Текст книги "Стрельба по «Радуге»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Не понимаю, что смешного?.. – возмущенно начал Уткин, но Турецкий только рукой отмахнулся.

– То, что вы, Павел Степанович, не понимаете, это как раз очень понятно. Но вот вы сами объясните мне, каким образом какой-то мелкий служащий вашего уважаемого производственного объединения посмел взять на себя право издавать приказы за генерального директора? У вас что, так принято?

– Да… нет, что вы, сам удивляюсь! – все еще растерянно произнес Уткин.

– Вот и мне удивительно. Нет, серьезно смешно. Владимир Александрович, – он обернулся к Демидову, – может, вы чего-нибудь понимаете? Тоже нет? Ну, тогда, согласно заключенному нами договору с руководителями производственного объединения «Радуга» об их физической защите, уберите, пожалуйста, мешающее проходу препятствие.

Громоздкий Демидов только казался неповоротливым, благодаря исключительно своим габаритам, но движениям и действиям этого бывшего разведчика из группы спецназа ГРУ, прошедшего более половины Афгана и часть Чечни, мог бы позавидовать любой его коллега-профи. Мускулистый и крепкий, несмотря на возраст, Грошев не успел и сообразить, что с ним случилось, как был взят в жесткие тиски объятий и легко, будто куриное перышко, отодвинут в сторону. Ну, если быть абсолютно точным, то он был просто перенесен с дороги в угол проходной, и там отпущен. Но с места он не сдвинулся, потому что объятья оказались даже для него слишком тесными. Он мог только тяжело дышать. Точнее, пытаться набрать в грудь воздуху. А Демидов, копируя известного киноактера, ограничился краткой фразой:

– Не шали…

– Павел Степанович, – снова сказал Турецкий, молча смеясь, – у вас нет желания пересказать бывшему начальнику службы охраны вашего объединения господину… как бишь его?.. впрочем, неважно теперь, суть изданного вами сегодня приказа?

– Ах, да! – словно вспомнил тот, разыгрывая забывчивость. – Вы же уволены, господин Грошев. Разве вам в кадрах еще не сообщили? Ну, так позовут, обязательно позовут. А вещички свои можете уже собирать.

– По… оп… какому праву? – хрипло выдавил тот, с трудом раздвигая плечи.

– Разрешите мне? – Турецкий взглянул на Уткина и, после его кивка, продолжил: – По причине совершения вами и еще двумя господами, вашими подельниками, уголовных преступлений, предусмотренных рядом статей Уголовного кодекса, одна из которых вам должна быть очень хорошо известна. Вы уже привлекались по ее признакам в две тысячи четвертом году, но вас вывели из-под следствия, благодаря активной помощи неких заинтересованных либо слишком сердобольных лиц, которых у вас теперь больше нет. Это двести восемьдесят шестая статья. Не забыли? Ну, а вчера вы основательно расширили список статей, тоже вам отлично известных: избиения, вымогательство… Все это вам будет предъявлено в ближайшее время. Если не в ближайшие часы. Поэтому постарайтесь оказаться в зоне досягаемости, иначе ваше случайное якобы исчезновение могут посчитать серьезной помехой осуществлению правосудия и квалифицировать сие ваше телодвижение по признакам статьи девяносто первый, пункт два, Уголовнопроцессуального кодекса. Речь там о мерах процессуального принуждения, господин Грошев. А я, как юрист по образованию, просто напоминаю вам то, о чем вы обязаны были отлично знать в годы былой службы в милиции… Павел Степанович, – он указал рукой в сторону лестницы, – можете проходить спокойно. И вы, Сергей Сергеевич…

Весть о происшествии на центральной проходной мгновенно разнеслась по всем корпусам предприятия. Начались шумные обсуждения. Грошев собрал своих охранников, их было немного в утренней смене, всего четверо, и с такой силой, он прекрасно понимал, выходить против почти тысячного коллектива было бы безумием. Мелькнула неприятная мысль о том, что Андрей, со всей его решительностью и бескомпромиссностью, кажется, опоздал. Уже давно, еще вчера, нужно было «разгрести» этот проклятый «птичник», не послушался тот старшего товарища, каковым считал себя Григорий Александрович, и вот – первая болезненная оплеуха.

Что там, о каком таком приказе речь? Ведь кадровик строго предупрежден, чтобы и рта своего не разевал! Он что же, наплевал на прямое указание владельца предприятия?..

Грошев вдруг вспомнил элементарную истину, которую они же вместе и обсуждали с Андреем: пакет акций в кармане ничего не стоит, нужно, чтоб суд это признал и утвердил. Ну, и где же он, твой суд?! Совсем взъярился Грошев, но… на кого? Да где же он, этот хренов Андрей?! Где юрист, где Игорь со всеми его уверениями, что дело будет решено в считанные часы?! Где все они?! Почему он один должен здесь… «обниматься» с этим… мастодонтом?! И Григорий Александрович, нутром уже чуя недоброе, помчался наверх, в «кадры».

Нервно размышляя над всем происходящим, Грошев боковым взором ощутил вдруг на себе ироничный взгляд охранника. Неужели готовы продать и разбежаться, как крысы?.. Он быстро взглянул на охранника, и тот не успел спрятать свой взгляд, смутился. Грошев подошел и медленно взял его за воротник форменной куртки, сжал и жестко притянул к себе:

– Чему радуешься? Тому, что вылетишь сейчас к…? Ну? Отвечай!

– Зря вы, Григорий Александрович, ручку-то отпустите, – и бывший майор милиции Шоркин с силой оторвал от своего воротника кисть начальника. – Говорят, вы того? – охранник наглел прямо на глазах. – Сильно «засветились» вчера? А сейчас сорвалось у вас. Так вот и не знаете, на ком злость сорвать? Отпустите, а то ведь и я могу… сами понимаете… Как это? Необходимая самооборона, да? И почему это я, вообще, должен вылететь? Не вижу серьезной причины. А вчера у меня был отгул, всем известно, свидетели есть. Сечете, шеф? – он насмешливо хмыкнул и… не испугался. В первый раз тихий и покладистый обычно, но суровый в деле Сеня не испугался взгляда Грошева.

– Ах ты!.. – кулак Грошева уже пошел было вверх, но сам же Григорий Александрович вовремя одумался. – Дурак ты, Сеня, ни хрена не понимаешь, – это произнес уже после тяжелой для себя паузы – устало и почти жалобно. – Вот сейчас начнут они крошить наши силы, а ты – с кем теперь? Как на тебя рассчитывать?

– Я – с работой, Григорий Александрович, а интриги ваши я видал, знаете, где? Ну, выгонят, значит, выгонят, я службу себе такую же всегда найду. Шли б вы лучше… в кадры…

«И в самом деле», – вдруг озаботился Грошев и почти бегом кинулся к лестнице.

Давно прикормленный кадровик, как и все они, вообще, из бывших полковников, – кто из армейских, кто из органов, – был типичным представителем руководителей кадрами на предприятиях – лысым и тихим внешне. И лишних вопросов задавать не любил. Его служба всегда протекала в соответствии с прошлой еще, не забытой уставной субординацией и дисциплиной. Где надо, командовал, где требовалось иначе, подчинялся и не мучил, себе голову сомнениями. В нем полностью уверен был Грошев. Впрочем, со слов Андрея.

Он ворвался в кабинет и увидел Егора Филипповича спокойно сидящим за столом и внимательно, через старые, с тяжелой оправой, очки рассматривающим какой-то документ.

– Слушай! – с порога закричал Грошев.

– Нет, это ты слушай, Григорий, – нейтральным тоном перебил его кадровик. – Чего это ты, дружок, натворил такого, что тебя как бы под суд отдавать снова собираются?

Грошев с едва сдерживаемой яростью вспомнил, что Егор в свое время долго расспрашивал его по поводу того, к счастью, не состоявшегося уголовного преследования. И он вынужден был делиться с кадровиком своим прошлым. Андрей, правда, смеялся тогда, обещая Григорию «золотые горы», чуть ли не в прямом смысле. А про кадровика сказал, что помнит того еще по работе в органах, толковый был дядька, так что можно особо не беспокоиться – свой человек. Вот тебе и свой!..

– Какой, к дьяволу, суд? О чем ты? – Грошев поморщился, будто случайно больной зуб языком зацепил. – Выдумки это все, Егор!

– Хороши выдумки… – кадровик откинулся на спинку кресла и ногтем указательного пальца подвинул Грошеву лист. – Вот, можешь ознакомиться и оставить свой автограф.

Кровь бросилась Грошеву в голову, в глазах на миг потемнело, когда он прочитал между строгих слов приказа генерального директора свою фамилию и имя с отчеством. Да что ж это? Неужто, в самом деле, обскакали?!

– Егор, – продолжая морщиться и моргая болезненно глазами, спросил он охрипшим голосом, садясь одновременно на стул напротив письменного стола, – что здесь происходит? Ты ж обещал… нам…

– Чего обещал, Григорий Александрович? – незнакомым голосом переспросил Егор. – Никак не пойму, ты говорил о каком-то новом порядке, а сам… чем занимался? Чего это все корпуса не работают, а какие-то твои делишки бурно обсуждают? Разве мы договаривались, что я, честный и уважаемый служака, на старости лет стану какие-то уголовные преступления покрывать? И вот этого я никак не пойму. Объясни, если я такой тупой?

«Он действительно тупой… – бились мысли в голове Грошева. – Он не хочет понимать… А, кстати, что он должен, вообще, понимать? Он не должен ни во что лезть! Только тогда он будет продолжать занимать своей старой задницей это кресло!..»

– Неужели ты не понимаешь, что это все… выдумки? Ложь! Брехня! Чтобы разбить наше… единство?.. – и сам же поморщился от дурацкого слова, первого, что пришло в голову.

А кадровик вмиг зацепился:

– О каком единстве ты говоришь, Гриша? Попали вы, вижу, вместе с Андрюшей в жопу, вот что, дружок… Единство ему!.. Обошло вас руководство. И никакой Андрей тебя не выручит, потому что ты подчиняешься трудовому законодательству, не имеющему к нашему с тобой старому знакомому ни малейшего отношения. Зато к нему имеют прямое и непосредственное отношение руководители нашего предприятия, чем они и умно воспользовались. Понял, дружок? Расписывайся давай и ступай теперь отдыхать. Думать надо было, Гриша, а не кулаками махать, у тебя уже был прецедент. И этот тебе вряд ли легко сойдет.

– Это почему же? – закипая от ярости, медленно произнес Грошев.

– А потому, дружок, слоеный пирожок, что я видел еще вчера, пока ты, надо понимать, водку жрал, документы из медицинского учреждения. Ясно? А там довольно подробно описана вся твоя «ручная» работа. И хлопцев твоих. Под общим руководством нашего дорогого Андрюши. Вот ведь незадача-то, а? Вот и хотел бы я затормозить, да не могу. Совесть, Гриша, не позволяет… Обещал!.. Знаешь анекдот веселый? Баба мужику говорит: «Ты обещал на мне жениться!», а он в ответ: «Мало ли чего я на тебе обещал!» Понял смысл, нет? Жаль, Гриша… Ладно, распишись и скажи, кому дела свои будешь передавать…

– Я тебе распишусь! – с угрозой прохрипел Грошев. – Я вам всем так распишусь, что мало не покажется! – уже кричал он, не обращая внимания на то, что сам находится в чужом кабинете. – Да я вас всех!.. – он задохнулся, словно захлебнувшись словами. – Вы тут совсем забылись!

– Зря ты так, гражданин Грошев, – с откровенной насмешкой и негромким голосом произнес Егор Филиппович. – Никого ты не испугаешь. И знаешь, почему?

– Ну? – тупо спросил Грошев, приходя в себя после вспышки.

– Потому что думать надо было. Раньше… Ну, не хочешь расписываться, твоя воля, – уже деловито закончил кадровик. – Я тебе приказ, подписанный генеральным директором, предъявил, ты видел. Теперь свободен. Извини, я занят.

И начальник отдела кадров, а по сути, один из важнейших заместителей генерального директора по кадрам, таким взглядом старого, прожженного чекиста окинул Грошева, что Григорию Александровичу сразу стало очень неуютно в этом кабинете…

Грошев медленно шел по коридору, покрытому алой ковровой дорожкой, к своему кабинету и, старательно морща лоб, пытался разрешить возникающие вопросы. А их было несметное количество.

«Он сказал: мало ли чего я обещал?.. Перекинулся, гад… Но где же Андрей? Почему не отвечает?!»

Грошев снова набрал номер Ловкова, и аппарат неожиданно ответил напряженным голосом хозяина:

– Ну, чего тебе?

– Да ты же ни черта не знаешь! – не стесняясь, что его кто-то мог и услышать в кабинетах, закричал Григорий. – Эти же… мать их… приказ повесили!

– Ну, и что теперь? О чем приказ?

– Да уволен я! К ядреной матери!

– Да-а? – протянул Ловков. – А как это у них получилось? Их же не было в офисе. Или они там?

А как они, Гриша, оказались там? Я же тебя предупреждал!

– Они со своей охраной! Прошли… а меня просто отодвинули…

– Все с тобой мне ясно. Ладно, сиди пока спокойно, ты ж грамотный и опытный человек. Я сейчас еду в главное следственное управление при ГУВД, меня туда приглашают для разговора. Не думаю, что будут какие-то большие сложности, они ж в курсе, с кем имеют дело. – Грошев услышал короткий смешок, но он показался Григорию неискренним, а немного как бы притянутым со стороны. – Очевидно, свидетельские показания по поводу безобразий на нашей фирме. Если «птичник» успел опять-таки чего-то там натворить, ох, одна беда с ними! Нет, пора принимать, наконец, решительные меры, кончать с этим бардаком и наводить порядок на производстве и во всех, без исключения, службах…

И опять что-то фальшивое мелькнуло в голосе Ловкова, отметил Грошев. Чего-то Андрей словно не договаривает. Не хочет или боится чего-то?

– Но я ж уволен! – закричал Григорий. – И Егор только что сказал: вполне, мол, обоснованно! Ты хоть что-нибудь понимаешь? У меня башка уже раскалывается! Тут среди них один такой нашелся, что пушку узлом завяжет!

– Так он что, тебя тоже завязал, да, Гриша? – натянуто рассмеялся Ловков. – Ладно, потерпи маленько. Поговорю там, потом подъеду в офис, и мы с тобой займемся делами. Все, я поехал. Жди весточки и не вешай клюва, ха-ха!.. Что, простите? – но этот последний вопрос, понял Григорий, относился уже не к нему. А к кому?

– Кто у телефона? – спросил совсем не старый голос, привыкший командовать.

– А вы сами-то – кто? – не нашел ничего лучшего Грошев. С какой стати он вообще обязан представляться кому-то? Да еще по мобильному телефону Андрея?! И тут его, в буквальном смысле, обожгло. Так там же, наверное… Не может быть! Неужели?!

Но взявший там трубку, видимо, успел узнать фамилию звонившего к Ловкову, и потому не стал повторять вопроса, а произнес уже утвердительно:

– Господин Грошев, постарайтесь в ближайшие час-полтора никуда не отлучаться со своей службы. К вам подъедут, чтобы задать несколько важных, в первую очередь для вас, вопросов. – И из трубки полились короткие гудки.

«Что ж это такое?! Не вешай клюва – не утешение, а еще большая озабоченность… И этот голос – требовательный и очень неприятный, уж точно не несущий доброй весточки. Кто ж это такой?.. А, может, бросить все, послать их по дальнему адресу и уехать домой? Прихватить чего-нибудь по дороге… Что-то грудь давит, надо бы основательно расширить сосуды, что ли?..»

Но окончательное решение так и не пришло, он решил еще немного подождать и вошел в свой кабинет. На службе он себе не позволял пить, но сейчас… В его сейфе – для особых случаев – всегда что-то было.

Грошев подолгу не отпирал сейфа, поскольку в нем у него не было никакой необходимости. Все нужные бумажки лежали в офисе у Андрея. А здешний сейф являлся чистой формальностью. Поэтому и фраза Егора насчет передачи дел прозвучала для Григория поистине смехотворно. Если не издевательски. Какие еще дела? Откуда они могут здесь быть? Есть комната охраны, есть посты, на них – люди. Как, например, – прочитал он когда-то или, может, слышал от кого-то, – сдают вахту моряки? «Справа – вода, слева – берег, вахту сдал… Вахту принял». Так и тут. Сдал – принял, и никаких ненужных разговоров… Ну, пусть подождут, пока он им «сдаст дела». Или передаст их? Один черт!.. А вот спокойный, хоть и напряженный заметно голос Андрея – он совсем не успокаивал, скорее, наоборот, заставлял еще больше волноваться. Оно как говорится? Нету большого шухера, нет и причины для волнений и, тем самым, повышать себе давление… А рюмочку – после вчерашнего – все ж таки можно… нет, даже нужно принять… Час-полтора, надо же? Но вот Андрей-то, значит, едет, а у него, Григория, в этом нет необходимости. Не зовут приехать. Чего ж в этом плохого?

Григорий Александрович уже поднес ко рту полстакана коньяку, когда его целенаправленную мысль оборвал телефонный звонок.

– Господин Грошев?

– Да, я.

– Григорий Александрович?

А вот это уточнение почему-то сразу показалось подозрительным. Но привычка из прошлой жизни сама подсказала ответ:

– Так точно, я.

– Отлично, – продолжил немного скрипучий голос. – У нас к вам просьба, Григорий Александрович. Мы просим вас подъехать в следственную часть главного следственного управления при ГУВД столицы, чтобы ответить на несколько интересующих нас вопросов, связанных с деятельностью организации, в которой протекает и ваша служебная деятельность. Вам не составит трудности подъехать к… одну минуточку… Вот, я буду вас ожидать в двенадцать ноль-ноль. Запишите адрес…

– Мне он известен.

– Тем лучше. Кабинет триста семь, старший советник юстиции полковник Федоров Геннадий Иванович.

«Блин! Одни полковники… – Грошев поморщился и сплюнул в сторону, вспомнив, что и он – тоже бывший полковник. – Вот и дождался… Даже стакан до рта не донес… И что теперь? Надо ехать, а то ведь и почетный эскорт пришлют… Нет, лучше самому…»

Но когда коньяк был выпит, Грошев, совсем неожиданно для себя, подумал, что ехать куда-то с таким запахом изо рта в высшей степени глупо. На машине не стоит рисковать, а на автобусе пусть другие ездят, кому охота. А лично у него такой охоты нет. Зато еще немного принять очень даже будет правильно…

Давно Григорий Александрович не ощущал такой ясной и прочной свободы. Правильно говорили – еще в молодости: один стакан с утра, и ты весь день свободен! Ну, а если свободен, так какого хрена здесь, в этих стенах, где на него уже приказ повешен, груши околачивать? Домой надо! А эти? Следаки? Нужен будет – найдут сами. А ему не приказывали, а только приглашали, и он сам волен собой распорядиться, хочет он принять приглашение или не хочет. И вообще, пошли они все к…!

Долгая грубая тирада прогремела в пустоте небольшого кабинета и заглохла в плотных шторах. Грошев вылил в стакан остатки коньяка, махом осушил его и, даже не заперев за собой кабинет, отправился вниз, где рядом с проходной стояла его машина.

«Надо будет – найдут»… – тупо повторял он, чувствуя, как отступает головная боль, которая, оказывается, мучила его с раннего утра…

Глава шестая
ВОКРУГ ДА ОКОЛО

На Филин звонок бронированную дверь квартиры отворила довольно крупная и крепкая телом женщина в коротком, немного выше колен, атласном синем халатике, перепоясанном на талии чем-то вроде шарфа. Она с легким удивлением взглянула на невысокого гостя и замерла в ожидании, видимо, когда он представится. За эту короткую паузу Филипп успел рассмотреть женщину и даже сделать первые выводы.

Выглядит старше своих лет. Еще к минусам можно отнести ее твердый подбородок и полные щеки, которые, казалось, чуть свисали, как у бульдога, придавая «кирпичному» типу лица выражение суровости. А волосы – ничего, густые и черные, видимо, красит. Они толстым узлом собраны на затылке. И глаза – синие, красивые, еще не выцвели от возраста. Ну, а все, что ниже, – вообще в полном порядке. Грудь, талия, соответственно, бедра и плотные икры сильной женщины. Голова Филиппа доставала только до ее носа, но и это не беда – мал, говорят, золотник, да дорог…

– Здравствуйте, Татьяна… Прокопьевна? – он улыбнулся. – Надеюсь, вам успели сообщить обо мне? Я – Филипп Кузьмич. Извините, я ожидал встретить женщину… еще раз простите, в возрасте, но, ввиду того что вам еще далеко до «возраста», можете звать меня просто – Филя.

– Простофиля? – она улыбнулась удивленно, и правильно сделала, потому что улыбка мгновенно расплавила камень ее лица. И щеки втянулись.

– Можно и так, – засмеялся он в ответ. – А вы знаете… можно, Таня? – она машинально кивнула и он, не прерываясь на паузы, продолжил: – Вам удивительно идет улыбаться. Улыбайтесь перед зеркалом почаще, заботы будут гораздо меньше тревожить. Поверьте, по себе знаю… Так можно войти? Или… – он быстрым, но «проницательным» взглядом окинул ее фигуру… – Или, я не вовремя?

Она машинально тронула лацканы халатика на груди. А он мгновенно среагировал на этот ее жест: «Да не тут тебе надо, а полы впору вниз оттягивать». Но, очевидно, его легкая усмешка сказала ей меньше того, на что он рассчитывал, и Татьяна Прокопьевна, чуть отступив в сторону, сделала гостеприимный жест: проходите.

– Извините, Фи…

– … ля, – закончил он.

Она, наконец, открыто рассмеялась. Исчезла настороженность в глазах и, вообще, во всей фигуре, замершей, словно боксер в ожидании гонга. Либо борец-полутяж…

– Вы меня тоже извините за некоторый беспорядок. Решила люстру в кои-то веки помыть. Собралась, начала, а тут – звонок. Думала, успею, увы, придется отложить… – она сказала это так сокрушенно, что человеколюбивое сердце Агеева едва не разорвалось от жалости.

– Что вы, что вы! – заторопился он. – Бога ради, не отвлекайтесь от своих дел! А что у вас за люстра-то? – спросил, входя вслед за хозяйкой в большую комнату – гостиную. – Мама родная! Вот это великолепие! Красота-то какая, а?

Большая, на восемь рожков, хрустальная люстра с ограненными шарами и дубовыми листьями сверкала великолепием. Филипп видел однажды подобную в доме одного очень крупного военачальника. И восхищался тогда. Не захотел скрывать своего восторга и сейчас, видя, что хозяйка буквально расцветает от его комплиментов. Но он решил не останавливаться на уже отчасти достигнутом и продолжил свои восторги:

– А знаете, Таня?.. – он сделал паузу и окинул еще раз взглядом люстру, а потом и хозяйку. – Она вам очень идет.

– Что-о-о? – женщина округлила глаза, рот приоткрылся, и щеки окончательно втянулись.

– С удовольствием объясню, – он продолжал ее разглядывать, даже голову немного склонил набок, как художник. – Вещи в доме, как правило, говорят о хозяевах гораздо больше, чем сами хозяева об этом думают. Если думают. Бывает так, а в нашей работе это не редкость: придешь и смотришь. Не вписывается человек в созданное им же самим для себя пространство. Вещи – словно чужие, не из этого дома, не от этого человека. Или, думаешь, наоборот: он не нужен этим вещам, он здесь чужой, не его это дом. А сам человек живет и не знает, но чувствует неуют, не свою тарелку, понимаете?

Она улыбалась, медленно кивая.

– А в данном случае все идеально: это – ваше пространство. И люстра – она именно ваша. И все это великолепие вокруг вас: эти зеркала, тяжелые портьеры на окнах, хрусталь там, и здесь, над головой. Основательность такая, она именно вам к лицу, понимаете? Это – ваше! Ну, знаете, как еще бывает: сидит женщина в автомобиле, а смотрится чертиком в банке. А пересади ее в другую машину, и – идеальная картинка, просто замечательно: дама в интерьере! Вот и вы так сейчас… – он засмеялся и потер руки. – Так чего вы тут не домыли?

Давайте, помогу. А то, я гляжу, стремянка эта явно не на вас рассчитана. Опасная фитюлька, а мне ничего. Показывайте, чего там осталось, а временем я располагаю вполне и вопросы свои, если вы позволите, всегда задать успею. Не стесняйтесь, мужчине это делать легче.

Но у нее был другой взгляд на то, кому и что легче.

– Осталось совсем немного, и говорить смешно, тем более утруждать вас. Я сама. Но если все-таки хотите помочь, подержите, пожалуйста, стремянку, а то я забираюсь на нее и боюсь…

– Вот и я о том же. А помочь – с огромным удовольствием.

– Да что вы? – она кокетливо покачала головой, отчего ее волосы чуть не рассыпались, и, намочив в тазике тряпку, стала ее выкручивать. Потом начала боязливо подниматься по ступенькам стремянки – всего-то три, а страху не оберешься, такое выражение застыло в ее глазах.

– Не бойтесь, я вас держу, – сказал Филипп.

Одной рукой он крепко обнял и притянул, почти притиснул, ее бедра к своей груди, а другую прижал к ее животу, не давая телу откачнуться. Устойчивая поза. Но бедра-то ее вмиг напряглись, едва он обхватил их, а живот напрягся до каменного состояния. «Сильна женщина, – мелькнуло в голове. – Можно сказать, классическая кариатида… А я кто тогда? Гераклюс какой-нибудь… провинциальный?»

– Вам удобно? – наивным голосом спросил он.

– А вам? – донеслось сверху.

Филя задрал голову, а заодно потерся щекой и подбородком о выпуклое бедро и ответил беззаботно:

– Век бы держал… А вы не берите в голову, это не наглость с моей стороны, просто таким вот образом вам же, Танечка, спокойней. Надежнее.

– Да?.. А вы сами-то надежный человек?

«О-о, а это уже серьезно…»

– Друзья и коллеги считают надежным.

– А сам… э-э, сами?

– А иначе жить нельзя.

– Вы всерьез так думаете? Или это у вас…

– У нас, могу повторить, просто нельзя было иначе. За моей спиной весь Афганистан и часть Чечни, если это вам о чем-нибудь говорит.

– Говорит… У меня папа там был…

– Знаю. Генерал Милютенко – отличный мужик. У нас он был тогда полковником.

– Вы знали его?

Ноги женщины сильно напряглись. Филя усмехнулся: он действительно пару раз видел в Кабуле этого полковника внутренней службы. Говорили, что тот толковый мужик, но, что важнее, он грамотно ставил на ноги у Бабрака Кармаля новую революционную милицию.

– Да кто ж у нас не знал Прокоп Игнатича?.. Мне, Танюша, другое странно…

– Что именно? – в тишине над головой Фили тонко зазвякали хрустальные подвески.

– Можно правду?

– А вы сомневаетесь в том, что я способна понять? Не бойтесь.

– Не боюсь… Вы сами не бойтесь, расслабитесь, я вас не уроню. Да вы вовсе и не тяжелая… Наверное, я не то скажу, но… Объясните мне, как такая прекрасная женщина, дочь боевого генерала, могла терпеть рядом с собой такое ничтожество? Извините за грубость.

Женщина глубоко вздохнула, помолчала и ответила:

– Ну, я закончила, спасибо. Помогите мне спуститься…

Филипп еще крепче прижал Татьяну к себе, снял ее со стремянки и, присев, аккуратно поставил на пол. Улыбнулся, не поднимаясь, и снизу вверх посмотрел на люстру.

– Ух, красотища! – потом перевел взгляд на хозяйку и потряс перед собой ладонями. – Прямо, как вы, мадам. Ну, здорово! – и поднялся.

Он и не ждал ответа на свой вопрос, это был своеобразный манок, совмещенный с тестом: как отреагирует? Молчание ведь – тоже ответ. Если оно многозначительное. Или неприятное. Но Татьяна не забыла и сказала, стараясь не глядеть на него:

– Я понимаю ваш интерес… Филя, и как бы мне ни было противно…

– Простите, Танечка, – он предостерегающе поднял ладонь, – если вам мой вопрос отвратителен, считайте, что вы его просто не расслышали. Не стоит себя насиловать, есть вещи куда более простые и понятные. К тому же я слышал о вас прекрасные слова от ваших знакомых, которые, кстати, и жестоко пострадали, в первую очередь, от этого человека. А у них буквально каждая фраза начиналась: «Теть Танечка!», представляете? Вот так! – он засмеялся, чтобы разрядить тяжесть своих слов. – Вас же любят. Потому что знают. И понимают, я так думаю. А мне хотелось бы с вашей любезной помощью, ни чуточки не задевая самолюбия и не вызывая вашей душевной боли, составить для себя… ну, и для дела, естественно… психологический портрет облеченного большой властью человека. Возможно, даже и не самого отвратительного представителя власти, который считает, что ему разрешено совершать, причем неоднократно, уголовные преступления, не неся при этом ни малейшей ответственности. Откуда она проистекает, такая странная уверенность? Но, повторяю, вы тут совершенно ни при чем. Ни вы и ни ваш славный отец. Ну, о сыне, увы, пока ничего не могу сказать с такой же уверенностью. Так что если сможете теперь, то не сочтите за труд, уделите немного времени… А тема? Ну что, тема? К сожалению, увы, не самая приятная. Но я снова обещаю, что буду максимально уважать и щадить ваше самолюбие.

Она внимательно выслушала, не поднимая глаз, а в конце его речи кивнула пару раз и уже собралась ответить, но ее перебил телефонный звонок. Татьяна чуть поморщилась, будто он прервал какую-то важную для нее мысль, и оглянулась в поисках трубки мобильного аппарата. Он оказался на холодильнике. Взяла, включила.

Голос звонившего был достаточно громкий в тишине гостиной, и Филипп слышал почти весъ текст.

– Ма, я у отца, и домой, наверное, сегодня не приеду, понимаешь? Ему очень плохо. Очень, ма…

– Наконец-то! – голосом, полным сарказма и пренебрежения, ответила Татьяна, искоса посмотрев на гостя: может, хотела понять, слышал ли он сказанное ее сыном.

– Ты чего говоришь?

– А то и говорю, что услышал меня Господь… Поделом! А меня он не интересует. Как и твои личные отношения с этим человеком. И последнее, даже не думай везти его сюда! Не пущу! Я его ненавижу, и тебе это известно!

– Ну, мать! Ну, ты даешь! За что ненависть такая?

– За все! Он отлично знает сам, спроси у него, если желаешь. И помощи от меня пусть не ждет! А если ты будешь возвращаться домой поздно, предварительно позвони, я тебе одному дверь открою, – и Татьяна со злостью отключила телефон и швырнула трубку на диван.

– Круто вы, однако, – мягко одобрил Филипп.

Женщина быстро взглянула на него и ответила, прерывисто дыша:

– Это все пустое, вернемся к нашему разговору… Я ведь обещала вашему весьма любезному коллеге, звонившему мне, и, разумеется, сдержу свое обещание. Пройдемте на кухню, я поставлю чайник, да и сама переоденусь, мне, право, неудобно, вы ведь застали меня…

– Боже упаси! – воскликнул Филя. – Умоляю, не портите прекрасного впечатления! Вам невероятно идет этот наряд. Можно, я еще полюбуюсь, а? – совсем по-простецки попросил он. – Ну, пожалуйста! – и он с такой выразительной тоской посмотрел на нее, что Татьяна неожиданно зарделась.

– Ну… если вы… если вам… – она неопределенно, но с заметным удовольствием повела плечами, запахнув рукой полы теперь у колен, чем, само собой, немедленно обратила внимание Филиппа на новый объект для его внимательного лицезрения. Отличный объект, надо отметить… Филя даже вздохнул.

– А можно еще одну, совсем уже маленькую, но… – он состроил жалобную мину, – очень наглую, наверное, просьбу?

– О чем? – она скромно потупилась, а пальцы другой ее руки, словно машинально, теребили концы шарфа, перетягивающего талию.

«Очень уместное напоминание», – внутренне ухмыльнулся Филя, чувствуя, что дело стремительно повернулось к развязке, не близкой еще, но… игра явно стоила свеч. Он знал о почти гипнотической силе своей бесхитростной улыбки, почему-то действующей особенно сильно на женщин среднего возраста. И он не стал медлить:

– Встряхните головой как следует, а?

– Чего-о?! – она изумленно уставилась на него синими глазищами. – Зачем?