Текст книги "Плывущий медведь"

Автор книги: Фруде Грюттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

~~~

Я невольно усмехнулся. Хотя было совсем не весело. Я сидел перед больницей в моей «вольво» и слушал радио. Ждал, что она позвонит. Ждал, что она передумает. Ждал, что она будет жалеть. Она всегда жалела. Всегда передумывала.

В этот раз она не пожалела.

Позвонил Мартинсен. Приглашал выпить пива в отеле. Говорил, что разочаровался в коллегах. Слишком молодые и заурядные. Я не спеша поехал к центру. Подумал, что Мартинсен молодец. Он из тех людей, что постоянно в движении, для которых остановиться означает умереть. Он знал, что ему нужно. Вот что отличает журналиста от того, кто только думает, что он журналист. Чутье. Стремление. Желание проникать в тайны.

Помню, я читал биографию Виджи, самого первого фотографа бульварной прессы. Так тот спал в одежде, у него в машине лежала полицейская рация, а на события был особый нюх. В шляпе и с сигарой в зубах прочесывал он Нью-Йорк в поисках свежего трупа. И часто оказывался на месте преступления раньше полиции. Вспышки его фотоаппарата освещали темные переулки. А наутро Виджи продавал фотографии с места убийства или несчастного случая тем вечерним газетам, которые больше платили.

Когда я вошел в бар «Лотефосс», все посетители как один подняли на меня взгляд. Как будто вошел чародей, который избавит их от всех бед. Но, увидев, что это всего лишь я, они снова уставились в свои стаканы. В Одде был тихий вечер. Сейчас все вечера в Одде были тихими. Одда была похожа на Мемфис после Элвиса. [5]5
  Мемфис – город в США (штат Теннесси), родина Элвиса Пресли.


[Закрыть]

– Ну как? Начали линчевать? – спросил я Мартинсена.

Он сидел в баре с журналистом из газеты «Афтенпостен» – очевидно, своим знакомым. Тот представился и сказал, что «Афтенпостен» интересно, верю ли я в версию об убийстве. Я пожал плечами. Сам «Афтенпостен» считал, что это непременно должно быть убийство. Он ухмыльнулся и сказал, что убийство ему необходимо. Вот уже несколько недель подряд затишье. Надоело сидеть за столом и отвечать на звонки. Удивительно! – сказал «Афтенпостен». Вот уже двадцать лет он пишет для криминальной хроники, и обычно вокруг столько чертовщины, что не успеваешь разобраться с одним сюжетом, как приходится хвататься за другой.

Пил я быстро. Появился местный алкаш и стал вязаться к «Афтенпостену».

– Ты не похож на журналиста, – зашамкал он. – У тебя лицо честного парня.

«Афтенпостен» рассмеялся.

Ближе к полуночи бармен включил звук телевизора. Показывали куски сегодняшней пресс-конференции. Вот – мой братец и парень из Крипос. Смена кадра – журналисты и фотографы в зале. На заднем плане я увидел себя. Зауряднейшая внешность. С такой можно быть кем угодно.

Алкаш уселся за стойку и стал вещать про иностранцев, которые все прибрали к рукам. А что получили те, кто строил эту страну? Он что получил? Вот он что-нибудь получил?

– Ты, что ли, строил страну? – переспросил бармен. – Да ты с семидесятых все дни проводишь на этом табурете!

Мы направились к другим журналистам. Парень из «НТБ» как раз рассказывал про Сараево. Что угодил туда сам не понял как:

– Дело было так… «Эй, кто-нить хочет в Сараево?» И тут случайно я подвернулся. И, дурак, не подумавши согласился.

Остальные рассмеялись. «НТБ» провел рукой по косматой голове. Он рассказал, как они ехали в пикапе по улице Маршала Тито, и тут по ним открыла огонь сербская милиция.

– Эти идиоты палят по всему, что шевелится. Думать уже не успеваешь, – болтал «НТБ». – Просто кидаешься на землю и прячешься за самого большого и толстого. А в тот раз это был Шервен из «ВГ».

Все снова рассмеялись.

– Не знаю, может, щас Шервен на диете, но в тот момент я был несказанно рад его лишним килограммам.

– Страшно было? – спросила «ТВ-Норге».

– Бояться нам нельзя, – ответил «НТБ». – Но опасаться надо всегда, иначе проблемы обеспечены.

Тут к столику подгреб алкаш. Покачиваясь из стороны в сторону, он скрутил папиросу. Зажег ее и с закрытыми глазами запел: «You look wonderful tonight». [6]6
  «Ты сегодня так хороша» (англ.).


[Закрыть]

Я выпил пять кружек по пол-литра, и хоть бы хны. Обычно от такого количества пива я могу напрудить реку, но в этот раз все выходило через поры. Грабеж средь бела дня. Платишь деньги, получаешь пол-литра, а они испаряются.

Я поехал домой. Горели уличные фонари, хотя июльская темнота была всего лишь синеватой прослойкой между домами. Однажды я попадусь. Однажды мне позвонят для серьезного разговора. Однажды меня дождутся в темном переулке. Но до сих пор Франк предупреждал меня обо всех дорожных постах в городе. Поначалу я думал, что это он из братской любви. А потом выяснил, что из собственных интересов. У полицейского не может быть брата-заключенного.

В Тукхейме, уже выключив двигатель, я продолжал сидеть в машине. Через лобовое стекло я смотрел на Одду. Над автобусной остановкой крутилась макдоналдсовская буква «М». На полуострове подо мной сверкающим колье лежала цинковая фабрика. Несколько автомобилей ехали в направлении фьорда. Я смотрел, как огни фар прощупывают повороты. Я люблю ее – кретин! Я хочу, чтобы она была моей, – идиот! Мне просто нужно, чтобы она позвонила. Чтобы сказала, что передумала и выбрала меня.

Помню тот первый раз, когда ей впервые пришлось выбирать из двух братьев Белл. Весь новогодний вечер Франк и я глазели на одну девушку. И после полуночи мы, не сговариваясь, пересекли танцплощадку и оба встали перед ней. Она рассмеялась и поочередно смотрела то на меня, то на него. Потом выбрала Франка, улыбнулась мне и сказала:

– Извини, я выбрала его.

Несколько лет спустя, когда мы уже были любовниками, я спросил ее про тот вечер. Она плохо его помнила. У нее всегда были проблемы с ориентированием и памятью. Я спросил, от чего бы в тот вечер мог измениться ее выбор.

– Это знает только тетушка Августа, – ответила она, поцеловав меня в шею.

– Кто? – спросил я.

– Тетушка Августа, – рассмеялась она. – Тетушка Августа знает все.

Я ей позавидовал. Она ничего не помнила. Я помнил все. Черт, я ношу с собою целый архив. Все ящички. Все папочки. Могу когда угодно раскрыть их. Ее волнение в тот первый вечер. Улыбка, когда она выбрала Франка. Ее платье. Костюм моего брата. Все движения в том танце. Мой пиджак. Табачный дым. Дождь, который встретил меня на улице. Первый день нового года.

Я запер дверь в квартиру. С верхнего этажа слышался чей-то бас и крики. Печальные звуки неудавшейся вечеринки. Я подумал, что лету и вправду не стоит доверять. На столе мигала лампочка автоответчика. Я прослушал сообщения. Одно от Мартинсена, который приглашал меня на пиво. Одно от мамы, которая говорила, что отец вернулся домой.

Душ. Долгий день стекал с меня и исчезал в дырке на полу душевой. Я вытерся и посмотрел на себя в зеркало. Однажды вечером я сказал Ирен, что я слишком толстый. «Ты милый», – ответила она. – «Тебе об этом не говорили?» Она обняла меня и сказала, что я самый милый человек на свете.

Я вспомнил целующуюся парочку на парковке возле церкви. На них падал мягкий свет из салона моей машины. Эта картина наполнила меня одновременно похотью и томлением. Я стоял и шептал: «Не уходи, не уходи».

Как-то я рассказал ей, что разговариваю с ней, даже когда ее нет рядом. О том, что произошло за день. Что я сделал, что думал, что мне снилось. Я говорю с ней обо всем.

– С тобой все в порядке? – спросила она тогда.

~~~

Проснулся я от настойчивых звонков. По тому, с каким ожесточением звонили, я понял, что кто-то давно уже торчит перед моей дверью. Я натянул штаны и пошел открывать. На лестнице стояла соседка. Бровь у нее была рассечена.

– Можно войти? – спросила она.

Я еще не до конца проснулся, но распахнул дверь. Мумуки проскользнула мимо меня, одарив запахом шампуня и парфюма. Она была в черной юбке и белой рубашке навыпуск. Темные волосы собраны в маленький пучок. Мумуки стояла съежившись, как будто вышла в такой одежде на мороз. С верхнего этажа слышалась музыка, топот и крики.

– Что происходит? – спросил я.

Она не успела ответить – позвонили снова. Кто-то жал на звонок, а другие от всей души старались высадить дверь. Мумуки молчала. Я попросил ее пройти в гостиную.

За дверью оказалось четверо парней из «национального ополчения». Двоих я помнил по репортажу про пейнтбол. Другие часто мелькали в Одде. Играли на скачках, ели кур гриль и гадили.

– Мы знаем, что она здесь, – сказал один.

– Кто? – спросил я.

– Мы знаем, что она здесь, у тебя, – повторил он.

– Никого у меня нет.

– Никого у меня нет, – передразнил он.

Они осклабились и потребовали их впустить. Самый длинный сделал пару шагов вперед. Я загородил дверной проем. У парня были черные от снюса губы и выбеленные волосы. Он подошел вплотную и ткнул указательным пальцем мне в грудь. С такой силой, что я невольно сделал шаг назад, споткнулся и потерял равновесие. Я упал и ударился затылком об пол. Парни стояли надо мной. Меня ударили в живот. Воздух пропал. Я съежился и стал ждать нового удара.

Его не последовало.

Я посмотрел наверх и обнаружил соседа. За парнями стоял Аск – огромный груботесаный мужик. Он оттолкнул длинного.

– Спокойно, – сказал Аск. – Нам тут проблем не нужно.

Парень со снюсом на губе пригладил белесый чуб и повернулся к Аску:

– Твоя жена тут.

Аск посмотрел на меня:

– Она здесь?

Я попытался подняться. Все болело.

– Все нормально? – спросил Аск.

Я кивнул.

– Она здесь?

Я покачал головой.

– Она тут! – сказал черногубый.

– Еще что-нибудь? – спросил я.

– Мне жаль, что так получилось, – вздохнул Аск.

Он сказал парням, чтобы те шли обратно. Те запротестовали. Черногубый повторил, что жена Аска – у меня.

Я закрыл дверь и вернулся в комнату. Мумуки сидела на диване.

– Они вас избили? – спросила она.

Я не ответил.

– Простите, пожалуйста, – сказала она.

Я сказал, что ей не надо просить прощения. Ведь не она меня била. Я надел рубашку и предложил Мумуки чего-нибудь выпить. Не дожидаясь ответа, я принес бутылку виски и два стакана. Выпили молча. Музыка на верхнем этаже стала еще громче.

Я кивнул на рассеченную бровь Мумуки:

– В полицию позвонить?

– Нет, – сказала она. – Пожалуйста, не надо полиции.

Мумуки осушила стакан и попросила еще. Я встал и долил ей виски. Она сидела, обхватив стакан тонкими руками. Сказала, что виски хороший. Она жила здесь каких-то три-четыре года, а по-норвежски уже говорила почти идеально.

– Это все из-за того мальчика, – сказала Мумуки. – Которого искали в реке.

– Что именно?

– То же, что и всегда. Людям нужен кто-то, на ком можно оторваться.

Мне это в голову не приходило. Эта шайка – товарищи погибшего. Сущие черти. Им приспичило кого-то побить. Непонятно, что они делали у соседа, но двери Аска всегда были нараспашку. Мумуки спросила, знаю ли я, что случилось с тем мальчиком. Я ответил, что неясно, как он оказался в реке.

Позвонили еще раз. Мы сидели тихо. За дверью что-то разбили: стакан или бутылку. Я уж решил, что сейчас они ворвутся в мою квартиру, но больше ничего не произошло. Снова все стихло.

Я налил еще виски.

– Вы добрый человек, – сказала Мумуки.

Она встала и пошла вдоль книжных полок, рассматривая книги и иногда читая названия. Она сказала, что у меня намного уютнее, чем она себе представляла. Она думала, что все мужчины – неряхи.

– Обожаю читать, – сказала она. – Вы тоже?

Она взяла с полки «Norwegian Wood» [7]7
  «Норвежский лес» (англ.) – роман японского писателя Харуки Мураками.


[Закрыть]и улыбнулась.

– Вам тоже нравится эта книга?

Я посмотрел на нее. Странно. Эта женщина любила Харуки Мураками, изящно одевалась и жила с человеком, который наверняка за всю жизнь не прочел ни одной книги. Я знал, какого о нем мнения окружающие, но Аск мне все равно нравился. Он был вратарем городской команды и завязал с футболом за два года до того, как я начал играть в первой лиге. Иногда он брал тяжелейшие мячи, а иногда пропускал элементарные. А теперь он возит мусор, шляется по кабакам, а дома его ждет самая прекрасная жена в мире.

– Можно я посплю на диване? – спросила Мумуки.

– Зачем?

– Все лучше, чем возвращаться туда.

Я сказал, что она может спать на моей кровати. И застелил постель свежим бельем. Это было сложно сделать с больной рукой, но Мумуки мне помогла. Я пожелал ей доброй ночи. Какое-то мгновение она стояла на пороге, потом повернулась и закрыла дверь. Я включил телевизор. Тело болело после удара, и я бы все равно не смог уснуть. Я щелкал по каналам, пока не наткнулся на старый фильм, где по пустыне ехал поезд. На одинокой станции сошел мужчина в шляпе и черном костюме. Кажется, Спенсер Трейси. Он стоял на перроне посреди пустыни и даже не догадывался, зачем он здесь. Местный телеграфист спросил, зачем тот приехал. Спенсер Трейси ответил, что пробудет тут всего сутки. Телеграфист заметил, что в таком месте сутки могут показаться целой жизнью.

Снова позвонили. Я продолжал сидеть перед телевизором. Через некоторое время звонки и шум голосов утихли. Я встал с дивана и пошел в спальню. Посмотреть, как там Мумуки. На ее лице едва мерцали уличные огни. Одеялом она закрылась только наполовину. И тихо спала, держа в руках книгу «Norwegian Wood».

В ящике ночного столика я нашел пачку сигарет, взял одну, но не зажег. Я вдруг задал себе вопрос: когда в последний раз в моей постели лежала женщина? Подумал про Ирен. Сейчас она лежит в одной постели с моим братом. Я пытался выкинуть эту картинку из головы, но она снова и снова возвращалась. Я старался думать об одной Ирен, об Ирен со мной, но перед глазами маячило: она лежит, прижавшись к моему брату.

~~~

Солнечный свет сочился между шторами. На дворе, должно быть, уже стоял день. Звонил телефон. Я хотел ответить, но не успел встать, как звонки прекратились. С меня градом катился пот. Тело болело. Я подумал про Ирен. Так начиналось каждое утро. Я просыпался и думал про Ирен. Иногда я просыпался с чувством, что за ночь она вышла из меня. Я начинал день свободным человеком. Но тут появлялась она и заполняла меня, находя во мне брешь, которую я никак не мог заткнуть.

– Доброе утро, придурок! – сказал я зеркалу в ванной.

Я принял душ и оделся. Левую руку дергало. Уж не занес ли я в рану инфекцию? Я постучался в спальню. Мне не ответили. Мумуки исчезла, застелив за собой постель. Только роман остался лежать на подушке. Что же с ней будет? Мне бы хотелось, чтоб она сейчас была здесь. Я бы разбудил ее и спросил, чем могу ей помочь. Правда, мне и своих проблем хватало. Я взял «Norwegian Wood» и поставил на полку.

У входной двери лежала газета. Эти идиоты заняли половину первой страницы фотографией двух девиц в легких платьях. Девушки поливали друг друга из садовых шлангов. Заголовок: «А жара продолжается». Мой сюжет поместили в одну из верхних колонок. А продолжение – на следующую страницу, оно занимало ее почти целиком. К статье прилагалась фотография реки. Все бы ничего, но надо же нормально размещать материал. Или у них глаз нет? Мне захотелось позвонить и устроить им головомойку. Прочистить мозги.

Телефон снова зазвонил. На этот раз я успел поднять трубку.

– Доброе утро, – сказала завотделом расследований.

Я не ответил.

– Утро-то доброе? – спросила она.

– Да, а разве нет? – ответил я.

Она поинтересовалась, с какой ноги я встал. Сказала, что попробовала применить разумную осмотрительность. Этому она выучилась на курсах.

– Нужно же испробовать то, чему учишься, – сказала она.

Я спросил, что она будет делать, если это не сработает. Она ответила, что это уже следующий курс. Пауза. Несколько лет назад она пыталась устроить мне тест на летнем пикнике. Это было еще до того, как она стала подниматься по служебной лестнице. Теперь с такими людьми, как я, она держит дистанцию. Я пошел камнем на дно. А она всплыла вверх.

– Тебя не было на утренней телеконференции, – сказала она.

– И что?

– И то! Мы посылаем сегодня еще одного журналиста.

Я подумал, что она умеет говорить о том, что происходит на самом деле. Наверняка она ходила на какие-нибудь курсы, где учат разговаривать без обиняков. Она могла открыто заявить, что пользы от меня мало. Что работаю я плохо. Что положиться на меня нельзя. Что мне нужно подкрепление.

– И кто приедет? – спросил я.

– Эрик Бодд, – ответила она. – Сможешь встретить его в двенадцать?

Я промолчал.

– Ты ангел, – сказала она.

Я позавтракал и поехал в центр. Солнце надраивало горные склоны, тротуары и улицы. Одда была похожа на лист белой глянцевой бумаги. Еще один жаркий день. Еще один потный день. Течение жизни стало скучным, как сюжет мыльной оперы.

Мимо проплывали кусочки снов. Их не было, когда я проснулся, но теперь я видел себя на перекрестке, по пояс в воде. Отец едет вниз по улице в старой «Вольво-ПВ». На заднем сиденье – Франк. Они наверняка меня заметили, но все равно пропали в переулке. Братец обернулся и посмотрел на меня через заднее стекло. Холодная вода сомкнулась прямо надо мной.

В киоске «Микс» я купил бульварных газет. Продавщица спросила, что новенького. Не знаю, ответил я. Она сказала, во всем виноваты беженцы. От них столько проблем.

– Каких проблем? – спросил я.

– Они воры.

– Воры?

– Да, воры и вообще бандиты.

Я пошел к себе в офис. Он находился в здании постройки семидесятых, которое называли Деловым домом. «Бергенские известия» получили там место за особый вклад. Газеты, архитекторы и рекламные бюро должны были трудиться в Деловом доме на благо будущего Одды. Теперь на крыше светилась огромная кегля. А внутри на многих дверях красовалась табличка: «Помещение сдается». Весь первый этаж занимала Служба занятости. Они появились там, когда съехали консультанты. Ума не приложу, что случилось со всеми консультантами из «Хьюстон консалтинг груп». Еще недавно ходили в шикарных костюмах и пахли дорогими лосьонами. А в заключительном отчете составили классификацию, в которой Одду сравнивали с умирающей собакой или спящим медведем.

Обливаясь потом, я потопал на четвертый. Лифт не работал с зимы. Различные владельцы по-прежнему спорили, за чей счет будет отремонтирован лифт. Я проверил электронную почту – надеялся найти что-нибудь от Ирен. Хотя знал, что ничего не найду. Она никогда не писала, но все равно каждый раз я проверял почту с надеждой.

Почитал газеты. Обе напечатали сюжет на первой странице. При этом «ВГ» поместила туда большую фотографию Гутторма Педерсена. Под ней значилось, что сделана она была школьным фотографом пару лет назад. Откуда она у них? Слева был заголовок: «УБИТ, ПОТОМУ ЧТО НОРВЕЖЕЦ?»

Позвонил Самсон Нильсен. Извинялся за вчерашнее. Он просто предприниматель, а «ВГ» сделала ему такое предложение, от которого он не смог отказаться. Просил не воспринимать как личное оскорбление то, что он не предоставил нам вертолета. Он терпеть не может ссориться с кем бы то ни было. Можно как-нибудь загладить эту историю? У него есть дело, которое меня заинтересует. Он ждет на пристани. И если я подойду, то он поведает об этом мне лично. Причем исключительно мне одному.

Несколько лет назад я предложил воскресной редакции написать статью о Самсоне Нильсене. Когда он еще был гонщиком в Польше. Мотодром там был большой, и Самсон Нильсен зарекомендовал себя как одна из звезд Тарновской команды. Нормального ответа из редакции я так и не получил. Но через пару недель спортивный обозреватель съездил в Польшу и написал репортаж.

Самсон Нильсен сказал, что стоит как раз у контейнера, заполненного клюшками для гольфа. Новые клюшки производства знаменитого американского концерна «Пинг» в Фениксе – а в Норвегии они появились благодаря человеку, который был знаком с сыном основателя. Эти клюшки произвели революцию в гольфе. Оптимальный угол между древком и головкой. Я слушал вполуха. Он был предприимчивым парнем. Но многие свои идеи высосал из пальца. В местной газете он писал, что Одда станет столицей гольфа. На месте, где стоял комбинат, будет самое большое в стране поле для гольфа. Он предлагал оддинцам поступить, как индейцы. В США и Канаде индейские племена в нескольких старых резервациях организовали казино. А на заработанные деньги выкупали свои земли. И оддинцы должны поступить так же.

Я сказал, что сейчас подойти не смогу.

Пауза.

– Ты знаешь, что у меня на тебя кое-что есть? – спросил Самсон Нильсен.

Я попросил его повторить. Он повторил, что у него на меня кое-что есть.

– Ты мне угрожаешь? – спросил я.

– Да, – сказал он.

Я подумал, что он может знать про Ирен. Вообще-то я был уверен, что об этом никто не знает. Но можно ли быть уверенным до конца? Город маленький, а вокруг – столько глаз. А может, он имел в виду рекламные тексты, которые я для него писал. Когда я подолгу оставался без дела, то подрабатывал у Самсона Нильсена. Тут можно было поспорить об этике, но об этике вообще можно спорить до посинения.

– Эй, я просто шучу, – сказал Самсон Нильсен.

Какое-то время длилась пауза. Потом я сказал, что на этот раз не могу ему помочь. Положил трубку и позвонил Мартинсену, но он не отвечал. Позвонил Франку – он тоже. Я поговорил с дежурным в полиции. Ничего нового. Никаких арестов.

Я сидел и ничего не делал. Тут нужен был план или программа. Звонить. Спрашивать. Записывать. Искать. Надоедать. Чувствовать себя дерьмом. Делать вид, будто знаешь, что делаешь. А я не знал, за что взяться. Может, начальники в Бергене и правы. Мне нужно подкрепление. Человек, знакомый со всеми финтами и увертками.

Я провел пальцем по монитору. Позвонил домой родителям. Не отвечают. Палец чертил по пыли. Руки казались теплыми и толстыми, как будто распухшими от тепла. Я часто об этом думал. Что скоро и на моем кабинете появится табличка: «Помещение сдается».