Текст книги "Закон благодарности"

Автор книги: Г. Котницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Вынужденная посадка

Памяти экипажа вертолета под командованием Владимира Ивановича Нечая

1

Чем дальше в высокие широты забирался наш вертолет, тем больше снега становилось внизу. Южнее лед, покрывавший море, был испещрен трещинами и разводьями, а тут он лежал плотным панцирем. Сверху казалось, что кто-то крест-накрест исчертил его бесконечными пересекающимися прямыми. Это потрудился ветер, который дует здесь постоянно то с северо-востока, то с юго-запада.

Вертолет летел над неизведанными местами. Нам предстояло первыми пройти по маршруту будущей авиатрассы, а так как приближались выборы в местные Советы, то этот разведочный полет решено было использовать, чтобы доставить избирательные бюллетени на разбросанные по островам и островкам Северного Ледовитого океана полярные станции, пункты, посты.

Вел вертолет опытный летчик-полярник Владимир Иванович Нехаев, налетавший в Заполярье больше миллиона километров. Командир подразделения вертолетов, он отправлялся в этот рейс в качестве рядового пилота.

Когда мы прибыли на аэродром, Нехаев уже расхаживал у своей винтокрылой машины в унтах, кожаных брюках на меху, в такой же кожаной куртке.

Он критически оглядел нашу довольно большую группу, подошедшую к вертолету.

– Могу взять только четырех человек. Каждый килограмм на учете. Лететь далеко, пришлось ставить дополнительные баки с горючим.

Посовещавшись, мы решили, что в рейс полетят член окружной избирательной комиссии Иван Иванович Парамонов, корреспондент областной газеты Юра Тимошкин, представитель управления, ведавшего полярными станциями, Сергей Павлович Гордеев и я, в то время инструктор окружкома партии.

Для каждого пункта, где предстояло садиться, взяли газеты, красочно отпечатанные биографии кандидатов в депутаты, по нескольку кинофильмов.

Предполагалось, что обернемся в один день: до конечного пункта часов восемь летного времени, туда и обратно – шестнадцать, плюс два часа на остановки – итого восемнадцать часов.

– Советовал бы одеться потеплее, – снова окинув нас взглядом, сказал пилот. – Арктика шутить не любит.

– Да куда уж теплее, – беспечно отозвался Гордеев, одетый в новенькое черное форменное пальто, – Хоть и северное, а все же лето.

Погода действительно была редкостная: полный штиль, солнце сияет, на небе ни облачка. Мы с Парамоновым даже пожалели, что вырядились в зимние куртки, унты. Тимошкин, только что прилетевший из областного центра, был в кепке и демисезонном пальто. Он привез с собой охапку зеленых веток. Там уже лето в разгаре – июнь, а здесь, на побережье Ледовитого, еще и весна по-настоящему не начиналась.

– Ну что ж, дело хозяйское, времени терять не будем. Полетели! – сказал Нехаев.

Вслед за ним и вторым пилотом, которого Нехаев и бортмеханик называли запросто Аркашей, мы поднялись в вертолет. Пилоты прошли в кабину, а мы стали размещаться в грузо-пассажирском отсеке. Действительно тут было тесновато. Все пространство занимали выкрашенные в ярко-желтый цвет огромные баки с горючим – два вдоль бортов, два поперек. Между баками сложены металлические коробки с фильмами, мешки с почтой. Для пассажиров оставлено лишь немного места в передней части отсека, где имелись два откидных сиденья у входной двери. Бортмеханик втянул внутрь трап, захлопнул дверь.

– Два человека могут сесть здесь, – показал он на поставленный на ребро трап, напоминавший скамейку, и тут же спросил: – Курящие есть?

Я и Парамонов кивнули.

– Придется воздержаться. А чтобы соблазна не было, давайте мне ваши папиросы и спички. На стоянке выдам.

Мы, недоуменно пожав плечами, выгрузили из карманов курево.

– Не удивляйтесь и не обижайтесь. Одна случайная вспышка – и от нас пшик останется. Сами видите: горючего несколько тонн ваяли. – Бортмеханик скрылся в пилотской кабине, захлопнув за сабой дверь.

И вот мы летим…

Безлюдье. Лишь ровно, с каким-то присвистом гудит мотор вертолета. Тень ого скользит по льду, и я вижу через иллюминатор, что там, где вращается винт, образовался переливающийся радужный нимб.

Юра Тимошкин мечется от борта к борту, фотографирует открывающиеся из иллюминатора виды.

– Нет, все-таки подумать только, куда забрались! Экзотика! – Эти слова он прокричал мне в ухо, когда попросил отстраниться на минуту от иллюминатора. Я пересел на трап, предоставив ему возможность любоваться красотами Арктики сколько угодно.

Гордеев закрыл глаза светозащитными очками, и непонятно, спит он или наблюдает за Тимошкиным и мною. Парамонов дремлет, уткнув нос в потертый котиковый воротник своего пальто.

А как много здесь света! Он идет снизу вверх. Очевидно стпеч? пые лучи, попадая на бесконечное снежно-ледовое пространство, фокусируются в мощный пучок, как в рефлекторе-отражателе. Глаза режет даже на таком расстоянии, а я впопыхах, как и Тимошкин, не запасся темными очками.

Вот что значит – впервые в Арктике!

2

Первую посадку мы совершили часа через три после вылета. Командир вертолета сначала сделал круг, высматривая удобное место, так что мы могли обозреть открывающуюся внизу панораму. Несколько деревянных домиков, занесенных почти до коньков крыш снегом, мачты радиоантенн, металлические бочки на берегу широкая, не покрытая снегом полоса гальки. Сюда и посадил свой вертолет Нехаев.

От домиков к нам бежали люди. Здесь была полярная станция, и, наверное, последний раз людей с Большой земли зимовщики видели около года назад.

Мы вышли из вертолета. В ушах еще шумело, ноги затекли, ступни покалывало. Вышли размяться и летчики.

Полярников было не больше десяти человек. Все они в одинаковых свитерах, обросшие бородами. Две прибежавшие с ними собаки ластились к нам.

Пока мы разговаривали с ребятами, пока Парамонов выдавал под расписку бюллетени для голосования, прошло минут тридцать.

– Пообедайте у нас, – предложил начальник полярной станции. – Обед готов.

– Хорошо, только быстро, – согласился Нехаев. – Лететь еще; далеко, больше, чем на полчаса, задерживаться не можем.

По дороге к домикам полярники наперебой рассказывали нам о своем житье-бытье, о том, что радиопередачи с Большой земли слушают с пятого на десятое из-за плохой проходимости радиоволн, интересовались последними новостями. Тимошкин пытался ступать след в след за идущими впереди, но все равно снег набивался в его щегольские туфли, и полярники наконец со смехом взяли Юру за ноги и за руки и понесли.

– За это всем нам фотокарточки на память сделаешь!

– Да я о вас в газете напишу, – обещал Тимошкин, улыбаясь в свои черные, будто накрашенные, усики шнурочком.

Пока мы обедали, ребята успели настрочить по нескольку писем. На прилет гостей они, конечно, не рассчитывали, обед готовился как обычно, но полярники охотно уступили нам свои порции.

– Вот сюрприз будет для родных! – говорили они, вручая нам конверты. – А часто теперь будете к нам летать?

– Видимо, часто, когда побольше будет таких вертолетов в полярной авиации. А пока разведку делаем, – отвечали мы.

Разумеется, дальнейших планов начальства никто не знал, но огорчать ребят не хотелось. Неожиданное появление вертолета для них было праздником – их лица так и светились радостью.

Нехаев взглянул на часы:

– Где они до сих пор болтаются? Сорок минут прошло, а их нет.

Это относилось к Гордееву, который, быстро поев, пошел с начальником станции смотреть хозяйство полярников.

Наконец из домика, над которым виднелись антенны, появились две черные фигуры, и минут через десять оба подошли к вертолету. Видно, Гордеев за этот кратковременный визит решил провести полный ийструктаж и, уже зайдя в вертолет, все еще что-то кричал начальнику станции, который, придерживая шапку обеими руками, согласно кивал головой.

Бортмеханик, захлопнув дверцу, сказал Гордееву:

– Командир недоволен – задержались долго!

– Ладно, ладно, пусть не шумит, пятнадцать минут погоды не делают! Когда-то еще сюда попадешь!

– Хорошие пятнадцать – почти час просидели!

Мотор взревел, и мы поднялись.

Снова бесконечное ледовое пространство внизу, пологие, срезанные ледниками сопки – справа. Небо начало затягиваться облаками. И когда мы сели в очередном пункте, на самой северной оконечности острова, солнца уже совсем не было видно. Над линией горизонта – на севере – облака стали зловеще черными. Закружились редкие снежинки.

– Погода портится, надо спешить, – сказал Нехаев. – Как бы не накрыло нас здесь.

Мы быстро управились с делами, отказались от ужина, который радушно предлагали гостеприимные зимовщики, и, даже не перекусив, пустились в обратный путь. Но выскользнуть из западни, приготовленной Арктикой, не удалось.

3

Как это часто бывает на Севере, внезапно все вокруг заволокла плотная пелена тумана. Пытаясь вырваться из него, Нехаев начал набирать высоту. Стрелка высотомера, установленного в пассажирской кабине, поползла вверх. Тысяча метров, полторы тысячи, две… Натужно ревет мотор. Стекла иллюминаторов словно залеплены ватой.

Мы не сразу заметили, что вертолет пошел на снижение, так как в тумане чувство высоты теряется. До земли оставалось пятьсот метров, триста, двести, сто… Кругом все так же бело. Буквально метрах в десяти стала заметна земля – тундра, покрытая толстым слоем снега. Сядешь сюда, увязнешь так, что больше уж не взлетишь.

Нехаев осторожно ведет вертолет над землей. Не дай бог попадется какой-нибудь бугорок: такое сальто совершим, что и костей не собрать!

Но поиски посадочной площадки завершились более или менее благополучно. Увидев черневшее внизу пятно, свободное от снега, Нехаев осторожно прикоснулся к нему колесами. Это оказалась галька: видно, вертолет сел где-то на берегу океана, еще спящего под ледовым панцирем.

– Слезай, приехали! – сказал Нехаев, выходя из пилотской кабины. Он снял шлем, достал из кармана носовой платок. Только тут мы все заметили, что лицо его мокро от пота, волосы слиплись. – Туман все закрыл на сотни километров. Сообщил на базу, что пошел на вынужденную, а где сели – шут его знает. На карте помечено, что где-то поблизости должно быть старое охотничье зимовье. Чуть-чуть прояснится, взлетим, поищем. А пока будем ждать у моря погоды, как говорится…

– А долго ждать придется? – наивно спросил Юра Тимошкин.

– Может, сутки, может, десять, – спокойно ответил Владимир Иванович.

В кабине установилось тягостное молчание.

– Значит, так, – нарушил его Нехаев. – Поскольку командир отвечает за жизнь и здоровье пассажиров, командовать и принимать решения буду я. Вас прошу подчиняться. Первое: все съестные припасы сдать. Сидеть придется неизвестно сколько, продовольствие будем экономить.

Он обвел всех испытующим взглядом и продолжил:

– Второе – всем одеться потеплее. Все, что есть теплого, – на себя. А для вас придется изобретать какую-то другую обувь, – кивнул Нехаев на Юрины туфли.

Тимошкин невольно поджал ноги.

– И третье. Надо искать дрова и строить какое-то убежище.

В вертолете нам не высидеть: через полчаса он остынет и тут будет холодней, чем снаружи. А костер в нем не разложишь. Такие-то дела. Ну, а пока начнем с продовольствия.

Мы полезли в свои чемоданчики. Сложенные на газете, наши запасы выглядели жалко: две банки мясных консервов, два полузасохших бутерброда, оказавшихся в портфеле у Парамонова, плитка шоколада, извлеченная Юрой Тимошкиным из кармана, полбуханки хлеба и кусок любительской колбасы, взятые в дорогу мною.

– Плюс наш бортпаек, – сказал Нехаев, разглядывая скудные эти припасы. – Что ж, несколько дней продержимся.

– Аркаша, – обратился он ко второму пилоту, когда продукты были убраны, – теперь бери кого-нибудь, ну вот хоть Егора Петровича, – Нехаев кивнул в мою сторону, – и отправляйтесь на поиски топлива. На берегу что-нибудь должно валяться. А мы тут займемся благоустройством.

И вот мы с Аркашей медленно идем вдоль береговой черты. С одной стороны – торосистый лед, с другой – заснеженная тундра. И между ними вьется, как дорога, широкая полоса гальки.

То ли ветры выдули весь снег, то ли растаял он здесь быстрее – трудно сказать. Одно хорошо, что мы сели на эту полосу: знаем, что находимся на берегу и есть шансы найти какой-никакой плавник для костра.

Видимость – метров пять, не больше. Но нам с Аркашей повезло. Едва отойдя от вертолета, мы наткнулись на полуистлевший тускло-серого цвета ящик. Это было уже топливо. Потом попался обломок весла, словно обглоданный каким-то острозубым зверем. За веслом нашлась корабельная полочка для графина и двух стаканов, еще не потерявшая естественного цвета.

Шли мы на небольшом расстоянии друг от друга. Сначала молчали, лишь изредка обменивались короткими фразами, а присев покурить, разговорились.

Второй пилот Аркадий Замышляев летал с Владимиром Ивановичем около года, был совсем молодым полярником и потому просто боготворил своего бывалого командира.

– Если бы хоть маленькие оконца были, Владимир Иванович довел бы машину до цели, – пуская дым колечками, говорил Аркаша. – Вот, когда мы перегоняли этот вертолет сюда с завода, нас тоже в одном месте прижало. Ну, думаем, все: сейчас сядем где-нибудь, и жди потом «добро» на вылет неделю или больше. «Ну что, хлопцы, домой летим или садимся?»– спрашивает Владимир Иванович. Конечно, домой! Больше месяца не были. Но – молчим. «Все ясно, – подмигнул Владимир Иванович. – Попытаемся вырваться из тумана». И пошел набирать высоту. Вырвались. Обогнали туман на несколько часов. Потом он как лег – над всем Заполярьем! Нелетную погоду тогда объявили больше чем на неделю.

Замышляев помолчал, потрогал зач: ем-то застежки-молнии на своей куртке и продолжал:

– Может, и в этот раз, не засиживайся мы долго на каждой «точке», успели бы уйти от тумана.

Я подумал, что командир вертолета действительно не зря торопил нас на остановках. А тогда мне (да и не только мне!) это казалось прихотью пилота. Какая разница: полчаса или час посидеть на «точке»? А вылети мы часа на два раньше в обратный путь, возможно, и не было бы этой вынужденной посадки.

Перекурив, мы с Аркашей двинулись дальше, тщательно подбирая выброшенные осенними штормами на берег щепки, обломки досок, аварийных корабельных брусьев, боченочных клепок.

В общем, на костерок дров набрали.

Когда вернулись к вертолету, увидели, что оставшиеся тоже не сидели сложа руки. Из лыж и чехлов было сооружено некое подобие чума – с отверстием для дыма вверху, вполне защищавшее от ветра. Правда, ветра уже не было, зато туманная сырость пронизывала до костей, и у всех было одно желание – согреться.

Я-то чувствовал себя довольно сносно в своей зимней куртке, только ноги немного застыли. Парамонову и летчикам тоже, видно, холод не причинял особого беспокойства. А вот Гордееву в его пальто, похожем на шинельку, и корреспонденту в демисезонном никто не позавидовал бы. Гордеев наглухо застегнулся, опустил у шапки уши, но видно было, что это нисколько не спасало его от холода. Хорошо хоть обут он был в теплые ботинки. У Тимошкина ноги были чем-то обмотаны. Приглядевшись, я понял, что это простеганные поролоновые чехлы из вертолета. Юра поднял воротник, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы, но унять дрожь не мог.

Чум поставили в некотором отдалении от вертолета, брезентовые стенки его привалили снегом, чтобы не поддувало снизу, – получилось вполне надежное убежище.

– Ну вот сейчас разведем костер и поедим заодно, – заметно повеселев, сказал Владимир Иванович и, взглянув на часы, добавил: – Самое время ужинать: девятнадцать часов.

Чум внутри оказался довольно просторным. Тесно прижавшись друг к другу, мы смогли уместиться в нем, оставив посредине пятачок для костра.

Бортмеханик принес из вертолета тряпку, смоченную в керосине, сырые дрова вспыхнули, блики пламени заплясали по стенкам, излучая тепло.

Гордеев и корреспондент первыми влезли в чум, пристроились поближе к огню. Сидеть можно было лишь на корточках, ибо на холодной гальке да на принесенном из вертолета металлическом трапике долго не усидишь.

Вот тут я оценил преимущество летных меховых кожаных штанов. Нехаев, Аркаша и бортмеханик Федя сидели прямо на земле – хоть бы что!

Владимир Иванович выдал каждому по ломтику хлеба, по две галеты, вскрыл банку мясных консервов.

– Поскольку чайник мы не захватили, будто к теще на блины собрались, а не в Арктику, – с горькой усмешкой сказал он, – воду придется греть в консервной банке. Поскорее освобождайте ее.

И он пустил банку по кругу.

– А теперь, Федя, – обратился Нехаев к бортмеханику, когда банка освободилась, – приделай сюда проволочную дужку.

– Это мигом.

Федя ползком выбрался из чума и вскоре вернулся обратно с банкой, набитой снегом. В ее стенках он пробил дырки, продел проволоку, так что банку с помощью палки можно было без опаски держать над огнем.

Снег растаял быстро, вода закипела, но ее оказалось чуть-чуть на донышке.

А костерок между тем догорал. Взметнулись ввысь в последнем усилии язычки огня, алые головешки начали меркнуть, тускнеть, и вот они уже превратились в горку сероватого пепла. В чуме сразу стало темно и холодно.

– Хорошего понемножку, обогрелись, а теперь за дело, – скомандовал Нехаев. – Пойдем все искать топливо. Без костра долго не продержимся.

Мы разбрелись по галечной полосе, зорко высматривая, не валяется ли где кусок бревна, доски или еще чего-нибудь, способного гореть. Свои находки мы время от времени сносили в одну кучу.

А чтобы не потерять ее из виду, ставили торчком бревно или обломок доски – и двигались дальше.

Почти до самой полуночи, забыв об усталости, мы собирали и сносили к своему шалашу плавник.

– Это еще наше счастье, что до берега дотянули, – снова повеселел Владимир Иванович, оглядев добычу. – Во льдах ничего бы для костра не нашли.

– Вот теперь можно будет вдоволь кипяточку попить, – обрадовался Федя.

Снова заплясали по стенкам блики огня, чум наполнился дымом, и мы, сгрудившись в кучу, кашляя и чихая, по очереди с удовольствием отхлебывали из консервной банки талую воду. Кое-кто уже клевал носом. Надо было как-то устраиваться на ночлег. Но как устроишься на голой земле?

Выход нашли быстро: из тех же принесенных нами обрубков бревен и досок смастерили в чуме некое подобие нар, бросили на них простеганный поролоновый полог из вертолета. Но поместиться там могли лишь двое.

– Спать по очереди, – распорядился Нехаев. – Двое спят, один костер поддерживает. Первая очередь ваша, – он ткнул пальцем в Гордеева и корреспондента. – Тебе, Аркаша, кочегаром быть. А остальным ничего не остается, как после перекура вновь идти искать дрова.

– Эх, узнать бы, долго еще продержится этот чертов туман? – произнес Парамонов, закуривая. – Папиросы кончатся – совсем плохо дело будет!

– Папиросы что – ерунда, – усмехнулся Нехаев, – Была бы еда да горячая вода. А это пока у нас имеется, значит, ничего страшного. Мы на твердой земле. Дровишки собираем в ожидании погоды. Так что кончайте перекур и двинем.

Сам Нехаев не курил, но, понимая курильщиков, терпеливо стоял рядом, ожидая, когда мы отведем душу.

4

Я не могу сейчас припомнить, что мы делали день за днем, час за часом, пока Арктика держала нас в своем плену. Все пережитое слилось в один бесконечно длинный, однообразно серый холодный день. Мы по очереди спали, бродили по берегу в поисках дров, получали свои порции скудной еды…

Потом съестные припасы кончились. Нехаев, взяв ружье и посмотрев на каждого из нас, почему-то выбрал в напарники меня.

– Пойдем, может утку удастся подстрелить! – И добавил – Аркаша, ты за старшего!

– Есть!

Мы ходили долго, почти весь день. Но ни уток, ни какой-либо другой дичи не повстречали. Все живое, видимо, пережидало туман.

В пути мы обменялись всего десятком ничего не значащих фраз, хотя, окажись я наедине с Нехаевым в другой обстановке, наверное, не отстал бы, пока не расспросил обо всех приключениях и ЧП, случавшихся с ним. Но сейчас уже наваливалась апатия, не хотелось ни говорить, ни расспрашивать, ни двигаться.

Когда вернулись, костер еле теплился. Парамонов, Тимошкин и Гордеев лежали в чуме, прижавшись друг к другу. Второй пилот и бортмеханик ходили вокруг, боясь свалиться и уснуть.

– Быстро греть воду и пить всем, – скомандовал Нехаев. – Дрова еще есть?

– Чуть-чуть, – ответил бортмеханик.

– Значит, будем жечь все, что может гореть.

Пока Федя раздувал костер, прилаживая над огнем банку со снегом, Владимир Иванович присел около чума и тут же уснул, уронив ружье. Парамонов, Тимошкин и Гордеев нехотя поднялись, растолканные Аркашей.

– Принесли что-нибудь? – спросил Гордеев у меня.

Я отрицательно покачал головой. Было еще достаточно светло, и я уловил в его воспаленных глазах злой голодный блеск.

– Надо становиться на лыжи и идти искать зимовку или полярную станцию, иначе подохнем с голоду, – сказал он.

– Никто никуда не пойдет, – мгновенно очнувшись от сна, сказал Нехаев. – Самое разумное в нашем положении – находиться у вертолета. Нас уже ищут. Только рассеется туман – прилетят. А в тундре мы потеряемся и погибнем без следа. До ближайшей полярной станции сотни две километров, а чтобы найти старое зимовье, надо точно знать, где оно!

Мы все прислушивались к словам бывалого пилота, стремясь уловить что-то обнадеживающее. Чего греха таить – и я думал, что разумнее было бы сразу же оставить вертолет, стать на лыжи и идти на поиски зимовья. Там все-таки крыша над головой, а возможно, и съестные припасы. Но, оказывается, я не учел, что лыж в вертолете было всего три пары, а даже если бы их хватило на всех, разве Тимошкин и Гордеев в своей легкой обувке могли ими воспользоваться? Совершенно прав Нехаев: если мы и окоченеем здесь, вертолет найдут – и нас вместе с ним, а если уйдем от вертолета – Арктика бесследно погребет нас.

Меня доводы Нехаева убедили, но другие и даже рассудительный Парамонов думали иначе.

– Все же надо попытаться поискать зимовье, – сказал он. – Сил больше нет ждать.

– И послать человека на верную гибель, да? – спросил у него Нехаев. – Вы пойдете?

Парамонов молчал.

– Вы знаете, куда идти? Нет. И я не знаю.

– Я пойду, – вдруг сказал Гордеев. – Я не могу больше сидеть в бездействии. Я сам отвечаю за себя, вы не можете задерживать. Только, конечно, мне надо надеть что-то другое.

– Никто никуда не пойдет, – жестко оборвал его Владимир Иванович. – Повторяю: командую здесь и принимаю решения только я.

И, не обращая больше внимания на Гордеева, спросил:

– Федя, у тебя готово?

– Готово, Владимир Иванович.

– Нет, вы посмотрите, какой командир выискался, – недовольно бормотал себе под нос Гордеев. – Это мы посмотрим, кто командует. Дай только обогреюсь чуток.

От чая Гордеев и не думал отказываться.

Разогретую воду Федя сливал в питьевой бачок, снятый с вертолета, а мы потом нацеживали каждый в свою банку.

От горячей воды, которой каждому досталось по две банки, стало вроде теплее. Настроение улучшилось.

– Кажется, туман редеет, – сказал Юра Тимошкин, – Может, это только здесь, на берегу, ничего не видно, а кругом чисто?

– Аркаша, сходи послушай эфир, – предложил Нехаев второму пилоту.

Аркаша и сам регулярно ходил к вертолету, включал рацию, пытаясь связаться с базой. Увы – безрезультатно.

– Если бы кто летал, я б услышал, – говорил он, – А так не берет: низко сидим.

И на этот раз попытка выйти на связь оказалась безуспешной.

– Тихо, – сказал он, возвратясь от вертолета. – Туман кругом – не летают.

Мы сожгли лыжи, брезентовый полог, из которого была сделана палатна, в ход пошли чемоданчики, портфели… Все прокоптились донельзя, лица, заросшие щетиной, были черны от слоя сажи. Неодолимо клонило в сон.

Когда жечь было уже нечего, Нехаев сказал:

– Теперь будем ходить, сколько хватит сил. Упал, уснул – значит, погиб.

Вертолет ломать мы еще не решались. Он был нашей надеждой на спасение. Начать его ломать – это конец.

И мы, держась друг за друга, стали ходить, как заведенные, вокруг вертолета, потеряв счет времени, ко всему безразличные, отупевшие… «Упасть бы в снег и уснуть! Упасть и уснуть! Упасть и уснуть, и будь что будет!» – вертелось назойливо в голове. Но Владимир Иванович, шедший впереди, упрямо тянул и тянул нас за собой, а Федя из последних сил подталкивал тех, кто отставал.

Мы не сразу заметили, как пошел снег. Он припорошил вертолет, головы и плечи. Пропало темное пятно, где стоял наш чум и горел когда-то костер.

– Вот и все, покроет саваном и нас, и вертолет, – прохрипел Гордеев.

– Да замолчите, вы! – насколько мог громко воскликнул Владимир Иванович. – Снег – это доброе предзнаменование. Значит – похолодало, туман начал конденсироваться, скоро прояснится. Осталось немного потерпеть. Не останавливаться! Не спать!

И мы снова поплелись друг за другом по кругу – в тысячный, а может, в стотысячный раз!

Хотя Нехаев и твердил нам: «Только не останавливаться, только не спать!» – мы все спали на ходу. Это точно, потому что все прозевали момент, когда рассеялся туман и видимость улучшилась.

Первым это заметил Юра Тимошкин.

– Смотрите – горы! – крикнул он и остановился, протирая глаза.

Остановились и мы.

Природа, словно великий художник-декоратор, наконец убрала туманный занавес, чтобы показать дело рук своих. Перед нами открылась величественная картина, которая заставила всех замереть на месте. Далеко за горизонт уходил торосистый, припудренный снежком простор Ледовитого океана. Слева, за нешироким заливом, вставали горы со слизанными, сглаженными злым беспощадным ветром вершинами. На них тоже лежал чистый, свежий снег, и только на крутых откосах чернели сланцевые осыпи. Справа тянулся низменный берег, уходящий в бескрайнюю даль. Сзади – те же невысокие сопки, что и слева, за бухтой. И над всем этим – тишина…

Мы стояли, подавленные и оглушенные этой бескрайностью, этим величием, этой мертвой тишиной.

Но вот кто-то шевельнулся. Заскрипел под ногами снег.

– Где же зимовье? – чуть слышно спрашивает Тимошкин.

– Рацию включайте, – просит Парамонов, – За нами прилетят!

– Батареи давно сели, – шепчет распухшими губами Аркаша, но его слова гремят, словно пушечный выстрел.

– Ну уж дудки! Теперь-то мы вырвемся, – хрипло говорит Нехаев. – Только бы взлететь.

И срывающимся, простуженным голосом кричит:

– К вертолету!

Но наш командир, все время удерживающий нас от безрассудных поступков, в эту минуту, видимо, сам потерял способность мыслить здраво. Разве мог управлять тяжелой машиной человек, вконец истощенный голодом, опухший от холода, не спавший много суток подряд? Открыв дверцу вертолета, Нехаев попытался забраться в кабину, но не смог. Силы оставили его.

И тогда, потеряв последнюю надежду, мы вдруг, как безумные, стали метаться вокруг вертолета, напоминающего теперь большую беспомощную птицу, запорошенную снегом.

Владимир Иванович, которого все же удалось сообща поднять и поставить на ноги, оглядел всех нас и почти беззвучно, едва шевеля почерневшими губами, произнес:

– Никуда не отходить от вертолета… ждать… помощь обязательно придет…

Ноги у него снова подогнулись. Федя хотел его поддержать, но и сам не устоял на ногах.

– В кучу! Давайте в кучу, теплее будет! – прохрипел он.

Мы прикрыли Владимира Ивановича своими телами и так, сгрудившись около вертолета, впали в полусон-полубред.

Потом, когда мы уже отлеживались в госпитале у летчиков, нам рассказывали: самолет, обнаруживший нас, сообщил на материк, что найден вертолет и неподвижные тела около него. На всякий случай с самолета сбросили спальные мешки и мешки с едой.

Срочно был снаряжен тяжелый вертолет с двумя экипажами и врачом. Когда этот вертолет приземлился рядом с нами, все были живы, хотя ни на что окружающее уже не реагировали.

– Видно, мы в, сорочке родились, – шутил Владимир Иванович ка прощание, когда нас выписывали из госпиталя, – Попали Арктике в зубы и вырвались без потерь. Редко, но бывает.

После этого случая я не раз пролетал по проложенной нами арктической авиатрассе. Теперь не то что раньше: в опасных местах сделаны специальные площадки «подскока», на которых есть и технический персонал, и горючее. С этих площадок поддерживается постоянная связь со всеми пролетающими по трассе самолетами и вертолетами. В случае беды – сразу помогут.

Что ж, значит, не зря мы вынесли тогда такие испытания! Наш горький опыт учтен. Трасса стала обычной, обжитой, каких с каждым годом становится все больше в покоренной человеком Арктике.