно утверждать нельзя. Впрочем, – врач искоса взглянул на Рону, – установлено, что кровь Додека не содержит известных нам одурманивающих веществ. С другой стороны, – добавил он с некоторой осторожностью, – по отдельным признакам присутствие какого-то неизвестного нам препарата вероятно. Я подчеркиваю – вероятно.

– Это и есть те самые данные, которых ты ждешь? – поспешил с вопросом Кути.

– Те самые. Но для полной достоверности необходимо время. Анализ должен быть безошибочным и полным.

– И когда же вы надеетесь его завершить? – спросил Рона.

– Это зависит от применяемых реагентов. – Доктор Санто поднялся с кресла. – Если позволишь, я оставлю вас. Аналитические работы химиков в разгаре, неплохо, если рядом присутствует врач. Мне хотелось бы помочь нашим лаборантам.

– Разумеется. Спасибо, доктор, – сказал подполковник. – Но прежде чем уйти, выпей свой кофе, это не повредит.

Выпив в два глотка чашку кофе, доктор удалился.

– Теперь твоя очередь, Шашвари, давай, – ободряющим тоном сказал Кути опертехнику.

Тщедушный человек несмело кашлянул, пригубил чашку, поставленную перед ним Кларой, и углубился в свой блокнот. Потом отхлебнул еще глоток и затараторил:

– Мы зафиксировали следы двух автомобилей, помните, конечно, тот, что стоял в южном направлении от сторожки, иностранной марки, судя по разбегу колес и длине осей, вероятнее всего, «остин». Покрышки почти новые, марки «Самсон». Как известно, внутренние обода этих покрышек белые. Все отпечатки точно зафиксированы на гипсовой отливке...

– Стой, стой! – взмолился Салаи. – Тебе вот известно, что они белые, а я понятия об этом не имею. Говори помедленнее, я не успеваю записывать.

– Вторая машина – «Жигули». – Шашвари сбавил темп и заговорил теперь чуть ли не по слогам, заглядывая в тетрадь Салаи, успевает ли тот фиксировать данные. – Взятые образцы почвы подтверждают, что оба автомобиля стояли там довольно долго. – Он выложил пачку фотографий. – Прошу, вот увеличенные снимки следов шин. Гипсовые оттиски в лаборатории всегда в вашем распоряжении.

Кути внимательно посмотрел все фото.

– Итак, все это хорошо. А что еще за картинки ты держишь в руке? Давай, не стесняйся.

– Мы нашли еще несколько следов ног. Отпечатки вполне годны для идентификации. – Шашвари протянул очередную стопку фотографий. – От автомобилей к сторожке шли трое, от «Жигулей» – два человека, от «остина» – один. Следы ведут туда и обратно. Судя по размерам обуви, все трое мужчины. Один из пассажиров «Жигулей» тяжелее другого, вероятно, даже толстяк. Ходит вперевалку, выворачивая носки внутрь. Человек на «остине», по всей вероятности, кадровый военный. Шаг у него широкий, твердый, каблук, четко пропечатан.

– Трое мужчин, так, так... – в раздумье повторил Рона. Он перевернул одну из фотографий. – Ага, вижу. Вы обозначили тут и вероятные внешние данные, рост, вес. Это правильно.

Салаи, в свою очередь, перебрал пачку снимков и вздохнул.

– Как был бы я рад познакомиться с владельцами этих ботинок? Хотя бы с одним из них для начала.

Подполковник обратился к Кути:

– Распорядись, чтобы нам дали перечень всех автомобилей марки «остин», находящихся сейчас на территории страны. В особый список выделить те из них, которые недавно пересекли границу и обратно не выезжали. В первую очередь, разумеется, нас интересует «остин» с шинами марки «Самсон». В ориентировке не забудь указать на белый цвет внутреннего обода шин, не все это знают. – Он искоса взглянул на Салаи.

Кути обошел стол начальника, взял трубку одного из телефонов и негромко начал диктовать запрос, продолжая следить за докладом Шашвари.

– Теперь об оружии, – продолжал тот. – Выстрел был сделан из пистолета «вальтер» старого образца. Калибр семь шестьдесят пять. У Иштвана Додека имелось на него разрешение. Пулю мы нашли.

– Стреляли из «вальтера», принадлежавшего Додеку?

– Точно так. – Шашвари еще полистал свой блокнот. – Вот еще довольно любопытные данные об осмотре пишущей машинки.

Шашвари допил свой кофе, выскреб со дна ложечкой остатки сахара, затем вновь углубился в свои записи.

– На клавишах машинки Додека мы не обнаружили отпечатков пальцев ни при первичном осмотре, ни в лаборатории. Эксперты, однако, единогласно утверждают, что текст предсмертной записки отпечатан именно на этой машинке, а не на другой. Вместе с тем на других частях машинки, например на ее днище, ясно видны отпечатки пальцев погибшего. Из этого следует, что покойный Додек, несомненно, пользовался своей машинкой, и систематически. А вот как он отпечатал на ней последнее свое письмо, остается загадкой.

– Наверное, с помощью бестелесных призраков, – с горькой усмешкой заметил Рона.

– Пожалуй, вы правы, – поднял на него глаза Шашвари.

Все с недоумением уставились на него.

– Что ты имеешь в виду? – Подполковник явно нервничал.

– Специалист-графолог по вашему поручению, товарищ Рона, сличил стиль записки со стилем и языковыми особенностями других бумаг, написанных Додеком, и в частности его мемуаров. Оба документа резко отличаются друг от друга как по стилю, так и по словарному составу. В своих воспоминаниях Додек, как правило, употребляет сложные обороты, придаточные предложения. А записка составлена из коротких и простых.

– Молодцы, хорошо поработали, – не удержался обычно скупой на похвалу подполковник. – Есть еще что-нибудь?

– Табачный пепел, который вы собрали возле стоянки «остина», принадлежит сигаретам иностранного происхождения.

– Ну, это ни о чем не говорит, – откликнулся Салаи. – В каждом ларьке полным полно сигарет типа «Марборо», «Кент» и им подобных. Один только Кути смолят свою вонючую «Симфонию».

– Перестань, – остановил его Рона. – Этот факт тоже может оказаться полезным. На всякий случай постарайтесь установить марку сигарет поточнее.

Шашвари закрыл свой блокнот и встал.

– Лаборанты и эксперты работали всю ночь. Утром придет другая смена, но я остаюсь всегда в вашем распоряжении.

– Благодарю, товарищ Шашвари, – тепло сказал подполковник и протянул технику руку.

После ухода маленького криминалиста Рона бросил взгляд на часы.

– Черт возьми, без четверти три! Ведь я обещал позвонить Имре. Как я мог забыть? Как вы думаете, мальчики, сейчас уже поздно?

– По-моему, он ждет звонка, – сказал Салаи.

Рона снял трубку городского телефона.

Еще в начале года вдова Мартонне Павелец, урожденная Анна Бепчич, получила из-за границы письмо, подписанное неизвестным ей именем Артур Павелец.

«Дорогая тетушка, – писал Артур Павелец, – я безмерно счастлив, что мне наконец удалось отыскать единственную оставшуюся в живых родственницу, проживающую на родине моих предков». Затем следовало длинное, хотя и хромающее на обе ноги описание генеалогического древа семейства Павелецев, из которого тетушка Анна могла бы уразуметь, по какой именно ветви приходится ей племянником вышеназванный Артур, который, кроме письма, облагодетельствовал старушку увесистым пакетом с гостинцами.

Тетушка Анна долго ломала голову, пытаясь взять в толк, с какого бока у нее появился новый родственник, но в свои семьдесят два года, когда, как говорит пословица, у человека среди близких больше покойников, чем живых, она просто приняла этот факт к сведению. Теперь каждый месяц почтальон приносил ей коротенькое письмо и посылку с теплыми вещами, бразильским кофе и шоколадными конфетами, и почтенная вдова была счастлива и рада такому повороту событий.

А когда Артур Павелец попросил ее в письме приютить на время двух его друзей, тетушка Анна охотно поселила их в своей лучшей комнате с окнами на улицу, тем более что ее новые постояльцы не поскупились ни на оплату вперед, ни на кучу подарков.

Из окон этой комнаты, помещавшейся на третьем этаже, открывался прекрасный вид на молодой парк, а также на подъезд дома и окна квартиры, где проживал Бела Имре.

Тетушка Анна уже давно спала мирным сном, а один из ее постояльцев все еще стоял у окна, наблюдая, как директор Имре, видимо, взволнованный чем-то, ходит по своему кабинету из угла в угол. Этого постояльца звали Нандор Саас.