Текст книги "Плывущий медведь"

Автор книги: Фруде Грюттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

~~~

Небо потемнело. Скоро дождь. Весь мир пожаловал в Ханксвилл, и я не знал, что мне с этим делать. У меня не было никакой программы действий. Никакого руководства.

Позвонила завотделом, поинтересовалась, как там телефонный опрос. Я ответил, что записал тридцать блестящих комментариев. Она спросила, не съездил бы я кое-куда. В садовом кресле в Тюсседале неподвижно сидит толстая женщина. Думают, что от зрелища пожара она потеряла рассудок. Я спросил, не ослышался ли я. Мне надо написать о толстой женщине, которая неподвижно сидит в кресле?

– Да, – ответила она и добавила, что женщина, возможно, пьяна. Возможно, ее надо спасать от нее самой. Но может быть забавный сюжет и потрясающая фотография. Фотограф и прочие уже на месте.

Я сказал, что занят с видеокассетами. Проверяю, что смотрят дети иммигрантов. Только что вот просматривал фильмы из местного проката.

Она спросила, что это за фильмы.

– «Хум Тум», [12]12
  «Hum Tum» («Я и ты», хинди) – индийская романтическая музыкальная комедия 2004 г.


[Закрыть]– сказал я. – И «Тум Хум». Итого: «Хум Тум Тум».

– Жестокие?

– Нет, но там много танцуют и целуются.

– Целуются?

– Да, и бесстыже обнимаются.

Она сказала:

– Сдаюсь, – и положила трубку.

Я продолжал раскладывать пасьянс. Порой я злюсь, что он стал для меня наркотиком, но теперь это было вроде медитации. Думать не надо. Мозги исчезают в компьютере, и ты ни о чем не волнуешься.

Постучались. Я крикнул, что открыто. Вошел Франк. Спросил, занят ли я. В подсознании всколыхнулся панический страх. Зачем он пришел? Раньше Франк никогда не заходил ко мне в офис.

– Хороший кабинет, – начал Франк.

Он врал. Никто не мог на полном серьезе утверждать, что у меня хороший кабинет.

– Сегодня нам – на телевидение, – сказал Франк.

Я кивнул.

– Вся штука, разумеется, в том, что мы братья, – продолжал он. – Журналисты ведь так рассуждают.

– Не знаю. Я не журналист.

Франк улыбнулся. Сказал, что хотел отказаться, да коллеги уговорили. О самом деле мы разговаривать не станем. К тому же беседовать приятнее с людьми, которые понимают, о чем речь, а не просто разводят болтовню. Я принес нам кофе и спросил про расследование. Франк ответил, что люди очень стараются помочь. Опрошено уже более пятидесяти человек, но свидетельских показаний пока недостаточно.

Франк замолчал.

– Но я пришел не только с этим, – сказал он.

Вот час и пробил, подумал я. Он все про нас знает. Все понял. Ну конечно, знает. У него же нюх. Он полицейский. Что именно он знает? Знает ли он что-то, чего не знаю я? Не только об Ирен?

– Ты знаком с Ирен чуть ли не лучше меня, – сказал Франк.

Я ничего не ответил. Это пока была просто затравка. Уловка. Ему хотелось подловить меня. Надо просто найти удачный ответ, мелькнуло в голове.

– Что-то случилось? – спросил я.

Франк сказал, что прошлым вечером Ирен поехала к подруге в Росендаль. С ночевкой. Сегодня собиралась вернуться. А сейчас звонили из детского сада. Ирен не забрала детей, как договаривались. Франк позвонил ее подруге. В Росендаль Ирен не приезжала и не собиралась.

Думать я был не в силах. С ней что-то случилось. Однажды я понял, что, попади Ирен в аварию или что-нибудь в этом роде, меня известят далеко не первым. Да, я любил ее сильнее всех, но узнаю обо всем намного позже остальных. И врачи с полицией позвонят мне в последнюю очередь.

– Что, по-твоему, произошло? – спросил я.

Франк сказал, что не знает. Хотел выслушать мои предположения. Может, я знаю что-то, чего не знает он. Например, людей, с которыми она любит встречаться. Места, в которых любит бывать. Здесь все может пригодиться. Еще одна уловка, подумал я. Он пытался меня перехитрить. Нужно было все продумать. Я покачал головой и сказал, что мне надо в туалет.

Я вышел, зашел в туалет и закурил. Братец о нас знает. Он полицейский. Его не проведешь. Много раз я думал, что же произойдет, если он нас застукает. И, спросив об этом Ирен, получил в ответ:

– Тогда уже не мы будем решать.

Вдруг я понял, что нужно Франку. Он пришел ко мне в кабинет, чтобы обыскать. Дома у меня уже, наверное, был обыск. И теперь, пока я сижу тут, он времени зря не теряет. Но и здесь его постигнет разочарование. Я избавился от всех открыток, писем и электронных сообщений.

Загасив окурок, я повернулся к унитазу. Вспомнил Ирен и прошлую ночь. Это успокоило меня. Я все еще сильнее моего братца. Я глянул в зеркало. Подумал, что я – неплохой человек. Но и не особо хороший.

Когда я вернулся, Франк сидел в кресле и разговаривал по мобильнику. Глядя в окно. Его затылок выдавался над спинкой кресла. Я заметил, насколько мы похожи. Обычно на этом кресле сидел я. И в этот момент я смог увидеть себя со стороны. Я на работе. Обычный день в кабинете. Я вздрогнул от странной мысли. Я украл у него не только жену, но и всю славу. Я подумал, что мог бы насолить многим. Есть куча идиотов, которых я мог избрать своими злейшими врагами. А выбрал собственного братца.

Франк понял, что я вошел, и обернулся.

– Сиди-сиди, – сказал я, плюхаясь в кресло для посетителей.

Франк прекратил разговор. Мы сидели и молчали. Зазвонил служебный телефон. Первой мыслью было, что Ирен хочет связаться со мной и звонит сообщить, что произошло. Братец разрешил мне поднять трубку. Я не двигался. Телефон перестал звонить. Начал звонить мой мобильник. Я сидел спокойно и не отвечал. Франк посмотрел на меня.

– Ты меня знаешь, – сказал Франк. – Знаешь, каким я бываю.

– В смысле?

– Я далеко не ангел.

Франк ждал.

– Но я ее люблю. Я не могу ее потерять. Понимаешь?

Я кивнул.

Франк встал и попросил меня связаться с ним, как только я что-либо выясню или узнаю. Сказал, что все равно нужно было поговорить перед телесъемками. А теперь ему нужно в участок. У матери есть дети.

Я проводил его по коридору. Потом вернулся и сел в свое кресло. Спокойствие возвращалось. Ничего он не знает. Ни-че-го. От него ушла Ирен. Нашла в бардачке старые письма и решила уйти. Исчезла на пару дней, чтобы сделать то, что должна была сделать. Она и раньше говорила об этом. О том, что собирается уехать одна. Теперь она это сделала. Все встает на свои места.

Я выключил компьютер и запер кабинет. Волнение вернулось ко мне на лестнице. Почему она не позвонила, не сообщила? Не отвела детей в сад? Что все-таки произошло?

У выхода я остановился и сощурился на свет. Вспомнил, что в верхнем ящике стола лежит фотопленка, которую я так и не решился выбросить. Ирен так хорошо на ней получилась. На тех автоматических снимках, сделанных на вокзале в Лиссабоне, она получалась по-разному: на первом была серьезной, на втором улыбалась, на последнем – гримасничала.

Развернувшись, я снова поднялся по лестнице. Открыл дверь. Открыл ящик. Фотопленки не было. Франк нашел то, за чем приходил.

~~~

Шумел только пылесос в коридоре. Слабый свист стих одновременно с жужжанием компьютера. В комнате пахло потом и пылью. Я слушал шум машин за окном и думал, что в каждой из них могла ехать Ирен. Сейчас она остановится у церкви и пойдет по площади. Через пару минут я услышу ее шаги на лестнице и в коридоре. Она постучится и войдет.

Не знаю, сколько я просидел. Потом встал и пошел в бар «Лотефосс». Народу было мало. Возле барной стойки сидела Блондинка. У нее были слишком короткая юбка и слишком громкий смех. Я хотел уже отвернуться, но вместо этого заказал двойной виски.

– Решил просадить все свои сбережения? – спросила Блондинка.

Я ответил, что уж виски-то могу себе позволить. Мы чокнулись бокалами.

Она пила, не спуская с меня глаз.

– Ты и я, Роберт. Почему это никогда не превратится в «мы», как по-твоему?

Я пожал плечами.

– Я тут вот о чем подумала, – сказала она. – Ты знаешь меня слишком хорошо. А когда хорошо узнаешь человека, он перестает нравиться. Узнаешь кого-нибудь хорошенько – тут же теряешь интерес. Знай ты меня похуже, мы бы сейчас сидели у тебя дома.

– Не думал, что ты философ, – сказал я.

– Я тоже не думала, – рассмеялась она.

Да, мы могли бы сейчас сидеть у меня дома. Я был к этому готов. Раз я мог сидеть и напиваться с ней в баре, значит, мог бы и сидеть с ней дома.

– Все в Одде всех знают, – продолжала Блондинка. – А когда все друг друга знают, хорошего ждать не приходится.

– Давай притворимся, – предложил я. – Ты не знаешь меня, а я – тебя. Просто двое незнакомцев.

– Я с незнакомцами не разговариваю.

– Я не такой уж и страшный при ближайшем знакомстве… – сказал я.

– Хорошо. Ну, кто ты?

– Человек-невидимка.

– Вот как? Невидимка?

– Не видно ни прошлого, ни будущего.

– А как я смогу такого невидимку проверить?

– Старым способом.

Зазвонил мобильник. Мужчина с ТВ-2 напоминал о встрече в семь. Я ответил, что как раз туда и собираюсь. И заказал еще виски. Бармен подтолкнул бокал ко мне вдоль стойки.

Снова звонок. Я не стал отвечать.

– Проблемы в раю? – спросила Блондинка.

Я почувствовал, как алкоголь разливается по телу. Надо было встать и уйти. А я сидел. Мобильник не унимался. Я отключил звук. Блондинка сказала, что все пройдет.

– Всегда проходит. – Она погладила меня по щеке.

Спросила, знаю ли я, что такое счастье. Я ответил, что нет. Никто не знает, сказала она. Объяснить, что такое счастье, невозможно. Вот несчастье – другое дело. Что такое несчастье, знают все.

– И что же это? – спросил я.

– Сидеть в этом баре, – сказала она. – И осознавать, что у тебя нет того, чего ты хочешь больше всего в мире.

Часы у бармена за спиной показывали четверть восьмого. Мобильник лежал на стойке, время от времени мерцая зеленоватым табло. Мне показалось, что я сижу в аэропорту и слышу голос из громкоговорителей. Пора на самолет. Пора на регистрацию, а я сижу. Я просто хочу сидеть до тех пор, пока самолет не взлетит.

Зашел один из местных алкоголиков.

– Какая частота, Кеннет?! [13]13
  Строка из песни американской рок-группы «R.E.M.», якобы с этими словами некий неизвестный напал на ведущего службы Си-би-эс Дэна Радера в 1986 г.; есть версия, что нападавший был советским агентом.


[Закрыть]– заорал он.

Он спросил, знаю ли я, что будет, если из Норвегии выдворить всех беженцев. Бармен попросил его заткнуться. Пьяница наклонился вперед:

– Какая частота, Кеннет?

Я решил ехать домой. Взять пива из холодильника. Включить ящик. Просмотреть все пятьдесят семь каналов. Как будто это самый обычный день. Бармен увеличил звук телевизора. Передача началась прямым включением с нашего бульвара. Ведущий приветствовал телезрителей из Одды. На заднем плане стояла толпа зевак. Ведущий был одет в летний костюм и сиял искусственным загаром. И ухмылялся, словно даже убийство на мог принять всерьез.

– Мне всегда было интересно, парик у него или свои волосы, – сказала Блондинка.

Бармен шикнул на нее.

Под аккомпанемент фортепьяно показывали вид Одды с высоты птичьего полета. Это было удивительное зрелище. Всегда думаешь, что знаешь, как именно выглядит твой родной город, а с высоты он кажется совершенно чужим и незнакомым. Узнаешь только отдельные очертания, остальное – нет. Следующие кадры: река Опо, полиция, журналисты, горящие свечи, процессия на бульваре. Репортер сказал, что Одда всегда была спокойным городком посреди романтического Хардангера. А сейчас все тут пребывают в шоке.

– Что за хрень, – сказал бармен. – Ты в шоке, Блондинка?

Процессию сняли так, что казалось, будто на демонстрацию вышло полгорода. Я подумал, что сейчас мир – это то, что ты видишь по телевизору или читаешь в газетах. Картина мира стала миром. Возьми кусочек мира – и можешь приготовить из него все что угодно.

Спиртное подействовало. Комната начала кружиться. Мир жил своей жизнью. Взлетали самолеты. С вокзала отправлялись поезда. Люди встречались. Люди расставались. Девушка ждала автобуса. Мальчик читал открытку. Машины застревали в пробках. Из реки поднимали обломки автомобиля.

Блондинка вскрикнула.

На экране был мой брат. Ведущий спросил, как люди в Одде отреагировали на убийство:

– Пошатнулось ли чувство уверенности?

– Тупой вопрос, – бросил бармен.

Несмотря на полноту, Франк выглядел подтянутым. Он ничего не ответил. Совсем. В кадре появился председатель Эльвестад. Он сидел и рассказывал, как убийство его потрясло и что он думает о семье и друзьях погибшего. С нашей вчерашней встречи он успел покрасить волосы и сейчас был седым как лунь.

Ведущий продолжал:

– Когда же оддовчане смогут вернуться к прежней спокойной жизни?

– Оддовчане? – крикнул бармен. – Оддинцы, придурок!

– А может, это и не парик, – сказала Блондинка.

Алкаш заметил, что у меня звонит телефон. Сказал, что видит, как тот мигает.

– Орлиное зрение, – похвалил я.

– Ты должен ответить, – заявил алкаш.

Я сказал, что не должен. Меня тут нет. Я человек-невидимка.

Алкаш взял телефон и ответил вместо меня:

– Какая частота, Кеннет?

Он передал мне мобильный. Звонила завотделом. Спрашивала, все ли у меня в порядке. Я сказал, что слегка занят. Она спросила, где я. Я ответил, что упал в реку и пытаюсь добраться до берега. Не могла бы она позвонить попозже?

Пауза. Алкаш заржал. Заведующая сказала, что мне бы взять отгул на пару дней. Расслабиться. Съездить куда-нибудь. Это пойдет мне на пользу.

– Позаботься о себе, – сказала она.

Я ответил, что, по счастью, уцепился за толстое дерево. Но боюсь, скоро меня снесет холодной волной.

– Звони если что, – сказала она.

Алкаш попросил у меня телефон. Сказал «алло» и предложил свежую шутку:

– Что будет, если из Норвегии выкинуть всех беженцев?

Заведующая положила трубку.

– Какая частота, Кеннет?! – крикнул алкаш.

Передача закончилась. Бармен начал щелкать по каналам и остановился на трансляции матча Бразилия – Коста-Рика. Бразильцы играли отлично, выбиваясь в фавориты. Подействовал ли на меня алкоголь или желтый цвет бразильских футболок, но в голове что-то щелкнуло. Открылось. Какой-то маленький нюанс. Я понял, что мне нужно на улицу. Сидеть больше нельзя. Нужно встать и пойти навстречу солнцу.

Я попросил счет.

– Уходишь? – спросила Блондинка.

– Надо припудрить нос.

– Вредина.

– Час продлевает желание, – изрек алкаш.

Когда я полез в бумажник, из него что-то выпало. Фотопленка. Все это время она лежала у меня в бумажнике. Я поднял ее и посмотрел на Ирен. На этих фотографиях она получилась хорошо.

~~~

По-над горами катился гром, тучи казались переполненными, но дождя не было. Я вел «вольво» через центр. По мосту, вверх по Скулегате, вокруг ратуши, вниз по Рёлдальсвейену, заворачивая в переулки, проезжая мимо бульвара, где телевизионщики сворачивали аппаратуру после съемок.

Желтой футболки нигде не было.

Улицы почти опустели. Может быть, люди опасались дождя. Я проехал до приюта и оставил машину у озера. Не знаю почему, но я ожидал увидеть у входа охрану или полицию, а на деле – войти оказалось проще простого. На первом этаже чувствовался едкий запах горелого дерева.

На кухне темнокожий мужчина мыл посуду. Он поздоровался со мной и вернулся к своему занятию. Я прошел в гостиную. Люди сидели небольшими группами. Кто-то курил. Кто-то смотрел телевизор. На руках у матери спал ребенок. Остальные били баклуши. Часы на стене показывали полдевятого.

Я откашлялся и сказал, что ищу мальчика. И тут понял, что не знаю его имени.

– «Рональдо», – сказал я.

Люди заулыбались, некоторые потупились.

– «Рональдо», – повторил я.

Мне не ответили. В комнате стало тихо. Только часы тикали на стене. Мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся и оказался нос к носу с тощим бородатым мужчиной. Он сказал, чтобы я следовал за ним. Мы прошлись по коридору и оказались у двери с табличкой: «Фолкедаль».

Человек, который, как я понял, и был Фолкедалем, сел за письменный стол и начал поигрывать шариковой ручкой. Очевидно, он появился здесь недавно, поскольку раньше я с ним не пересекался. Фолкедаль смотрел на меня как на синоптика, пообещавшего плохую погоду:

– Позвольте полюбопытствовать, что вы здесь делаете?

Я ответил, что здесь живет один мальчик. Фолкедаль спросил его имя. Я ответил, что мальчику девять лет и ходит он в бразильской футболке. Фолкедаль молчал. Потом поинтересовался, не желаю ли я услышать, что ему хочется сделать со всеми журналистами, которые приходили сюда за последние дни.

– Я здесь не как журналист, – возразил я.

– Мне известно, кто вы.

– Раз так, я могу не представляться.

Больше я ничего не сказал. Обычно, когда меня спрашивали, где я работаю, я отвечал, что в газете. И это не означало, что я стопроцентный идиот. Я мог быть и наборщиком, и секретарем, и шофером. Или просто менять там лампочки.

Фолкедаль сказал:

– Журналисты говорят об ответственности перед обществом и свободе слова. Они думаю, что их работа – исключительная. А когда доходит до дела – просто валят все в одну кучу, верно? Смешивают несколько историй, режут их и склеивают в сюжет, так?

Спорить я не стал. Просто подумал, что все нужно было понять раньше. «Рональдо» говорил, как однажды ночью поздно вернулся домой и на него накричали и что он видел, как умирает человек. Дин Мартини толковал про реку, которая превращается в плывущего медведя. Про то, что маленьким мальчикам нужно остерегаться реки. Взаимосвязь надо было уловить раньше.

Фолкедаль сел на стол.

– Вы выпили? – спросил он. – От вас пахнет спиртным.

– Я просто хочу поддержать уровень жидкости в организме.

– Уровень жидкости?

– Да, привычка.

– Представьте себе мальчика, которого увезли за границу, – сказал Фолкедаль. – Допустим, он вместе с дядей. Или, допустим, с каким-нибудь другим родственником. Допустим, когда они приезжают, дядя оставляет мальчика у телефонной будки, а сам говорит, что пойдет и раздобудет документы. Говорит, что мальчик должен быть в будке и ждать звонка. Мальчик должен пообещать, что никуда не уйдет, пока телефон не зазвонит. Когда вечером аэропорт закрывается, охранники обнаруживают в будке мальчика. Мальчика, который ждет звонка и никогда его не дождется.

Фолкедаль прогулялся до окна и снова сел.

– Хорошая история, не так ли? Хотите услышать еще?

Я уставился в пол.

Фолкедаль продолжал:

– Слышали о мальчике, которого обманули на корабле, который, как он думал, идет в Италию? На корабле ему сказали, чтобы он продал почку. Иначе его грозили выбросить за борт. А на деньги, которые он получит за почку, он сможет купить корову, стиральную машину и детский билет на самолет.

Я спросил, откуда этот мальчик.

– Из Румынии, – ответил Фолкедаль. – Или из Албании, Молдовы, Венгрии. Кто знает?

– Как его зовут?

– Его зовут Стефаном. Или Томасом, или Дьердем. Кто знает?

– Он сейчас здесь?

– Кто знает? Он может быть где угодно.

Фолкедаль достал пачку сигарет и закурил, не предлагая мне.

– Он цыган, вы ведь это знаете? – Он сказал это так, будто это все объясняло.

Я не ответил.

– Я сам искал именно его, но не мог найти. Зачем он вам? Он имеет какое-то отношение к убийству?

Фолкедаль говорил без обиняков и ждал, что я ему отвечу. Но я не знал, что ему отвечать. Я знал только, что беспокоюсь за «Рональдо». Я дал Фолкедалю мою визитку и попросил его позвонить, если мальчик появится.

– Мечтать не вредно, – сказал Фолкедаль.

Я поблагодарил его и вышел из кабинета. Заглянул в гостиную. Там все было таким же, как и пятнадцать минут назад. Передвинулись только стрелки часов. Но вместо того, чтобы направиться к выходу, я поднялся на второй этаж. Люди сидели в коридоре и в комнатах. Они смотрели на меня с недоверием и беспокойством. В одной комнате трое мужчин сидели за компьютерами. На одном была майка с портретом Эминема. На мониторах у двоих был открыт сайт «Найди друга» – или что-то вроде этого.

Я вышел, сел в машину и поехал через Эйдесмуен. Вдруг до меня дошло, что беженцы здесь чужие, но изо всех сил пытаются стать своими. Что, кстати, и своим тут плохо удается. В Эррафлоте я увидел знакомый домик, забравшийся высоко на гору. Я припарковался на своем обычном месте. Сразу же я заметил, что в доме – дети. Работал телевизор. На долину надвигалась пелена дождя, похожая на мокрый тюль, натянутый между горами. Жара последних дней взорвалась крупными каплями. Мгновение – и все стало мокрым. Франк рванулся в сад – спасать газеты, подушки и одежду. Я пригнулся к рулю, хотя мог бы этого и не делать: братцу явно было не до меня.

Как часто я останавливался здесь. Было время – я каждый вечер приезжал сюда. Сидел в машине перед домом и курил, надеясь увидеть в окно Ирен. Может, она случайно выйдет и перебросится со мной парой слов. Ей жутко не нравилось, что я тут останавливаюсь.

Она была единственным человеком, любить которого мне было нельзя. И, наверное, поэтому я ее любил. Может быть, я не мог любить то, что у меня и так есть. Не знаю. Просто однажды я сделал вывод, что люблю ее.

Странно. Я так долго, бывало, ждал снаружи. Мечтал, чтобы она стала моей. А теперь мне хотелось, чтобы она просто была со своей семьей. Обнимала детей и читала им книжки на ночь.

Дождь заливал ветровое стекло, тротуар, крыши домов. Я набрал ее домашний номер. Франк тут же снял трубку. Я спросил, есть ли новости. Нет, сказал он. Его фигура маячила в окне, но лица видно не было.

– Почему тебя не было на съемке? – спросил Франк.

Я не ответил. Он спросил снова.

– Потом объясню, – ответил я.

– Лучше сейчас.

Некоторое время мы молчали. Я забарабанил пальцами по рулю и магнитоле.

– Ты где? – спросил он.

– Только что приехал домой, – сказал я.

Снова пауза.

– Ты выпил?

– Всего пару глотков.

– И вел машину?

– Всего пару километров.

– Ты никогда не поумнеешь.

– Франк, мне хочется, чтобы она вернулась домой, – сказал я.

– В каком смысле? – спросил он.

– В прямом.

– А зачем ты вот так это говоришь?

– Не знаю.

Я спросил, не хочет ли он объявить Ирен в розыск.

– Сначала поищу сам, – ответил Франк.

– Где ты собираешься искать?

– Поглядим.

– Она не могла просто раствориться в воздухе, Франк.

– Такое уже случалось. Такое случается постоянно. Люди просто исчезают.

– Она вернется, – сказал я, заканчивая разговор.

Я сидел, положив руки на колени. Дождь стал потише, капли помельче. Я вышел и встал рядом с «вольво». Дождь тут же окатил меня водой, и она заструилась по лбу, шее, груди. Я стоял так, пока не промок насквозь. Потом тихо поехал в центр.