Текст книги "Русская народно-бытовая медицина"

Автор книги: Г. Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Держи, держи, ура! Бей исправника, не пускайте этого. – Исправник чувствовал, что минуты жизни его сочтены.

Вдруг толпа смолкала. На другой стороне площади послышались крики: «Ура, Молчанов, Молчанов!» – И мигом толпа, оставив исправника и с криком – «К Молчанову, к Молчанову!» – пустилась бежать по площади. Исправник вскочил на случайно ехавшего извозчика и ускакал.

К несчастью, о. Карманов не нашел благочинного дома, но, во имя пастырского долга решился еще раз уговорить толпу, шумевшую вдали. Дорогой о. Карманов встретить священника Ктаторова, и они вместе бросились к толпе, бежавшей, по пятам, за Молчановым.

Его уже настиг высокого роста детина, уцепил за руку и ударил но шее. Но Молчанову удалось вырваться и он, со словами – «Батюшка, спасите!» – повалился на грудь подоспевшему в этот момент о. Ктаторову.

Другой священник, о. Карманов, снял шляпу, простер к толпе руки и, защищая Молчанова спереди, встал пред толпой:

– Братие, братие, – воскликнул он, – что вы делаете? Ведь это христианин, что он вам сделал? Опомнитесь![132]132
  Необходимо призвать, что, благодаря знанию и близости к народу, поведение священников было достойнее и выше, чем поведение всех остальных лиц, принимавших участие в перипетиях этого события: поведение последних было двойственным, нерешительным и неискренним. Ссылка на сан едва ли может здесь иметь какое-либо значение, так как значительная часть жителей Хвалынска состоит из раскольников.


[Закрыть]

– Воду отравил, скотина околевает, люди мрут. – Смерть ему, смерть! – ревела толпа.

Народ всё плотнее и плотнее окружал священников, стараясь вырвать Молчанова.

– Бей холеру, бей жидомора, бей отравителя!» – Градом посыпались удары. Священников отбросили. Всё слилось в оглушительный рёв. В воздухе мелькали сжатые кулаки, палки и камни. Озверелые люди с бешенством били и топтали Молчанова, по временам подхватывая его на руки и с силой бросая на землю. Вдруг раздался откуда-то произведенный выстрел. Толпа моментально бросилась в стороны: все подумали, что это стреляют подоспевшие войска.

Несколько секунд Молчанов лежал один. Видимо, он пришел в себя, приподнялся и, собрав последние силы, бросился было бежать. Но разбежавшийся народ скоро понял свою ошибку, в нем снова проснулся зверь и Молчанов без труда был вновь настигнуть и схвачен толпою. Начались новые побои и новые истязания. Когда в один из следующих моментов он, полуживой, еще раз приподнялся, как бы собираясь ползти, толпа, с криками: – «жив, жив, собака, бей его!» – ещё раз, уже последний, набросилась на него и окончательно добила. Наконец, когда Молчанов лежал уже без движения и жизнь совсем оставила его, некоторые из присутствующих[133]133
  Как было установлено потом судом, крестьяне Максимов, Клюкин, Салынов и Гончаров.


[Закрыть], поочередно, вскакивали на него и дико топтали ногами. В издевательствах над трупом не отставали от своих мужей и женщины-матери: забыв стыд, они ругали, били, плясали кругом Молчанова, рвали одежду и царапали тело.

– Братцы, православные христиане, опомнитесь, что вы делаете? – раздался было из толпы голос кого-то, пораженного диким неистовством толпы.

– Oго-го! – заревела толпа, – защитник нашёлся, видно, заодно морить собираешься. Бей его, бей! – и через минуту подавший голос человеколюбия лежал на земле окровавленный, умоляя палачей пустить душу на покаяние.

– Так всех будем бить, кто вздумает защищать их, – ревела толпа.

После убийства Молчанова, начался грабеж и разгром домов и, вплоть до утра, расходившаяся ватага переливалась громовым «ура» из конца в конец по городу. Не оставили в покое убитого Молчанова и на другой день: кто подойдёт и швырнёт в него камнем, кто плюнет или обругает. Подходили и главные палачи, бившие Молчанова, чтобы еще раз повторить свои издевательства. Перенести его труп на квартиру никто не решался, и лишь к вечеру этого дня нашелся смельчак, сделавший это.

Магазины и лавки были заперты. Одни лишь кабаки и трактиры широко открыли свои двери для попойки буйной толпы. Пьяные крики, дикая ругань и угрозы слышались всюду. Город трепетал. Из интеллигенции все, кто мог, бросили дома и бежали из города. Tе же, кому не удалось бежать, собрались в стенах тюрьмы, вооружив себя и небольшую кучку солдат ружьями и ожидая с минуты на минуту нападения. В таком томительном состоянии прошло двое суток. Наконец. прибывшие войска быстро восстановили порядок, разогнав банды плетьми.

Более двух месяцев город был охраняем войсками. Следствие выяснило, что бунт носил явный характер подстрекательства, но кто они, эти подстрекатели, осталось тайной. Привлеченные к ответственности бунтовщики, как один, не признавали себя виновными: Все шли, все бунтовали, но почему и за что, никто не мог дать объяснений. Толпа шла, как стадо баранов, руководимая неведомой силой. Казанский военно-окружный суд, которому было передано дело, постановил 4-х человек подвергнуть смертной казни и до 60-ти человек присудил к каторжным работам и ссылке на поселение.

Все эти подробности, которых не выдумать ни одному реалисту-художнику, может создать только одна суровая и безжалостная действительность. Но та же действительность создает и другие факты, которые, при сопоставлении с только что описанным бессмысленным и жестоким событием, могут показаться удивительными.

По поводу той же эпидемии, о том же народе, еще более невежественном и грубом, чет население уездного города, вот что говорит врач, о котором мы уже упоминали[134]134
  Мартынов.


[Закрыть], не только не растерзанный толпою, как Молчанов, но вспоминающий о своей деятельности в деревни с высоким чувством нравственного удовлетворения.

– Должен сказать, – свидетельствует он, – что при непрерывных своих сношениях с крестьянами, больными и здоровыми, ни разу, нигде решительно, не встретил не только никакого предубеждения или недоверия, но далее и малейшей неделикатности». Это поразительное заявление будет понятно, если вспомнить, что народ, при известных условиях, далеко не лишен способности понимать значение санитарных мер и, в особенности, если проследить деятельность этого врача в деревне. Вот как он начал свою деятельность в момент начинавшейся паники в деревне.

«– В первый раз, – рассказывает он, – я подъезжал к Егоровке уже под вечер. Вижу, стоят в поле люди и что-то делают. Свернул к ним – оказывается, роют одну огромную могилу и тут же стоят несколько гробов с холерными трупами. Чтобы проверить, исполняются ли все санитарные требования, я остался присутствовать при погребении. Совершал его священник, один, присутствовало 12 человек могильщиков, назначенных по наряду, родных – никого».

Это присутствие на погребении врача, когда не было никого даже из родных, должно было сразу расположить население в его пользу.

«– И вот, – продолжает свои воспоминания этот врач, – сидишь иной раз, один на один с больным, ночью, в избушке: на земляном поду, залитом извержениями, стонет и мучится больной, всеми оставленный на попечение врача, фельдшера или священника, нашего ближайшего и усерднейшего помощника. Засучиваем рукава и приступаем к делу. Бьёшься над больным 2–3 часа, а уж прибегают с разных сторон: к нам, пожалуйста, и к нам, пожалуйста! Выходишь, а на дороге опять перехватывают: «батюшка, у нас двух мужиков схватило, пожалуйте!»

Перечисляя далее ряд мер, принятых против эпидемии, врач говорит: «устроили мы еще с о. Николаем[135]135
  Местный священник, услуги и участие которого в борьбе с эпидемией врач называет «неоцененными».


[Закрыть]; часовню в одной из избе, хозяева которой вымерли холерой и которую предварительно вымыли, вычистили и старательно продезинфицировали. Из церкви были принесены образа и отслужен молебен. При этом священник обратился к крестьянам с словами утешения и надежды, сказав, что не следует падать духом, не надо бросать своих полей неубранными и необработанными, что Бог не допустит, чтобы все мы умерли и необходимо исполнять меры предосторожности, на которые указывает д-р. Отслужили мы еще молебен Св. Пантелеймону, покровителю нашей науки, и, признаться, я, грешный человек, не мог без слез смотреть, как жарко молился бедный народ об избавлении от лютого мора. Устройство часовенки сильно пришлось по душе крестьянам и хорошо подействовало на их упавший дух, так что я был очень благодарен о. Николаю, подавшему мысль о часовне. Устройство её имело и то значение, что таким образом создавалась более полная изоляция Егоровки: ранее егоровцы посещали церковь в соседнем с. Колмычке, и священник ни за что не соглашался лишить народ этого последнего, остававшегося ему утешения».

Но и этот врач, по его словам, был на волосок от того, чтобы вызвать беспорядки. Видя, как много умирает из тех, которые по наряду от общества хоронили покойников, он решил, за хорошую плату, нанять специально для этого могильщиков, но о. Николай, прекрасно знавший народ и понимавший его настроение, решительно воспротивился этому: «Если вы подадите хоть малейший намёк, что можно от наряда избавиться, никто ни за какие деньги ни хоронить, ни копать могил не пойдёт, мёртвые будут у нас валяться не погребёнными, настанет смятение и беспорядок и придётся вызывать для усмирения солдат».

Подумав, врач решил, что лучше пусть умирают люди по наряду, чем за деньги, и отказался от своего намерения.

Наш народ нередко называют сфинксом и, действительно, из этих двух случаев, в одном он проявил себя настоящим зверем, бесчеловечно умертвив Молчанова, в другом же оказался чуть ли не джентльменом, не позволив к симпатичному ему врачу проявления «даже самой малейшей неделикатности». Но здесь сфинкс и его столь разное отношение к этим двум врачам понятны. Один из них пришел к народу с истинным пониманием его быта, свойств и духовных особенностей, с уважением к его вековым верованиям и не с мертвыми и формальными только требованиями, а с живым примером и тою сердечностью, которая почти всегда так хорошо разгадывается народом. Другой же, без знания и понимания народа, всю свою деятельность основал только на одних внешних требованиях и предписаниях, как готовых выводах и формулах, так хорошо понятных ему самому и совсем непонятных для народа.

Первый был верно понят и оценен народом, второй же, создав между им и собой неразрешимое недоразумение, был безжалостно убит.

Таким образом, в истории убийства врача Молчанова в полной мере выразилась та пропасть или, вернее, та стена взаимного незнания, которая отделяет наши образованные классы от простого народа.

Глава V. Диета и уход за больными

Диета и отношение к больным домашних и соседей. – Уход за больными в деревне и причины его недостаточности

Диета и отношение к больным домашних и соседей

В воззрениях народа на причины болезней, как мы видели это выше, почти совершенно отсутствуешь понятие о связи пищи и питья с возникновением желудочных и кишечных заболеваний. По этой причине в русском народном языке нет не только названий, определяющих то или другое заболевание желудка, но нет и слова, обозначающего диету[136]136
  Подходящее к этому понятию слово «пост» носит совершенно определенный и чисто религиозный характер.


[Закрыть]. Смутность воззрений народа в этой области всего больше видна из тех характерных и нам уже знакомых выражений, которыми он определяет ненормальные ощущения в области желудка, без малейшего намёка на страдание последнего: «сердце болит, нарывается», «с души рвёт» и пр. Из всей категории подобных выражений некоторой определенности достигает только одно, по своему существу очень примитивное и растяжимое: «маяться, или болеть животом». Вот почему диета, как понятие, в громадном большинстве случаев, является для народа чем-то совершенно неведомым.

Диеты крестьяне не признают ни при каких болезнях, – сообщают одни из наших сотрудников, – так как, по мнению крестьян, пища и питье, какова бы ни была болезнь, повредить больному никогда не могут. Диеты в деревне, – сообщают другие, – не существует, и больных питают, чем попало, что только имеется в хозяйстве и чего бы ни попросил больной:

«Если хочет есть, то вреда не будешь», – говорят крестьяне[137]137
  Новоржевск. у. Псковск. г., Юхновск. и Дорогобужск. уу. Смоленской г., Новоладожск. у. С.-Петербургск. г., Тихвинск. и Череповецк. уу. Новгородск. г., Грязовецк. у. Волог. г., Котельнич. у. Вятской г., Васильсурск. у. Ннжегор. г., Орловск. и Карачев. уу. Орловск. г.


[Закрыть].

«Вообще, пищу больные едят, – заявляет большинство сотрудников, – такую же, как здоровые, и им отдельных кушаний не приготовляют: квас, капуста и соленые огурцы являются таким же обычным меню больных, как и здоровых».

Подобное же отношение к диете очень часто проявляется и в тех случаях, когда насчет неё существуют прямые и определенные указания врачей. Советы и наставления их относительно питания больного исполняются лишь крайне редко и, несмотря на предупреждение, брюшно-тифозный часто получает черный хлеб и кислый квас, больной с воспалением легкого и плевритом пьет холодное со льда пиво, а дизентерик ест капусту и огурцы[138]138
  Егорьевск, у. Рязанск. г., Вяземск. у. Смоленск, г., Шуйск. у. Владим. г., Орловск. у. Вятск. г., Городищен. у. Пензенск. г. и др.


[Закрыть]. Как на главную причину такого отношения к диете, сотрудниками указывается на отсутствие в народе элементарнейших и хотя бы самых простых сведений по медицине и гигиене, часто на фактическую невозможность, по бедности народа, исполнять какую бы то ни было диету и, нередко, на посты, когда и тяжелобольному считается грехом поесть молока и яиц. Если диета и приобретает иногда в глазах мужика некоторое значение, то только, как момент, способный нарушить действие известного лекарства. Болезнями, где нужно соблюдать такую осторожность, обыкновенно считаются лихорадка и сифилис и, напр., при последнем, лечась своими средствами и считая вредным всё солёное, больные нередко питаются одною пресною лепешкою, без соли, а впоследствии, уже прекратив лечение, не едят огурцов, малины, щучины и свинины. В некоторых случаях исполнение диеты имеет несомненно суеверное значение: золотушным иногда не дают есть яиц, а больным перемежающеюся лихорадкою и желтухою – молока, свежей рыбы и, в особенности, щуки[139]139
  Тотемск. у. Волог. г., Череповецк. у. Новгородск. г., Сарапульск. и Яранский уу. Вятск. г., Васильсурск. у. Нижегородск. г.


[Закрыть].

Среди наших довольно многочисленных сообщений нет ни одного, которое свидетельствовало бы о полном признании крестьянами диеты. Здесь наблюдается совершенно обратное тому, что им заметили в отношении санитарной идеи: в то время, как она, вероятно, вследствие большей настойчивости и системности её распространения, заметно начинает проникать в сознание населения, идея диетическая осталась почти без всякого усвоения народом. Самое большее, если больным наблюдается относительная диета и ему даётся, например, молоко или что-нибудь солёное (Инсарск. у. Пензенск. г., Котельн. у. Вятск. г.).

В гораздо более значительном ряде случаев играет роль не столько сознание значения диеты, сколько желание угодить больному и дать ему пищу повкуснее и послаще. По таким побуждениям, если кто заболеет, варят мясо, пекут блины или делают «саломот», заваривая кипятком подсахаренную муку и давая больному есть со сметаной, а всем остальным с постным маслом. Точно также, при заболевании детей, гораздо чаще проглядывает старание угодить их капризам и просьбам, чем забота о соблюдали диеты. – «Чего тебе хотца, детка? – спрашивает мать ребёнка, страдающего поносом: – може, груздочка, лепешки, али пряничка?» – и ребёнок уже сам решает, что бы ему съесть. Нисколько, поэтому, немудрено, если отношение соседей к больным является таким же, как домашних, и их участливое и доброе расположение к больному выражается, прежде всего, в поводах для него нарушить диету[140]140
  Всем больничным врачам известно, какую борьбу и какой надзор приходится иметь за посетителями из простого народа, всегда старающимися протащить больному воспрещенную еду и питьё.


[Закрыть].

Относясь к больным с искренним сожалением и стараясь, по мере сил, облегчить их положение, соседи приходят к ним посидеть, поговорить, узнать о ходе болезни, ободрить, и приносят в подарок, не разбирая болезни, баранки, пряники, яблоки и проч. (Дорогобужск. у. Смоленской губ.). В других местах, относясь к больным с таким же сочувствием и думая, что они тем исполняют заповедь Христову, близкие и соседи добывают и приносят съесть, что получше, в особенности, если больной просит: капусты сырой, квасу молодого, огурцов соленых, рассолу от них, рыбки солёной или селёдочки кусок, блинков и т. п. (Карачевск. у. Орл. г.). В наших деревнях, характеризуют это отношение к больным в Шуйском у. (Владим. г.), развито обыкновение навещать и кормить больных в деревне, – и своего, и чужого, и богатого, и бедного. Каждый дом-семья считает долгом что-нибудь отнести больному или хоть проведать его. Кто несет пирожка, лучку, лимон или же что-нибудь сладкое. Этот обычай, если и не всеобщ, то имеет громадный район распространения В основе его, по-видимому, лежат религиозные побуждения: «если просят чего-нибудь для больного, не различая, полезно то или вредно, считают за грех отказать» (Орл. г. и у.). Это стремление навестить больного и снести ему съестное до того неудержимо, что когда при появлении какой-нибудь эпидемии, со стороны санитарно-полицейского персонала появляется запрещение навещать заболевших, родные и соседи продолжают навещать их тайно: это считается хорошим делом (Пошехонск. у. Ярославск. г.).

В других случаях, наоборот, приобретает некоторое значение и свойство болезни: заразительна она, по понятиям крестьян, или нет, а также степень свободного времени у посетителей[141]141
  Котельнич. у. Вятск. г., Сольвыч., Волог., Тотемск. и Грязовецк. уу. Волог. г., Скопинск. у. Рязанск. г., Инсарск. и Чембарск. уу. Пензенск. г.


[Закрыть]. В громадном большинстве случаев такое паломничество к больным совершается в зимнее, свободное от работ время и, по преимуществу, женщинами. Многие при этом подают больному свои врачебные советы, восхваляют того или другого знахаря или лекарку, священника или чтеца, приносить целебный травы и снадобья, или предлагают больному оставшиеся лекарства, не разбирая, от какой болезни они назначены (Спасск. у. Казанск. г., Ростовск. у. Ярослав, г., Юрьевск. у. Владимирск. г.). Иногда при этих посещениях, особенно со стороны женского элемента, обнаруживается не столько участие, сколько простое деревенское любопытство и желание узнать ход и степень опасности болезни (Солигал. у. Костромск. г.).

– Мотри, ты уж не поправишься, видно, прогневался на тебя Господь, – хнычет около больной такая посетительница.

– И что же ты, матушка, Матренушка, надумала, на кого же ты детвору покинешь? – причитает другая.

– А, може, не на смертное, отдышу, – шепчет больная.

– Ну-у, иде же тут? – отнимает у ней всякую надежду пришедшая.

Лишь в виде исключения встречаются заявления сотрудников, что соседи больных не навещают, относятся к ним без сожаления и даже грубо. – «Вишь, отлеживается, – говорят такие соседи о больном: не охота, видно, работать, некошной (чорт) его давит» (Сольвычег. у. Волог. г.). Особенно не возбуждают сочувствия посторонних беспомощные больные и старики. – «Бог с ним, – говорить соседи о таком, – век свой изжил, пора и помирать, хоть с хлебов долой: его уж давно на том свете дожидаются» (Черепов, у. Новгор. т.).

Уход за больными

Уход за больными обычно слагается из трех главных факторов: возможности, умения применить его и естественного чувства гуманности. Последнее чувство присуще нашему народу; оно, хотя и в уродливой, иногда даже вредной форме, довольно рельефно выражается в отношении к больным родных и соседей и оно же определяет эти отношения, в смысле ухода за ними. Без присмотра больных не оставляют, характеризуют отношение к больным домашних в Саран – м. (Пенз. г.). Больные, без различия возраста, всегда и во всякое время пользуются полным вниманием и их без достаточного ухода не оставляют даже и в рабочую пору, заявляют о том же из Хвалын – го у. (Саратовск. г.). Ухаживать за больными крестьяне считают за непременную обязанность, приходят ходить за ними и соседи, определяют это отношение в Юхнов – м у. (Смоленск, г.). Без присмотра и ухода, пишут из другого района того же уезда, больных, какого бы они возраста ни были, не оставляют ни в какое время, считая это тяжким грехом, за который Бог накажет виновных такою же болезнью. Такой же гуманный характер сохраняют эти отношения нередко и в местностях с фабричным населением. – «И в страдную пору ни дети, ни больные без ухода и помощи не остаются, – передают из Шуйского у. (Влад. г.), – и у каждого найдутся средства нанять присмотрщицу за больным или малым. Народ здесь, хотя и фабричный, но добр и отзывчив на всякое горе, особенно в болезни и сиротстве». О таком же гуманном отношении к больным сообщают и из некоторых других мест.

Но иногда, и едва ли не чаще, гуманное чувство народа оказывается слабее необходимости и неизбежных условий крестьянского существования. При деревенских, особенно тифозных эпидемиях, когда заболевает и лежит иногда треть, половина, а то и большинство населения деревни, остающееся здоровые часто бывают не в состоянии физически справляться и с обычными крестьянскими работами, и ухаживать за больными. Положение последних особенно жалко и тяжело бывает летом, в страдную пору, когда так ценны рабочие руки и когда «один день целый год кормить». Тогда и единичные больные часто остаются в деревне, почти без всякого присмотра и ухода. В это время при больном никогда не оставляют способного к работе человека, а либо неспособную к труду старуху, если такая есть в семье, либо какую-нибудь 7—8-летнюю девочку, которая при первой же возможности норовить обежать и, заигравшись на улице со сверстницами, совершенно забудет о больном. Но иногда отсутствует и такая сиделка, и часто весь уход за больным в летнее время ограничивается тем, что поставить на лавку возле больного кружку воды, положат хлеб и оставляют так на целый день. – «На живое – жив будет», «выживет, то и так выживет, а умрёт – то и так умрёт», – нередко решают крестьяне, оставляя больных на произвол судьбы (Новоржевск. у. Псковск. г., Карачевск. у. Орловск. г.). Часто больные, если в силах шевелить языком, сами упрашивают семейных торопиться на работы и никогда не жалуются на то, что их оставляют без помощи (Юрьевск. у. Владим. г.). Такое положение больных в летнее время, плохой присмотр и уход за ними, а иногда и полное отсутствие его составляет настолько неизбежное и частое явление, что о нем свидетельствует громадное большинство заявлений сотрудников[142]142
  Кадниковск., Грязовецк., Сольвычегодск. и Тотемск. уу. Вологодск. г., Вяземск. и Дорогобужск. уу. Смоленск, г., Тихв. и Череповецк. уу. Новгор. г., Котельиич., Орлов, и Саран. уу. Вятск. г., Лаишевск. и Спасск. уу. Казанок, г., Симбирск, и Алатырск. уу. Симбирской губ., Васильсурский у. Нижегородск. губ. и др.


[Закрыть]. Поэтому, совсем не редкость в деревне такие случаи, когда больные умирают в отсутствие домашних и они о смерти близких узнают от случайно зашедшего в их избу соседа, или возвратившись с работы домой. Так, матери, придя с поля, находят иногда мёртвыми своих детей.

Отношение народа к больным старикам

Особенно печальна летом участь неизлечимых больных и дряхлых стариков. В такую пору заболевшего старика оставляют лежать на печи, одного, положат ему краюху хлеба, кружку воды и лежи так до вечера. Некому его накормить, переложить и поправить. При таких условиях больной нередко и испражняется, и мочится под себя, заражая воздух, и находится в таком положении до вечера, пока не придут с поля домашние и не окажут ему помощи[143]143
  По сообщению некоторых сотрудников, при подобном содержании больных, в постели их заводятся иногда даже черви.


[Закрыть]. Правда, в семье остаются иногда маленькие ребятишки, но они целые дни рыскают но улице, им и заботушки мало, что дедка или бабку надо попоить или покормить. Лежит такой больной где-нибудь в заднем углу, на полу иди в сарае. Постелью ему часто служат какие-нибудь лохмотья, а то и просто клок соломы (Череп, у. Новг. г.). Подобное отношение к больным, в громадном большинстве случаев является вынужденным, но немалую роль здесь играет и практический взгляд на больного и оценка его с точки зрения полезности для семьи.

Чем нужнее заболевший, в смысле рабочей силы, тем тщательнее уход за ним – и наоборот (Солигалич. у. Костр. г., Тотемск. у. Волог. г., Ростовск. у. Ярославск. г. и др.). Дорог больной для семьи, его смерть грозить отнять у семьи работника, о нем заботятся, но если больной неизлечимый, хилый, его оставляют чуть ли не на произвол судьбы (Инсарск у. Пензенск. г.). К близким, дорогим родным, со смертью которых связана большая семейная перемена, относятся со вниманием, но если со смертью этого лица нет ни в чём урона, а, напротив, семья освобождается от лишней обузы, то к таким больным относятся небрежно, оставляя их иногда без всякого присмотра (Калужск. г. и у.). Если в семье нездоров хозяин или сын его, дочь-хозяйка, тогда стараются предупредить всякое желание больного. – «Не съешь ли ты ветчинки сырой или жареной, или сальца, а, может быть, тебе еще что хочется? Ай, петушка нам тебе зарезать, хоть жижички хлебнешь?»

Когда же заболеет мать-старуха, то слышатся уже другие речи: «Ей только и дела, что лежать, а тут горб мокрый от работы, тоже, не хуже бы её съел получше, да нечего».

В лучшем случае, к таким бесполезным, с точки зрения хозяйства, больным относятся индифферентно, уход за. ними ограничивают поением и кормлением и только перед смертью свое равнодушие к ним сменяют на некоторую заботливость, иногда же, особенно, если болезнь затянется надолго, ждут, не дождутся их смерти: «Хоть бы Бог послал один какой-нибудь конец», – говорят обыкновенно в таких случаях. Иногда такое практическое отношение к больным доходит до полной чёрствости и бессердечия. «Страдания больного, – заявляют из Новгород – ой г., – мало трогают семейников, и их принимает к сердцу только мать. Напротив, если хворает брат, другой брат молит Бога о его смерти, чтобы отцовское имение не пришлось делить с ним и, не стесняясь, высказывает это посторонним. Захворала сестра – другая говорит: «дай, Господи, умерла бы: мне сдоба останется».

О радости и нетерпении снох, с которыми они ждут смерти свёкров и свекровей, и говорить нечего. Родной сын или дочь залежавшихся стариков все же как-то стесняются высказывать свои чувства вслух, невестки же и неродные дети, наоборот, не скрывают чувства досады и злобы, когда больной долго хворает, и чувства радости, когда видят скорый конец его жизни. «Что это тебе, лядащему, и смерти-то Бог не даёт?» – не стесняются говорить они такому старику прямо в глаза: «хоть околел бы и руки развязал скорее». – «Согрешили, видно, мы, грешные, – с притворным сокрушением говорят такие семейные: – жило не мило, умретъ – не жаль, увезут его и так, а мы не будем выть никак» (Тотемск. у. Волог. г.).

– Батюшка, а, батюшка, – говорить ласковым и вкрадчивым голосом невестка своему, как пласт, лежащему свекру.

– Что? – со стоном произносит больной, удивляясь неожиданной ласке.

– Да, вот, смерть пришла, в сенях стоит, пустить ее или нет? – Старик молчит, только изможденное лицо его подёргивается судорогой.

– Что же молчишь, пускать, али нет? – Я говорю, не ходи, ему ещё рано помирать, да и мы плакать будем, а она: будет-де ему, старому, чужой век заедать, там, на том свет, давно его с фонарями ждут».

Старик-отец, сообщают нам об одном таком семейном эпизоде, очень любил крошить говядину, когда на столь подавались мясные щи. При этом он всегда сам глодал косточки, а иногда брал и лакомые кусочки. Сыну, уже взрослому парню, это очень не нравилось и он всегда с завистью поглядывал на старика. В один день, когда сын был в соседней деревне, в гостях, старик неожиданно умер и первые слова сына, по получении известия о смерти отца, были: «Ну, слава Богу, теперь и я погрызу косточек и поем мяса».

Это безучастие к болезни и даже радость перед смертью, в исключительных случаях являясь выражением чисто животного эгоизма, вряд ли для большинства случаев могут быть рассматриваемы иначе, как в форме явления, в основе которого лежать общие и глубокие причины. Замечательно, что оно не ограничивается каким-нибудь одним районом, а имеет, по-видимому, довольно значительное распространение, основано на одинаковых, с точки зрения народа, мотивах и распространяется не только на взрослых больных и стариков, но и на детей.

За стариками ухаживают плохо, – сообщаюсь из Орловской г., нередко обращаются с ними весьма грубо, нисколько не скрывая, что желают их скорой смерти. «На стариков смотрят так, – сообщают о том же из Казанской губ., что им пора и помирать, а не надоедать другим и не заедать чужой жизни». – «Связал и по рукам, и по ногам, – жалуются на таких больных стариков в Новгородской губ., – ни жизни, ни смерти». – «Ну, пожил и будет, умирать пора», – или «пора костям на место», – отзываются о стариках в Смоленской г. – «Будет, пожил, помирать надо, нечего его лечить, старость пришла», – решают о них в Котельническом у. (Вятск. г.), а в Скопинском у. (Рязанск. г.) лечить их считают даже за грех. Особенно плохо приходится старикам в голодное время, и тогда разве только староста распорядится на мирской подводе отвезти такого беспомощного старика в больницу или позаботится о них кто-нибудь из местной интеллигенции (Лаишевск. и Спасск. уу. Казанск. г.).

Часто старики и сами понимают, что они служат бременем для семьи, спокойно мирятся с таким положением и ждут, не дождутся своей смертушки, но она, на зло, другой раз очень долго не приходит. Если же какой старик подобным отношением к себе и возмутится, то ему прямо заметят, что место его давно не на этом, а на том свете (Солигалич. у. Костромск. г.). Но едва ли не далее всех пошли в этом отношении пошехонцы, грубо шутя, что «стариков надо-де менять на быков».

В некоторых исключительных случаях такое грубое отношение к больным граничит почти с полной потерей нравственного чувства.

– Уж так-то трудно было, – жалуется старуха-больная: – нонешнюю ночь прямо разбой кричала, чисто силушки не стало, в головушке помутилось. Лежу, это, в сарае, и уж мочей моих больше нет. Подползла к перемету, ищу, чего бы через перемет перекинуть да удавиться: жизни хотела себя решить».

– Отчего же ты в сарае лежала, а не в избе? – спрашивают ее.

– Выгнали: больно, грят, голосиста, аж побудила всех. Хучь бы подыхала, говорят, что ли, поскорей.

– У кого же ты живешь, у чужих что ли?

– Нет, у сына свово, у Паланьки, живу: ён, жена да трое детей…

– Как же он смеет так с тобой обращаться?

– Да что же с ним сделаешь? Я намеднись прошу: сыночек, говорю, привяжи ты мне мазь, что в аптеке дали, смерть моя пришла, а он мне: да я лучше, грит, суседскому псу привяжу, да за ним ходить стану, чем за тобой: вот, каков сын.

Этот взгляд на беспомощных и неизлечимых больных, как на обузу и людей лишних, которые только ухудшают существование других, порождает даже такие факты, что освирепевший муж бьёт свою чахоточную, лишенную способности к труду жену и приговаривает: «либо здоровей, либо околевай, пропадущая». – Поэтому становится понятным, почему иногда в деревне не столько боятся смерти, сколько продолжительной «лёжки» (Новоладожск. у. С.-Петербургск. г.).

Отношение к больным детям

Такой практически взгляд на больного проглядывает отчасти и в отношении народа к больным детям. У кого детей немного, особенно, если болен единственный ребенок, то о нем заботятся и прибегают к лечению, а у кого детей 4–6, особенно в бедных семьях, то о здоровье их заботятся плохо и не скорбят об их смерти (Орловск. у. и г., Скопинск. у. Рязанск. г.). Во всяком случае, к больным детям, если их в семье много, относятся далеко не так заботливо, как к взрослым больным, на выздоровление которых есть надежда, считая детей не так необходимыми в семействе (Спасск. у. Казанск. г., Солигалич. у. Костромск. г.). Иногда к заболеванию детей относятся даже совсем хладнокровно: выздоровеет ребёнок, ладно, умрёт – тоже, и только перед смертью это равнодушие сменяется заботливостью и лаской со стороны матери. К лечению в таких случаях прибегают редко, и смерть ребенка не вызывает ни особенной горечи, ни сожалений.

– А у меня маленький парнишко помер, – сообщает мать кому-нибудь из посторонних.

– Отчего? – спросят ее.