Текст книги "Опасно для жизни"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Мирзоян выпятил грудь, которую под пиджаком защищал бронежилет, едва сходившийся на весьма заметном брюшке.

– Я готов рисковать, Виктор Петрович! – сверкнул он черными глазами.

– Тебе, Александр, придется оставаться здесь. Смакаускас знает тебя в лицо.

– К сожалению, – угрюмо бросил Турецкий. В эту минуту по рации поступило сообщение, что снайперы заняли точки наблюдения.

– Снайперы-то не подведут? Надо постараться убрать его до того, как он достигнет своей машины. Там довольно часто подъезжают автомобили на заправку. Могут быть осложнения. И прикрыться машиной ему легче.

– Мой снайпер, тот, что на пятиэтажке сидит, попадает одним выстрелом под основание черепа.

– А его фамилия не Тягунов случайно? – усмехнулся Турецкий 1010
  См. роман Ф. Незнанского «Отмороженный».


[Закрыть].

– Нет, его фамилия Далаватов. Он чеченец, представь себе. Хотя уже лет пятнадцать в Питере живет.

– Это вселяет надежду, – еще раз усмехнулся Турецкий. На самом деле он очень нервничал. Альгерис ничего не ответил вразумительного. Наташа держится молодцом. Но чем все это кончится? «Помоги нам, Господи!» – наверное, впервые в жизни помолился Александр Борисович.

– Ну что ж, через десять минут надо начинать. Жди, Саша, – хлопнул Виктор Турецкого по плечу.

– Да уж ждать и догонять – хуже нет, – проворчал Турецкий поговоркой Грязнова. Через пять минут он услышал в рации голос Гоголева:

– Объявляется пятиминутная готовность. И еще через пять минут:

– Начали! Сантехники пошли к зданию!

– А вот и он! – воскликнул Альгерис, глянув на пейджер. – Твой Ромео! Он взял радиотрубку, набрал номер телефона.

– Смакаускас? – тут же послышался голос Турецкого. – Кантурия будет выпущена из СИЗО в тринадцать ноль-ноль.

– Это поздно, – ответил Альгерис.

– Раньше не получится, – жестко отреагировал Турецкий.

– Ну, значит, Наталья Николаевна падет смертью храбрых ровно в полдень, – подмигнул Наташе Альгерис.

– Никуда она не падет. Ты подождешь. Раньше не получается. Но ровно в тринадцать Нина Вахтанговна будет встречать Тамару у «Матросской тишины». Если ты сваляешь дурака, их встреча не состоится. Это все, что я могу тебе обещать. Дай трубку Наташе.

Наташа опять-таки не слышала, что говорится в трубку. Альгерис заслонял ее рукой. Из реплик своего похитителя она поняла, что Турецкий просит отсрочки. Они не могут ее найти! Наташа зажмурилась, поставила себя на место Александра. Конечно! Он боится за нее, он каждую минуту боится за нее. И это ему мешает. Думать. Действовать хладнокровно. Альгерис протянул трубку в ее сторону, не приближаясь к ней.

– Ну скажи что-нибудь. Спой, ласточка, спой.

– Нас не надо жалеть, ведь и мы никого б не жалели… – громко произнесла Наташа. Альгерис отключил трубку, удивленно посмотрел на женщину.

– Тебе бы со сцены стихи читать, а не в подвале сидеть, – усмехнулся он. Наташа замолчала. Перевела дыхание, посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать.

Они замолчали. Говорить уже не хотелось. Наташа столько услышала от этого страшного человека, что больше не могла его слушать. Кап… Кап… Кап… Мерные капли опять нарушили тишину подвала.

Затекла спина. Затекла уже другая рука, прикованная к трубе. Она поерзала на своем жестком ложе, растерла свободной рукой поясницу.

– Надоело сидеть? – опять усмехнулся Альгерис. – Немного осталось. – Он посмотрел на свои часы. – А может, тебе в туалет надо? – еще шире осклабился он. «А это мысль, – подумала Наташа. – Может, снимет наручник?»

Она кивнула. Но в этот момент в мерное капанье ворвались посторонние звуки. За дверью подвала (но выше, видимо, у входа в дом) слышался громкий мужской разговор. Альгерис тут же подобрался словно зверь. В один миг он метнулся к женщине, сорвал шарф с ее шеи, сжимая ее горло. Наташа невольно открыла рот, чтобы глотнуть воздуха. В ту же секунду рот ее был перетянут шелковым шарфом, который Альгерис завязал на ее затылке. Затем он в одно мгновение отцепил наручник от трубы и, схватив вторую руку женщины, сковал обе руки.

– Сиди и не рыпайся, – очень тихо произнес Смакаускас, глядя ей прямо в глаза. Он на цыпочках прошел к двери, приник к ней.

– Да здесь надо всю батарею менять. Слышь, Григорий?! – крикнули из-за двери. Но не рядом. Все так же сверху. – Куда весь чемодан-то уволок с инструментом? Да надо Кольке позвонить, чтобы батарею новую приволок, – продолжал кричать мужчина. Ему что-то отвечал другой. Но слов было не разобрать. Потом послышались удары по трубам, которые гулко отзывались в подвале. Заверещал телефон. Альгерис схватил трубку, услышал в ней голос Ильича.

– Что происходит в здании? – зашипел Альгерис.

– Пришли проверять трубы. Перед включением отопления, – очень тихо зашептал в трубку Ильич.

– Это что, облава?

– Нет, нет, – уверенно ответил Ильич. – Ходит главный инженер больницы. Я его знаю. С ним два сантехника. Но он сказал, что они пойдут смотреть подвал.

– Запрети им! – зарычал Смакаускас.

– Ты в своем уме? Как я могу запретить? Я ведь не хозяин здесь.

– Ну… Задержи их наверху под любым предлогом. Скажи – сортир течет или еще что-нибудь. Задержи на пятнадцать минут. Понял? – грозно произнес он.

– Понял. Один из сантехников у входа с батареей возится. Да вот к нему еще один подгреб. Батарею в руках тащит. Я в окно вижу.

– Делай что хочешь, но чтобы пятнадцать минут у меня были! Иначе вторая пуля твоя! «А первая?» – подумала Наташа, и липкий ужас опять разлился по всему ее телу.

Альгерис злобно глянул на нее. Взял «беретту», задумчиво тряхнул ее на ладони, взвел курок. Наташа зажмурилась. Но выстрела не было. Мужчина поставил «беретту» на предохранитель, положил пистолет на доску-столик и начал щелкать кнопками радиотрубки.

– Нино, – тихо проронил он, – как у тебя?

– Я собираюсь ехать за Тамрико! – радостным голосом отозвалась Нина Вахтанговна. – Звонил замгенпрокурора Меркулов. Он сказал, что в час дня она выйдет. Предложил привезти ее сюда. Я отказалась. Ты – молодец!

– Пусть выпустят раньше! – приказал Альгерис.

– Раньше не получается. Все согласовано на тринадцать, – начала заводиться Нино. – Подержи бабу еще час! Я требую! Я прошу тебя, – умоляюще сказала она, – иначе все сорвется. Тамрико не отдадут.

Альгерис сунул трубку в карман. Посмотрел на пленницу. Она отвернулась к окну. По щеке ее текла слеза.

– Ну вот что, – решил наконец он, подходя к Наташе и присев перед ней. – Мы сейчас выйдем отсюда. Будем идти в обнимку. Ты будешь под моим прицелом. Мы должны выйти из ворот и сесть в машину. Это рядом. Три минуты ходу. Чуть рыпнешься, застрелю. Ты уже меня знаешь… Наташа всхлипнула, сжала губы.

– Нет, так не пойдет, – задумчиво проговорил Альгерис. Он быстро подошел к столику, разбил ампулу, вскрыл упаковку со шприцем, набрал в него желтоватую жидкость.

– Давай руку! – приказал он Наташе, схватив ее за руку. Та в ужасе задергалась, мотая головой.

– Дура! Я сейчас убивать тебя не собираюсь, мне выйти с тобой надо.

Все это он говорил скорее для себя, поскольку Наташа, придавленная к стене его могучим телом, не могла сопротивляться. Найдя вену, он пережал ее руку выше места укола. Другой – ловко всадил шприц, ослабил хватку. Жидкость потекла в вену.

– Они выходят, – послышался в рации голос Руслана.

– Хорошо, Руслан. Веди его. Главное – не дать ему дойти до машины.

Вышедшая с дальней стороны здания пара представляла собой довольно странное зрелище. Приличного вида женщина в светлом плаще медленно шла к воротам больницы, то и дело спотыкаясь и покачиваясь. Лицо ее озаряла странная улыбка. Ее тесно прижимал к себе шедший рядом мужчина. Одна его рука была просунута под плащ женщины. Можно было подумать, что он хочет явственнее ощущать тело возлюбленной. Другой рукой мужчина крепко держал даму за руку выше локтя. Он то и дело что-то шептал ей на ухо. Видимо, какие-нибудь нежности. Дама все продолжала улыбаться. Вообще, можно было подумать, что парочка развлекалась в подвале, из которого они вылезли. Что и предположила смотревшая на них со второго этажа одна из сотрудниц лаборатории.

– Совсем обнаглели! – в сердцах бросила она в спину идущим. Будто они могли ее слышать через запертое окно. – Среди бела дня, прямо в подвале! Баба еще и пьяная к тому же. А со спины – приличная. Плащ хороший. А качается как последний извозчик! Тьфу!

Покачивания Наташи очень мешали Руслану. Альгерис, шедший как бы сзади, поскольку держал одной рукой спутницу, а другой – пистолет у ее спины, в оптическом прицеле СВД лишь на полголовы был левее каштановых Наташиных волос. Женщина постоянно качалась, и голова мужчины тоже перемещалась в перекрестке линий прицела. Руслан все старался совместить его белесый затылок с нужной снайперу точкой.

Пара подошла к воротам больницы. Альгерис глянул на калитку и остолбенел. Всегда открытая для людей металлическая калитка была закрыта.

– Откройте ворота, – крикнул он, останавливаясь прямо перед решетчатой дверцей.

– Главврач велел закрыть. А то с заправки люди в больницу шастают. Вон кражи начались, – сварливо говорил кто-то из будки.

– Слышь, мужик, я тебя по-хорошему прошу. Видишь, женщине плохо? А у меня вон машина в двух шагах. Что же мне, ее через весь двор обратно вести? Наташа продолжала качаться.

– А ты давай сюда ее. Может, ей врач нужен?

Альгерис обернулся. Вокруг никого не было. Эта часть территории была самой дальней и пустынной.

– Хорошо, – согласился вдруг он. – Выйди помоги мне. А то она уж падает, мне не удержать.

Из вахтерки показался мужчина. Альгерис одним движением швырнул Наташу вперед, на ограду, направил пистолет на Гоголева. И вдруг дернулся, рука его чуть опустилась. Раздался выстрел, и Гоголев рухнул на колени, ухватившись за стремительно набухавший кровью рукав. Но взгляд Виктора Петровича был устремлен на Смакаускаса, который, чуть качнувшись на крепких ногах, рухнул вперед, подмяв под себя сползавшую по решетке Наташу.

Через минуту со всех сторон к ним бежали люди. Спецназовцы в камуфляже, отсидевшие четыре часа в засаде вокруг здания. Бывшие «сантехники». Из помещения расположенной напротив ворот бензоколонки выскочил Турецкий, неизвестно откуда там взявшийся. Гоголев и Наташа находились в вахтерке. Виктору кто-то из спецназовцев уже перехватывал раненую руку жгутом. Наташа сидела на топчане. Плащ ее был в крови. Она улыбалась, глядя на окружавших и тормошивших ее людей широкими зрачками, делавшими ее серые глаза почти черными.

– Как вы? – вскричал Турецкий, влетая в вахтерку.

– Я нормально, – ответил Виктор. – Пуля насквозь прошла. А Наталью он, гад, обколол чем-то.

– Наташа, Наташа, как ты? Ты прости меня, – бросился к ней Александр. – Это все из-за меня.

Наташа нахмурилась. Посмотрела на Турецкого. Поджала губы, словно сердилась. Даже отвернулась к окну. Александр растерянно замолчал.

– Лаборатория, – наконец вспомнила она. – Лаборатория, которую ты ищешь. Она в том же здании.

Сергей Николаевич Висницкий сидел в рабочем кабинете. Он ничего не делал. Ничего не хотелось. Даже длинноногой секретарши, уже заглядывавшей пару раз в дверь.

– Пошла! – рявкнул он, когда ее остренький носик опять возник в дверях. Носик всхлипнул и исчез.

«Все к чертям собачьим рушится, а тут еще мокрощелка эта! – в сердцах думал он. – Да еще и среди бела дня!» Часы как раз пропикали полдень. Сергей задумчиво посмотрел в окно.

Тамрико засела прочно. Слава Богу, что она молчит. Слава Богу! Но Нино на этой почве просто рехнулась! Чего стоит эта затея с захватом следователя в заложники. Только в воспаленном мозгу могла родиться эта безумная идея! Но попробуй он в тот момент сказать что-нибудь против! Она загрызла бы его в буквальном смысле слова. И кобель ее, Альгерис, помог бы. Утешало только то, что Альгерис сломает шею на этом деле. В этом Сергей не сомневался. Взять «важняка» в заложники, да еще в одиночку! Это не девок шприцами с наркотой приканчивать. И даже не в парадном стрелять. Кстати, менты пистолетик-то нашли. Ищут уже родимого. Так что из Питера Альгерис не вернется, было у Сергея Николаевича такое четкое предчувствие. А он своей интуиции доверял. Но эта же интуиция подсказывала ему, что пора рвать когти. Почему? – спрашивал он себя. С лабораторией все тихо. Он звонит туда каждый день. Есть у него там свой доверенный человек, о котором не знает никто. Даже Вано. Будь какой шорох, сообщил бы. Уезжать без крайней необходимости не хотелось. Разворует все Ильич тот же. Сейчас бы «законсервировать» производство, пока шум не уляжется, а потом по новой… Еще бы годик поработать на «белке» и легализоваться. Стать политическим деятелем. Выбрать себя в Думу. Войти в партию. Приличную. Например, к Зюганову податься. Есть же у них там коммунист-миллионер. Сергей даже усмехнулся. Он уже забыл, в какой панике находился каких-нибудь три дня назад, когда взяли Тото. Его размышления оборвал голос секретарши.

– Вам какая-то женщина звонит, – сдерживая слезы, сказала она.

– Какая женщина?

– Не знаю. Сказала, из больницы.

Какой больницы? Кто в больнице? Боже, да ведь Илья уже дней пять в больнице. Они все о нем совершенно забыли! Как неприлично! «Скажу, что был в командировке», – лихорадочно придумывал он на ходу.

– Соедини быстренько!

– Сергей Николаевич? – спросил женский голос. – Это врач реанимационного отделения…

– Да, да, – живо откликнулся Сергей Ильич. – Я, видите ли, был в командировке… – начал он.

– Должна сообщить вам тяжелую весть. Ваш брат умер.

– То есть как? – оторопел Сергей. – Он же был средней тяжести.

– Он с самого начала был в тяжелом состоянии. Сегодня ночью развился острый инфаркт. Обширный инфаркт задней стенки миокарда. Мы ничего не смогли сделать. Смерть наступила час назад.

– Что же вы не позвонили? Я бы подключил специалистов! У меня есть самые дорогие препараты! Сергей Николаевич уже забыл, что «был в командировке».

– Вы хоть знаете, где лежал ваш брат? – устало вздохнула женщина.

«Ну да, он лежал в этой…» – вспомнил младший Висницкий престижную клинику, куда госпитализировали брата.

– Простите, я не хотел обидеть, – уже мягче проговорил он. – Просто я потрясен. Это так неожиданно. Неужели ничего нельзя было сделать? Доктор вздохнула, помедлила с ответом:

– Видите ли, он не хотел жить. Это всегда чувствуется. Самые тяжелые больные могут выкарабкаться, если борются за жизнь. А Илья Николаевич не боролся с самого начала. – Она помолчала. – Он оставил вам записку. Когда еще был в сознании. Вам нужно приехать в больницу за свидетельством о смерти. Зайдите в реанимационное отделение. Меня зовут Зоя Сергеевна. Я отдам вам письмо вашего брата.

– Хорошо. Благодарю.

Сергей Николаевич опустил трубку. Нехорошо получилось. Теперь все будут говорить, что он ни разу не навестил брата. А ведь брат – высокое должностное лицо! Конечно, в реанимацию его бы и не пустили, но ведь ни он, ни Нино даже не позвонили в больницу за все эти дни. А все Нино! Это она заморочила всем голову – моя девочка, моя девочка… Вон Иван не выдержал, из дома уехал. Кстати, пора бы ему и вернуться. Уже три дня прошло. Сколько можно сидеть на даче в начале октября? Тем более теперь похоронами надо заниматься. Как это некстати! Вечно Илья все делал не вовремя!

Сергей Николаевич уже поднялся из-за стола, взялся за «дипломат». Телефон опять зазвонил. Но это была его «дельта». Доступная только избранным лицам. Он схватил ее. То, что услышал Сергей Ильич, повергло его в полнейший ужас.

– Что? Что??? – вскричал он, услышав короткое сообщение. Лицо его побелело.

Висницкий заметался по кабинету, бестолково хватая какие-то документы, запихивая бумаги в «дипломат». Схватив плащ, он вылетел из кабинета, едва не сбив с ног секретаршу.

…Нина Вахтанговна просидела в своем «линкольне» у ворот «Матросской тишины» два часа. Она приехала раньше назначенного срока с огромным букетом белых роз. Она сидела в машине, сжимая тонкие пальцы, не отрывая взгляда от дверей, из которых должна была выйти дочь.

«Говорит радиостанция „Маяк“. Московское время тринадцать часов», – сообщил женский голос из портативной магнитолы. Нино напряглась как натянутая струна. Но Тамара не показывалась. Еще пятнадцать невозможно долгих минут она не спускала глаз с дверей. Затем начала звонить. Но все должностные лица – все эти Грязновы, Меркуловы – словно провалились сквозь землю.

Любезнейшие с утра секретарши, ворковавшие сладкими голосами: «Сейчас с вами будет говорить заместитель Генерального прокурора России Константин Дмитриевич Меркулов…» – Или: «Сейчас с вами будет говорить… Вячеслав Иванович Грязнов», – все они оскорбительно равнодушным тоном отвечали ей теперь: «Нет на месте… Вышел… Не известно когда будет…»

Все словно сквозь землю провалились. Даже проклятый адвокатишко, видимо, отключил свою «дельту».

Нина Вахтанговна вышла из машины, направилась к дверям СИЗО. Дежурный сержант объявил ей, что заключенной Тамаре Кантурия мера пресечения не изменена. Все. Нино вернулась в машину, закурила длинную сигарету.

– Домой, – бросила она шоферу.

«Линкольн» рванул с места. Печально качнулись белые розы, любовно уложенные на заднее сиденье автомобиля.

…По квартире метался Сергей. В гостиной стоял чемодан, разинув темно-коричневую пасть.

– Явилась! – кинул он жене, увидев ее в дверях.

– Что происходит? – сухо спросила Нина Вахтанговна, проходя на кухню.

– Что происходит? – Муж кинулся за ней следом. – Твой любовник, твой кретин похитил бабу!

– Знаю, – сдержанно ответила Нино, но глаза ее еще больше потемнели. – Интересно, откуда это знаешь ты, гамахлебуло? Нино стояла у окна.

– Не смей ругаться! – рявкнул Сергей. Он вплотную подошел к жене. – Я не только это знаю. Я знаю, что твой кретин уволок эту бабу в подвал нашей лаборатории! Ты слышишь? Их всех накрыли! Завалено все дело!

– Алгэрыс? – в минуты волнения грузинский акцент Нино заметно усиливался.

– Его кокнули!

Нино оттолкнула мужа, села к кухонному столу, закурила. Длинные пальцы подрагивали.

– Что, и лягушку прохватила простуда? – фиглярствовал Сергей. – Его кокнули, – с удовольствием повторил он, не спуская глаз с окаменевшего лица жены. – Но это еще не все. Ты знаешь, что Вано перевел все деньги с нашего счета за границу, в это чертово Науру? Я только что был в банке. Мы нищие. У нас нет ни копейки. А наш сын сбежал за границу. Слышишь ты, чучхиани? Нино побелела. Глаза ее сузились.

– Что ты сказал? – медленно проговорила она.

– Что слышала! – завизжал Сергей.

– Как ты назвал меня?

Нино поднялась, отодвинула стоящего перед ней мужа. Подошла к раковине, налила воды в стакан. Налила прямо из-под крана, чего никогда не бывало. И стала пить маленькими глотками.

– Я назвал тебя так, как ты заслуживаешь, – грязная. Грязная тварь! – кричал ей в спину Сергей. – Это все из-за тебя! – Он даже ткнул пальцем в ее спину.

– Ну да. Наши победы – это твои победы. А наши поражения – это мои поражения, – словно себе самой сказала она, не оборачиваясь к мужу.

– Да! Да! Твои! – Висницкий словно впал в истерику, и уже ничто не могло остановить его. – Это ты затеяла спасение Тамрико! Тебе плевать на всех, кроме нее! Ты довела до предательства собственного сына! Ты погубила все дело. Ради кого? Ради этой девчонки, твоего незаконнорожденного ребенка, твоего выродка, которого ты нагуляла со своим любовником еще в семнадцать лет. Да об этом знала каждая кутаисская собака! Просто папашу твоего боялись, вот и помалкивали все. Так кто же ты? Чучхиани! Чучхиани чатдахи! Грязная тварь!

Сергей был уверен, что сейчас она бросится на него, вцепится в лицо когтями. Он даже выставил вперед руки. Но жена все так же стояла к нему спиной. Вот как! Оказывается, и этой гордой грузинке можно указать ее место! Обессиленный вспышкой, Висницкий рухнул на стул.

– И я всю жизнь терпел это… – уже тише проговорил он, глядя в стол. – Но теперь этому конец! Ты будешь подчиняться каждому моему слову. Это счастье, что официальный руководитель лаборатории – Ветров. Заметь, это моя идея. Теперь это спасает нам жизнь! Ты что, Нина?

Сергей еще успел увидеть, как длинное лезвие остро отточенного кухонного ножа вонзается в его живот. Потом нестерпимая боль парализовала его. Он лишь безмолвно смотрел в глаза жены, которая молча, тоже не спуская с него глаз, все вонзала и вонзала нож в тело мужа.

…Лишь через несколько минут Нино отступила на шаг, глядя, как размякшим кулем валится на пол окровавленное тело Сергея.

Она подошла к раковине. Вымыла нож, затем руки. Вытерла уже чистое блестящее лезвие. Убрала нож на место. Она больше не смотрела на то место кухни, где расползалась кровавая лужа. Потом Нина Вахтанговна вошла в свою комнату, распахнула окно. Далеко внизу крохотные человечки спешили по своим делам.

«Встать на подоконник, вдохнуть полной грудью воздух и ринуться вниз. Как птица… Интересно, о чем думала Надя, перед тем как шагнуть в пустоту, – подумала Нино, впервые за эти годы вспомнив жену Ильи. – Не знаю, что чувствовала она, а я бы почувствовала освобождение. И ощущение полета». Нина даже подтянулась на руках, стараясь забраться на подоконник.

«Нет, – остановила она себя и захлопнула створки окон. – Было бы слишком большим счастьем разрешить себе этот полет. Я не смогла спасти дочь. Что ж, значит, я должна разделить ее участь. Моя девочка, моя Тамрико…»

Нино еще долго стояла у окна, прислонившись лбом к стеклу. Затем подошла к телефону, набрала номер.

– Это Свимонишвили, – сказала она в трубку.

– Вячеслава Ивановича… – начала было секретарша.

– Соедините меня с Грязновым.

Видимо, голос Нино был столь необычен, что женщина на другом конце провода ответила:

– Хорошо. Подождите минутку. Я попробую.

С двенадцати часов дня инфекционная больница гудела как взбудораженный улей. В каждом отделении заведующие с трудом отгоняли от окон больных, медсестер, даже врачей. Люди, вытянув шеи и отпихивая друг друга, смотрели, как из трехэтажного корпуса вывели высокого, темноволосого молодого человека, отрешенно улыбавшегося крепко державшим его омоновцам.

– Это руководитель АО ихнего, преступного, – авторитетно заявил кто-то из больных.

– Вы что, он же улыбается. Значит, посторонний, – кокетливо ответила ему больная в кудряшках.

– Запредельное торможение, – авторитетно заявила какая-то медсестра.

– Да он пьяный! – опознал знакомые симптомы другой больной.

– Не, обкуренный! – уверенно заявил еще один, лет семнадцати.

– А милиции-то сколько понаехало! – всплеснула руками нянечка.

– А вон парень этот высокий опять к зданию побежал…

– Нашли парня! Это директор ФСБ!

– Все так и бегает то в реанимацию, то в корпус этот.

– Хватит тоже – директор ФСБ! Так, оперативник какой-то.

– Так врачиха-то – заложница, она ж в реанимации. И мент один подстреленный там же.

– Да убило его!

– Ну чего несешь? Я же видел, как его в «скорую» сажали. И докторицу. Вот мужик, что захватил ее, тот точно убитый.

– Никакой он не оперативник! Он из самой Москвы приехал. Мирзоян говорил. Это генеральный прокурор!

– Ну ты, мля, даешь! Телек, что ли, не смотришь? Генеральный прокурор – полный такой мужчина и говорит басом.

– А ты что, с этим разговаривал?

– Глядите, девочки, опять к реанимации побежал. Симпатичный мужчина!

Турецкий действительно до самого вечера бесконечное количество раз пересекал больничный двор. Он следил за работой дежурной оперативно-следственной бригады, вызванной на место происшествия. Уже увезли труп Смакаускаса, действительно убитого одним выстрелом, произведенным под основание черепа. Вовсю шла работа в лаборатории. Пересчитывали коробки с ампулами отравы. Допрашивали перепуганных женщин – сотрудниц.

Потом он несся в реанимацию, где уже знакомый ему по больничному кафе здоровяк, он же гениальный врач, приказывал выдать Турецкому халат и проводил его в отделение.

Наташа и Гоголев находились в соседних боксах. Гоголеву переливали кровь. Возле Наташиного изголовья стояла капельница.

– Ну как ты? – спрашивал Турецкий Наташу. Он и не заметил, когда они перешли на «ты».

– Нормально, – слабо улыбалась Наташа. – А ты?

– Ну как ты? – спрашивал Турецкий Гоголева.

– Я нормально, – бодро отвечал тот. – А ты? Тьфу ты, как сговорились оба!

– Ну как они? – спрашивал тогда Турецкий у гениального доктора.

– Пациент скорее жив, чем мертв. Причем оба, – невозмутимо отвечал доктор.

Александр снова бежал к трехэтажному корпусу. Разглядывал ультрасовременное оборудование лаборатории. И высокого бледного молодого мужчину, ее руководителя.

Ветров был абсолютно неконтактен. Он не отвечал ни на один вопрос, выискивая глазами лысого человека с прищуренным взглядом. Технолога Владимира Ивановича, как называли его сотрудницы. Лысого взяли через час на выезде из города. Об этом Турецкому сообщили по рации.

Ближе к шести вечера первые необходимые мероприятия были завершены. Двери лаборатории опечатали. Разъехались «воронки», увозя задержанных. Саша снова оказался в реанимации.

– Ну что? – опять спросил он завотделением. Мужчина сидел в кабинете, крутя телефонный диск.

– Ну все, – невозмутимо ответил тот. – Гоголеву мы первую помощь оказали. Ранение, к счастью, сквозное, повреждены только мягкие ткани. Обработали рану, перелили кровь. И достаточно. Пусть его в ведомственной больнице наблюдают. А у нас все же инфекционная, сами понимаете. Еще подхватит тут заразу какую. Это я шучу. За ним уже машина приехала.

– А Наташа?

– Наталья Николаевна тоже в порядке. Ну шок, конечно, не прошел еще. Вернее, потрясение. А так что ж, помыли капельницей капитально. Она просила такси ей вызвать.

– Не надо такси. Я ее отвезу сам.

– Если она захочет, – пожал плечами здоровяк.

Через двое суток, ближе к вечеру, Александр Борисович Турецкий сидел в кабинете Меркулова. Был там и славный начальник МУРа Грязнов.

– Молодцы, молодцы, ребята! – нахваливал их Костя. – Давно я такого удовлетворения не испытывал. И лабораторию нашли, и сбытчицу основную взяли. И с убийцей Фрязина рассчитались. Не пристало, конечно, смерти радоваться. Но и огорчаться повода не вижу. Он еще и девушку из обменника убил? Так Денисова рассказывала? – повернулся Костя к Александру.

– Так, – кивнул тот.

– Три убийства: Фрязина, Гнездина и Горностаевой. Плюс похищение человека. Это лишь то, что на поверхности. Можно считать, получил по заслугам. Высшую меру – расстрел. Меркулов глянул на Турецкого.

– Что это ты замороженный сидишь? Не вижу радостного блеска глаз.

– Костя, в этом деле случайностей много. Просто выпал счастливый случай. Спрячь ее Смакаускас в другом месте, мы бы еще год эту лабораторию искали. Да и саму Наташу не нашли бы, – вздохнул Саша.

– Ну ты уж знаешь… Счастливый случай тоже не всякому выпадает. Он, случай, видит, кого осчастливить надо, кто заслужил. Так что не самоуничижайся тут.

– А ведь правда, Костя, – вступил в разговор Грязнов. – Действительно, многое от нас не зависело. Вот Висницкого, например, мы бы к ответственности привлечь не смогли. Его подписи ни под одним документом нет. И Свимонишвили тоже. Если бы она не зарезала его как барашка и не явилась ко мне в кабинет сама. С повинной.

– Да вы что, в самом деле? Меркулов даже остановился.

– Да вы что это, в самом деле? – повторил он. – Случайности – это следствие закономерностей! Они все пришли к своему логическому концу. Я человек неверующий, но в такое понятие, как возмездие, все-таки верю. Каждый получил свое.

– Даже Илья Висницкий? – спросил Грязнов.

– Даже он. Нельзя всю жизнь жить в раковине, ничего не замечая вокруг. Или не желая замечать для собственного спокойствия.

– Может быть, ты и прав, – задумчиво сказал Грязнов. – Знаете, что он в предсмертной записке написал? Он ведь записку брату оставил. А тот так и не приехал ни разу. И все они, весь этот клан, словно забыли о нем. Врачиха мне записку передала, я там был, в больнице. Он написал: «Я знаю, что вы убили Надю. Я теперь все знаю о вас. Будьте прокляты». Надя – это жена его. Года три назад выпала из окна. Считали несчастным случаем. Мужчины помолчали.

– А славный мальчик Ваня Висницкий уже загорает где-нибудь на Лазурном берегу в окружении темнокожих наложниц, – проронил Турецкий.

– На Лазурном? В окружении темнокожих наложниц? Что-то ты не того… – усомнился Слава.

– Жизнь штука долгая, – сказал Меркулов, шагая журавлиными ногами по кабинету. – Наложницы и Лазурный берег – это еще не гарантия покоя или счастья… Пришла же к Грязнову Свимонишвили. Пришла сама. А ведь могла скрыться. Так что… Жизнь сама распорядится. Костя остановился, глянул на сидящих у его стола мужчин.

– Вот что, вы оба мне категорически не нравитесь! Я вам предписываю нынче вечером напиться. Чтобы завтра я имел возможность разговаривать с нормальными людьми, адекватно воспринимающими действительность. Все ясно?

– Ясно, – в один голос ответили приятели, поднимаясь из-за стола.

Турецкий и Грязнов ехали по вечерним улицам. Было решено без слов, что едут они домой к Вячеславу Ивановичу. Дабы неукоснительно выполнить указания заместителя Генпрокурора России.

– Знаешь, – гудел Слава, – ведь знаю, что преступницы передо мной. Что ненавидеть их должен. Но когда они кинулись друг к другу, обнялись и замерли… Это, заметь, в СИЗО, на очной ставке.

– Ты им встречу устроил? – спросил Турецкий, глядя в окно.

– Ну я, – нехотя ответил Слава. – Нужно было очную ставку провести. Вот, представь, они обнялись, замерли. И смеются! Только глаза у обеих влажные… Саша рассеянно слушал друга, думая о своем.

…Он в который раз вспоминал, как они приехали к Наташе домой. Как он втащил два пакета, наполненных кучей всякого разного, купленного по дороге. Пока Наташа отмокала в ванной, он накрывал стол, подходя каждую минуту к закрытой двери и спрашивая: «Где у тебя тарелки?» – Или: «Где у тебя ножи?» – надеясь подкоркой, что она откроет дверь. Но дверь не открылась. Как они сидели потом всю ночь на ее уютной кухне и не могли наговориться. Он все порывался налить ей шампанского, а она все отказывалась, говоря, что ей положены наркомовские сто грамм. За бой на передней линии фронта. И он наливал ей коньяк.

– Твой гениальный доктор говорил, что тебе нужно пить горячий чай. И побольше, – беспокоился при этом Александр.

– Ты его не понял. Под чаем он подразумевал именно коньяк, – объясняла предписания коллеги Наташа.

Он все пытался накормить ее всякими вкусностями. А она все отказывалась, уверяя, что за время своего заточения набрала пару килограммов от неподвижного образа жизни. Он любовался ею каждую секунду. И робел как школьник.

Они сопоставляли свои действия, ощущения на протяжении того времени, когда она была в плену у бандита.

– А когда ты понял про бешеную собаку? – спрашивала Наташа.

– Почему ты произнесла строки Гудзенко? Он мучил тебя? – спрашивал Александр.